|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Город, которого нет Дмитрий Лорин © 2015 Когда я увижу море Не все люди способны видеть в своем начальнике хорошего человека. По крайней мере, я-то уж точно не из таких. Была бы моя воля, наш директор горел бы в адском пламени ещё при жизни. И чего ему не хватает? Красивая жена, здоровые дети, уютный дом с видом на знаменитую ратушу, светлый офис в районе старого города. Казалось бы, живи и радуйся! Дом рядом с работой, работа рядом с домом. Нет, не может, зажиревшая скотина! Хлебом не корми — дай потрепать нервы подчинённым. И какого дьявола он тащит меня на работу в это ленивое воскресное утро? Одно слово — боров, зажравшаяся и пресыщенная тварь. Никакого чувства вины. Как же хочется дать ему разок по холёной самодовольной роже!
А вот мне, к примеру, перепало немногое. Синий потрепанный фольксваген пятнадцати лет от роду и крохотная комната на краю рабочего квартала. Ну и как объяснить самому себе, на кой хрен я рванул на эту вожделенную историческую родину от бескрайних приволжских степей? Тем более что половинку от калмыцкой крови, равно как и восточные скулы, не выскоблить даже самой звучной из германских фамилий.
А может, плюнуть сегодня на всё? На работу, на начальство, да рвануть за город к морю, туда, где властвует солёный северный ветер. Где серые шеренги балтийских волн с отважным рёвом штурмуют белые бастионы прибрежных дюн. Могучие дубы салютуют осенним шквалам золотым фейерверком увядших листьев, а хрупкие сосны скрипят и стенают, изнемогая от внезапных порывов неистовой силы.
Честно говоря, не помню уже, когда в последний раз выбирался за город. Месяц? Год? На следующие выходные обязательно поеду проведать балтийские дюны. Боже, какой там воздух! Запахи хвои и моря, кто бы знал, как я по ним скучаю. Всему виной проклятая суета, хлопотливая и коварная стерва. Чуть зазевался, и караван бесценных дней сливается в безликую осеннюю вереницу. Нет, решено, хоть ураган, хоть потоп, хоть пожар в преисподней, но я обязательно вырвусь за город. Вот только спихну свою часть ненавистного проекта. И кому он нужен, идиотский виртуальный город? Для туристов? Смешно! Я бы предпочёл всё увидеть вживую. А, ладно, получим премию и сразу же в отпуск! Хотя, чего я себе вру?
Быстро этот проект уже не закончится. Задумка разрослась, получила грант от федеральных властей, и теперь, говорят, на контроле у самого канцлера. Впрочем, даже это можно было бы пережить, пока умники из силиконовой долины не разродились прорывной технологией. Вначале наш виртуальный город пытались заселить виртуальным интеллектом. Проект обрёл важность, стал международным, и дело застопорилось. Помнится, мне уже подписали отпуск, когда появилась новая вводная из правительства. Теперь виртуальный город решено заселить реальными горожанами. Вернее, их оцифрованной сущностью. Слава богу, это кошмарное время миновало, я тогда пахал по двадцать часов в сутки и порой не мог вспомнить число или день недели. Помню, тогда весь город словно сошёл с ума, каждый пытался увековечить себя в цифре. Иногда я ловил себя на мысли, что очень хочется выйти на рыночную площадь и громко крикнуть: «Эй, идиоты, зачем вам всё это? Плюньте на виртуальность, живите настоящим!»
Нет, я, конечно, всё понимаю, виртуальный улей должны населять виртуальные трутни. Это, наверное, даже логично. Но какого хрена чья-то извращённая логика пожирает мои заслуженные выходные? Даже и не знаю, когда я увижу море в следующий раз.
Самое обидное то, что всей этой кутерьме не видно ни конца, ни края. К примеру, сейчас я срочно переписываю дизайн устаревших закоулков. Ума не приложу, к чему эта спешка? Нормальный турист в такое место даже по срочной нужде не завернёт. Но начальство торопит, хочет полного совпадения с реальностью. Вообще-то сама по себе идея интересная, жду не дождусь, когда закончим. Обязательно заскочу пообщаться с оцифрованным разумом. Так сказать, потолковать по душам. Ходят слухи, что они до чёртиков похожи на обычных людей.
В ранних поездках есть свои преимущества. Городок у нас небольшой, и вся полиция спит. Нахально свернув под запрещающий знак, я за считанные минуты добрался до центра. Вдали показался правый шпиль знаменитого собора, что уже почти тысячу лет с неизменной горделивостью возвышается над не менее знаменитой брусчаткой рыночной площади.
Ещё пара минут, и покажется ратуша из кирпичей шоколадного цвета, а недалеко за ней и наш офис. Как же замечательно, что я приучил себя не гонять даже по пустому городу. Всегда есть время насладиться чудесными видами.
Человек, метнувшийся под колёса моего фольксвагена, не подлетел вверх, не рухнул от удара поваленным столбиком, а, удачно скользнув по капоту автомобиля, мягко нырнул в районе правой дверцы. Я, собственно, даже затормозил как-то мудрёно, с выключением передачи, и остановился, не заглушив мотора. На секунду екнувшее сердце жадно глотнуло адреналина и принялось отплясывать залихватскую амбосспольку.
Никогда раньше не сбивал пешеходов, самое время для беспричинной паники. Впрочем, вчера вечером я почти не пил. Две кружки пива — разве это доза? Машину не гнал. А что правила нарушил, так это было давно, метров триста назад. Никто и не заметил. Интересно, откуда взялся этот олух?
Два резких хлопка, прозвучавших с левой стороны, и осыпающееся боковое стекло выдернули меня из ступора. Это что, выстрелы? Не может быть! Неужели кошмары сегодняшнего утра ещё не исчерпали своих запасов? Да нет, это уже перебор! Розыгрыш! Фантастика какая-то, мать её! Стрельбы в нашем городе быть не может, не Америка, слава богу! Два новых выстрела, продырявившие дверь, пуля, едва не задевшая колено, и топот, приближающийся по брусчатке прилегающей улочки, призывали к действию. Разглядывать нападающих сквозь треснувшее боковое стекло я не собирался. Если инстинкт самосохранения диктует сценарий спасения, воздержись от роли критика.
Поспешно вдавив педаль газа до самого пола, я на мгновение придержал сцепление. Сбитый мною пешеход проворно открыл незаблокированную дверь и был готов нырнуть в салон. Стартуй я без проволочек, он бы так и остался на брусчатке или покатился кубарем, сдирая кожу об каменную мостовую. Даже не знаю, почему вдруг решил промедлить в эту секунду! Честно говоря, не в моих правилах кидаться на помощь незнакомцам, но я неосознанно чувствовал вину перед пострадавшим. Что ни говори, но пиво вчера всё-таки пил, а правила нарушил. Кажется, только лишь это обстоятельство, да повышенный адреналин в крови не позволили моему страху одержать победу над порядочностью. Но как же я испугался! Хотя это и не удивительно. По крайней мере, раньше в мою сторону никогда не стреляли. Ужасное ощущение!
Фольксваген испуганно взвизгнул шинами и резво рванул с места.
— Спасибо, тысяча спасибо! Очень много спасибо, добрый немец! — благодарно хрипел мой невольный пассажир, свернувшись на переднем кресле замысловатым кренделем, — вы очень смелый, вы спасать меня!
Так и есть, долбаный турок или вовсе араб. Такое произношение даже австрийским не назовёшь.
— Добрый немец! Вы спасать меня! — злобно передразнил я попутчика. — Учи хохдойч, чурбан...
Последнее я, кажется, сказал по-русски, а в конце и вовсе сорвался на матерщину.
— Ради бога, не ругайтесь, господин водитель, через минуту все подстроится. Буду шпрехать как заправский фриц.
Да что сегодня за день такой? Мой араб, ещё недавно изрыгавший корявости по-немецки, принялся вещать на безупречном русском. А оттеночки-то, оттеночки какие, будто этот олух с рождения не покидал пределов Садового кольца.
Опасаясь преследования или выстрелов вслед, я поспешно свернул на одну боковую улочку, а затем на другую. Кажется, где-то здесь должен быть полицейский участок. Или это по другую сторону от Ойстерштрассе?
— В полицию бесполезно, они не помогут, — угадал мои намерения попутчик.
— Да кто ты такой, мать твою да бога душу?
— Прошу прощения, Ахмет Фатих, я из Сирии, — запоздало представился незнакомец и, одарив меня извиняющейся улыбкой, протянул ладонь для рукопожатия.
— Король Иордании Абдурахман ибн Хоттаб! — огрызнулся я, игнорируя протянутую руку. — Эй, дружок, ты сам-то себя слышишь?
— Теперь-то что не так? — забеспокоился сириец.
Помнится, в какой-то из телепередач один режиссер убеждённо заявлял, что неподдельное и искреннее недоумение сыграть очень и очень сложно. Даже известные актёры порою снимаются в добром десятке дублей. Готов побиться о заклад, что удивление Ахмета Фатиха было абсолютно искренним.
— Да всё не так! Эй, приятель, ты по-русски чешешь лучше, чем я на дойче. Какой ты сириец в транду!
— А мы говорим по-русски? — удивлённо уточнил мой невольный попутчик.
По спине пробежалась стайка мурашек. Вилять по готическим улочкам в компании с психопатом не самое любимое мною занятие. А вообще, это весьма удобный момент, чтобы притормозить и раскланяться. А что тут такого? Обращаться в полицию Ахмет Фатих вроде бы не жаждет, ведёт себя странно. А самое главное, мой пассажир является мишенью для каких-то безбашенных отморозков.
Похоже, всё-таки полицейский участок на другой стороне, и я остановился возле пряничного магазинчика. В такую рань туристов немного и имбирные ослы с петухами надёжно упрятаны за металлическими ставнями.
— Короче так, господин Фатих, полагаю, нам пора вразбежку. Как добропорядочный немец, я просто обязан сообщить в полицию о данном инциденте. И чего так смотрим? Да, я не русский, хотя родился и вырос в Советском Союзе.
— Представляю ваше удивление, когда полицейские сообщат, что не нашли никаких улик, подтверждающих описанный инцидент, — усмехнулся Ахмет Фатих, с неспешной неловкостью вылезая из машины.
В ту секунду, когда сириец захлопывал за собой дверку, я вдруг увидел запекшуюся кровь на его правом виске. Всё-таки он ударился, либо о мостовую, либо о правую стойку.
— Эй, горемыка, тебе в больницу надо, — крикнул я из салона, завидев рваную рану, — страховка-то есть?
— В моём случае желателен частный доктор, но я здесь никого не знаю.
Ай да Ахмет, ай да Фатих, укуси меня пророк! За ним гонятся, в него стреляли, сбили машиной, а он держится так, словно на приёме у английской королевы. Хотя, может у него шок, и он просто не замечает ушибов?
— Сядай обратно в люльку, дехканин, — по-хозяйски распорядился я, — есть у меня толковый доктор. Правда, без лицензии, но в Одессе его до сих пор добрым словом поминают.
Похоже, на работу я сегодня не попаду. Да и хрен бы с ней, покажу директору пулевые пробоины на дверке и совру чего-нибудь. Бог даст, мои виртуальные трутни не передохнут без сисадминовской няньки. Разбитое окошко с моей стороны я расколол, аккуратно смахивая стеклянные кубики на бумажку. Затем свернул бумагу в кулек, чтобы выкинуть в мусорный бак около дома. Теперь внимания к нашим персонам будет меньше. Пусть слегка прохладно, особенно во время движения, но терпеть можно. По уму, надо бы в полицию. Вот только объяснять мотивы своих поступков дотошному немецкому следователю будет нелегко. Врать — себе дороже, не получаются у меня враки. А так, глядишь и пронесёт. Я заявлять не стану и мой сириец промолчит. Вот перебинтует его Лев Давидович, уколет шприцем в арабский зад, и мы тихонечко разбежимся. Меня никто не видел и я никого не сбивал.
Старый одесский еврей мне почти как друг. Если бы не сварливость его супруги, встречался бы с ним чаще. Ума не приложу, почему из всех кошерных девиц в Одессе он выбрал чистокровную немку. Хотя, о чём это я? Марта Гамершмидт никому не позволит себя выбирать, выбор это исключительно её прерогатива. Предполагаю, что законным образом удрать из Советского Союза можно было лишь в Израиль и только с евреем. Добрый и покладистый Лев Давидович, как никто другой, подходил для планов своей супружистой стервы.
Аптечкой, что лежит в машине, я пользовался впервые. Пара марлевых салфеток, пропитанных антисептической дрянью, упали на колени Ахмету.
— На, промокни кровь. И смотри не подумай, что мне салон жалко. Просто лишнее внимание ни к чему, и без того дверь в дырках.
— Не проблема, я всё понимаю, — отмахнулся сириец.
— А знаешь, братец, — предложил я, трогаясь в путь, — поскольку дорога у нас долгая, ты уж давай колись, что за гниды устроили на тебя сафари, и почему? Если быть откровенным, Хотелось бы знать, кому помогаю и что мне, за это, светит?
— Не переживай, ничего тебе не будет, — попытался успокоить меня попутчик, незаметно перейдя на «ты», — пожалуй, говорить правду бесполезно...
— Это ты зря, — доверительным тоном поведал я, — вот уж чем-чем, а недоверием не обижаю, как говорится, «каждому психу по бзику». Сам немножечко параноик, мне, к примеру, во всём мировой заговор чудится.
Ахмет Фатих пожал плечами, как человек, старательно взвесивший все за и против, но так и не пришедший к однозначному выводу.
— Если быть кратким, меня пытаются прикончить граждане, несогласные с правосудием, — уклончиво ответил сириец.
— Обалдеть! — проронил я, ошарашенный подобным признанием. — Ты что, судья? Борец с мафией?
— До определённой степени, — пространно заявил Ахмет, старательно избегая подробностей, — если быть до конца откровенным, то...
Договорить он не успел. Белый Мерседес, сверкающий заводским глянцем даже под пасмурным осенним небом, бесшумно нагнал мой многострадальный Фольксваген. Я даже выругаться не успел, как тяжеловес немецкого автопрома со всего маха двинул нам в левый бок.
Ненавижу фильмы! Как же ловко управляются брутальные герои со своими киношными врагами! На полном ходу прижимают обидчиков к отбойнику и высекают фонтаны искр. Получают сотню пуль по машине, но продолжают движение. При этом водители встречных авто все как один умелые виртуозы, своевременно сворачивающие в сторону и ныряющие в кювет. В моём случае всё вышло буднично, больно и совсем некрасиво.
От первого же стыка Фольксваген занесло. Автомобиль ударился о бордюрное ограждение, подпрыгнул, вылетел с дороги, скатился по склону и заглох. Кажется, я запомнил всё до мельчайших подробностей. Успел взглянуть на спидометр, порадовался, что пристегнут. Приложился грудью о руль, затем макушкой о крышу. Злорадно отметил, что наших обидчиков после удара откинуло на соседнюю полосу. Они резко тормознули, и зазевавшийся рейсовый автобус саданул им в зад, выбрасывая с эстакады вслед за нами.
Я давно заметил, что мирозданию присуще здоровое чувство высшей справедливости и нездоровое чувство чёрного юмора. Вот и сейчас мой протараненный Фольксваген нырнул в кювет в начале эстакады и благополучно скатился по горке. При этом автомобиль злоумышленников успел въехать на мост и рухнул чуть дальше. Новенький блестящий Мерс перевернулся и приземлился на крышу. Казалось бы, разница в нескольких секундах и неполной сотне метров, но итоги несопоставимы. При таком развитии событий трудно считать себя пострадавшим, однако замысловатое немецкое ругательство невольно вырвалось наружу. Честно говоря, была бы в руке граната, доковылял бы до отморозков, дёрнул за чеку и сунул в окошко их искорёженной машины. А ведь я существо редкостной доброты, довести меня до такого состояния — это надо очень постараться. Чёртовы ублюдки, что они сделали с моим любимым Фольком? Если его не удастся починить, начнутся проблемы. Нынче в Германии механическую коробку передач днём с огнём не сыщешь, а на автоматической я ездить не желаю, не хочу и не буду. И плевать мне на общее мнение, приросла душа к механике.
— Эй, ребята, как вы? Шевелиться можете?
Оказывается, я на какое-то время отключился. От удара наверно. Ахмет Фатих уже выбрался из машины и сидел на газоне, прижимая ладонь к голове. С немецким языком у сирийца, похоже, проблема, поэтому вопрос адресовался скорее мне, чем моему попутчику, и ответа ожидала светловолосая дама с неестественно голубыми глазами.
— Смотря чем шевелить, — двусмысленно отшутился я, пытаясь оценить ущерб здоровью.
Если быть честным, в присутствии красивых женщин я просто теряюсь. Любая дурнушка с зачатками интеллекта легко ощутит на себе магию моего шарма. Интересно, куда девается кладезь природного остроумия при виде холёных стерв с длинными ногами? Однако в этот раз всё не так. Странное дело. Быть может, у этой красавицы не самые длинные ноги?
— Я двигалась за вами следом и всё видела. Ужасная катастрофа! — голубоглазое чудо пыталось помочь мне выбраться из-за руля. — Если нужно, я готова дать показания дорожному инспектору.
Полиция никак не вписывалась в мои планы, но выбравшись из Фольксвагена, я понял, что в ближайшем будущем обречён разориться на эвакуатор. И когда это мы успел воткнуться в землю? Передняя часть автомобиля выгнулась дугой и уткнулась подкрылками в колёса. К своему стыду о сирийце я вспомнил во вторую очередь.
— Эй, Ахмед, с тебя причитается, — улыбнулся я многострадальному попутчику, — если нас пытались таранить твои преследователи, то им крышка! И лучше бы нам отправиться к доктору пешком, потому что третью аварию с твоим участием я боюсь не вынести.
— Ваш друг не говорит по-немецки? Пусть он ляжет на траву, я сейчас вызову скорую помощь, — хлопотало вокруг нас светловолосое милосердие.
— Сотня извинений, моя добрая фрау, — действовать я решил безотлагательно и напористо, согласно родившемуся в голове плану, — я ничуть не пострадал, но мой друг нуждается в помощи. А так, как он говорит только по-русски, наши врачи не сразу поймут, на что он жалуется. Вы не могли бы отвести нас к русскому доктору? Это не очень далеко.
— Да, да, разумеется, но мне кажется, что при автокатастрофах стоит соблюдать предписание...
— Только не в нашем случае, — с мягкой настойчивостью оборвал я рассуждения холёной красавицы. — Он русский, а у нас с русскими действует особый межправительственный договор. Всё застраховано. Кстати, вам известно, что пострадав в России, мы можем лечиться совершенно бесплатно?
Я давно заметил, что в нашем городе все немцы, кроме меня, буквально дёргаются при слове «русский». Комплексуют мои соотечественники. Сколько лет уже отгремело со времён последней мировой? Семьдесят? Семьдесят пять? Не помню точно, надо подсчитать на досуге. Так вот, у меня иммунитет на том месте, на котором у остальных немцев чувство вины. Я хоть и немец, но родился в России. Помню, бабка рассказывала, что дед с июля сорок первого по два раза в неделю ходил в военкомат записываться в ополчение. И всё никак не мог понять, почему его, передовика производства и стахановца, не пускают сражаться с врагами. А когда понял, что отказывают по национальному признаку, безуспешно пытался выдать себя за еврея. Макс Штайнгаузен... еврей... смешно.
На фронт мой дед так и не попал, и всё же я всегда гордился его поступком. У меня нет тех комплексов перед каждым русским, которые так характерны для наших горожан.
— Как прикажете обращаться к вам фрау, э-э-э... — я в буквальном смысле не давал нашей добросердечной красавице одуматься и отказать в помощи.
— Ева, зовите меня просто Евой. Не люблю официозы прошлого века.
Я приподнял Ахмета Фатиха с травы и бегло осмотрел его. Моя добровольная помощница подхватила сирийца с другой стороны.
— Он действительно русский? — Ева удивлённо повела бровью. — В таком случае все известные мне турки очень похожи на русских.
У моего попутчика прибавилось ссадин на лице, а на затылке красовалась внушительная шишка. Зато на старой ране начала подсыхать кровь.
— Эй, дехканин, фрау Ева любит переливы русской речи. Если нам ещё нужен доктор, самое время что-то промямлить.
м Боюсь, мы не доберёмся до доктора, — угрюмо отозвался сириец.
м А кто нам помешает? — злобно ухмыльнулся я. — Кажется, без болгарки твоих обидчиков уже не достать. Ой, я сказал «твоих обидчиков»? Тела твоих обидчиков!
— Они погибли, — отрешённо констатировал сириец, глядя на искорёженный Мерседес с торчащими вверх колёсами.
Вокруг груды металла толпились праздные зеваки и очевидцы происшествия. Вдали послышался звук сирены.
— Не парься, заслужили мерзавцы, — убеждённо заявил я, и отчего-то вдруг почувствовал себя героем.
— Думаешь, заслужили? — усомнился Ахмет Фатих.
— А то! В моём городе вообще стрелять весьма чревато! Тем более утром и в воскресенье.
Ева оказалась счастливой владелицей голубого БМВ представительского класса. Первой мелькнула мысль о том, что, если красота — это товар, кто-то крайне удачно сторговался. Затем проснулась совесть и принялась угрызать меня на тему: «А вдруг наша голубоглазка обычная наследница торговой империи? Или, к примеру, выиграла в лотерею? Может быть, машина вовсе не её и принадлежит лучшей подружке, подцепившей миллионера. В конце концов, такую игрушку на колёсах можно взять напрокат».
Возможно всё, но обрезая доводы совести неумолимой бритвой Оккама приходилось признать. У Евы есть избранник, который любит и балует свою женщину.
Я осторожно присел на переднее сидение голубого авто. Да уж. Самодвижущаяся роскошь на колёсах! Почему такое есть не у каждого? Помню, ещё в России один сокурсник убеждал меня, что благосостояние современной Европы — это в значительной мере заслуга всего лишь одной террористической организации «Красная бригада». Несколько фанатиков-идеалистов прикончили кучу богатеев и чиновников разного калибра, включая премьер-министра Италии. Террористов было немного, да и закончили они, в общем-то, печально. Но их действия, осуждаемые даже в Советском Союзе, имели один побочный эффект. Толстосумы европейской закваски не на шутку испугались революционного запала молодёжи. Умная жадина оттого и умная, чтобы не пожалеть пятака для сохранения полтины. До кровавых актов устрашения заработные платы в Европе были не бог весть, какими. А вот после поимки злодеев и обнародования их манифеста уровень дохода рядовых тружеников Старого Света плавно потянулся вверх.
Пристёгиваясь ремнём безопасности, я подумал, что в теории было бы здорово повысить своё личное благосостояние. А что тут такого, взять и замочить парочку богатеев? Но зоркая совесть тут же одёрнула легкомысленность воображения и гневно отмахнулась от роя чёрных мыслишек. Обманывать себя не стоит ни по какому поводу. Боевым командором новых красных бригад мне не стать, я курице голову и то отрубить не сумею. А уж человека убить, это вам не птицу состряпать. Раскаяние задолбает и чувство вины замучает.
Директор наш, боров толстозадый, это чует и пользуется мной на всю катушку.
Улицу, где живёт доктор из Одессы, Ева не знала, пришлось тыкать пальцем на перекрёстках. Ленивый и вальяжный северный город почти проснулся после субботнего драйва, но по воскресеньям пробок мало. Не Гамбург, слава богу!
— Кто она и куда мы едем? — беспокойно ёрзал Ахмет Фатих на заднем сиденье.
— Всё в порядке, дружище, этого доброго ангела зовут Ева, и она вызвалась подвезти нас к доктору.
— Вы знакомы? Почему она помогает нам? — удивился Ахмет Фатих.
— Потому, что ты русский.
— Я араб, — не оценил юмора сириец, — надеюсь, ты предупредил женщину об опасности, которая нам грозит?
— Какая опасность, дружище? Те ребята, что гнались за тобой, сейчас либо в реанимации, либо отчитываются за грехи перед создателем.
— Эти-то да, но будут другие, — горько вздохнул Ахмет Фатих, — а за ними третьи, пятые, двадцатые.
Кто бы только знал, как этот чёртов сириец умеет действовать на нервы. Победный восторг последних минут незаметно растаял, уступив место растерянности. Такое количество агентов может быть только у спецслужбы сильного государства. При этом профессиональные навыки тех убийц, что встретились на моём пути, выглядят, по меньшей мере, жалко. Я редко смотрю телевизор, но всегда считал, будто бы знаю, что творится в мире.
— Нет, дехканин, мне даже интересно, кому ты умудрился так насолить? Мафия? Террористы? Транснациональные корпорации? Не похоже! На этих ребят работают профессионалы. Такие укокошат, даже «мяу» сказать не успеешь. А за тобой гоняются какие-то дилетанты.
— Ага, дилетанты от слова delete, — мрачно откликнулся сириец, — пытаются стереть мою личность в прах. Что ж имеют право.
— Не имеют, — твёрдо заявил я. — Никто и никого не имеет право убивать.
— Даже во имя высшей справедливости? — усмехнулся Ахмет Фатих.
— Особенно во имя высшей справедливости, — ответил я и, выдержав небольшую паузу, добавил: — одно лишь предположение, что убийство человека может чему-то послужить, лишает дискуссию морали. Исключение составляют лишь война и самооборона. Но здесь в обоих случаях состоявшееся убийство заменяет собою несостоявшееся. При этом я откидываю все летальные исходы по неосторожности или легкомыслию. Умысел! Вот самая недопустимая сторона убийства. Выбор между смертью человека и иными альтернативными способами разрешения сложившейся проблемы. Герой, мститель, преступник — никакой разницы. Все виноваты перед высшей справедливостью, если имея выбор, предпочли убийство. Возможно, именно поэтому истинно цивилизованный мир отказался от смертной казни как от способа наказания.
— А каким, по-твоему, должно быть наказание за особо тяжкие преступления?
Я ответил не сразу. Жизнь штука сложная, и однозначных решений для всех случаев не существует. Но не ответить совсем я не мог, слишком горячая тема для споров.
— В идеале, самым суровым наказанием за преступления должно быть чувство вины. Но только это чувство должно быть настоящим, всеобъемлющим, терзающим душу и совесть. Заставлять виновного грызть себя изнутри, разрушать укоренившиеся принципы, изменять ту самую порочную личность, которая допустила саму возможность совершения преступлений. Это своего рода идейное харакири, в результате которого обязан родиться новый человек.
Сириец не ответил. Наверно я слишком сложно завернул ему с моралью. А может быть просто, уснул. Сегодня с утра на нас обрушились тридцать три несчастья, а ведь пока даже не полдень. Такой калейдоскоп событий утомит любого.
Лев Давидович оказался дома, а его сварливая мегера свалила за воскресными покупками. Ума не приложу, почему Марта Гамершмидт так и не бросила хронического неудачника мужа сразу же по пересечению израильской границы? Более того, она заставила доброго Лёву взять её немецкую фамилию, покинуть землю обетованную и переехать в Германию. Мне кажется, что в каждой стране есть особая категория людей, не умеющих быть довольными. Они всё время меняют квартиры, города и страны, мужей, работу и причёску, принадлежность к религиозной конфессии и даже пол. Они неустанно ищут и непременно находят Эдем, но лишь для того чтобы найти в нём изъяны. Это я о жене Льва Давидовича. Зато сам герр Гамершмидт умел радоваться каким-то мелочам и всегда удивлял меня своей искренностью.
Вот и сейчас мой приятель, годящийся мне чуть ли не в отцы, распростёр свои объятья для встречи. Ахмет Фатих и Ева прибыли со мной на одной машине и это автоматически записывало моих спутников в число друзей Льва Давидовича.
Он отказывался отпускать голубоглазую красавицу без чашечки чудесного чая по особому Одесскому рецепту. И уступил лишь потому, что обязан был заняться пострадавшими. То, что Лев Гамершмидт не получил разрешения на медицинскую практику в Германии, позор для Германии, а не для Льва Давидовича. Хотя, о чём, собственно, речь? Даже в нашем скромном северном городке врачи это особая каста, в которой никто не рад чужакам.
— Так вы, голубчик, действительно никогда не бывали в России? Откуда тогда ваш безупречный русский язык? Я, к примеру, десять лет как в Германии, но акцент всё равно слышен.
Ахмет Фатих был осмотрен, перевязан, проконсультирован для дальнейшего обследования в медицинской клинике и напоен восхитительным чаем. Его лёгкая светлая куртка, заляпанная кровью, была аккуратно застирана и теперь сохла на вешалке. Мы сидели на закрытой стеклянной веранде, небольшого уютного домика и, кутаясь в мягких пледах, вели неспешную беседу. Так случилось, что я сел рядом с доктором, а сирийцу досталось мягкое кресло напротив.
— Я не могу вас обманывать, Лёва, вы очень добрый и отнеслись ко мне как к родному. Но именно это обстоятельство лишает меня сил сказать всю правду, как она есть.
— Эй, Ахмет, это, по крайней мере, нечестно, — рассмеялся я, — мы с тобой как минимум подельники, как максимум соучастники. Я из-за тебя не попал на работу. Считай, день убил, а мог бы, между прочим, съездить за город и взглянуть на море.
— Нет, не мог.
Такого ответа я, честно говоря, не ожидал. Какого хрена за меня решают, что я могу сделать, а чего нет?
— Интересно было бы узнать, почему? — полюбопытствовал Лев Борисович с некоторым беспокойством. — От города до моря километров шестьдесят, не больше.
— И дорога прямая, ни единого поворота, — вставил я в разговор свои пять копеек.
Ахмет Фатих переменился в лице, было видно, как что-то неведомое и необузданное одновременно гнетёт, мучает и терзает его душу.
— Море есть. Города нет, — довольно туманно пояснил сириец.
— Как это нет? — рассмеялся я, — и куда же он делся?
— Уничтожен подрывом ядерного заряда, — тихо ответил Ахмет Фатих.
Улыбка соскользнула с моего лица, и я вопросительно взглянул на доктора. Однако благодушие не покинуло Льва Давидовича. Он едва заметно мне подмигнул и продолжил расспросы.
— Очень интересно, милейший, очень интересно. А как вы объясните то обстоятельство, что мы наблюдаем наш город, ощущаем, можем по нему прогуляться и даже прокатиться с ветерком?
Ахмет Фатих отвернулся в сторону и закусил губу.
— А кто сказал, что вы гуляете по реальному городу? Всё что вам видно, улицы и здания, скверы и машины, люди, идущие вам навстречу и даже вы сами — это оцифровка. Виртуальность.
— Вот ты сволочь, — шутливо возмутился я, — издеваетесь над моей работой? Лёва, когда ты успел проболтаться?
— Нет, я тут не причём, — удивлённо улыбнулся Лев Давидович, — а вы сами-то, господин хороший, из оцифрованных или как?
— Я здесь... — сириец на какую-то секунду запнулся, но всё же собрался духом и продолжил: — я здесь в наказание. Моё тело существует в другом мире. В реальности. А вас там нет, так же как здесь нет моря. Вы все лишь оцифрованные души жителей, некогда живших в уничтоженном ныне городе, и это принципиально разные вещи.
Если бы Лев Борисович мне не подмигнул, я бы уже слетел с катушек. Знаете, чем опасны психи? Тем, что ты можешь поверить их больному воображению.
— И кто же уничтожил наш замечательный город? — не скрывая сарказма, поинтересовался я.
Внезапно возникшую тишину не зря называют звенящей. Несколько секунд я отчётливо слышал подобие звона, будто бы колокола сельской кирхи зашлись в поминальном набате.
— Это сделал я, — еле слышно проронил Ахмет Фатих и виновато поник головою, а потом его словно прорвало.
Ещё недавно сириец спокойно и чинно угощался чаем, и вдруг затрясся, изогнулся дугой, попытался вскочить, но рухнул на место, запутавшись в складках пледа.
— Да, это сделал я! Теперь-то понимаю, что ошибся, и ошибся непоправимо! Простите меня, пожалуйста! Не разобрался, не вынес горечь потери. Их же всех... одной бомбой. Мать, сестра, жена, дети. А я... Я же был не в себе! Хотел отомстить, и мне предложили. А после суда меня засунули в оцифровку. В этот город. Такое вот наказанье. Гулять по улицам тобою же разрушенного города и дружить с теми, кого в реальности спалил атомным вихрем. Простите, но я даже не думал, что где-то могут жить такие замечательные и отзывчивые люди! Я виноват! Виноват я!
— И всё-таки серьёзный ушиб височно-теменной области, — успел мне шепнуть Лев Давидович, кидаясь к пациенту, — психомоторное возбуждение, немедленно вызывай неотложку, а я сейчас укольчик постараюсь...
Но, должно быть, я уже шагнул в трясину невменяемости и погружался в этот омут вслед за Ахметом Фатихом.
— А кто в тебя стрелял? — орал я на ухо сирийцу.
Лев Давидович недоумённо взглянул на меня: — Ау, голубчик, ты что, дурак? у него же припадок! Он бредит!
— Я уже говорил, не все согласны с правосудием, — успел ответить Ахмет Фатих, прежде чем потерял сознание.
***
Красный подержанный Фольксваген с механической коробкой передач бодро шуршал шинами и нёсся к морю. Я взял эту машину напрокат. Говорят, в городе таких вообще штук пять, не больше. Мне приходилось ездить этой дорогой сотню раз. Высокая песчаная насыпь, ровный асфальт и ни одного поворота. Лишь когда въезжаешь на маленький пригорок в конце пути, перед тобой открывается бескрайнее синее море. Или свинцово-серое. Или в белых барашках волн. Сто лет не видел моря. Не кинься мне под колёса араб со съехавшей крышей, я бы так и не собрался вдохнуть бодрящего морского ветра.
Вроде всё как всегда. Вот только машину всё время тянет вправо. Или это с дорогой что-то не то? Будто бы уходит куда-то в сторону. Я обычно не гоню и добираюсь минут за сорок, но сегодня почему-то еду уже третий час.
Дмитрий Лорин © 2015
Обсудить на форуме |
|
