|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Город, которого нет Саша Скрябин © 2015 Клон не той системы 1
Офис доктора Сурмана оказался, ни много ни мало, в Эволюшн Тауэр. Нет, я понимаю, там офисы всяких сверхприбыльных компаний, но как туда затесался психотерапевт, мне показалось, как минимум, любопытным. Лифт, который за секунду поднял нас с Европидой на сто седьмой этаж, тоже стал для меня сюрпризом. Ладно, не за секунду, но очень быстро, так что, выйдя из кабины, я почувствовал себя космонавтом. Наверняка, главная проблема этой профессии, объяснить желудку, что выход на околоземную орбиту не повод салютовать завтраком. А вот по Европиде ничего такого видно не было. Нашей Железной Леди всё нипочем: желудок из тантала, вестибулярка на гравкомпенсаторах, и прямая ломопроглотная походка. Чистой воды киборг. Хотя, никакая она не киборг, а просто моя мачеха, и я её ненавижу. Пусть даже за то, что она притащила меня к этому мозгоправу Сурману. Все психотерапевты — балаболы. Им, чтобы делать деньги, даже воздуха не нужно, как каким-нибудь брокерам или банкирам из этого Тауэра. Этим хватает пустяковых страхов. Сто пудов, моя псевдомать заплатила кучу денег не для того, чтобы решить мои проблемы, а чтобы успокоить свои дурацкие фобии.
Обстановка приёмной, где на Европиду сразу же накинулась радушная секретарша, говорила о немалой величине докторских гонораров. Мебель из корня австралийского баобаба и подмышек африканского бегемота. Конечно же, я не знаю из чего все это сделано, но сомнений нет — всё это стоит немало. А когда секретарша вывела нас на террасу, я понял, что никакие гонорары доктору Сурману уже не нужны. Амитис, с её Висячими Садами, засохла бы от зависти, увидев, какие джунгли устроил доктор на крыше своего небоскреба. И тут до меня дошло: Сурман вовсе не арендатор, как все эти рубщики капусты с нижних этажей, он — рантье, хозяин Тауэра. А психотерапия, наверняка, просто дурацкое хобби богатенького чудака.
В глубине тропического леса в шезлонге сидел доктор, который при виде мачехи подскочил так, словно его интерес к гонорарам прошел еще не совсем.
— Здравствуйте, здравствуйте! — зачастил он, знаками приглашая нас к стоящим напротив шезлонга креслам. — Рад вас видеть снова, мисс Бром. А этот юный джентльмен — ваш сынок Торий?
— Пасынок, — спокойно поправила она доктора и присела на край кресла.
Я уселся поудобнее, откинулся на спинку, закинул &8239;ногу на ногу и принялся глазеть по сторонам: пальмы, лианы, прочая экзотическая ботва и такое близкое ярко-голубое небо. Доктор вернулся на свое место и внимательно посмотрел на меня. Убедившись, что призывные взгляды бесполезны, спросил:
— Нравится здесь?
— Ничотак.
— Торий, — вскинулась мачеха, — прекрати этот балаганный сленг!
Ей было за меня стыдно. Ей часто было стыдно. С самого начала. С того дня, когда её Мазерати сбил на улице десятилетнего мальчика.
Лучшие адвокаты спасали её честь и свободу как умели. А умели они это очень хорошо. К радости адвокатов судмедэкспертиза (о, чудо!) не нашла на мне ни единой ссадины, и кроме двух зевак-свидетелей, которым быстро залепили зевательные отверстия, больше ничто не указывало на какую-либо аварию. Правда, оказалось (внезапно!), что мальчик не помнит, кто его родители и как его зовут. Но эскулапы сошлись во мнении, что амнезия не могла быть результатом аварии. Определенно, лопотали они хором, мальчик приобрел этот недуг гораздо раньше.
Но, видимо, совесть Европиды Бром успокоить было нелегко, и она решила меня усыновить. Это дурацкое имя, Торий, дала она. В семье Бромов, потомственных химиков и основателей концерна «Бром Индастрис», была такая фишка — брать имена для своих детей из периодической таблицы элементов.
Моя реабилитация растянулась на целых три года. Однако, по заверениям психотерапевтов, я показывал невероятные для своего возраста результаты и скоро обошел в развитии всех своих сверстников.
Моя тяга к знаниям объяснялась просто — я хотел вспомнить, кем я был до этой злосчастной аварии. Но все было без толку. Прошло еще два года, но так ничего и не всплыло, словно жизнь моя началась с бампера Мазерати. Неуклюжие попытки мисс Бром стать доброй мамочкой меня бесили все больше, тупость однокашников и учителей казалась клинической, да и всё вокруг было каким-то неправильным и примитивным. Я чувствовал себя попаданцем из будущего, заброшенным машиной времени к австралопитекам. Вот и сейчас она орет, как самка хомо хабилис — человека не совсем разумного.
Доктор Сурман посмотрел на миссис Бром и улыбнулся:
— Позвольте, я сам... Торий, ты слышал что-нибудь о гипнозе?
Еще один тупой вопрос. Мне ли не знать о гипнозе. Видал я этих гипнотизеров: и классических, и эриксоновских, и нейролингвистов всяких в ассортименте. А вы, батенька, чьих будете? Нет уж, фигу вам с пальмы, а не очередное представление. Ищите себе других клоунов.
Я резко встал и ломанулся в заросли.
— Торий! — подорвалась мачеха, но доктор благоразумно её остановил.
— Не переживайте, — донеслось до меня, — здесь ему ничто не угрожает.
Я стоял у самого края крыши, упершись лбом в стеклянную панель ограждения. Казалось, будто я рассматриваю город под микроскопом. С высоты небоскреба все было крошечным: домишки, машинки, людишки. Как же хотелось тоже стать крошечным, чтобы меня оставили в покое и дали просто любоваться небом и лохматыми облаками, до которых здесь было рукой подать. Доктор, сделайте гипноз мисс Бром, я даже подсматривать не буду. Только отстаньте... Но сзади шевельнулись кусты, и рука доктора легла мне на плечо.
— Классно тут, правда?! — сказал он.
— Никакого гипноза не будет!
Я стряхнул руку и, резко развернувшись, впился взглядом в лицо Сурмана.
— Мистер Сурман, вы слышали поговорку: что человеку бремя, то муравью пустяк? Вы, правда, верите, что способны сделать бремя легче? Или вам попросту плевать на каких-то там муравьев?
— Ого! Да ты философ. Как ты сказал... Ничотак...
И доктор разразился басовитым смехом.
— Если вы думаете, что моя мачеха заплатила вам, что бы вы могли повеселиться...
— Стоп! — перебил он меня, перейдя на серьезный тон. — Ты ошибаешься. Мне не нужно от твоей мам... мачехи ни цента. Хотя, мне кажется, тебя не финансовый вопрос волнует, правда?
— Меня ничто не волнует, — бросил я, развернулся и медленно пошел вдоль ограждения, разглядывая крошечный город.
— Я знаю твою историю, — сказал он мне вслед, — и знаю, как тебе помочь.
Я сделал еще пару шагов и, услышав шелест листвы, обернулся. Доктор свалил. Ой, сейчас заплачу и, прям, кинусь за ним. Миленький доктор, вы, правда, знаете, как мне помочь?! Ну, уж дудки, пока весь периметр не обойду, фигу вам сушёную.
2
Доктор решил испробовать на мне все известные методы. Сначала, как это делали нейролингвисты, он подсунул мне какой-то зубодробительный текст. Эту абракадабру я выпалил ему в лицо, ни разу не сбившись. Без особого эффекта — я по-прежнему оставался в здравом уме и трезвом рассудке; и никаких воспоминаний из прошлого. Затем, словно адепт эриксоновского гипноза, он глубоко и проникновенно попросил меня заснуть на счет три. Когда он дошел до этой цифры, я добавил: три с ниточкой, три с иголочкой. Экзамен по классическому гипнозу доктор Сурман провалил тоже. Его качающийся из стороны в сторону медальон не произвел на меня впечатления, бижутерия — не моё.
— Сожалею, — наконец сообщил он мачехе, — мальчик абсолютно не гипнабелен. Но... — он посмотрел на меня, — у меня есть кое-что еще... Попробуем, Торий?
Я равнодушно пожал плечами.
Доктор пошел в свой офис в поисках последнего шанса, и мы с Европидой остались одни. Мы молчали, а доктор все не возвращался.
— Торий, — нарушила тишину мачеха, — я давно тебе хотела сказать... Мне просто больно смотреть на тебя. Ты, такой способный, умный мальчик, убиваешь свой потенциал этими мечтами о прошлом. Да, я сильно виновата перед тобой, но, ты же видишь, я готова всё сделать ради тебя...
— Спасибо, мисс Бром, — перебил я её и вскочил с места, — за то, что тратите на какого-то подкидыша свое время и деньги.
Она тоже вскочила и разъяренно зашипела мне в лицо:
— Не смей так говорить, слышишь!
— Да брось, Пиди! Ты же не любишь меня. Зачем же ты просишь звать тебя матерью? Для поддержания имиджа?
От пощечины на секунду потемнело в глазах, и где-то на окраинах сознания заплясали звезды. Так она меня еще не била.
— Торий! — завопила она, видимо, решив докончить меня своим воплем, — Боже мой, Торий, что с тобой?!
Пелена рассеялась, и я увидел ее глаза — полные ужаса. Маленькие мышиные глазки, залитые вселенским страхом. Ее крошечное тельце вжалось в миниатюрное креслице, окруженное карликовыми пальмами и какой-то травой. Я огляделся вокруг и едва не обалдел от восторга — я стал огромным, как Кинг-Конг, и, кажется, это было только начало. Я продолжал расти, и всё вокруг меня становилось меньше и меньше; со мной происходило что-то невероятное, невозможное для этого мира, а значит, я был прав — это не мой мир. Крики мисс Бром превратились в комариный писк, а висячие сады доктора Сурмана — в лужайку. Я окинул взглядом город, и мне вдруг стало немного страшно. Я вспомнил фильм про ученого-растяпу, увеличившего своего маленького ребенка. Домики, машинки, людишки — конструктор лего-сити. Только там растяпе удалось вернуть ребенка в семью, а что же будет со мной? Когда уже прекратится мой гигантский рост, и что мне делать потом? В титаны податься, небо держать?
Я посмотрел на небо и едва не свалился в зеленый мох, минуту назад бывший джунглями. Голова закружилась от невероятной высоты облаков. Совсем недавно они буквально плыли мне в руки, а сейчас стали далёкими и недосягаемыми. Я огляделся вокруг. Ни река, ни горы, ни море не изменили своих очертаний; и до меня дошло — это не я увеличиваюсь, это уменьшается всё вокруг. Машин и людей я уже не видел, только маленькие кубики домов. Зеленый мох под ногами стал серым и однородным, а небоскреб превратился в крохотный домик не больше киоска. Вдруг это некогда огромное сооружение закачалось, заходило из стороны в сторону под моим весом, и я, не задумываясь, прыгнул. Бэйсджампером я себя почувствовать не успел. Я словно спрыгнул с подоконника на пол и даже не почувствовал удара, уйдя по щиколотку в серый песок и подняв вокруг себя целую тучу пыли. Я закашлялся, закрыл глаза и быстро натянул ворот футболки на нос.
Когда пыль осела, я увидел, что стою посреди безжизненной пустыни. Вокруг, насколько хватало глаз, лежали серые барханы. Чем выше и массивнее было здание, тем больше был бархан. Самый большой был у меня за спиной. Я стоял на руинах своего города. Я стоял и смеялся:
— Браво, доктор! Вы, действительно, лучший!
Ну конечно, какой же я наивный, повелся на психологические фокусы. Я с усмешкой вспомнил квинтэссенцию своего триумфа — я из другого мира! Ага, щаз... Все карманы оттопырил? Держи их шире, а то счастье не поместится.
Весь этот рассыпавшийся в труху город всего лишь аллегория. Иллюзия, с помощью которой доктор решил показать мне, что будет, если я отвергну мир, в который втолкнул меня злосчастный бампер. Доктор, я прекрасно понял ваш 3D-месседж: разрушение миров не самый лучший вариант для решения личных проблем. Может, хватит морочить мне голову этими барханами?
Но доктор меня явно не слышал. Да и как ему слышать? Лежу сейчас в кресле и слюни от удовольствия пускаю. Целый город — в пыль! Чем не повод для довольных слюней. Но сдается мне, аннигиляция города — фигня, разминка для пальцев. Тех самых... крутящих медальку на цепочке... Ну, доктор, что вы ещё для меня приготовили?
— Эй, ты! — раздалось у меня за спиной.
3
Без скафандра девушке было гораздо лучше. Да чего уж там, скафандр ей совсем не шел. В нем она была похожа на пришельца с Марса — пожирателя человеческих мозгов из фантастических ужастиков, а без него — оказалась очень даже симпатичной.
То, что она стрельнула в меня чем-то парализующим и, словно тряпичную куклу, заволокла в свой космобот, теперь мне казалось даже забавным. Что еще прикажете делать с придурком, который орет благим матом и швыряется в тебя песком. Её можно понять.
Медицинская барокамера, куда она меня засунула на борту своего бота, не только помогла избавиться от страха за собственные мозги, но и вернула некоторое здравомыслие. Когда окружающая среда перестала казаться мне враждебной, появилось странное чувство дежавю. Я откуда-то знал, что скафандр девушки — со встроенным экзоскелетом, позволяющим легко справляться с грузами вроде обездвиженных подростков. Её космический бот летает на бесшумных гравифорсерах, настолько тихих, что я не услышал его приземления у себя за спиной. Даже барокамера с биосанарной системой, которая пытала мою онемевшую тушку, показалась мне знакомой. Однако скоро из этого клубка внезапной проницательности высунулся коготок сомнений и нерешительно царапнул: всё это сон, морок гипнотизера. Но, наверно, я очень хотел, чтобы новый мир, в который нес меня космобот, оказался тем самым — моим!
Покурите, доктор, в сторонке, не до вас сейчас. Что если все эти незнакомые слова не просто так всплывают в моем подсознании? Что если это слова из моего прошлого? Того самого прошлого, когда у меня было настоящее имя и настоящая семья... Ну не могли же вы всё это придумать: и бот, и девушку... Хотя, с вас станется... Я смотрел на неё и ловил каждое движение, словно она была единственным ключом ко всем вопросам, терзающим мою душу.
Натянув на глаза компливизоры (опять кто-то внутри меня подсказал неведомое словцо), она ходила взад-вперед по медблоку и что-то неразборчивое бубнила себе под нос. Время от времени останавливалась, поднимала руки перед собой и делала вид, будто бы листает огромную невидимую книгу. Иногда она удивленно вскидывала бровь и принималась активнее перелистывать воображаемые страницы. Наконец она остановилась и, сняв прибор, озадачено посмотрела на меня:
— Ну, и кто ты такой?
— Я? — от неожиданности, что снова могу говорить, я дал придушенного петуха.
Девушка слегка улыбнулась. Я кашлянул, прочищая горло, и добавил:
— Я думал, ты мне сама расскажешь. Пробьёшь по базе Космо-Интерпола, или по галактическим Желтым Страницам.
Мой старательно изображенный сарказм она словно не заметила:
— Искала. Во всех доступных ресурсах. Тебя ни в одной базе данных нет. Ты откуда на Земле триста пять взялся?
— Я как-то не в курсе, что у Земли есть номер. И вообще, может, выпустишь меня? Обещаю, песком больше не швыряться.
— Песком... Ах, ты про шух. Ты разве не понял, что это не просто песок?
— Всё я понял, мисс марсианка, разрушение моего города — ваших рук дело?
— Это не разрушение. Это...
— Погоди, мне тут уже дышать нечем. Выпусти, а?
— Это потому, что ты вдохнул в себя много шуха. Когда биосанар извлечет из тебя все шухочастицы, он тебя сам выпустит. Ты же не хочешь, чтобы на новой Земле у тебя из груди вырос самокат или трехпалубный крейсер. Потерпи немного.
— Погоди, что значит на новой Земле? То есть вы уменьшили мой город... хотя, наверно, не только его, а вообще всё на этой Земле. Теперь вы соберете останки какими-нибудь пылесосами, чтобы перевезти на другую планету и там воссоздать всё в точности, как было?
Девушка пожала плечами, как бы сказав: ну, да, что тут такого.
— Ты сказала, — продолжил я, — что это триста пятая Земля. Значит, их, как минимум, триста четыре.
— Сейчас их более пятисот. Двадцать девять — на ремонте, тридцать две — в процессе миграции, а пять — строятся. Срок эксплуатации этой Земли подошел к концу, теперь её тоже будут ремонтировать, а всю экосистему мигрируют на другую планету. Все планеты создаются у солнцеподобных звезд, на таком же расстоянии от звезды, как и Земля-эталон. Поэтому условия существования людей приближены к оптимальным: стандартные сутки, притяжение, атмосферное давление и прочее.
— Ничотак! — выпалил я, прикидывая размах человеческой экспансии, — Но я всё равно не понимаю, как можно уменьшить, скажем, самолет, идущий на посадку, а потом воссоздать его в новом мире так, чтобы он не разбился.
— Вот поэтому шух — не песок. Это, скорее, частички трехмерного пазла, хранящие в себе помимо собственных характеристик параметры взаимосвязей с окружающим пространством. А у тебя этих взаимосвязей нет. Ты не с этой Земли, поэтому процесс минимизации на тебя никак не подействовал. Сейчас на станции тебя глянут старшие шухтеры. У них допуск к базам данных больше чем у меня. Вдруг ты сынок какого-нибудь галактического бонзы, который отправил тебя на перевоспитание. Я слышала, такое уже случалось. Так что, не волнуйся, скоро тебе и память восстановят, и к папочке отвезут. Ты же на этой Земле был сиротой, правильно?
Я молча кивнул. К горлу подкатил ком.
— Ладно, ты тут полежи еще, а я пока пойду стыковку проконтролирую. Прилетели уже.
Словами о папаше-бонзе девушка, сама не подозревая того, словно вытолкнула меня в открытый космос. Раньше мне даже в голову не приходило, что от меня попросту могли избавиться. Я привык идеализировать свою жизнь до аварии: добрая мама, мудрый папа, ворох друзей, речка и луг, воздушный змей и собака... Таким мне виделось счастливое детство, а вовсе не походы по докторам и психологам, манеры и приличия, репетиторы и тренеры. И легкая атлетика, чтоб ей пусто было, пять раз в неделю, словно мачеха хотела сделать из меня чемпиона мира по бегу. Как же я ненавидел вас, мисс Бром, за всё это.
Но что если настоящие родители хуже мачехи во сто крат. Ведь даже если предположить, что меня похитили и забросили на эту триста пятую Землю какие-нибудь террористы, то за пять лет либо похитители как-нибудь проявили себя, либо родители-бонзы со своими связями, поставили бы всю Галактику на уши. Нет, тут даже к доктору ходить не надо, я, как всегда, не оправдал надежд, и меня слили. И ведь качественно-то как, такой же бонзе. Ничего, что в галактических масштабах помельче, зато с гипертрофированным чувством вины и с неистовым желанием сделать из меня человека. Идеальный вариант для перевоспитания богатенького балбеса.
Внутри барокамеры что-то пискнуло, и я почувствовал себя свободным. Жаль, что всего лишь физически; лечить душевные раны аппараты будущего не научились. Створки дверей медблока разошлись в стороны, и снова вошла моя марсианка.
— Ты готов? Вставай, уже прилетели.
Я спустил ноги на пол, встал и решительно направился за ней, загнав опасения насчет настоящей семьи куда подальше. К чему накручивать себя, не зная подробностей.
Мы прошли один шлюз, затем — другой. Массивные створки с шипением раскрывались перед нами, а потом с тем же шипением закрывались у нас за спиной. Когда раскрылась последняя дверь, я застыл на месте. Нет, это не честно и, черт возьми, здорово. Меня просто рвало на части от противоречивых ощущений: разочарования и радости.
Передо мной стояли доктор Сурман и Пиди Бром. Моя мам... мачеха.
4
Они оказались супругами: мистер и миссис Сормак. Мистер Сормак ничего не смыслил в психологии, как и его жена в химии. Они были старшими шухтер-контроллерами. И то, о чем я только что узнал от них, для меня стало настоящим шоком:
— Значит, и вы, и я, и все люди, которых я знал — клоны?! Но зачем, для чего всё это? Неужели люди разучились рожать детей?
— Не разучились, — ответила миссис Сормак голосом Европиды и улыбнулась, — поэтому вопрос, кто есть клон, а кто — нет, в нашем обществе считается неэтичным.
— Клон или не клон, какая разница, — поддержал супругу мистер Сормак, точная копия владельца Эволюшн Тауэр, — главное, чтобы человек был хороший. А идея галактической экспансии, в которой клонирование стало основополагающим принципом, мера вынужденная. Она встала перед нами, когда погибла первая искусственная Земля. Её уничтожил метеорит, природа которого до сих пор не известна, но есть данные, что он был запущен из дальнего космоса, из другой галактики. Наши первые шаги по освоению вселенной не понравились нашим космическим соседям, кто бы они ни были. За всю новейшую историю по нам стреляли раз двадцать, и мы научились отражать эти удары. Но кто знает, что еще придумают наши неведомые враги. Так что клонирование — не прихоть, а необходимая мера для выживания нашей цивилизации. На конвейер репликации и воспроизведения поставлено всё: от простейших микроорганизмов, до китов. Мы имеем несколько сотен космических фабрик по репликации как крупных населенных пунктов, так и целых природных ареалов. Ну и конечно, все это было бы бесполезно, не будь у нас технологии шухтирования.
Мистер Сормак хлопнул в ладоши, и передо мной в воздухе возникло трехмерное изображение серого шара. Шар медленно вращался вокруг своей оси, а на его серой поверхности угадывались контуры земных материков. Изображение уменьшилось, и рядом появилась фигура космобота, видимо, призванная показать истинный размер шара.
— Вот, — сказал мистер Сормак, — это планета Земля после шухтирования. Шух-коды планеты отличаются от кодов её экосистемы. Поэтому при уменьшении одной кодовой системы, другая остается неизменной.
— Понятно, — сказал я тихо и безрадостно. — Выходит, я — клон не той системы.
Реалии нового мира пока еще плохо умещались в голове, скрипя и проскальзывая. Я сидел в небольшой комнате или, точнее сказать, каюте. Моё кресло стояло в самом центре и по своим свойствам напоминало барокамеру. Я снова был обездвижен и чувствовал, что в моём организме что-то происходит. Как объяснила миссис Сормак, меня тестировали на предмет шух-кодов, чтобы по ним установить место моего происхождения, а затем и местоположение моей колонии. Радуйтесь, доктор, теперь я действительно чувствую себя муравьем в этом галактическом муравейнике. Вот только бремя ничуть не стало меньше.
— Скажите, — решил я продолжить расспросы, — а кто-нибудь на этих Землях знает об истинном положении вещей?
— Знают, — ответила женщина, — но немногие. Как показала многовековая практика, далеко не каждый человек может справиться с этим знанием. По природе своей большая часть людей делится на пугливых и агрессивных. Эти качества не приемлемы для нашей общей цели. Поэтому лучше держать их в неведенье. В отличие от наших координаторов, которые обязаны быть в курсе всего, что происходит на их Земле и за её пределами. Не буду скрывать, ты нам очень интересен. Твои показатели настолько хороши, что наше руководство готово предложить тебе работу.
— Что? — я не поверил своим ушам. — Мне? Работу? А как же моя настоящая семья, моя Земля, мой город, мой дом, наконец?
— Не переживай, — успокоил меня мужчина. — Сам подумай, немного поработаешь, станешь полноценным членом галактического общества, а потом с уже реальным списком достижений предстанешь перед своими родителями. Неужели плохой план? Пойми, встреча с настоящими родителями сейчас может очень плохо отразиться на твоей психике, а наше руководство считает, что ты слишком ценен, чтобы это допустить.
— Но все же, могу я хотя бы узнать, кто они и чем занимаются?
— Безусловно, мой мальчик, — миссис Сормак погладила меня по голове, — скоро результаты будут готовы, и мы всё узнаем.
Дверь лаборатории у меня за спиной с шипением распахнулась, и я услышал голос своей марсианки:
— Привет, ну как он?
— Привет, Лана, — ответила миссис Сормак, и я мысленно обругал себя, что не удосужился раньше спросить, как зовут девушку.
— Держится молодцом, — продолжила женщина, — и уже скоро будут готовы результаты.
Она надвинула на глаза компливизоры и принялась листать. Вдруг губы её скривились, и она пронзительно закричала:
— Он — чужой!
Мистер Сормак выхватил что-то страшное с дулом и направил мне в лицо.
Я зажмурился
хлопок
потом еще один
шаги за спиной
щелчок...
и я почувствовал, что снова свободен.
— Вставай, нам нужно уходить, — услышал я голос Ланы и открыл глаза.
На полу передо мной лежали два неподвижных тела.
5
Мы добрались до места без проблем. Наверняка, только потому, что Лана оказалась очень предусмотрительным человеком. Она связала по рукам и ногам парализованную чету Сормаков, выудила из их карманов пропуски и прихватила для меня одежду. Спецодежда младшего шухтера пришлась впору, даже не смотря на выточки на груди. Пропуски дали зеленый свет на всех шлюзах и дверях, а связанные шухтеры — неплохую фору.
Почти везде, в коридорах, тоннелях, лифтах и на лестницах было полно народу. Люди были заняты делом и, видимо, настолько привыкли к сутолоке, что никто не обращал внимания ни на нас самих, ни на то, о чем рассказывала мне девушка.
После того, как она передала меня старшим шухтерам, ей пришлось вернуться на бот, чтобы закончить кое-какие дела. Но чтобы она не делала, её все время преследовало чувство, что мы с ней были знакомы. Лана запустила анализ моего генома, данные о котором сохранились в памяти биосанара, и смоделировала мою внешность, каким я мог бы быть в прошлом. Дойдя до моего десятилетнего возраста, она ахнула. На нее смотрел мальчик, который когда-то проходил практику на этой станции. Сначала она засомневалась, что я всего лишь клон того мальчика, но когда проверила архивы и сравнила генетические карты, сомнения отпали. Оказывается, детьми мы были дружны, и она знала мое настоящее имя. Она назвала его, и тут пришла моя очередь удивляться — в прошлой жизни меня тоже звали Торий.
Пиди, родная, откуда ты это знала? Я отказывался верить в то, что это совпадение, но придумать логичного объяснения так и не смог.
Просматривая архивы, Лана натолкнулась на один очень любопытный факт, в год моего исчезновения со станции, по каким-то странным причинам был уменьшен и законсервирован один город. Это был мой город. Тот самый, где я родился, где жили мои родители. А когда Лана увидела фамилии шухтеров, ответственных за консервацию города, то её чуть не хватил удар. Это были Сормаки. Она еще удивилась, когда именно они пришли встретить неопознанного клона — меня, то есть. Сегодня была не их смена.
Когда мы неслись по коридорам и тоннелям я пытался прикидывать размер станции, но то, что она настолько огромна, я и представить не мог. Когда мы вошли в ангар, у меня возникло ощущение, будто мы стоим у края вселенной — я не мог разглядеть ни противоположной, ни даже смежных стен. Потолок тоже терялся где-то в высоте, превратившись в необъятное светящееся «небо».
— Пульт там, — сказала Лана.
Он был у кромки поля, край которого был отмечен полосой безопасности. Вдоль полосы шла повторяющаяся надпись: » Опасно!». Подойдя к пульту, Лана активировала его пропуском, надела компливизоры и принялась листать. Когда она взмахнула рукой, откуда-то из глубины ангара донеслось шуршание песка. Вдали возникло небольшое пыльное облако, которое начало расти, с каждой секундой становясь всё шире. Скоро уже целый ураган несся прямо на нас. Буря докатилась до ограничительной линии и остановилась, словно налетела на непреодолимое препятствие.
Вдруг прямо перед нами появилось огромное лицо в фуражке с кокардой. Эффект был такой, словно эта голова вылезла из пыльной круговерти, и мы с Ланой невольно вздрогнули.
— Это командующий станцией, — пророкотала голова, — немедленно остановите шухостроение!
— Это город, — сказала девушка, — шухтирован незаконно.
— С чего ты это взяла, девчонка?!
Голова побагровела, а на лбу выступили капельки пота.
— Его консервация была проведена не по протоколу. И я хочу выяснить, чем этот город не угодил старшим контроллерам Сормакам, — твердо ответила девушка, но в последний момент её голос дрогнул: — А еще, — она посмотрела на меня, — у него там родители...
— О боже, да его родители — террористы, глупое ты создание. Они — чужие, и у них в руках оружие, которое может уничтожить не только станцию, но и всю нашу галактику! Это ты понимаешь?
— Я не верю вам! — закричал я. — Вы врёте!
— Вру? Что ж, смотри сам.
Голова исчезла, и появилась фигура репортера, который возбужденно вещал про захват каких-то террористов. Камера переместилась, и на меня хлынуло забытое прошлое: булочная «Филлис Бейкер», шоколадница миссис Рудлоу, газетный киоск. А дальше шел газон, аккуратно постриженный моим папой, дальше шли клумбы, на которых моя мама высадила красивые цветы, дальше был мой дом. И сейчас, примяв траву и цветы, вокруг моего дома стояли полицейские машины, мигалки которых бились синими всполохами в стёкла окрестных окон. Полицейские, в шлемах и бронежилетах, прятались за своими машинами, выставив в сторону дома пистолеты. В одном из окон я увидел двух людей: мужчину и женщину. Они стояли, обнявшись, лицом к смерти. В правой руке мужчина держал светящийся шар. Такой же шар — в левой руке женщины. Их руки медленно сближались. Они двигались друг к другу с явным усилием, словно пытались соединить два однополярных магнита. Шары светились всё ярче, и в этом свете невозможно было разглядеть лиц. Я силился увидеть или хотя бы вспомнить, как они выглядят, но у меня ничего не получилось.
Всё начало уменьшаться. Очень быстро. Гораздо быстрее города, в котором я жил с мачехой. Изображение опять сменилось на голову с фуражкой.
— Теперь, вы понимаете, — спросил он, — что тогда было не до протокола? Поэтому я прошу тебя, девочка, останови всё это. Иначе... мне придется взорвать нас всех.
Лана посмотрела на меня, и в её глазах блеснули слезы.
— Но, сэр, вы же знаете, если прервать процесс, то больше восстановить этот город мы не сможем никогда...
— У нас нет других вариан...
Кто-то ударил его в затылок. Фуражка дернулась вперед, лицо командующего исказила гримаса боли. Голова качнулась в сторону и исчезла.
— Он врет, детишки, — раздался женский голос, так похожий на голос Европиды, — есть еще один вариант.
6
Перед нами появились оба: жена и муж. Сормаки. Мужчина посмотрел на меня:
— Только ты можешь их остановить. Придется, конечно, попотеть, но если побежишь быстро, то успеешь. А нет — станция будет взорвана.
— Что?
Сказать, что я был ошарашен, не сказать ничего. Меня толкали в растущий город. Туда, где, словно птица Феникс из пепла, возрождались улицы и дома. Туда, где я мог раздавить на бегу не один десяток людей или налететь на какой-нибудь внезапно выросший грузовик, мчащийся на полной скорости.
Сормак перевел взгляд на Лану:
— Отменить восстановление города нельзя. Эта функция здесь заблокирована. — Он снова посмотрел на меня: — И если ты струсишь, мы взорвем станцию.
И я ринулся вперед. Сквозь изображение людей, повинных в заточении моей семьи. Я понимал, что играю по чужим правилам, и ничего хорошего от этого ждать не приходится, но иного пути не было.
Я бежал по едва проявившемуся шоссе, которое сейчас было размером с тропинку. Через несколько метров дорога стала чуть шире, а вокруг неё потянулись микроскопические строения. Под ногой что-то хрустнуло, и я в ужасе остановился. Я что-то раздавил. Но прежде чем я обернулся, меня накрыло голосом Ланы, сразу со всех сторон, словно со мной говорил целый хор:
— Не останавливайся! Не обращай внимания на сломанное. Оно всё равно восстановится. Просто беги, а я буду вести тебя. Карта передо мной, и я уже нашла твой дом. Вперед!
Её голос словно включил внутри меня турбо-режим. Я побежал так, как никогда еще не бегал. Я перепрыгивал эстакады транспортных развязок и перелетал многометровые мосты. Вокруг я видел замерший в неоконченном движении мирок, словно злой волшебник заморозил микромашины и микролюдей у их микродомов. Но с каждой секундой окружающее становилось больше и крупнее, цвета — ярче, а детали — четче. Я бежал по дороге, потому что лавировать между растущих машин было проще, чем между людьми. Лана говорила мне: где свернуть и где проскочить. Скоро по очертаниям домов, я понял, что бегу через Сити. Осталось совсем немного: там, за «скворечниками», как мы в детстве называли многоэтажки, начинался мой одноэтажный район.
Всё вокруг меня продолжало расти. Дома, машины и люди уже выглядели почти нормальными, и я с замиранием сердца ждал, что в следующую секунду все вещи, до мельчайшей пуговки, достигнут своего исходного размера, мир придет в движение и наполнится звуками. Последними звуками, которые услышит эта галактика.
Сити закончился как-то очень быстро: то ли из-за подсказок Ланы, то ли благодаря всё еще небольшим размерам. Хорошо, если так, и времени еще хватает. Ланочка, ну хоть бы ты догадалась сказать, сколько еще осталось. Не говорит, лишь команды отдает: тут налево, там направо. И правильно, некогда расслабляться. Где же ты, второе дыхание?
Не смотря на то, что я старался дышать правильно, не сбиваясь, легкие жгло так, словно я вдохнул в себя целый муравейник, и сейчас он рос внутри меня вместе с городом. Но, как бы это не показалось странным, стоило мне увидеть родную улицу, боль и усталость слетели с меня, как сон. Да, я словно спал всё это время и лишь сейчас проснулся. Булочная, шоколадница, киоск.
И полиция...
Их было четверо. Четыре блюстителя апокалипсиса.
Я подбежал к первому из них и попытался выхватить оружие, но хватка стража порядка оказалась железной; получилось лишь отстегнуть обойму. Второй отдал свой Глок без проблем. Поэтому, решив дальше не экспериментировать, я просто отстегнул у оставшихся пистолетов обоймы и спокойно направился к дому. В окне застыли две фигуры, но я по-прежнему не видел их лиц.
И тут меня накрыло звуком сирен и светом мигалок.
— Что за черт? — вскричал один из полицейских. — У него мой пистолет.
Пока они не опомнились и не перезарядили оружие, я побежал прямо к окну. На бегу я дважды выстрелил в верхнюю часть стекла. Стеклопакет покрылся зимним узором и провис под весом раздробленного полотна. Я прыгнул и, сгруппировавшись, всем телом влетел в окно. Когда я открыл глаза, то увидел прямо перед собой родителей. Я вскочил, бросился к ним и обнял обоих, заглядывая в их лица. И тут я, действительно, вспомнил всё.
Весь этот город, с его «скворечниками», булочной, шоколадницей и киоском, все эти полицейские, соседи и даже мои родители, всё это — ложь. Всё это было в моих воспоминаниях, но меня никогда не было в этом городе. И сейчас я здесь лишь затем, чтобы стать другим.
Два светящихся шара коснулись моих висков, и в голове взорвалась сверхновая.
7
Урок физики. Мистер Паттерсон рассказывает о теории Большого Взрыва. Он говорит, что всё началось с точки, которая была меньше чем точка над i. Вокруг неё не было ничего, кроме мощного гравитационного поля. Это поле сжимало точку всё сильней и сильней, пока не произошел Большой Взрыв. Вся материя, сколько её было сжато в этой точке, разлетелась в разные стороны. Так появилась Вселенная. Так рассказывал Паттерсон.
Мне казалось, что физик чего-то не договаривает. Или попросту не имеет представления о действительной картине мира. Но тогда мои сомнения были всего лишь отголосками прошлого, которое не желало, чтобы его вспоминали. А ведь, действительно, когда-то я знал, что эти Большие Взрывы для макрокосма обычное дело — рутина, конвейер: стоит закрыть глаза, и рождается новая вселенная, открыть — и другая вселенная сворачивается обратно в точку. Хотя, к чему обманываться, моргай не моргай — этот конвейер не остановить. Людям пока не известно, где эта кнопка. Это знает лишь Он — тот, кто её включил. Тот, кто запустил механизм клонирования вселенных.
Мы не знаем, зачем Он создал всё это, но тешим себя надеждой, что имеем какое-то отношение к Его замыслу. На протяжении многих миллиардов лет мы настойчиво отказываемся от судьбы динозавров. Мы цепляемся за жизнь, изыскивая всё более совершенные методы выживания. Интересы нашего муравейника вышли не только за пределы земли и галактики, но и за пределы вселенной. Главное, что нас заботит — сохранение вида. Мы не можем позволить себе роскошь разбрасываться обитаемыми мирами. И если где-то намечается коллапс, мы делаем всё для сохранения жизни. Будь то метеорит, нацелившийся на планету людей, или желание одного из сверхстарых солнц стать сверхновым. Будь то галактика, собравшаяся нырнуть в черную дыру, или вселенная, устремившаяся к точке свертывания. Мы всегда начеку. Мы — спасатели планет.
Сормаки рассказывали о Земле, погибшей от метеорита. Но это был не метеорит, а искусственная «кротовая нора», с помощью которой мы попросту перетащили планету в другую вселенную. Эту галактику ждал коллапс, и мы должны были спасти все обитаемые планеты. Однако развитость аборигенов обернулась против них самих, они научились уничтожать наши «метеориты-норы», с каждым взорванным метеоритом приближая свою кончину. И никто не мог убедить их в обратном. Наши лучшие агенты терпели поражение за поражением. Их бросали в тюрьмы и психушки, их уничтожали морально и физически. Очевидные для нашей цивилизации вещи казались аборигенам опасным бредом, а наши агенты — «чужими». Эта галактика была обречена.
Но мы не спасовали. Наши ученые нашли способ. Ситуацию мог спасти всего лишь один сверхчеловек. И единственным подходящим кандидатом на эту роль оказался я. Ученные создали две энергетические сферы для инициации этих способностей и переслали их в мир, где жил я и мои родители-агенты. Но это не удалось сделать незаметно от местной службы галактической безопасности. К тому же, вышла неточность со сроком моей инициации. Для её успешного проведения мне не хватало каких-то пяти лет...
Мы были на грани провала, но мои родители обманули всех. Они сделали две пары клонов. Одну пару они выставили террористами, а вторую — внедрили на основную базу. Задача первых была проста, а вот вторым досталось задание посложнее: убедить руководство в том, что город с террористами нужно законсервировать, а потом, когда появлюсь я, направить меня в нужную сторону. И не просто выдать мне сферы на блюдечке, а обставить всё так, чтобы к моменту инициации я находился в соответствующем психофизическом состоянии.
Мы сами улетели на планету триста пять, подменив всем память. Чтобы ничем не выдать себя, родители стали жить отдельно, до поры забыв друг о друге, а я из родного превратился в приемного. Видимо, это тоже было нужно для оптимального психофизического состояния.
Все получилось. Когда я открыл глаза, я снова стоял среди доморощенных джунглей, а напротив меня, испуганно вжавшись в кресло, сидела мач... мама.
Моя мама!
Теперь я знал, что делать, чтобы разбудить её память. Я поцеловал её в щеку и сказал:
— Я люблю тебя, мама!
Испуг сошел с её лица мгновенно. Но сменился тревогой. Она схватила меня за руку.
— Всё прошло нормально? Ты не ранен?
— Да, все хорошо.
Она притянула меня к себе и крепко обняла.
На пороге появился доктор Сурман со своей секретаршей. Она несла поднос с бокалами и бутылкой шампанского.
— Ну, слава Богу, — сказал он беззаботно, — вы наконец-то помирились, я уж и не чаял...
— Доктор, — я обернулся к нему: — мне нужно вам кое-что сказать.
Я подошел к нему. Доктор растерянно улыбнулся:
— Что, Торий?
Я обнял его и прошептал на ухо кодовую фразу:
— Я люблю тебя, папа.
Поднос рухнул на пол. Бутылка закатилась в кусты, бокалы разбились, едва не ранив красивые ножки...
— Я люблю тебя, сестрёнка.
Ланка скакала от радости, кружила меня и родителей. Родители улыбались. Мы смотрели друг на друга, и не могли насмотреться. Мы не виделись целую вечность. Перебить возбужденный галдеж сестры, казалось, было нельзя, но я все же попытался.
— А кто-нибудь знает, что у меня за супер-способность?
Лана прекратила скакать, замолчала и с интересом, так же как и я, уставилась на родителей.
— Вообще-то, — протянул папа, — нам сказали, что ты все узнаешь сам... Ну, там, про телепортацию сверхмассивных объектов... кротовые норы...
— Да у меня этих знаний завались, но что со мной? Кто я теперь?
— Ты, — сказала мама, — спасатель миров.
В её голосе слышалась гордость.
— Ну, да, мы все этим занимаемся, — сказал я растерянно. — И ученые, и астронавигаторы, и хронокорректоры и мы — агенты...
Отец подошел ко мне и обнял за плечи.
— Мне кажется, сын, ты только что отправил всю эту толпу псевдоспасателей на пенсию. Ты первый, кому удалось перенести планету из одной вселенной в другую. Эта Земля уже не в той вселенной, где мы так долго скрывались. И теперь это твоя работа — спасать планеты.
— Ничосе, — пробормотал я.
Что человеку бремя, муравью — пустяк, вспомнилось мне.
Саша Скрябин © 2015
Обсудить на форуме |
|
