|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Александра Богомолова © 2007 Орвокки Орвокки* не считала, что ей повезло.
Вот кому повезло, так это её младшей сестре и старшему брату. Средний ребенок — ни туда, ни сюда, родителям не до него за большими и малыми заботами.
Когда-то, ещё будучи совсем малышкой, она заболела пристынью. Болезнь была тяжелой, и едва ли четверо из ста выживут после неё и на их лице не останется страшных, уродливых шрамов. Известно, как легко подхватывают недуг дети — сестра и брат тоже слегли. Но брат — мужчина, им с лица воду не пить. А вот младшая, Тати — над той мать заливалась горючими слезами, страшась, что болезнь изуродует её кровиночку...
Вода из ведра слегка плеснула Орвокки на ноги, так что она вздрогнула и выронила ведро обратно в колодец.
Чертово ведро... Ведь она же сто раз повторяла, что оно тяжелое, да и ручка у него стала какая-то склизкая от долгого пребывания в воде — ни за что не подымешь, чтобы не облиться. Счастье ещё, что башмаки на ней старые, только по двору и ходить.
— Орвокки! — позвал её отец, выйдя во двор и щурясь от яркого солнца.
— Я ещё не закончила с водой! — закричала она ему в ответ и наклонилась, чтобы ухватить веревку и подтянуть, наконец, ведро к себе.
— Оставь ведро, Армо наберет воды, когда вернется...
Орвокки тихонько выругалась и выпустила веревку. Полное ведро с сочным и гулким звуком опять упало вниз.
Она подошла к отцу, чувствуя, как в противно хлюпают башмаки, и щекочет пятки от холода. Впрочем, башмаки были делом десятым... В последнее время Орвокки все тревожнее всматривалась в отцовское лицо, все внимательнее прислушалась к звукам надсадного кашля, когда проходила мимо кузни. С отцом творилось что-то странное, ему нездоровилось, но он не желал говорить об этом даже с женой и детьми.
— Я закончил работу для сына трактирщика, ну, ты знаешь, который недавно вернулся из шахт... — Орвокки кивнула, а отец посмотрел на неё с какой-то затаенной тоской, вздохнул и продолжил. — Надо бы ее отнести ему, да заодно купить в трактире вина — наше уже подходит к концу. Я бы и сам отнес, но... устал сегодня... от жара...
Он посмотрел куда-то выше дочериной головы, и Орвокки с безнадежностью поняла — врет.
— Отнесу, чего уж там, — она откинула со лба прядь темных волос. — Ты отдохни, отец.
Орвокки наскоро переодела промокшие башмаки на добротные кожаные туфли, которые в том году подарил ей брат. На столе в кузне лежал небрежно завернутый в кусок ткани предмет. Орвокки не удержалась, откинула материю — оказалось, это чаша с двумя ручками. Всего лишь... Хотя, чего уж там губы кривить — любой труд почетен. Она покрепче запеленала чашу, словно бы это был беспокойный младенец, и вышла с ней за ворота.
Трактир был недалеко, но бывать там Орвокки не любила. Она, конечно, не красавица Тати с её медовыми волосами, от которых ахает весь город, но пьяным и нет дела до её красоты... Правда, все говорили, что у Орвокки необычные глаза и взгляд, но едва появлялась Тати с её опущенными долу глазками, зато распущенными волосами, о существовании Орвокки все как-то разом забывали...
Едва она вошла в ворота трактира, как к её ногам тут же бросились трое разноцветных кошек, живущих во дворе. Они резко замерли в нескольких шагах от Орвокки и зашипели, подняв рядком шерсть на тощих спинах. Орвокки уже не боялась их — с самого детства кошки её не любили почему-то, иногда даже расцарапывали в кровь или вцеплялись в ноги. Со временем, когда свой страх перед ними Орвокки научилась сдерживать, они позволяли себе только выражать неудовольствие её присутствием.
Вот и сейчас, она сердито шикнула на них:
— Уйдите с дороги! Как же вы мне надоели!
Кошки в ответ ещё громче зашипели, но попятились, так что девушка с независимым видом прошла мимо них.
В трактире она, чуть поморщившись от кислого запаха еды и пива, скользнула сразу к стойке и, понизив голос, произнесла:
— Господин, я принесла работу от своего отца, для вашего сына...
Трактирщик повернулся к ней, неся перед собой огромный живот, и недовольно спросил:
— Что мой сын мог заказать у твоего отца, Орвокки?
Она оглянулась по сторонам, вздохнула и во весь голос сказала:
— Это какая-то чаша, господин трактирщик. У меня много дел, так что позовите своего сына побыстрее, или... или расплатитесь сами.
— Платить за этого оболтуса, ну уж нет... — проворчал трактирщик и крикнул куда-то в кухню. — Джаакко!
Тут же появился и сам заказчик — сутулый, вертлявый парень с удивительно гнусавым голосом. Он выпростал чашу из тряпки, повертел её, прищурившись, потом сказал:
— Сойдет работа.
— Сойдет? — Орвокки от возмущения даже привстала на цыпочки, оперевшись на прилавок. — Да мой отец лучший кузнец во всем округе!
— Твой отец не гном и не гоблин, чтобы создавать шедевры, — лениво заметил трактирщик, ставя перед собой миску с молоком для любимицы, упитанного и пушистого кота, который никогда, кажется, не бывал за пределами дома. Однако кот, поймав в поле зрения Орвокки, тут же разинул пасть и утробно рыкнул.
— Отвяжись от меня хотя бы ты! — прикрикнула она на кота раздраженно.
Внезапно на её плечо легла теплая рука.
— С кошками не надо так беседовать, пускай это и помогает, — услышала она низкий, приятный голос, напомнивший ей теплый гречишный мед.
Орвокки хотела обернуться, но её внимание опять привлек пресловутый кот. Он перевел взгляд с Орвокки на того, кто стоял за её спиной, попятился, фыркнул, словно бы подумал: а, делай, как знаешь, но я бы ей...
— Дрянной у вас кот, — проворчала Орвокки, по-детски скорчив лицо вслед животному.
Трактирщик ничего не ответил, а вот незнакомец продолжил:
— Вы сказали, ваш отец — кузнец?
— Да! — выпалила девушка, выскальзывая из-под мужской руки и поворачиваясь. — И притом лучший из тех, кого вы сможет тут найти! Он...
Орвокки запнулась на словах и залилась краской. Перед ней стоял высокий, пластичный мужчина в дорожной одежде. Длинные волосы у него были непонятного цвета — все пряди разные, словно бы выкрашенные: черные, белые, рыжие... Но это выглядело скорее необычно, чем непривлекательно. До того, как стыдливо опустить взгляд, Орвокки успела отметить высокие скулы и зеленовато-янтарные глаза.
— А твой отец сможет выковать мне меч, такой, какой я закажу? — голос у него по-прежнему был теплым, и даже не видя его лица, Орвокки понимала, что он улыбается.
— Мой отец может все, — твердо ответила Орвокки и прижала ладони к щекам, которые, как ей казалось, были уже свекольного цвета.
— Тогда проводите меня к нему, — незнакомец коснулся её плеча, чуть развернув к двери. — А то я уже несколько месяцев брожу без оружия, а это, знаете ли, непростительная беспечность.
Орвокки, глядя себе под ноги, вышла из трактира. На глаза ей тут же попались кошки, которые посмотрели на неё возмущенно, но не подошли.
— Меня зовут Этер, — сказал путник, пока они молча шли по дороге. — Я удивился, почему вы не спросили сами.
— Я... простите, я задумалась, наверное... — пробормотала девушка, глубоко вздохнув.
— А я вот всего лишь второй день в вашем городе. Он очень маленький, я вижу, — увлеченно продолжал Этер. — Вообще я не совсем путешествую. Я искатель. А вы живете с отцом?
— Да, с отцом, матерью... а ещё у меня есть брат. И сестра, Тати. Она очень красивая, — с какой-то сердитостью в голосе прибавила Орвокки.
— А вас как зовут?
— Ор... Орвокки, — с досадой вымолвила она. Ей казалось, что никогда ещё её имя не звучало так нелепо и грубо.
Отец, конечно, обрадовался новому заказчику. Орвокки видела, как он старается держаться прямо и сдерживает изредка подступающий кашель, как увлеченно они беседуют с Этером, обрисовывая в воздухе какие-то невидимые пока линии будущего меча... Она поймала себя на мысли, что улыбается, глядя на них, и уже не опускает взгляд, когда Этер смотрит в её сторону. Солнце заливало двор, по соседству радостно заливались смехом дети, и Орвокки ощущала себя почти счастливой.
— Отец! — в ворота вбежала Тати, сияющая, как медный грош. На её голове был венок из полевых цветов, а волосы, которыми все вечно восхищались, золотым покрывалом окутывали спину и плечи. — Я вернулась! О... — она заметила гостя, резко остановилась, а затем одарила его лучезарной улыбкой. — Добрый вам день.
— Иди в кухню к матери, Тати, — сказал отец. — Помоги с обедом, надобно гостя накормить.
— И вам добрый день, красавица, — Этер слегка поклонился.
Орвокки вдруг стало так противно слушать, что слащаво отвечает сестра, что она предпочла резкими шагами вернуться к колодцу. Как она и думала, брат не возвращался, а значит, воды не натаскал.
На этот раз она справилась с ведром довольно ловко. Солнечные лучи играли на водной поверхности, которая манила прохладой. Орвокки не удержалась и опустила пальцы в холодную, ломящую суставы воду.
— Любите воду? — внезапно напротив неё присел на корточки Этер.
— Совсем не люблю, особенно холодную, — Орвокки вынула руки из ведра.
— Это неудивительно, так и должно быть.
Орвокки вдруг ощутила обиду и досаду. Сначала заигрывал с Тати, а теперь сидит тут и зубы ей заговаривает.
— Тати очень красива, не так ли? — мстительно спросила она, вскидывая голову.
— Вполне симпатичная молодая девушка, — согласился Этер. — Но я — искатель. И я искал тебя, Орвокки, — понизил он голос.
Она услышала тишину. Дети соседей замолкли. Отец с Тати ушли в дом. Она и Этер сидели у колодца во дворе. Одни.
— Меня? — прошептала девушка, отпрянув. — Но я... я ничего такого...
— Послушай, ты не пугайся, я здесь не затем, чтобы причинить тебе зло, — успокаивающим тоном произнес Этер. — Просто ты одна из нас, я ощутил это, когда был далеко отсюда...
— Кого — вас?
— Кошек, — ответил Этер так буднично и спокойно, что Орвокки даже не рассмеялась. — Ты знаешь поговорку, что у кошки девять жизней?
— Конечно, все знают, даже дети...
— Это так. У души кошки девять жизней, а потом её душа уходит в никуда. Бессмертие душ — это сказка... Но такие, как ты и я — мы особенные. Мы люди с душой кошки.... Которая проживает десятую жизнь.
— Этого не может быть, я никогда... — Орвокки помотала головой, словно стряхивая наваждение. — Но кошки же меня ненавидят! Они не чувствуют, что я тоже...
— Это вполне понятно, ты живешь лишнюю жизнь, да ещё и в человеческом теле. Таких, как мы, обычные кошки боятся и ненавидят. Но на самом деле мы очень особенные, Орвокки. Мы — любимцы богов, мы составляем особую касту. Именно поэтому я ищу других людей-кошек. Я должен отвести тебя в Чертог.
— Чертог? — взволнованно переспросила Орвокки. — Там живут боги?
— Да... Тебе необязательно идти, и заставить тебя я не могу, хотя на счету каждая кошка, которую я приведу. Скажу одно. Боги исполнят любое твое желание взамен на твое согласие отказаться от человеческого облика и уйти со мной.
Орвокки закусила губу. Желание... да, он попал в цель. Она тут же подумала о больном отце. Если она уйдет, она никогда больше не увидит его живым... и этим желанием она могла его вылечить... Да, она станет кошкой. Но зато будет особенной кошкой...
— Тебе страшно, хотя ты мысленно успокаиваешь себя, — сказал Этер, пристально глядя на неё. — Подумай и взвесь все, Орвокки. Не так просто на всю жизнь остаться кошкой, и служить богам тоже далеко не праздник. Твоего отца вылечить можно — стоит лишь пожелать. Правда, есть и ещё условие — он должен согласиться.
— И я должна ему рассказать, что я уйду, обернувшись кошкой? — изумленно спросила Орокки.
— Да.
«Что ж, — подумала Орвокки, подняв глаза к небу. — В конце концов, если даже я уйду, у родителей останутся их любимые дети. Они ничего не потеряют...».
***
Орвокки отворила дверь в комнату отца. Она знала, что он ещё не спал, потому что на полу перед ней подрагивала узкая полоска свечного света.
Отец перебирал книги. У него их было немного — да и зачем они кузнецу? — но он удивительно любил читать и бережно хранил несколько томов, доставшихся ему по наследству.
— Тати с матерью отвели гостя спать? — поинтересовался отец, не поворачивая головы.
— Да, сразу после обеда... — Орвокки замолчала, будто бы весь голос у неё иссяк.
Отец не знал о том, позаботились они об Этере или нет, потому что его опять скрутил приступ кашля, а он, чтобы не пугать домашних, да и гостя, предпочел сослаться на дела и уйти... Волна жалости и беспокойства опять захлестнула Орвокки с головой — бедный отец! И только она, его дочь, может ему чем-то помочь...
— Отец, я все знаю, — сказала она решительно и грустно.
Он вдруг как-то сник и сгорбился, медленно сел на кровать, сжимая в руках темно-коричневый фолиант.
— Так бывает, Орвокки... — тихо сказал он. — Не знаю, сколько ещё я смогу...
— Об этом я и хочу поговорить! Я знаю, как вылечить тебя! — она подлетела к отцу и села перед ним на пол. — Вы с мамой столько лет думали, что я самая заурядная, а я оказывается...
— Что ты, солнышко? — отец посмотрел на неё с ласковой и безнадежно-грустной улыбкой.
— Я... я оказывается кошка! Поэтому другие кошки меня не любят! И я могу вылечить тебя, но для этого мне придется... придется навсегда превратиться в кошку....
— Господи, кто сказал тебе такое? — отец даже вздрогнул.
Путаясь в словах, краснея, Орвокки все же объяснила отцу ситуацию, насколько она сама её понимала. Она боялась, что отец не поверит, но он выслушал её внимательно и покачал головой:
— Милая моя, я уже стар, и жалею лишь о том, что уходить из жизни приходится так медленно и страшно... Я не смогу допустить, чтобы моя дочь прожила кошачью жизнь ради меня...
— Но, отец, — Орвокки молитвенно сложила руки. — Ты же не останешься один. Есть же ещё Тати и Армо, они — прекрасные дети, невероятно красивые и умные...
— Орвокки, разве дело только в том, что со мной останутся они? Мы с матерью любим вас всех поровну, каждый из вас — наше сердце, которое мы носим снаружи... Как думаешь, что случится с нами, если что-то произойдет с одним из наших детей?
Орвокки ощутила, как по её щекам потекли слезы. Она никогда не думала, что так важна для родителей, так любима ими. В памяти всплыл тот случай с болезнью, вспомнила, как она уже шла на поправку, когда Тати и брат заболели... они лежали в бреду и не слышали, как плачет над ними мать... Может, она так же плакала и по Орвокки, но та не знала об этом просто потому, что не могла знать?
— Отец... — она задохнулась на миг и прижалась лбом к его ладоням.
— И речи быть не может, чтобы ты оставила эту жизнь ради меня...
— Но я должна, отец, — прошептала Орвокки. — Ты всегда говорил нам, чтобы мы шли своей дорогой и не боялись людской молвы. Ты рассказывал, что нет ничего потешного в том, что кузнец читает мудрые книги, потому что это его воля. Моя воля — быть самой собой, быть кошкой. Потому что я не такая, как вы... ты же видел мои глаза? Они завораживающие и блестящие, какие только и бывают у этих мурлыкающих существ... И если ты считаешь, что я не вправе жертвовать собой ради тебя, то подумай о том, что это я хочу уйти. Сама. Но могу оставить тебе напоследок твою здоровье и твою жизнь, чтобы ты не оставлял мать, Тати с Армо... Почему ты не думаешь о них? Разве они любят тебя меньше?
Отец глубоко вздохнул и закашлялся. Он кашлял долго, на глазах у него выступили слезы — и Орвокки не знала, то ли это из-за кашля, то ли из-за её слов...
— Ты... всегда была очень свободной, Орвокки, — прерывисто проговорил отец. — И я не стану запрещать тебе остаться верной своей сущности... Но ты моя дочь, даже если у тебя душа кошки — у тебя мое сердце...
Орвокки крепко обняла отца и поцеловала в лоб:
— Завтра ты уже проснешься здоровым, отец...
Она вышла и затворила за собой дверь. Дело сделано, отец согласен. Завтра он действительно будет здоров... а она проснется уже в облике кошки. До чего тяжело! Так тяжело прощаться с родными и любимыми, что лучше и вовсе этого не делать...
Орвокки накинула плащ и зажгла ночной фонарь. Она решила пойти ночевать в пшеничное поле. Этер без труда найдет её там, даже превратившуюся, а слезы родственников, увидевших её, пушистую и хвостатую, она не сумеет вынести...
...Плащ с шелестом лег на примятые колосья, а Орвокки улеглась следом. Она вдруг ощутила, что не жалеет ни о чем, и даже звезды, мигающие над ней, казалось, обещают ей что-то загадочное и прекрасное...
— Даже когда ты закрываешь свои кошачьи глаза, ты все равно очень красива, — услышала она над собой голос и резко села.
Солнце вставало над горизонтом, отчего небо получило легкий малиновый окрас. Рядом с ней на корточках сидел Этер, подперев щеку рукой, и улыбался.
Орвокки изумленно взглянула на него, потом оглядела себя. Она была человеком, до сих пор! Значит... значит отец тоже не поправился?
— Ты меня обманул! — закричала она. — Как ты мог, мой отец болен и это не шутки!
— Да, ты права... я обманул тебя, чуть-чуть, — лукаво признался он.
Орвокки вскочила и, не глядя на него, побежала домой, оставив на земле и плащ, и фонарь. Какая же она была дура, что поверила какому-то бродяге! Напрасно внушила отцу надежду на жизнь, напрасно... От обиды и злости она на бегу стукнула себя по ноге сжатым кулаком.
Она распахнула ворота и вбежала во двор. Отец стоял возле колодца, глядя в небо с каким-то удивлением и интересом, рядом с ним — мать и Армо.
— Отец! — дрожащим голосом выкрикнула Орвокки. — Прости меня, я думала...
Она кинулась к нему на грудь, не сдерживая слез и стиснула в руках его пропахшую гарью рубаху.
— Дочка, я здоров, — неожиданно тихо и мягко произнес отец.
— Что? К-как?.. — Орвокки неуверенно отерла слезы и уставилась на отца.
— Я больше не кашлял, с тех пор, как ты вчера ушла, — радостно и чуть растерянно объяснил тот.
— Я же говорил — я чуть-чуть обманул тебя, — раздался голос у ворот.
Орвокки обернулась, и увидела, что во двор входит Этер, несущий в руке её забытые вещи.
— Совсем чуточку, — продолжал он безмятежно. — Ты вылечила своего отца, но не должна была превратиться в кошку. Я слукавил на этот счет, потому что хотел, чтобы ты увидела, как он любит тебя, и как ты его любишь.
— Но зачем ты это сделал? — Орвокки отступила от отца, и сделал шаг навстречу Этеру.
— Сестренка, ты очень недогадлива, — Тати даже возмутилась. — Ты же понравилась ему!
— Понравилась? Я? — Орвокки прижала ладони к щекам тем милым жестом, который так нравился её родным.
— Конечно, — Этер осторожно отвел её руки от лица и слегка сжал. Удивительное тепло и нежность разлились по телу Орвокки, она улыбнулась и подняла на него глаза — сияющие, искрящиеся, зеленые... — Я нечасто встречаю таких красивых кошек.
— А я — таких добрых котов.
*Орвокки (фин.) — «цветок анютиных глазок» Александра Богомолова © 2007
Обсудить на форуме |
|
