|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Степан Кайманов © 2007 СМИ Меня разбудила легкая встряска. Спросонья сложно было понять, что случилось. Я прислушался, поглядел по сторонам и включил внешние видеокамеры, выводя изображение на дисплей.
Флаер был в полном порядке. Крылья плавно резали небо, взбивая пену облаков; турбины мерно колебали и жгли воздух, оставляя ровный бархатный серый след; тихо, без хрипоты, гудел движок; блестел в лучах заходящего солнца корабельный нос.
Кажется, зря волновался: ничего не изменилось с тех пор, как задремал. Подо мной по-прежнему лежал безбрежный зеленый океан леса, залитый летним солнцем; как и прежде, вдали сверкал серебристо-голубым куполом Титовск. Разве что последний стал сверкать ярче и обрел кое-какие очертания. Правда, из-за защитных стенок «чудо-пузыря», которым город был обтянут сверху донизу, высотки безостановочно плыли, плющились, растягивались и мерцали, и оттого Титовск казался миражом.
Я попытался сменить управление — не тут-то было. Нервишки слегка колыхнулись. Нет, программа автопилотирования отключилась без проблем, но штурвал отказывался подчиняться. В любом другом случае уже можно было «спокойно» паниковать, посылая сигнал бедствия, и читать «Отче Наш». Но только не близ закрытого города Титовска. Очевидно, местные диспетчеры взяли управление на себя, слегка скорректировав курс, оттуда и эта незначительная встряска.
Ну в конец обнаглели! Раньше хотя бы предупреждали.
— Борт МПР6904322203, — захрипел голос.
О, очнулись, блин. Рыцари пинцета и пробирки.
— Вы входите в зону города Титовска, — продолжал хрипеть голос. — В течение ближайших двадцати минут корабль будет находиться под нашим контролем. Просим вас сохранять спокойствие. Спасибо.
— А пожелать мягкой посадки? — с усмешкой спросил я.
Но мне, естественно, никто не ответил. В Титовске, как и в любом другом закрытом городе, не любили шутки, а еще больше не любили чужаков, которые прилетали с этими шутками. В городе, куда плыл мой корабль, вообще много чего не любили. Здесь не надирались на праздники, не мчались по улицам со световой скоростью, опаздывая на свидание, и не орали от души перед телеком, болея за нашу сборную. Тут работали и учились, учились и работали.
В городах вроде этого ценился только твой мозг, и больше ничего. По слухам, даже обычный электрик здесь козырял двумя красными дипломами о высшем образовании. И это минимум. Словом, обитель всевозможных ботаников. И так получилось, что одним из них являлся мой младший брат Кирилл, которого я не видел почти год.
Я зевнул, плеснул в стакан кофе и откинулся на спинку. Почти бессонный восьмичасовой полет давал о себе знать. А спать в летящем флаере — все равно что на потолке. Только задремал — и вот, пожалуйста, сменили курс. Ничего, доберусь до Кирюхи, там и отосплюсь как следует.
Опускались сумерки; солнце почти зарылось в лесу, у горизонта; на корабельном носу кляксами играли огни Титовска. Бездушный автомат стал скрипеть глупыми инструкциями о том, чего нельзя и что можно делать в городе. Как и раньше, список дозволенного был куда короче списка запретов.
Под скрип утомительных нотаций я хлебнул кофе и поглядел на растущий сверкающий купол.
***
Надо отдать должное диспетчеру, мой флаер он посадил бережно, как свой.
Я с радостью вылез наружу, прихватив толстую папку с документами и длинный, похожий на тубус, контейнер с замороженной рыбой. Вдохнул полной грудью свежий воздух, под хруст собственных суставов размял затекшие спину и шею, а после равнодушно стал пялиться по сторонам, ожидая нерасторопного робогида.
Теперь реален был только Титовск. Отсюда, из-под сияющего купола, весь остальной мир вдруг превратился в одну сплошную иллюзию, в картину неумелого голограммера. По небу бежала яростная рябь, размывая пятна облаков, и потому оно сделалось похожим на неспокойное море; деревья слиплись в неровную серо-зеленую стену и застывшей волной нависли над основанием купола; последние солнечные лучи потускнели.
Никогда не понимал, как в таких городах живут годами? Без чистого неба, без шума дождя, без свежего ветра. Рехнуться же немудрено от таких пейзажей, а уж запить — тем более. И как только Кирюха в этом пузыре шесть лет выдержал? Впрочем, он всегда был немного странным.
Просторная посадплощадка пустовала. Я да рободворник, вылизывающий и без того чистую поверхность. Неподалеку стоял ярко-красный флаер, напоминающий огромного большеглазого ската — никогда таких не видел. Больше транспорта не было. Ничего удивительного: попасть сюда не легче, чем получить аудиенцию у папы Римского. Еще сложнее выйти.
От осознания того, что придется проходить местный таможенный контроль, стало грустно. Перед глазами повисли вечно суровые лица его враждебных работников, темные полости пулеметных стволов. Но я надеялся, что уж в этот раз окажусь во всеоружии, и бюрократическая машина сломает об меня зубы, как когда-то об нее я — нервы.
Прикатил гид. Пара гусениц, тело пирамидой, и круглая, как биллиардный шар, башка, сверкающая разноцветными огоньками. Вроде и тот, и не тот. Раньше, по-моему, ниже был, да и огоньков поменьше. Черт с ним. Я сунул папку под мышку, можно было бы отдать ее и тубус с рыбой гиду, но так было надежнее. Мало ли что закоротит в его электронных мозгах?..
Робот протянул свою трехпалую ладошку из пластика, и, взявшись за руки, мы, как отец с малолетним сыном, не спеша двинулись к серому зданию аэропорта.
***
Как оказалось, титовцы поменяли не только гида. Дверь таможни сделали настолько широкой и высокой, что через нее без проблем можно было бы влететь на флаере; перед ней теперь недвижно лежала кроваво-красная стрелка, указывающая на вход. Исчезли также робостражи, когда-то стерегущие этот самый вход, но появились новые видеокамеры.
Я тяжко вздохнул. Как правило, подобные перемены ничего хорошего гостям не сулили. Будем надеяться, что изменения не коснулись таможенных правил. Не хотелось бы возвращаться домой из-за какой-нибудь вонючей бумажки.
Гид отпустил ручонку и, шурша гусеницами, вкатился в темную пастишку собственной норы справа от входа, подсвечивая ее разноцветными огоньками. Мгновение — и из норы бесшумно вынырнула крышка люка, закрывая проход. Если не присматриваться, никогда его не заметишь. Особенно в таких сумерках.
Наступило время унизительной и утомительной проверки. Я с неохотой шагнул к двери, тут же снизу прыснул густой белый свет, начал бойко заливать серое пространство вокруг меня. Дверь поднималась, обнажая яркие, как чешуя рыбы-павлина, стены таможенного коридора, мигающего всевозможными указателями и приборами.
Свет накрыл меня с головой, когда из коридора прозвучал знакомый женский голос:
— Пожалуйста, входите.
Я вошел, глядя на голубой, чуть выдающийся над полом круг.
— Пожалуйста, положите ваш багаж.
Слева выскочил глубокий ящик, и я осторожно опустил в него тубус с подарком и папку.
— Спасибо. Пожалуйста, разденьтесь и положите ваши вещи.
Теперь ящик выскочил справа. Я в точности выполнил указания бездушного автомата, оставшись в одних трусах. В коридоре, как всегда, было тепло, так что нагота никаких неудобств не доставляла. Но все равно было дьявольски неуютно. Понимание того, что кто-то там, за яркими стенками, облепленными приборами, наблюдает за тобой, рассматривает тебя, изучает, как лабораторную крысу, комфорта не добавляло.
— Спасибо. Теперь встаньте на круг перед вами и следуйте дальнейшим инструкциям.
Ящики с багажом и одеждой исчезли, я встал на круг и спустя мгновение поехал по коридору, слушая указания.
Положите руку сюда, посмотрите туда, дыхните здесь, прислонитесь тут...
Казалось, проверки не закончатся никогда. Но, к счастью, ничто не вечно под луной. Голос наконец-то сообщил, что можно одеться и покинуть проклятый лабиринт. Жаль, что на этом проверка далеко не заканчивалась. Предстояло еще общение с таможенниками, которые воспринимали каждого гостя как потенциального врага, шпиона, и, наверное, уже вовсю ворошили папку с моими документами.
Рубашку и брюки помяли. Сволочи. Туфли я не стал даже осматривать, чтобы излишне не расстраиваться. В подошвах наверняка обнаружились бы еле заметные дырочки. Никакого уважения к частной собственности.
***
За дверью я наткнулся на пожилого толстяка. Он, красный и потный, сидел на узкой скамье, медленно покручивал красивую резную трость и тяжело дышал. Увидев меня, лишь на миг поднял свои грустные-грустные глаза, а потом вновь бездумно уставился в пол. Видать, в первый раз.
Было время, когда и я сидел на этой самой скамье и так же тупо глядел на этот светлый, вымытый до зеркального блеска, пол, дожидаясь решения. Знаем, плавали. Раздели до трусов, прокатили по бесконечному яркому лабиринту, а теперь еще заставили потеть в крохотной комнате ожидания, под равнодушным взглядом видеокамер.
— Что, батя, не пускают? — с сочувствием спросил я.
Не поднимая глаз, он молча покачал головой.
— Впервые в Титовске?
Он покивал, стер пот со лба.
— Ничего, разберутся, — старясь его подбодрить, приврал я.
Да чего уж там — соврал. Не хотелось его расстраивать. Если не прошел местных таможенников с первого раза, можешь спокойно возвращаться домой. Другого выхода нет. Качай — не качай права, всем параллельно.
— Ну, удачи, — с улыбкой произнес я и шагнул к дверце.
Жаль, что удача тут не поможет. А поможет только тонна справок и разрешений, безупречное прошлое и богатырское здоровье. С последними пунктами все было в полном порядке, оставалось узнать, как обстоит дело со справками и разрешениями.
За дверцей меня ждали двое таможенников. Уставились, как цепные псы, стерегущие двор от незваных гостей. Один из них должен был всячески препятствовать моему въезду, другой — провозу всего того, что в мире за куполом именовалось «обычными вещами». Лиц я не узнал, а, возможно, просто успел позабыть за год.
Слева и справа от них парили и гудели, как шмели, серебристые пирамидки с пулеметами у днища. Откуда-то сверху опустился сверкающий шар величиной с футбольный мяч, распустил, точно цветок, блестящие лепестки и нагло сфотографировал меня спрятанной в своем чреве миникамерой.
— Антон Зайцев...
Я не дослушал таможенника. Уверенно подошел и взял листок на подпись, так же уверенно расписался. Натиск — ничего, кроме натиска! С ними иначе нельзя.
Несколько оробевший таможенник, без возражений вернул мне паспорт и папку с документами.
— Добро пожаловать в Титовск, — кисло улыбнулся он и кивнул напарнику, держащему мой тубус с рыбой.
— Спасибо, — ехидно ухмыльнулся я и, взяв тубус, твердым шагом направился к выходу.
Пол был таким гладким, чистым и светлым, что хотелось прокатиться по нему, как по свежему льду. Но меня бы неправильно поняли, и тогда у таможенников за спиной появился бы шанс отправить гостя домой. А такого шанса я им давать не хотел. Поэтому я спокойно покинул задание и направился к ближайшему аэротакси.
В Титовск пришла ночь. Раскрашенная рекламными голограммами и фарами вечно снующих аэрокаров, подсвеченная блеском огромного купола и многочисленными фонарями. Лживая, шумная, безумная.
***
— Антоха?!! — произнес Кирилл, едва отъехала дверь его квартиры.
Удивление. Нет. То, что при виде моей персоны, происходило с братом, отличалось от удивления так же, как винты чахлого баркаса отличаются от турбин межпланетного флаера. Кирюха привычно забыл о моем прилете, поэтому изумлению не было предела. Попасть из Владика в Титовск — не из Питера в Москву слетать. Следом пришел стыд. Понятно, забыл встретить, забыл про приезд. Бледное лицо залилось краской. Зажатый удивлением и стыдом, брат стоял как вкопанный.
— Может, впустишь, наконец, а? — заулыбался я.
В нем как будто что-то переключили, и он, хлопая засверкавшими глазами, резво шагнул в сторону. Я вошел, поставил тубус в угол, и мы с братом обнялись. А потом громко рассмеялись, глядя друг на друга. Он почти не изменился, только колец в ушах прибавилось.
— У-у-у, шалопай! — сказал я ему и хлопнул по плечу.
— Да хуже, — махнул он рукой. — Совсем из головы вылетело. От расчетов мозг пухнет. Завтра отчет надо предоставить, а мне еще работать и работать. Как мама?
— Нормально. Тоже собирается к тебе.
— Надеюсь, ты ее отговариваешь? — в ужасе поинтересовался он, на мгновение представив, как наша мать будет проходить местную таможню.
Без скандала точно не обойдется.
— По-моему, бесполезно. — Я поглядел на тубус. — Кстати, это тебе от нас. Твоя любимая.
Он присел рядом с ним.
— Ты ее все-таки провез.
— Ага. Даже не представляешь, сколько пришлось заплатить, чтобы оформить ее для вашей таможни. Вагон осетрины можно было купить.
Кирилл поглядел на меня снизу вверх.
— Завтра приготовишь?
— Почему завтра? Могу сегодня. Только помоюсь и побреюсь.
— Сегодня, — замялся он. — Извини, сегодня я не смогу составить тебе компанию. — Он махнул двумя пальцами у шеи и брезгливо произнес: — Край.
— Да все нормально. Я и сам, если честно, вымотался. С ног валюсь. Так что ты работай, а я в душ и на боковую. Завтра и рыбу приготовим, и выпьем, и поговорим.
— Обязательно! — Он шагнул от меня, вдруг остановился, обернулся. — Забыл сказать. Женьку Морозова помнишь?
— Ну, — ответил я уверенно.
— Тоже в Титовск перебрался. Врачом в местной больнице устроился. Мы с ним иногда...
— Так можно и его на рыбу позвать, — подмигнул ему я.
— Куда он денется. Ну тогда я пошел. Да, в холодильнике полно всего. До завтра.
— До завтра, — сказал я и побрел в ванную. — И спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — крикнул брат уже из комнаты...
Для меня первая ночь в Титовске всегда оборачивалась кошмаром. Эта не стала исключением. Кирюха, как обычно, слушал музыку за работой и, как обычно, громко. Да и местная ночная жизнь с ее яркими огнями и неустанным движением, ко сну не располагала. Еще не хватало легкой, убаюкивающей качки, всплеска волн и шелеста падающих на палубу брызг. Я долго ворочался, накрывался с головой покрывалом, но добился лишь того, что взмок. Заснуть не получалось.
И вдруг, спустя битый час борьбы с бессонницей, звуки смолкли и огни погасли. Словно кто-то услышал мои мольбы и, щелкнув пальцами, вмиг натравил на неспящий город покой.
***
Сон как рукой сняло, когда тишину на клочки раскроил свирепый рев. Звук был таким сильным, что, казалось, треснут оконные стекла. Сверкая мутно-желтыми мигалками, мимо дома пронеслась аварийка; следом, брызгая сине-красными огнями и истошно завывая, пролетел милицейский аэрокар.
Светало. Я поднялся с кровати, подошел к окну и не поверил собственным глазам. Если бы Титовск был морем, сейчас бы в нем бушевал самый настоящий шторм. Где-то поблизости неразборчиво кричали, снизу поднимались тяжелые клубы черного дыма, вверху безжалостно били по воздуху лопасти. И тут, и там полыхали тревожные огни, бросая на серые унылые вершины зданий разноцветные пятна и полоски. Безостановочно неслись аэрокары, заставляя дрожать и звенеть стекла. В воздухе, от здания к зданию, протянулась серая паутина, сплетенная шлейфами турбин.
Сомнений не было: стряслось что-то серьезное.
Да, я отлично помню, как ночью внезапно стало так тихо и темно, как никогда не бывает в Титовске. Стало так спокойно, что я сразу провалился в желанный сон. Может, дело в этом? Надо у Кирюхи спросить. Возможно, он знает, что произошло.
— Киря, ты видишь, что на улице творится? — крикнул я из своей комнаты. — Город с ума сошел.
Брат не ответил. Я ничуть не удивился. Это была его стихия. Он привык к несмолкаемому шуму, к негаснущим огням и, наверное, дрыхнул без задних ног, невзирая на уличный гул. Как всегда, работал всю ночь.
— Спишь, что ли? — спросил я, подходя к его комнате. — Ки-ря, — тише произнес я.
Сердце оборвалось, к горлу подкатил сухой колючий ком. Брат недвижно сидел за компьютером, бездумно уставившись в монитор. Руки висели над клавиатурой, слегка изогнутые пальцы почти касались клавиш. Вокруг его кресла копошились домашние роботы, словно голодные муравьи рядом с подыхающей гусеницей.
После секундного оцепенения я бросился к брату, оттолкнул ногой подальше механических тварей. Он был жив, пульс едва-едва прощупывался. В тот страшный миг я подумал, что... все, конец. Слава Богу, обошлось. Что это? Паралич, вирус, удар током.
Вот тебе и поели рыбки. Несмотря на мое тяжелое дыхание, на мои громкие шаги, он по-прежнему меня не замечал. Его как будто заморозили суперфризом, как морозят рыбу в порту для дальних перевозок. Я помахал рукой перед его глазами, но он так и не шевельнулся, не моргнул. Что за беда с ним приключилась, я не знал, и потому делалось неимоверно жутко. Только сейчас я заметил, что взмок от холодного пота.
Пока я решил Кирилла не трогать. Может, было запрещено? Может, нельзя даже было входить в его комнату, дышать на него? Может...
Руки тряслись от страха, колени ходили ходуном. К счастью, мобильник брата оказался под рукой. Подрагивающими пальцами я набил номер службы спасения и едва не швырнул его об стену, услышав бесстрастное: «Извините, линия перегружена!» Позвонил еще раз, но снова услышал проклятую фразу.
Нужно было что-то делать. Что-то решать. Немедленно.
Мысли путались. Я тихо зарычал, схватившись за голову. Ну, ну, ну. Думай, черт тебя побери!..
Женька Морозов! Наш друг и мой одноклассник. Он — врач, он поможет, он знает. Не теряя ни секунды, я пролистнул телефонную книгу в мобильнике и, заметив фамилию, вызвал спасительного абонента.
— Да? — с нескрываемым раздражением бросили в трубку. — Кирилл, чего тебе?
— Женя, это его брат, Сергей.
— Какой брат? — не понял он.
— Родной! Вчера приехал! — не выдержал я. — А тут такое... Он сидит и не шевелится. Вообще ни на что не реагирует! Но пульс есть, я проверил. Ты приехал бы и...
— Сам вези в больницу. Это не опасно, — прервал он меня. — Мне некогда.
В телефоне прогудела сирена, послышался треск, а затем раздались гудки. Делать было нечего. Я вылетел в прихожую, чтобы хоть что-то надеть, чтобы поскорее перенести брата в аэрокар, чтобы быстрее привезти его в больницу...
***
Титовск бурлил и сверкал, как косяк рыбы, угодивший в сеть. И всем было плевать, с какой скоростью летел мой аэрокар, вспарывая застоявшийся городской воздух. Облитые огнями улицы звенели стеклом, скрежетали металлом и пахли едким дымом. Нос аэрокара постоянно рвал и тянул за собой серые следы турбин. Несколько раз я был близок к тому, чтобы вмазаться. Пронесло.
Гудел город, Кирилл молчал. Беспорядочно метались от здания к зданию аэрокары, брат не двигался. Он так и не очнулся от своего страшного сна. На поворотах его качало, как беспомощную щепку на волнах. Рискуя влететь в дом, задеть антенны, я все равно не переставал на него поглядывать. Но напрасно. Глаза оставались стеклянными, тело — каменным.
Так я и долетел до больницы, где с трудом нашел место для посадки. Площадка перед входом была забита аэрокарами до отказа. Пришлось царапнуть один из них. О последствиях не было времени думать.
С братом на руках я побежал к больнице...
***
Не успел я сделать и трех шагов по больничному полу, как перед глазами махнули блестящим удостоверением службы безопасности Титовска. Я грубо оттолкнул руку, сжимающую жетон, и положил все еще скрюченного брата на парящие поблизости носилки. Замученный санитар без вопросов потянул их в неизвестном направлении.
— Э-э, — окрикнул я его, но он даже не обернулся. — Э-э, постой!
Ему было не до меня. Больничный коридор на время превратился в выставку застывших тел, в кунсткамеру. Вся эта чертовщина, вся эта галерея манекенов казалась кошмаром. И как же хотелось проснуться.
— Я веду проект вашего брата по линии безопасности. Я все объясню, — сказал высокий, как мачта, мужик лет сорока, убирая жетон. — Идите за мной. Не волнуйтесь, с вашим братом все будет в порядке. Они знают, что делают.
Я кивнул и покорно поплелся за незнакомцем в надежде узнать, куда увезли Кирилла, смогут ли ему помочь и, в конце концов, что с ним произошло? Появлению сотрудника службы безопасности я нисколько не удивился. С первой минуты пребывания на территории Титовска я был под колпаком спецслужб. Каждую секунду они знали, что и где я делаю. А тут еще и экстренная ситуация.
Незнакомец молча вел меня коридорами, не оглядывался. Знал, зараза, что в таком состоянии я никуда не денусь. По крайней мере, до тех пор, пока не получу ответы на свои вопросы. А на последний случай он уже кое-что припас: двух крепких парней, плетущихся следом. Я заметил их лишь в конце пути, но не придал этому никакого значения.
На белой табличке темнела надпись: «Исследование памяти». Ни номера, ни фамилии.
— Проходите, присаживайтесь.
Я вошел и опустился на первый попавшийся стул. Тельняшка мокла от пота, ноги подрагивали, во рту стояла горькая сухость. В комнате, просторной и светлой, пахло сигаретным дымом, вдоль всей стены тянулась телепленка, у закрытого окна, как солдаты на марше, стояли стулья, на столе, возле которого устроился я, мигал огоньками пульт и светился широкий монитор.
Опустилась дверь. Сотрудник службы безопасности сел напротив меня и, не дожидаясь вопросов, с сочувствием произнес:
— Есть две новости: хорошая и плохая. — Он вздохнул. — У вашего брата СМИ...
Его прервал телефонный звонок.
— Занят. Говорю: занят. Да буду, буду! Что? Слушаю...
Пока сотрудник службы безопасности, мрачнея, слушал мобильник, я — собственные шальные мысли.
Сдается мне, то была плохая новость. У вашего брата СМИ. Что это? Звучит примерно так же, как: «У вашего брата СПИД». От услышанного я стиснул зубы и сжал кулаки. Зачем сжал? Кому собирался чистить морду? Незнакомцу, который старался все объяснить? Бедному брату, который превратился в статую? Себе? Как глупо.
Безымянный сотрудник службы безопасности, наконец, убрал мобильник от уха. Растерянно поглядел на меня — видимо, собираясь с мыслями.
— А хорошая новость? — напомнил я.
— Хорошая новость заключается в том, что СМИ уже лечится. Правда, процесс восстановления долгий и весьма болезненный. Понадобится около месяца, чтобы Кирилл стал прежним.
— Чем болен? — не понял я. — Его что — таким сделали средства массовой информации?
— Хм. — Незнакомец ухмыльнулся. — Простите. В городе такое творится, что голова идет кругом. Хотя, — он поджал губы, — вы недалеки от истины. Особенно если брать во внимание последнее слово. На самом деле у вашего брата синдром Михайлова и Иванова. Или СМИ. Синдром, впервые зафиксированный в Терешковске у двух программистов, Александра Михайлова и Максима Иванова, царство им небесное.
— Никогда не слышал о таком синдроме.
— Я тоже, пока не стал работать в закрытых городах.
— Все-таки, что его сделало таким?
Сотрудник службы безопасности положил на стол мобильник.
— Это, — кивнул он на него. — И это, — он ткнул пальцем в монитор на столе, — и это, — он включил телеткань, — и, наконец, это, — он хмуро поглядел в потолок, видимо, имея в виду проклятый купол. — Проблема в том, что ваш брат — информан. — Он сделал паузу. — Информация нужна ему, как воздух, как вода, как еда. Вы ведь рыбак, и не раз видели, что бывает с выброшенной на берег рыбой. Сегодня, когда из-за неизвестного вируса вышел из строя главный генератор, отключились едва ли не все компьютеры в Титовске, не говоря уже о телевидении и радио, Кирилл по сути дела тоже оказался выброшенным на берег. Из своей привычной среды. Лишился своего моря — моря информации. Мозг, привыкший в течение шести лет получать кучу данных, привыкший постоянно их перерабатывать, не выдержал такого вакуума. Встал, как завод без сырья.
— Но у вас же должны быть резервные генераторы на такой случай?
— Они есть, но, к сожалению, к ним подключены исключительно лаборатории, больницы, другие важные объекты. А Кирилл предпочитал работать дома.
— Этот ваш СМИ — тайна?
— Абсолютно верно. Приятно работать с понимающими людьми.
— Хотите, чтобы я подписал какие-нибудь бумаги о неразглашении?
— Кхм, бумаги, — улыбнулся он грустно. — Их стало так много, что они давно обесценились. — Он внезапно замолчал. — Антон, — он впервые назвал меня по имени, — я вам завидую. Вашей свободе. Вы хотя бы на сутки можете сбежать из города, подальше от его суеты. Остаться наедине с морем, наедине со стихией. Не видеть рекламные голограммы, не слышать шум турбин аэрокаров, не бояться подхватить СМИ. — Он понурился. — Да-а-а...
— Могу я увидеть брата? — тихо спросил я.
— А? Конечно.
Он дотянулся до пульта на столе, щелкнул парой кнопок, и телеткань с еле слышным шорохом показала палату. Посреди нее на высоком стуле недвижно сидел Кирилл — в той же позе, в какой я его нашел утром. Не суетились озадаченно санитары, не тянулись трубки капельниц, не мигали огоньками робоняни — не было ничего того, что всегда можно увидеть в обычной больничной палате. Зато на всю катушку орал магнитофон, периодически меняя радиостанции; то и дело менялись каналы на куске телеткани; безостановочно ползли по монитору мелкие, как песок, символы. Смотреть на брата было страшно и больно. Телеткань делала его чужим, глупым, мертвым. Ненастоящим.
— Не беспокойтесь, ему уже ввели необходимые препараты. Скоро он перезагру... — Сотрудник безопасности оборвался на полуслове. — Скоро он оживет.
— Выключите это, — попросил я.
Он погасил телеткань и добродушно, по-дружески посмотрел мне в лицо своими воспаленными и грустными глазами.
— Знаете, он это как будто предчувствовал. Две недели назад его просьба мне показалась странной, а теперь... Ваш брат просил, чтобы в случае чего у вас была возможность принять решение самому. Сказал, что вы все поймете, что согласитесь. И я дал ему слово офицера. Обычно...
— Поэтому вы притащили меня сюда?
Он кивнул.
— Обычно в таких случаях мы с гостями не церемонимся. Усыпляем без объяснений, — он вытащил пластиковый, как игрушка, пистолет с иглой на конце, — чтобы потом без проблем удалить из мозга все, что сочтем нужным, и вставить немного липы. Однако процедура стирания памяти, да еще и выборочно, во время глубокого сна редко обходится без печальных последствий для гостя. Другое дело — добровольная операция во время бодрствования. Никакого риска, даже голова не будет трещать. Но на моей памяти никто по собственной воле не сел в это кресло.
Он вновь коснулся пульта, пол разъехался, и перед столом выросло серое кресло, похожее на электрический стул. С высокой спинкой, с подлокотниками, с нависающим над ним огромным черным шлемом, с мотками разноцветных проводов, торчащих отовсюду.
Запищал мобильник, оживив полусонного сотрудника службы безопасности.
— Щас, щас буду! — пробубнил он в телефон и глянул на меня. — Ну, Антон, — что вы решили? — Спросил он так спокойно, будто я всего лишь думал о выборе новых брюк.
Ничего не ответив, я неспешно перебрался в проклятое кресло.
Он не врал. Я знал, что он не врал. Откуда взялась эта уверенность, я не мог понять, но каждое его слово точно проверялось на детекторе лжи, прежде чем влететь мне в ухо. Возможно, сыграли усталость и растерянность. Быть может, он был превосходным гипнотизером. Но сомнений в верности выбора не было — так же, как не было и страха. Я доверял безымянном сотруднику службы безопасности, которого впервые увидел пятнадцать минут назад, как самому себе.
Снова запищал мобильник, но сотрудник безопасности попросту его отключил.
Опустился в тишине шлем, на меня как будто натянули шапку двумя размерами меньше.
— Не волнуйтесь, — ободряюще сказал сотрудник безопасности, стоя за креслом. — Это не больно. Знаю по себе, — приглушенно прозвучали слова в яркой вспышке.
И они были последними, что я услышал перед тем, как нырнуть в густой желтый свет.
***
От прерывистого писка сумерки снов пошли волнами, ослабли и, наконец, отпустили меня. Снился кошмар, так что я был благодарен мобильнику, который вытащил меня из омута беспокойного сна.
Кирилл слал сообщение. Надо же, помнит, что сегодня прилетает его родной брат, приятно удивился я. Но не пришло и мгновения, как пришлось удивиться неприятно. И разозлиться. Я еще раз прочел сообщение: «Уехал из города, буду через месяц. Меня пока не ищи. Извини, что так получилось».
Уехал? Буду не скоро? Меня пока не ищи? Что за бред? Мы же все спланировали? Я покачал головой, посмотрел вдаль, где огромным серебристо-синим пузырем сверкал закрытый город Титовск, и попробовал дозвониться. Кирилл оказался недоступен, а без него в городе делать было нечего, поэтому, не долго думая, я развернул флаер.
Из головы почему-то никак не хотел уходить недавний кошмар. Снилось, будто Кирилл превратился в старый компьютер, какие только на аукционах можно увидеть, будто вместо ног у него два системника, а в глазах бегают цифры и буквы, точь-в-точь как в мониторе. А еще был огромный мозг, лежащий поверх пластиковой головы, пронизанный проводами. Брат еле двигался, тянул ко мне руки, просил помощи.
Как выяснилось, после сообщения, сон был в руку. Восемь часов полета псу под хвост.
Степан Кайманов © 2007
Обсудить на форуме |
|
