|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Дмитрий Богуцкий © 2007 Спасители Назорея Осадная башня приближалась к зубчатой стене Иерусалима. Стрелы вылетали из бойниц в стене осажденного города, неслись вниз, усаживая плетеные щиты пехоты прикрывавшей колеса башни. Черные струи дыма подымались в белесое небо, над коптящими лужами из разбитых горшков с греческим огнем. Воздух дрожал от жара и хриплого, сорванного вопля сотен пересохших глоток. Крестоносцы шли на приступ святых стен.
— Сегодня он падет, — произнес Рюбецаль.
— Это было бы весьма кстати, — ответил Рожер. Устроившись, полулежа в скудной тени масличного дерева, он кормил дорогущего сирийского кречета, очень удачно выигранного вчера в зернь. Кречет крутил головой, не желая склевывать засохшую солонину, — Хочется поставить любимую лошадь в нормальную конюшню, напиться вдосталь...Ну и не плохо было бы завалиться на перины с девчонкой побойчее...
— Вы право, выводите меня из себя Рожер! — раздраженно ответил вместо Рюбецаля, отец Буаль де Монтегю.
— О, ну что вы. Ну, не стоит... — Рожер едва заметно улыбался краем рта. — Это куда делось, присущее вам христианское смирение, отец Монтегю? Смирение и терпение. Соберитесь, вам еще гнать меня на стены.
— Христос и святые угодники! — конь под Монтегю встрепенулся. — Да оставьте вы в покое птицу! В другое время, я вас за это избил бы незамедлительно! — Кончик трехглавой железной дубинки направленной каноником на Рожера, хорошо так заржавел. От крови заржавел, — Вы изверившийся грешник!
— Ну что вы — обычная полуденная истома...
— Изнеженный, избалованный...маменькин сынок!
— Правда? Ну...mea maxima culpa, святой отец...
Отец Монтегю, каноник бросивший место в Клермонском соборе три года назад, чтобы последовать призыву Папы, шуток с недавних пор он не понимал совсем. Палестинская пыль покрыла шлем каноника и его пошитую из кож рясу, заклепанную медными крестами так плотно, что защищала не хуже чешуйчатой брони. Он только что вернулся из сада Гроба Господня и был предельно воодушевлен. Ему не терпелось взять город на щит тотчас.
— Гуго едет, — произнес Рюбецаль. Серый плащ неподвижно спадал с его плеч, так что Рюбецаль казался деревянной статуей святого, усаженной на лошадь. Тень под опущенным капюшоном прятала смятое давним ударом булавы лицо. Треугольный щит на седле, в полотняном чехле...Немолод Рюбецаль, совсем немолод. И левый глаз в криво сросшейся глазнице слезится от полуденного света...
Рожер сел. И впрямь Гуго едет, — зорок еще старичок Рюбецаль...
Гуго дю Пейн, плотный, крепкий как бочонок, чернобородый калабрийский потомок норманнов, тяжело лез с лошади, бросил поводья Асахату, слуге Рожера. Тот поводья поймал и держал теперь под уздцы двух лошадей. Ламия — черная арабская кобыла Рожера, возбужденно переступала, подымая пыль, пачкая низ длинной ярко-желтой попоны с шахматными клетками Рожерова герба.
— Что там?
— Раймунд Тулузский атакует, сеньор Рюбецаль. Пока безуспешно. Готфрид Бульонский подкатил свою башню вплотную к стене и вот-вот прорвется.
— А господин наш, Танкред?
— Ждет, как было уговорено. — Гуго оглянулся. Осадная башня, усаженная стрелами во всю высоту, покачнувшись на непрочной куче фашин, которыми всю ночь засыпали ров, медленно подалась назад. — А эмир-то не спешит...
— Лживая псина, — процедил отец Монтегю.
— Рано еще. Асахат забери Колонеля... — Рожер передал слуге кречета. Затем поставил свой норманнский шлем перед собой, и с помощью полотняной ленты взялся сооружать на нем нечто вроде сарацинского тюрбана. — Исход еще не ясен. А поэтому эмир спешить не будет. Зачем ему это?
Гуго дю Пейн зверообразно заглотнул воды из кожаной фляги. Срыгнул:
— Вас любезный сеньор Рожер, однажды право, зарубят из-за этого тюрбана.
— А вот и посмотрим.
— Ха! Ну, посмотрим, да... — Гуго прищурившись наблюдал как инженеры откатывают осадную башню ото рва. — Если ворота в ближайший час не откроют, Танкред под стеной стоять больше не будет. В одиночку на нее полезет — Гуго окинул взглядом цитадель башни Давида над Яффскими воротами. Высоченное, мощное укрепление из желтого кирпича, заложенное при иудейских царях, усиленное при римлянах, недавно восстановленное греками, а сейчас обороняемое сельджуками, — Много здесь христиан поляжет. Под этой башней, говаривают, в свое время достаточно народу зубы обломало...
— Сегодня Иерусалим падет, — повторил Рюбецаль.
— Вам сеньор, с коня виднее, конечно...
Рюбецаль понукнул коня, — Я поеду, посмотрю, что там делается у Готфрида.
— Ага, скатайтесь. Разомните кости. — Гуго проводил глазами удалявшегося Рюбецаля. — Латынь у него... как топором рубленная. Странный он-таки...
— Несомненно, — Рожер азартно, но тщательно наматывал тюрбан.
— Злословие, грех, — веско бросил отец Монтегю, с высоты седла.
— Ну, не смертный, же? — уточнил Гуго. — К тому-ж нас скоро убьют, — он широко, с размахом, перекрестился. — А там и в рай, как папа Урбан обещал. Да вы слезайте с коня-то, падре.
— Ничего, сын мой, я так посижу.
Рожер широко улыбаясь подмигнул Гуго.
— Мы с вашим дедом, молодой сеньор, соседи почитай, — произнес Гуго. — Отца Монтегю кажный и так знает. А вот каких мест господин наш командир я-то и не ведаю. Знаете?
— Он германец, Гуго.
— О, как...
— Двадцать лет назад он пилигримом ходил в Святую землю, — добавил Рожер. — Вышло их три тысячи. А вернулся он один. Мне матушка рассказывала...
— Да? — Гуго задумался. — И это, за какие же грехи их сюда отправили? Из наших мест трибунал только совсем уж гиблый люд, посылал к Иерусалиму в искупление. Это чего же он накуролесил?
— Вот-вот. — Роджер закончил тюрбан и одев шлем на кулак, покрутил перед собой. — А что накуролесил невесть ...Но матушка наказала мне его держаться. А я сын покладистый. Держусь пока, хоть и трудно понять зачем, признаться...
— Не злословьте, — мрачно повторил отец Монтегю. — Все искуплено.
— А я-то и думаю, как это он с эмиром мог договориться... — Гуго задумчиво почесал бороду.
— Пока наша брать не начнет, эмир башню не сдаст. — Рожер надел шлем. — Ну, как? Хорошо?
— Не сдаст, — кивнул Гуго. — Ваша, правда, синьор Рожер. Тюрбан хорошо сидит, да...А Рюбецаль с эмиром значит вона с каких пор знакомцы...да-а-а...
Лучники с верхней площадки осадной башни в разнобой стреляли за стену. Пехота под прикрытием плетеных щитов усиливала насыпь во рву. В трехстах шагах от стены генуэзские инженеры снаряжали требюше. Конец с грузом, рывками подымали вверх. Затем в петлю требюше зарядили камень, — контргруз рухнул вниз, разворачивая метающее плечо. Камень, кувыркаясь, улетел в город.
— А за стеной, пожар, — заметил Рожер.
— Угу, — Гуго надел каску и начал завязывать ремень. — Рюбецаль вертается...Что-то вы быстро сеньор!
— Встретил гонца к Танкреду, — ответил Рюбецаль. — Готфрид Бульонский только что взял северную стену и Дамасские ворота, — Рюбецаль снял с седла щит и обнажил меч. — В седла господа, сейчас начнется.
— А вы сегодня в ударе господин Рюбецаль, — весело воскликнул Рожер, усаживаясь верхом. — Смотрите!
Яффские ворота медленно открывались.
— Так хочет Господь! — закричал отец Монтегю, взмахнув дубинкой, а за ним закричал Гуго дю Пейн, закричали сотни крестоносцев на равнине и Рожер, пришпоривая коня вслед за всеми, тоже закричал...
Так хочет Господь!
И пал Иерусалим.
Танкред Тарентский — племянник князя Боэмунда Тарентского, беловолосый потомок сицилийских норманнов, воин величайших достоинств и государь незначительных недостатков, ступил в Иерусалим в пятницу через час по полудни. Сарацины из сдавшегося гарнизона Давидовой башни стояли на коленях, вдоль стены скрестив руки на груди, склонив головы в тюрбанах.
Рюбецаль сотоварищи, охранял их от вливавшейся в город толпы крестоносцев. На противоположенной стороне рыночной площади, в крытой галерее хлебного рынка, дрался с крестоносной пехотой небольшой отряд сарацин. Они подошли из глубины квартала, но слишком поздно, чтобы удержать открытые ворота. Об стену ломались прилетевшие оттуда стрелы. Небо застилал дым.
— Вы сослужили мне славную службу, господин Рюбецаль, — Танкред улыбался. — Эти пленники ваши.
— Моя служба был легкой. Спасибо государь.
— Сослужите мне еще одну.
— Что вы хотите мне поручить?
— Храм Соломона, — Танкред указал рукой в кольчужной рукавице на Храмовую гору. — Водрузите на нем мой щит и я вас не забуду. А я разберусь с этими.
— Конечно государь...
— Вафрин. Дай им мой второй щит.
— Я все сделаю государь, — Рюбецаль поклонился. — Рожер, не соизволишь ли....
— Ага, — Рожер взял щит Танкреда с намалеванными на эмалях лебедями и повесил на седло позади себя.
— Веселее господа! — Танкеред уклонился от перелетевшей через площадь стрелы. — Мы вернули град Божий. Зачтется на том свете! — Он обернулся к всадникам, следовавшим за ним. — Омоем стремена в крови сарацинов! Вперед!
И тяжелая конница с грохотом поскакала через площадь.
— Гуго, — Рюбецаль стащил капюшон с седой головы. — Ты нашел эмира?
— Да, нашел, сеньор. От прочих я его отделил. Вон там.
— Хорошо...
Эмир башни Давида был смугл,сух,одет в расшитый халат, с пустыми сабельными ножнами на алом поясе. Красные шаровары в пыли. Взгляд опущен.
— Эс-салям Аль-Такем. — произнес Рюбецаль
— Эс-салям аль-эй-кум Рэбесаль... — эмир не поднимал головы.
— Я больше ничего тебе не должен, Аль-Такем?
— Мы в расчете, Рэбесаль...
— Славно. Гуго, дай ему коня. Вон соловый под седлом, без всадника. Ага, этого.
— А стоит ли, сеньор?
— Он едет с нами.
— Во, как...
— А вы с нами, патер? — Рюбецаль повернулся к отцу Монтегю.
— Не сомневайтесь. На Храмовую гору я с вами!
— Тогда едем. Берегитесь переулков. Рожер ты бы оставил птицу здесь. Мало ли что...
— Ну, нет! У меня в жизни не было такой птицы! Моя бедная мама не могла себе такого позволить!
— Ну, хорошо, Только слуге отдай. Все. Тронулись.
Над городом стояли дым, чад, крик и сажа.
Рожер то и дело оглядывался на плененного эмира — тот ехал безропотно, не порываясь сбежать.
— А Танкред-то каков...не дурак, — пробормотал Гуго. — Вона как замахнулся. Храм Соломона ему, со всеми сокровищами. Тут уж точно ничего не потеряешь..
— Как только повесим щит Танкреда на ворота Храма, ты сможешь, повестить свой на любой дом у Хрмовой горы, — ответил, не оборачиваясь Рюбецаль. — Дома там богатые...
— Благодарствую, сеньор.
Они шагом ехали по брошенным улицам. В далеких концах глинобитных переулков мелькали спины убегающих.
Справа от них, где небо было еще чисто, в высь неожиданно вывалился черный клуб пожара. Крики.
— Раймунд прорвался, — Рюбецаль смотрел в ту сторону. — Дело сделано. Никто не уйдет. Поспешим. Или он захватит Храм первым. Ему тоже недалеко...
Проехали мимо странноприимного дома госпитальеров, основанного здесь еще до сельджуков — разграбленного и сожженного сарацинами перед началом осады.
— Госпитальеры все сегодня вернут, — отец Монтегю хрипло засмеялся. — Сторицей. Одни вернут, другие обретут, а трети потеряют...
— Златоуст вы, падре.
— Не в этот день господин Рожер! Не сегодня! Попридержите язык!
— Молчу, молчу...
Рюбецаль указал на глинобитный домишко у дороги, украшенный вырезанными в глине крестами, — Это часть крестного пути Христова. Он нес крест по этой улице. Здесь Вероника дала ему утереться...А там Голгофа и храм Воскресенья...
Отец Монтегю остановил коня, слез на мостовую, встал на колени, запел псалом. Гуго подхватил — Рожер чуть запоздав. Рюбецаль сидел в седле неподвижно — под капюшоном было невидно, поет он или нет...
Вылетевший из выгоревшего проема всадник врезался прямо в Рюбецаля, — конь Рюбецаля присел, накренившись попятился, сам Рюбецаль поворачивая щит отбивал остервенелые удары саблей справа и слева. Гуго развернул лошадь на месте, встречая подбегавших сзади сарацин. Рожер послал Ламию вперед и поддержал падающего Рюбецаля. Асахат вздернув руку с захлопавшим крыльями кречетом, метнул копье в подбиравшегося к Роджеру сельджука и наехал на ближайшего пешего конем, истоптав его. Отец Монтегю ударом дубины ошеломил следующего — его затем добил Рожер, рубанув мечом по потной бритой голове. Гуго де Пейн и Асахат разгоняли тех, что были сзади. Рюбецаль рывком разогнувшись, ударил щитом вверх, едва не выкинув атакующего всадника из седла. Тот вместе с конем подался назад, — и столкнувшись с подъехавшего вплотную Аль-Такемом, развернулся в седле, замахнулся на эмира саблей. Аль-Такем в одно мгновение выудил из широких рукавов халата два кривых кинжала и двумя ударами покончил с нападавшим. Всадник свалился из седла наземь — шея его была перерезана косым крестом. Пешие сарацины тут же бросились назад в развалины. Их не преследовали...
— Ого... — Гуго тяжко дыша и утираясь уставился на труп всадника, потом на Аль-Такема. — Вона как. Кинжальщик... И кто же это интересно, так его тщетно обыскал?
Рожер внезапно очень внимательно начал озирать дальний конец переулка.
— Буду обязан, — сказал Рюбецаль эмиру.
— Еще нет, — мрачно ответил Аль-Такем. — Еще нет...
Отец Монтегю широко перекрестился, — прости Господи мои прегрешения, опять я кровь пролил...сто раз «Отче наш» и «Богородицу»...
Рожер засмеялся. Асахат успокаивал кречета.
— Поехали, — Рюбецаль подал коня вперед.
— А кинжалы, сарацину оставим? Сеньор?
— Да.
Храм Соломона!
Твой золотой купол в ярких сарацинских узорах, как восходящее солнце для измученного ночным холодом пилигрима. Ты знак того, что путь завершен и ворота на небеса для страждущего, перенесшего столь много, распахнуты. Во всю ширь.
Голый обожженный человек бежал по паперти Храма.
— Спасите! Спасите господин!
Всадник в цветах Лэ-Провансе, с тлеющей головней в руке, опережал голого и погонял, тыкая коптящее дерево ему в бока. Тот вскрикивал и бросался бежать, как мог быстрее...Несчастный внезапно кинулся в сторону, к Рюбецалю, вцепился в его стремя, упал, повиснув на руках.
— Спасите, спасите святой господин!
Рюбецаль бросил взгляд на Рожера — тот сразу выехав вперед, перегородил дорогу подъехавшему провансальцу, едва его не столкнув.
— Смотри на кого наезжаешь! — взорвался провансалец
— А! Так вы желаете перевести наш разговор в предметную плоскость? — холодно поинтересовался Рожер, уперев кольчужный кулак в бок своего проклепанного сюрко. Отец Монтегю въехал меж ними, оттесняя провансальца рукой с наклоненной дубиной. Сзади подъехал Гуго де Пейн, выдвинулся Асахат...
— Это мой пленник! — крикнул провансалец через плечо падре
— Да что вы?! — зловеще удивился Рожер.
— Кто твой сюзерен, воин? — прервал их Рюбецаль
— Мой господин, Гастон Беарнский.
— Мы решим этот вопрос с ним...
— Но, мессир! — возмутился провансалец.
— Не будем задерживаться, — Рюбецаль проехал мимо него. — У нас есть дело. Ваше, мы решим чуть позже.
— Жду с нетерпением! — выкрикнул провансалец!
— Ха! — ответил ему в лицо Рожер.
Обожженный горбясь, тащился вслед за Рюбецалем держась за его стремя.
— Ты не сарацин, любезный, — произнес Рюбецаль. — Ты хорошо говоришь на латыни.
— Меня зовут Исаак, святой господин...Исаак Картафилус
— Еврей... — скривился Рожер.
— Исаак Привратник? — повторил Рюбецаль
— Вы знаете меня господин. Мы уже встречались...давно.
— Да? Значит, ты мало изменился за двадцать лет...
— Ваша, правда, святой господин.
— Не называй меня святым.
— Все что вы прикажете, господин.
— Ты хочешь спастись?
— Я прошу вас спасти моих детей...господин. Со мной делайте, что хотите...господин.
— Детей?
— Мы укрылись в Храме...Но пришли франки. Они убивают нас.
— Они грабят Храм, — произнес Рюбецаль
— От ч... — Гуго де Пейн задавил непроизнесенным нечистое слово — Кто?
— Этот Гастон очевидно...
— Спасите моих детей господин!
— Моли о пощаде их хозяев. Они их добыча.
— Сокровище, господин! Величайшее сокровенно чудо...
Молчание крестоносцев было вполне красноречивым.
— Я покажу вам путь к сокровищу, — Исаак поцеловал стремя Рюебцаля. — Мои дети в обмен на чудо.
— Ты ставишь мне условия?
— Это чудо могу показать только я. Господин, я знаю что-то, что для вас будет дороже всего Иерусалима.
— А ты, наглец... — Рюбецаль привстал на стременах, озирая Храмовую паперть. — Точно, это провансальцы. Гуго — щит на воротах видишь?
— Не вижу, сеньор.
— Рожер, воспользуемся этим небольшим упущением.
Они въехали верхами на паперть. Подковы щербили мрамор ступеней, звуки ударов гулко разносились под сводами. Рожер спешился, снял щит с лебедями с седла, и за плечевой ремень повесил на изрубленные топорами створки ворот.
На них начали оборачиваться.
— Эй! Какого дьявола?!
Да уж этакая наглость взбесит, кого угодно...Провансальцы надвигались на них, обнажая мечи...
Рюбецаль встал на стременах и зарычал на встречу подбегающим таким львиным рыком, что эхо ответило под сводами:
— По договору крестоносцев, всяк повесивший свой щит на дом ли дворец или конюшню во взятом граде, обретает полную власть над всем что внутри и рядом с домом или дворцом или конюшней! Всяк скот или раб или пленник этого дома, или дворца переходят во власть владельца щита!
— Заткните, наглеца! — кричали в ответ.
Рожер встревожено огляделся — сбегались все больше взбешенных провансальцев.
— Храм Соломона, — кричал Рюбецаль,-со всей утварью, убранством и иными сокровищами, рабами и пленниками внутри переходит во владение моего господина! Ну что собаки?! Подходите! Кто осмелится сбросить с ворот щит господина моего Танкреда?!
— Это недоразумение! — вновь прорычал Гастон, смуглый черноглазый беарнец под знаменами которого и шли воины Прованса и Лэ.
— Несомненно, — Рюбецаль был холоден.
— Я был здесь первым!
— Это так.
— Храм мой!
— Храм принадлежит тому, чей щит на воротах.
— Не крючкотворствуйте как юрист, мессир!
— Есть договор. Буква его выполнена вполне. Все прочее решайте прямо с Танкредом Траентским.
— Вы мне угрожаете?
— Я бы не хотел, чтобы вы так подумали.
— Я вернусь, — зло бросил Гастон. — И всей вашей сарацинолюбской братии, придется ой как не сладко!
Потом развернулся и ушел в сторону мечети Аль-Акса. Дружина его, злобно рыча и недобро оглядываясь, потянулась следом.
— Я уж думал, нас сейчас всех пережрут и концы в воду, — вздохнул Гуго. Очень так облегченно вздохнул.
— Здесь не осмелятся, — произнес отец Монтегю. — Вон, госпитальеры на другом конце двора. Здесь им не пустыня. Их казнят и отлучат. Или сначала отлучат, а только потом казнят, чтоб уж точно в ад.
— Кстати, что там с тайным сокровенным сокровищем? — Гуго де Пейн быстро огляделся. — Где еврей?
— Сбежал собака, — ухмыльнулся Рожер
...Исаак Картафилус обнаружился в Храме в окружении вопящих и плачущих людей. Рыдающая еврейская девица натягивала на Исаака белую льняную столу — ткань тут же пропиталась маслом там, где им полили обожженные бока.
Лазурь византийской мозаики на полу была покрыта размазанными следами от истоптанных кровавых луж. Лежали опрокинутые семисвечники и сорванные со стен круглые черные щиты с белыми арабскими надписями...
— Исаак... — позвал Рюбецаль.
— Мой господин, — Исаак попытался встать.
— Сиди пока, — остановил его Рюбецаль. — Ты помнишь еще, что обещал?
— Я помню все. Вы спасли моих детей...
— Самое время внести ясность.
Иссак огляделся. Уцелевшие евреи, сарацины, копты, как загнанные животные жались к теням у стен. Луч солнечного света, падавший из-под купола на пол, отдавал красным. Рядом женщина в чадре убивалась над изрубленным телом...
— Да...самое время, — повторил Исаак.
— Кто?! Кто, он сказал, такой?! — заорал отец Монтегю.
— Исаак Привратник. Бутадеус, — терпеливо повторил Рюбецаль. — Привратник при преториуме Понтия Пилата. Человек ударивший бога.
Молчание затянулось.
Черт знает что такое! — в сердцах произнес наконец Гуго.
— И я ничего не понял, — добавил Рожер.
— Вечный жид, — процедил отец Монтегю. — Проклятый оставаться на земле, без хода в рай. Вплоть до второго пришествия. Он ударил Христа. И до сих пор жив. Невообразимо!
— Он говорит, что служил при прокураторе Пилате. В то самое время. Во времена царя Ирода, — Рюбецаль оглядел всех по одному. — И Господь наш его то ли наградил, то ли покарал....
— Как Иуду, — вставил падре.
— ...То ли приставил к работе, — закончил Рюбецаль. — Исаак сказал мне, что до сих пор привратничает у сокровенного пути на Голгофу. Бережет путь в тот самый день, в тот самый час...Он видел Спасителя в день его смерти. Он может провести нас по пути памяти в тот день, когда Иисус был осужден и распят.
— Немыслимо... — прошептал отец Монтегю.
— По-моему, еврей рехнулся, — криво улыбнулся Рожер. — От страха тронулся малость.
— Ничего себе, малость... — протянул Гуго.
— Я видел его здесь, в Иерусалиме, двадцать лет назад, — жестко произнес Рюбецаль. — Он с тех пор не изменился ни на йоту, а посмотрите, что стало со мной? Я был тогда моложе Рожера!
— Из этого, никак не следует, что еврею больше тысячи лет, — Рожер скрестил руки на груди.
— Замолчите Рожер! — отец Монтегю задыхался. — Заткнитесь, дьявол вас побери! Вы слепы точно как крот! Чудо суют вам прямо в лицо, а вы ничего не желаете видеть!
— Отец Монтегю, у вас у самого хоть лицо с виду и духовное, и все-же я бы советовал вам тут не перегибать с палку, — учтиво и очень спокойно произнес Рожер.
— Здесь невозможно перегнуть палку! — заорал Монтегю. — Здесь честный христианин не может колебаться! Это то последнее испытание, которое дал нам Бог-Отец! Спасти Сына Его! Это будет то самое! — пророческое! — второе пришествие Господне!
— Вы, я смотрю отец, в святые угодники метите?
Гуго де Пейн удерживал отца Монтегю, Рожер презрительно улыбался. Рюбецаль мрачно молчал. Аль-Такем смиренно стоявший за спиной Рюбецаля, тронул того за плечо и сказал:
— Позволь сказать Рэбесаль.
— Говори.
— Этому еврею — Исааку, действительно больше отпущено, чем обычному человеку. Мой духовный учитель поручал мне собрать о нем сведения. Исаак жил в Иерусалиме еще при ромеях. В башне Давида хранятся долговые списки — этот человек пережил тринадцать кредиторов и столько же сборщиков налогов...
Крестоносцы переглядывались. Молчание затягивалось. Наконец Рюбецаль вздохнул:
— Ну, у нас есть простой способ все проверить...
В пещере глубоко под Храмом было холодно.
Аль-Такем ходил с семисвечником в руке, освещая темные ниши в глубине пещеры, древние эллинские кресла стоявшие в круге, большую закопченную жаровню в центре.
Аль-Такем наклонился над жаровней — сковырнул ухоженным ногтем немного смеси из кадильницы — покатал в пальцах:
— Хашиш...
Исаак, отдыхавший после длительного спуска на пороге двери закрывавшей вход в пещеру, оглянулся.
— А я, знаю тебя, сельджук, — прерывисто вздыхая произнес он, — ты из тех, кто следил за мной. Ученик Горного старца.
— Кого, кого, ученик? — удивился Рожер
— Хашишин... — медленно ответил, становясь спиной к стене Рюбецаль, внимательно глядя на Аль-Такема. — Не знал...
— Много лет моей жизни минуло с тех пор Ребесаль....
— Так зачем ты хочешь идти с нами?
— Мой шейх хотел бы этого. Я знаю. Он ищет чудеса и тайные знания по всему миру.
— Мне говорили, что он сам знатный колдун, — Рюбецаль остро наблюдал за сарацином.
— Да, он может оживлять отрубленные головы. И я сам видел, как он сжег себя на огромном костре, а утром вышел к нам невредимым... и это магическое средство, приготовленное из собачей травы, мой шейх заставляет творить чудеса. Потому я верю, что Исаак правдив. Потому я хочу участвовать в том, что он вам предлагает.
— Мы оставим Храм без охраны? — нарочито громко спросил Рожер.
— Я останусь, — быстро произнес Гуго де Пейн.
Рюбецаль помолчав, криво улыбнулся ему:
— Щит на дом не забудь повесить.
— Да, сеньор... — смутившись, произнес де Пейн.
Исаак похромал до ближайшего кресла, упал в него, зашипев от боли.
— Садитесь многоуважаемые, — указал он на соседние кресла. — Окажите любезность. Мне так будет легче.
— Асахат и дю Пейн идите к воротам, — приказал Рюбесаль усаживаясь. — Рожер ты не против?
— Нет, конечно...Асахат проследи там за Колонелем.
Асахат поклонился Рожеру перед уходом.
Монтегю занял кресло напротив Исаака, дубину положил на колени. Его глаза нездорово блестели. Аль-Такем сел слева от Рюбецаля, а справа от него уже сидел Рожер.
— Может нам погодить? — ни к кому прямо не обращаясь, спросил Рожер. — Ну, дождаться что ли более удачного момента?
— Сегодня пятница, — произнес Исаак, — день смерти Иешуа. Следующий случай представиться через неделю. Может быть...
— Хороший вариант, — Рожер оглядел соседей.
— Мы знаем, что Иисус умрет, а мы можем избавить его тотчас от мук креста и даже не попытаемся? — совершенно спокойно спросил отец Монтегю. — Право, рыцарь ли вы, Рожер? А ведь слава спасителей Иисуса Назорея не померкнет никогда.
— Да вы искуситель, падре, — усмехнулся Рожер. — А чья тогда смерть искупит первородный грех?
— Господь этого хочет, — отец Монтегю не смотря ни на что, оставался спокоен. — Если бы Он не хотел этого мы, не взяли бы Иерусалим сегодня. И если бы Он хотел иного Он не открыл бы нам путь к Голгофе того самого дня...
— Через час Иешуа умрет, — произнес Исаак. — Я могу открыть путь только в тот же час что и сейчас...
— Вы отложите на неделю спасение того, кто спас вас и всех ваших предков от первого колена? — усмехнулся в лицо Рожеру отец Монтегю.
Рожер беззвучно засмеялся, скрючился в кресле, упершись локтями в колена, а кулаками в челюсть.
Рюбецаль покосился на него, безучастно потер изуродованную скулу и произнес, — Долги должно платить. Начинай еврей.
Исаак поднял глаза на Аль-Такема:
— Что-ж сельджук, ты вроде бы понимаешь, что и как. Поможешь мне?
— Что я должен делать? — Аль-Такем встал.
— Поджигай.
Они пересекали склон горы, скудно поросший смоковницей, и терпентинным деревом. Белое солнце прожигало зенит. Облака проносились через небо как пыль через узкую улицу. Тени под ногами дрожали.
— Как странно... — произнес Рождер, трогая свое лицо и не ощущая прикосновений.
— Так надо... — прохрипел Исаак. — Идемте. Недалеко...
Отец Монтегю забыл шлем в пещере. На лице его остались лишь огромные блестящие глаза. Солнце жгло заросшую тонзуру на его макушке. Горячий ветер, потрескавшиеся губы.
— Почему здесь нет города?! — прокричал Монтегю. — Здесь должен быть город!
— Раньше все было не так... — проскрипел Исаак.
Рюбесаль со щитом на спине и мечом на плече шел впереди. Аль-Такем держался за ним, поддерживая под локоть тысячелетнего еврея.
Рожер оглянулся. Опять он вне Иерусалима. Стены незнакомой кладки, — вместо купола Храма Соломона на Храмовой горе башни какого-то другого здания. Тоже большого...Все остальное никак не изменилось: пыль, жара, усохшая трава, неприхотливые деревья...
— Рожер, — окликнул Рюбецаль.
— Иду, — прошептал Рожер.
Белые камни хрустели под сапогами. Кольчуга вновь нагрелась
— Кто нам будет противостоять? — прохрипел Рожер, задыхаясь в доспехе и на подъеме.
— Ромеи, — ответил Рюбецаль, не оборачиваясь. — Крепкие, такие, ребята. Стоять. Я их вижу.
— Что там?
— Тихо патер...
— Что там?!
— Уже распяли...Стоять!
Отец Монтегю с воплем выскочил из-за Рюбецаля и кинулся вверх на вершину, с дубиной наперевес.
Рожер выскочив на вершину вслед за Рюбецалем, увидел несколько обернувшихся воинов в касках со здоровенными щитами и высокого воина с красным гребнем на шлеме понявшего копье для удара...
— Стой, Лонгин! — заорал Монтегю.
Копье дрогнуло, воин обернулся — Рожер увидел удивление на его лице — а потом железная дубинка отца Монтегю смяла ему лицо вместе со шлемом...
— Ты держишь, Рожер?
— Да.
— Рюбецаль?
— Я готов, патер.
Дубинка ударила по заостренному брусу, которым расклинили основание креста в выложенной камнем яме. Место для частых распятий...Дубинка ударила раз, другой, третий, еще раз. Рожер стискивая зубы упирался в крест, не осмеливаясь поднять глаза вверх.
Клин лопнул, развалился, крест качнулся.
— Держите!
Упираясь ногами в землю, ладонями в скверно обтесанный брус, они медленно опустили крест на горячие камни. С почерневших брызг крови на основании креста взлетели мухи...
Отец Монтегю стоя на коленях, протянул руки к распятому. Ощупал близкую к нему руку, железную шляпку гвоздя в запястье, поднял к лицу свои заалевшие ладони. Поцеловал кровь на них...
Распятый лежал неподвижно. Рожер стоял на коленях у его пробитых ног, — острые коленки, сбитые. Кожа в засохших потеках крови — и не смел поднять глаза выше.
Исаак Картафилус шаркая, добрел, наконец, до креста, сел рядом на камни, медленно положил руку на плечо распятого. Распятый неожиданно вздохнул, повернул голову к Исааку. Тот мгновение помедлив, руку убрал.
Отец Монтегю в голос зарыдал:
— Он жив, он жив, мы успели...
Рюбецаль стоял в стороне, на коленях, опираясь на окровавленный меч, лицо его было искажено подавляемыми рыданиями. Губы его кривились.
— Все, правда... — шептал он.
Исаак обвел их всех взглядом. Устало и нерешительно улыбнулся распятому, отвел взор, закрыл глаза, потер веки пальцами:
— Зря я привел вас сюда...
Руки Рожера лежали на дереве креста и он ничего не ощущал.
— Рэбесаль, — позвал от края площадки Аль-Такем. Рюбецаль обернулся так резко, что едва не упал.
— Ромеи возвращаются, Рэбесаль, — сказал Аль-Такем. — Нужно было догнать того, последнего...
Хорошие воины, славные. А строем-то как идут — загляденье...
Сто шагов до пещеры
Ряд шириной в пять щитов надвигался.
Щиты большие, красные, со скрещенными молниями.
Будем надеяться, что мальчишка справится, и они успеют перенести крест в пещеру. Крест, который вместе с распятым, весит, наверное, все шестьсот фунтов.
Будем надеяться, что мальчишка спасется.
Рюбецаль стоял боком, треугольный щит с гербовым орлом вперед, меч на плече. Подходите, подходите. Сколько вас подходило таких...
Пятьдесят шагов до пещеры.
Сегодня я отдам последние долги. Долги неверия и отчаяния. — Спаси его Господь, спаси моего сына — ведь и они спасают твоего...
Первый ряд красных щитов замер, воины пригнулись, опустив щиты наземь, второй ряд воинов метнул через первых легкие копья. Рюбецаль упал на колено, спрятавшись за наклоненный вверх щит, копья перелетели через него, одно скользнув, улетело дальше, второе, погнув тонкое острее об металл, упало в пыль.
Рюбецаль тяжело подымаясь, заставил себя оскорбительно засмеяться.
Воины в первом ряду, помрачнев, подняли щиты и вынули короткие мечи. Потом все разом сделали шаг к нему.
До пещеры оставалось еще двадцать.
— Ну, что молодежь? — успел тепло сказать им Рюбецаль. — Потолкаемся?!
Через винные подвалы по спиральному спуску по которому скатывали вниз бочки, они подняли крест наверх. Отец Монтегю под правой рукой, Рожер в ногах, Аль-Такем под левой рукой. В комнате с тайной дверью они опустили крест на старый дубовый стол.
Рожер обессилел. В глотке пересохло. Страшно хотелось пить, жрать и спать.
— Лекаря! — завопил отец Монтегю. — И кузнеца! Гвозди!
— Моя дочь врачует. — Исаак сидел у стены на полу и не мог отдышаться. Аль-Такем почти все время тащил его за собой.
— Так приведи ее!
Рожер смотрел на темную лестницу за потайным проемом, ведущую вниз в заветную пещеру.
— Рюбецаль не появился, — произнес он. Но его никто не услышал. Аль-Такем помогал еврею хромать к выходу.
— Рожер! — крикнул отец Монтегю.
— А? Что?
— Приведи дочь еврея.
— Да...сейчас.
Рожер было направился к выходу. Потом замер, стараясь не глядеть на обнаженное тело, прибитое к брусьям. Шагнул к стене — сорвал льняную занавесь с каймой золотого узора и накинул на лежащего. В комнате было стыло.
— Я сейчас, — сказал он. — Скоро...
— Чернила! — кричал в соседней комнате отец Монтегю. — Пергамент! Воск, папирус, — что угодно! Я столько должен спросить...столько, узнать! Кто-нибудь здесь знает арамейский?!
На пороге они столкнулись. Монтегю судорожно схватил Рожера за пластины на плечах и часто дыша, прошептал:
— Матерь божья. Как мне страшно к нему подойти...Да идите-же за лекарем!
И вытолкал Рожера из комнаты.
В небо над стеной священного города, рвался ввысь самый огромный из всех пожаров виданных Рожером. Тела усеивали храмовую площадь. Вдали проезжали всадники — вслед за ними на веревке по мостовой тащились кровавые лохмотья. Госпитальеры в строю у ворот на Храмовую гору, безучастно взирали, как оборванцы с крестами на лохмотьях, рубили прямо перед ними связанных попарно пленников...
Исаак стоял на коленях в потоке крови текущий из разбитых дверей Храма. Потом, слепо вытянув перед собой руки, упал на четвереньки. Кровь волной накрыла ему запястья.
Завыл. Глухо, зверино...
Потом, поднял глаза на Рожера, зарыдал:
— Чума на вас! Поветрие! Смерть вашим первенцам! А-а-а-а...
— Господи... — прошептал Рожер. — Что это...
— Резня, — коротко ответил Аль-Такем, хватая старого еврея подмышки. — Уберем его отсюда. Помоги!
Вместе они затащили Исаака в низкий притвор, ведущий на темную галерею.
— Я иду туда, — произнес Рожер. — Там наши...
— Еврей только вышел оттуда. Тебе там не понравится. Берегись! Франки!
— Сарацины!!!
Удар по шлему, опрокинул Рожера на пол. Бессильно лежа на спине Рожер глядел в свод над собой, выложенный крупным камнем. — По своду метались тени. Кто-то дрался. Крестоносцы. Чертов тюрбан...Медленно стащив шлем с головы Рожер смог приподняться. Руки стали алыми — теплая кровь стекала с виска...
...Аль-Такем бросился на латника всем телом, прижал его вместе со щитом к стене, заклинил меч в кладке одним кинжалом, а другой воткнул по гарду в щель забрала. Отступил в сторону и латник, отпав от стены, грохнулся на плиты пола. Еще один неподвижно лежал чуть дальше. Уже мертвый...
Аль-Такем развернулся и приставил кинжал к горлу поднимавшемуся Рожеру. Рожер замер.
— Ты был Рэбесалю как сын, — произнес Аль-Такем. — Потому я не убью тебя. Но еврея я забираю. Горный Шейх хотел бы этого. Не советую искать меня.
И убрал лезвие от шеи Рожера.
— Ты что? Эй! Аль... как там тебя?
Сарацин не ответив, утащил безвольного Исаака в глубину перехода, оставив Рожера одного в темноте...
Отец Монтегю не плакал. Глаза его были сухи. Он молчал. Молча же, он жег свои папирусы в огне жаровни, переворачивая их в пламени нечувствующими пальцами.
— Падре? — осторожно произнес Рожер.
— Я слушаю, сын мой, — мгновенно ответил Буаль де Монтегю. Но явно не слышал...
— Я не нашел лекаря...
— Понятно...
— Рюбецаль не вернулся?
— Нет
— А...как он?
— Он?..Он...Я навел вино со смирной. Это его взбодрило...Я расспрашивал его, не давал ему забыться и он говорил со мной. По-гречески.
...Он говорил о Назарете, о том, как хорошо на Тивердиадском озере весной и что зимой, под утро, на нем бывает лед и по нему можно ходить. О его каких-то неведомых родственниках, в третьем колене — чушь, бредил, в общем. А я все это записывал...
...А потом он сказал, что его ждут в Храме, встал с креста и ушел.
— Как ушел?!
Отец Монтегю указал на дверь в комнату с потайной дверью.
Крест лежал на столе, гвозди торчали из почерневшего от крови дерева. Занавесь в кровавых пятнах лежала на полу. Под основанием креста стояла чаша — в ней густела стекшая кровь.
— Где он?
— Он ушел.
— Куда...ушел?
— В храм наверное...он говорил о храме...
— В Храм?! И ты не остановил его?
— Как я мог?.. Я же просто человек, а он...
Асахат лежал мертвым на полу Храма. Прямо за воротами. Мертвым — как и многие другие рядом. Но в отличии о многих других, он-то погиб в бою, его изрубили прямыми мечами. Ламия, единственная лошадь Рожера, пропала. Пропал кречет. Много чего пропало. За разваленной баррикадой из столов и сундуков Рожер обнаружил Гуго, с обломком копья в боку.
— Эй, Гуго...старик. От дьявол... Как же это...
Гуго приоткрыл один глаз. Слабо улыбнулся краем разбитой губы.
— Я вижу... тюрбан тебе, таки попортили...
— Да, Гуго. Да.
— А я, вот...Щит не успел повесить...
— Еще повесишь, старик. Кто это вас так, Гуго? А? Эй, Гуго, ты не видел...
Но Гуго молчал. Гуго был уже на пути в рай, если конечно папа Урбан ему не наврал...
Коренастый малый, в помятой каске с топором на плече невнимательно слушал Рожера, постоянно отвлекаясь.
— Какой? Худой, с патлами? — Та етит его! По голове бей! Уйдет! — Так какой? С ранами на руках и ногах? Да тут таких знаешь...всяко разно изувеченных...А он тебе кто вообще? Еврей?! Ну и ну! Та их тут через одного клали, евреев, ха! Найдешь его теперь... — та держи же ты ее крепче! Ой, да дай я сам... дите сущее!
В пятом часу по полудни, дымы пожаров скрыли небо и солнце. Раньше времени упала тьма...
В сточных канавах текла черная кровь.
— Я его не нашел. Ни в Храме, ни на улицах...
— Я так и думал... — отец Монтегю перетирал пальцами пепел сожженных папирусов.
— Я не знаю где его искать — его может уже убили вообще! — заорал Рожер
— Наверное...
— Да? — Рожера покачнуло, голова кружилась. — Да что с вами такое?
— Сомнения, — Монтегю кусал губы. — Сомнения. Я боюсь. Боюсь, что нас использовали...
Рожер сполз спиной по стене на пол, замотал головой — комната резко уменьшалась и тут же увеличивалась...
— Не понимаю, — выговорил он сквозь тошноту.
— Я боюсь, что все было мороком, видением, волшбой. Ошибкой.
— Да вот же крест. Чаша с кровью...
— Крест на Голгофе был почему-то один. — Монтегю скрипнул зубами. — Все не так как писано в Завете. Как понимать? Откуда этот человек, Исаак взялся? Кто приставил его к этой службе? И как сильно он хотел от нее избавиться? На что был готов пойти? Или может Рюбецаль все же и впрямь дьявол, а не простой убийца и растлитель? И нас втянули в дьявольский план еще одного — последнего искушения Господа нашего? И мы все сделали, так как хотел нечистый? И человечество и вправду теперь лишено благодати? А разве это не так? Достаточно взглянуть на ближнего...
...А меня поманили апостольским служением...Гордыня, гордыня...
— Да вы же разговаривали с ним, — простонал Рожер.
— Вот я и не знаю теперь, во что мне верить, — Монтегю грыз костяшки пальцев.
— Он что-то вам сказал?
— Да, казал.
— И что?
— Он? Гм... Благие намерения мостят дорогу в обычном направлении, он сказал. Кажется...
Рожер не мог ни смеяться, ни плакать:
— А мы и впрямь лишены спасения. Ибо режем спасителей почем зря!
Буаль де Монтегю поднял на Рожера взгляд.
— Ты что-то сказал, юноша?
— Да так, кое-что...
— Я хорошо слышал что. Попридержи язычок, ладно? Я лучше знаю, что с нами случилось.
— Все умерли! Вот что случилось! Второго пришествия не произошло...и Бог весть будет-ли когда еще...
Буаль де Монтегю подобрал с пергаментов свою железную дубину, подошел к Рожеру. Концом дубины приподнял голову Рожера за подбородок.
— А вот таких вещей говорить сеньор-бастард, не надо — ересь. Чревато.
— А не слишком ли легко падре, вы называете меня ублюдком?
— Называю как достоин. Заткнись, сказал.
— А то что?
— Что? В ад, да без покаяния, что...
Рожер смеясь, упал на локоть, вынув кончиками пальцев, сапожный нож ткнул отца Монтегю в грудь. Медный крест на рясе остановил острее. Монтегю замахнулся — Рожер попытался откатиться.
Монтегю оказался быстрее.
На утро воины господина Танкреда заняли Мечеть Омара — она же в понимании крестоносцев Храм Соломона. Окровавленного, но живого Рожера, вынесли под руки пред грозные очи сюзерена.
— Кто ограбил Храм? — строго спросил Танкред. — Где ваш командир, юноша? Где мой Рюбецаль?
Рожер только головой мотал.
Рюбецля нашли в пещерке в основании одного из боковых притворов Храма. Он сидел в эллинском кресле, перед погасшей жаровней, уронив руки, с зазубренным клинком на коленях, вся грудь в частых колотых ранах... На полу рядом с ним стоял семисвечник — огоньки свечей еще не погасли.
— Кто это сделал?! — кричал Танкред.
— Ромеи... — прошептал оглушенный Рожер.
— Итальянцы? Или византийцы? Кто? Эй, приведите его в чувство!
Но ничего от Рожера не добившись, отпустили пришибленного под опеку госпитальеров.
Исаак так и пропал. Пропал и Аль-Такем. — Рожер смог выяснить только то, что на закате того дня несколько верблюдов было похищено в оставленном без присмотра осадном лагере крестоносцев и воров не догнали — они скрылись в ночи наступавшей с востока.
Храмовую занавесь в пятнах крови, Рожер свернул и спрятал в своем оружейном мешке и не собирался показывать кому-либо, пока не вернется домой.
Зловонная чаша с застывшей кровью бесследно исчезла.
Напившись на состоявшихся через пару дней выборах короля Иерусалимского, Рожер вроде видел, а может и не видел, как отец Монтегю что-то возбужденно говорит Арнульфу Шокесскому, капеллану одного из претендентов — князя Роберта Нормандского. Арнульф просто менялся в лице. Затем он схватил отца Монтегю под руку и потащил куда-то...
Через несколько дней интриг переговоров и соглашений, Арнульф Шокесский был избран первым латинским патриархом Иерусалима. И Истинный Крест, счастливо и неведомо как обретенный, был явлен потрясенным крестоносцам.
Этот крест оставался величайшей реликвией Иерусалимского королевства больше ста лет — до тех пор, покуда не был уже безвозвратно потерян, во время безнадежного сражения с армией Саладина, при Хаттине, вскоре после которого, мусульмане навсегда отобрали град Иерусалим у латинских королей ...
Рожер ничего этого не мог знать, конечно.
Две недели спустя, проходя по Храмовой горе мимо бывшей мечети Аль-Акса — теперь христианского собора — он увидел как Гастон Беарнский сидя на мраморных ступенях конюшни Соломона, кормит с руки редкого сирийского кречета.
Гастон кормил кречета, в обществе греческих дам, прибывших накануне из Никосии, псарей, пажей и соратников. Кречет клекотал, клевал кровавое мясо и требовал еще. Цепочка от лапки птицы тянулась к толстой кожаной рукавице сокольничего одетой на руку Гастона.
Рожер отрубил Гастону рукавицу вместе с рукой. Дмитрий Богуцкий © 2007
Обсудить на форуме |
|
