|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Владислав Дмитриев © 2007 У края Бездны Я стоял у края. У самого края пустоты. У Бездны, как мы все её называли. Один шаг отделял меня от падения в неизвестность... Сзади послышались шаги. Незваный гость и не думал скрывать своё присутствие. Наоборот, он намеренно шаркал ногами по земле, усеянной мелкими камешками, привлекая внимание к своей персоне. Я не оборачивался. Я и так знал, кто этот незваный гость. Опять он здесь...
— Опять ты здесь, — эхом на мои мысли отозвался гость.
— Да, — ответил я, хотя его фраза была скорее констатацией факта, нежели вопросом.
Он подошёл и встал слева от меня. Я повернул голову, хотя в этом не было никакой нужды: я хорошо знал его лицо. Слишком хорошо, чтобы было необходимо снова глядеть на него. Длинные, до плеч, тёмные волосы, высокий лоб, немного курносый нос, вечно прищуренные ярко-зелёные глаза и губы, растянутые в усмешке. Он был младше меня на три года, но люди, не знающие его, думали, что он старше меня, хотя я выглядел на свои полновесные шестнадцать... Я ненавидел его. Он всегда приходил, отравлял мою душу и уходил, оставляя меня в сомнениях. Но, как ни странно, это был единственный близкий мне человек. Мои родственники остались где-то там, другие же люди, кто был здесь, были мне безразличны, как, впрочем, и я им, а он... Да, я ненавидел его, однако только ему я мог раскрыть свою душу. Для того чтобы он влил в неё очередную порцию яда. Но мне становилось после разговора с ним и легче, и тяжелее одновременно. Как бы это странно ни звучало, однако это было именно так.
Между тем он присел на самом краю Бездны и, задумчиво глядя вдаль, произнёс:
— Ты всё надеешься, что именно сегодня они придут и спасут нас?
— Да, я надеюсь на это. Тебе этого не понять.
— Да, мне этого не понять, — легко согласился он на мои слова. — Я ведь не помню, как выглядит это «там», за Бездной... Мне пытались объяснить, что за Бездной всё так же, как и у нас, и что оно только больше, имеет форму приплюснутого шара, и так далее... Когда-то я внимал всем этим рассказам, но сейчас мне это безразлично. Я не помню того мира, мне тогда было два года, ты же знаешь. Я помню и знаю только то, в каком положении находимся сейчас все мы. Все, кто помнит это «там», мечтают вернуться туда, но только ты приходишь на край Бездны почти каждый день, мечтая первым увидеть воссоединение «здесь» и «там». Ты романтик, Андрей, — сказал он насмешливо.
— Зато ты у нас прагматик, — огрызнулся я в ответ.
— Спасибо, но лесть я не принимаю, — как всегда, мой ответ на его насмешку канул в никуда. Как будто я сказал это той пропасти, что была у меня под ногами. Я не раз и не два сравнивал его с этой пропастью. Как, в принципе, и всех, кто родился после Разделения, кто разделял его взгляды... Поколение Бездны, как я называл их про себя. Но он... Он был, пожалуй, консистенцией, лицом этого поколения. К другим я относился более-менее равнодушно, но он был исключением. А то, что он родился всё-таки до Разделения, только приумножало мою ненависть к нему.
— Они найдут способ преодолеть Бездну.
— Конечно же найдут. Когда-нибудь... — в его голосе явственно была слышна усмешка. — Если захотят, в чём я сильно сомневаюсь. Они, скорее всего, и не уверены, живы ли мы тут, или нет. А если и живы... Мы лишь небольшой кусок территории и населения. Особенно территории. Я изучил множество карт и книг, и могу смело сказать, что для России мы — лишь жалкий клочок суши. Ну на этом клочке находится часть города, и что? Это всего лишь окраина города. Ею можно пожертвовать. Ну находятся пригодные под пашню земли, и что? Дешевле выделить дополнительные средства на закупку продовольствия из-за границы, чем вбухивать миллиарды в одну только разгадку природы Бездны. А с одной только разгадкой не придёт понимание того, как её хотя бы преодолеть, не то чтобы убрать. Значит, нужны ещё вложения, а лишних денег и у России на момент Разделения не водилось. Вряд ли они вдруг появились к этому времени.
— Но ведь Константин Валентинович выдвигал различные гипотезы относительно природы Бездны, причём безо всяких денег, — ответил я ему, зная, что он скажет в ответ, хотя от этого было нисколько не легче.
— Не пытайся обмануть себя, ты же знаешь, что: во-первых, он просто учёный, находящийся в одной лодке со всеми нами, для него эта проблема жизненно важная, в отличие от тех учёных, что находятся по другую сторону. Во-вторых, выдвинуть гипотезу — одно дело, гораздо сложнее проверить её. А если гипотез масса? Нет, при той научной базе, что имелась у них тогда, а за десять лет мало что могло измениться, они никак не смогут помочь нам. И ещё через десять лет не смогут. И через двадцать, тридцать, и даже сорок лет они совершенно ничего не смогут сделать, даже если вдруг захотят. Кстати говоря, не забывай, что вполне возможно остального мира уже не существует. Или же существует, но находится в подобном нам положении, то есть разбит на небольшие островки жизни.
— Как будто бы я не знаю этого, — огрызнулся я.
— Знаешь. Ты это всё прекрасно знаешь. Знаешь, но стараешься не думать об этом, забыть на время, чтобы приглушить боль в своей душе. Ты никак не хочешь принять наше положение, живёшь пустыми мечтами, поэтому и страдаешь.
Я ненавидел его. Ненавидел его рассудительность, его равнодушие к тому, что находится за Бездной его... его правоту? На короткие мгновения я мысленно соглашался с ним, но потом снова опровергал его слова множеством других слов... Но делал я это исключительно мысленно. Я понимал, как смехотворно звучали бы мои контраргументы даже для стороннего наблюдателя, не говоря уже о нём. Я приводил их в первую и последнюю очередь для самого себя.
— Знаешь, Андрей, мне иногда кажется, будто ты собираешься сделать шаг в Бездну, — наконец задумчиво проговорил он, — но боишься и никак не можешь решиться.
Я удивлённо посмотрел на него. Никак не ожидал услышать от него ничего подобного. Я вообще не ожидал такого услышать от любого человека.
— Ты ошибаешься, — произнёс я, снова переводя взгляд на Бездну.
— Возможно. Это — не более чем гипотеза, которую проверить невозможно. Но если поразмыслить: ты каждый день приходишь сюда, надеясь на то, что Бездна пропадёт или хотя бы через неё перекинется спасительный мостик. Во всяком случае, это утверждаешь ты сам. И в то же время абсолютно неизвестно, что будет, если прыгнуть в Бездну. Все думают, что будет что-то из двух — или будешь падать целую вечность или, в конце концов, встретишь твёрдую поверхность. Но они забывают, что Бездна сама по себе более чем необычное явление. А что, если прыжок в неё — единственный путь на ту сторону? Вполне может быть. Возможно, тебя посещали подобные мысли. Даже если ты от них отмахнулся, свой отпечаток они в тебе уже оставили.
— Я не собираюсь проверять твою гипотезу.
— Сейчас нет. Возможно, когда ты потеряешь веру в то, что по ту сторону что-то придумают, то действительно сделаешь этот шаг.
— Ты уже потерял в это веру. Почему бы тебе самому не прыгнуть?
— Нет. В отличие от тебя я могу принять наше нынешнее положение. А теперь извини, но мне пора, — он встал, отряхнулся от пыли и оставил меня в одиночестве.
Как всегда, после его ухода настроение у меня было хуже некуда. Как всегда, он был прав. Я действительно подумывал прыгнуть в Бездну.
Бездна... как много это слово означает для тех, кто находится здесь. Неизвестное порождение неизвестно кого или чего. Она возникла неожиданно, мгновенно... Она окружала наш небольшой клочок земли своей угольной чернотой. И в то же время она давала шансы на выживание. Она давала свет, слабый, но всё-таки свет, при котором растения не погибали. На нашем клочке земли всё время поддерживалась нормальные температура и влажность. Даже сверху изредка шёл дождь... Возможно, было бы лучше, если бы она нас уничтожила. Мы бы не мучались... мучались надеждой, мучались верой в избавление...
Бездна... Чуть более одиннадцати лет назад она возникла. Я помню тот день... слишком хорошо помню... до боли хорошо помню... Я гулял вместе с родителями по улицам этого города. Меня привлекла в траве какая-то букашка, и родители терпеливо ждали в сторонке. Они никогда не ограничивали моё любопытство... и вот, пару минут спустя, когда я уже направился к ожидающим меня родителям, возникла Бездна. Возникла буквально в шаге от меня. Никогда не забуду тот ужас, что испытал я тогда — только что перед моим взором были мои улыбающиеся отец и мать, миг, и вместо них я вижу безобразную черноту... Пожалуй, в тот момент не было человека несчастнее меня. Я готов был прыгнуть в пропасть от отчаяния. Я не знал, кого винить в своём горе, поэтому винил всё и всех — окружающий мир, того старичка, что сидел на скамейке во дворе нашего дома и скосил на меня чем-то недовольный взгляд... винил даже своих родителей за то, что были так далеко. Винил себя по той же причине. Весь мир стал мне ненавистен... Конечно, через какое-то время всё более-менее загладилось. Время лечит. Но след в душе остался. Я стал нелюдимым, отчуждённым. И каждый день я приходил сюда, на то самое место, где был чуть более одиннадцати лет назад. Приходил в надежде, что увижу наконец вместо этой темноты лица родителей и продолжение обрывающейся аллеи. Надеялся, что всё это вокруг — видение, страшный сон, тянущийся десятилетие. Надеялся, что вот-вот я проснусь, мне снова будет почти пять лет, и через секунду этот кошмар забудется... Я надеялся на чудо... Надежда и ненависть — они стали моими главными спутниками за эти десять лет. Ненависть ко всему, что меня сейчас окружало, к той чёрноте, что была и впереди, и сзади, и сверху... вокруг... Ненависть не давала затухнуть тому огню, что пылал внутри меня. Огню веры в избавление...
Простояв у края Бездны ещё час, я пошёл вглубь этого ограниченного и ущербного мирка. Владислав Дмитриев © 2007
Обсудить на форуме |
|
