|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Константин Павлов © 2007 Лейся песня, вейся нить - Я буду носить на цепочке твои глаза! Я сделаю кубок из твоего черепа! Я нанижу ожерелье из твоих зубов! Я наделаю нитей из твоих жил! Я буду есть ложкой с ручкой из твоих костей! Я постелю твою шкуру вместо коврика под ногами! — кричал тролль, размахивая дубиной.
— Ага, ещё моим мясом три года всю родню кормить будешь. И новый дом построишь, — подсказал я, отпив из кружки. — На твой размах и десятка лосей будет маловато. Да и глаза скоро испортятся, проку от них — только цепочка зря пропадёт.
Но тролля уже было не остановить. Он ещё покричал о новых ножках на кровати, о крючках для одежды и о ярком, горящем без сажи и копоти жире в светильниках. Всё, естественно, из меня одного. Даже не подозревал в себе столько достоинств. Когда дело дошло до погремушки из высушенного пузыря, пояса с красными бляхами и новой куртки, тролль уже охрип и часто делал паузы. Небольшие глазки налились кровью, из пасти текла не то слюна, не то пена. Себя он уже довёл.
— Лучше бы ты этого не делал, — от души посоветовал я, когда трёхпудовая дубина ушла за его голову, чтобы через миг начать путь к моей.
Удар.
Я босиком шагаю по наезженной дороге, перекинув сапоги через плечо. На рябине неподалёку ссорятся две сойки, и я улыбаюсь их хриплым крикам.
С треском и грохотом развалился стол, брызнули в стороны глиняные черепки.
Тролль недоумённо взрыкнул. Я сидел на прежнем месте, чуть отведя в сторону спасённую кружку. Пива в ней оставалось ещё на пять добрых глотков.
— Пожалеешь, — снова остерёг я повторяющего замах великана.
Удар.
Налетевший шквал задирает лодку, и я валюсь навстречу ветру, выравнивая борта и удерживая ловчую снасть. Главное — не потерять сетей.
— Ыыырг?
Кружка всё ещё была в моей руке, правда, сидел я уже на полу таверны, вернее, на остатках лавки. И пиво немного пролилось.
— И в последний раз говорю — не стоит, — предупредил я сделавшего шаг вперёд и уже замахнувшегося тролля.
Удар.
Я тону в её глазах. Я сливаюсь с её телом. Но глаза не её, не угольно-чёрные омуты. Эти счастливые зелёные глаза из другой жизни. В которой не было Её. В которой у меня остался дом.
Тролль попал по своей же ноге, побелел, выпучил глаза, и с воем рухнул на пол.
— Ты уж прости, — сказал я орущему великану, и тот испуганно смолк, — Но меня убьёшь не ты. И точно — не сейчас.
Посетители таверны давно забились по тёмным углам. Множество глаз наблюдало за мной, но никто не желал встречаться взглядами.
Кошелёк тролля легко снялся с пояса.
— Хозяин, — позвал я в темноту кухни, и он неохотно вышел.
— Под твоим кровом и у твоего очага меня хотели убить, а ты не стал рядом.
Хозяин через силу кивнул.
— Я заберу лучшего коня из твоей конюшни. Сам расплатишься с владельцем.
И снова угрюмый кивок. Не всегда же им выигрывать в игре «Убей и ограбь одинокого странника».
— Позже могут спрашивать обо мне. Скажешь, что я иду через Чёрный лес. И ещё. Если хочешь получить обратно лошадь, можешь ехать со мной. Только ты — и никто другой. Я отпущу её у Синего Камня, — надежда на уменьшение убытков разогнало было тучи на его лице, пока не прозвучали мои последние слова, — Но тебе я это делать не советую. Смерть не смеет трогать меня, но всегда ходит рядом.
* * *
— Он живёт в Верхнем Мире, а здесь лишь малая Его часть. Похож на человека, но на самом деле сильнее, намного сильнее. Если человеческая жизнь — нить, то Его — столетний дуб. Я видела Его в Верхнем Мире, когда Он стоял на вашем холме. Он был огненной горой, ослепительной и грохочущей.
— Его можно убить?
— Он уязвим. Может, где-то и есть оружие. Но оно не по смертной руке. Его жизнь и смерть в Верхнем Мире, а люди там не больше, чем слабые тени.
Мы сидим на холме. Пьяняще пахнет клевер. Из травы выпрыгивают и удивлённо замирают перед нами изумрудные ящерицы. Мы сидим близко. Очень близко.
— Что толку строить планы мести, если мне не пройти даже первой заставы! Меня убьют и ограбят ещё по дороге!
Она молчит, но с некоторых пор я понимаю её без слов.
— Помоги мне!
— Я не рву нити жизни, а укрепляю и связываю их вместе. Я не даю сил убивать, — тихо отвечает она, — Моя сила в жизни и исцелении.
— Так дай мне силы жить и пройти к Нему! Принять удары и не умереть! Ты можешь это сделать?
Целую вечность она молчит. Она не может лгать, я это знаю. Она не колеблется. Она просто решает и прикидывает. И, наконец, я слышу долгожданный короткий ответ:
— Могу. Но цена будет высока.
Я тоже не отвечаю сразу. Я должен показать, что всё взвесил и решил. Что моё решение холодно и бесповоротно.
— Я очень прошу тебя — сделай это. Я заплачу любую цену.
Тогда я первый раз увидел её улыбку. Печальную, как лес поздней осенью.
— Заплатишь. Не сомневайся.
* * *
— Беги, — хлопнул я на прощание коня, и тот медленно потрусил назад. Уткнувшаяся в здоровый синеватый валун дорога резко поворачивала в сторону, к Старым Горам. Две недели трястись по ухабистому тракту, вытаскивать на руках груз из ущелий, трепетать от страха на узеньких дорожках над самой пропастью, кормить комаров и вязнуть в грязи Гнилых Болот, захлёбываться и тонуть на Пенных перекатах, отбиваясь при этом от почти беспрерывных атак разбойников всех народов и мастей. И всё лишь ради того, чтобы совершить огромный крюк, оставив за спиной сухие и ровные тропинки Чёрного Леса, чистейшую вкусную воду из его ручьёв и речек и многочисленную непуганую дичь. Так описывали лес немногие вернувшиеся. Те, что могли связно говорить и не очень кричать при этом. Я бы и сам поехал в обход. Но чего у меня точно не было — так это лишних двух недель.
Верхушка валуна слегка отсвечивала на заходящем солнце. На удачу перед странствием полагалось потереть её ладонью. Я не стал. Обойдя Синий Камень, я зашагал к едва виднеющимся впереди деревьям.
* * *
До вечера я зашиб камнем и изжарил пару зайцев. Больше никто и ничто не встретилось, и я спокойно лёг у костра, очертив защитный круг. Старая берёза неподалёку дремотно шуршала мне листьями, навевая сон.
Когда я вдруг проснулся, снова пылал давно прогоревший костёр, а рядом со мной сидело нечто здоровое, с высокими рысьими ушами. Точнее, только уши я и видел. Остальное было неясно и зыбко, хоть и ярко освещено пламенем. Я откатился и выхватил меч.
— Не знаю, насколько поможет против тебя сталь, — сказал я ушам, — Но горло я тебе поцарапаю, покрошу зубы, и животом ты будешь маяться не меньше недели. Я страшно жёсткий и твёрдый.
— Мир разбегается перед тобой и трепещет позади, — прошелестел в ответ ветер в деревьях, — Не было раньше подобных тебе, и ещё вечность не будет. Глядеть на тебя — боль, прикосновение — пытка. Ты — гибель таким, как я, но гибель не моя.
Хорошие речи среди ночи! Я-то думал, что оно в лучшем случае зарычит!
— Значит, чуете, — выдавил я из себя. Не лучший из ответов, но сразу я вообще хотел крикнуть: «Ух ты! Говорящее!» Ночь заполнила тишину своими шорохами и вздохами. Мне просто и скучно хотелось спать. В костре потрескивали ветки. Мы сидели у огня и молчали.
— Ну и что же ты тогда делаешь здесь? — спросил я, когда тишина надоела совершенно
— Это твои вопросы, — выстрелили угольки в костре.
Загадки. Меня не хотят съесть. Со мной не собираются драться. Говорящие уши разбудили меня среди ночи позагадывать загадки.
— Ты так и не знаешь настоящей цены, — проухал филин невдалеке, — Ты даже не представляешь, как она велика.
— Хорошо, я порыдаю об этом утром. И всё-таки — зачем ты пришёл, рискуя своей шкурой? Что тебе нужно от меня?
Порыв ветра ударил по костру, взметнул и поволок за собой сноп искр куда-то далеко, за деревья. Ночь тихо рассмеялась и шепнула в ухо:
— Мне было любопытно.
Я без толку вглядывался во мрак. Костёр был холоден, как осенний заморозок, и пачкал пеплом ладонь. Я тихо выругался, завернулся в плащ и снова лёг. До рассвета можно было ещё чуть-чуть выспаться.
Если не считать этой странной ночной встречи, то ужасный Чёрный Лес оказался насквозь обычным и приятным местом. Здешняя дичь и не думала меня бояться, подпуская чуть ли не на удар палкой, вода в ручьях действительно была прозрачна и вкусна, а от волков и медведей попадались только следы. Даже комаров и клещей было мало. Так прошли два дня и ещё одна ночь, и я уже начал считать все истории о лесе досужей выдумкой трактирных выпивох. Пока не вышел к вечеру на полянку, на которой совсем недавно был разбит образцовый военный лагерь. Именно военный, а не разбойничий. Иначе почему таким похожим и однообразным было оружие и доспехи — все с хорошо знакомым мне зелёным знаком? Почему всё в лагере было сделано аккуратно, до мелочей, вплоть до выложенного из камней очага и выкопанных вокруг палаток канавок водостоков? Устроено всё было основательно и надолго. Но потом что-то появилось на поляне, расшвыряло налаженную вокруг ограду из колючек, переломило дерево с настилом для дозорного, в клочья изорвало палатки, попробовало на зуб и поперекусывало кучу вещей, включая оружие и доспехи, и растащило солдат в заросли, оставив только десятки борозд с тёмными потёками. Ни одного тела на поляне, только раскиданное снаряжение. Каким ветром военный отряд занесло в Чёрный Лес? Неужели встречали меня? По крайней мере, это бы значило, что я на верном пути, и край Леса близок. Я отобрал на поляне парочку мечей получше. И уже к середине следующего дня увидел большой просвет меж деревьев. Чёрный Лес остался позади.
Вскоре я шагал по дороге, отмеченной столбиками. Каждый из них нёс на себе вырезанный и окрашенный знак — большой зелёный лист. Я вступил во владения Зелёного Короля. Теперь нужно было немного пошуметь.
* * *
— Всё. Готово, — говорит она, и тут же медленно начинает валиться вперёд.
Я срываюсь и подхватываю её, будто это она лежала только что на алтаре, будто из её, а не из моих жил натекло столько крови, будто её тело изрезано рунами, а на моём ни царапины. Но откуда мне знать, кому пришлось хуже? Она благодарно улыбается и обвисает на моих руках. Недолго наши дыханья смешиваются, а сердца бьются навстречу друг другу.
— Откажись, — скорее шевелит губами, а не шепчет она, — Откажись, и я всё верну.
— Сколько мне осталось? — вместо ответа тихо спрашиваю я, но это тоже ответ.
— Месяц, не больше, — после паузы говорит она.
Месяц. Один раз родится и умрёт луна. Что такое месяц? Никогда раньше особо не мерил время. Зима, весна, праздники, о которых помнили волхвы. Я просто жил.
— Надо будет завести палку с отметками и ставить на ней зарубки, — с ходу тону я в мелочах, чтобы не так обжигал её взгляд, — Вот твоя плата, как и обещал.
Я сам поднимаю её руку, чтобы положить в ладонь золото и десяток драгоценных камней из мешочка. Это было не так уж мало для трёх сотен мужчин, женщин, детей и стариков. Очень немало для одинокой ведьмы. Но почему тогда всё это смотрится пылью в её руке? Почему так печальна её улыбка?
— Ах, да, плата, как и договаривались, — тихо повторяет она.
Я закрываю глаза, чтобы не видеть её улыбку.
* * *
— Я загнал коня и проголодался! Мне нужна свежая лошадь и горячий обед! — стучался я в закрытые ворота ярко-зелёного цвета.
Сначала хриплый голос через бойницу спросил у меня слово и знак. После очередных ударов назвал сыном осла и блудницы и посоветовал вернуться к дико скучающим по мне родителям. Воссоединяться с семьёй я не стал, ударил ещё один раз, и меня окатили сверху помоями. Я сходил за булавой и принялся за ворота всерьёз, только зелёная краска полетела. Через три стрелы, одно ведро кипятка, два копья и пять брошенных камней, мордатый детина обругал косоглазых и безруких стрелков, и с топором наперевес открыл ворота, чтобы прикончить меня собственноручно. Так что я вошёл в башню без особых хлопот. И даже оставил в живых довольно много народа.
Статуя разлетелась от первого же удара. Взятая только что в башне палица мне нравилась всё больше.
— Слушайте, чтобы потом повторить другим! — кричал я пустым улицам и наглухо закрытым окнам деревни, — Скажете, что этот человек назвался мстителем! Что он пришёл покарать Зелёного Короля за подлое убийство! Что он мстит за погубленный без вины род Рябины! Что он идёт, и ждать осталось недолго!
Неплохо вышло. Рядом с разрушенной статуей короля я разбросал найденные в башне деньги.
Застоявшийся конь мчал во весь дух без понуканий. До замка оставалось пять дней спокойного, неспешного пути, но я собирался делать много остановок. За спиной подымались клубы чёрного дыма. Башня горела медленно и неохотно.
Ещё две башни я захватил, просто войдя через открытые ворота. Беспечность солдат меня просто изумляла. Неужели они не слышали обо мне? Позже я узнал, что на всех воротах крепостей, у каждого сотника, и у всех чародеев были амулеты, остерегающие, если рядом появлялась Сила. Ко мне эти украшения были равнодушны. Во мне нет силы? Это к лучшему. А вот в четвёртой башне оказался на редкость дёрганый, подозрительный и чуткий колдун. Когда я только вышел из леса, его истошные вопли заглушали тревожную трубу, всюду колыхались какие-то флажки, ярко-зелёный дым вовсю валил с сигнальной вышки, а сама башня негостеприимно демонстрировала поднятый мост перед наглухо закрытыми воротами. И тут мне пришлось попотеть. Пригнанные из соседней деревни крестьяне рубили в чаще ветки и делали связки, я таскал их в ров перед воротами. Осаждённые швырнули в меня пяток валунов и здорово этим помогли — я скатил камни в ров. Потом связки веток пришлось вымачивать в воде — со стен без перерывов бросали факелы и пускали зажжённые стрелы. К вечеру я уже смог подойти к воротам вплотную. Сломал их к полуночи — без заколдованной палицы пришлось бы потратить пару дней. А осаждённые смухлевали и удрали по верёвкам с тыльной стены. С колдуном во главе. Таким огорчением закончился штурм. А в целом всё становилось привычным. Я уже начинал думать, что весь мой путь к замку буду просто выковыривать засевших по крепостцам королевских наместников.
Пока на следующий день я не взобрался на седловину меж двумя высокими холмами. И не увидел весьма миленькую небольшую долину.
Сделав пару шагов вбок, лошадь дёрнула приглянувшийся пук травы, проявляя нерушимое равнодушие к открывшемуся виду. Ну что ж, по крайней мере, нам нечего было делить — трава меня совершенно не интересовала. Полоса дороги убегала вниз, терялась среди деревьев, мостиком перепрыгивала через блестящую ленту речки — и исчезала вдалеке. Где-то на полпути лес со склонов смыкался посреди долины и покрывал её дальше сплошным ковром. Перед самыми деревьями, у реки, зеленели аккуратные ряды пятен палаток, возле которых суетились крохотные поблёскивающие фигурки. Как на ладони я видел точную копию разгромленного в Чёрном Лесу лагеря. Только невредимого. И в десятки раз большего.
Моя лошадь всхрапнула и затанцевала. Из долины доносились чистые напевы военных рожков. Суетящиеся фигурки запрыгивали на крохотных коней, собирались в кучки, бегали взад-вперёд, сталкивались и разбегались снова. Постепенно поперёк дороги выстроилась отблескивающая металлом и украшенная знамёнами стена. Трубы разом пропели и смолкли.
«Так это же против меня одного! Заметили! Наконец-то!» Так и не успевшая толком пощипать траву лошадь мчала меня навстречу войску. Там была тысяча воинов, не меньше. Всё ближе и ближе. Вот уже в стене щитов различаются глыбы закованных в сталь троллей. Уже видны коричневые камзолы лучников на флангах. Притягивает взгляд десяток людей без доспехов, у которых что-то нехорошо мерцает между ладонями.
«Ещё с десяток шагов, и надо спешиться. Пока не выстрелят лучники» Лучники дали залп раньше. Сотни стрел по крутой дуге ушли в воздух, и начали путешествие вниз. В одну точку. В которой буду я через десяток шагов.
Не особо задумываясь, я прыгнул с несущейся во весь опор лошади. Не хватало ещё, чтобы её тушей мне придавило ногу.
* * *
— Нить твоей жизни теперь сложена втрое.
— Значит, меня будет втрое труднее убить?
— Значит, тебя нельзя будет убить в нашем мире. У каждого из нас есть нить жизни. Когда она рвётся, мы умираем. У тебя их три. Даже самый сильный удар разрывает за раз лишь одну нить. У тебя останется ещё две, а через миг снова три. Той жизни, которую ты должен был прожить, но уже не проживёшь. Любой удар не оставит даже шрамов на твоём теле.
— И что я при этом почувствую?
— Кто знает? Ты — первый.
— Ты раньше не складывала нитей?
— Нет. И больше не сложу.
— Почему?
Она молчит.
— Так чего же мне следует опасаться?
— Твоя жизнь и смерть теперь в Верхнем Мире. Как и у Него.
— И что помешает Ему убить меня, как только Он захочет?
— В Верхнем Мире убийства не остаются безнаказанными.
— Что ж, попробую сделать из нашего мира Верхний!
* * *
Рычащий зверь сомкнул челюсти на правой руке и жарко дышит в лицо. Когти передних лап впились в плечи. Когти задних бешено полосуют мои ноги. В левой руке зажат камень, и я раз за разом бью тигра в голову. Но рука слабеет.
Когда я поднялся, они были уже шагах в тридцати, огибали утыканную стрелами лошадиную тушу. Моё воскрешение их сильно расстроило. Кто-то попятился, кто-то продолжал бежать и налетел на трусов. Началась небольшая свалка, в которую я с удовольствием и врубился.
«Да, не всё в моей непрожитой жизни было мёдом и патокой»
Самым благодарным занятием оказалась разгонка троллей. Я прыгал на бронированную тушу, тыкал ножом в неприкрытые доспехами места и кусал вислые уши здоровяка, торчащие из-под шлёма. Вскоре нервы тролля не выдерживали, и он с визгом бросался наутёк. Оставалось лишь его направить, и он хорошо расшвыривал строй, раздавая во все стороны суматошные удары. Я мчался следом и успевал достать ещё трёх-четырёх воинов, пока восстанавливали кольцо. Но потом тролли закончились. Осталась стена щитов, за которой прятались осторожные, если не сказать «трусливые» люди. Они коротко тыкали в меня копьями, не раскрывались под удар, и вообще предпочитали просто толкаться щитами. Оставалось прыгать вперёд, на копейные острия, ощущать тупые удары и выпадать из реальности в мою потерянную жизнь. Главное — не забывать сжимать в руке нож. А потом передо мной вновь вставали вражеские лица, в стороны разлетались только что вонзившиеся в моё тело копья, и я успевал ткнуть ножом в чьё-то лицо. Или не успевал. Кольцо смыкалось. Подскочила стоявшая в засаде конница и бестолково толклась за спинами пехоты, дожидаясь своей очереди. Я в ужасе ждал, что вот-вот от усталости опустятся руки, но оставался силён и свеж.
«Сколько мне понадобится дней, чтобы убить тысячи обученных воинов?»
«Или им — понять, что меня не удастся убить — и что-нибудь придумать.»
А потом меня осенило. И я закричал во всю мочь:
— Справа заходи! Никого не выпускать!
Наверно, наутёк бросилось десятка два воинов, не больше. Но у кого-то не выдержали нервы, и лучники дали залп. А затем ударили маги.
После, когда я бежал навстречу лучникам и магам — один на всех, в голову закралась шальная мысль: а вдруг их колдовское пламя смертоносно для меня?
К счастью, эти опасения были напрасными.
Позже, когда последний замешкавшийся лучник свалился со стрелой в спине, а на поле боя метались только кони без седоков, я наконец-то смог опустить лук и оглядеться. Горела трава, над долиной кружились страшно благодарные мне вороны, раненные вовсю прикидывались мёртвыми. Лужицы остывающего металла показывали места, где по бронированной пехоте пришёлся удар магов. Я стоял обнажённый и покрытый кровью, прямо как в миг рождения. Колдовство, хранившее моё тело, знать ничего не знало о моей одежде. Надо было поискать новую рубаху, штаны и плащ, выбрать оружие, поймать лошадь и найти еду. А до заката уже оставалось всего ничего.
Что быстрее всего на свете? Ветер? Молния? Ловчие птицы? Все они — лишь улитки перед быстротой разносящихся вестей. Когда к вечеру следующего дня я выехал к очередной башне, то закопчённые обломки уже не дымились. Тела солдат и колдуна лежали небрежной кучей. Но настоящая неожиданность поджидала меня в ближней деревне. Статуя короля на площади была свалена и разбита. А на её прежнем месте стояло творение местных скульпторов. Не буду особо придираться, они очень спешили. Руки-ноги-тело из жгутов соломы, прошлогодняя тыква вместо головы. Это была фигура мужчины. Большая морковка в нужном месте не давала в этом усомниться. А у ног этого изваяния тихонько всхлипывала посаженная на цепь девушка. Надо полагать, первая невеста деревни в лучших одеждах. Окорока, соленья и битая птица составляли ей компанию. Я подхватил кусок грудинки и освободил девицу одним движением ножа — к статуе цепь была прикреплена ременным узлом. Девушка сама могла освободиться и сбежать. Может, не захотела? Но трогать её я не стал. На фоне приписанной мне немалой морковки это принесло бы одни разочарования.
И снова нашлись вестники гораздо быстрее моего коня. Разборчивость нового идола не расстроила находчивых крестьян. В следующей деревне меня снова ждало соломенное чучело, уже привычная красавица. И коза. Надо полагать, тоже лучшая в деревне. Рогатый зверь не проникся величием момента, передо мной не трепетал, и успел в ожидании серьёзно повредить мужественность изваяния, представленную в этот раз огромным огурцом. Хороший пинок отправил мекающую красавицу на свободу. Я долго думал, пока лошадь ощипывала мою скульптуру. А потом подхватил девушку и понёс в ближний дом. Пакостить Ему — так по полной. Позже ещё в двух селениях девушки не остались без моего внимания.
Ещё две башни пришлось брать штурмом. Два села встретили меня виселицами и пожарищами. Ещё две крепости были брошены. Три раза я натыкался на тела у дороги, один раз помог крестьянам разогнать десяток карателей. А потом, после очередного поворота дороги, я увидел огромный замок на горном склоне. До него оставался день пути. И в тот же вечер на меня налетел десяток всадников с множеством сетей. Чего я всегда и боялся. После короткой свалки, обвитый ремнями и цепями, я нёсся во весь опор к замку. Как и хотел.
* * *
Я не знаю, сколько прошло дней. В подземелье не было закатов и рассветов, только красноватый свет факелов. Один раз приносили светящиеся кристаллы, но парочка колдунов начала вопить про какие-то помехи, и снова вернулись к освещению огнём. Я стоял, прикованный за руки и ноги к каменной плите. В меня тыкали копьями и ножами, водили надо мной гнутыми прутьями, что-то бубнили и поджигали пучки трав в маленьких жаровнях. Раза три я вдруг оказывался без цепей, и тогда поднимался всеобщий крик, кого-то утаскивали, наказывали и били, а на меня навешивали дополнительные оковы. Мне давали пить какое-то варево и окуривали дымами. Я двоился и троился, дважды тонул в чёрной бездне, но меня вытаскивали назад. Среди множества рож вначале часто мелькал какой-то размалёванный звёздами старикашка, который неустанно вопил, что меня срочно надо убить. Потом он исчез. По-моему, убили всё-таки его. А потом всё вдруг завершилось.
* * *
— Я три года собирал войско, чтобы стереть в порошок Трогвольта Ужасного. Через месяц этот трусливый болван должен был висеть на воротах своего грязного замка. Но появился ты. И войска у меня теперь нет. Половина солдат разбежалась по окрестностям и плетёт небылицы. Многие оставшиеся отказываются брать в руки оружие и часто плачут. Всех троллей надо дрессировать заново — с перепугу они всё позабывали. Представляешь?
Мы сидели в мягких удобных креслах. В прозрачных тончайших кубках искрилось дорогое вино. Откуда-то из глубины дворца плыла тихая приятная музыка. С меня сняли цепи, охраны не было. Напротив меня сидел Он.
Точная копия своих статуй. Невзрачный, маленький пожилой человек. Он часто смеялся, забавно говорил, излучал лукавство каждой морщинкой. Иногда колол внезапными вопросами. Он злился. Был слегка навеселе. Сколько я насмотрелся таких владык, больших и малых, за годы странствий? И всё-таки, что-то я в нём чуял.
— Мой казначей повесился. На войско ушло двадцать мер золота и пятьдесят две — серебра. В пустоту. Крестьяне бунтуют и разбегаются, не платят налогов. Вовсю болтают о пришествии Голого Бога, поклоняются каким-то Четырём Матерям. Скоро ко мне полезут войной расхрабрившиеся соседи. Теперь надо наводить порядок, давать отпор, вешать дураков, учить новых людей. Четыре столетия я создавал королевство, и сейчас всё пошло прахом! Лет десять придётся всё отстраивать, не меньше.
— Тебе ведь хочется воткнуть в меня нож? — резко, без переходов спрашивает он. Я качаю головой. Всё бы уже торчало в твоей спине. И нож, и ложка, и обломанный кубок, и ножка от скамьи. Да толку? Пусть побесится! Хоть этим ему насолю! Ещё миг он сверлит меня взглядом.
— Наверное, ты очень хочешь знать, почему погиб твой род?
— Нет.
Я очень хотел это знать год назад. «Почему? За что?» Когда я вышел к знакомому холму, и не увидел даже следы от стен, домов и очагов. Когда нашёл нетронутым родовой тайник и понял, что забирать золото было некому. Когда услышал рассказ колдуньи о происшедшем. Сколько раз я выкрикнул эти слова холму и небу над ним? Позже понял — неважно.
— Тебе не хочется кинуться на меня? Задушить? Сломать шею? Знаешь, как умирали твоя родня?
Нет, тут тебе меня не достать. Эту боль я уже выпил.
— А почему тебя не было с ними? Ты не похож на лесного охотника.
— Я много странствовал.
— Почему?
— Выгнали.
— За что?
— Дерзок был. Непочтителен.
— Понимаю ваших старейшин, — хмыкает Зелёный король, будто говорит о старых знакомых. И тут я действительно едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться с места. Он замечает это и довольно щурится. А я тут же застываю с загадочной улыбкой. Знаю, что его это бесит.
Наверно, ему было интересно. Наверно, он был сбит с толку. Сколько их было до меня, храбрее меня, смелее и лучше? Скольких изловили с ножами за пазухой? С пузырьком яда — по старинному дедовскому рецепту? С заветной заговорённой стрелой и неуклюжими рунами на лезвии топора? Почему я ужалил так неожиданно больно? Мой безумный набег — что это было — случайность, расчёт, происки врагов? Почему я не визжал проклятий и не пытался выцарапать глаза? Я что-то затаил ещё, или сделал всё, что замышлял? Ему хотелось знать. Так я думал. Иначе зачем мы сидели за одним столом и смаковали старинное вино?
— Мои советники не знают, что с тобой сделать. Тебе нельзя дать умереть своей смертью — слишком много ты натворил. И просто убить тебя нельзя — зачем мне нудный хнычущий призрак, который будет надоедать в этом и Верхнем Мире? Мои советники не знают, что с тобой делать. А я знаю.
Он медленно вытягивает из ножен странный клинок. Прямой обоюдоострый меч, лезвие которого расщепили по длине и выбросили одну половинку.
— Этот меч разит и разрубает сразу в двух мирах, смертный. Его боятся даже боги, и он назван богоубийцей. Завтра на городской площади от этого меча падёт Голый Бог. Но ты ведь не боишься смерти, правда? Ты ко всему готов?
А что, валяться в ногах и просить у тебя пощады? Схватить, что ли, меч? Вон он, лежит Так он только этого и ждёт. Не дождётся! Я снова высокомерно улыбаюсь и потягиваю вино. Я глупо надеюсь, что смогу победить бессмертного, пусть даже в таком нелепом и чуточку детском состязании. Очень глупо. Главный удар он припас напоследок.
— Кстати, мои колдуны разобрались с наложенным на тебя заклинанием. Как думаешь, почему неуязвимые мстители не ходят по миру толпами? Отчего их не плодит каждый паршивый шаман? В этом заклятии есть одна обидная неувязка. Знаешь, что сделала глупая колдунья, когда увидела, что ей не удержать расползающиеся нити твоей жизни? — король хихикает, будто вспомнил что-то весьма забавное, — Она скрепила их своей жизнью, и умрёт теперь вместе с тобой. Другого пути нет — только жизнь колдуна, отданная по доброй воле.
Он идёт к двери, страшно довольный собой.
— А ты не думал, что колдунья не была дурой и всё это знала? — медленно говорю я в торжествующую спину, — Что она просто видела, что ты сделал с родом Рябины. И была готова заплатить любую цену, чтобы нанести тебе удар. Что всё было ради одной единственной мысли, которая уже приходила к тебе, не отрицай: «А может, зря я погубил эти три сотни человек?»
И тут мелькнула его истинная сила! Всего через миг Он оказался рядом. Сгрёб за рубашку. Поднял меня одной рукой. В его глазах ворочалась огненная бездна.
— Ненависть, глупый смертный? Ты думал, что миром движет ненависть? Мне жаль эту ведьму. Искренне жаль. Она любит тебя. И отдала свою жизнь по любви.
Удар силён. Но не последний и не смертельный.
— Ты через шаг называл меня погубителем рода. Но род жил в тебе. Ты мог остаться с колдуньей, продлить род в детях. Но не стал. Ты выбрал смерть. Так кто же — настоящий погубитель рода Рябины?
Я равнодушно подставляю руки под кандалы вошедшим стражникам.
* * *
А потом была клетка. Был свист и улюлюканье, комья грязи и камни, пока меня везли по улицам города к площади. И была многотысячная толпа, жадно внимающая словам глашатая:
— Глядите! Вот везут ужасного Голого Бога. Он был страшен и непобедим, но Зелёный Король одолел его в поединке и низвергнет сейчас в бездну!
Они не стали говорить о глупом заколдованном смертном. Они поддержали сказку о страшном новом боге. Даже мою славу и силу Он исхитрился обратить в свою пользу. Кто посмеет выйти против богоубийцы? Ещё одно маленькое поражение. Мне было уже всё равно. Меня бросили на плаху. Я видел, повернув голову, сидящую на высоком помосте здешнюю знать и послов соседних держав. Вначале вперёд шагнул палач, который должен был показать мою уже легендарную неуязвимость. Три раза взметнулся и упал топор. Каждый раз толпа вскрикивала и замирала. Каждый раз палач отшатывался и едва удерживал в поднятых руках с силой отброшенное оружие. После последнего удара топора у него не оказалось, зато за спиной один из вельмож визжал и плевался кровью, кто-то убегал, кого-то доставали из-под лавок. Толпа зашумела и тут же стихла. Подошёл Повелитель. Я слышал, как тихо зашипел выходящий из ножен Богоубийца.
— Вот и настал конец твоим злодеяниям! — оглушительно, даже помост затрясся, возгласил король. Я успел улыбнуться ему в глаза за миг до удара.
И снова не было боли. Не было времени. Я стоял перед грохочущей огненной горой. Я видел перед собой Зелёного короля. И гора, и король что-то кричали мне хором:
— Говори! Я повелеваю тебе, говори!
На миг чуть прояснилось. Сейчас король вовсе не был безмятежен. Огненная бездна снова дышала в его глазах, но бездна мятущаяся и испуганная. И я шепнул бескровными губами в трясущееся лицо бессмертного владыки:
— Ведьма сделала ещё одну глупость, о король. Она сплела твою и мою жизненные нити вместе.
Он удерживал меня своей властью, как удерживает ладонь водный поток. И точно так же, капля по капле, неотвратимо, я уходил из его власти и из этого мира.
Он был смертельно ранен? Лишь поцарапан? Просто испуган? Мне не суждено было узнать.
Сколько достойных погибло по дороге или сгинуло в застенках? Насколько они были храбрее и лучше меня? Я не знаю. Что отдали бы они, чтобы уязвить Его хоть вполовину также сильно? Знают лишь они.
Он говорил правду о тебе, колдунья? Прости. Это — моя самая тяжкая ноша и бездонная чаша вины. Я сеял смерть и боль. Я отдал всё за один удар, за страх в Его глазах, но о себе не жалею. Вся моя печаль о тебе. Твой свет и твоя любовь не должны были уйти из мира.
Позже обо всём этом споют немало песен. Как ударом отплатили за удар, как смерть пришла в ответ на смерть, как ненависть сделала человека богом, пусть даже на короткий срок. У скольких юнцов загорятся сердца повторить мой путь? Но в этих песнях не будет главной правды. Я слышал о ней много раз. О ней говорил мой злейший враг. Но осознание пришло лишь в последний миг, после собственных слов.
Миром правит любовь.
Будут песни об ударах и ненависти. О смерти и боях. Может, найдётся пара строк для Неё — чтоб лишний раз вздохнули и обронили слезу женщины. Но никто не пропоёт главной правды. Сколь сильны не были удары, как велика не казалась победа, всё это — само по себе ничто. И не один удар не сравнится в величии с тихим трудом смиряющих боль и укрепляющих жизненные нити. Я мнил себя стрелой, пущенной в невозвратный полёт. Я думал, что смерть врага — главная радость. Но теперь, когда всё свершилось, мне остаётся лишь надеяться, что будут расти дети погибших, поднимутся новые дома и наберут силу молодые деревья. И однажды, когда кто-нибудь задумает сломать чьи-то жизни и пройтись по чужой беззащитной судьбе, он вспомнит о Голом Боге и остановится, сказав себе «не стоит их трогать». И в этом будет моя главная награда и самый великий подвиг.
Пусть даже об этом не сложат песен.
Константин Павлов © 2007
Обсудить на форуме |
|
