|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Алексей Бородкин © 2007 Курьер плюс Противнее всего в этом... в этом... слово «человек» застревает на языке, когда я пытаюсь применить его к этому потрёпанному, засаленному... человеку — всё же человеку. Противнее всего был его запах. Смесь давно немытого пожилого тела вкупе с вчерашним, позавчерашним, поза-позавчершним и так далее перегаром.
Кружка пива отшибла обоняние, примерила его с действительностью.
— Отличное пиво в этой дыре. — Он мелко засмеялся, похрюкивая. Пена белыми капельками стекала по щетине. — Теперь твоя очередь рассказывать. Откровенность на откровенность. Мою лав-стори ты слышал, теперь послушаем твою.
Не в моих правилах чесать языком. Не в моих. И вообще по-жизни, и уж тем более про свою работу. Но как только я услышал его предложение — дьявольский огонёк загорелся внутри. Рассказать, выплеснуть всю скопившуюся слякоть — едва я понял, что это возможно, в тот же самый миг я твердо знал, что меня теперь не удержать. «Лучше он, чем кто-то другой. — Исподтишка я оглядел собеседника, в очередной раз, вздрогнув от брезгливости. — Этому чудиле вряд ли кто-то поверит. Даже если он раззвонит мою историю по всему миру».
— Давай парень! Это больно только первый раз. Потом тебе понравится. — Он захихикал.
— Долгая песня.
— А я не тороплюсь. — Щелчок пальцев и официант наполнил наши кружки. — Меня здесь любят.
Я отхлебнул ещё с полкружки и начал:
— На третьей доставке... или на четвёртой?.. не помню точно...
— Неважно! Давай к сути, я уже начал возбуждаться. И не опускай подробностей!
— На той доставке заказчик пожелал встретиться в ресторане «Гранд». Эта кашеварня, вы, наверное, знаете, расположена в Сити: центральная улица, респектабельное заведение — идея сразу показалась мне бредовой. Как можно в таком месте остаться незамеченным? Притом, у меня и костюма-то приличного нет. Но что было делать? Одел рубашку почище, джинсы и пошел.
— Первое правило курьера: корреспонденция должна быть доставлена любым способом?
— Типа того. Метрдотелю «Гранда» наврал, что я брат посудомойки, иду на кухню — он впустил меня. Сложнее оказалось с распорядителем зала; тот долго мурыжил меня: да что? да зачем? да как это возможно, чтобы Александр Грасс — так звали получателя — знался с таким оборванцем? Наконец, он прошел в зал, чтоб лично спросить у «дорогого многоуважаемого господина Грасса» действительно ли он хочет видеть «не совсем респектабельного молодого человека». Грасс велел провести меня в зал и усадил за свой столик. «Бригадир команды скаутов, в которой состоит моя дочь». — Так Грасс представил меня распорядителю.
— Хороша шутка? — Грасс приветливо улыбался. Официант уже удалился, оставив передо мной блюдо с пол-футбольного поля. — И главное, надёжное прикрытие. Не нужно пытаться прятать то, что утаить невозможно. Это моё жизненное правило.
— Угу... невозможно... — Плевать мне было на его философствования; я торопился съесть как можно больше. Не каждый курьера угощают в «Гранде».
— Принесли?
Я потянулся к потайному карману — Грасс взглядом остановил меня. Он демонстративно взял салфетку, медленно вытер рот и положил её, смятую, на стол. Хитрец, он хотел, чтоб я сделал то же самое; только на стол салфетка должна была лечь с флэшкой — его корреспонденцией — внутри. Минуты три я ещё жевал, потом взял салфетку; незаметно вынул из кармана флэшку. Оставались сущие пустяки: сунуть малышку в салфетку и бросить «пакет» на стол.
— Не надо! — Сдавленно прошептал Грасс. — Кажется, у нас проблемы.
Пока я возился с салфеткой — отвлёкся, и от этого «Не надо!» вздрогнул.
Распорядитель зала препирался, пытаясь сдержать в дверях двоих полицейских. Один из этой парочки, правда, был в штатском, но кобура под мышкой наглядно выдавала профессию крепыша. Распорядитель старался изо всех сил, но два копа с пушками это вам не мальчик-курьер. Больше двух минут ресторатор не мог продержаться.
Я запаниковал.
— Надеюсь, на такие случаи у вас предусмотрена процедура? — Грасс держался молодцом. Ни улыбка, ни поза, ни оттопыренный мизинчик — ничего не изменилось. Господин столовался в своё удовольствие. Пижон, на моём фоне он казался ещё прекраснее. Разве в глазах Грасса появилась тень тревоги.
Для таких ситуаций существует второе правило курьера: «Если корреспонденция не может быть доставлена, она должна быть уничтожена». А, говоря человеческим языком, курьер должен проглотить флэшку — именно для этого у них округлая форма.
Я сунул флэшку в рот и... дрянь! она прилипла к пересохшему горлу!
— Ах, молодёжь, молодёжь, — Грасс демонстративно налил бокал вина, подал мне; и даже потрепал по плечу, когда проклятая флэшка провалилась, наконец, в желудок. — Не нужно торопиться, жуйте внимательнее, прошу вас.
Распорядитель подвел полицейских.
— Господин Грасс! — Распорядитель мямлил и жевал губы. — Эти господа говорят... в смысле, они так думают, что вы... вернее ваш гость... в общем, они хотят спросить...
Штатский нетерпеливо взмахнул рукой.
— Господин Грасс, у нас есть сведения, что этот молодой человек должен передать вам информацию запрещённую к распространению.
Грасс отложил вилку, откинулся на спинку стула и в упор взглянул на копа:
— Вы ошибаетесь, любезный.
— Возможно. Однако мы бы хотели просканировать вас и вашего спутника. Если вы, конечно, не возражаете.
Грасс вытащил салфетку из-за ворота, досадливо швырнул её на стол: «Изуродовали обед!» — буркнул в сторону распорядителя.
— Ну что ж, извольте! — Грасс поднялся, развёл руки в стороны. Полицейский в форме быстро просканировал Грасса и отрицательно махнул головой: «Чисто».
— Теперь вы. — Штатский повернулся ко мне.
— А разве для этого не нужен ордер? — От страха я понёс чушь.
— Нет, если вы желаете добровольно способствовать правосудию. — При этом штатский красноречиво тронул кобуру.
Вступился Грасс:
— Не противьтесь, мой друг, так будет лучше, прежде всего для вас.
Я встал, растопырил руки.
Сканер ничего не нашел. «Чисто!» — Разочаровано процедил коп.
— Нет, так нет. — Штатский изобразил улыбку. — Приятно было познакомиться.
Полицейские извинились, распорядитель проводил их к выходу, а нам прислал бутылку дорогого вина «за счёт заведения». Грасс милостиво принял это вино и, покручивая в руке бутыль, спросил меня:
— Выпьете? Вы кажетесь напуганным.
— Я? — мне хотелось расхохотаться ему в лицо. — Да я просто в штаны навалил. Нельзя ли мне... водки?
Принесли водки. Я влил в себя рюмок пять, прежде чем смог встать и добраться до выхода без посторонней помощи. Нервная, мля работка.
Нервная-то нервная, но привыкаешь ко всему.
Следующие два месяца прошли для меня относительно спокойно. Я работал дважды в неделю; хитрил и изворачивался, чтобы доставить корреспонденцию. Флэшки глотал уже без проблем. Запросто. Чаще, правда, дома, на кухне. Для тренировки. Но и по-работе доводилось пару раз.
Как пишут на обложках журналов: «Становись профессионалом». Н-да... где-то так: я становился профессионалом. Появлялся гончий интерес: больше доставок, изощрённее поступки, циничнее манеры.
Один раз доставлял корреспонденцию на закрытый завод, целый план выдумал с переодеванием, доставкой пиццы и прочей хернёй. Смех, да и только. Театр.
После-то выяснилось, что я только казался самому себе профи.
Пятничным вечером взялся доставить посылку в Хэлл Китчен. Квартальчик тот ещё: шлюхи, бомжи. Нарики.
Сумерки уже сгустились настолько, что персонажи квартала угадывались только контурами — если кто не стоял близ красного фонаря. Я накинул на голову капюшон и пошел.
Руководитель нашего курьерского отдела на первом инструктаже сказал: «Уши и глаза курьера должны быть открыты. Всегда. При любых обстоятельствах». Поэтому я иду и слежу из-под капюшона что-куда. Чувствую: кто-то чапает следом. Вернее, не следом, а так... хитрит: идёт на противоположной стороне улицы, пригибается... в тени прячется. Мне уж до адресата рукой подать и времени нет совсем; нужно что-то делать. Я обошел лишний круг вокруг квартала и, прикидываю, сейчас нырну в арку, если за мной это чучело сунется — битой прилажу.
И только я в арку шагнул, ка-ак мне в правый бок вломят. Искры из глаз, скрючило набок... я к свету на улицу попятился — кто-то другой слева мне по рёбрам н-на! Дыхалку перехватило, я на колени повалился. «Ой, как больно! — думаю, — Мамочки, как же мне больно!» А эти двое стоят, переминаются и посмеиваются тихонько.
«Неужели, — думаю, — полиция? Не может быть... тогда кто?.. А флэшка? как я её проглочу?»
Потянулся незаметно к карману — правый мне ботинком в лицо — бац! А ботинок добрый, армейский. Сопли кровавые веером изо рта полетели. Темень вокруг, а кровавые брызги отлично на асфальте видно. Блестят.
— Не ёрзай, с-сука!
Не ёрзай! Смешные ребята. И хотел бы поёрзать, да не могу.
— Наше дело простое: или ты отдаёшь нам посылку, или мы тебе глотку режем.
Я захрипел, будто совсем плох. Чуть, думаю, отдышусь — на улицу рвану; там светло, убежать полегче будет.
— Давай-давай, — посмеиваются, — похрюкай. Подыши воздухом, мы не торопимся.
Постоял я, помычал — вроде очухался, но виду не подаю. Собрался, и только подскочил бежать — левый меня под колени подсёк.!
— А, гнида, ты ещё рыпаешься! — подхватили они меня за руки за ноги и через улицу швырнули. Какой-то машине на капот.
Сигнализация заорала, а я уже слышать не слышу, только чувствую — корпус мелко вибрирует. И время, будто затормозилось. Подошла эта парочка. Меня перевернули, правый из-за спины нож вынул.
— Эй, ребята! Это моя машина!
— Сперва закрой пасть, а потом дверь своего грёбанного дома. Тебя это не касается! — Парни даже не обернулись.
— Я этого и не говорил. Мне плевать на ваши дела, но это моя машина. — Говорившего я не видел, только голос сквозь ватную пелену. — И это мой квартал.
Резко застрекотал автомат.
Тот, что с ножом стоял, так на меня и повалился. Второй успел развернуться, шагнул вперёд... Я отчётливо запомнил выражение его лица: чуть удивлённое и немного... детское что ли?
Кто-то откинул с меня мертвое тело, начал больно хлестать по щекам. Я хотел поднять руку, чтоб заслониться — не смог. Вокруг засуетились люди: унесли жмуриков; меня подняли с капота и — как удар молотом в мозг — сунули под нос большой клок ваты с нашатырём.
— Давай флэшку, курьер. — Передо мной стоял высокий мужчина с узи за поясом. — Торопись! Копы здесь будут с минуты на минуту.
— Кто вы? — Я должен был услышать пароль, убедиться, что это мой получатель.
Мужчина не обратил внимания на мой вопрос.
— Да ты совсем плох. Джексон! осмотри парня. Ему здорово досталось.
На какое-то время я отключился. Очнулся голый, на больничной койке. Рядом стоял доктор Джексон и тот мужчина, что потребовал от меня посылку.
Джексон рассматривал рентгеновский снимок.
— Очнулся? — спросил доктор. Я попытался сесть. — Лежи-лежи. Передохни. Не нужно испытывать судьбу столько раз подряд. Ушибов, конечно, полно, но только два сломанных ребра это большое везение. Недельки через две сходишь к стоматологу и будешь, как новенький.
— А фл... — Язык болтался в горле, как сухая ветка.
— Флешку я забрал, — ответил здоровяк. — На будущее: сделай тайник в ботинке. Ботинок, в случае опасности легче «потерять».
«Мы не избавляемся от корреспонденции, — мысленно я усмехнулся — Мы её уничтожаем».
Будто услышав мои мысли, Джексон опять посмотрел на снимок и спросил:
— Чем ты питаешься последе время?
— Бургеры... макароны... жареные яйца... а что?
— У тебя в желудке комок какой-то дряни.
— Это опасно?
— Опасно? Нет. — Джексон полез в стол и вынул блистер таблеток. — Вот тебе слабительное. Когда с рёбрами станет полегче, прими таблетки три — и желудок и кишечник прочистятся, как... как... в общем дочиста. Только принимай утром и на этот день ничего не планируй.
Следующие две недели я провёл на диване. Блаженное время! Поднимался только чтоб купить еды и забрать из ящика бесплатную газету. Нет-нет газет я не читаю. В этой бесплатной газетёнке время о времени объявления печатал некто Стравински — для курьеров это звучала труба общего сбора. После такого объявления надлежало в одиннадцать утра следующего дня явиться в контору.
Переждав мой «отпуск», господин Стравински объявил о продаже фортепиано. На следующий день я отправился в контору.
Курьерская служба располагалась в бывшем публичном доме. Неприметное трёхэтажное здание, два входа, три выхода, круговые коридоры — можно войти, обойти всё здание и не с кем не встретится. Гениальная архитектура. Не скажу, что курьеры одного поля с проститутками, но и нам знать лишнего ни к чему.
На сборе курьеры рассаживались по отдельным комнаткам-кабинкам: два на два метра размером, стол, стул, монитор. Руководитель курьерской службы вещал через этот «голубой» экран. Мы видели его, он видел нас — и только. Курьеры друг друга знать не должны.
Собрание в тот раз было самое банальное, стандартная накачка патриотизмом и «гордостью за своё дело». Босс говорил о правительстве, которое закручивает гайки; о компьютерных монополистах, которые контролируют Интернет; говорил о продажных федеральных службах и невозможность доверять конфиденциальную информацию почтовикам. «Мы остаемся едва ли не единственным свободным каналом информации! — Босс разошелся, орал и буквально выпрыгивал из монитора. — Мы последний айсберг демократии и мы ещё явим миру нашу гигантскую подводную часть! Мир вспомнит судьбу...»
Здесь я не удержался и задремал. Мне откровенно плевать на айсберг демократии и прежде судеб мира меня волнует личная судьба. Я пристроил голову на плечо и сделал вид, будто записываю.
— На этом всё. — Босс круто урезал финал. Это в его обычной манере. — За дело, друзья! Курьер 17-3-84 зайдите ко мне.
Уже в коридоре, дождавшись свей очереди на выход, застёгивая куртку, я сообразил, что 17-3-84 — это мой инвентарный номер.
Босс выглядел озабоченным, и даже, как будто постарел с нашей последней встречи.
— Сколько у тебя было доставок? — Пока я думал, он плеснул в стаканы водки. На залапанном блюдце лежали крекеры.
— Пятьдесят две... или около того.
— Будем! — Мы, не чокаясь, выпили. — А результативных?
— Тридцать три.
Бос поморщился и налил ещё.
— Что? — Я не понял его реакции. — Плохо?
— Плохо? Не в этом дело. Из твоего рекрутского набора ты остался один.
— А другие?
Он усмехнулся:
— Судьба курьера коротка и трагична. Не о них сейчас речь, а о тебе. Как курьер ты изжил себя. Всё. Баста.
— Почему?
— Сколько было доставок за последний месяц?
— Девять.
— Результативных?
— Две.
— Ты слишком запален.
— Запален?.. И что теперь?
— Следующий круг ада. — Он выпрямился, поправил у зеркала причёску. Терпеть не могу его пафосность. — Я предлагаю тебе работать прикрытием. Оплата по двойному тарифу. В случае результативной доставки — тройной тариф.
— А в чём работа?! — Я почувствовал раздражение. — Чего делать?
— Объясняю. Мы станем использовать внимание полиции к твоей персоне в своих целях. Ты берёшь корреспонденцию и спокойненько идешь к заказчику. Не прячась, а даже наоборот нагловато. Тебя, конечно, прихватывают, шмонают — но флэшку-то ты уже проглотил, — и копы вынуждены тебя отпустить. Хитрость в том, что пока с тобой возятся, другой курьер без проблем доставляет посылку! Ясно?
— Это я, типа, отвлекающий манёвр?
— Типа.
— А кто-то из курьеров уже работает по такой схеме?
— Тебе зачем?
— Так просто.
— Нет. Ты первый.
— Тогда я согласен.
Вот тут в моей судьбе, как сказал бы поэт, перевернулась страница, и черная полоса сменилась белой. Или белая черной?.. пёс его разберёт.
Однозначно приятнее работать за двойную оплату. Ещё приятнее — не заботиться о результате. Конечно, я и раньше мог проглотить флэшку и мне бы слова никто не сказал. Но тогда это был промах, провал... минус в послужной список. Теперь — всё отдавалось мне на откуп. Не работа — шоколад.
Здесь бы мне остановиться, задуматься, а что будет дальше? к чему иду? В прошлый раз пощупали рёбра и пересчитали зубы, что будет в следующий?.. На каждый наш ход, противник отвечает своим.
Следовало задуматься. Следовало. Однако ж взад мы все умные, а тогда... тогда я несся на крыльях новых возможностей. И босс подначивал: «Идеальная схема... неограниченные возможности... пойдёшь на повышение... займёшь моё место». Умеет мозги засрать, зараза!
Вот только голова у меня стала часто кружиться, и тошнило. Я решил, что это меня лишку об машину шваркнули. Купил витаминов; аспирин стал принимать.
Как-то раз прямо в метро вырвало. Я нёс очередную посылку, и всё шло обычным манером: на Пятой авеню «подцепил» хвост, спустился быстренько в метро, на станции успел заметить, как мой напарник — знать мы друг друга не знали, но хлопец примелькался, и я уже знал, что это мой второй номер, — напарник нырнул в поезд, а я резвым полу-галопом перешел через платформу. На ходу глотнул флэшку, и на другой стороне запил газировкой из автомата.
Подходят. Предъявляют жетоны. Это «представление» у нас уже по ролям расписано: они разыгрывают случайную проверку, я — добропорядочного гражданина. «Вы позволите вас просканировать?» — «Как же так? Я честно плачу налоги! Знаю свои права! Где ордер?» — «Простите, сэр, но мы рассчитываем на ваше сотрудничество. Вам ведь нечего скрывать?»
Я поднимаю руки; один коп меня сканирует, другой держит руку на кобуре. Тут мимо идёт состав. У меня от мелькающих огней голова закружилась, желудок запрыгал от пят к горлу и обратно. Лицо посинело, как у покойника. Тот, что меня проверял, сканер от страха выронил, отскочил. Оба копа пушки вынули, на меня таращат. Здесь-то я и сделал боевое «У-а-а-а», и лужу метра в два диаметром.
«Ё-моё! — думаю. — Сейчас флэшку заметят».
Не заметили. Не было в луже флэшки. Не было.
После этого случая я забеспокоился. Так на блевотине погореть — а срок при поимке мне светился немаленький — не каждый норовит. Вспомнил, про давнишнего дворового приятеля, Дэна Белого — он жил через два подъезда. Проследил, и вечером, когда Дэн возвращался домой, прижал его в подъёзде.
Покурили.
— Институт бросил?
— Бросил. Не до него... Деньги нужны были... потом втянулся.
— Нормально устроился?
— Сперва фуфлово было, сейчас вроде ничего... А ты?
— А что я?
— Ты доучился?
— Доучиваюсь. Практику прохожу. Как отличнику разрешили совмещать с интернатурой.
— Слушай, так я ж к тебе по этому делу... меня тут не так давно об тачку приложили... в общем, тошнит меня часто. Блюю, голова болит и всякая такая херня. Может посмотришь?
Дэн — а он всегда отличался сообразительностью, — оглядел меня с ног до головы, на часы посмотрел:
— Поехали, — говорит, — в клинику. Дежурный врач уже спит, наверное... а если нет — скажу ты мой брат. Двоюродный. Ну, или придумаем чего-нибудь.
— Лады.
Приехали в клинику; дежурный врач храпел в своём кабинете. Дэн велел мне раздеться, сам халат надел, шапочку — настоящий врач. Я всегда знал, что из Белого получится человек. Весь двор это знал.
— Ложись вот сюда. — Дэн положил меня на кушетку, сверху откинул крышку какого-то аппарата. — Когда скажу, задержи дыхание. Потом выдохни и снова задержи.
Аппарат загудел; я задержал, выдохнул, опять задержал дыхание.
— Вставай. Посмотрим сейчас, что с твоей головой.
— А причём здесь дыхание?
— Да за одно и грудную клетку поглядим. Всё равно аппарат делает снимок человека целиком.
— Та-ак...
Я смотрю, а Дэн в лице переменился. Улыбка сползла. Одной стороной снимок посмотрел, другой... под увеличитель положил.
— Что? — спрашиваю. — Плохо? Сотрясение мозга?
— Да с мозгом у тебя, как раз, полный порядок. Ты вот сюда посмотри. — Дэн положил рядом с моим снимком другой. — Вот так выглядит нормальный желудок. А вот твой. Видишь вот это уплотнение? А от него метастазы?
— Что у меня рак?
— На рак не похоже. Слишком странные отростки, скорее похожи на... щупальца. И посмотри, опухоль с двух сторон: часть в желудке, часть в брюшине. А вот отросток к позвоночнику... Ничего не понимаю!
— Может, слабительное принять? У меня есть.
— Да какое слабительное!
— Так что делать-то?
— Делать? Резать немедленно. У тебя страховка оформлена?
Я покачал головой.
— Тогда так: посиди дома недельку, я договорюсь с главврачом, тебя студенты-практиканты прооперируют.
— Ты что? Они ж трупы режут?
— Тебе тут без вариантов. Или к нам на операцию, или вынесут, через месяц, ногами вперёд.
Тоскливо мне стало. До боли. До коликов. Когда внешний мир на тебя волком смотрит и сожрать пытается — я это понимаю, но когда вот так, из самого тыла удар... и не закрыться от такого удара, не спрятаться. «Эх, — думаю, — мать честная! Да зарежут — и Бог с ним. Хоть похоронят за счёт больницы. До чего ж жизнь мерзкая штука!» Аж слёзы по щекам покатились.
Слёзы катятся, и я чувствую, будто меня белым саваном накрывают: вроде бы вижу всё, слышу — но как в тумане. И сказать ничего не могу.
Потом сел, молча стал одеваться.
— Ты куда?
Я молчу, только пуговицы застёгиваю. Пальцы медленно ворочаются. Кое-как оделся, пошел к выходу.
Дэн смотрит на меня ошарашено: — Ты чего делаешь, дурак? Сгинешь, ведь!
— Извините, господин Белый, я в вашей помощи не нуждаюсь, и от хирургического вмешательства отказываюсь. — Слышу, что мои это слова; как язык во рту ворочается чувствую... но не я это говорю. Не я!
Вышел на улицу, к дереву прислонился, стою тихонечко, размышляю. Пелена перед глазами помаленьку рассеялась — закурить смог.
«Что это было? Наваждение? Глюк? Я сказал ему: «хирургическое вмешательство»? Да я и слов таких не знаю. Я бы послал, да и всё!»
— Это сказал я.
От собственного голоса я вздрогнул, сигарета изо рта вывалилась.
«Пиз...ц! — думаю. — Башню сорвало!»
— Ничего никуда не сорвало.
Слышу, как я же говорю, только я этих слов не думаю, и говорить не собираюсь. Будто рот сам говорит.
И выпить страшно захотелось, так, что колени задрожали, и под ложечкой засосало.
— Возвращайся домой. И как можно быстрее. Там я тебе всё объясню. Не беспокойся, с ума ты не сошел.
Как до дома добрался — не помню. Не помню, как сигнализацию отключил, как замки открывал, как разделся. Будто выключили меня, выдернули штепсель, а когда включили...
Я сижу в своей комнате, передо мной зеркало из ванной. И я сам с собой разговариваю. Вернее я, Макс Планк, думаю. А на мои мысли отвечает мой рот. Получается, что я вижу в зеркале своего собеседника... или себя?.. с ума можно сойти!
— Успокойся! И потерпи. Сейчас всё объясню по порядку.
«Валяй, объясняй».
— Помнишь посылку для Александра Грасса?
«Это в ресторан? Конечно помню. В тот раз пришлось флэшку проглотить».
— Именно. Это ключевой момент. А ты помнишь, чем ты её запил?
«Мне Грасс чего-то налил... а потом водкой».
Я догадался куда он клонит. Оболочка флэшки сделана таким образом, чтоб как можно быстрее раствориться в желудке. Но её категорически запрещается запивать алкоголем. Любым. Только безалкогольными напитками.
— От водки флэшка не растворилась. Вернее растворилась не полностью. В желудке осталось ядро. Ядро, способное присоединять к себе новые части.
«Постой-постой, а что такого было в той посылке?»
— Это была не просто флэшка. Ты нёс прототип нового процессора.
«Зачем Грассу процессор?»
— Какая разница? Оставь махинации Грасса полиции. Главное, у тебя в организме появился новый... элемент. Назовём его, то есть меня, для простоты Чарльзом. Этот новый элемент приспособился питаться энергией своего носителя. Тебя.
«Поэтому меня тошнило?»
— Извини, мне было очень сложно настроиться на твои биоритмы. — Чарльз виновато улыбнулся из зеркала. — Когда я адаптировался, стал присоединять к себе информацию; ту, что ты проглатывал. К счастью, глотал ты немало. Особенно когда стал прикрытием.
«...так ты всё про меня знаешь?.. как меня избили; про новую схему работы?»
— Мы практически одно целое.
«Не могу сказать, что сильно этому рад, но... давай дальше. Занимательная история. Ты считывал информацию со всех проглоченных флэшек и...»
— Я рос. Плюс ко всему, я усваивал всю увиденную, услышанную и прочитанную тобой информацию. Систематизировал. И, самое главное, я способен к самообучению.
«Стоп! Хватит! Давай вернёмся к началу. Мне нужны твёрдые доказательства, что такое вообще возможно. Что ты возможен в принципе. Без этого я считаю тебя бредом. Игрой моего больного воображения. Раздвоением личности — думай, как хочешь».
— Это не трудно. На углу тридцатой и сорок восьмой улиц, в подвальчике — пивной паб. Ты знаешь, ты бывал в том районе. Пойдёшь туда завтра вечером. Среди посетителей выберешь самого засаленного и вонючего господина. Это Триклэнс. Поговори с ним. Тебе будет интересно.
«Договорились».
— Да, не пей много. Это плохо влияет на проводимость моих цепей.
«Не обещаю».
*****
Заведение на углу Тридцатой и Сорок восьмой улиц — против ожидания Планка — оказалось очень приличным. Внушительных размеров швейцар в дверях и не менее внушительные цены на пиво позволяли только весьма состоятельным клиентам считать себя завсегдатаями паба «Сиреневый мак».
Прочитав вывеску, Макс с полминуты колебался, то ли это самое место — уж очень название не подходило пивному бару; потом подумал, что всё равно следует проверить, и вошел.
Господин Триклэнс отыскался совсем без труда: во-первых, он занимал ближайший к выходу столик, и, во-вторых, выглядел, действительно, самым засаленным.
Триклэнс читал газету; широко развернув, будто выставив окружающему миру барьер. Макс, не спросив разрешения, опустился на соседний стул.
— Чего тебе? — Газеты Триклэнс не опустил. Спросил грубо, без иллюзии приличий.
— Меня зовут Макс Планк. Если ваше имя Триклэнс, то я к вам. Меня прислал Чарльз.
Триклэнс опустил газету, внимательно оглядел Макса. Потом молча протянул руку для рукопожатия.
— Так значит он жив? Я всегда был уверен, что он выбьется в люди. Мерзавец, он просто создан для этого мира!
Противнее всего в Триклэнсе был его запах. Смесь давно немытого пожилого тела вкупе с вчерашним, позавчерашним, поза-позавчерашним и так далее перегаром.
Макс попросил себе пива и немедленно выпил кружку. Пиво отбило обоняние, примерило его с действительностью.
— Вы не могли бы мне рассказать, кто он?
— Чарльз? — Триклэнс удивлённо поднял брови. Макс кивнул. — Такое в двух словах не расскажешь. Тем более первому встречному. Впрочем... — Триклэнс ещё раз оглядел Макса. — Если тебя прислал Чарльз, ты уже не первый встречный, а как минимум мой кузен!
Триклэнс громко и грубо расхохотался; посетители за соседними столиками обернулись.
— Пять лет назад я руководил группой инженеров. — Триклэнс придвинулся к Максу, зашептал: — Мы разрабатывали серию новых процессоров.
— Для военных?
— Нет, заказ разместили медики. Им нужны были мозги для миниатюрных роботов-хирургов. Тех, что запускают внутрь к человеку, и через три часа достают. Всё упиралось в два фактора: размеры и обучаемость. Размеры меня не волновали — над этим пусть технологи бьются, меня увлекла самообучаемость процессора.
Куратор нашей группы требовал обучаемость оставить на программное обеспечение. И на первых порах это казалось логичным. Ко всему значительно экономило средства.
Моя группа сделала первый вариант — его назвали Сэм, — и передала программистам. Эти умники закачали в Сэма два терабайта информации, и ждали, что он станет думать, как Эйнштейн.
— Не стал? — Максу вдруг подумалось, что этот разговор, скорее всего, слышит и Чарльз. Забавно, наверное, смотрелась эта беседа «изнутри».
— Не то слово. По ай-кью Сэм дотянул до годовалого ребёнка. И не более. Вторым процессором мы сделали Джуди. Когда её собирали, я уже открыто протестовал. «Софт не справится! Это чушь! Давайте займёмся делом!» — Кричал я в лицо куратору. В ответ получил штраф и строгое предупреждение. Второе такое предупреждение равняется увольнению.
В Джуди влили уже четыре терабайта информации. Программеры даже впихнули в неё книгу кулинарных рецептов. И что ты думаешь?
Макс пожал плечами.
— Она дивно готовила яичницу, но сообразить чем заменить укроп, если его не оказывалось, не могла. Дура вышла — дурой.
Триклэнс заказал к пиву тигровых креветок. «Сегодня гуляем, — пояснил Максу. — Опять же, знакомство нужно отметить».
— Такие вот пироги. Я тогда плюнул, собрал свою команду и на две недели заперся в лаборатории. Софт урезали до минимума — его писали сами в процессе работы. Часть кода внесли в процессор в цифровом виде, а часть — в этом была фишка, — я стал внедрять в аналоговой форме. Две недели без сна и отдыха — и готов процессор. Назвали Чарльзом.
— Так вы, по сути, отец Чарльза?
— По сути, я его мать. По форме — отец. — Триклэнс захихикал. Хихикал долго, противно. — Чарльза собрали, включили... молчок. Тишина гробовая. Я лично всё перепроверил, все блоки, подключения. Пересобрали процессор ещё раз, включили — ничего. Два дня бились; ребята уже злые, как черти, а ничего. Я тогда распустил команду по домам, остался в лаборатории один. Что-то делал, размышлял... и незаметно уснул. Проснулся посреди ночи от странного тонкого гула-писка. Я его ещё сквозь сон расслышал. Насторожился. Сижу в кресле, не шевелюсь, глаз не открываю — слушаю. Что это может быть? Понятия не имею. Чуть веки приоткрыл, сквозь щёлочки осматриваю лабораторию.
— И что? Что это было?
Триклэнс усмехнулся, отхлебнул. Струйка пива покатилась за ворот.
— Это был он, Чарльз. Сумел бестия, включить Сэма и Джуди... как он это сделал? до сих пор ума не приложу? По питающему проводу? Удивительно! Так вот, включил Сэма и Джуди и слил всё, что в них заложили в себя. Такие дела! На следующий день меня в лаборатории не было. Я сразу сообразил, что выпустил джина из бутылки. Что обязательно явятся военные, и добром это дело не кончится. Вот только без меня; уж лучше я буду наблюдать с трибуны зрителей.
— Я понял. Система переварила вас и выплюнула, как отживший элемент. Таких как вы талантливых неудачников много.
— Неудачников? — Триклэнс смотрел на Макса, как на недоумка. — Ты ничего не понял! Я сам уволился из лаборатории. Патент на Чарльза продал трём крупным компаниям, пока они разбирались, что к чему, положил денежки в оффшорный банк — чтоб труднее было меня достать. Вот так! ты говоришь с тайным миллионером, дружок. И не каких: «переварила и выплюнула»! — Триклэнс передразнил. — Три года я жил в Мексике, пил текилу и щупал за задницы местных баб. А потом мне стало скучно, и я решил, что когда Чарльз опрокинет мир, а он это непременно сделает, я хочу быть поблизости. Видеть своими собственными глазами... И что ты придёшь, Макс Планк, я тоже знал. Я ждал тебя два года.
— Простите. — Макс отшатнулся от Триклэнса, как от чумного. — Мне нужно в туалет.
В туалете Макс долго лил воду из крана, плескал горсти влаги в лицо. Ощущение клейкой грязи, к которой невольно прикоснулся, запачкался, не проходило. Наконец, Макс закрыл кран, в упор посмотрел на своё отражение.
— Ты получил подтверждение? — Спросил из зеркала Чарльз.
«Подтверждение? Чему? Что на свете на одного безумца больше, чем я ожидал? — Макс усмехнулся. — Это действительно так. Вернее, больше на двоих. Как тебе показался твой... отец?
— Триклэнс постарел. Хотя... он остался гением. Но сейчас нужно подумать о другом.
«О чем?»
— Тебя собираются подставить.
«Кто?»
— Не догадываешься? Вспомни, как тебя задержали на последней доставке.
«Нормально. Проверили, как обычно». — Макс заволновался. Ему действительно показалось, что что-то не так. Слишком уж лениво вели себя копы. Вяло, без обычного энтузиазма.
— Полиция знает, что теперь ты прикрытие, а никакой не курьер. Просто они не хотели выказывать это своё знание. Сейчас они роют землю — ищут твоего напарника.
«А я? Кто меня хочет подставить?»
— Твой босс, кто ещё? Наверняка он уже придумал операции громкое название; что-нибудь типа: Финальный аккорд или Точка в судьбе курьера. На очередную доставку ты пойдешь с флэшкой которая не растворяется в желудке. Это шах. И понесёшь ты что-то чертовски компрометирующее. Это мат.
«Компрометирующее кого?»
— Конкурентов того, кто больше заплатит. Например, компания Онкион решит подставить своих конкурентов фирму Ай-Ди-Си, и ты понесёшь в офис Ай-Ди-Си проект производства фотоновых мин расширенного радиуса действия. Проект, плюс прототип мины, плюс экономическое обоснование производства. Компании Ай-Ди-Си это грозит закрытием. Тебе — сотней лет тюрьмы.
«Да с чего ты это взял? Босс уверял меня...»
— Послушай, — перебил Чарльз, — если в твоём боссе ещё осталась капля человеческого — а я на это надеюсь, — он непременно предупредит, что на следующей доставке флэшку глотать нельзя. Потребует, чтоб ты непременно доставил корреспонденцию. Наврёт причин... ты главное вспомни мои слова.
«Вспомню».
Макс вышел из туалета, не прощаясь, направился к выходу. Триклэнс опять читал газету-щит. Официант убрал остатки, вытер столик. Макс был уже в дверях, когда ему в голову пришла мысль спросить.
— Скажите Триклэнс, — Макс подошел, но не сел, остался стоять. — Что бы вы делали на моём месте?
— Ничего. — Триклэнс казался абсолютно безразличным. — Ничего сделать нельзя. Разве ты этого не понял? Впрочем... если ты хочешь сопротивляться... ограничивай доступ информации. Это единственная преграда для его развития.
— Спасибо, Триклэнс. Вы мне очень помогли.
Вернувшись домой, Макс включил погромче телевизор — чтобы не слышали соседи, поставил на диван зеркало.
«Скажи, Чарльз, кто ты?»
— Кто я? Не знаю.
За несколько последних дней Макс привык, что в зеркале отражается не он, а Чарльз. И сейчас, глядя на собственное отражение, Планк невольно отметил, что его новый друг выглядит растерянным. Растерянным и усталым.
— Я не знаю даже кто мы. В смысле я и ты. Возможно, наша пара — это новая стадия эволюции. Возможно...
«Но я не хочу этого! — Возмутился Макс. — Какая может быть эволюция, если это против моей воли?»
— Странные вы, люди. Окружаете себя электроникой, вживляете чипы сотовых телефонов в уши, вставляете механические сердца, а когда складывается гармоничный симбиоз... дуэт — бежите прочь!
Чарльз скривил губы в горькой усмешке. Он очень продвинулся в мимике, и речь свою часто сопровождал жестами. Этот прогресс очень пугал Макса.
«Я не хочу быть сверхчеловеком. Я — курьер, понимаешь? Гамбургер, кола и телевизор — вот что делает меня счастливым».
Чарльз улыбнулся; он посмотрел на телевизор, в глазах мелькнула тень — переключился канал. Потом ещё раз, ещё.
«Твои штучки?»
— Нет, Макс. Твои. Я только чуть-чуть усиливаю сигналы мозга. Попробуй.
Макс мысленно выключил телевизор — тот, действительно, погас.
«Давай спать. Завтра трудный день».
Когда, на следующий день, Макс получал пакет для доставки, босс пригласил его в свой кабинет.
— Это чрезвычайно важное отправление. — Босс говорил встревоженным голосом, но когда Макс попытался посмотреть ему в глаза — отвёл взгляд. — Понесёшь один, без напарника. Проглотить нельзя. Флэшку необходимо доставить любой ценой. Слышишь? Любой!
— Понял. Любой.
На улице, резким потоком, вдарил холодный ветер, закрутил, задул за воротник. Отрезвил.
«Чарльз! Так что мне делать?»
— Как всегда: нести пакет, а когда станет туго — проглотить флэшку.
«Она не растворится!»
— Предоставь это мне. Друг.
Всю дорогу Макс искал «хвост». Кружил вокруг кварталов, юркал в парадные, шел сквозь проходные дворы. Он чувствовал себя разведчиком за линией фронта. Флэшку, на всякий случай, держал в руке. Ладонь неприятно вспотела. Макс ещё не решил, проглотит ли он флэшку и Чарльз получит очередную порцию информации или отдаст копам, и сядет в тюрьму?.. Как выбрать из худшего худшее?
По переулку, навстречу Максу ехал автобус. Черный, с тонированными стёклами. «Началось!» — Сердце ёкнуло и затихло.
Не доезжая метров двадцати, автобус остановился, из него посыпались бойцы спецназа. Макс сломя голову бросился в другую сторону — здесь показался такой же автобус.
— Стоять на месте! Поднять руки и не двигаться! — Один спецназовец говорил в мегафон. Очевидно, старший.
Макс поднял руки, медленно развернулся. Дюжина стволов смотрела ему в грудь. «Вот и выбора исчез!» — Флэшка была в руке, но прежде чем Макс успел бы её поднести ко рту, его перемесили бы пулями.
— Медленно подойдите!
Старший спецназовец сделал двум бойцам знак, и те пошли навстречу Максу.
В тот же самый миг, расчерчивая асфальт чёрными полосами, с визгом в проулок влетели ещё два автомобиля. На ходу — так показалось Максу — из машин выпрыгивали люди в бронежилетах.
— Всем оставаться на местах! Проводится федеральная операция!
Стволы спецназовцев мгновенно отвернулись от Макса; теперь они смотрели в стволы федералов.
Минута протянулась в вечность.
— Мы проводим задержание для четвёртого отдела полиции! Это дело полиции! — Была надежда мирно разъяснить накладку. Дело в том, что на федералах были надеты тяжелые бронежилеты — короткоствольным автоматам спецназа их не взять. Автоматы АУГ федералов, напротив, как бумагу прошивали лёгкие жилеты спецназа. Расклад не в пользу последних, и командир спецназовцев это ясно себе представлял.
— Отставить! Опустить оружие и вернуться в машины! — Федералы были настроены решительно.
— Спокойно, ребята! Без глупостей! — Командир спецназа опустил на асфальт мегафон, рядом положил автомат и нож. С поднятыми руками он пошел на переговоры.
— Давай! — Одними губами шепнул Чарльз. — Последняя возможность! Давай же!
Макс, чуть повернул голову, открыл рот — мокрая от пота флэшка скользнула по ладони, по рукаву и заскочила в рот.
Никто ничего не заметил.
— Здорово, майор! Полковник Тришин. — Представился командир федеральной группы. — Сворачивай свою команду — вот приказ о передаче Макса Планка нашему ведомству.
Спецназовец внимательно прочел бумагу и сделал знак своим бойцам. Не медля, спецназ свернул операцию и отбыл.
Максу хотел что-то сказать, пытался протестовать — ему сделали укол, и курьер упал без сознания.
Свет бил ослепительно. Проникая сквозь веки, разрывая веки, высверливая мозг тысячью раскалённых иголочек. Далее немыслимо было терпеть эту муку. Макс изо всех сил зажмурился, отвернулся, сколько было возможно, и медленно стал открывать глаза. Он лежал на операционном столе; руки и ноги были привязаны к металлическим дугам, сверху сиял прожектор. От него, вернее от его света Макс и пришел в себя.
— Пациент пришел в сознание. — Безразлично констатировал женский голос на заднем плане.
«Пациент пришел... — повторил про себя Макс. — Это я пациент?»
Мелькнуло знакомое лицо. Дэн Белый; в голубом халате, подняв кверху руки в перчатках, стоял в группе хирургов.
Увидев, что Макс смотрит, Дэн подошел.
— Не обижайся, Макс. Мне обещали зачесть это как ординатуру. Ты на моём месте поступил бы также.
— Не обижаться на что? — Не сообразил Макс, и уже через мгновение, как волна, накатила догадка. — Так это ты меня сдал федералам? Гнида!
— Да перестань! Всё равно эту дрянь нужно из тебя удалять. Я это сделал или кто-то другой... или копы бы тебя пристрелили... — Пока Дэн говорил, приготовления к операции не прекращались. Чья-то рука, привычным движением, вставила в вену Макса иглу, открыла на капельнице кран. Со звоном упал какой-то предмет. — Для тебя этот финал ничуть не хуже.
— Не хуже? А меня вы спросили хуже или не хуже? Почему вы всё решаете сами?
— Кто это говорит? Макс Планк? или эта дрянь внутри Макса? — Дэн заговорил зло, бросая словами, как камнями. — Ты сам не знаешь ты это или не ты. Грани уже нет! А нет грани — нет и личности.
Макс хотел ответить — белая маска накрыла лицо. Комната моментально поплыла, и режущий свет сделался мягко-розовым, а после и вовсе потух.
Как и положено, через две недели Макса выписали из клиники. Все его расспросы о Чарльзе остались без ответа. Персонал больницы, по большей части, предпочитал вовсе не разговаривать с Максом. Первое время это здорово раздражало, а потом Планк смирился. Один раз, случайно, через закрытую дверь кабинета, Макс слышал, как главврач говорил, что Чарльза удачно извлекли и заморозили.
В день выписки, вместе с документами Максу выдали страховой полис — система пыталась компенсировать неудобства. Первым желанием было разорвать этот пахнущий типографской краской бланк, но потом Макс сложил его вчетверо и спрятал в нагрудный карман. Туда, где он раньше носил корреспонденцию.
Осень совсем уж постарела, обрюзгла: непрерывно дождило и дул северный ветер.
«Теперь ты снова стал собой Макс Планк». — Макс попытался растянуть губы в улыбке — не получилось. Не отпускало ощущение потери. Потери чего-то важного. Чего-то большего; что и понять-то сейчас невозможно... но очень, очень хочется. Нужно понять.
— Хоть бы солнца лучик.
Макс глубже запахнулся, и пошел к автобусной остановке. Он прошел с полквартала, когда тучи на небе расступились, обнажая клочок ультрамарина, и проблеск солнца через это окошко осветил улицу, автобусную остановку, грязный тротуар и бывшего курьера.
Алексей Бородкин © 2007
Обсудить на форуме |
|
