|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Зоя Песина © 2007 Будь что будет — Ну что, — сказал Серега. — Поехали.
Я выдохнул. Серега тоже, кажется, не дышал, хоть и произнес свое «поехали» по-гагарински беспечно. Значит, как и я, ждал, размажемся мы в момент старта в пространственно-временном континууме, или так обойдется. Да еще процедура прощания. Та еще процедура, требующая специальной подготовки, которой у нас не было. Нехорошие глазки директора, улыбочка, пожатие, взгляды коллег — у кого-то завистливые, но в основном сочувственные. Непристойно-жадное ожидание приглашенных журналистов, будто собравшихся присутствовать при казни — противно, и жалко, и оторваться не можешь, так отвратительно, но ведь интересно, как это бывает...
Ну черт с ними, журналистами. Не сейчас.
— Успеем за десять минут? — деловито спросил Серега, доставая из-за пазухи плоскую бутылочку. — По-моему, мы заслужили.
Не люблю водку, но все-таки случай был выдающийся. Хватило бы одного взгляда за лобовое стекло — именно так, по мнению фантастов, и должно было выглядеть полное ничто. Интересно, как эту серую муть видит Серега? Ладно, тоже потом. Видеокамеры пусть работают, а нам можно и паузу взять. Я уже протянул руку за стаканом, но тут он добавил изменившимся голосом:
— А это еще что?
На моем дисплее возникло новое окошко, и в нем зачем-то неприятная надпись «Обращение к хрононавтам». Неприятная потому, что вроде бы не время было для обращений. И тут же на весь экран — никакой не президент, а наш старый друг Владимир Яковлевич Чесноков. Проректор института времени по научной работе, обладатель многочисленных степеней, которые я не стану перечислять, наш с Серегой школьный товарищ и в некотором роде коллега. Запись, понятное дело, какие еще могут быть обращения, хоть бы даже и последние.
— Это я, ребята, — сказал с экрана Чесноков. — Во-первых, поздравляю вас. Раз я с вами говорю, значит, вы уже летите. Во-вторых, должен сказать, мне действительно стыдно, что я вас отпустил. Но не очень. Разве не справедливо было дать тебе, Олежка, проверить — а вдруг прав ты, а не я? Несмотря на то, что Вулкан не вернулся. Вот только не вполне уверен, что сумеешь свою дикую теорию реализовать технически...
Естественно, он сказал не «дикую», а другое словечко, но мне было уже не до Чеснокова и его выражений.
— Тормози! — заорал я Сереге. — Тормози! — но тот уже сам колотил по кнопке экстренного торможения.
— Черт! — воззвал он. — Черт! Черт! Олег!
Теперь я сам лупил по клавиатуре, ломая защиту.
— Не дергайтесь, — продолжал Чесноков, скрытый рабочим окном. — Команда аварийного торможения отдана... четыре секунды назад. Мы не зашлем вас слишком далеко. Таким образом, вы достаточно легко дождетесь нас... то есть это мы дождемся вас. Я надеюсь, по крайней мере. Как вы понимаете, это было и в моих интересах — вовремя вас остановить. Еще раз приношу свои извинения...
Я потратил две драгоценных секунды, чтобы отключить этот голос. Экран-индикатор по-прежнему выдавал: «Полет нормальный. Скорость 8,3 лет в минуту». Мы разгонялись. Я ломал защиту, отключая жесткую схему, чтобы переключиться на дублирующую программу. Эти программы напоминали родной Windows, как бронтозавр оленя — такие же интеллектуальные и такие же инертные. Убрать их было непросто, как ящера, растянувшегося после пикника на солнышке поперек автострады. Легче всего попросить Серегу выдрать эту чертову схему, но не на лету же. Но я же не зря почти два месяца ковырялся в них, пусть не в них, а в ущербных копиях. Не знаю, какой я физик, это еще поглядим, но я программист. Вот только время утекало. Почти пять минут по бортовому хронометру, как пять литров крови. И еще столько же, хватило бы и на Сережку. Наконец я откинулся в своем кресле и сжал кулаки, но руки все равно дрожали. Чесноков вдруг продолжил вещать за кадром:
— ...вы также понимаете, надеюсь, почему мне ни к чему были добровольцы, смыслящие в происходящем чуть больше Вулкана. И если бы вы знали, сколько до вас было отказавшихся передвинуться во времени. Посадка уже...
— Убери его, — простонал Серега. До сих пор он не мешал мне ни взглядом, ни вздохом. И я наконец добрался до диспетчера задач и отключил этот бред. Стало тихо, как в вате. Скорость стабилизировалась — десять лет в минуту.
Серега теперь смотрел на меня, а не на дисплей и не в серую муть.
— Я ввел команду остановки, — сказал я ему. — Это как автодозвон.
Чтобы понять друг друга, нам не нужно было даже полуслова. Но он тихо попросил:
— Еще раз.
Я слегка шевельнул плечом и снова ткнул «Enter». И чертова программа откликнулась.
Нас тряхнуло. За окном материализовался лиственный лес.
— С посадкой, — сказал Серега хрипло. — Ну что, будем производить разведку? Или сразу назад?
После Чесноковского напутствия уже ничего не хотелось, кроме как вернуться. Мы хмуро смотрели друг на друга.
— Путешественник должен уметь обуздывать нетерпение, — пробормотал Сергей. Я скосил на него глаза, вложив во взгляд всю иронию, какую мог. И сказал:
— Ну, решай, командир.
Сергей действительно был старшим в нашей команде, по крайней мере формально, и я не упустил случая вернуть ему гнусный вопрос.
— Современники нас проклянут.
— Взаимно.
— Камеры много не зафиксируют. Кто-то разобрал наш институт по кирпичику, пусть его. И деревья успели вырасти, это понятно. Интереснее, что, кажется, поменялся климат. Парк это или лес?
— Интереснее, что будет с нами.
— Ладно, — согласился он. — Эпоху пусть изучают специалисты другого профиля.
Мы снова приготовились к старту.
За истекшие двадцать часов по бортовому времени мы успели убедиться, что дублирующая программа имеет к управлению такое же отношение, как мы к финансовой олигархии Соединенных Штатов. Так что во время полета я сколько угодно мог развлекаться, только это ни на что не влияло. Серега выдрал ту самую прошитую схему из блока управления, а потом мы ее протестировали. Я был готов к любой вложенной в нее пакости, но все выглядело нормально. Торможение в самом деле должно было начаться через две минуты после старта. Только почему-то не началось. И вместо задуманных двадцати-тридцати лет нас отнесло на сто восемнадцать, если верить индикаторам внешнего времени.
А главное, отправиться назад отчего-то не смогли.
Кажется, Серега отошел от шока быстрее меня и насильно оторвал от созерцания формул. Мы немного поспорили на повышенных тонах, опустошили бутылку из драгоценного Серегиного запаса, закусили. В нашем распоряжении был ящик с едой, был кипяток — проявление заботливости Чеснокова. Потом мы разложили кресла. У нас были даже пледы. Наша машинка времени была оборудована как небольшое временное жилище, неплохо защищенное от внешних воздействий среды. Я остановил приступ злости, готовой пуститься по второму кругу. Улегся и закутался в плед, не столько мечтая заснуть, сколько решив дать отдохнуть телу. И проснулся — с обязательной в таких случаях наивной надеждой, что все случившееся — просто сон.
Я резко сел. Серега сидел, подняв спинку кресла, вытянув по-прежнему укрытые пледом ноги, и задумчиво любовался пейзажем за лобовым стеклом.
— Вот теперь мы можем удовлетворить любопытство и узнать, лес это или парк, — съязвил я.
— Надо позавтракать, — сказал Сергей, не реагируя на мое ехидство. И пошел в хвостовую часть. Я встал и помог ему копаться в ящиках. Мы молча открыли банку консервированных языков, огурчики, выпили кофе.
— Ну, пошли, — сказал Серега, как о давно решенном. Я не возражал. Не сидеть же тут всю оставшуюся жизнь.
Мы вылезли и оглянулись на нашу машину, она блестела новой поверхностью — а я невольно ждал вековой ржавчины. Красивый синий цилиндр с окошками обзора впереди.
Я не буду рассказывать, как мы выбирали направление. Лесок был типично украинский: то, что там называют лесом, обычно лишь полоса растительности шириной метров сто, вытянутая вдоль речки. Мы дошли места, где полоса сужалась, и то, что мы увидели, явно было городской окраиной. Только не было между кварталами привычных проездов, только промежутки между домами — поуже и пошире. Мы выбрали пошире и вошли в город.
Стены домов чередовались с заборами, по бокам шли газончики, в середине шла дорожка, шириной с пешеходный тротуар. Деревья росли за заборами, ничего напоминающего автомобили не было вовсе, тротуар вел вперед и вперед ровной расщелиной.
— И долго мы так будем идти? — спросил я наконец.
— А что ты предлагаешь? Сразу познакомиться с цивилизацией?
— Ну, когда-то нужно.
— Может, приобщимся ее благ?
— А деньги? — хмыкнул я. — Должен сказать, никогда не верил в коммунистические утопии.
Серега на минуту задумался и решительно отправился к двери под вывеской.
— Серега!
— Чего ты? — усмехнулся он. — Здесь написано «Все для всех». Надо же с чего-то начинать. А ты подожди, не будем сразу их пугать. Правда, подожди! Прикроешь.
Я не понял, как я буду его прикрывать, но не потащился за ним, раз он так хочет. Все равно я отлично видел его в огромное окно, он разговаривал с продавцом, потом пошел к выходу. Вид у него был не триумфальный, но достаточно спокойный.
— Ну что?
Он помахал прямоугольничком из желтого металла.
— Монета?
— Карточка. Что-то недалеко они от нас ушли.
— А что ты загнал?
— Часики. Предлагал мобильник, но такой утиль не котируется.
— Ну, давай приобщаться?
— А где?
Мы шли, пытаясь ориентироваться по вывескам, но остановил нас запах. Запах свежей выпечки.
— Еда тут человеческая, уже хорошо, — сказал я. — Зайдем?
Мы зашли. В нашем приключении был сильный привкус нереального. Мы как будто просто играли, так все казалось несерьезно.
— Коктейль?
— А он с градусами?
— Простите? — не понял бармен. — Горячий?
— Градусы. Ну, крепость.
Бармен кивнул и вытащил бутылку темного стекла с изображением замка на этикетке и подписью «Северния крепость». Взглянул на Серегу вопросительно.
— Пойдет, — согласился тот. Бармен приложил карточку к окошку в стойке и спокойно вернул. Пока все шло хорошо, если вообще можно так сказать.
Если не считать сленговых словечек, за сто лет язык изменился не так уж сильно. Во всяком случае нас понимали и не били кружками по голове. Позднее мне резали слух слова наподобие «Докторша» или «дизайнерка», употреблявшиеся не в просторечии, а вполне официально, и еще сильно раздражала манера населения говорить «вычислитель» вместо «компьютер». Ладно еще не «арифмометр». Но я довольно быстро привык. Дальше я не стану мучить вас чужими выражениями, просто буду рассказывать на родном языке.
— Хватит формул, Шурик, — сказал кто-то рядом с нашим столиком .
— Какие формулы? Полегче тут, — вмешался бармен. — Кстати, в этот час патрули любят ходить.
— Я уже свое отсидел, — сипло ответил тот, кого назвали Шуриком — мужчина с косматой головой и бородой. И без спросу уселся за наш с Серегой столик. — Два года хоть кому хватит.
— Смотри-ка, твой коллега, — отметил Сергей. — О, у меня же монетки есть. Вдруг тут нумизматика в моде? Пойду узнаю в том магазинчике, продавец там колоритный.
— Успеешь их загнать, — возразил я. Мне было неспокойно.
— Я просто узнаю. Тут два дома всего.
Мне стало не по себе, когда я остался один. Я хотел уже пойти за Серегой, но не успел.
— Добрый вечер, господа, — раздалось от входа. — Просим вас, во избежание суматохи, оставаться на ваших местах в течение нескольких минут, пока мы не закончим формальности. Заранее благодарим всех.
— Накаркали, — буркнул Шурик.
Три девушки в светлых безрукавых блузочках стояли у входной двери. Так приветливо — официально могла бы говорить стюардесса или секретарша, мне только не понравилось, как скривился мой сосед по столику. Я насторожился.
— Кто это?
— Полиция, конечно. Лучше не дергайся, — предостерег меня Шурик. А девушки уже шли, улыбаясь, между столиками, подносили что-то каждому к плечу, кивали, мило благодарили. — Второго предупреждения не будет. Как влупят парализатором. Или ты что, не под контролем? — он оглядел меня с любопытством. — В таком случае я бы на твоем месте рискнул. Через служебные помещения. Там тоже должны караулить, но тебе что терять....
Ой, как это было скверно. Как в «звездных войнах», только противнее. А какой из меня супергерой? Сейчас проверим.
— Бармэн! — заорал я. — А еще есть? — вставая, я ухватился за скатерть, чтоб поехала посуда на столе, скатерть оказалась скользкой, и я очень натурально стукнулся грудью о столик, встал и поплелся к стойке. В ответ на оклик «Мужчина, стоять!» скакнул через стойку, поближе к двери во внутренние помещения...
Так я оказался в коррекционном центре. Вопреки описаниям фантастов, парализатор не просто отключал тело. Очнулся я, с головной болью и сухостью во рту, уже в этой комфортабельной тюрьме. Не люкс, но все необходимое в тюрьме было, и в установленные часы можно было выходить для общения с прочими заключенными. Большую часть времени я проводил, выполняя тесты — отвечал на бесконечные вопросы, сидя перед голографическим монитором, время от времени на меня напяливали шлем, и через какое-то время я приходил в себя, как после наркоза — это было особенно неприятно. Я не буянил, не пытался проломить голову стулом часто навещавшей меня медсестре и не объявлял голодовок. Я человек по природе мирный, и в моем положении было вполне разумно выждать и осмотреться. Про то, откуда я, предпочел не говорить, как мог занимаясь казуистикой, но все мои хитрости оказались детскими: в очередной анкете я нашел десяток вопросов о моем родном времени. Очевидно, во время процедуры со шлемом мою память с легкостью обследовали. Теперь я отвечал на бесконечные вопросы той самой неприятной медсестре. Об общественном устройстве двадцать первого века, о своих дальних и близких родственниках, о болезнях, перенесенных в детстве. На третий день я не выдержал и спросил ее о причинах отсутствия любопытства к путешественнику во времени. Физика времени запрещена, был сухой ответ, а известные истории эксперименты были неудачными. Стало быть, я считаюсь обычным сумасшедшим?
— Я смогу ответить, когда закончу тестировать вашу психику.
Логично. Больше я этот вопрос не поднимал. С тоскливой однообразностью тянулись дни, я много спал и выходил из комнаты только для короткого медицинского обследования, редко встречался с соседями по заключению. В довершение ко всему я стал замечать, что боюсь надевать шлем. Этакое остренькое разнообразие скуки и уныния. Моя медсестра тоже заметила этот страх, и я впервые заметил что-то живое в ее отношении ко мне, когда однажды она предупредила:
— Сегодня последняя процедура.
Я изобразил кривую улыбку и позволил напялить колпак.
Процедуры действительно прекратились, и через пару дней я уже не так тупо воспринимал происходящее, зато усилилась тоска от заключения в четырех стенах. По крайней мере, теперь я мог читать, но читать, что попало, психам явно не позволялось. И все-таки я читал, что мог — краткий курс истории, лекции об устройстве общества, кодекс гражданина федерации. О пандемии 2063 года с дурацким названием Y-штамм и превращении уцелевшего мужского населения из живых людей в генофонд, о шоковом значении эпохи матриархата, о торжестве мира, восстановлении экобаланса — разумеется, не без слащавых комментариев, полных восторженного присюсюкивания. Помню одну фразу, почему-то именно она вывела меня из состояния тупого оцепенения. Там говорилось: «Обеспечение жизненного пространства — основная функция мужской особи. Фактически мужчина, штурмующий дальний космос, равен коту, помечающему свой участок». Насколько я успел узнать, ни дальний, ни ближний космос давно никто не штурмовал. Дальше еще шли разглагольствования о том, что любое животное, самое воинственное, не наносит вреда своему виду в целом, а человек... и потому... дальше я не мог читать. Я остолбенел, как предмет, который кот использует для обозначения границы участка.
— Вы шокированы тем, что законы социального развития — частный случая законов биологических? — произнесла медсестра. А я и не заметил, что она стоит у меня за спиной. — Мы в родстве со всем живым. Что в этом плохого?
— Разумеется, это прекрасно, и я счастлив, — я развернулся и уставился ей прямо в глаза. Кажется, во мне что-то оживало.
— Ваш ужин подан, ешьте, а то придется подогревать.
— Ну уж нет, — заявил я. — От еды я тупею, а мы еще не начинали полемику.
— Я попробую добиться снижения количества транквилизаторов. Теперь, когда профилактический курс закончен...
— Да, попросите моего лечащего врача, — сказал я автоматически.
— Я и есть ваш лечащий врач.
Отчего я счел ее медсестрой, оттого, что она сама по утрам налепляла на меня датчики, снимающие параметры тела? Но мне было сейчас не до своих стереотипов.
— Не помню, чтобы я принимал транквилизаторы.
Она молчала, уставившись на поднос в нише лифта раздачи. Во мне что-то перевернулось — должно быть, все завтраки, обеды, полдники и ужины, наполненные средствами, которые действительно делали меня равным животному. Я ринулся к санузлу, успев все же прихватить с собой тарелки, и уж их-то содержимое я действительно с удовольствием спустил в унитаз. С условным облегчением вернулся назад и резко спросил:
— Когда меня выпустят отсюда?
— Возьмите, — сказала она, кладя передо мной апельсин и бутерброд в прозрачной обертке. — Это мое, из дому.
— Отвечайте! — потребовал я. — Я опасен для общества?
— Будь вы опасны, к вам применили бы не просто профилактический общий курс, — она принялась объяснять, что уровень агрессии и другие важные параметры у меня в норме, но я неадекватен, и мне предстоит реабилитация. При этом неважно, псих я или пришелец из прошлого. Короче говоря, я застрял в центре на неопределенный срок, ведь у меня нет родственников для опеки. Я выслушал, кажется, спокойно, и молча ушел до утра в свой отгороженный спальный закуток.
Следующие несколько дней я посвятил тому, чтобы убедиться, что сбежать из центра немыслимо. Я убедился в упрямстве дверей и непробиваемости стекол, общался с соседями, чтобы вытянуть из них что-нибудь, и понемногу переходил от угрюмости к бешенству. Полуголодное состояние тоже сказывалось на состоянии психики. Моей медсестре-врачу доставалось от меня, иначе как язвительным тоном мы теперь не разговаривали.
— Вы опять не завтракали? — вопрошала она, заглядывая ко мне с утра. — Вы удивительно разборчивы. Можно подумать, вы не ели отравленных продуктов в своем двадцать первом веке.
— Во что вы сами не верите, — парировал я.
— Отчего же, — говорила она рассеянно. — Результаты тестов не противоречат тому, что вы оттуда. У вас там все мужчины такие упрямые?
— И до матриархата еще не додумались, — ехидно говорил я.
— Разве мужчины не любят, когда за них решают бытовые проблемы?
Перепалки так же скучно описывать, как и мою тоску. Однажды я спросил:
— Отчего вы торчите тут по вечерам? Вас никто не ждет дома?
— Нет, — ответила она, я вместо очередной шпильки спросил почему-то:
— Как вас зовут?
— Наталья Коростылева, — сказала она и ушла. А на следующий день сказала мне:
— Через три дня вас переводят в другой корпус.
Не было надежды, что другой корпус хуже охраняется, я хмуро рассматривал ее зеленый, как трава, халатик и представлял себя в роли Эдмона Дантеса.
— Вы бы хотели принять мою опеку? Если станете моим мужем, сюда будете приходить раз в полгода для короткого освидетельствования.
— Зачем вам это? — спросил я мрачно.
— Я хочу ребенка. С вашей помощью это будет проще. Нет, не то, что вы подумали. Недавно введена льгота на усыновление для семейных пар.
Ага, государство стремится подчеркнуть равноправие мужчин, подумал я, приходя в себя, и спросил:
— Естественно не получается?
— Ну естественно, не получается, иначе мне не пришло бы в голову заводить мужа. Подумаете до завтра?
— Я и так последнее время слишком задумчивый, — ответил я.
Вот так мы заключили соглашение. Я мог быть реабилитирован года через два, если освою за это время базовый учебный курс и сдам нужные экзамены, а льготная очередь на детей должна была за это время достаточно продвинуться, чтоб нам, то есть Наталье, дали ребенка. С рождаемостью у них тут было неважно. А если дадут ребенка, объяснила она мне, то уже не отберут.
Формальности заняли немного времени, мое участие свелось к подписи, поставленной в присутствии двух чиновниц, и уже через день утром я считался свободным. Наташа тактично предложила подождать, пока у нее кончится рабочий день, и я так же тактично отказался. Она согласилась: лет-извозчик легко доставит по адресу. И вот я снаружи, у дверей центра.
Свежий ветер. Одиночество. Вызывающие острую тоску покрасневшие за месяц кисти рябин, кое-где торчащие из-за высоких заборов. Очень чужой город. Свобода идти в любом направлении. Черт возьми, да любому нормальному человеку, месяц проторчавшему в таком месте, нужна реабилитация!
Я справился с собой, купив пирожков в уличном автомате, он управлялся очень просто. Ни за что не пошел бы сейчас в кафе, несмотря на всаженный в плечо микрочип — свидетельство благонадежности. Немного дольше препирался с лет-извозчиком, тот запрашивал адрес, но я потребовал карту города и выбрал точку на восточной окраине у реки. Мне показалось, я узнаю улицу, я отпустил лет и углубился в лес. Я блуждал там часа два, ходил кругами и уже представил себя заблудившимся окончательно, когда, съехав со склона по скользким листьям, оказался прямо перед машиной. Лежала себе, как консервная банка на боку, слегка присыпанная пожелтевшими за это время листочками, казалось, ее давно не трогали, и был очень небольшой шанс найти здесь Сергея, но он был тут. Преспокойно дрых, завернувшись в плед, и спросонок даже не слишком мне удивился, когда я стукнул по стеклу. Он спокойно открыл люк, чтобы впустить меня, я полез внутрь, и тут запел мобильник, который мне дала Наташа. Наташа сообщала, что уже дома. Я сказал, что еще погуляю, она не возразила — я оценил.
— Вот видишь. Я теперь женатый человек, — сказал я, сжимая руку.
— Да еще и со статусом благонадежности?
— Статус у меня ограниченный.
— Все равно, у меня вот никакого. Да, обставил ты меня по всем пунктам. Ну, привет. Я боялся, что у тебя с головой плохо, наслушался всякого про эти центры.
Мы сидели рядом, — мне с трудом верилось, что это наяву. Пили кофе из остатков нашего запаса, — я заметил, что у Сереги остались только мерзкие супчики «Maggi»: не забыть бы пополнить запас. И говорили.
— Я нашел работу, — сообщил Серега. — Неподалеку здесь, в диких кварталах. Мы с тобой еще удачно высадились.
— Куда удачнее, — подтвердил я ехидно. — Разве что дальше еще хуже.
— Как только нынешние мужики терпят такое положение вещей?
Когда вспоминал центр — мне казалось, я понимаю, как. Всех способных возмутиться здесь наверняка вылавливали еще в детском возрасте, и страшно подумать, что с ними делали, если то, что делали со мной, было лишь общей профилактикой. Только Серега, похоже, и сам был уже в курсе. Но мне сейчас не хотелось ругать теток с ним на пару — сказывались последствия недавней обработки.
— А что за работа? — спросил я.
— В публичном доме.
— Кем? — удивился я, тут же понял, кем, и совсем обалдел.
— Мне другой не найти. Ты вот можешь устроиться, но не жди, что тебе много предложат без здешнего базового образования.
— Может, и ничего, — сказал я неловко.
Разговор смялся. Мы договорились перезваниваться почаще, и скоро лет-извозчик, попросту автотакси, привезло меня к небольшому дому, напомнившему мне арабские здания плоской огороженной крышей — там была посадочная площадка. В этом доме единолично жила Наталья Коростелева.
Когда я выполз утром из своей спальни, Наташка уже потягивала свой любимый кофе — противный запах разливался по всей квартире. Когда я вспоминал, что нормального растворимого кофе мне уже не попить, мне становилось муторно. Загадочное свойство человеческой натуры — казалось бы, я лишился гораздо большего, чем кофе, а переживаю из-за пустяка.
— Ты суп любишь? — спросила она, высматривая меня из-за своего голографического монитора. Бесконечные голограммы тоже наводили на меня тоску.
— Люблю, — согласился я.
— В еде не-приве-редлив, — сказала она по слогам, так что я даже вздрогнул — что она там опять на меня заводит? Я демонстративно прошел сквозь компьютер и оглянулся через плечо, но Наташка просто выбирала завтрак из меню центральной доставки — видно, решила сегодня не довольствоваться своим гадким кофе.
— Общепитом обходитесь, — сказал я. Вообще я действительно непривередлив в еде, но сегодня на меня нашел особенно вредный стих. Накануне вечером мы опять спорили на тему «Так вам, мужикам, и надо». — Не надоедает однообразие? А жареная картошка у них есть?
— Угу, — сказала Наташка. — Не надоедает, нет никакого однообразия. Сегодня нет. Яичницу хочешь?
— Не хочу, — сказал я. — Ее там у вас жарят неправильно. Надо на подсолнечном масле с запахом семечек, размазать белок по сковородке потоньше, и не в коем случае не пережаривать.
— Можешь сам поджарить, — покладисто согласилась Наташка. — И вообще я не возражаю, если ты займешься обедом. И ужином. И уборкой. Мужчины любят чистоту.
— Я?
— Конечно, ты, — рассеянно сказала она, — кажется, уже слушала какие-то новости. — В конце концов, мужчины испокон веков занимались хозяйством.
— Испокон веков?!
— Да что ты раздражаешься! — удивилась она. — Не хочешь — не надо, я и центральной доставкой обойдусь.
И вся забота о своем мужчине. Хотя запеканка, которую она достала из приемника, оказалась очень вкусной. Тонко нарезанное мясо, сыр и еще что-то, я не разбирал. Наташка все еще что-то слушала. Я хотел попросить сделать звук из направленного обычным, но не стал. Наташка все сидела, болтала ногой в такт слышимому ей одной и наконец поднялась, собираясь уходить.
— Ладно, — сказала она. — Я сегодня поздно. А ты что будешь делать? Учиться не надумал?
Терпеть не могу, когда на меня оказывают давление.
— Ясно, — сказала она. — Пойдешь куда-нибудь?
— В мужской клуб, — сказал я, хотя ни о чем таком не думал.
— В легальный? — поинтересовалась она, водя над лицом маленьким тюбиком. Не крем и не помада, массажер — они здесь не красились.
— Поглядим.
— Прелестно, — оценила она. — Если вляпаешься в неприятности, дай знать. Смешные вы, мужики, все-таки. Гордиться тем, что у вас есть... что вы родились мужиками. Ей-богу, ни одной женщине такое бы в голову не пришло.
И она исчезла раньше, чем я успел хоть как-то отреагировать на последнюю сентенцию. Как сидел за столом, дожевывая запеканку, так и сидел. Созерцал беспорядок на столе, убирать который безусловно предназначалось мне. Убирать я ничего не стал, сел у монитора, который Наташка тоже не потрудилась свернуть, послушал новости, поискал по магазинам какой-нибудь приемлемый костюм . Тут же непоследовательно решил плюнуть пока на свитера и свой вид. Потом у меня появилась мысль проверить, продают ли у них еще недезодорированное подсолнечное масло, но я ее прогнал. Тут я понял, что долго не выдержу без дела, но об этом пока тоже не стал думать, зато, думая на тему работы, вспомнил Серегу и что я три дня его не видел. Правильно, зайду к нему сегодня, но позже — он скорей всего еще отсыпается.
Кстати, тот клуб, где он работает, и правда нелегальный.
И я отправился в «дикие кварталы».
— Ну ты как? — спросил Сергей. Мы сидели у окна в его комнате, я в одном кресле, он — в другом. Серега курил. Я не помнил, чтобы раньше он курил при мне.
— Ну... ничего.
Я рассказал, как подыскивал себе подходящую одежду и мне предложили рубашку с кружевным жабо, перламутрово-зеленый камзол и бриджи, как потом заходил в школу, рассказал про тест по математике, где мне первым делом предложили сложить мелодию и стихи. В ответ на мой протест, что математику я уже изучал, девушка заявила: как можно изучать математику, не зная законов ритма. Почему все-таки тетки такие формалистки? Я старался выдержать самый юмористический тон, на какой был способен. Серега старательно улыбался в нужных местах. Наконец я спросил:
— Ну, а ты?
— Не так плохо, — сказал он хмуро. — Чисто. При выборе мое мнение учитывают, садистических приемов не применяют, стимуляторов не колют. Отдыхать не мешают. — Он посмотрел на меня мрачновато и испытующе, снова опустил глаза. И добавил:
— Олежка, я понимаю, что дальше может быть только хуже. Чем меньше мы будем соответствовать времени, тем кислее нам там будет. Но все же, чем вот такая жизнь... может, уж лучше даже никакой. Я бы рискнул.
Он нервно, с избыточной силой ткнул окурок в пепельницу, не поднимая глаз.
— Я понимаю, — выдавил я. Что тут не понять. Но и лететь дальше...
Я уже свыкся с мыслью, что надо приживаться здесь. Но у меня все стало устраиваться, а вот если Серега попадется при облаве, может и не отделаться так легко. Но и мне остаться здесь без него — как без последней надежды.
— Может быть, подождешь немного? — спросил я жалко. На несколько секунд мы встретились-таки глазами.
— Конечно, — согласился он. — Но ты все-таки решай не слишком долго.
Наташа в самом деле вернулась поздно. Я слышал, как она убирала в посудомойку грязные стаканы, к которым я из зловредности так и не притронулся, потом вроде бы ужинала. Я сидел в своей комнате, уткнувшись в монитор, и в очередной раз злился, что вся информация по физике закрыта. Мне вспомнились мои книги в потертых обложках на полках от пола до потолка, я много бы дал за возможность завалиться на диван со старой доброй «Квантовой теорией поля» и забыть, где я. Наталья вошла ко мне и бросила на стол передо мной кусочек металла.
— Что это?
— Доступ. Чтобы ты не страдал без своей физики.
— У тебя? Откуда? — я спохватился, что ничего не знаю о своей жене.
— Мой университетский приятель, вроде тебя, не может часу прожить, чтоб не порыться в справочниках. Ничего, у него еще есть. А у тебя голова и так набита недозволенными знаниями, только тупые стандартные тесты это не засекают.
Зато врач не может не засечь. Во мне что-то разжималось — впервые с момента старта.
— А ты какой факультет кончила?
— Психобиология.
— После него непременно надо работать в центре? — спросил я.
— Я в центре всего полгода, стажируюсь. Наверно, уйду.
— Скажи еще: из-за меня.
— Из-за кого же еще?
Я задумчиво рассматривал ее. Дома она не носила никаких халатов и вовсе не казалась похожей на несимпатичную медсестру. Я подумал, что и в своем времени встречал немало таких женщин, самодостаточных, уверенных в себе, деловых женщин с одиночеством в глубине взгляда.
Дождь, зарядивший под вечер, уже не нагонял уныние, он подчеркивал уют теплой комнаты. Все вдруг показалось простым: мужчина и женщина, и больше никого рядом, как бывало всегда, еще на заре цивилизации...
— Иди ко мне, — позвал я, и вдруг вспомнил полицейских в легких блузках, как будто и Наталья сейчас сделает что-нибудь ужасное: возьмет и вызовет патруль, чтоб не зарывался.
Наташа подошла и обняла меня.
Утром меня звонком разбудил Серега и сказал:
— Висят на хвосте. Придется мне прямо сейчас, прости.
— Я...
— Ты не успеешь, прости, — оборвал он, хотя я имел в виду совсем другое: намеревался спрятать его в Наташкином доме, пусть она говорит что хочет. — Ты ведь хотел остаться? Честно говоря, у меня не больше пяти минут.
— Так какого черта! — заорал я. Ты...в общем, счастливо.
Через пятнадцать минут я стоял на месте, где была наша машина, тупо рассматривая примятый папоротник. Не помня как, вернулся домой и до вечера пролежал на кровати, глядя в потолок, пока Наталья не спросила, что стряслось.
— Мой друг улетел в будущее, — ответил я. — Теперь я никогда не покажу тебе машину, и тебе придется думать, что я все сочинил.
— Никогда я так не думала, — заявила она.
Я не возражал. Можно верить и в чудо, у каждого должна быть сказка в душе.
— А как у тебя дела? — спросил я, меняя тему. — Нужно сходить с тобой? Я костюм купил.
— Я уже записалась, — сказала Наташа. — Только очередь длинней, чем я рассчитывала.
— Ну, ничего, подойдет очередь. И я помогу, чем смогу.
— Конечно.
В тот день мне предложили работу: присматривать за детишками детсадовского возраста во время прогулок. Это было еще лучшее из всего, что мне предлагали. Проклятая страна, где кибертехника вытеснила даже дворников. И хотя я последнее время вроде как притерпелся, и с Наташкой уже почти не цапался, ходил в дурацкую школу и старался поскорее пройти программу, но тут на меня снова все навалилось. Так отчетливо-резко я увидел, как далеко и бесповоротно оторван от всего, что я любил. Сегодня мне особенно уродливыми казались здания центра — красивые издали и грубые вблизи, как детская поделка из пластилина, а улицы окраин выглядели как узкие ущелья, откуда нет выхода. Я остановился, осознав, что, вспомнив Серегу, машинально иду в сторону ставшей почти родной окраины. Кажется, это была именно та улица, по которой мы впервые вошли в этот город, пройдя еще немного, я увидел и закусочную, подумал и зашел, уже не считаясь с неприятными воспоминаниями. Заказал, как тогда, «Северную крепость», пил и рассеянно глазел на толпу сквозь сгущающийся дым, точно не табачный.
— Ну да, выходит 666, я сколько раз считал! И глаз, глаз в середине вырисовывается. Я говорю — Люцифер... — произнес кто-то рядом со мной, и за мой столик размашисто уселся мужчина с сивой бородой и шевелюрой.
— Ладно тебе, — ответил ему бармен. — Давай лучше выпей.
— Да он уже. Что, Рязанов, выиграл? — крикнул кто-то издали. Рязанов кивнул с довольным видом. Я узнал его — это он в день нашего появления здесь говорил, что отсидел два года.
— Не желаете, сударь, систему предсказания лотерейных выигрышей? — спросил он, пристально уставясь на меня. — Беспроигрышная.
— Так уж и беспроигрышная, — поддел тот же голос.
— Беспроигрышная, — подтвердил невозмутимый Рязанов, он же Шурик. От него несло водкой. — Я тебя знаю, — неожиданно заявил он мне, разглядывая меня хитроватыми опухшими глазами. — Ты друг Сергея. Ну, того чудика, который мне доказывал, что двигаться во времени можно в одну сторону. Обратно, мол, законам природы противоречит. На старика Лоренца ссылался. Я чуть не умер.
Видно, Серега совсем пал духом, раз так говорил, подумал я равнодушно.
— Не бывает путешествий во времени. Это доказано, — сказали справа.
— Бывает, — солидно ответил Рязанов. — Вот он знает. Он все знает. Я тогда не успел ему доказать. Ничего, теперь отдам расчеты. Запишу вот только.
— Ты бы болтал поменьше, — опять сказал мужчина справа от меня.
— Кому отдашь? — спросил я безразлично.
— Сергею, конечно. Вернулся сегодня твой дружок. Видел я его.
Пора домой, решил я.
— Тебя искал, кстати. Ты что, связник поменял?
Мобильник я действительно сменил. И, как ни пьян был этот странноватый Рязанов, но Серега действительно мог остановить полет! Хотя прошло всего два месяца...Но раз уж я все равно не успокоюсь, пока не проверю, лучше сделать это сразу.
— Куда ты! — пытался остановить меня Рязанов. — Никуда твой Серега не денется. Небось к ночи в машину вернется. Хорошая машинка, я видел.
— Мне пора, — сдержанно ответил я.
— А хочешь, тебе отдам расчеты? Думаешь, я просто больной, да? Конечно, я больной. Посидел бы с мое, тоже стал таким. А до того, как прокололся, знаешь, где я работал?
Я просто отвернулся и пошел, куда мне надо.
— Да неужели тебе неинтересно, отчего вы сразу затормозить не могли? Это еще семьдесят лет назад, до бабской революции, экспериментировали с нуль-связью. И так с пространством-временем поиграли, что теперь только в особых точках тормознуть можно, — бубнил он за спиной. Я уже вышел на открытое место.
— Серега говорил, вам обратно хочется, не отставал мужик.
Я повернулся и сказал уже совсем невежливо:
— Что тебе нужно?
— Да посмотри только!
Он немедленно уселся прямо на траву и достал откуда-то портативный «вычислитель». Видно, я еще не разозлился как следует, раз поддался соблазну взглянуть, куда он там влезает. Такая идиллическая получилась картинка — человек с компьютером на опушке леса, и еще один заглядывает через плечо.
— Успеем, — бормотал Рязанов. — Должны успеть.
Потом он обстоятельно засунул комп во внутренний карман мятой куртки и заявил:
— Ну ладно, а теперь самое время смываться.
— Куда? — устало спросил я.
— К твоему Сергею, разумеется. Сейчас тут будет полиция, «собака» моментально выделит наш запах, они же локализуют место с точностью до тридцати метров. Через двадцать минут уже сверятся с нашими генными картами. Ты ведь на учете?
— Какого черта! — до меня еще не вполне дошло. — Ты не мог залезть в реку?
— Очень хочется с вами, а другого случая может не быть, — миролюбиво объяснил Шурик.
— Ты в самом деле больной.
— Разве я отказывался? — удивился он.
Больше всего мне хотелось заехать ему по широкой ухмыляющейся роже, но он уже отвернулся и резво бросился в лес. Я не стал за ним гнаться, сел, привалившись спиной к дереву, и связался с Наташкой.
— Я прокололся, — сообщил я, коротко объяснил — как и добавил: вали на меня все, что можно, поняла?
— Поняла, — сказала она. — Олежка, вызывай лет... нет, не пойдет. Ладно, я сейчас буду.
— Ты классная девчонка, — сказал я. — Жалко, что у нас не вышло с усыновлением.
— Эту проблему мы уже решили без усыновления, — торопливо ответила она. — Слушай, ты не стой там, уходи, но не отключайся, я тебя найду по пеленгу.
— Как это решили? — не понял я.
— Просто решили. Почему мужикам все нужно объяснять по два раза? Не отключайся, я уже на крыше.
— Наташка, спасибо, — сказал я, сорвал с уха крошечную клипсу и зашвырнул в кусты, будто мобильник и выключенный мог дать сигнал.
— Твоя девушка? — произнес Рязанов прямо над моим ухом. — Если все будет гладко, навестишь ее по дороге обратно, домой.
Я представлял, как общаюсь с правнуками, а потом возвращаюсь знакомиться с сыном, и хихиканье подступало к горлу.
— Это правда очень мило, но нам пора, — занудливо повторил Рязанов, но когда я увидел сквозь просвет в деревьях два силуэта полицейских машин, я тоже вскочил и помчался с ним наперегонки. Инстинкт самосохранения брал свое, и только. Однако, съехав по очередному склону, я буквально столкнулся с Серегой. Честное слово, он был тут!
— Это ты? — сказал я, пытаясь отдышаться и лупя его от избытка чувств по плечу.
— Конечно. Как только нажал «Старт», меня как резануло: что я делаю. Хорошо, что на этот раз торможение сразу сработало.
— Нам пора, — не отставал Рязанов.
— Как? Опять? — спросил Серега голосом волка из мультика, который мы видели в детстве.
— Слушай, а зачем он нам? — спросил я Серегу.
— Вы без меня в формулах не разберетесь.
— Неужели? Серега, а давай рискнем, ну его к бабам! И будь что будет.
— Что я тебе сделал-то? — удивился Рязанов, влезая в люк следом за мной. — Ребята, не бросайте меня. Не могут бабы долго власть удерживать, только я могу до этого светлого момента и не дожить! А посмотреть так хочется.
— Светлый оптимист, — хмыкнул Серега. — А если там конец света?
— Тогда поедем дальше до зарождения новой цивилизации, будем охотиться на мамонтов и драться с кроманьонцами. Очень даже неплохое занятие.
— Все лучше, чем сидеть в этом отстойнике, — согласился Серега, задраивая люк.
Зоя Песина © 2007
Обсудить на форуме |
|
