|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2007 Юрий Манов © 2007 Никитка и Тина
Никита подошел к самым перилам своей вышки, еще раз приложил бинокль к глазам, посмотрел на дорогу и тяжело вздохнул. Нет, не видно. А ведь уже полвторого, их еще обедом кормить. Не случилось ли чего?
Он глянул на часы, потом в бинокль на дорогу и снова тяжело вздохнул. Нет, пока не видно
Никита нервничал, потому что твердо знал — он встретит ее сегодня. Да, именно сегодня непременно должна появиться она, его первая и последняя любовь. В их роду всегда так было, мужчины влюблялись раз и навсегда, до самой смерти, хотя соблазнов, если честно, хватало — в Никиткином роду по мужской линии все, как один, красавцы — крупные, сильные, красивые. Да и сам он... Вон, девки с первой смены проходу не давали красавцу — плавруку, во время ночных лагерных дискотек чуть ли не прятаться от них приходилось.
Никитка согнул руку в локте, глянул на свой бицепс. Есть на что посмотреть, да и загар ему очень к лицу.
— Эй, Однолюб! — крикнул кто-то снизу, — пойдешь новеньких встречать?
Никитка оставил бинокль в покое, глянул вниз. Ну конечно, неразлучная лагерная троица: экспедитор, физрук и шофер лагерной «Газели». Еще трезвые, но это ненадолго, максимум — до вечера. А как же, аванс недавно выдали, опять же заезд смены — новая партия «невест»!
— Приду, но чуть позже, — чуть помедлив, пообещал Никитка.
— Да ладно, братан, пошли, девок позырим, — предложил экспедитор Семеныч, — че те там на вышке торчать? Все равно спасать некого.
Никитка глянул в сторону пляжика на берегу небольшой речушки. Действительно, пляж пуст, купаться некому. Местных и прочих посторонних отсюда давно отвадили, студенты первой смены разъехались, а автобусы второй как раз ожидаются. Так что купаться и кататься на лодках пока некому.
— Не, я попозже, буйки еще надо поставить, — соврал Никитка.
— Ты бы эта... тогда ключики бы от лодок оставил на вечерок, — крикнул шофер Витька, подмигнув.— Девчонкам-то покататься захочется.
— Так вечером и оставлю, — пообещал Никита.
— Смотри, не кинь братву, — погрозил ему пальцем Витька. — Это ты у нас однолюб, а нам, брат, лето — самый гон.
Мужики хором захохотали и, обнявшись, двинулись в лагерь, в сторону столовой, к которой и должен подъехать лагерный автобус со студентами новой смены. Никитка глянул троице вслед и отметил, что в таком виде они очень напоминали Труса, Балбеса и Бывалого из «Кавказской пленницы». Этот старый фильм недавно крутили в лагерном студклубе.
«Однолюб» — прозвище Никитки. Так его прозвал острый на язык Витек еще в начале прошлой смены, когда явился к нему на станцию с полудюжиной хмельных студенток, и предложил выбирать любую в обмен на ключи от лодок. Ключи Никитка дал, с условием, что к утру все лодки будут на своих местах, но вот от подружки решительно отказался, сказал, что ждет свою единственную. Девки тогда радостно ржали и строили симпатичному плавруку — спасателю глазки, но Никитка на их прелести не польстился. Он на самом деле ждал ее, свою единственную. Отказался он и от водки, которую принес Витька, и от сигарет — к курению всегда относился с отвращением. Витек тогда ошибочно посчитал это за проявление слабости и даже решил «поучить сынка» на правах старожила лагеря. Обозвал Никитку «педрилкой-импотентом» и потребовал ключи от директорского катера. Никитка, конечно, ключей от катера не дал, а когда Витька попробовал применить силу, просто накостылял ему по шее, как и дружкам, кинувшимся к Витьку на помощь. Отмудохал по полной программе всех троих и сложил на берегу в аккуратную поленницу.
Витька оказался реалистом и признал свою неправоту, извинившись за «пидора». Объяснил, что хотел сказать «однолюб». И тут же выпросил у Никитки бодяги, чтобы замазать здоровенный фингал. С тех пор конфликтов среди обслуги лагеря не случалось, а вот прозвище «однолюб» осталось. Ну и не беда, это же не так обидно, как «импотент». Тем более, импотентом Никитка не был, это запросто подтвердила бы студентка фармфака Галя Митрофанова с первой смены. Нет, вы не подумайте ничего такого, никакой любви и клятв верности до гроба. Никитке же надо было подготовиться к встрече с любимой и разобраться в мудреной женской физиологии.
Он не добивался ее, но выбор его был не случайным. Просто на правах плаврука — спасателя Никитка забирался на свою вышку и делал вид, что наблюдает за водной гладью в бинокль. На самом деле он внимательно рассматривал студенток, разлегшихся в грациозных позах на пляжике. Так получилось, что из всей сотни студенток — первокурсниц первой смены, приехавших в «Полянку» сдавать зачеты по физкультуре, именно Галя Митрофанова соответствовала представлениям Никитки о женском совершенстве. И в первый же день перед ужином он подошел к Гале Митрофановой и тихо сказал, что будет ждать ее ночью в своей будке на лодочной станции. Она пришла. И с тех пор каждую ночь после отбоя Галя Митрофанова тайком пробиралась в «спасательную» будку на берегу, раздевалась, стыдливо отвернувшись к нему спиной, ложилась на узкую кровать с провисшей панцирной сеткой и разрешала себя ощупывать, гладить, любить. Объясняла, когда ей приятно, а когда не очень. Во время соития она тихонько постанывала и называла Никтитку ласковыми именами. Когда занимался рассвет, Галя нежно целовала его в губы и кралась в свою дачу, чтобы с восходом солнца по гортанному воплю лагерного физрука выбежать на зарядку. Садясь в автобус, который увозил студенток первой смены в город, она плакала. Никитка жалел ее, она была хорошая, но не Галя Митрофанова была его единственной.
Никитка очнулся от воспоминаний, снова приложил бинокль к глазам, и очень вовремя: желтый лагерный автобус появился из-за поворота и, оставляя за собой клубы пыли, понесся к лагерю. У Никитки во рту сразу стало сухо, неприятное такое ощущение, незнакомое. Он словно почувствовал незримые волны, исходящие от его единственной. Она была там, в этом старом «Икарусе», определенно была!
Никитка повесил бинокль на гвоздь и, излишне торопясь, спустился по лесенке на землю.
Он подбежал к столовой, когда «Икарус» уже открыл двери, и на травку начали выпрыгивать утомленные дорогой студентки. Ну где, где же она? Эта жгучая брюнетка с мощным бюстом? Нет, не она. Эта рыженькая с пышными формами? Нет, совсем не то. Ну где же, где?
Он узнал, вернее, почувствовал ее сразу, она спустилась из автобуса последней, поставила большой под кожу чемодан на траву и левой рукой поправила пепельно-белую челку, спадавшую на смуглый лобик. У нее была забавная такая прическа: волосы, уложенные с помощью красивой черепаховой заколки этаким хвостом. И эта прическа была ей очень к лицу. И вообще, она была хороша, очень хороша. Может быть, чуточку ниже ростом, чем Никитка себе представлял, и немного уже в бедрах, чем Галя Митрофанова, но все-таки она была прекрасна, идеальна. Выйдя из автобуса, она держалась особняком от остальных, оно и понятно — новенькая, перевелась из другого института, еще не познакомилась с однокурсницами. И еще она оглядывалась по сторонам, словно кого-то искала. Никитка догадался, кого именно, решительно подошел к ней сзади и коснулся рукой запястья.
— Девушка, вам помочь? У вас такой большой, тяжелый чемодан...
Она вздрогнула от прикосновения, как от тока, быстро обернулась, буквально впилась в его лицо огромными зелеными глазами.
— Это ты! — выдохнула она, и грудь ее стала вздыматься, как после бега, — ты такой... красивый, хороший...
Они стояли, не двигаясь, не в силах отвести друг от друга глаз.
— Смотрите-ка! — хохотнул Витька с крыльца столовки, — наш однолюб, кажется, дождался свою единственную.
Обслуга захохотала, но Никитка даже не глянул в их сторону, взвалил чемодан на плечо и, не выпуская руки единственной из своей ладони, двинулся к даче первого отряда.
— Почему они на меня так смотрят? Все эти девушки? — спросила единственная шепотом.
— Они ревнуют, — так же тихо ответил Никитка, — ты знаешь, что такое ревность?
— Слышала.
Они зашли за угол столовой, чемодан немедленно полетел в траву. Не в силах более сдерживаться они кинулись в объятия друг друга.
— Почему ты так долго? — жарко шептал Никитка, прижимая единственную к себе и гладя ее гибкую спинку. — Я устал, просто измучался, тебя ожидая.
— Я спешила, как могла, но ты же знаешь, не все зависит от меня. Там получилась заминка... ладно, после расскажу. Но наконец-то мы вместе. Как мне тебя называть?
— Никита, можно Никитка. А тебя?
— Тина. Когда я так называюсь, все смеются, почему?
— Это редкое имя, грузинское, кажется, даже актриса такая есть — Тина Канделаки. А ты правда немножко на грузинку похожа, они очень красивые. И это имя тебе очень идет. Тииииинна, — протянул Никитка нежно.
Группа студенток появилась из-за угла столовой. Увидев, что место для перекура занято, студентки задымили сигаретами и прошли мимо, то и дело оборачиваясь на обнявшихся и ехидно хихикая.
— Везет же этой новенькой — коротышке, — услышал Никитка краем уха, — не успела приехать и такого красавца отхватила. Он студент, или из обслуги?
— Плаврук, кажется.
— Оооо! Плаврук. Прям мечтаю увидеть его обнаженное мускулистое тело и упругие ягодицы в плавках, ха-ха-ха...
Наконец Никитка смог найти в себя силы разомкнуть объятия и снова глянуть Тине в лицо.
— Тина, ты прекрасна, я хочу быть только с тобой. Ты готова стать моей?
— Конечно, Ни-ки-та, Ни-кит-ка, — прошептала она по слогам, словно пробуя имя на вкус, — Никитка, любовь моя, конечно, я вся твоя. Ты мне снился ночами, сколько раз снился. Именно такой, красивый, большой, сильный. Мы сделаем это прямо сейчас?
— Нет, ты устала, перед этим тебе надо поесть и отдохнуть. Мы встретимся вечером. Я все приготовлю и сегодня вечером за тобой приду. Сейчас я отнесу твои вещи, и вас позовут на обед. Поешь хорошо и ложись спать. Обязательно хорошо поешь.
— Есть? Ой, нет, после дороги меня мутит...
— Я прошу тебя, поешь. Это очень важно!
— А местная пища, она не повредит мне?
— Нет, все нормально, только не увлекайся перцем и солью. Хорошо покушай и сразу ложись спать. Скажи, что тебе нездоровится. Я бы с удовольствием остался бы с тобой, но здесь это не принято. Потерпишь до вечера?
— До вечера? Так долго? Никитка, я так ждала...
— Прости, Тина, но так надо.
— Хорошо, только, пожалуйста, приходи пораньше.
Никитка кивнул, подхватил чемодан и двинулся к крыльцу дачи. Вошел в спальню, быстро подошел к кровати около окна и задвинул под нее чемодан. После этого решительно развернулся и, не глядя на Тину, двинулся к двери. Это было просто мучительно, уходить от единственной, которую так долго ждал, с которой и побыл-то всего минут десять. Но Никитка умел терпеть, он был настоящим мужчиной, а мужчина должен уметь терпеть. Пускай она хорошо поест и выспится, а он должен подготовить все к вечеру, вечеру их любви.
***
Студентки, увидев его на пороге спальни, разом переглянулись и захихикали.
— О, прекрасный Никита, — сказала та самая рыженькая с объемными формами, кивая на кровать у окна — вы, наверное, хотите, чтобы вас оставили наедине с нашей спящей царевной?
— Хотелось бы, — кивнул Никитка.
Студентки снова хихикнули, разом встали и вышли, тактично прикрыв за собой дверь. Никитка подошел к кровати и остановился. Глянув на лицо Тины, почувствовал, что внутри его грудной клетки словно началось какое-то движение.
Она еще спала. Красивое личико ее раскраснелось, и спала Тина, как-то по детски, подложив кулачек под щечку. Никтика осторожно нагнулся, коснулся губами ее лба, щеки, точеного носика, пушистых ресниц. Боже, как же он любит ее! Разве можно выразить это словами? Если только в стихах? Только теперь он понял, почему люди пишут стихи о любви. А раньше они казались ему такими банальными и даже смешными. Но он не будет писать стихов. Он приготовил для любимой и единственной настоящий подарок — сюрприз!
— Никитка, — улыбнулась Тина, открыв глаза, и обняла его за шею, — ты знаешь, а мне сон приснился, честное слово. Словно я дома, и папа рядом, такой большой, сильный, надежный. А ты помнишь своего папу?
— Почти нет, он рано ушел от нас. Помню лишь, что он был военным, десантником.
— А я своего папу очень хорошо помню. Он воспитывал меня до самого совершеннолетия. Такой добрый, ласковый, мудрый. Я его так люблю! Ну что, пора?
— Да, пора. Собирайся.
Тина откинула одеяло, не стесняясь Никитки потянулась. Она была нага, и Никитка смог подробно рассмотреть ее красивое молодое тело: упругие грудки, немного округлившийся животик, чуть узковатые бедра, стройные ножки с маленькими, почти детскими ступнями. Никитка почему-то вспомнил, что у японцев маленькие ступни женщины — важный признак красоты. Внутри его бешено стучало, все естество его взывало: вот она, единственная! Чего тебе еще надо? Возьми ее сейчас же! Но он снова сумел взять себя в руки, осторожно помог ей одеться. Краем глаза заметил, что пара студенток подсматривают за ними в окно дачи. Погрозил им кулаком, пересмешницы с улыбками до ушей немедленно скрылись.
Тина оделась, встала, смешно потянулась, накинула ремень сумочки на плечо. Снова обняв его за шею, вдела ножку в изящную туфельку.
— Не надо каблуков, надень что-нибудь легкое, — посоветовал Никитка. — Нет, ни кроссовки, лучше шлепанцы, там сыро.
— А я люблю сырость, — сказала Тина и засмеялась.
Они вышли из дачи и, взявшись за руки, пошли в сторону реки.
— Слушайте, девки, — услышал Никитка за своей спиной голос рыженькой, — а вы видели сегодня за обедом, как эта новенькая жрала? Это просто кошмар какой-то! Два первых, три котлеты, да еще за добавкой гарнира бегала. Хлеб весь из хлебницы сожрала. А тут сидишь на диете, и толку...
— Ну да, а потом задрыхла без задних ног до самого вечера. Знать, ночью спать не собирается...
— — Конечно не собирается, вон ее плаврук на реку поволок, думаешь в ладушки играть?
Никитка обернулся. Стайка студенток, смотревших в их сторону с крыльца, как по команде отвернулась.
***
— Вот мое хозяйство, — скромно сказал Никитка и указал на десяток лодок, качающихся у берега, на смотровую вышку, увешанную сигнальными буйками, на крохотную будку спасателя.
— Ой, вода! Сколько воды! — взвизгнула Тина и вприпрыжку побежала к пляжику, крича во весь голос — Никитка, милый, я так люблю воду!
Она без всякого стеснения скинула с себя короткую майку, легкую юбочку, узкие трусики, уже привычным движением поправила пепельную челку и, поправив ремень сумочки на плече, шагнула в воду. Зайдя по пояс, обернулась.
— Ну что же ты, Никитка, — крикнула она, протягивая к нему руки и заливаясь счастливым смехом.
Никитка улыбнулся, отметив, что голыми здесь купаются часто, но в темное время и без дамских сумочек. Но ничего не сказал, скинул шорты на песок и тоже вошел в воду.
— Поплыли, — предложила она и первой нырнула. Тина была великолепной пловчихой, вынырнула она почти у противоположного берега. Никитка тоже нырнул и быстро оказался радом с ней. Тина немедленно обняла его руками и ногами. Никитка нашел своими губами ее рот, зажмурился и впился в него долгим поцелуем.
— Ой, что это было? — спросила Тина, открыв, наконец, глаза.
— Ты что, никогда не целовалась?
— Нееет, ты ведь знаешь, у нас дома с этим было строго, мальчики отдельно, девочки отдельно, и так до самого замужества. А тут, как я вижу, нравы свободнее.
— Намного свободнее, — согласился Никитка, лаская руками ее упругую грудь.
— Как мне хорошо! — она снова закрыла глаза, прижалась к нему всем телом, и Никитка почувствовал, что сердце его сейчас выскочит из груди. Он уперся ногами в песчаное дно и приготовился к главному событию в своей жизни, но неожиданно почувствовал, что объятия любимой ослабли:
— Послушай, Никитка, милый, а тебе не кажется, что здесь все-таки холодновато? Вода будет теплее?
— Вряд ли, уже вечер. Тем более, тут ключи на дне бьют.
— Тогда мы не можем делать этого здесь.
— Не можем, — согласился Никитка, соображая, найдет ли он в себе сил разомкнуть объятия и отпустить это прекрасное желанное тело.
— А где... можем?
— Тут, недалеко.
— Так чего мы ждем?
— Я хотел показать тебе реку.
— Ой, — Тина засмущалась, — прости меня, Никитушка. Ты не думай, я не двинутая на этом деле, просто я очень тебя хочу, я очень долго тебя ждала. Но здесь холодновато. А так река просто прекрасная, столько чистой воды! А она не пересыхает в засуху?
— Здесь нет засух, а весной здесь вообще все залито водой — называется разлив.
— Все залито водой? — глаза Тины округлились в восхищении, — неужели так много?
— Много, очень много. Но это маленькая речка, есть намного больше. А есть еще моря, воды столько, что другого берега не видно.
— Да ладно, — усомнилась Тина, — разве такое может быть, чтобы не видеть другого берега?
— Может. Еще как может! Но там вода соленая.
— Аааа, соленая, нам это не так интересно, — сказала она капризно. — Знаешь, вот сверху здесь вода хорошая, а вот мои ножки...
— Замерзла? Ну тогда поплыли, здесь недалеко, — и он указал направление. Они одновременно нырнули, и мощно работая руками и ногами, поплыли против течения.
***
— Приплыли, — сказал Никитка, указав на берег. Тина привычным движением поправила челку и тут же начала тереть свои плечи руками. Смуглая кожа ее покрылась мурашками.
— Холодно? — улыбнулся Никитка. — — Эх ты, южное существо...
— А что, — надула она губки, — у нас даже зимой вода ниже двадцати никогда не бывает.
— Ладно, я пошутил. Давай выбираться на берег. Видишь тропинку в кустах, нам туда.
Никитка помог единственной выбраться на высокий берег, аккуратно поддержав под упругую попку, вышел из воды сам. Хотел было взять сумочку, но Тина только отрицательно мотнула головой и первой двинулась по тропинке. Скоро тропинка кончилась, под ногами зачавкало, и Тина остановилась. Никитка сделал успокаивающий жест и пошел первым. Еще минут десять они пробирались между кустов и высокой травы в одном известном Никитке направлении.
— Долго еще? — спросила Тина, тяжело дыша, — я устала и ножку уколола.
— Я безмозглый осел! — спохватился Никитка. — Ты же такая маленькая, слабенькая, а я.... Давай сюда сумочку и хватайся за шею, я тебя на руках понесу.
— Я не слабенькая, — опять надула губки Тина, но послушно обхватила шею Никитки руками и дала взять себя на руки. Правда, сумки не отдала, — а ты сам так не устанешь?
— Ничего, я и не такое!.. Тем более, здесь уже недалеко.
На место они пришли минут через пять, причем Никитка попросил Тину закрыть глаза и не подсматривать. Он давно облюбовал эту заросшую мягким мхом кочку, аккуратно опустил на нее свою возлюбленную и тихонько шепнул:
— А теперь смотри!
Тина открыла глаза и... с минуту не могла произнести ни звука. Зеленые ее глазищи от восторга стали круглыми, как блюдца. Наконец Тина выдохнула:
— Разве такое возможно? Это как дома, это лучше дома! Ты сам нашел это? — Никитка кивнул и польщено улыбнулся, — Нет, правда, это великолепно, это — неописуемо!
В лучах заходящего солнца болото, заросшее камышом и осокой, действительно, выглядело эффектно. А добавьте сюда бурую, ржавую жижу, покрывавшую открытые участки воды, и густые водоросли со сгустками белесой слизи, и целые рои гнуса. Вообще-то когда это было озером, и в северной части его оставалась открытая вода, но здесь оно почти полностью заболотилось и заросло камышом.
— Никитушка, это твой свадебный подарок? — спросила Тина, повернувшись к нему лицом и нежно взяв за руки. Никитка только кивнул. — А оно не пересохнет?
— Нет, скорее — станет еще больше. Здесь совсем забросили мелиорацию.
— Прелесть какая! Так чего же мы ждем? Никита, я горю от желания, говори скорее, как это здесь делается?
— Очень просто. Ложись сюда лицом вверх, — сказал Никитка и кивнул на заранее приготовленную кипу свежего сена, увенчанную принесенным со станции надувным матрасом. Тина послушно легла и протянула к нему руки. Никитка дрожащими руками стянул с себя плавки и опустился рядом с Тиной. Признался сам себе, что с физиологической точки зрения Тина почти не отличалась от Гали Митрофановой, но с Галей он всегда оставался совершенно спокоен, а сейчас руки его дрожали, голова кружилась, а в середине груди бешено стучало. И все-таки он сумел справиться с волнением и накрыл ее своим телом.
— Постой, постой, — глаза у Тины были широко открыты, — ты хочешь сделать это на суше?
— Да, а что?
— Но я не могу так... на суше.
— Но пойми, здесь так принято.
Она аккуратно, но твердо отстранилась от него ладошками и села. Привычным движением поправила челку, потрогала рукой сумочку, на месте ли.
— Никитушка, прости меня, но... для меня это просто неприемлемо. Как же можно делать это не в воде?
— Тина, пойми, они не такие, как мы — у них совсем другая физиология.
— Я понимаю... — Тина хлопнула по бедру, убив комара, — я здесь недавно, а ты уже давно. Но...скажи честно, Никита. Мы сможем сделать это в воде? Их физиология это позволяет?
Никита почесал затылок:
— В принципе, позволяет...
— Так что же мы ждем, глупенький, пойдем скорее!
Тина вскочила на ноги, схватила Никитку за ладонь и повлекла его в вонючую, прогретую жарким июльским солнцем воду. Когда ржавая жижа стала ей по грудь, она остановилась:
— Ой, папочка! Хорошо-то как и тепло! Никитка! Это лучшее место, которое я видела в жизни, это даже лучше, чем дом! Никита. Я вся твоя, да, да, вот так!
Она ухватила Никитку за шею, тот обнял ее за талию и с силой прижал к себе. Тина сначала напряглась, потом вскрикнула и впилась ему в спину острыми ноготками. Широко открытые и блестящие зеленые глаза ее словно покрыла белесая поволока:
— Да, да, вот так! Еще! Еще! Ой! Ой! Папа! Папочкаааааааа!
Истошный девичий крик заставил вспорхнуть со своих гнезд с десяток болотных птиц, да и Никитке показалось, что в голове его сверкнула молния. Только потом он почувствовал боль в спине — ноготки Тины продрали его кожу и глубоко впились в тело.
— Ой, что это было? — спросила, тяжело дыша, Тина. — У меня закружилась голова, и в глазах потемнело.
— По научному это называется оргазм, а местная молодежь называет это «кончить», — деловито объяснил Никитка.
— И у них это всегда так?
— Ну в общем-то в идеале — да. Но не всегда у всех получается.
— О, Никитка, ты сделал меня счастливой! Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного! Сбылись все мои девичьи мечты! Еще там, дома, в нашем тесном пересохшем болоте я мечтала, что придет день, и я стану избранницей настоящего принца, и у нас будет свое прекрасное, полноводное болото. Только наше и ничье больше! А еще это, что ты назвал «оргазм»! Поистине — это счастье, и наши дети будут тоже счастливы.
— Кстати, насчет детей, — обеспокоился Никитка, — уже началось?
— Ой, чуть не забыла, — Тина замолчала, прислушиваясь к своим чувствам, выражение восторга на ее лице сменилось несколько иными чувствами. — Слушай, не начинается почему-то. Ты знаешь, в чем дело?
— Попробуй попрыгать.
Тина несколько раз подпрыгнула на месте, хотя на илистом дне под ногами это было не легко. Оставив это занятия, она начала глубоко вдыхать и выдыхать. Снова замерла, неожиданно лицо ее исказила странная гримаса, Никитке показалось, что из глаз ее покатились крупные слезы.
— Не начинается, совсем не начинается, почему?
Никитка снова почесал затылок и вспомнил, что говорилось в инструкции по этому поводу. Кажется что-то про повторение. Ну да, конечно, параграф «семь — бис»: «Если молодая самка не может начать процесс детопроизводства, процесс оплодотворения следует повторить». Никитка закрыл глаза и зачитал этот параграф вслух.
— А я молодая? — спросила Тина.
— Разумеется.
— Точно! — слезы на щеках Тины мигом высохли, — Я тоже вспомнила. Параграф «семь — бис». Давай скорее повторим! И у нас будет еще раз это «кончить»?
— Погоди, Тина, — остановил ее Никита, — понимаешь, не все так просто, здесь имеют место особенности физиологии, мне просто необходим небольшой отдых. И желательно на суше.
— Ой, не хочется выходить из такой прелести, но если надо...
Они вылезли на кочку, улеглись на свежее сено, здоровенный овод сразу уселся на плечо Никитке, Тина лихо слизнула его одним движением длинного языка.
— Вкусно, а что, насекомых здесь много?
— Более чем.
— Здорово! Значит и корма будет в достатке, хватит всему выводку.
— Хватит — это точно, — заверил Никитка, — тут комарья — пропасть. Пока я тебя ждал, много книжек перечитал. Они странные, эти люди, чуть что узнают, сразу всем об этом рассказать спешат. Так вот, они считают большинство насекомых вредными и даже посылают специалистов, чтобы уничтожать мотыля.
— Мотыля?
— Личинок комаров, — пояснил Никитка.
— Варвары! Мотыль, это ведь так вкусно! А как ты думаешь, сколько они еще здесь протянут?
— Кто?
— Ну они, аборигены.
— Где «здесь»?
— На этой планете.
— Ах, ты про это... Не знаю, лет двадцать, если экстренных мер не предпримут. Всеобщее потепление, озоновые дыры, локальные конфликты, то-се... Мне кажется, она сами себя изведут, до того, как мы им поможем.
— А мы обязательно поможем, — сказала Тина и хихикнула.
— Ты знаешь, — продолжал Никитка серьезно, — я тебе уже говорил, что пока тебя ждал — много книг перечитал. Так вот, у людей есть своя теория происхождения их вида.
— Теория? А какая тут может быть теория, кроме как мутация приматов в тупиковую ветвь?
— Они считают, что есть высшее существо, называемое Бог, и этот Бог создал двух первых людей, от которых произошел и весь остальной их род. Их звали Адам и Ева.
— Как забавно.
— Послушай Тина, — проникновенно сказал Никитка, — а тебе не кажется, что мы сейчас, как те самые Адам и Ева — начинатели нового рода на этой планете. Мы первые, и от рода нашего, от наших детей, которые выйдут из теплых вод этого благодатного болота, пойдут поколения властителей этого мира.
— Постой, а десант?
— Знаешь, Тина, я вот подумал... Думаю, один цикл — слишком короткий срок для подготовки. Вот если через пять... Если через пять циклов начать массовое десантирование с Центавры, наши дети будут уже взрослыми. И они дадут уже два, нет, уже три новых поколения. Но все равно, на целую планету этого не хватит.
— Да, не хватит, а жаль. Вот если бы циклов сто...
— Да, лет сто по нынешнему исчислению нам бы хватило, — — уверенно сказал Никитка, — — и тогда всю планету заселили бы только наши потомки. Целый огромный род с нашим генофондом!
Тина мечтательно закатила глаза:
— О! Целая планета наша. Реки, озера, болота и даже моря! И все это заселено только нашими детьми. Мы бы их воспитывали, учили жить. Потомки бы объявили нас... как это ты сказал... божествами?
— Да, но, вряд ли это сбудется, — сказал Никитка вроде как равнодушно, на деле внимательно наблюдая за реакцией своей единственной, — в основном десанте прибудут более крупные и плодовитые самки.
— Почему это более плодовитые?! — возмутилась Тина. — Да я, может быть... Да у меня... Да я захочу — вообще никакого десанта не будет!
Никитка ждал этого, Никитка надеялся на это. Не зря же он изучал не только женскую физиологию, но и женскую психологию на этой планете. Женщине здесь надо лишь дать намек, чуть-чуть подтолкнуть, объяснить ей, чего она хочет, а там уже ее хрен остановишь. Никитка на самом деле опасался десанта, тех самых неотесанных мужланов, что обычно высаживаются на новых планетах в первой волне штурмовиков. О, Никитка достаточно с ними пообщался там, в своем болоте еще в раннем детстве. Он был самым умным, но самым мелким в выводке, и совершенно тупые, но более крупные братья его очень обижали, отнимали еду. А отец даже не защитил его ни разу. Смеялся, что побеждает сильнейший. А потом и сам сгинул в штурмовой группе при десантировании в какой-то дыре на задворках вселенной. Да хрен с ним, с папашей. Если сюда прибудут штурмовики... не видать тогда Никитке Тины.
А та тем временем вскочила на ноги, раскрыла свою сумочку и вытащила крупный кристалл размером с куриное яйцо. Потерев несколько граней, она заставила кристалл засветиться и решительно сказала:
— Вызываю штаб разведки! Я Тина! Срочное сообщение! Считаю десантирование на эту планету в период ближайших ста циклов преждевременным! Конец связи!
Кристалл мигнул и перестал светиться, Тина повертела его в руках, словно не зная, что с ним делать дальше, подумала и бросила в болотную жижу. Туда же полетела и сумочка.
— Я молодец?
— Ты умница! — улыбнулся Никитка и привлек ее к себе, не переставая удивляться. Надо же, исключительно из-за эмоций, из-за сиюминутной прихоти одним движением руки эта маленькая женщина изменила судьбу целой планеты, целого мира! А ее между тем судьбы миров волновали довольно слабо:
— Никитка, а вот скажи, у тебя до меня с кем-нибудь было это? Только не обманывай, пожалуйста, скажи правду, — просила Тина, гладя руками его мускулистую грудь. Никитка с ответом не торопился, потом все-таки сказал:
— Ну было, с одной. Но ты не думай, я только по инструкции. Параграф, три пункт девять: «В случае несходство наших физиологических качеств с аборигенами позволительны эксперименты с местными особями».
— А она была красивая?
— Да так, ничего особенного. В общем-то, хорошенькая.
— Лучше чем я?
— Нет, — искренне ответил Никитка, — для меня ты — лучшая в мире и другой не будет никогда!
— А у тебя был с ней «оргазм».
— Что ты! Я берег семя только для тебя и всегда вовремя останавливался.
— А у нее было это «кончить»?
— Бывало.
— И она кричала, как я? — надула губки Тина.
— Нет, тихонько так постанывала, иногда покусывала меня в ушко. А ты что, ревнуешь?
— Ревнуешь? Ты уже, кажется, говорил это слово. Нет, я просто... Никитка, — Тина явно пребывала в замешательстве, — а ты вот говорил, что у них принято это делать на суше. Может быть, ты был прав, и нам тоже стоит сделать это на суше? Ты отдохнул?
— Пожалуй...
— Тогда... мы будем это делать стоя?
— Зачем стоя? Можно как дома. Становись сюда, на матрас, на четвереньки, вот так...
И снова тишину над болотом нарушил пронзительный девичий крик, пожалуй, даже более громкий, чем в первый раз.
— О, Никитка! О, любовь моя! — задыхалась Тина, царапая матрас ногтями, — ты сделал меня счастливой! Ооооо! Дааааа! На суше это было даже лучше, чем в воде. Постой, постой, кажется, началось. О, я кажется, не могу встать, ноги не слушаются, скорее помоги мне добраться в воду.
Торопясь, Никитка нес свою единственную любовь на руках в давно облюбованное место, где посреди камышей блестела в лучах заходящего солнца небольшая заводь. Хорошее место, тихое, и икра здесь будет хорошо прогреваться. Он со странными чувствами наблюдал, как живот Тины то и дело сокращается в судорогах — признак, что она уже готова к кладке. Хотя Никита теоретически был подготовлен к таинству деторождения, но неожиданно подумал, что с точки зрения человеческой особи эти сокращения визуально неприятны, да что там неприятны — просто отвратительны.
Тина стояла по пояс в воде, держась за его шею руками, и билась в судорогах. Наконец, началось! Крупные белесые икринки падали из Тины в воду и тут же всплывали, прилипая к камышу, болотной траве, водорослям. Их было много, очень много, через каких-то десять минут вся поверхность небольшой заводи словно покрылась грязноватым снегом. Никитка смотрел на это и удивлялся, откуда, где в его подруге, такой маленькой и миниатюрной с виду могло храниться столько крупной икры.
Наконец судороги кончились, Тина в последний раз содрогнулась и обессиленная повисла у него на шее, а он нежно гладил ее, ободряя поцелуями и ласковыми словами:
— Ну все, все, малышка, все кончилось. Ты молодец, у тебя все получилось, пошли на берег. Там отдохнешь.
Но Тина уходить не торопилась, сказала, тяжело дыша:
— Постой, постой, как это на берег? Ты тоже хочешь идти на берег? А как же наши дети?
— А что дети? — пожал плечами Никитка, — икринки будут расти, потом проклюнутся головастики, мы будем их часто навещать.
— Нет, Никитка, но как же так? А кто будет пестовать их, очищать от слизи, нагонять чистую воду, защищать от хищников, в конце концов? Они же такие беззащитные. А если болото пересохнет, кто спасет головастиков и перенесет их в другое место?
— Да че им сделается? — возразил Никитка. — И так вырастут. Здесь засух не бывает, и корма в достатке, я же тебе про мотыля рассказывал. Или ты думаешь, что я буду сутками сидеть в этом... вонючем болоте?
— Никитка, я не понимаю тебя, а как же еще? Священная миссия матери — выносить и отложить оплодотворенную священной спермой икру, а долг отца — пестовать икру и головастиков, пока они не откинут хвост и не выйдут на сушу. Вот мой папа...
— Тина, мы не на Центавре, это Земля, пойми. Здесь полно воды, здесь болота не пересыхают, как дома. И здесь нет опасных хищников, разве что окунь, но рыбе и так корма хватает.
— Все равно, икру надо охранять, — твердо сказала Тина.
— Но если уж ты так боишься за икру, — начал терять терпение Никитка, — то можешь сама здесь оставаться. На этой планете забота о молодняке почти целиком на плечах матери, а задача отца — найти и принести корм. Так что извини...
Губы единственной затряслись, глаза стали влажными, она почти плакала. Тина вдруг зачерпнула ладошкой горсть водорослей с прилипшими к ним икринками и поднесла почти к самым глазам Никитки:
— Посмотри, нет, ты посмотри. Ты хочешь бросить их здесь одних? Это ведь и твои дети, ты не можешь их так бросить, где же твой отцовский инстинкт?
Никита прислушался к своим чувствам. Нет, ему, конечно, были очень дороги эти икринки, но ничто внутри не призывало его остаться здесь, в вонючей воде, среди комаров и пиявок. А если совсем честно, то и в этих икринках ничего особо дорогого он не находил, и испытывал к этой грязно-белой субстанции скорее даже чувство легкой брезгливости.
— Нет, — сказал он решительно, снимая руку Тины со своего плеча и поворачиваясь к берегу, — я не останусь здесь.
— Погоди Никита, дай мне еще что-то сказать перед тем, как ты уйдешь, — сказала Тина изменившимся голосом.
Никита остановился и повернулся к своей единственной лицом.
— Хорошо, я останусь с ними, раз ты не хочешь, — — тихо сказала Тина. — — Останусь, даже если мне придется здесь умереть, потому что ты сам знаешь — самки не приспособлены физиологически к пестованию. Только... обними и поцелуй меня на прощание.
Никитка почувствовал, как на глазах его наворачиваются слезы. Воистину, создатель дал ему лучшую избранницу, красивую, верную, ответственную за потомство. Ну кто бы еще мог поступить так же?
Он подошел к Тине и нежно обнял за талию. В голове его мелькнула мысль: «А если взять и силой унести Тину на берег, и там объяснить ей все? Они ведь выполнили свой родительский долг, теперь могут предаться просто любви. Вечной любви на суше, пока их дети не вырастут».
Но ни сказать, ни сделать он так ничего и не успел, Тина привычным движением поправила прическу, только в этот раз тонкие пальчики ее ухватили черепаховую заколку за толстый конец, а тонким и острым она легонько кольнула любимого в шею.
В мгновение Никитка остолбенел, руки его словно налились свинцом и плюхнулись в воду, царапины на спине и на шее, оставшиеся от коготков Тины, стали с шипением набухать и расширяться, в них в лучах заходящего солнца явно блеснула зеленоватая чешуя. Глаза его в последний раз с укором глянули на коварную возлюбленную, через секунду кожа на лице Никитки с отвратительным треском лопнула, биоличина расползлась на две неравные части, и огромная зеленая жаба в бородавках и блестящей чешуе плюхнулась в воду. Через секунду над водой обозначилась огромная жабья морда. Жаба укоризненно глянула на Тину, сглотнула на лету здоровенную стрекозу и издала протяжное: «Ку-у-у-ува».
— Прости любимый, — с нежностью сказала Тина, отдирая черную пиявку от своей упругой груди, — но инструкция, параграф два, пункт пять: «Отец должен пестовать молодняк в любом виде».
Она ласково поцеловала супруга в бугристую морду и двинулась к берегу. Ей срочно надо было обратно на сушу, туда, в лагерь, где так много замечательных человеческих самцов, которые могли дать ей то, что Никитка назвал «оргазмом». Самое замечательное и прекрасное в мире, кроме радости материнства, естественно.
ЭПИЛОГ
Студентку второго курса фармфака Тину Анчканади отчислили из летнего спортивно-оздоровительного лагеря «Полянка» медуниверситета уже через две недели после начала смены с редкой даже для «медичек» формулировкой: «за недостойный российской студентки моральный облик». За это короткое время она успела соблазнить весь мужской состав лагеря (как студентов, так и персонал) двух егерей из заповедника, компанию рыбаков, остановившихся на вечернюю зорьку недалеко от лодочной станции, а также участкового и следователя, приехавшего из города по поводу исчезновения плаврука лагеря Никиты Сабурнова. В принципе, на то, чем занимаются студентки — медички после отбоя руководство лагеря смотрело сквозь пальцы — все-таки не дети уже. Но терпение директрисы «Полянки» лопнуло, когда ретивая студентка с грузинской фамилией совратила ее мужа — профессора, приехавшего с внуками проведать бабушку.
Говорят, что Тину потом видели в самых злачных местах южного побережья Кавказа и Крыма (все-таки она очень любила тепло), причем за свои услуги она брала весьма по-божески. Да и деньги ей были нужны разве что на шмотки, да на посещение японских ресторанов, где подавали хорошее суши. И еще она часто покупала мотыля в магазинах «Рыболов — спортсмен», хотя в увлечении рыбалкой замечена не была.
Тела Никиты Сабурнова так и не нашли, и дело было сдано в архив с версией, что самоуверенный плаврук просто утонул во время ночного купания — его майку, шлепанцы и шорты с ключами в кармане обнаружили на берегу реки.
Шофер спортлагеря «Полянка» Виктор Бирюков клялся собутыльникам, что во время рыбалки лично видел жабу размером с крупную собаку. Она якобы всплыла, когда они с мужиками глушили рыбу в старом заросшем озере на той стороне реки. Ему, конечно, никто не поверил, Витька, он и не такое сбрехать может, тем более, и озера этого больше нет. Неожиданно область выделила средства на мелиоративные работы, и той же осенью озеро, заросшее и превратившееся постепенно в болото, пересохло.
Вот и все, такая вот любовь...
Юрий Манов © 2007
Обсудить на форуме |
|
