|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Конкурс короткого рассказа Александр Рудаков © 2007 Калейдоскоп Когда его привезли, я собирался домой. С очередной порцией переломов пусть разбираются другие. Тем более за такие деньги. Но пациента сразу отправили на ампутацию, а в этот момент я был единственным, кто мог оперировать.
«Жизнь не такая, как мы ее себе представляем», — говорил отец после очередной стопки. Словно эта простая истина — какой-то секрет. Даже ребенок знает, что — Да... не такая. Намного хуже, злее. Ну и что изменилось? Жизнь все равно самое лучшее, что у тебя есть. Отними ее и ничего не останется.
Но когда на стол взгромоздили тело, я думал совсем о других вещах. Как заплатить за квартиру, где бы найти красивую или хотя бы не совсем страшную на ночь, что купить на ужин, почему так много больных на голову...
— Приготовьте к ампутации, — сказал расчетливый и циничный человек во мне. Рассматривая обгоревшие до кости руки, обожженное лицо, я перемалывал исполинский камень слипшихся воедино мыслей. В синих, как бездонное небо, глазах отразилось мое озабоченное лицо.
— Вы верите, что можно рассказать историю без слов? — спросил пациент на удивление ровным голосом. Словно профессор на лекции. Обычно при таких ожогах люди кричат от боли, пока не получат дозу лекарства. Но этот улыбался, как ребенок при виде конфеты.
— Нет, — ответил все тот же циник. — Не верю.
— Я вам докажу, — усмехнулся человек, не обращая внимание на то, как я пинцетом отдираю пригоревшую одежду.
Через час закончил, поместил в раствор инструменты и ушел домой. Выкинув погорельца из головы, стер, как документ на жестком диске. Так проще спать, есть, думать.
Улегся ровно в одиннадцать, как всегда за последние годы. Даже в субботу и воскресенье, в холод или жару, голодный или сытый. А ведь были грандиозные планы. Что с ними сталось?
Всю ночь мне снился странный сон. Я застыл посреди бесконечного коридора, по обоим краям которого кто-то развесил картины.
В лицо ударил приятный морской бриз, по коже заструились лучи летнего солнца. Тело расслаблено, как под руками умелого массажиста. В мир пришли звуки: бой волн о камни, крики чаек, вой ветра. Все то, что отличает большую воду от пруда. От чего сердце бьется учащенно, а на душе становится спокойно, как после выплаты долга.
Потом пришло движение. Меня несло в водовороте красок и событий. Вот я гляжу с небес, видимо из глаз колоссальной птицы, тень которой накрыла великолепный город.
Еще шаг...
Из города навстречу парящему Божеству устремились огненные шары, от жара которых песок превращается в стекло. Из горла птицы вырвался звук, похожий на звон лопнувшей струны. Исполинской струны на исполинской гитаре.
Калейдоскоп красок...
Поверженный Бог обрушился на белые, как молоко, башни. По носу ударил запах паленой плоти. Раздался треск, вокруг закружились вихри пламени. То, что с высоты казалось человеческим городом, на самом деле им не являлось. Я с удивлением увидел, как два устремившихся к небу шпиля рухнули под чудовищным весом птицы. Меня понесло в потоке хитиновых тел, шипов, жал. Миллионы тварей двинулись на расправу. Я заорал от гнева, обиды, но главным образом от бессилия.
Всего лишь очередной холст, еще одна картина в длинной веренице коридора. Меня понесло дальше, как раз в момент, когда твари добрались до великолепной птицы.
В лицо ударил промозглый осенний воздух. Я уставился на автобусную остановку, с интересом разглядывая уснувшего старика. Закутанный в старое пальто он уткнулся лицом в сложенные руки и дремал. Так делают многие: в маршрутках, электричках, на скамейках.
Из-за угла потрепанной многоэтажки вышли трое. Они сразу направились к остановке, и я понял, что спящему не повезет. Трио несло опасность, как горная лавина, и сегодня им хотелось крови. Шакалы вышли на охоту.
Старик, словно почуяв опасность, встрепенулся, но тут же уснул. Один из троицы, самый длинный, выскочил вперед. Обутая в тяжелые сапоги нога понеслась навстречу бомжу.
Мое сердце забилось, как после подъема на десятый этаж. Приятели безумца закричали в одобрении, но через мгновение умолкли, а вопли веселья сменились криками ужаса. Старик проснулся, с интересом наблюдая за застрявшей в его теле ногой. На морщинистом лице появилась злая улыбка. Я мог поклясться, что так же скалится Дьявол.
Парень покачнулся, над пустой улицей разнесся крик отчаянья. Наконец, нога лопнула, как переспелый арбуз, и он упал на промерзшую землю, тупо пялясь на гноящийся обрубок.
Старик поднялся со скамейки, и только теперь я понял, что это не человек. Он заслонил собой пространство, лысая, как апельсин, и такая же желтая голова уперлась в потолок остановки.
Мне бы хотелось увидеть все, но поток понес дальше.
Миры, миры, миры...
Одни схожие, как братья близнецы, другие совершенно безумные.
Закованный в груду металла человек брел по центру забрызганного кровью зала. Он остановился ровно по середине, где не было ни одного тела, а только черная звезда. Она засветилась, как только рыцарь начертил в воздухе знак, а вместе с ним в мир вошли божественные силы.
В зал ворвалась очередная волна воинов.
Солдаты бросились в бой, не обращая внимание на всполохи огня, ураганный ветер, на смерть товарищей, на могучую силу, скрутившую пространство в бараний рог. Они гибли сотнями, но с каждым мгновением приближались к звезде. Когда черный рыцарь почти закончил ритуал, а превратившиеся в эфир руки поднялись к небу, одному из воинов удалось сделать невероятный прыжок, и молот опустился точно на голову магу.
В ту же секунду родился огонь. Такой яркий, что глаза взорвались, как наполненная бензином канистра, в которую кинули спичку. Я закричал, но мир снова двинулся...
Спертый воздух, гнилые доски, пыль и тусклый свет прогоревшей масляной лампы. Сквозь щели в полу виден подвал. Посреди комнаты висит истлевшее тело. Я подошел поближе, рассматривая лишенную влаги кожу.
Невидимая рука вырвала из крошечного мирка и бросила в новый. Только в последний момент увидел два больших зеленых глаза. Там под досками, во владении густой, как кисель, тьмы. Этот взгляд нес смерть, и от встречи со старухой меня отделяло мгновение.
Броневик подскочил на ухабе. Я уставился на широкое лицо напротив. Солдат рассматривал собственный АКМ с полным отчуждением, на которое только способен смертник.
В одно мгновение пространство закружилось, как фигурист в немыслимом кульбите. Меня бросило, словно пушинку. Могучая машина на мгновение зависла в воздухе, а потом пришел удар.
Все, кто мог шевелиться, рванули к выходу. Я был одним из многих. Пробираясь сквозь едкий разъедающий глаза дым, отпихивая невидимых соперников, выскочил под промозглый ветер. В легкие ворвался кислород, а через мгновение посыпался свинцовый дождь.
Я слился с грязью, врос в землю, как сорняк. Рядом упало тело менее удачливого солдата. Совсем недавно живой человек рухнул лицом в лужу, чтобы уже никогда не подняться. Злой свинец вонзился в мягкое тело. Не мое тело. Я пополз, как червяк.
В одно мгновение все смолкло, и в мир пришел покой. Огляделся: ни одной тела, жалящего наповал металла, сгоревшей бронемашины. Только непроходимый ночной лес.
Карусель закрутилась...
Я застыл на краю крыши. С высоты хорошо видно, как на обледенелой улице танцует пламя. Между упертыми в небо домами, между заглохшими от небывалого мороза машинами, между телефонной будкой и автобусной остановкой.
Человек стоял рядом с костром, вдыхая пары бензина и прогоревшей обшивки элитной мебели. В бушлате, ушанке, меховых варежках и больших лыжных очках, но ему все равно было холодно. Проведя рукой по бороде, он с интересом наблюдал за тем, как ломаются волосы-сосульки. Изо рта вырвалось облако пара. Обветренное лицо поднялось к небу. В очках отразилась черная клякса на безупречной синеве, словно злокачественная опухоль, поразившая организм.
Взгляд снова устремился в огонь, а бутыль дорого виски к треснувшим губам.
«Мир умирает», — понял я. Оставшийся один человек затухает, как пламя свечи. Этот выбрал алкоголь.
Я нырял в темный омут, а через мгновение истекал потом под огромным сарацинским солнцем; видел судьбы людей и последствия крошечных ошибок; миры, мгновения, зарисовки; боль и смех, любовь и ненависть; взгляд от которого по коже бегут мурашки; потерянных людей, тех кто не нашел себя в жизни или утонул в рутине.
Когда вернулся в коридор, в нем произошло всего одно изменение. На широком постаменте застыл человек. Я сразу узнал недавнего пациента.
Бледное, как у покойника, лицо повернуто к холсту. Я мог поклясться, что если Ад и есть, то этот художник там побывал и теперь заканчивает зарисовку.
— Жизнь — набор моментов. Настоящая жизнь — набор ярких моментов, — произнес человек, не переставая работать кистью.
Я кивнул:
— Это все вы?
— Не важно. Лучше расскажите интересную историю.
— Но...
— Рассказать историю можно и без слов, — произнес человек, и я ему поверил. После всего — просто не мог не поверить. — Попробуйте и вам понравится.
Я помотал головой, словно мне пытаются всучить бесполезное барахло:
— Нет спасибо.
— Как хотите. — Художник сделал последний мазок и сунул руки в огненный смерч. По носу ударил запах паленой плоти, а в коридор ворвался горячий воздух.
Взгляд уперся в белый потолок спальни. Такой незнакомый. Кто вообще смотрит на собственный потолок?
Встал, оделся и вышел на улицу. Под промозглый осенний дождь. Закурил сигарету, взгляд скользнул вдаль. Туда, где начинается автострада, и желтые точки фонарей зависли в воздухе, как бусинки.
«Два уже не горят», — подумал я, раскуривая вторую сигарету. Эти дымные палочки убивают, но привыкшее к наркотику тело требует постоянной разрядки.
«Лучше расскажите интересную историю», — застыл в голове голос художника. А что я могу рассказать? Что сделал за эти годы? Бездарно растратил время, забыл лица друзей, утонул в повседневности...
Бесконечный список.
Я уселся на освещенную единственным фонарем скамейку и впервые за долгие годы задумался...
Александр Рудаков © 2007
Обсудить на форуме |
|
