|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Конкурс короткого рассказа Мария Парфенова © 2007 Сказка по предоплате На бескрайнем небе ни облачка, пылит по грунтовой дороге внедорожник, на заднем сиденье дремлют жена и дочка. Переезд на новое место — штука непростая, мы не могли решиться на него долгих пять лет, но, наконец, всё стало на свои места, шумный Нью-Йорк остался позади, а здесь, в Онтарио, нас ждет скромный коттеджик и неторопливая сельская жизнь. А еще — скоро, совсем скоро я увижу семью моего брата Джеффри.
По краям дороги стелется бесконечная охра пшеничных полей, вдалеке темнеет узкая полоска лесополосы, а у ворот фермы нас уже ждут. Мягко торможу и помогаю малышке Колетт выбраться из машины. Ей только-только исполнилось пять лет, и она стесняется — отступает, прячется за меня.
Шумно здороваемся. Брат награждает меня богатырским ударом по спине и тащит показывать угодья; наши жены уже нашли, о чем поговорить, и деловито щебечут в сторонке, а заботы о Колетт достаются Натану. Натан — мой племянник. Ему уже четырнадцать лет, и брат им страшно гордится. И, надо признать, не зря. Мальчишка давно перерос папу, широк в плечах и не по возрасту серьезен. Но от серьезности не остается и следа, когда рядом появляется Колетт. Натан белозубо сияет улыбкой, приглаживает вихрастые иссиня-черные волосы, и взяв Колетт за руку, ведет ее на веранду.
Августовское солнце перевалило за полдень, мы сидим на берегу небольшой речушки. Брат закинул удочку и увлеченно болтает о планах поднакопить деньжат и купить трактор. У причала едва заметно покачивается старенькая лодка, с веранды аппетитно тянет жарящимися оладьями, рядом, на песке, играет с куклой Колетт, а на душе светло и удивительно спокойно.
— Сказка, — улыбается брат.
— Сказка, — соглашаюсь я.
И тут, лезвием распоров блаженство спокойствия, рождается предчувствие. Всё это кончится. Не будет пшеничных полей, неторопливых разговоров, не будет жемчужного роя светлячков в ночном небе и переливчатого смеха Колетт. По позвоночнику пробегает волна холода, на лбу выступают бисеринки пота. Нет. Нет. Не верить. Не слушать. Не знать.
Отгоняю дурные мысли и оборачиваюсь на шум. У веранды, поднимая клубы желтой пыли, носятся друг за другом Натан и огромный ирландский волкодав. Мальчишка хохочет, треплет собаку по шее, а пес поднимает голову к небу и коротко лает — и на его морде написано самое неподдельное счастье. Колетт хихикает и присоединяется к игре.
А полчаса спустя, наигравшиеся и набегавшиеся, они возвращаются к нам. Глаза Колетт сияют: одной рукой она держится за ошейник волкодава, а другая прячется в большой и надежной ладони Натана. На мгновение отпустив собаку, Колетт подхватывает с песка куклу, запихивает ее подмышку и тянет новых друзей на край причала — купать золотокудрую пластиковую красавицу.
Но не проходит и пяти минут, как с причала раздается тихий всплеск — Колетт упустила куклу в воду, и теперь ее быстро уносит течением.
Они прыгают одновременно. Волкодав и мальчишка. Прыгают и плывут за невольной беглянкой. И с берега не понять, кто же доберется до трофея первым. Спустя пару минут выбираются на берег. С обоих ручьями льет вода. Натан протягивает Колетт куклу и будто не замечает насквозь вымокших джинсов и хлюпающих кроссовок. А пес отряхивается, осыпает нас тысячей холодных брызг и кладет под ноги Колетт едва не уплывший игрушечный чепчик.
Эх, Натан, Натан... Я безумно люблю мою маленькую Колетт, я никогда не соглашусь променять ее на кого-нибудь еще. Но мне всегда хотелось сына. Такого как ты. Серьезного и смешливого, сильного и внимательного, чуточку хулиганистого и по-мальчишечьи небрежного. Одним словом, настоящего.
Из раздумий меня выводит резкая боль. Моргаю и морщусь от яркого света. Звездное небо исчезло. Надо мной низкий бетонный потолок, локти упираются в жесткие боковины контейнера-анабиозатора, а откуда-то сзади доносится до боли знакомый насмешливый голос:
— Как спалось?
С трудом поворачиваю затекшую шею и пытаюсь приподняться. Так и есть. Лукас. Заношенная до дыр камуфляжная форма, бандана с «веселым Роджером» и неистребимая трехдневная небритость.
Не-е-ет! Только не это! Сжимаю виски и со стоном падаю обратно в анабиозатор. Закончился сон, закончилась сказка, закончилось всё, что было так дорого, всё, за что я без раздумий продал бы душу. Нет больше фермы, тихой речки, малышки-Колетт, нет Натана и веселого лохматого пса. Закончился очередной «отпуск» в мирную жизнь. А следующий — не раньше, чем через год.
Лукас вытаскивает из замызганной кюветы шприц и интересуется, не вкатить ли мне еще пару кубиков «Вейканина» — так, для бодрости. Посылаю этого эскулапа-самоучку ко всем чертям и сажусь. Проспавшее месяц тело возмущается и норовит завалиться на бок.
Оглядываюсь. В низком, душном бункере — сотни таких же контейнеров, как тот, из которого только что выбрался я. Сотни счастливчиков, которых еще не выдернули из сладостного забытья. Сотни тех, кого война не коснется еще несколько дней.
Из-за угла слышится топот сапог и в анабиозаторную вваливается майор Альферсон.
— Западный фронт прорвали, — без лишних предисловий начинает он. — Прут так, что едва сдерживаем. А вчера и вовсе — сбросили на шестой квадрат полсотни А-2.
Вот это совсем нехорошо. А-2 — боевые роботы-собаки. Броня, которую не берет ни одна пуля, высочайшая маневренность, самонаводящееся оружие, и полное подчинение оператору. Противостоять этим тварям практически невозможно.
— Они нам уже половину состава передрали, а мы всё оператора найти не можем.
Догадываюсь, к чему клонит майор, и мотаю головой из стороны в сторону.
— Даже не думайте! Не пойду!
Кому-нибудь другому такие речи светили бы мгновенным трибуналом, но только не мне. Второго такого снайпера нет на всем побережье. На моем счету два десятка А-2, и три оператора. А это, поверьте, дорогого стоит.
— А если, — майор кивает на анабиозатор, из которого я только что вылез, — мы тебе внеочередной отпуск оформим? На месяц?
Знает, знает майор, чем брать.
— Два месяца, — требую я и удивляюсь собственной наглости.
Майор смотрит на меня из-под бровей, покусывает ус и, наконец, соглашается:
— Хрен с тобой. Собирайся.
Ночь. Пробираюсь на самый край квадрата пять и устраиваюсь на небольшом холмике. Когда-то здесь были пшеничные поля, а теперь только гарь и пепел. Совсем рядом, в какой-то паре километров, чадит подожженный бункер. Наш бункер.
Трясу головой, пытаясь отогнать гнев. Никаких эмоций. Только расчет. Только терпение. Собак было пятьдесят. Двенадцать подорвались на минах. Еще шесть — напоролись на ловушки. Оставшиеся тридцать две псины рыскают по квадрату шесть, добивая всё, что можно добить. Но, судя по сводкам штаба, два робота, замеченных у границы пятого квадрата, ведут себя на порядок разумнее своих собратьев. А это значит, оператор где-то рядом. Управлять собакой несложно. Нужно просто видеть местность. Своими глазами. Картинка со спутника тоже подошла бы, только мы ее уже год, как глушим.
Укладываюсь поудобнее и вынимаю из чехла короткоствольную винтовку NSR-101. Легкая, компактная, с шикарной оптикой. Для «охоты» на А-2 — самое то.
Вглядываюсь в темноту так долго, что начинают болеть глаза. Наконец, замечаю неторопливо перебирающегося через овражек робота. Вот ты где, красотуля моя! Робот останавливается и я вижу, как установленная на стальном затылке антеннка отклоняется вправо. Ага! Стало быть, и оператор твой где-то там. Справа голый пустырь, а чуть дальше — остатки невыгоревшей лесополосы. Эх, взять бы бинокль, да посмотреть, где этот гад сидит. Ну, ничего, мы подождем.
Вообще, тягаться с А-2 занятие крайне бестолковое. Увешанные оружием собаки даже танк расхреначат на раз-два — чего уж там о людях говорить. А с воздуха по ним палить и вовсе бессмысленно — в одну псину не попадешь, шибко быстро бегает. А если их больше шести собирается — становятся, сволочи, кругом, держат защитное поле и шмаляют по летунам не хуже любой зенитки.
Но справиться с этими тварями всё же можно. Секрет, как и всё гениальное, прост до безобразия. Там, где собачья шея присоединяется к туловищу, между стальными пластинами остается короткая узкая щель. И вот если попасть в эту щель слева, под острым-острым углом, пуля войдет ровнехонько в главный контрольный блок. Брык — и нет собачки. Я вам больше скажу. После такого выстрела и оператору тоже «захорошеет». Ненадолго, правда — но минут пять-десять он не то, что зверушками управлять не будет, вряд ли даже с места сдвинуться сможет.
Поудобнее перехватываю винтовку и рассматриваю стальную тварюгу в прицел. Давай, детка! Повернись к папочке левым бочком. Ну, еще чуток. Вот и умничка.
Глушитель полностью поглощает звук выстрела. Собака дергается, замирает и валится на бок. А секунду спустя оживает передатчик. На миниатюрном экране небритая морда Лукаса. Но на этот раз он на удивление серьезен.
— Дерево! Третье слева!
Вглядываюсь в темноту. Так и есть. Оператор. Готовенький. Болтается, красавчик, на ветке вниз башкой. Одними коленками держится. Ну, не волнуйся, дружок, недолго осталось.
Вновь пищит передатчик. На этот раз сработала автоматическая система опознавания. На экране алыми буквами мигает надпись. «Внимание! Военный преступник первой категории. Натан Старрок. Год рождения...»
Сглатываю. Натан. Я знал. Я с самого начала знал, что ты не на нашей стороне. Но столкнуться вот так...
В глазах темнеет, а горлу подкатывает ком. Один выстрел — и навсегда замрут три десятка стальных тварей. Один выстрел — и я снова вернусь в сказку. Снова буду сидеть на причале и щуриться на жаркое августовское солнышко. С Колетт, с Джеффри и рассудительным черноволосым мальчишкой, которого я мечтал бы назвать своим сыном.
Улыбчивый племянник или опытный враг? Веселый лохматый пес или несущая смерть стальная машина? Одно персональное счастье или жизни нескольких десятков загнанных войной людей?
Господи, как же я от всего этого устал...
А может, может просто пулю лоб? И не думать, не выбирать?
Из передатчика рявкает голос майора Альферсона:
— Старрок, мать твою, спишь ты там, что ли?!! Стреляй! Стреляй, пока он не очухался!!!
Шумно втягиваю носом воздух и прикрываю глаза.
Я выстрелю, майор. Я обязательно выстрелю.
Только решу, в какую сторону развернуть ствол.
Мария Парфенова © 2007
Обсудить на форуме |
|
