|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Конкурс короткого рассказа Николай Диянчук © 2007 А дождь стучит… Тук-тук! Тук-тук! Капли барабанят по крыше лачуги деловито, настойчиво. Портной невидимый упрямо трудиться: нитями тонкими сшивает небо и землю во что-то серое, зябкое.
— Дед, а дед? Спишь?! — мальчишке наскучило глазеть на картину унылую. — Скоро дождь пройдет?
— А? Кхм... Не знаю, — протягивает старик, выпутываясь из паутины полудремы липкой.
— Тогда расскажи еще сказку! — желает малец.
— Хорошо. Кхм... Какую? О роще березовой? О девочке-пастушке? О солнышке красном?
— Нет. Эти — уже слышал. Другое давай!
— Другое? Ишь какой шустрый, — усмехается дед, рукою мозолистою бороду потирая. ¬— Отчего, можно и другое. К примеру... К примеру о том, как люди волшебство оставили.
— О-о! Такое не рассказывал. Мне уже слушать охота.
— Постой, милый, ее же запретили, когда мой дед в отроках хаживал.
— Почему?
— Да оттого что... Мал еще — не поймешь.
— Ну, все равно расскажи... Ну, пожалуйста!
— Ладно. Так уж и быть. От слов беды не будет, — соглашается старик, головою стряхнув седою. — Очень давно это было, а может еще давнее. Жили на свете люди души нечаявшие в волшебстве всяком, греховном. День и ночь в праздности купались, разными хитроумными выдумками тешились-баловались. Высокие палаты до самых туч возводили; повозками без лошадей землю колесили; на железных птицах небо бороздили. Через много верст меж собой говаривали и в блюдечках весь мир, как на ладони, осматривали. Да, тяжко представить какую силу страшную волшебство им давало. Даже на Луну летать помогало...
— Дед, а дед? До Луны далеко? — перебивает мальчонка.
— Гмм... Верстов сотня будет. А может и больше, — прикидывает старик, очи к челу подводя. — Да на что тебе оно сдалось-то?
— Так, просто. Давай дальше!
— Кхм-кхм... Только одного им не хватало — жизни вечной. Конечно, чары да снадобья почти ото всех хворей помогали избавиться-излечиться. Кроме смерти от старости, от рук врага иль нелепой случайности.
Жил в ту пору человек один по имени Профессор Торн. С малых лет тянулся он ко всяким диковинкам. Все любопытствовал: для чего снег белый, почему плод спелый, зачем камень твердый, к чему лик солнца гордый? Но более всего — как бессмертия достичь.
— А почему его так чудно звали? — мальчик удивляется, глаза блестят искорками-угольками раскаленными.
— А я-то почем знаю? Чай нравилось ему, раз откликался, — сердится дед. Но не очень: любит внучонка. — Лучше не перебивай — запамятую, где остановился.
— Профессор Торн восхотел сделать людей бессмертными.
— Хмм... Да. И не просто хотел — горел-пылал страстью неугомонною. Шибко много для этого уму-разуму набирался: тьму книг волшебных перечитал, самые сложные заклятия на память заучал. Ничего не помогало.
Тогда стал он по миру всему ездить, через моря-океаны летать — в других странах колдовство перенимать. И все выспрашивал: «Не знает ли кто средства для усмирения смерти проклятой, неумолимой?»
Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Не одни урожаи поспевали, прежде чем Торну подсказали, к кому обратится надобно, совета просить нужного. В далекой-предалекой стране, на краю света белого, нашел он старца древнего, немощь к ложу прикованного. Борода — длиннее ног; веки — меха пудовые, наглухо зашитые. Тело — корнем засохшим скрючено, черным покрывалом скрыто.
Поздоровался-покланялся Профессор, да и спрашивает: «Мудрец добрый, не ведаешь ли ты как бессмертие обрести? Кто, окромя тебя — прожившего так долго и познавшего так много волшебства тайного, сокровенного — может помочь мне?»
Не скоро ответил мудрец почтенный. Торн, пождавши вдоволь, хотел уж уходить, огорчившись несказанно, да длиннобородый остановил. Не раскрывая уст проскрипел, будто старая ель на ветру: «Молодец добрый, дам тебе совет. Только пообещай прежде, что не утаишь ни от кого — ни от богатого, ни от бедного; ни от умного, ни от глупого; ни от дитя малого, ни от старика вялого — если пройдешь дальше моего по пути бессмертия».
С радостью поклялся Профессор всеми знаниями-заклинаниями волшебными — аксиомами, константами и теоремами. Тогда говорит старец: «Зелье горькое иль примочки пекущие, молния небесная либо сердце новорожденного — ничто не поможет человеку супротив старухи с косой кровавою. Разве оттянет встречу. Оттого это, что смерть многолика и вечно голодна. Но ее можно перехитрить...»
«Как?» — закричал Торн взволновано, кулаками потрясая воздух неистово. «Надобно, — продолжил старец после стонов тяжких, звериных, — тела наши сделать иными, не годными в пищу ей, окаянной! Делал я тело из глины — билось, делал из дерева — ломалось и горело, делал из железа — поржавело. Вот бы из злата — да денег нету. Так что придется скоро со старухой свидеться... А ты ищи».
Поблагодарил Профессор премудрого и поспешил домой, мыслями окрыленный высокими. Шли-бежали недели, месяцы, годы — Торн не замечал их, все думал-гадал, как тело сделать нетленное, уничтожению неподдающиеся. Перепробовал разные вещества, исписал знаками магическими — формулами — тьму пергамента; так исхудал, что в зеркале сам себя узнавать перестал.
Наконец придумал, измыслил. Исхитрился — смастерил. И было тело то настолько легким и прекрасным, ни на что не похожим, что Профессор заплакал. Оно не нуждалось в воздухе, воде иль пищи. Ему не надо было спать или другим способом отдыхать. Не ведало оно ни боли, ни хвори. Тело нельзя было утопить, сжечь, удавить, разрубить либо как-нибудь иначе убить-изничтожить. Воистину не от мира сего было это творение, тонких лучиков рассвета сплетение.
— А как это из лучиков? — спрашивает юнец, набок голову наклоняя.
— Кто его знает? — отвечает старик, плечами покатыми пожимая. — На то и сказка-выдумка чтобы в ней все было возможно.
— Ладно... — довольствуется малыш, брови тонкие хмуря. — Рассказывай дальше, пожалуйста.
— Кхм-кхм... Обрадовался Профессор Торн и тут же всему свету белому оповестил о победе великой над врагом извечным. Поначалу не верили, после, испробовав — тоже утешились премного. Почестями царскими мастера осыпали. А тот — тела научил как всем смастерить, дарующие бессмертие сладкое.
Пока это все делалось поля заросли сорняками колючими, города наполнились змеями гремучими; кузнецы окутались паутиной, вода затянулась тиной; дома обветшали, домашние животные одичали. Вот такие порядки настали...
А люди и не горюют. В новых телах им это не надобно. Лишнее, как колыбель детская взрослому. Многие сразу в небо улетели, к самым звездам и дальше. Многие в землю ушли, в глубины темные. Многие некоторое время по миру туда-сюда шлялись — потом куда-то подевались. Так никто и не возвратился.
Опустела земля-матушка, пригорюнилась. Некому стало ее топтать-обрабатывать, некому старушку лелеять-обхаживать, слезами от счастья иль горя орошать. Только одна семья не спешила в новые тела вселятся, блаженством неслыханным наслаждаться. Тяжко задумались муж да жена — пожалели родные края. Решили остаться, на соблазн не поддаваться. Ибо настоящим человека делают трудности, беда, а без них жизнь — тоска.
Да и род людской нужно было кому-то продолжать, детей рожать. И отринули они волшебство всякое, подальше от греха себя уничтожающего. Потомкам строго-настрого запретили иных путей искать, былую силу человечества возрождать. Потому-то теперь люди без волшебства живут, — завершает дед сказку, на весь рот зевая.
Против обыкновения мальчик молчит, кулачком щеку подпирая задумчиво.
А дождь стучит: тук-тук, тук-тук! Капля за каплей отмечая мгновения жизни короткой, человеческой.
Николай Диянчук © 2007
Обсудить на форуме |
|
