|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Конкурс короткого рассказа Сергей Лысенко © 2007 Драконья песня Мы называли его де Голь из-за иноземного имени — Шарль, хотя в других подневольных местах его, вероятно, дразнили Голью по фамилии — Перекатный. А наперекатывался он по этапам, как мяч по полю, били его и так и эдак, загоняли то в одну тюрьму, то в другую, как в футбольные ворота, словом, откушал этот человек сполна и судьба наконец смилостивилась, забуцав своего подопечного в сравнительно неплохую тюрьму с не самой худшей камерой и относительно спокойным соседом.
Чаще всего мы видели его на скамейке тюремного двора, — погрузившись в себя, он смотрел куда-то вдаль, но по первому же зову был готов рассказать захватывающую историю каждому желающему.
Сами понимаете, что от желающих отбою не было. Не успевал де Голь открыть беззубый рот, как на него налетали, точно на мёд. Представители различных каст, начисто позабыв о тюремной иерархии, терлись бок о бок, а суровые надзиратели, подкравшись поближе, жадно ловили каждое слово наравне с заключенными.
О, что это были за сказки!
О начальнике тюрьмы, на время поменявшемся одеждой с двойником-узником — бывает же такое! — но не дожившем даже до заката, нарвавшись на заточку.
О приговоренных к расстрелу эльфийских лучниках, за ночь сплетших из своих волос тетиву, смастеривших из большеберцовых костей — дуги, а из малоберцовых и костей стопы — стрелы, и расстрелявших наутро своих палачей.
О полтергейсте в камерах и таинственном исчезновении заключенных.
О несправедливо засуженном колдуне, превратившем в отместку каменную кладку в карамель и тем самым устроившем массовый побег. Лишь больной сахарным диабетом экс-депутат остался в своей камере.
Естественно, верили мы далеко не всему, головы у нас, как-никак, болтались на плечах, но в любом случае послушать сказки де Голя было забавно. Взять, например, одну из его прощальных историй про драконью песню.
Как рассказчик, я, конечно, в подметки не гожусь Шарлю, но всё равно попытаюсь пересказать услышанное, — тут говорят, что только так можно разгадать его недавнее таинственное исчезновение.
Итак, как и в большинстве сказок Перекатного, действия происходят в некой тридевятой тюрьме, а начинается всё с сидящего на скамейке тамошнего дворика умилительного старичка в арестантской робе. Назовем старичка де Голь, чтобы не было путаницы, тем более что внешнее сходство с нашим Шарлем несомненно — морщина-виньетка на лбу, лисий нос и неотягощенный клыками рот.
— Вы вольны оскорбляться, но повторюсь: я никогда не был таким незрелым как вы. Верно, я сразу вылупился бабочкой, то бишь дедочкой... Смеетесь? А я в ответ плюю на вашу молодость. Вот так! Тьфу на вас.
Около Шарля стоит кучка амбалистых молодцев, вовсю играющих набором свежеподкачанных мышц. Привыкшие к эпатажным высказываниям де Голя, они дружно гогочут и перемигиваются, но ни пальцем, ни словом не трогают оного.
— То есть вы с малых лет страдали подагрой, ревматизмом, склерозом и прочими напастями? — вмешивается охранник, почитающий де Голя как родного отца. — При всем уважении, Шарль, вы неправы, — тем и хороша молодость, что о болезнях попросту не задумываешься.
Де Голь переводит на охранника задумчивый взгляд.
— Да я и сейчас не задумываюсь, — произносит Перекатный спустя мгновение. — О чем вы, дорогой Павел Петрович, таком говорите? Я ведь, если помните, нездешний, вашим болячкам не подвержен совершенно.
Качки дико хохочут с него, схватившись за рельефные животы: ночью де Голь заунывно стонал, нарушая коллективный сон. Даже сокамерник, который обычно тише воды и ниже травы, не выдержал и хорошенько намял бока Перекатному, — лишь тогда завывания прекратились.
— Разве? — отвечает надзиратель, подмигивая де Голю. — А мне сообщали, что ночью вам сильно нездоровилось.
— Чистой воды вранье! — импульсивно реагирует старик, обиженно надувая губы. — И вы, достопочтенный Павел Петрович, поверили в эту чушь? Мне? Нездоровилось?
И тут, как по заказу, влекомый группой заключенных, к скамейке приближается сокамерник Перекатного Ваня Гляциолов по кличке Глянец, — покорно кивая головой, он готов давать любые показания.
— Ничё подобного, — неожиданно говорит он, отталкивая от себя шестерок, — он спал как вулкан.
И все начинают недоумевать, растерянно глядеть друг на дружку, переминаться в нерешительности. В общем, начинается черт знает что, и если бы не своевременно опомнившийся охранник, то, вполне возможно, выходка Глянца закончилась бы для него весьма плачевно.
— Но как же так, Иван? — апеллирует к Гляциолову Павел Петрович. — Ты мне сам утром говорил. Вот и товарищи подтверждают — имели место протяжные стоны, доносящиеся из вашей камеры.
Слова надзирателя выводят товарищей зеков из ступора, — они обступают Глянца со всех сторон и постепенно сужают кольцо, намереваясь расплющить лжесвидетеля.
— Нет, нет и нет, — отрицательно мотает головой Гляциолов, — ни хрена я не слышал. И хватит меня прессинговать — баста!
— Что ж поделать, уважаемый Павел Петрович. Моя взяла, — говорит де Голь, лучась от радости. — Ничего, и вам когда-нибудь подвезет. Но давайте оставаться мужчинами...
— В этом стоит хорошенько покопаться, Шарль, чем я и займусь сейчас же, — сквозь зубы говорит охранник, высвобождая Глянца из тесного кольца и утаскивая его прочь.
Сидящий на лавочке де Голь счастлив как дитя, подстрелившее из рогатки соседского котяру. Группка заключенных по-прежнему торчит рядом со стариком, намереваясь поскорее получить ответ на главный вопрос. Почему де Голь врет? Ведь практически каждый слышал ночное вытье. Но вместо ответа они получают сказку про дракона, вызволившего своего повелителя из заточения.
Вы не поверите, но как только де Голь завершает свой рассказ традиционным «поживал-и-добра-наживал», небо вдруг темнеет. И поднявши головы, зеки видят крылатого змея. И вот уже пахнет жареным, — это горят замешкавшиеся охранники на вышках, так и не успевшие открыть огонь по дракону. И начинается несусветная паника, и поднимается адский крик, сквозь который едва слышатся шаманские завывания де Голя.
— Стона-а-ал! — передразнивает де Голь охранника, вовремя вернувшегося во двор вместе с Глянцем. — Это древняя драконья песнь, мать вашу. А вы со своими артритами и радикулитами. Тьфу на вас!
И покинув родную скамейку, де Голь мерным шагом направляется к приземлившемуся дракону и всходит по его крылу как по трапу, а потом кричит Глянцу на прощание:
— А тебе, Иван, спасибо, что подписался! Хотя, право слово, это было лишнее.
Вот так заканчивалась последняя сказка де Голя. На следующее утро его не оказалось в камере, а сонный Глянец на все вопросы надзирателей тупо качал головой. Да, было дело, он слышал продолжительные стоны, попозже — рев двигателей, а уже потом — ничегошеньки, так как провалился наконец в сонные пучины, — как-никак, де Голь не первую ночь спать мешает.
Сразу после исчезновения де Голя меня перевели в его камеру, к Ваньке Гляциолову, с коим, скажу вам по секрету, я давно мечтал основательно побеседовать. Хоть человек он не шибко разговорчивый, за проведенные вместе годы мне удалось по крупинкам вытрясти из него уйму бесценных сведений. Так что теперь я знаю, куда девался де Голь. И что это были за стоны. И кто на самом деле драконий заклинатель. Вы угадали — это он и есть, старина Глянец.
И ещё, как я уже говорил, я возложил обязанности сказочника на себя — сначала просто пересказывал услышанные тюремные сказания, а потом стал понемногу добавлять от себя. Вот как сейчас, в этой сказке, которая, в конце концов, подходит к логическому завершению.
— Скажите мне правду, вам нездоровится? — интересуется Павел Петрович, массируя моё костлявое плечо. — Вы, молодой человек, стонете уже третью ночь. Мешаете, понимаете ли, товарищам. Эх, когда я был в вашем возрасте, Шарль...
— Полноте, любезный Павел Петрович, вы же видели мои документы, — сквозь смех отвечаю я. — Я вам в отцы гожусь.
— Документы-покументы, — кривляется охранник, дружески хлопая меня по плечу.
А потом, услышав хлопанье крыльев над головой, с ужасом смотрит в помрачневшее небо и бледнеет, белеет в лице.
А я запеваю новую песню, разученную с заклинателем Глянцем. Сергей Лысенко © 2007
Обсудить на форуме |
|
