|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Конкурс короткого рассказа Женя Сергиенко © 2007 Писарь Я всегда завидовал Палычу. При всей своей пугающей внешности (два метра росту, сажень где полагается) он на редкость просто сходился с людьми. Причем, с бомжами, с мусорами, с банкирами, все равно. А дворник, думаю, даже не догадывался, с кем разговаривает. Дед объяснял, размахивал руками, приглаживал бороду грязной пятерней. Черенок от метелки сполз по оштукатуренной стенке и со стуком свалился на асфальт. Палыч слушал молча, сложив руки на груди. Как полагается начальнику безопасности, он впитывал информацию, словно губка, огромная двухметровая губка.
— Представляете, Илья Ильич, — сказал за моей спиной Ваня, — это особняк князя Долгорукова. Восемнадцатый век. Нравится?
Вместо ответа я пожал плечами. Ивана мы взяли только потому, что он был на колесах. «Твоя, — спросил я, когда он, припарковавшись, ставил на сигнализацию свою новенькую «мазду», и тут же распорядился, — поехали». Он послушно полез за ключами. На углу мы подхватили Палыча, караулившего сотрудников на личном автотранспорте. Ваня молчал всю дорогу, сверялся с картой, плутая по московским переулкам. А вот теперь, видите ли, разговорился:
— Вы не подумайте, Илья Ильич, это не тот Долгорукий, который Москву основал. Это другой. Он военным был. А раньше тут палаты были. Нарышкины жили.
— Слушай, — не выдержал я. — Ты кто? Юристконсульт? Ну и консультируй на здоровье! Какие, к черту, Нарышкины? Это мой особняк, понял? И банк тоже мой! Так что помолчи, ради Бога.
Ваня обиженно засопел. Вот ведь неприятность, и «лексусы», бывает, ломаются. Приходится ездить, на чем попало. И с кем попало.
Палыч наконец-то подошел.
— Проблемы? — поинтересовался я, заметив на его лице угрюмое выражение.
— Да нет, Илья Ильич. Порядок. Стоит, конечно, проверить кое-что.
— Ну пошли тогда, — и я первым направился к дверям особняка.
Изнутри здание смотрелось ничуть не хуже: высоченные потолки, люстры, лепнина. Снизу стены забраны пластиковыми панелями, чтоб посетители не терлись о штукатурку. Из распахнутых дверей выносили коробки — прежние владельцы съезжали. Выхватив из толпы паренька, Палыч выяснил, где начальство. Мы поднялись по парадной лестнице и разыскали кабинет руководства.
— Без адвоката не разговариваю, — заявил мужчина и, заметив, как мы с удивлением переглянулись, вздохнул. — Так вы не из милиции?
— А причем здесь милиция?
Он окинул нас взглядом:
— А вы, собственно, кто?
— Мы? — переспросил я, хмурясь. — Фамилия Астахов ничего не напоминает?
— Не напоминает.
— А банк «Северное сияние»?
— Ах да, — улыбнулся мужчина, выпрямляясь. — Новые хозяева! Добро пожаловать! Не беспокойтесь, сегодня же съедем. Клянусь, ноги моей здесь не будет! И здесь, и в этом чертовом Колпачном переулке.
— Так что же случилось, любезнейший, — обратился к нему Палыч, но собеседник на доверительный тон не клюнул.
— Простите, времени в обрез. До свидания.
Я просить не умею, поэтому скомандовал отступать. Подумаешь, тайны мадридского двора, Палыч и не такие разгадывал.
На первом этаже, где мы рассчитывали взять «языка», никого не было. Несколько человек курили на крылечке, и сигаретный дым смешивался с выхлопами «газели», в которую загружали мебель. Толкнув дверь, Палыч ринулся добывать сведения.
— Что случилось, ребятки? — спросил он, демонстрируя в улыбке тридцать два зуба. — Чертовщинкой попахивает?
— Еще бы, — согласился белобрысый, откидывая щелчком сигарету. — Лаз открыли, они и поперли.
— Кто?
— Черти.
Водитель хлопнул дверцей, и ребята полезли в машину.
— Какие черти? — вслух размышлял я, наблюдая, как парни устраиваются на сидениях.
— Не-е-е, — вздохнули у самого уха. — Не черти то.
Вздрогнув, я обернулся. Дворник подкрался незаметно и теперь, опершись на метлу, буравил меня глазами.
— То батюшка-царь книжников кличет. Ученый люд ой как нужен.
И если бы Палыч не оттащил, я б так остался на асфальтовой дорожке, пригвожденный взглядом старика. Пока Ванька заводил свою «мазду», я успел немного отдышаться. Ишь ты, как напугал! Даже представиться успел, подлец. Так-с, Григорий Бельский. Что-то очень знакомое. Очень.
*
Удивительно, до чего же наглая нынче молодежь пошла — палец по локоть оттяпают. Скромный мальчик Ванечка ногою дверь вышибает.
— Илья Ильич! Такое расскажу, обалдеете!
— Да я и так балдею, — усмехнулся я, — от нашей юридической службы балдею.
— Илья Ильич! Этот дом раньше князю Долгорукому принадлежал. А до этого Нарышкиным.
Откинувшись на спинку кресла, я разглядывал Ваню. Щупленький, маленького роста, нос крючком, редкие волосы с хорошо просматривающимися залысинами. И наглый, спасу нет.
— А до этого, — продолжал мальчик, ничуть не смущаясь неодобрительного взгляда начальства, — там палаты были. И палаты эти за тестем царя числились. А он Золотым приказом заведовал. Ну как? — Ваня замолчал, дожидаясь моей реакции.
— Кто заведовал? — зевнул я. — Царь?
— Да нет же! — засмеялся он. — Тесть! Стрешнев! А царь — Михаил Федорович! Ну, дошло?
— Не дошло, — я взял со стола карандаш и покрутил его в пальцах. — А мне-то что?
— Ну как же! Там золото ищут. Золотой-то приказ был. Поняли?
Я хотел было объяснить, что золото искать нерентабельно. Кому оно нужно, золото это? А вот если б нефтяная скважина... Нефть, она намного полезней. Кому, как не мне, северному жителю, знать о ценности нефти. Но вместо этого я спросил:
— И откуда мы такие умные?
— Из интернета. Поедемте, посмотрим, а? Они ж там лаз открыли! Ну хоть одним глазочком.
И я подумал: действительно, почему б не прокатиться. Палыч согласился составить компанию.
*
По дороге Ваня сообщил, что удалось выяснить. После семейства Долгоруковых дом перешел в купеческое владение: кладовые всякие, амбары, погреба. В погоне за лишними метрами случайно обнаружили подземную галерею, которая ступеньками спускалась в темноту. Новые хозяева побоялись далеко отходить и, подобрав на лестнице старинные книги, захлопнули люк и для надежности цементом замуровали.
Шли годы, жильцы сменялись. После революции дом отремонтировали, настелили заново полы, в просторных барских залах соорудили картонные перегородки, провели электричество. Дом превратился в общежитие, удобное, комфортабельное (разумеется, по тем меркам).
Полвека спустя профессор Стреллецкий, известный исследователь подземной Москвы, обнаружил в нижнем этаже дома плиту. Комната, где находился предполагаемый лаз, казалась сама по себе странной: в стены вмонтировали чугунные кольца, их легко приметить в проплешинах осыпавшейся штукатурки. Но как профессор ни бился, разрешения на вскрытие плиты он так и не смог получить.
— Значит, клад ищем? — спросил я, ни к кому особо не обращаясь. И, несмотря на то, что лично мне золото не нужно, и что к старинным книгам я трепета не испытываю, сердце приятно заныло. Что ни говори, но жизнь приключениями не богата.
Припарковавшись у обшарпанной пятиэтажки, мы вошли в арку и снова оказались под раскидистыми тополями долгоруковской усадьбы. Газели здесь уже не было, крылечко пустовало, только наш знакомец с метлой деловито расхаживал вдоль тротуара.
— Возвратились, — всплеснул он руками, роняя метелку на асфальт. — Вот радости-то будет! Писари-то нужны! Библиотека у нас! Краше иноземной! И от меня челом бейте, от Григория-то.
Ваня шарахнулся, недобро сверкнул глазами. Я щелкнул замком (ключи реэлторы передали). Двери распахнулись, старая усадьба встретила нас тишиной.
Винтовая лестница, по которой спускались, жалобно поскрипывала. Видимо, ею пользовались нечасто. Палыч включил автомобильный фонарик — в помещении сгущался полумрак, а электричество прежние владельцы вырубили.
— У Ивана Грозного библиотека была, — сообщил вдруг Ваня.
Мы с Палычем промолчали. Ваня спускался первым. Он отобрал фонарь, и яркий луч прыгал по серым стенам.
— Ее не нашли, — хмуро продолжал юрист.
— Ну и что?
— А то! — резко обернулся мальчик. — А если это она, библиотека?
Была ли в погребе библиотека или просто пристанище бомжей, мы так и не узнали. Иван решительно бросился к лазу, прихватив с собою фонарик. Мы остановились на краю и с минуту прислушивались к его шагам, гулко раздающимся в глубине шахты. А потом вдруг нас накрыла тишина, звенящая пугающая тишина.
Кажется, Палыч кричал, звал, но напрасно. Позже, когда приехали менты, они обшарили каждый сантиметр. Через десяток ступеней проход заканчивался площадкой, глухим тупиком, стеной. А потом следствие, допросы, уголовное дело — Ванька-то пропал. Мама его рыдала, моя секретарша отпаивала ее валидолом.
С дворником я столкнулся в отделении, его тоже вызывали. Старик, хитро подмигнув, сообщил, что душа его теперь свободна, что царь-батюшка, видать, простил за дюжину справных писарей. Я вздрогнул: оказывается, Ванька был двенадцатым пропавшим без вести в этом районе. Но дворнику, понятное дело, предъявлять нечего: сумасшедший дед, перешагнувший за девяностолетний рубеж и тихо доживающий свой век в пятиэтажке напротив.
*
Подумать только, год в Москве — как один день. Работа, переговоры, встречи. Банк мой встал на ноги, окреп, возмужал. Я подыскал неплохой офис в центре, на Большой Садовой, в тени столетних кленов и тополей. Теперь можно перевести дух, остановиться.
Как-то в пятницу, после тяжелой недели, я позвонил Палычу.
— Слушай, мы же москвичи?
— Ну да, — согласился он. — А какие проблемы?
— Проблемы, — вздохнул я. — Ты в музее когда был? То-то и оно!
*
В Третьяковке с утра много народу. Мы потолкались по залам, посмотрели на разных художников. Возле картины Репина Палыч задержался. Я оглянулся, пытаясь понять, что привлекло его внимание.
— Илья Ильич, а вам не кажется, что этот похож на...
— На нашего Ваньку, — закончил я за него. Сердце предательски дрогнуло.
Действительно, на картине Иван Грозный убивал нашего Ваньку, худенького, маленького, с приметным носом и ранними залысинами. И если б не кафтан...
— Ну хватит, ну перестаньте, — шептал Палыч, оттаскивая меня.
Я плакал, плакал по-настоящему, взахлеб. Бабки-надсмоторщицы буравили меня глазами.
О том, кто такой Гришка Бельский, старый хрыч из Колпачного переулка, Палыч мне не сказал. Я узнал сам, из интернета. Это сподвижник Грозного, известный всем под именем Малюты Скуратова. И помер он месяцем позже. Видимо, царь все-таки простил.
Женя Сергиенко © 2007
Обсудить на форуме |
|
