|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Игра! Михаил Циферблат © 2007 Замкнутый круг Шел третий час игры.
Шестая пешка бросила считать число сделанных ходов, чем часто занималась, да и вообще потеряла интерес к партии. Она достаточно долго стояла на F5 и от бездействия, наверное, изучила эту клетку по миллиметрам: местами царапинки, краска мельком кое-где содрана. Ничего особенного, клетка как клетка.
Однако, несмотря на неторопливость игрока, для Шестой данная партия выделялась тем, что ей наконец-то посчастливилось шагнуть хоть немногим дальше раздражающей черной F4. А ведь обычно тактика управляющего особо не затрагивала Шестую, и какое-либо передвижение, кроме трафаретного F2-F4, — редкая неожиданность.
И сегодня белыми играл кто-то другой. Точнее, другая. Пешка чувствовала касание ее мягких теплых пальчиков, и всякий раз напряженно следила за движением над старым фанерным полем тени тонкой руки с длинными ноготками. Лакированными, должно быть. Шестая любила лак — он был атрибутом исключительно важных персон. Им, к примеру, покрыт черный король.
«Может, мною сделают еще один шаг?» — надеялась пешка, все же прекрасно понимая — ступать на F6 невыгодно. Нет, игравшая явно очень умна и уж точно не ошибется. Шестая почему-то была уверена, что эта женщина толковее предыдущих игроков, которых частенько громили за один час. Много раз жертвовали Шестой, в результате чего та отправлялась за доску на скатерть, бывает и на голый стол или на пол; хуже того — управляющий со злостью кидал пешку куда-нибудь в пыльный угол.
Невыгодно, невыгодно... А драйва-то хочется!
А может, и игроки были разные, но как один — подлые убийцы? Разумеется, как можно не обидеть пешку?
Игра была нудной, простаивание фигурок начинало раздражать. Бывало, не успеешь оглянуться, и конь подле тебя идет в наступление, а рядышком ступает слон, чтобы по аналогии удалиться через пару минут.
В комнате незаметно стемнело. Включили лампу. Света немного, лампочка слабовата, однако вполне хватает для сохранения в игроках сосредоточенности и терпения.
Окончательно раскисшая Шестая, добиваемая перешептыванием иных фигур, решила с кем-нибудь поболтать. Она обратилась к дремлющей на E4 Пятой, ибо пешкам лучше всего разговаривать между собой, чем с более старшими и важными в шахматах фигурами:
— Что думаешь?
Услышав этот ненавязчивый вопрос, Пятая лениво проговорила: «Отстань». Ее голос был как всегда отвлеченным, и отталкивал своим равнодушием, вызывая в собеседнице злость. Шестую подобная грубость страшно возмутила. «Зазналась!» — подумала она и отвела взгляд от наивной воображалы, у которой, признаться, действительно был повод выпендриваться. Если говорить об одинаковости пешек, то, как ни крути, надо брать во внимание — одна из них сильно выделялась. Едва ли не каждый раз на самом старте Пятая делала первый ход — E2-E4, чему большинство пешек, включая Шестую, страшно завидовали. Пятая стояла выше их.
Хмыкнув, Шестая повернулась к коню, топтавшемуся на заляпанной винными пятнами G5. С ним всегда было приятно поболтать.
— Долго, устала, — скулила белая ладья, которую так и не сдвинули с начальной позиции. Справа, через клетку от него, стоял слон и насвистывал веселую мелодию; Третья пешка снова и снова пробовала аккомпанировать ему и была вынуждена слушать ржание черного коня, который смеялся над ее неудачными попытками это сделать.
Наконец, на поле показались очертания ноготков. Ладонь игравшей медленно опустилась к дрожащей от волнения ладье, осторожно взялась двумя пальцами за ее верхушку и передвинула всего на одну клетку.
Право, бессмысленно.
Слон моментально встрепенулась и неслышно затараторил все дальнейшие выгодные ходы противника. Уловив, что ее могут срубить спустя три хода, Третья пешка захныкала, дав повод визави посмеяться.
Ладью же это нисколько не волновало. Она получила возможность поговорить с ферзем с более близкого и удобного расстояния.
— Ну вот, благо, меня передвинули, — произнесла ладья как можно солиднее и подчеркнув таким образом всю важность их разговора.
— Похвально.
— Я краешком слышала, дескать, вы изволили поговорить с королем о нашем деле. Так как?
— Поговорил. Признаться, все очень просто. Наш новый король, оказывается, прибыл из другого шахматного набора.
Ладья подалась к границе клетки.
— Представляете, на их доске никто не разговаривает!
Ладья присвистнул. Ферзь с удовольствием отметил — речь тронула его коллегу по изучению феномена, названного ими «мировым». Пока главной задачей считалось выяснение, что же мир из себя представляет.
— Не разговаривает, — задумчиво повторил ферзь.
— Чего-нибудь еще говорил? — любопытничала ладья.
— Он сказал, — ферзь откашлялся и произнес хрипловатым голосом: — «Это — серьезная партия»!
— То есть?
— Серьезность, по его словам, следует из того, что игра идет медленными темпами.
— Ага, ага... Ну, а «мировой» феномен?
— В общем, я сделал такой вывод: в мире очень многие руки играют в нашу игру. Она очень старая. Пожалуй, все.
— И он сказал, дойдешь до того края и...
— Что? — нетерпеливо отозвалась Седьмая пешка.
— И последует перевоплощение! — закончила Восьмая.
— Дурит он тебя, — вставила свое словечко Шестая, внутри которой все ж загорелся греющий, воодушевляющий огонек.
— Нет, не верится, не мог он соврать. Король как-никак!
— Зато, как ни крути, ты — пешка, а пешкам всегда отведена роль мелкой фигуры, которую и обмануть-то — потеха всем на смех без греха! — Шестая по-прежнему излучала скепсис. Хотя мысленно была настроена на поход в самый конец доски. Не так уж и далеко... Только захочет ли управляющая пойти никчемной мелюзгой, когда есть фигуры, всерьез способные принести победу?
— В чем-то ты права, — глубокомысленно заметила Седьмая.
— Я умна! — воскликнула Шестая и проворчала: — Знаете, я бы предпочла быть шашкой. На шашечном поле все равны изначально. И уж среди шашек, поверьте, я была бы одной из лучших фигур и срубила бы столько врагов!.. Это... как его... демократия!
— Ты тоже с короля слушала?
— Не только слушала, но и говорила с ним.
— А что ей делать? Она близко к нему стоит. С кем там разговаривать, у F2?
— Ух, с самим королем!
— Нет, серьезно. Он мне поведал, как однажды из-за нехватки фигур в шашках его взяли вместо одной. Говорит, игра была увлекательной. И говорит, много-много кого срубил он за свое время.
— Боевой он, — согласилась Восьмая, — воин, каких мало.
— Герой, — поддакнула Седьмая.
— И он не только в шашки играл. Есть, значит, игры... М-м-м...
— Ну?
— Он их настолками называет.
— Да ведь мы тоже настольные.
— Нет, не «настольные», а «настолки». Про них говорит: «Вот где бой! Вот где настоящая война! Без остановки!». И игры такие намного популярнее наших шахмат, и играть в них чаще приходится. Представляете?
— Рука судьбы коснется тебя! Покайся, или срублен будешь!
В ответ ферзь засмеялся.
— Фанатиками нас называешь, — продолжала Вторая ладья, — называй! Не противимся мы! Но знай, в день Большой Игры Великая рука Судьбы навсегда удалит тебя с доски!
Смеялся теперь не только ферзь, к нему присоединились другие белые, в частности, Седьмая и Восьмая пешки и Второй слон. Успокоившись, ферзь резко дернулся к гоготавшим, напугав их — обе пешки чуть не упали с подставочки. Чего, мол, смеетесь...
— Извините, — тихо проговорила Восьмая.
— Предмет смеха?
— Знаете, но ведь в игру играют не руки, а люди.
— Не умничай! — прикрикнул ферзь, а ладья проорала на все поле:
— Ересь! Ересь! Нет людей!
— Да откуда тебе знать?! — огрызнулась Восьмая. — Тебя хоть раз с поля выкидывали?
— Волнения? Недовольства? — саркастично вопросил ферзь, и воцарилась тишина. Притихли даже черные. Фигуры предпочли сменить галдеж на напряжение, близкое к азартному.
Каждый думал о своем. Ферзь — о доске, маленьком микромире, который он соотносил с миром огромным.
Все пешки — законченные реалисты. Можно сказать, никчемные маленькие фигурки. Одна только простая форма губит приоритетность. Пешки не верили в Великую руку Судьбы, отправляющую уважающих игру фигур на Доску почета, не уважающих — на Доску позора. Первая — целиком из золота, и все ее обитатели покрыты лаком. Вторая — каменная, и повсюду видна соскобленная краска, а те фигуры, что не были подкрашены, лишались частички. Вторая ладья утверждала, что позорнее потери подставки или верхушки только бегство со своей клетки вопреки действиям рук.
Пешкам было наплевать. Они считали, что потолком над всем стоит человек. Никак не конечности.
Человек... Собственно, на игравших в любой момент могли посмотреть кони, ибо ни у кого другого не было вертящейся головы нормальной, «живой» формы. Но лошади не говорили о людях. Они либо смеются над чем-то, либо возьмут и замкнутся в себя, игнорируя остальных.
Ферзь многое готов был отдать, дабы обернуться конем. Он и Первая ладья страстно хотели узнать о мире побольше, выйти за рамки шахмат, покинуть доску... Но «Выше планки не прыгнуть, ниже плинтуса не упасть» — поговорка известна даже слабоватым на ум пешкам, которые и правил, похоже, плохо усвоили, пускай сыграно было больше ста партий.
Сколько времени прошло? Какая по счету игра? Неизвестно...
Шестая, как и все, не знала, что было раньше. Стоит только дотронуться до игрового поля, и они сразу оживали, получали способность общаться и думать, ходить или просто-напросто валять дурака. А до этого? Шестая мало помнила после очередного ухода с доски; затем мир вокруг тускнел, и ничего не ощущается до следующей игры.
«Число партий, должно быть, перевалило за сотню. Сколько я уже в шахматах? Сколько F2-F4 сделано? А сегодня... сегодня я на F5. Пройдет еще столько же игр, и, возможно, я буду на F6! С другой стороны, ничего особенного, правда? Клетки друг от друга ничем не отличаются».
Начался девятый час. Около трех из них Шестая стояла под ударом. Черный ферзь, такой большой и такой величественный, не на шутку пугал ее. «Признаться, я бы предпочла поскорее быть срубленной им, чем ждать... и чувствовать его взгляд».
Пешка словно была в каком-то замкнутом круге: сначала игра, обычно всегда в зловещем полумраке, и кажется, что на самом деле никто, ни одна фигура не самостоятельна, будто марионетка. А далее — уход с поля. Бац! — и ты вновь в игре.
— Ты не представляешь, руки каких людей меня трогали! Я познал пальцы знаменитейших личностей!
— Я поняла, поняла, — промямлила ладья. — А другие доски — они такие же?
— Да.
— Хорошо, а сейчас такой вопрос: чем отличаются друг от друга люди?
— Э-э-э... — Вопрос озадачил короля. — В каком смысле? Есть мужчины, есть женщины, взрослые и дети... Ну, как на вашей доске — пешки — женского полу, а...
— Мне это известно, — мягко произнесла ладья.
— ...А на английском поле в одной игре все пешки...
— Все, все, поняла. Но имела в виду немного другое. Есть ли в них разница, как у нас между королем и остальными?
— Понятия не имею. Может быть, какие-то люди должны играть хорошо, а какие-то — плохо. Слово в языке имеется — «статус».
Ладья озадаченно прошлась из одного угла своей клетки в другой.
— Чем вообще занимаются люди? — вслух размышляла она. — Слышат ли они нас? Умеют ли говорить? Что делают?
— Играют, конечно! — легко ответил король, и ладья сразу поняла — уж ему точно известно. — Все их существование есть игра.
На самом деле пешки были умными фигурами. Например, они знали много слов, типа «апофеоз», «фотография», «подсолнух», которых никто не понимал. Говорили про свет: «Он от лампы»; или про доску: «Фанера». Откуда знания?
Помимо всего прочего, доска таила много других вопросов. И Шестая хотела получить на них ответы. Пробовала ответить сама, но черный ферзь, с обводкой посередине подставки, с хрустальным шариком на верхушке и тонким изгибом срединной части, отвлекал и пугал ее, хотя пешке казалось — уже почти, чуть-чуть и вот он, ответ!
Простаивание, похоже, заканчивалось — снова тень, и грубая мужская рука, поцарапанная у большого пальца, двигала ферзя к Шестой. Неминуемая смерть, ничего не поделаешь. Черная краска, великолепно смотревшаяся на ферзе, как только-только намазанная, была все ближе к Шестой, оставив между ними всего одну клетки.
Рука остановила передвижение на D5.
Незамедлительно последовал следующий ход — F5-F6.
Шестая аж пискнула.
— Глупо! — воскликнул слон, и забубнил возможные дальнейшие ходы. Его приостановила Седьмая пешка:
— Так плохо?
— Могли выиграть за двенадцать ходов, а вместо этого — шаг пешкой! Как можно?!
— А если бы тебя направили...
— Не учи меня жить, деточка, ладно?
Седьмая фыркнула в ответ и попыталась заснуть.
Получилось — пешка перестала видеть доску, на смену ей пришел сон, изобразивший какое-то странное поле в виде шестиугольников, на котором разложили красивые бумажные карточки...
Сон продлился около двух часов. Надо заметить, самых важных часов партии.
Пока пешка спала, две армии вцепились друг в друга.
Ближе к стартовым позициям стоял белый король.
— Это самые странные игроки, которых я когда-либо видел! — возмущался он. — Игра вообще потеряла всякую логику! Никакой серьезности!
— Должно быть, на ум играют, — сострил ферзь, упорно не дававший черным поставить мат. Он уже столько раз проходил вокруг его величества, что оказался близок к званию героя партии.
— Уму непостижимо — столько потерь! А главное, быстро!
Один шаг до края доски. Один маленький шаг, никто уже не помешает.
Перед Шестой предстали два рукава черной рубашки с белыми пуговками — это был управляющий черными. Мрачновато, если сравнивать с красным свитером новоявленной девушки.
Шестая не стала оборачиваться. Известно наперед — ее передвинут на заветную F8, помех не будет.
Прикосновение, и краешек совсем близко. Шестая даже сумела заметить перекошенный от недовольства рот проигравшего, когда оный склонил голову. Поначалу далеко не все разобрались в происходящем и не осознали, почему радостно закричали несколько пешек и новый король. Громом раздался победный вопль, скорее всего исходивший из уст управляющей. Он мигом был подхвачен оставшимися белыми.
Пешка-ферзь завершила игру, поставив с остальными мат.
Леонид пялился на фигурку черного короля. Тот громко рыдал, лак капельками стекал с него. Проигравший взмахнул рукой, чтобы ударить ликовавшую пешку, но Катя успела перехватить ее за локоть в гневном полете.
Из кармана рубашки Леонид достал миниатюрную фигурку танка и положил на доску. Танк вдруг задвигался и поехал по доске, сшибая кого попало. Катя играючи убрала танк с поля.
— Перестань, сударь, — ехидно произнесла она, потирая красные заспанные глаза.
— Честное слово, я бы им сейчас устроил Великую руку Судьбы.
— Не они виноваты в твоем поражении. И в том, что тебе придется отдать доску мне. Честно говоря, я ожидала от тебя более логичных действий. Поверить не могу, как ты смог ее выиграть у бывшего хозяина?
— Все очень просто — я подслушал белого слона, — признался Леонид.
— Ясно. Ты ведь не против, если я заберу белого короля?
— Забирай. Но осторожнее с ним, ведь ему столько лет! Правда, купил я его за копейки...
Катя нежно погладила пальчиком Шестую пешку, после чего принялась складывать фигурки внутрь доски.
— А ты хорошо играешь, — сказал Леонид. — Умудрилась и выиграть, и возвысить эту мелкую...
— Да, я немного преобразила их мир. Буду надеяться, что следующий хозяин доски, коли таковой объявится, не испортит на ней обстановку.
Девушка уже накидывала пальто, улыбнулась на прощание хозяину квартиры. Мгновения доносились ее шаги по лестнице и скрип двери внизу.
Леонид долго представлял Катю, прижимавшую к себе доску. Как она едет в метро, не выпуская трофей, как, вероятно, забегает по пути в универмаг и с боязнью укладывает ценный приз в камеру хранения. Сам таким был.
Однажды к нему придет очередной игрок с надеждой получить заветные живые шахматы, якобы чему-то учившие владельца, и будет отправлен по оставленному Катей адресу.
А учат ли?
Пятая пешка снова встанет на E2, Шестая — F2... Все будет повторяться по кругу.
«Однако я буду готовиться, и обязательно верну доску, ведь Катя — не сильный игрок. Однажды я поднимусь на новый уровень, повыше этого», — вот о чем мечтал Леонид, однако мысли его порой сбивались еще одним вопросом: «За какие грехи, собственно, пешка все равно остается пешкой? Причем король и гроша ломанного не стоит». Михаил Циферблат © 2007
Обсудить на форуме |
|
