|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2006 Павел Руссин Лескин Жук © 2006 В траве сидел кузнечик Питер всегда встречал его дождём, невзирая на время года. То ли город таким образом плакал по своему блудному сыну, то ли наоборот — мстил ему, хлеща по щекам злыми холодными каплями. Анатолий Александрович уже давно перестал считать себя петербуржцем. Видный продюсер Ярков появлялся в родном городе лишь по делам.
В этот раз обстоятельства, приведшие его в Питер, были никак не связаны с профессией. Была у него страсть: коллекционирование. Продюсер собирал старинные музыкальные инструменты. Необходимость встретиться со старым другом, в последнем телефонном разговоре уверявшем, что ему в руки попали какие-то редкие гусли, и занесла Яркова в захудалый по московским меркам питерский клуб «Трасса».
Только что отыграла какая-то неизвестная группа. Теперь крохотную сцену оккупировали диджейский пульт с ноутбуком; тусовавшаяся на танцполе публика перешла поближе к барной стойке.
— Ярик!
Через зал к столику Анатолия Александровича продвигался нескладный молодящийся мужчина в вычурном костюме.
— Привет! — улыбнулся продюсер старому другу. — Садись.
— Не садись, а присаживайся! Совсем там, в москвах, одичал.
Когда-то Андрей Грелкин был подающей надежды мини-звездой альтернативного гламурного рока, а Анатолий Ярков — подающим надежды деловым деятелем питерского андерграунда. Затем Анатолий уехал в столицу и стал знаменитым, а Андрей так и остался звёздочкой местного подполья. Только надежд он уже давно никаких не подавал.
— Как московитские хлеба? — поинтересовался Андрей.
— Колосятся, — ответил Анатолий.
На сцене появился ди-джей — взлохмаченный тёмноволосый парень в клетчатой рубашке навыпуск и джинсах с дырой на колене. Некоторое время он чего-то крутил в своей аппаратуре, а затем из динамиков потекла музыка.
— И как ты умудряешься? — поднося к губам рюмку, вздохнул Андрей. — У тебя даже слуха нет.
— Мне слух не нужен. Мне нужны чутьё и деньги. Всё это имеется... А где твои гусли?
— Ну, не таскать же мне их с собой?! Сейчас посидим немного и поедем.
Музыка нарастала. Техногенные шумы в ней таинственным образом сочетались со звуками природы. Всё это накладывалось на ломаный ритм и синтетический фон. Местами проскальзывали всхлипы живых инструментов — то гитары, то саксофона, то виолончели. При этом гармония не нарушалась ни в едином такте, и все разнородные звуки органично вплетались в общую мелодию.
— Что это за парень? — чтобы прервать молчание, поинтересовался Ярик.
— А! Это Сашка Скряба. Ди-джей Скрябин.
Ди-джей на сцене выглядел так, будто его собственная музыка доставляет ему как минимум зубную боль. Танцующий и народ этого не замечал и веселился всяк по-своему.
— Классный парень, — продолжил Грелкин. — Экспериментатор. Правда, ничего нового пока не сотворил, но любопытно сочетает несочетаемое.
— Он что, потомок композитора Скрябина?
— Говорит, что однофамилец. Хотя подход к музыке чем-то похож. Ты в курсе, тот Скрябин ещё в начале прошлого века пытался объединить музыку и визуальные эффекты? Его «Поэма огня» — это предвестник световых и лазерных шоу. Маруани и Жарр отдыхают. Вместе с Херово Ямогуто.
— Да, я читал, — кивнул продюсер. — Более того, как-то в Лондоне на аукционе чёрт дёрнул меня приобрести рукописи и партитуры Скрябина. Всё собираюсь их показать экспертам, да руки не доходят. Говорят, последнее его творение имело целью объединить человечество. Представляешь?! Задумка мирового масштаба! Вот я и тешу себя мыслью, что он его закончил, а у меня оказались недостающие листки.
Лицо однофамильца между тем выражало совсем уж нечеловеческие страдания. Он резко, буквально на полуноте, оборвал музыку и рухнул лицом на клавиатуру ноутбука.
В наступившей тишине слышались только недоумённые шепотки слушателей. Скрябин тоже что-то бормотал про себя. Анатолию Александровичу даже послышалось: «Чушь. Какая лажа!»
— Вот! — вскричал ди-джей и поднял искаженное лицо. — Вот настоящее! Вот музыка!
Он судорожно защёлкал клавишами, и в динамиках возникла новая музыка. Мелодия ее была проста, даже примитивна. Она сразу ложилась на слух и тут же врезалась в память. Ей хотелось подпевать, и это при том, что сложена она была из всё тех же естественных шумов природы. Только обертонами подключался какой-то странный, человеческому уху непривычный, тон. Зал задвигался. Кто не танцевал, тот стал притопывать, губы посетителей шевелились в такт: они пытались напевать про себя. Подпевать этой песне без слов. А когда она закончилась, люди зааплодировали и закричали: «Ещё! Бис! Круто!» Скрябин заиграл снова, затем ещё раз, ещё... Ярков даже не пытался сосчитать, сколько раз прозвучала композиция, но всё это время сидел заворожённый и слушал, слушал, слушал...
Когда, наконец, выдохлись и ди-джей, и слушатели, а площадка перед сценой опустела, московский гость обратился к своему другу:
— Познакомь меня с ним.
Грелкин подошёл к музыканту, сворачивающему свою аппаратуру, и что-то вполголоса начал ему говорить, кивая в сторону Яркова. Скряба посмотрел туда и глаза его округлились. Он бросил сборы, махнув рукой помогавшему технику, и поспешно направился к продюсеру.
— Садись, — сказал Ярков. — Меня зовут Анатолий Александрович.
— Кто ж вас не знает, — уголками рта улыбнулся Скрябин.
— Не надо лести. Что пить будешь?
— Пиво... Нет, пожалуй, коньяк.
— Андрей, будь добр, принеси нам. И себе тоже.
Ди-джей удивлённо проводил взглядом безропотно удаляющуюся в сторону бара спину местной звезды.
— Мы с Андреем старые друзья, — верно истолковав взгляд собеседника, сказал продюсер, и приступил к делу: — Так вот... Э-э... Саша, кажется?
— Можно Скряба.
— Хорошо... Так вот, Александр, у меня к тебе деловое предложение. Ты делаешь очень интересную музыку, у которой большое будущее. В общем, ты не подумывал перебраться в Москву?
На детской площадке было тихо. Над домами зависла полная луна, освещая притихший мир детства: качели-карусели, песочница и бревно-крокодил. На спине крокодила сидели два парня, потягивая бутылочное пиво. Одного из них можно было принять за юного школьника. Денис, или Бур, как звали его друзья, никогда не отличался высоким ростом. После армии он заметно окреп, но выше не стал. Копна его рыжих волос давно превратилась в короткий «ёжик», а детское выражение на веснушчатом лице сменилось оценивающим колючим взглядом. Он курил и говорил с хрипотцой для придания своей персоне значимости взрослого, знающего жизнь мужика.
— Нет, Скряба, не могу я, — Бур затянулся сигаретой и выпустил клуб дыма. — Ты понимаешь, если Дядька узнает, что я «зелёного» пацана в катакомбы потащил, из команды пнёт.
— Да не дыми ты на меня, — поморщился Скряба.
Скряба, хоть был и выше своего друга, крепостью телосложения похвастать не мог. Да и впечатления знатока жизни он не производил. Он встал и, оставив недопитую бутылку на бревне, умостился на сиденье качели.
— Знаешь, что мне снится? — сказал Сашка. — Будто я в пещере, а с потолка капает вода. Я стою и просто балдею от звука этих капель.
— Ну, и нафиг тебе сдались эти капли?
— Я музыку пишу.
— Что, прадедушкины лавры покоя не дают? — усмехнулся Бур.
— Да пошел ты.
Скряба насупился и отвернулся.
— Ладно, не быкуй! — Бур прищурился, попыхивая сигаретой. — Только я никак не впилю при чем тут катакомбы, капли и твоя музыка.
Скряба помолчал немного для порядка, но сдерживать эмоции долго не смог.
— Понимаешь, я хочу написать музыку без музыкальных инструментов, только звуки природы и всё! — выпалил скороговоркой новоявленный композитор и понёс дальше. — Ну, представь, вместо ударных — биение сердца, в качестве фона — шум водопада, и тема, построенная на куче других звуков. У меня таких сэмплов навалом. Даже биение сердца есть, а вот звука капающей воды нет. Я и сам пытался записать, но дома акустика не та. И в инете рылся, только все ерунда какая-то. В принципе, вещь уже готова, но чего-то не хватает. Вот я и вспомнил, как ты про пещеру с озером рассказывал, и как там вода капала, что даже звон в ушах стоял.
— Тьфу, ты, — Бур сплюнул себе под ноги. — Знаешь, нас в эти катакомбы Дядька водил. Всего один раз. Но потом сказал, что туда больше не пойдем. Стрёмно там. Обвалиться может в любую минуту.
— Ну да, когда вы ходили, ничего не обвалилось, а со мной, так сразу и рухнет, — Скряба посмотрел другу в глаза и выпалил: — Ты диггер или мальчик из консерватории? Если бы боялся за свою голову, по люкам не лазил бы.
— Дурья башка, — зашипел Бур, — мне же твою голову жалко.
— А ты за мою голову не волнуйся, — перешел на шёпот Сашка, — я о своей голове сам думать буду.
— А снарягу я на тебя где возьму?
— А что, — оживился Скряба, — у меня полный роллерский набор где-то валяется: шлем, налокотники, наколенники и фонарь есть неплохой.
— Шлем это хорошо, — заулыбался Бур, — а вот с налокотниками ты загнул...
Часам к одиннадцати вечера следующего дня друзья были на месте. Когда-то это была шумная промзона, оглушающая округу лязгом работающих механизмов и бранью галдящих рабочих. Теперь, когда большая часть предприятий в этом районе разорилась, здесь можно было снимать фильмы-катастрофы или сцены про битвы роботов. Однако еще на подходе Скряба заметил фонари, освещающие территорию завода.
— Ты же сказал, что завод заброшенный, — покосился он на Бура, — а там свет горит.
— Не понтуйся, — небрежно бросил Бур, подходя к забору, — завод не работает, но территория охраняется. Парочка пьяных охранников — фигня, а вот собаки здесь злющие. Так что громко не бухти и мослами не греми. «Залаз» сразу за забором, так что пока я буду париться с люком, ты не спрыгивай и секи обстановку. Если шухер, поможешь мне влезть, и валим. Если всё нормально, то спускаешься ко мне и лезешь в колодец. Долезешь до конца, стой и ничего руками не трогай, жди меня.
Всё прошло без сучка, хотя за какую-то ветку Скряба умудрился зацепиться рюкзаком, влезая на забор. Теперь он стоял в темноте на глубине колодца, а сверху стараниями Бура наплывало затмение — тот закрывал за собой люк.
— Чтобы не «засветить» надёжный «залаз», — объяснил диггер.
Бур спустился вниз и включил фонарь на каске.
— Ну, вот и «забросились», — сказал он и посмотрел на товарища, — Чего встал как гоблин?
— Ты же сам сказал, стой и ничего не трогай, — ответил Скряба, зажмурившись от яркого света.
— Х-хе, — улыбнулся Бур, — а фонарь за тебя кто включать будет? Гоголь? Тут мертвых душ знаешь сколько?!
— Хватит прикалываться, — сказал Сашка, включив свой фонарь. — Веди уже.
Бур молча шёл впереди, изредка оборачиваясь назад и жестами показывая опасные места: провисшие провода, огромные вентили, торчащие над головой, выбоины в полу и валяющийся мусор. По обе стороны тоннеля тянулись трубы и кабели.
Трубы, кабели. Поворот. Кабели, трубы. Снова поворот. Скрябе начало казаться, что этому коллектору уже не будет конца, а Бур все шел и шел как заведенный.
— Бурила, долго еще идти? — заскулил он.
Денис словно по инерции прошел десяток шагов и обернулся.
— Не, идти уже не надо, — бодрый голос диггера не сулил ничего хорошего. — Теперь мы поползем.
Скряба подошел к другу и увидел ответвление. В него уходила нижняя труба, оставляя под собой небольшое пространство.
Бур встал на карачки и задом полез в отверстие.
— А чего, головой вперед ползти нельзя? — задал вопрос Скрябин удаляющемуся другу.
— Ну, — как из банки донесся голос Бура, — если ты хочешь с полутораметровой высоты сигать головой, а не ногами, то можешь попробовать.
Экспериментировать с прыжками на голову не хотелось, так что пришлось принять позу рака. Ход оказался не длинным, и уже через минуту они стояли в большом помещении с довольно низким потолком. Между колоннами огромной залы, тянулись полусгнившие, покосившиеся стеллажи. Это походило на подвал, оборудованный под склад. Под ногами что-то весело чавкало.
— Вот, тут и был «залаз» в катакомбы, — сказал Бур, заметно посерьёзнев. — Только раньше здесь было не так слякотно. Короче, очень осторожно идем вон туда вдоль стены.
Не доходя до угла залы, диггер остановился. Скряба выглянул из-за спины друга, и посветил своим фонарем. Там в углу беззубой пастью зияла дыра провала. Бур снял свой рюкзак и, прижав его к влажной стене, достал альпинистское снаряжение.
— Спуск тут был пологий, — пояснил Бур, обвязывая Скрябу тросом, — но страховка не помешает. Главное, держи фонарь крепче.
Сашка полз медленно и осторожно. Ему казалось, что он спускался целую вечность. Но когда ноги ощутили твердую горизонтальную поверхность, и он окликнул Бура, тот догнал его за считанные секунды.
— Ну? — промычал Бур.
— Чего «ну»?
— Слышишь?
Вслушавшись, Скряба понял, что до цели их путешествия осталось совсем немного. Пройдя по узкому коридору, они вышли в большую пещеру, свод которой едва угадывался в свете фонарей. Сашка присвистнул, и эхо, подхватив новый звук, радостно разбросало его по коридорам катакомб.
Звон капель, который был едва слышен возле «залаза», тут просто оглушал. Срываясь сверху крупными бусинами, капли подлетали к мрачной поверхности озера и, разбиваясь, рождали неповторимый звук. Неожиданно в лицо друзьям ударил холодный дурно пахнущий порыв ветра, и эйфория сменилась страхом. Скрябе показалось, что с другой стороны озера за ними кто-то наблюдает. Он посветил туда.
— Знаешь, мне кажется, что там кто-то есть.
— О, брат! — ухмыльнулся Бур. — Это называется «стремак подземный». Вот такие как ты потом парят байки о призраках и гоблинах. Хотя, знаешь, есть легенды, в которые я сам верю. Про Костю Крота слышал? Нет? Ты что, это же первый питерский диггер! Говорят, классный мужик был, но со своими чертями в башке: под землю всегда один ходил. Кстати, у того завода, где мы с тобой забросились, его пару раз менты вязали, но ничего больше пятнадцати суток впаять не могли. А однажды он сюда спустился, а назад не вернулся. Разное болтают: и то, что гоблины его сожрали, и то, что духи к себе утащили. Но теперь душа его изредка прилетает посмотреть на живых диггеров, чтобы защитить нашего брата или предупредить о беде. Вот такая сказочка! — закончил Бур и спросил: — Ну, как тебе капли?
Скряба словно только что вспомнил, зачем он сюда пришел. Положив фонарь на землю, он начал рыться в своем рюкзаке и скоро извлек из него странное устройство. Во всяком случае, Бур такой аппарат видел впервые.
— Это чего за хреновина?! — восхищенно спросил Бур.
— Рекордер, — отозвался композитор, подключая к аппарату микрофон.
— А, — понимающе протянул диггер, услышав смутно знакомое английское слово.
— Так, — сказал Сашка и посмотрел на друга, — если ты помолчишь, то я смогу уже записывать. И посвети мне, пока я буду работать.
Диггер кивнул и, направив луч своего фонаря на приборную доску рекордера, стал наблюдать за манипуляциями друга. Несколько раз Скряба менял место, и Бур безропотно следовал за ним из одной стороны пещеры в другую.
Вдруг, со стороны озера до них донесся высокий протяжный звук, заставивший друзей замереть.
— Что это? — спросил Скряба.
— Не знаю, — промямлил Бур. — Может трубы шумят, а может и ветер...
— Нет, — уверенно отмел догадки друга специалист по звукам. — Больше похоже на вой волка, но с примесью каких-то синтетических звуков. Таких звуков в природе нет.
Скрябу снова обдало липким холодком страха, и он, повернувшись к Буру, спросил:
— А в твоих легендах ничего про кибервульфов нет?
— Всё, — решительно сказал Бур, — пакуй свою шарманку, хватай фонарь, и канаем отсюда...
Капель вышла на славу. Звук получился сочным, с лёгкой вибрацией, так что дополнительной обработки не потребовалось. Сделав нарезку и выровняв полученные сэмплы по длительности звучания и частотам, Скряба занялся их расстановкой. В дело пошли даже слабенькие, еле слышные капли; именно с них он начал свою композицию.
Через несколько часов работы он несколько раз прослушал полученный результат и с наслаждением откинулся на спинку кресла. Шея и плечи затекли, но кураж вдохновенья заглушил досадное нытье организма. Скряба схватил мобильник и набрал телефон Бура.
— Приходи, — бросил он в трубку, — по-моему, здорово получилось!.. Что?.. Ладно, через час жду. Если не придёшь — обижусь!
Утомлённый, но довольный композитор положил трубку и улыбнулся. «Нет, всё-таки Бурила настоящий друг! — подумал он. — Надо бы ему на днюху какой-нибудь классный подарок присмотреть».
В памяти снова всплыли подробности прошедшей ночи. Бур, заправский диггер, в один момент превратился в того пацана, каким помнил Скряба своего одноклассника еще по школе. Куда только делись его нахрап, бахвальство и бесстрашие, когда из глубины катакомб донесся тот странный звук.
Сашка еще раз решил прослушать файл, записанный в подземелье.
Кап, кап, кап и — вот он!
Странно, но всякий раз, когда звучал этот кусок записи, по телу пробегала мелкая дрожь; что-то таинственное, почти магическое было в этом сочетании воя и скрежета.
— А может попробовать? — спросил сам у себя Скряба. — чем черт не шутит!
С этим куском пришлось изрядно повозиться. Через полчаса работы, сделав канву, в которой звук постепенно усиливался, а затем так же медленно затихал, Скряба принялся микшировать полученный звукоряд со своим детищем.
Бур позвонил в дверь в третий раз. «Чего за фигня? — подумал он. — Сказал: приходи, а сам слинял куда-то». Потом достал мобилу и раздраженно начал давить на кнопки, но тут щелкнул замок, и дверь распахнулась.
— Заходи! — бросил Скряба и унёсся в комнату.
«Ну, Скрябин, совсем чокнутый стал со своей музыкой, — подумал Бур. — Композитор хренов!»
— Здравствуйте! В эфире ток-шоу «Говорят» и я, Отар Махалов. Можно ли не понимать музыку? Есть ли люди, которым музыка в принципе не нужна? Что это — болезнь, или жизненный принцип? Встречайте: наш первый гость! Психолог, профессор Аркадий Борисович Кай-Гердовский, автор книги «Моё больное Я». Наш первый вопрос: что вы думаете о так называемом феномене музыкального отрицания? Так ли страшна так называемая эпидемия немузыкальности, о которой вот уже несколько месяцев говорят практически все средства массовой информации?
— Во-первых, здравствуйте. И давайте сразу станем придерживаться научных формулировок. Существует такой термин, как «амузия». Страдающий этим... не хочется говорить «заболеванием»...
— Тем не менее, вы уже произнесли это слово!
— Ладно, хорошо... Так вот, у людей с амузией ярко выражено отсутствие способности как воспринимать, так и воспроизводить, то есть исполнять, музыку. Любую! В первую очередь это связано с нарушением так называемого музыкального слуха...
— То есть, с его отсутствием?
— Я этого не говорил. Как доказано уже давно, музыкальный слух присутствует у всех, просто у кого-то он в большей степени развит. Тут и врождённые способности, и результат правильного воспитания. Понимаете, при достаточном старании, в первую очередь, самого человека, слух можно развить...
— А как тогда быть с «медведь на ухо наступил»?
— Это всё ненаучно... Так, о чём бишь я?
— О нарушении музыкального слуха.
— Да! Страдающий амузией обычно имеет физиологические поражения коры головного мозга, а именно — височных отделов, отвечающих за восприятие музыки. Человек с подобными отклонениями не может ни то что воспроизвести проигранную мелодию, но даже узнать ее при повторном прослушивании.
— Понятно. Скажите, Аркадий Борисович, что может вызвать эту самую амузию?
— Возможно, травма. Сотрясение мозга, например. Также вероятна и акустическая травма, сопровождаемая стрессом.
— А что вы скажете по поводу охватившей не только Москву, эпидемии этой самой амузии? Вам не кажется, что существует какой-то массовый способ её вызвать? Например, психотронное оружие.
— Во-первых, мне кажется, что слухи об эпидемии слишком преувеличены. Во-вторых, современной науке неизвестны способы вызвать подобные симптомы, кроме мною упомянутых. Да и вся эта околонаучная эпопея вокруг психотроники, по-моему, исчерпала себя ещё лет пятнадцать назад.
— Спасибо! Ваше мнение понятно. Но вот наш следующий гость уверяет, что её дистанционно лишили слуха! И это свело на нет её музыкальную карьеру. Встречайте: участница группы «Кураж» Анна Скински!..
Скряба, чертыхнувшись, переключил телевизор на другой канал. Там шли новости. По счастью, он попал уже на заключительный репортаж. По несчастью, репортаж касался его самого:
— Япония с нетерпением ожидает гастролей российского исполнителя ди-джея Скрябина. Напомним, что его композиция, названная просто «Песнь», произвела фурор не только на Родине, но и за рубежом. Например, в стране восходящего солнца она уже больше месяца держится на самых верхних строчках хит-парадов.
На экране последовали кадры безумствующих на дискотеках молодых японок.
— Зайкин, ну зачем ты врубил этот ящик? — из-под одеяла показалось миловидное заспанное личико, украшенное пышными белокурыми волосами. — Ладно, кино какое, а то ток-шоу для домохозяек. Бедной девушке поспать как следует не даешь! Вот тебе, злючка!
Она запустила в него подушкой. Скряба вяло отмахнулся, отправляя подушку на пол, и откинулся на матрас.
Конечно, Светке надо бы поспать. Домой они вернулись слишком поздно, или, наоборот, рано — как посмотреть. Презентация растянулась надолго, так что, начавшись вчера, закончилась сегодня под утро. Выход макси-сингла припозднился: «Песнь» на радио крутится уже почти четыре месяца. Но уж слишком нелегка была работа над этим синглом. Ремиксы никак не удавались: ни один из приглашённых ди-джеев, прослушав композицию, не мог уже сделать никакой обработки. Выход нашёл Анатолий Александрович. В результате все ремиксы написал сам Скряба, а на обложке значились выдуманные имена.
Зазвонил телефон. Пришлось вылезти из-под одеяла, задев вновь задремавшую Светку. Скряба нашёл трубку в ванной на крышке унитаза и нажал кнопку ответа. Разумеется, это звонил Анатолий Александрович. Судя по голосу, продюсер был свеж как огурчик, будто и не носился всю ночь.
— Проснулся, звезда? — спросил Ярков.
— Умгу...
— Давай, давай! Нас ждут великие дела! Меня тут уже на куски рвут с предложениями, одно другого круче. «Юниверсалы» и «Сони» друг с другом передрались. Клипчик твой, всеми мировыми каналами купленный, крутится чуть не круглосуточно. Япохи кипятком писают, гастролей жаждут. Мне тут знающие люди рассказали, что китайские и восточноевропейские пираты диск уже вовсю растиражировали и на рингтоны пустили. И когда только успели?
Сашка знал, когда: добрые люди поведали ему, как Анатолий Александрович организовал утечку рабочего материала прямо со студии.
— А сегодня вечером, — продолжал продюсер, — у тебя эфир на «МТВ». Расчухали, сволочи... Сами позвонили...
Этот эфир Ярков пробивал ещё три месяца назад, но высокорейтинговый музканал никак не желал крутить малоизвестного питерского исполнителя.
— Анатолий Александрович, — прервал поток красноречия Скряба, — я не могу.
— Что значит — не могу? Похмелье, — трубка понимающе усмехнулась.
— Я просто устал.
— Так поспи ещё, время есть. Или энергетика выпей. А может, — Ярков понизил голос, — надо чего-то такого? Спидика, фенчика? Или кокса?
— Вы же знаете, я ничего этого не принимаю и даже не курю! Я действительно устал.
— Ты чё?! Мы работаем меньше полугода, а ты уже устал! Ты не устал, ты охренел! Я тебя в шоу-бизнес за уши не тянул. Ты сам хотел славы, денег, и тэ пэ! Контракт перечитай, идиот!
— Не хотел я! Я просто музыку хотел донести...
— Ну и донёс! С моей, между прочим, помощью! И пока это у тебя получается. А если будешь продолжать в том же духе, у тебя будет всё. Ты понимаешь?!
— Я не могу продолжать. Я больше ничего и никогда не напишу.
— Ишь ты! Быстренько ты исписался. Ничего. Съездишь куда-нибудь в Альпы, отдохнёшь.
— Вы не понимаете! Сама «Песнь» выбивает из мозгов любую другую музыку. Вон, по телику певиц показывают, которые больше петь не могут после моей музыки! Или вы думаете, у меня как у автора мозги по-другому устроены? Неужели вы ничего не замечаете? Знаете, как бывает: врезалась в память какая-то мелодия и крутится, крутится. Никак от неё не избавишься, пока не сообразишь напевать про себя другую. Так вот, от моей так не избавиться! Просто невозможно вспомнить никакую другую.
— Не морочь мне голову! Я — прагматик, а напеванием пусть занимается тот, кому я эту музыку продаю. Плевать я хотел на навязчивость. И мое чутье подсказывает, что чем навязчивей, тем лучше! Значит, больше будут слушать, больше будут покупать!
— Надо это остановить! Запретить!
— Вот что, мальчик! Ты действительно вконец охренел. Твоё дело — музыку писать, моё — её раскручивать. Если ты в творческом кризисе, так и скажи, и нечего целку из себя строить. Всё! Закончили! Не забудь про эфир. За тобой заедут. И оденься поприличней, а то будто из пещеры вылез.
Ярков за ним заехал сам. Сашка, вымытый, побритый и одетый не без участия Светика, ждал его в кресле, уставившись в телевизор. Продюсер окинул его взглядом с ног до головы, но ничего не сказал.
Снегопад, душивший Москву третий день, для продюсерского «Лендровера» помехой не был. А вот автомобильные пробки из-за снега — были.
— Лучше бы на метро поехали, — проворчал Скряба.
— После сегодняшнего эфира, — улыбнулся Ярков, — тебе путь в метро будет заказан.
Скряба вздохнул.
— Всё ещё куксишься? — поинтересовался Анатолий Александрович.
— Господи! Как мне всё надоело! Если бы не Светка, давно бы ушел в монастырь.
— Странно, не замечал за тобой повышенной религиозности.
— Я тоже не замечал. Только в моей музыке есть что-то сверхъестественное. Тут уж и в Бога поверишь, и в чёрта. И в призраков подземелий.
— Ах да! Я же совсем забыл, что ты музыку свою откуда-то из питерских катакомб притащил. Наш с тобой родной город вполне мрачное и мистическое местечко. Только чего уж сразу-то в монастырь? Давай лучше к психиатру?
Скрябе уже приходилось давать интервью, в том числе и для телевидения, но от предстоящего прямого эфира он слегка оробел. Масла в огонь подливало обилие телекамер, резкий свет софитов и юпитеров, нагромождение декораций, среди которых совершенно терялась ведущая шоу. Яркова поволок куда-то режиссёр, а на Сашку тут же напрыгнули гримёры. Потом он оказался на каком-то бесформенном диване, на таком же диване напротив расположилась ведущая. В мониторах он разглядел свою ошарашенную физиономию. Из динамиков раздался голос: «Минута до эфира!»
— Эй, ди-джей! — шепнула ему ведущая. — Не будь таким скованным! Откинься, расслабься. Можешь даже похамить, но в меру, пипл от этого млеет. Давай, не спи!
Из динамиков доносились последние предупреждения: «Десять секунд до эфира! Внимание, тишина, эфир!»
— Добрый вечер, друзья! С вами я, ви-джей Мариша, и вечернее шоу «Кто к нам пришёл!» Наш гость — популярный ди-джей Скрябин, чья «Песнь» не слезает с верхних строк хит-парадов. Звоните к нам в студию по телефонам, которые вы видите внизу экрана, шлите эсэмэс и не забывайте про конкурс на лучший вопрос. Победитель получит свеженький, можно сказать, с пылу с жару, диск нашего гостя. Вот у нас уже есть первый звоночек.
И посыпались вопросы, перемежаемые клипами модных исполнителей. И те и другие, в основном, дурацкие. Есть ли у него девушка, какую музыку и фильмы он любит, какие у него увлечения? И вдруг он услышал:
— Привет, Скряба!
— Представься, пожалуйста! — прервала звонившего Мариша.
— Денис Штоколов.
— Бур?! Как я рад, дружище! — выпалил Скряба.
— А я вот не очень. Зажрался ты, как я погляжу.
— Денис, давай лучше ты задашь свой вопрос, — вмешалась ви-джей.
— Вопрос? Ладно. Скажи, что ты сделал? Я ничего, кроме твоей песенки, слушать теперь не могу, ни «Айрон Мэйден», ни даже «Арию». Да что я, никто не может! И вообще, не кажется ли тебе, что ты её попросту спёр?
— Да, — замялся Скрябин. — Я хотел об этом сказать. Бур? Алло?
— Мы ждем следующего звонка, — сказала ведущая.
— Ты прав, Бур, — выпалил Скрябин, не обращая внимания на ведущую. — Её надо уничтожить! Я уничтожу Песнь!
Обалдевшая Мариша попыталась перевести разговор на другую тему:
— Ну, ты шутишь, конечно! А вот многих зрителям интересуют твои творческие планы.
— Мои планы, — не обращая внимание на маячившее за телекамерами искажённое лицо продюсера, ответил он, — уничтожить «Песнь».
Сашка слышал, как Ярков громким шёпотом кричит: «Вырубите его! Включите рекламу!» Однако режиссёр не спешил — ещё бы, скандал! Рейтинг взмывает!
— Так вот! — Скряба повысил голос. — Я официально заявляю, что подаю в суд на своего продюсера по причине нарушения условий контракта и моих авторских прав!
Денис проснулся в двенадцатом часу дня. Суббота. Обычное дело — поспать подольше в выходной день. И спал бы еще, но пиликанье мобильника заставило разлепить глаза.
— Ал-л-ло, — выдавил он в трубку, еле ворочая непослушным с утра языком.
— С днем рожденья! — услышал он знакомый голос.
— Скряба, ты?!
Бур соскочил с дивана и стал возбужденно носиться по комнате, прижав трубку к уху.
— Ты где? В Питере?! Едешь ко мне?! Ну, ты!.. Понял, понял! Бегу в магазин. Не надо? А, уже купил! Ну, ладно. Давай!
Денис отключил мобильник и сел на диван. Вспомнился тот последний раз когда, когда им удалось поговорить. Да и то, можно ли назвать звонок на телевиденье разговором. Бур помнил, в каком состоянии тогда был Скряба, каким бешенством отсвечивали глаза друга, орущего на всю студию: «Я уничтожу «Песнь»!»
Через некоторое время в дверь позвонили. Это был Скряба. Не один.
— Привет именинник, — сказал Сашка, тесня друга двумя огромными, набитыми доверху какой-то снедью пакетами, — знакомься, это Ярик...
— Анатолий Александрович, — представился второй гость, протискиваясь следом за Сашкой.
— Проходите, — растерянно промямлил Денис.
В комнате снова раздалось пиликанье телефона.
— Вы располагайтесь, — сказал Бур, ретируясь на зов мобильника, — кухня и туалет там... Алло. Привет. Спасибо. Нет, не могу. Ладно. Пока.
Войдя в кухню, Денис увидел Анатолия «как-его-там», стоящего у окна и мрачным взглядом изучающего скучную архитектуру дома напротив. Скряба тоже не выглядел весёлым, сосредоточенно разгружая свои пакеты, и Бур просто не мог не заметить повисшего в воздухе между этими двумя напряжения.
— Ну, ты как? — стараясь выдерживать беззаботный тон, спросил Бур у Скрябы и принялся ему помогать. — То всё тебя по телику показывали, а потом перестали. Ты куда пропал?
— Да, так, — ответил Скряба, — надоело всё.
— Ладно, завязывай деликатесы метать, — скомандовал Бур по-хозяйски, — и так стол ломится.
Сели. Налили. Сашка предложил выпить за именинника. Оригинально! Выпили. Закусили. Налили еще. Сашка предложил выпить за родителей. Блеск! Выпили. Закусили.
— Хорошо сидим! — сказал именинник и посмотрел на «как-его-там», — Анатолий... Вы простите, у меня врожденная глухота на отчества. Позвольте поинтересоваться, а вы кем будете?
— Я продюсер этого охламона, — ничуть не смутившись нагловатому тону Бура, ответил Анатолий.
— Бывший продюсер, — добавил Скряба, на что Анатолий хмыкнул, и в кухне снова повисла тишина.
— Анатолий... — что-то еще хотел сказать Бур, но Скряба его перебил.
— Да называй ты его просто, Ярик. У меня от этих Анатолиев уже в ушах свербит.
— Ну-ка, давай без фамильярностей, — взвился Ярик, — не забывай, на чьи деньги пируете!
— А мне твоих денег не надо, — закричал на продюсера Скряба, покрываясь красными пятнами. — Ты мои верни, те, что по левым контрактам за мою музыку отгрёб!
«Во! Покатило!» — подумал Бур, удовлетворённо потирая ладони.
— По решению суда я с тобой в полном расчете, — перешел в оборону продюсер.
— Знаю я это решение! — продолжил атаку Скряба, — В курсе, как ты судей и адвокатов подмазывал! Что, не так?
— Не тебе, мальчишка, меня жизни учить! А сколько я в тебя денег вложил, не считал? Он же при мне как сыр в масле... — обратился Ярик к Буру, но, не встретив во взгляде именинника поддержки, снова накинулся на бывшую звезду, — Что, забыл, как вкусно кушал, сладко пил, в каких апартаментах с девочками кувыркался? Отшибло?
— Да какие девочки?! — сказал Сашка и, вспомнив что-то своё, грустно добавил: — Одна Светка и была.
Продюсер хотел сказать что-то еще, но осёкся и стал нервно ковырять вилкой шпротину. Скряба, опустив глаза в стол, начал гипнотизировать надкушенный корнишон, и Денис, побарабанив пальцами по столешнице, решил налить.
— Давайте выпьем за женщин, и пусть они будут счастливы! — толкнул он тост и поднял рюмку.
Сашка вопросительно посмотрел на друга, но, решив, что все-таки это правильно — пусть Светка будет счастливой, взял свою рюмку и, не чокаясь, выпил. Продюсер с Буром тоже выпили не чокаясь. Как на поминках.
— Ну, что ж, господин продюсер, — набив рот оливками, прожевал именинник, — мне кажется, вы приехали в Питер не для того, чтобы поздравить незнакомого человека с днем рождения.
— А ты у друга своего и спроси, — парировал Ярик, — зачем он в монахи подался и заставил меня мотаться за ним по всем монастырям? Тут проблемы мирового масштаба: кино, телевиденье, театр — что всё это теперь без музыки? И кто я теперь без всего этого? А он решил в монастыре отсидеться, как будто его не касается. Сам кашу заварил...
— Так ты в монахи подался? — спросил именинник у друга, игнорируя бубнение Ярика. — Давай, колись! А то я никак не въеду, что тут за фигня происходит, и на кой чёрт ты ко мне этого господина притащил?
Скряба рассказывал без прикрас. Анатолий Александрович изредка вскидывался с дополнениями и возражениями, но умолкал под не сулящим ничего доброго взглядом низкорослого бандита.
Месяцы жизни в Москве были похожи на плохой боевик. Проигранный суд, возненавидевшие бывшего кумира поклонники, обвал шоу-бизнеса, даже пара покушений. Единственной яркой страницей того времени была Светлана, которую он любил до сих пор, даже став послушником. Но и в монастыре, душевного спокойствия бывший ди-джей не обрёл. Над ним дамокловым мечом, как и прежде, висело проклятие «Песни». В монастыре музыкальная культура осталась не тронутой. Но завораживающая мелодика церковных песнопений по-прежнему казалась ему дикой и несуразной. Так не должно быть. Значит, дело только в нём. Он всё так же страдал и метался не в силах перебороть свою фобию. И никто ему не мог помочь: ни братья-монахи, ни сам отец настоятель.
И вот тут-то его и нашел Ярков. Бывший продюсер принёс свои извинения, но что они могли значить теперь? Тогда Ярик рассказал ему, что, похоже, нашел способ вернуть всё на свои места. Он предполагал, что ключ к разгадке тайны «Песни» находится в катакомбах, и у него есть материалы, подтверждающие эту догадку. Послушник отказался верить, приняв предложение бывшего продюсера за очередную аферу. Ярик не отступился и пошел напрямую к настоятелю. И только там, у отца Порфирия, молодой послушник Скрябин увидел эти материалы — листы старой пожелтевшей бумаги, хранящие очень интересные записи его знаменитого однофамильца.
— Сын мой, — сказал отец Порфирий, — чтобы стать монахом, ты должен отречься от всего мирского, дабы твоя душа была чиста и не замутнена на пути обретения Царствия Божьего. Но мирские дела не отпускают тебя. У тебя остался долг перед людьми, и пока ты его не вернешь, тебе не обрести спокойствия духа. Посему ты должен смиренно принять сие испытание и пойти с этим человеком.
Вот так Сашка Скрябин покинул монастырь в обществе человека, которого ненавидел всей душой.
— Слушай, — усмехнулся Денис, не проронивший до сих пор ни слова, — для монаха ты не плохо водочку глушишь!
— Я не монах, я пока еще послушник. Вернее был им. А сейчас... — Сашка немного помолчал и добавил: — Сейчас мне кажется, что уже никогда им не стану. А ещё я сомневаюсь, что у нас что-нибудь получится.
— А что должно получиться?
Скряба полез в один из неразобранных пакетов и из глубины его достал сумку с ноутбуком. Сашка положил ее на колени, расстегнул и, открыв плоскую панель ноута, нажал на кнопку питания. Устройство закряхтело, зашумело своим электронным нутром, и вдруг комната заполнилась ужасной какофонией, заставившей Бура закрыть уши руками.
— Что это? — заорал Бур.
— Это симфония, — грустно сказал Сашка. — Последнее произведение Скрябина. Я воссоздал его по партитуре, которая была вместе с теми письмами.
Скряба выключил музыку.
— Слушай, композитор, а ты ничего не напутал?
— Нет, там все прально, — подал голос продюсер, успевший изрядно набраться, за время разговора не раз уже наливая себе и выпивая одну рюмку за другой. — Я проврял! Мне спетцы сказали, там тока непральный один струмент. Но, что это за струмент, никто не знает. Знаю тока я!
— Не знаешь, а догадываешься, — устало возразил Скряба.
— А псьма? — взбеленился Ярик. — Ты же их сам читал!
— И что там, в этих письмах? — заинтересовался Бур.
— А в псьмах!.. — торжественно воскликнул экс-воротила шоу-бизнеса, еле ворочая языком. — В псьмах всё!
Анатолий Александрович взмахнул рукой и, повалившись на пол, тихо засопел.
Бур был уверен, что в катакомбы, он больше и носа не сунет, однако, судьба распорядилась иначе. Сейчас эта судьба в обличие его друга сидела на корточках у злосчастного озера и возилась с ноутбуком. Диггер никогда не «забрасывался» в нетрезвом состоянии, однако Скряба убедил его, что надо идти именно сегодня, пока продюсер в отключке. Неизвестно, что они там найдут, решил Сашка, и как бы этот коллекционер не воспользовался находкой в своих целях. Пока добрались до места, алкоголь заметно выветрился, но, тем не менее, идя по коллектору, Бур зацепил каской парочку вентилей. Сашка же пёр танком, постоянно подгоняя идущего впереди друга. И сейчас, у самой цели их путешествия, Денису казалось, что возбуждение Скрябы достигло наивысшей точки. Запустив на воспроизведение свою «Песнь», Сашка начал дрожать так, что чуть не выронил из рук ноутбук.
— Тихо, — поддержал друга Бур, — успокойся!
Вдруг, также как и в прошлый раз, в лицо друзьям ударил холодный дурно пахнущий порыв ветра. Недалеко от них в озеро что-то упало, обдав друзей фонтаном брызг. «Камень», — догадался Бур и тут же получил сильный удар в плечо еще одним булыжником.
— Убирайтесь! — заорал кто-то с той стороны озера. — Выключите свою долбаную музыку и убирайтесь!
— Погоди Крот! — борясь с болью, прокричал Денис. — Мы знаем, кто ты, и знаем, почему ты здесь. Мы пришли помочь тебе!
Это была огромная пещера, по центру которой стоял небольшой орган. У инструмента со свом ноутбуком сидел Скряба. Чуть поодаль, у входа в пещеру молча стояли Бур и Крот. Всё уже было сказано. Именно Денис сделал предположение, что инструмент, находящийся в катакомбах, сам звучать не мог, а значит, на нём кто-то играл. В эти катакомбы ходил только один человек — Костя Крот, который здесь и пропал. Догадка была просто нереальной. Как мог выжить человек под землёй, оставаясь в течение нескольких лет без еды и солнечного света? Как оказалось, Крот изредка выбирался на поверхность ночами, чтобы порыться на близлежащих мусорках в поисках еды и какой-никакой одежды. Долго оставаться на поверхности он не мог — его звал орган. Однажды увидев этот инструмент и нажав пару клавиш, Костя уже не мог ничего с собой поделать — его неудержимо тянуло под землю, чтобы вновь и вновь слышать этот звук. Сейчас он уже плохо передвигался и больше походил на скелет, нежели на живого человека. Он всё реже поднимался на поверхность, а силы оставляли его с каждым днем всё больше.
Только что Сашка отыграл партию на органе, и Денис понял, что будь он на месте Крота, его бы ждала та же участь. То, что играл Скряба, не походило на музыку, но душа и тело трепетали при рождении малейшего звука, а когда он брал аккорды, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Это было невероятно, но Буру захотелось еще раз услышать это! Он было направился к органу, но голос друга заставил его очнуться.
— Так, — сказал композитор, — я тут свел запись симфонии с партией этого инструмента. Ну, и вот.
Он что-то нажал, и пещера наполнилась музыкой. То, что раньше казалось какофонией, теперь лилось и трепетало, проникая в глубины сознания. Разница была очевидна. Это было не грубое и беспощадное проникновение звуков органа. Эта музыка была бережной и умиротворяющей, словно колыбельная. Симфония играла несколько минут, но вот отыграла кода, и музыка стихла.
— Ну, — сказал Скряба, — проверим? У меня тут была одна заготовочка.
По пещере поскакали рваные звуки гитарной струны. Скряба весело посмотрел на друга.
— В траве сидел кузнечик, — тихо запел Сашка, — совсем как огуречик.
— Совсем как огуречик, — подхватил Денис, — зелененький он был.
— Представьте себе! Представьте себе! — заорали они на всю пещеру...
Друзья пели. Не пел только Костя Крот — он плакал.
Павел Руссин Лескин Жук © 2006
Обсудить на форуме |
|
