|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2006 Igor Gorskiy © 2006 Зима 21 сентября 2018г.
Юг России.
Многие не любят зиму, считая это время года ущербным, бессмысленным, ненастоящим. На мой взгляд, это неверно. Как можно любить или не любить времена года? Погода же не человек! Сезоны сменяются, независимо от нас и нашего желания, любить их или не любить просто глупо. Если после любимого лета приходит ненавистная зима, то, что же, после этого — не жить?! Забиться в скорлупу своего эго, и исходя зеленой меланхолией, искать отдушину в жалости к самому себе. Или перечеркнуть несколько месяцев жизни и мучить окружающих бесконечным нытьем. Не много ли?
На самом деле, зима — это очень красиво. Собственно говоря, как и лето, весна и осень. Надо только иметь желание увидеть эту красоту, и тогда все станет на свои места. Мир преобразится. Приобретет другую, сказочную, не менее прекрасную сущность. Человек избавится от зимней депрессии.
Даже теперь, после того, что случилось мне, нравится любоваться зимней природой. И это хорошо. Если человек способен воспринимать красоту, значит, дух его не сломлен. И я надеюсь, это поможет довести до конца наше безнадежное предприятие. Потому как кроме силы духа и веры в хорошее, нам противопоставить свалившемуся на нас испытанию почти нечего.
******
Когда Земля столкнулась с метеоритным потоком, никто не думал, что цивилизация погибнет. А она погибла. Неожиданно погибла, хоть и агонизировала не один месяц.
Я тогда работал в сельскохозяйственном университете преподавателем. Там и застала меня катастрофа. И не только одного меня. Нас выжило много — триста человек преподавательского состава и полторы тысячи студентов. Естественно, что, как и всякие живые существа, обладающие инстинктом самосохранения, мы постарались выжить. И наладить нормальную жизнь, став постепенно решать возникающие проблемы.
Сначала получалось не плохо. Мы организовались. Под началом декана юридического факультета, ввели законы. Выбрали Руководителя, создали небольшую армию, органы самоуправления. Оказывается, в университете есть много того, что помогает выжить после конца света. Общежития, столовые, медпункт, мастерские, а главное знания и образованные люди, которые могут сосуществовать вместе.
Изолировавшись и введя жесткий карантин, мы смогли избежать эпидемий, бушевавших в Городе.
Создали запасы пищи, инструментов, оружия, медикаментов. На университетских футбольных полях и других свободных площадях возвели гидропонные фермы. Решили проблему с энергией. Вы не поверите, но использование биогаза для получения тепла и электричества очень рентабельно, когда не имеешь доступа к нефти и другим энергоресурсам.
Готовились к зиме.
Естественно, что выжило много людей за пределами университета, и с первого дня они стали приходить к нам. Тех из них, кто обладал нужными нам знаниями и не болел, мы принимали. Но ведь была масса людей, которые были для нас обузой и которых пришлось прогнать. С помощью оружия прогнать. Это породило конфликт. Не проходило и дня, чтобы на нас не нападали. Молодая армия университета оборонялась, но никаких активных действий не предпринимала. Слишком много было дел внутри. Слишком малыми ресурсами мы обладали, чтобы вести наступательную войну.
Так продолжалось семь месяцев.
****
Я переключил скорость. «Ниссан — Патрол» шел по полуметровому слою снега уверенно, ходко, словно крейсер, резавший морскую волну.
Белая снежная лента уходила за горизонт, ограниченная с двух сторон черными деревьями, припорошенных снегом. А хмурые низкие тучи придавали величественную грандиозность раскинувшемуся пейзажу. Когда-то здесь была трасса федерального значения, но все, что от нее осталось теперь — это верхушки полосатых столбиков, торчащих из снега, и дорожные знаки, проплывавшие за окном.
Подобное зрелище увидишь нечасто, поэтому я, пользуясь случаем, наслаждался природой.
Я старательно гнал тяжелые думы. Стараясь не вспоминать о мрачном прошлом и не предполагать не менее мрачного будущего. И то, и другое вгоняло в уныние. Я думал о настоящем. Придав своим мыслям правильную легкую четкость, я любовался видом за стеклом. Все плохое отступило.
*****
Как выяснилось, преподаватель физики и математики оказался в этом новом мире не совсем востребованным человеком. Дифференциальное исчисление и интегралы еще не скоро потребуются для практического применения, поэтому пришлось вспомнить свою военную должность — офицер мотострелкового взвода.
С первого дня катастофы преподаватель военной кафедры Седов Константин и я, Назаров Михаил, были ответственны за университетскую армию. Создавали ее. Вооружали. Обучали и держали оборону вокруг университета. Оказывается, в почти сорок лет можно легко поменять профессию!
При помощи бывших следователей из уголовного розыска мы хотели развернуть агентурную сеть вне института, чтобы заранее знать о готовящихся неприятностях. Специально обучали для решения этих неприятностей небольшой отряд студентов, имеющих спортивные разряды. В общем, налаживали быт и элементарную разведку для армии.
Нам это удавалось неплохо, пока Костя не пошел к Руководителю с докладом о нашей работе и планах проведения разведки.
— Нет! — сказал Руководитель, — Стоять! Не предпринимать никаких провокационных действий.
Я не знаю, что это было, глупость или элементарная трусость руководящих органов. Но, так или иначе, мы стояли. Не предпринимая ничего.
И как выяснилось, зря.
За пределами университета появился Лидер. Это закономерно. Даже в стае диких животных рано или поздно он появляется. Так что уж говорить о людях? Да, они одичали. Да, они мало чем отличались от животных. Но они оставались людьми. Вооруженными людьми. И Лидер объединил их. Не раз, наблюдая за ними с баррикад, мы с Костей пытались предугадать. Что они там замышляют? К чему готовятся? Чего ждать нам? Как выработать эффективную стратегию противодействия? Но без разведки — как без глаз. Если ты не видишь противника, не знаешь его планов, то будь ты хоть Кутузовым — война заранее обречена на проигрыш.
Девятнадцатого сентября, два дня назад, университет был атакован превосходящими силами противника. Нападавшие действовали грамотно и слаженно. Отвлекали, применяли обходные маневры, что в сочетании с численным превосходством было для нас фатальным.
Почти двадцать четыре часа университет держал оборону. Все, кто мог держать оружие, вышли на баррикады, понимая, что в этом бою проиграть нельзя. Но этого было мало. Слишком мало. Мы проиграли.
После выпадения первого снега, университет пал. Выжившие разбежалась кто куда.
*****
Шел десятый час бдения за рулем. Я устал. Скорость редко превышала, сорок километров в час, но зимняя дорога усыпляла. Пассажиров давно сморил сон.
На правом сиденью спала жена, в обнимку с автоматом. Это нормально. Мы все сейчас не расстаемся с оружием. Даже дети. Они поменяли куклы и машинки на оружие. Мой тринадцатилетний сын и девятилетняя дочь, спавшие на заднем сиденье, тоже были вооружены. Свой верный АКМС я положил под правую руку, между сиденьями. Чуть что оружие готово к бою. Надо быть всегда начеку. Надо быть настороже.
На трех машинах наш отряд из тринадцати человек ехал в неизвестность. Впрочем, не в такую уж и неизвестность. Перед разгромом по университету поползли слухи, что удалось связаться с Волгодонской АЭС, и якобы там выжили люди, которым удалось наладить нормальное общество. Костя предложил поехать туда. Он рассказал, что на самом деле эти слухи — чистая правда, и что там действительно есть цивилизация. Он врал. И я это знал, но не вмешивался. Ибо это ложь во спасение. Людям, потерявшим все, надо дать надежду. Надо дать маленькую искорку, ради которой они начнут действовать. Жить! Спасать себя и детей. Потому что по-другому нельзя. Иначе смерть.
Тем более, доля правды в этих рассказах была. И, положившись на удачу и Костино красноречие, мы двинулись в славный город Волгодонск.
Я посмотрел в зеркало заднего вида. За «Ниссаном» шли полноприводный КАМАЗ и УАЗ — Хантер, нагруженные припасами и топливом. Грузовик вел Костя, рядом сидела его жена Оксана. В кузове КАМАЗа и в Хантере ехали остальные бойцы, бывшие студенты. Вереница машин вытянулась в колонну и оставляла четкий след на белоснежной глади.
Зашипела рация.
— Миша, — раздался голос Кости, — Давай подыскивать место для стоянки, на сегодня хватит. Мы чуть ли не двести километров отмотали.
Вообще-то мы проехали сто пятьдесят километров, а от Города удалились не более чем на сорок. Но я его понимал. Прямых путей сейчас не было, пришлось изрядно попетлять, уходя от погони. Все устали. Мы не спали почти сутки.
— Устал? — спросил я.
— Как собака. Да и парни, наверное, тоже устали. Парни, вы меня слышите? — обратился он к экипажу третьей машины.
— Так точно, товарищ капитан, собака — не то слово как устали, — подтвердили «парни» бодрым голосом.
Что со студентов возьмешь? Им было проще. В молодости многое воспринимается проще.
— Вот видишь? Так что давай, вон там впереди слева съезд с дороги, попробуем укрыться в лесополосе, а то ночевать посреди трассы, сам понимаешь...
— Понимаю, — подтвердил я, и, пришпорив машину, добавил — сейчас проверю.
Костя капитаном был настоящим. Еще до катастрофы. Впрочем, как и я — лейтенантом. Но работу мы фактически выполняли полковничью, что уравнивало нас в должностях. Присваивать очередное звание нам никто не спешил, да и не нужно оно никому. Работы было невпроворот, а из-за звездочек головники устраивать себе дороже.
Сначала у нас получилось некоторое двоевластие, пока мы не разделили обязанности. Он отвечает за автопарк, хоз. часть, контакты с правительством. Я же за общую стратегию и подготовку личного состава. Вот такой вот небольшой армейский бардак.
Темнело. Термометр за бортом показывал минус двадцать, для нашего теплолюбивого края это очень плохо. «Но ничего, — подумал я, сворачивая с дороги, — теперь у нас будет много времени, чтобы полюбить снег».
В этом месте лесополосы был разрыв, вдаль вела дорога, сейчас засыпанная снегом. Костя прав, подъехать под прикрытие деревьев здесь проще всего.
— Костя, — передал я по рации, — подожди, не езжайте за мной, вдруг застряну.
Усталый голос, в котором слышались лукавые нотки, произнес.
— Конечно товарищ лейтенант, да прибудут с вами мои польские предки.
Я улыбнулся. Костя такой же поляк, как я Сусанин. Просто он понимал всю ответственность положения и поэтому, как мудрый руководитель, поддерживал в коллективе бодрое настроение. Эта шутка была сказана не мне. Она предназначалась для слушателей разговора. Нате смотрите: отцы-командиры бодры и веселы. Они не беспокоятся и знают, что делают. Все ништяк, выражаясь по-молодому.
За лесополосой обнаружилась небольшая полянка, на которой могли свободно разместиться три машины. Передав остальным, что можно ехать, я стал выписывать на машине кренделя, утрамбовывая снег.
Очищать поляну от снега было делом азартным. Это веселило. Хоть какое-то разнообразие, после монотонности пути.
— Что происходит? — спросила, проснувшаяся от моих пируэтов Оля — Мы приехали?
— Да, — улыбнувшись, ответил я, — На сегодня конец пути, дорогая.
Остановив машину, я посмотрел на жену.
Оля потянулась. Огляделась. Уточнила, где мы. После ответа посмотрела на детей. Убедившись, что Боря со Светкой спят как котята, спросила.
— До Волгодонска далеко?
— Доедем, — уклончиво ответил я, — неделя, может чуть больше, но привезу вас в целости и сохранности.
Я врал. Врал нагло. В лицо. Без зазрения совести. А что я мог еще сделать? Что ей ответить? «Мол, все хорошо, Оля. Шанс доехать у нас один из ста — и то, если не пойдет снег. Потому как снежный покров уже по самые колесные арки, еще немного и машины сядут на брюхо, и фиг кто вообще куда поедет». Или рассказать ей все прелести пути длинной более трехсот километров? Где каждый встречный с вероятностью девяносто девять целых девяносто девять сотых процента постарается нас прикончить. Да и что там вообще есть, в конце того пути?
Нет уж! Увольте!
Я так же как и Костя понимаю, что надо поддерживать моральный дух спутников. А это значит, когда под ногами у тебя горит земля, ты обязан делать вид, что ничего не происходит. Что мир, который рушится прямо на тебя — это ничего страшного! Это нормально! Так и должно быть! Что эту проблему решить раз плюнуть. Только загвоздка в том, что нельзя просто делать вид. Надо еще и ВЕРИТЬ. Верить и играть в то, что говоришь. Иначе... иначе люди почувствуют подвох. Увидят, что ты пытаешься сделать хорошую мину при плохой игре. Это убьет их. И руководителю повезет, если они просто постреляются. Но, скорее всего, перед этим они порвут на куски обманщика.
Понимая это, я и Костя верили. Верили и играли. Играли в унисон. Не сговариваясь! От души! Так что сами забыли, что наша поездка — фикция! Ложь! Самообман! Гонка с природой до следующего снегопада. Лишь бы ни у кого не возникло подозрения! Лишь бы никто ни подумал, что мы в чем-то не уверены. Что мы едем в никуда.
Я обнял жену. Поцеловал. Она ответила. Она сильно прижалась ко мне, как бы ища спасения от свалившихся испытаний. Катастрофа нас сблизила. Да почему сблизила?!!! Мы всегда жили душа в душу, любили друг друга, заботились друг о друге. Даже по прошествии двадцати лет совместной жизни мы целовались и говорили друг другу нежные слова. Я любил ее и она меня. Мне грех жаловаться на судьбу за последние годы. Впрочем, я и не жаловался.
Оля отстранилась.
— Я выйду. Затекло все, — сказала она и, накинув куртку, выбралась из машины. Автомат, естественно, взяла с собой.
Я тоже, накинув поверх бронежилета куртку и взяв две рации, вышел.
Морозный воздух жестокими колючками впился в лицо. После почти суток нахождения в машине это приятно.
— А почему так долго? Неделя? — спросила Оля, выдыхая облачка пара, — Раньше за пять часов доехать можно было.
— Так то раньше, — бодро ответил я, — А сейчас тише едешь — для здоровья полезней, — и, протянув ей одну из раций, добавил — На, солнышко. Ноги разминать будешь, заодно и покарауль нас.
В университете мы с Костей смогли пробить закон о том, что все обязаны изучать военное дело. Одно из немногих правильных решений. Благодаря этому закону в данный момент мне не приходилось объяснять Оле, да и всем остальным, что надо делать. Они это знали. А знания, помноженные на небольшой, но боевой опыт, значительно укрепляли наши позиции. Во всяком случае, я уверен, что опасность Оля не проморгает.
На поляну выползли КАМАЗ и Хантер.
Минут десять ушло, чтобы поставить машины так, чтобы они вместе с Ниссаном образовывали неправильный треугольник, обращенный вершиной к дороге. После этого из машин стали выходить люди.
Костя выпрыгнул из кабины и закинул на спину автомат, подошел ко мне.
— Ну, как Оля? Нормально?
— Знаешь, на удивление нормально. Спокойна, не паникует.
Он кивнул, женщины очень остро переживали бегство.
— Вроде бы Оксанка тоже успокоилась. Пойдем, отойдем. Осмотримся.
И обернувшись, крикнул солдатам.
— Мужики, мы с Михаилом Владимировичем отойдем. Леха за старшего. Расставить караулы и укрыть машины.
Нестройное «есть» послышалось нам вслед. На солдат можно положиться. Это бойцы из подразделения несостоявшихся разведчиков. Дисциплина у них на высоте, с этими людьми нам многое пришлось пережить.
Мы отошли за деревья.
— Слушай, — сказал Костя, глядя себе под ноги, — у меня тут дело такое, — он посмотрел по сторонам, — если что услышишь про эту станцию — не удивляйся.
— Не удивляюсь, — сказал я, догадываясь, о чем будет разговор, — что ты там нарассказывал?
Дальше передавать наш разговор смысла не имело. . Он рассказал о том, как Оксанка скисла, и чтобы ее успокоить ему пришлось поведать ей о «Волгодонской цивилизации» Его рассказ напоминал смесь бреда обкурившегося сказочника с утопистско-коммунистическим блокбластером времен застоя шестидесятых, поверить в который мог ну уж очень отчаявшийся человек.
— Ну, ты блин Андерсен, Ганс Христиан хренов, — только и выдавил я.
— Да ты не бойся. Я сказал, что источники информации были под грифом «совершенно секретно», и что ты о них ничего не знаешь, — успокоил он, — Миш, — Костя посмотрел мне в глаза, — просто со всеми вопросами посылай людей ко мне. Ладно?
Я не нашел, что ответить, только отвел взгляд и кивнул. А что здесь сказать? Я его понимал, у меня с Ольгой возникли такие же проблемы, только я не додумался до ТАКОГО БРЕДА. Но в целом. Он был прав, такие сказки позволяли людям верить в будущее.
Некоторое время мы шли молча, прислушиваясь к хрусту снега под ботинками. Среди деревьев снежный покров был не такой мощный. Утопая по щиколотку, мы выбрались на окраину лесополосы. Остановились. Огляделись. Спокойная, белая гладь, уходила за горизонт. Только следы от машин нарушали ее.
— Как ты думаешь, погоня есть? — задал я мучавший меня вопрос.
— Не знаю. Костя пожал плечами. — Мы хорошо замели следы. Да и зачем им за нами гнаться? Они получили то, что хотели. Теперь мы им без надобности.
–Но ты все равно пошли пацанов, пусть колею заминируют, мало ли что.
Он кивнул и посмотрел на меня.
— Я же не полностью им соврал. Ты не знаешь, но мы действительно получили несколько передач оттуда. Только об этом всего пять человек знало, включая меня.
Это уже интересней. Я-то по наивности думал, что у меня есть доступ к секретной информации.
— И что за передачи?
— Особо не обольщайся, ничего конкретного. Так, милые беседы на тему «мир, дружба, жвачка». Они нас проверяли, мы их проверяли. Первым делом попытались запеленговать друг друга, когда это удалось, вроде бы начался мирный процесс переговоров. И тут они внезапно исчезли. Понимаешь. Раз! И все. Вчера были, а сегодня их уже нет. Вот такие вот пироги.
Я считал, что наша поездка — чистая авантюра. Оказывается, не чистая, а с двойным дном. Или опять врет? Не знаю. И проверять не хочу. Даже если это ложь, то от правды мне легче не станет. Поэтому пусть все остается как есть.
— Ладно. Ты только подробностей поменьше придумывай, а то факты сопоставят и расколют эту историю как орех.
— Миш, ну не маленький же я, — Костя с недоумением посмотрел на меня. — Нам всего неделю продержаться, а там видно будет.
Я усмехнулся: действительно видно, что ничего не видно. Вообще ничего. Ноль! А впрочем, что это я? Нельзя мне скисать. Оксане можно. Оле можно. Лехе можно. А мне и Косте нельзя. Нам в будущее смотреть надо — оптимистично. То есть весело и задорно. Потому как если остальные скиснут, то мы их поддержим. А если духом упадем мы, то поддерживать нас будет некому. И тогда смерть. Полная и окончательная. Без всяких «немного мертвых». Сто процентная смерть. Так что веселее, солдат! Тра-та-та! Тра-та-та! Мы бодры, веселы.....
— Пошли обратно, — прервал Костя мои философствования, — ночью мороз усилится, надо заготовить побольше дров.
Работа кипела. Леха организовал даже ранее спящих детей.
На подходе к лагерю нас встретил вооруженный караул. В лице Борьки и Оксаны. Они не кричали: «Стой, кто идет!» Не спрашивали пароля. Просто из-за деревьев на нас смотрели автоматные стволы. Незнакомец бы лежал иссеченный очередями, подойди он так близко. А мы свои. Свои. Проходите. Не те времена, знаете ли, чтобы спрашивать. Сейчас сначала стреляют, а потом спрашивают.
Поляну отчистили от снега. Развели костер. Машины укрыли брезентом, так что они образовали большой шатер, в центре которого находился огонь. В этой импровизированной палатке стало тепло. Утром машины запускать будет легче.
— Хорошо, — оценил Костя.
Я наблюдал, как маленькая Светка помогала маме готовить ужин на разложенном пластмассовом столике. Они были без теплой одежды, температура в «палатке» это позволяла.
— Давай, Миша, я закончу с лагерем, а ты бери бойцов, и идите за дровами.
* * *
Говорят что лучший отдых это смена рода деятельности. НЕ ВЕРТЬЕ ЭТОМУ. За два часа мы облазили лесополосу, выкорчевали весь сухостой, перенесли его к лагерю. Где распилили на чурки.
Работа тяжелая. Делать ее надо тихо или маскировать все звуки под естественные. То есть деревья мы не рубили, а просто раскачивали их, пока они с треском не падали. Распиливали внутри шатра, стараясь не давать электропиле слишком большие обороты. Эти предосторожности сильно утомляли, да и сказывалась усталость последних суток.
После работы сели есть.
С едой проблем не было, но приходилось экономить. Что впереди, мы не знали. Поэтому всем выдали по миске каши с тушенкой и пару галет. Негусто. Но и не пусто. Повезло, что это есть, могли вообще голыми уйти, а так... А так у нас есть оружие, машины, еда. Немного удачи, и все у нас получиться. Я так думал. Даже не просто думал, а верил. И остальные верили. Без веры дело дрянь.
Ужин протекал тихо. Это не значит, что мы сидели, каждый погрузившись в свои думы. Нет. Наоборот. Мы разговаривали, общались. Студенты даже шутили, но все это было тихо. Без куража. Без безбашенного куража, как очень часто происходит у русских.
По одну руку от меня сидела Оля, по другую Света. Они прижались ко мне и молча слушали разговор.
Я разрешил немного выпить. Совсем чуть-чуть, по пять капель. После того, что мы пережили, это не повредит.
Пили все. Даже Борька со Светкой. Дети? Дети — и не дети. Дети играют в игрушки, а не ходят с оружием! Им можно убивать наравне со взрослыми, так почему им нельзя пить наравне со взрослыми? Почему? Время игр прошло. Ты носишь оружие, ты взрослый. И точка. Поэтому «детям» тоже налили. Конечно, они отказались, что меня как отца радовало.
После еды Боря взял сигарету и вышел из шатра. Еда-едой, а караул он должен нести, его подменили, чтобы дать возможность поесть. Я не одобрял пагубную привычку курить, но... но и не запрещал. Это тринадцатилетнему МАЛЬЧИШКЕ можно запретить курить. А ВОИНУ, хоть и тринадцатилетнему, нельзя. Неправильно это.
Немного спиртного разбавило тяжелую атмосферу. Но люди не расслаблялись. В одной руке рюмка, в другой руке оружие. Шизофрения? Нет. Новые реалии нового мира.
Немного позже распределили ночные вахты и легли спать.
* * *
Я проснулся на рассвете. Не просто проснулся, а вскочил. Что-то не так! Что-то происходит! Вместе со мной проснулось еще несколько человек. Почуяли.
Человечество многого не знало о своем организме. Одной из этих загадок являлось шестое чувство. Многие в него просто не верили, называли это мистикой или обманом. Но это не так. Шестое чувство существует и оно работает. Как оно работает это другой вопрос — главное, что помогает. Помогло и сейчас. Что-то нас разбудило и это что-то нам угрожало.
Никто не зевал. Не потягивался. Не спрашивал, что случилось. Мы просто похватали оружие, толкнули спящих и выскочили на улицу.
— Михаил Владимирович, — шепотом спросил Леха, несший караул, — что случилось?
Я ответил вопросом.
— Ты ничего не слышал?
— Нет.
Серый предрассветный лес был тих.
БАХ! БАХ!
МОНки!* Их работу ни с чем не спутаешь. Взрывы, донесшиеся с дороги, нарушили утреннюю тишину. Враг близко!
Никто не орал. Не паниковал. Все знали, что делать. Под нарастающую внутри волну адреналина я отдавал приказы.
— Костя — второе отделение, на левый фланг. Леха — третье отделение, правый. Первое отделение за мной. Рассыпаться цепью. Расстояние в пределах видимости. Вперед.
Отряд.... Да, мы больше не группа преподавателей и студентов, теперь мы полноценный отряд. Боевой отряд!
Отряд рассыпался по лесополосе и продвигался в сторону противника. Оружие на изготовку. Патроны в патронники. Тихо щелкали предохранители.
Женщины и приданный им в охранение Борька, остались собирать пожитки. Это мы обсудили вчера перед сном. В случае тревоги они прогревают машины и собирают вещи, остальные прикрывают отход.
Мы прибавили ходу. Надо обеспечить как можно большее расстояние до машин
Сердце ухало как бешеный филин. Руки дрожали. Страшно. Перед боем всегда страшно, это нормально. Никогда не было по-другому. Да и быть не могло. Человеческая психика, она, что у учителя математики, что у лейтенанта — одинаковая. Только лейтенант умеет управлять страхом, заставляет работать его на себя. Я понимал: чем больше боюсь, тем лучше. Страх это адреналин. Адреналин это скорость. Скорость в бою это жизнь.
Отряд почти выбежал на опушку.
Ё... мое! МОНки это ураган свежести! Стальной свежести. Авангард противника кровавым фаршем раскатало по полю. Человек десять. Мертвые. Раненых не было. Эти мины накрывать по-другому не умеют. Но основной отряд почти не зацепило. Главный отряд шел по нашей колее, разворачиваясь в цепь, для атаки. Не меньше полусотни бойцов против девятерых! Что делать?!
Но это уже не вопрос! Это уже далекая мысль, которая проскочила и была загнана в глубину подсознания жестоким адреналиновым прессингом!
Бой!
Все на фиг! Страх! Беспокойство! Жалось! Осталась лишь холодная ярость! Да безбашенный задор.
А-а-а, выходи одноглазый! — пело сердце. Ноги несли вперед.
Да я вас.... Бога душу..... Вашу мать..... — исполнял арию автомат.
И не останавливаясь. С бедра. Дать длинную, почти во весь магазин, очередь. Не целясь. Так, для острастки. Чтоб не высовывались, чтобы сбить вражеские прицелы. И тут же упасть в снег. За дерево. Как подсказывают инстинкты. Первобытные инстинкты неандертальца.
— Быстрее, — диким голосом ору я, — разобрать цели.
И теперь успокаивая дыхание, выстрелить. В этот раз точно и скупо. Выбирая самую опасную цель. Вон ту, с пулеметом.
Мимо? Но ничего! Враг залег, и пулеметчик не успел занять выгодной позиции. И тут же огненные трассы потянулись к нему, разрывая пулеметчика. Ребята не первый раз замужем. Знают, что делать.
Но на такой большой отряд одного пулеметчика быть не может. Где-то должен быть еще. И он объявился.
Цепочка трассирующих пуль потянулась к нам. Хорошо потянулась! Так, что щепки с деревьев полетели. Никого не задело? Да вроде нет. И ладно. У нас тоже пулеметы есть. И они заработали. С флангов, образуя огненную чашу.
Нам не надо убивать. Наша задача — задержать противника, а потом организованно отступить. Это главное. Дальше хоть трава не расти, вернее, снег не падай. Сейчас надо дать время тылам. А потом по коням и ищи ветра в поле. На лыжах нас не догнать.
Ну, давайте суки! Подходите! Есть еще порох в пороховницах!
Тра-та-та. Тра-та-та...
Крики. Мат. Грохот выстрелов, все слилось в один звук. Это война. Маленькая настоящая война.
Прошло две минуты.
Мы заняли удачную позицию за деревьями, да и наступать нам не надо. Нам проще. Это врагу — с ранеными, да с ходу, да в наступление идти. А нам проще. Лежи себе и жди красной ракеты.
Тра-та-та! Тра-та-та.
Грохочет пулемет.
Тик-так. Тик-так.
Тикают часики. За нас тикают. Нам от этого тиканья польза одна. Быстрее — быстрее! Давайте родимые! Спешите!
— А-а-а-а! — крик с нашей стороны и тут же голос Сашки.
— Товарищ лейтенант Федьку ранили!
— Саша, Коля тащите его в тыл!
Плохо. Минус три ствола. Черт! Гранатометов бы! Теперь без тяжелого оружия можем не управиться.
И дать пару коротких очередей. Нет, короткими не отделаться, враг подошел близко. Надо длинные. Я поменял магазин.
А удержаться надо. Любой ценно удержаться. Даже ценой собственной жизни. Мы понимаем — пощады не будет. Если не мы их, то они нас. И наших, детей, и жен. Это все понимают. Даже студенты. У них никого нет, но им просто жить охота. Нормально так по-человечески — ОХОТА ЖИТЬ.
Враг залег. Развернул цепь. Приготовил пулеметы. Наши шансы стремительно падали. Они очухались после МОНок и первого залпа. Теперь все, амбец. Они задавят числом. Плотность их огня нам просто не даст возможности стрелять, и погибнем, не задержав врага. Надо отходить.
— Отступаем! — крикнул я.
И бойцы пошли. Пошли назад. Организованно, так, чтоб никого больше не терять.
— Серега, Валера останетесь прикрывать группу! — отдал я приказ и побежал в лесополосу.
Это смертники. Я знал об этом. Знали ли это они? Вполне вероятно. Но ничего сделать не могли. И я не мог.
Я взял грех на душу за их жизни.
Я разрывался между двумя огнями. Можно остаться с ними и погибнуть, но я в ответе за других. Это в боевиках командир обязан первый идти на вражеские пули. А в жизни не так. В жизни все по-другому. Командир обязан сохранить жизнь личному составу. ВСЕМУ личному составу. И это его ноша. Если надо частью этого состава пожертвовать, то надо жертвовать. Ради жизни жертвовать. Чтобы другие могли жить. Кто не усвоил эти простые правила, тот давно умер и погубил людей надеявшихся на него.
И не надо говорить, что это цинично. Я это знаю. Не надо говорить, что под красивыми словами скрывается обыкновенная трусость. Возможно. Но я заплачу за это. Сполна заплачу.
Потом. Не сейчас. Погибшие будут приходить ко мне во сне, смотреть в глаза и спрашивать. ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ, я не остался с ними? ПОЧЕМУ, я живой, а они разорваны вражескими пулями? И будет нечего им ответить. Я буду молчать.
Отбежать немного назад и опять мордой в снег. За дерево. Чтобы враг не видел. Длинными очередями, не целясь прикрывать остальных.
Серега с Валеркой работали. Хорошо работали. Их оружие не смолкало. Пока. Сейчас противник пристреляется и тогда ... конец. Им конец.
Враг поднялся в атаку. Это правильно. Пока мы отступаем надо наступать Враг далеко не дурак, и пользовался преимуществом.
«Не успеем! Нам не выстоять, и ракеты красной нет. Как назло! Ну, где же она?! Ну!»
Упал Петр, не шевелится. Убили.
Суки!
Нам не успеть. Если, конечно, не неожиданное спасение. Как в боевиках. С хэппи эндом и бравыми спецназовцами, которые всех спасают. Враги наказаны, и умирать не надо.
И тут...
В снегу зашипела рация.
— Первый мы на исходных.
— Первый принял. Второму, третьему работать.
Из противоположной части лесополосы, вырвалось несколько огненных струй, и понеслись... в строй противника. Взрыв. Наступающих разметало по полю.
Рядом со мной из-под снега возникло что-то белое. Что-то?! Человек в зимнем камуфляже это не что-то! Это человек!
Он вскинул к плечу гранатомет и выстрелил. Во врагов выстрелил. И еще несколько гранатометных выстрелов помчались к нападавшим. Группа людей в белом как грибы вырастала из-под снега. Этакие опята-гранатометчики стреляли в наших врагов.
Я не знал, кто они, но думать времени не было. Враг моего врага — мой друг. Это давало шанс! Великолепный шанс. Мой автомат выплюнул длинную очередь. Человек обернулся и коротко сказал.
— Отступайте, мы прикроем.
Я не пререкался.
— Продолжать отступление, — крикнул я.
Военные люди вообще не привыкли пререкаться. Сказали — делай. И я сделал. Вернее мы сделали. Мы побежали. Так побежали, что ветер «отдыхает». Потому что ветер не бегает наперегонки со смертью. А мы бежали. Но не сломя голову, а расчетливо, к следующим деревьям, чтоб прикрыть.... спасителей?
Говорят выстрел, который тебя убивает — «твой» выстрел — ты не слышишь. Это правда. Пули летят быстрее звука. Меня кинуло вперед, на заснеженные кусты. Два удара. Один в спину другой в голову. Наверное, пробили бронежилет и шлем.
«Это конец, — мелькнула мысль, — Мы проиграли».
Сверху «поплыли» кроны деревьев.
Боли не было. Шок.
Организм реагировал на ранение, впрыснув в кровь эндрофин, который обезболил. Я просто лежал и рассматривал небо. Серое, черное. Без единого лучика солнца.
» Неужели я умру, так и не закончив путешествие? Неужели я не сумею доставить людей в безопасное место? Неужели все зря? ... Я.... УМРУ?.......»
Тело не слушалось. Руки и ноги налились свинцом. «Ха! Как они интересно могут налиться свинцом? Свинец ведь не вода. А на таком морозе свинец плавить? Нет уж, увольте...» — мысли путались.
Это конец.
Но нет!
Надо мной склонился человек. Его лицо скрывала белая шапочка.
— Ты как братуха, живой? — спросил он.
— Кто вы? — прохрипел я.
— Нас послали спасти вас. Не спрашивай, почему. Не знаю. Пошли брат.
Он схватил меня за шиворот и поволок. Как мешок картошки. А может, не картошки, а чего похуже. Ведь только то, что похуже, может оставить своих ребят на верную гибель. Он тащил, а я бредил. «Откуда они?», «Кто их послал?», «Зачем?»
Зашипела рация.
— Первый, я второй. Объект у меня, и он «трехсотый«*
— Первый принял. Третий, прикройте второго, отвлеките «гостя». Второй возвращайтесь к «коробочкам».*
Военные? Откуда? Цивилизация погибла! Мы представляли единственный ее оплот, и он рухнул. Два дня назад рухнул. Может волгодонцы? Не может. Они слишком далеко. Тогда кто?
Солдат тащил меня через лес. Было холодно. Очень холодно. Я терял сознание, в глазах темнело.
Откуда-то взялось еще несколько человек. Меня схватил за руки и за ноги, понесли.
Костя! Я узнал Костю! Живой-здоровый, он тащил меня на плече. Вместе с солдатами. С незнакомыми солдатами, знакомый человек.
Потом меня подняли и положили в грузовик. Наш КАМАЗ? Да, это наша машина. Но вот только кузов забит под завязку людьми. Нашими людьми и не нашими.... военными. Костя, Леха, Оля, Оксана, Света, Боря — здесь почти все. И какой-то седой незнакомый мужчина. Его повадки были властными. Командир группы? Судя по всему, да.
Машина тронулась.
Оленька склонилась надо мной. Она плакала. «Оль, ты зачем?.. Ты это брось...» — хотелось сказать, но не мог.
— Миша! Мишинька! Как ты?
Как я? «Да я прострелен в нескольких местах», — пронеслось в голове, и опять не могу ответить. Язык не слушается, зараза!
Из дальнего конца кузова донесся голос.
— «Весна»! «Весна»! я «Зима»! Ответьте «Зиме»!
— «Весна»! «Весна»! я «Зима»! Ответьте «Зиме»!
В поле зрения появился человек, он мягко отстранил Олю и осмотрел на меня. Без белого камуфляжа с красным крестом на рукаве. Медик! Здесь есть медик! Мне помогут!
Медик посветил мне в глаза фонариком, проверил пульс.
— «Весна»! «Весна»! Я «Зима»! Ответьте «Зиме»! — голос звучал все дальше, как будто не в одной машине ехали.
— «Зима». Я «Весна» как слышите меня. Прием.
«Весна»? Зима»? Позывные? Военные не богаты на фантазию.
— «Весна»! Задание выполнено, объект у нас!
— «Зима», понял вас. Потери?
— «Весна», у нас пять «трехсотых», три «двухсотых»! Как поняли меня?!
Доктор отвернулся от меня.
— Четыре «двухсотых», — сказал он куда-то. И посмотрел на Олю. Покачал головой.
— Несколько минут, — сказал врач. Оля зарыдала. В истерике зарыдала. Борька и Светка принялись ее утешать.
Серега, Валера, Петр. Кто еще?! Кто четвертый?! Я?! Ну, я ведь живой!!! Нет, рано меня хоронить!!! Я попробовал это крикнуть, но не мог. Черт! Я ЖИВОЙ! Я.....
Врач отошел. И тогда я увидел. Увидел эмблему у него на плече. Странную эмблему, непохожую ни на один из известных мне значков. Но главное не в этом. Главное в другом. Главное в надписи. «Российская демократическая республика» Три слова. И больше ничего, но многое изменилось.
Оля смотрела на меня и плакала. «Не плач, — хотелось сказать, — я тебя люблю». Но не мог, мог только смотреть. Костя, Оля, Командир, дети, Леха, они смотрели на меня. Странно смотрели. Грустно. Как будто в последний раз. Ну что же вы смотрите?! Почему грустите?! Мы же спасены! Радуйтесь! Мы не одни! Есть еще люди, сохранившие цивилизацию! И они пришли! За нами пришли! Почему?! Неважно!
Важно другое.
Мы живы! Радуйтесь!
Мы в безопасности! Радуйтесь!
Нет. Не радуются, хотя я сдержал слово. Не до конца, но сдержал. Вы в безопасности!
Я улыбнулся. Я радовался.
Я победил!
Нет!
Мы победили!
Темно...
— «Зима», «Зима»......
Конец.
*МОНки — МОН — Мина осколочная направленного действия.
* Трехсотый — (арм.) сленг, раненый.
* Двухсотый — (арм.) сленг, убитый.
* Коробочка — (арм.) сленг, автомобиль, танк или любая другая бронетехника
Igor Gorskiy © 2006
Обсудить на форуме |
|
