|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2006 Елена Тучина © 2006 Баечка Как достает баян свои гусельки,
Гусельки яровчатые, многострунные,
Да начинает сказ, сказ о дитятке о малом,
Дочке Лады-Вёсенки да Ярила-Летушка.
Да о волхве отчаянном, богов вестнике,
Да о Велесе-купце, скотьем боге,
Да о прислужнике его Кащее Бессмертном.
В большой гридне постоялого двора на пути в Новгород было не продохнуть. Купеческий и иной народ, застигнутый на дороге врасплох сильным резким совсем не летним ветром, яростной грозой и проливным дождем, заполонил горницу. Хозяин с хозяйкой только и успевали подносить гостям уху, окрошку, пироги, квас, а кому и стоялый мед.
За одним из дальних столов неспешно вели разговор двое. Один из них, как видно, богатый новгородский купец, развалившись на лавке, сурово взглядывал на своего сотрапезника, — худого лысого человека со злыми холодными глазками.
— Оберег видал? — спросил купец, — Чуешь его?
— Чую, осударь, — закивал лысый. — А може, я за ним в сугон пойду? Да и сдался вам ентот волхв...
— Не смей, не надобно его догонять, чутьем ищи. Мне увериться нужно. Нашкодишь, испортишь мне дело — пеняй на себя, со свету сживу.
— Меня на сим свете и так нету, — визгливо хохотнул лысый, да сразу сник под тяжелым взглядом купца. — Рядно, осударь, как велишь, так и сделаю.
— То-то же, ступай, да без девки не возвращайся, — пригрозил купец перстом лысому.
***
На берегу тихой речки раскинулось небольшое селение. Частокол сельской ограды резво сбегал по холму, пытаясь защитить от неведомой напасти даже самые ближние к воде рыбацкие избы. Бо&768;льшая же часть дворов, изб, избенок и избушек толпилась на самой вершине холма. Широкий, поросший ивняком овраг отделял деревню от капища. Узкая тропинка, ведшая от частокола ко рву с кострами-крадами, то виднелась, то исчезала в складках холмов.
Молодой мужчина в длинной холщовой рубахе прислонил к березовому стволу тяжелый резной посох. Опустился на одно колено, зачерпывая руками последние клочья утреннего тумана, зашептал что-то. Облачко затаилось, лишь тихонько вздрагивая на грубых смуглых ладонях. Человек осторожно, одной рукой, отцепил белое перышко от одного из многочисленных оберегов, висевших у него на шее, положил на землю. Стоило ему убрать вторую руку, как туманное облачко распалось и исчезло, а поднявшийся чародейный ветерок помчался на северо-восток, увлекая за собой перышко. Мужчина взглянул туда, куда указал ему ветер. В отдалении от деревни виднелся краешек елового леса, из чащи поднималась тоненькая, едва различимая струйка дыма.
Над рекой туман уже растаял, водная гладь приветливо поблескивала в лучах утреннего солнца. Рыбаки, затащив лодки на берег, неторопливо возвращались в деревню, извечно споря, кто поймал самую большую щуку. Мальчик-пастух, радостно подпрыгивая, обходил дворы, собирая свое маленькое стадо, рядом с ним степенно вышагивал огромный черный пес, то и дело, с неодобрением взирая на слишком уж беспечного молодого напарника.
На лужок рядом с недавно засеянным полем высыпали девчата, от мала до велика. Взявшись за руки, весело хохоча, стали танцевать. Кто-то запел, а остальные подхватили:
А мы сечу чистили, чистили,
А мы пашню пахали, пахали,
Ой-диди-ладу чистили, чистили!
Диди-Лада пахали!
А мы просо сеяли, сеяли,
А мы нивку орали, орали,
Ой-диди-ладу сеяли, сеяли!
Та в ладу ладом орали*.
Со стороны на девушек смотрел седой, как лунь, старик, одобрительно улыбаясь и изредка подпевая. Расшитая красными нитями рубаха и новые сапоги выдавали в нем одного из старейшин деревни. Изукрашенная резьбой шалыга, на которую опирался старец, говорила и о другом, — жрец готовился воззвать к богам с просьбой о милости и добром урожае.
Чародей, что прятался в березовой роще, подхватив посох и поправив котомку, направился прямиком к жрецу. Девушки, увидев чужака, завизжали и кинулись врассыпную, но уже через несколько мгновений два десятка глаз с любопытством разглядывали незнакомца из-за кустов. Чародей низко поклонился, приветствуя старца.
— Здраве будь, дедушка!
— Гой еси ты, молодец! Ты, чай, не волхв ли будешь? — с прищуром спросил жрец.
— Волхв, — кивнул тот, уже понимая, что от деда так просто не избавишься.
— Славно-то как, я по старости лет подзабывать стал, когда какие обряды деять. Вот ты, молодец, мне и подскажешь.
— Подскажу, дедушка, подскажу, как без этого, — пообещал волхв. — Только и ты мне подскажи, не живет ли у вас окрест знахарка, кудесница, с дочкой?
— Живет, живет. Куда ей деваться-то, — закивал головой дед. — Но сперва ты мне про обряды скажешь, а потом я тебе про знахарку. Добро?
— Добро, дедушка, — обреченно вздохнул волхв, — долг платежом красен.
— А как тебя кличут, молодец? — спросил дед, уже направляясь к деревне.
— Ратко меня кличут, — понуро ответил чародей, представляя, какой прием окажут ему в деревне.
***
Сквозь мохнатые еловые ветви пробивались низкие лучи утреннего солнца. Завиднелась полянка, сверкая капельками росы. Алёнка, жмурясь от яркого света, побрела вдоль края полянки, — не хотелось мочить в холодной росе платье, да и посередке виднелся ведьмин круг тонких поганок, ничего доброго не суливший. После вчерашнего дождика то здесь, то там виднелись лохматые головачи и невзрачные дождевики, реже попадались сморчки, словно нехотя вылезшие из-под земли. Не забывая наполнять корзинку, девочка добралась до другого конца поляны. Тяжелые еловые лапы вновь сомкнулись, трепетно охраняя царивший в лесу полумрак. Старательно обходя ярко-красные мухоморы и собирая охряные рыжики, Алёнка подумывала, не набрать ли грибов в косынку, — туесок был уже полон. Высоко в кронах елей раздался шорох и треск, на землю посыпались старые шишки. Мелькнула ржаво-рыжая шерстка, белка примостилась на низкой ветке, блеснув на Алёнку черными бусинками глаз. Девочка, стараясь не спугнуть зверька, достала желудь, нарочно припрятанный для такого случая, протянула на ладошке. Белка принюхалась и, схватив добычу обоими лапками, принялась деловито грызть.
Появление белки заставило Алёнку кое о чем вспомнить. Она нашла широкий замшелый камень, который про себя звала «Леший стол», и положила на него горстку грибов. Спрятавшись у ствола огромной старой ели, девочка принялась ждать. Спустя какое-то время, пение птиц стало тише, белки угомонились и прекратили свои шумные игры. На камень упала тень, но единственное, что смогла разглядеть Алёнка, была широкая мохнатая лапа, покрытая серо-зеленой шерстью. Лапа сгребла со мха Алёнкины грибы, послышалось сопение и довольное урчание. Через несколько мгновений тень исчезла, птицы снова заголосили. Алёнка радостно вздохнула, — леший принял ее дар, значит, не сердится, значит, позволит выйти из леса и собирать грибы впредь.
***
Ратко, мысленно призывая на голову несчастного старосты ветры Стрибога, быстро шагал в сторону елового леса. Чародей злился на жреца, отнявшего у него добрую половину дня, на солнце, которое уже стояло в зените, но больше всего он злился на себя. Для недовольства собой причин было немало. Для начала, поддавшись на уговоры, Ратко согласился помочь жрецу провести обряд на Ярилин день. Праздник этот чародей любил за безудержное веселье, захватывавшее все вокруг. Да и жрец очень уж настаивал. Благодарные селяне даже упрашивали Ратко остаться в деревне на несколько дней, что остались до праздника, но тут чародей был непреклонен, — у него есть другое дело, а к обряду он непременно вернется.
«Другое» дело беспокоило волхва гораздо сильнее. Раз за разом вспоминался давешний случай. ...Полутемный постоялый двор, куда Ратко забрел в надежде укрыться от дождя, шумел как улей. Купеческий люд живо обсуждал торговые вести и заморские товары, небылицы и байки неспешно перетекали друг в дружку. Купцов чародей недолюбливал, но согласен был терпеть, — мокнуть под дождем отчего-то не хотелось. Ушица, поданная хозяйкой, оказалась наваристой и очень вкусной. Ратко не отказался бы от добавки, но на дне котомки грустно прятались два последних медяка, которых на уху точно не хватит. Собирая последние капли юшки корочкой ржаного хлеба, он заметил, как кто-то сел напротив него. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Ратко поднял глаза.
— Здраве будь, волхв! — обратился к нему человек средних лет с окладистой бородой. На нем был богатый красный кафтан и бобровая шапка, низко надвинутая на лоб.
— И тебе здраве, купец!
— Горе у меня приключилось, волхв, — посетовал купец, говорил он тихо и вкрадчиво, так что Ратко приходилось прислушиваться, — на молодом месяце возвращаюсь домой, а терем пуст, ни жены, ни дочки. Соседи сказывают, — хворь напала на наше селенье. Народ порешил, что жена моя Ладушка, — колдунья и строит свои ведовские козни. Лада тут не стерпела, ушла, куда глаза глядят, и дочку с собой увела. Уж месяц новый народился, а с той поры их никто и не видел.
— Горькое твое горе, купец. Коли пришел ко мне, так помогу, чем смогу, — ответил по обычаю Ратко, не должен волхв отказывать в совете или помощи, когда к нему приходят с бедой.
— Благодарствую, волхв. Ты здесь все в округе знаешь, не поможешь ли найти жену мою, — последние слова купец сопроводил появлением кожаной сумы, в которой что-то весело позвякивало. Как Ратко думалось сейчас, это позвякивание двух десятков серебряных дирхемов и заставило его согласиться.
— Берусь помочь тебе, купец. Не могла твоя жена далече уйти, затаилась где-то в малой деревеньке али селенье. Но как найти мне тебя, коли просьбу твою выполню? — спросил Ратко.
— А ты приходи сюда, хозяин голубятню держит. Найдешь — пускай пришлют новгородскому купцу белого голубя, не справишься — сизого. Меня здесь все знают. Добро?
— Добро. Велес в свидетели, честен я с тобой, да постараюсь помочь, — сказал чародей обычные в таком деле слова.
— Велес в свидетели, и я с тобой честен, доверяю горе свое, — ответил купец, его лицо изменилось, словно он старался скрыть ухмылку.
...Поначалу Ратко обрадовался выпавшей удаче, но постепенно он начал сомневаться в правдивости слов купца. А уж после разговора с деревенским старостой чародей и вовсе уверился, что дело здесь нечисто. Закончив потчевать Ратко окрошкой и рассказами о милости Даждьбога к своей деревеньке, старец поведал о знахарке, про которую спрашивал чародей. Кудесницу звали Лада, и жила она в бору без малого пять лет. У нее подрастала дочка Полеля, девочка добрая, веселая и приветливая. Ладу в деревне уважали, не раз звали переселиться поближе, то и дело бегали за советами, травами и оберегами. В помощи знахарка никогда не отказывала, если чуяла беду, могла появиться в деревне и среди ночи, и в лютый мороз. А уж скольких больных и хворых за эти лета она поставила на ноги, селяне и вовсе со счету сбились. Староста обстоятельно рассказал, как найти Ладину избу и, выпросив у Ратко обещание появиться на Ярилу, отпустил чародея восвояси.
Серебро в котомке подсказывало Ратко поглядеть на знахарку, да отправить к купцу белого голубя — нашел, мол, пропажу вашу. Рассказ же старосты навевал мысли о голубе сизом, — дело это странное, и лучше от него подобру-поздорову избавиться. Коли Лада живет здесь уже много лет, то у купца к ней давние счеты, и ничего хорошего здесь не сулит. В том, что он нашел именно ту, которую искал, чародей не сомневался, — даденный вместе со сребрениками амулет точно указывал направление. Все тот же амулет заставил Ратко считать Ладу если не колдуньей и ворожеей, то знахаркой — чаще других чародеев украшали они свои вещи рисунком из вышитых красных лосих.
Тропка, ведшая Ратко до сего времени, круто свернула, убегая дальше ко рву капища. Разнотравный луг отделял чародея от границы елового леса.
***
Алёнка поднесла пальчик к листку. Поблескивая красными боками, божья коровка перебралась на девчоночью ладошку. Алёнка подняла руку высоко-высоко, тихонько приговаривая:
Божья коровка, полети на небо,
Принеси нам хлеба,
Черного и белого,
Только не горелого!
Коровка повела черными усиками и, расправив яркие полукружья крыльев, взлетела. Девочка помахала ей вслед. Внезапно подувший ветерок заиграл с выбившимися из-под косынки русыми прядками, Алёнку словно кто-то погладил по голове. Она встрепенулась, стало быть, маменька зовет, ее ветерок. Стрибожьи ветры не такие, они порывистые, резкие, даже коли полуденные. Поругав себя за то, что неучтиво подумала о ветряном боге, Алёнка подхватила туесок и, помахивая им, направилась сквозь чащу в сторону дома.
Не успев сделать и нескольких шагов, девочка остановилась. Прямо перед ней, откуда ни возьмись, появился высокий человек. Он стоял к Алёнке спиной и ловил рукавом ветер, поводя при том длинным резным посохом. Алёнка хитро улыбнулась, подкралась к незнакомцу сзади и звонко спросила:
— А ты кто таков?
Человек вздрогнул, чуть не выронив посох, повернулся. Светлые непослушные кудри перетянуты на лбу пестрой тесемкой, в ярко-зеленых глазах играют искорки смеха, отпущенный на волю ветер треплет широкие рукава красивой рубахи, — Алёнка доселе таких людей не встречала. Увидев перекинутую через плечо незнакомца котомку, девочка решила, что он странник.
— Волхв я, Ратко, — представился чародей. — А тебя как кличут?
— Деревенские — Полелей, а маменька — Алёнкой, — ответила девочка, незнакомец хоть и был странноватым, но ей понравился.
— Отчего же так по-разному?
— Повелося так, кто ж теперь вспомнит, — пожав плечами, в тон ему сказала Алёнка.
Чародей рассмеялся, а девочка вслед за ним.
— Ты, стало быть, Ладина дочка? — сквозь смех спросил он.
— Ах! Так ты до маменьки пришел! И ветер поэтому ловил? Пойдем тогда поскорее, она меня звала, а тут ты. — Алёнка потянула чародея за край рубашки. — Хочешь, расскажу, я сегодня лешего видела...
И вправду, славная у знахарки дочка, доверчивая только очень. Выслушав сказ про лешего, Ратко спросил:
— А скажи-ка, малая, кто твой тятенька?
— Тятенька мой — Ярило ясный, — легко и радостно ответила Алёнка и принялась за новую сказку. — Тогда тож его праздник был, как ноне будет. Вышел Ярило на берег речки, а везде костры, костры, и парни с девушками смеются, через огонь прыгают. А тятеньке маменька приглянулась, потому, как была она всех милее и краше. Полюбились они друг другу и стали вдвоем в небесном тереме жить-поживать. Но матушка шибко землю любила, травы, дерева, зверье всякое, народ здешний. Посему решили, что нам с маменькой в лесу жить. Тятя ж велик, седому Перуну помогает, ему от той службы никуда, он на небе остался.
— Навещает он вас с маменькой? — Ратко подивился, каких баек насочиняла Лада дочке, и уж готов был услышать ответ, что, де, не видела Алёнка своего тяти.
— А то! Седмица минула, как навещал. Волком из леса приходит, потом перекинется — весь в белых одеждах, сияет, что сам Хорс, — супротив сказала девочка. — Теперь уж пришли!
Лес внезапно кончился, открыв взору широкую замуравевшую поляну, частью загороженную плетнем. Алёнка открыла калитку, поманив за собой Ратко. Он увидел широкий и ровный, как ладонь двор, по которому прохаживались куры, выискивая в траве корм. Радовала глаз добротная беленая изба, над дверью которой распростерлись ветвистые лосиные рога. На задворках виднелись и другие строения — баня, овин, хлев.
Скрипнул ворот, звякнула колодезная цепь, ведро плеснуло по воде. Рядом с колодцем стояла молодая женщина в простом синем сарафане. Густые, выгоревшие до льна волосы, заплетены в длинную, ниже пояса, косу. Алёнка радостно кинулась к матери. Лада, вытерев мокрые от воды руки о передник, обняла дочку. Ловкие пальцы пригладили непослушные пряди, поправили белую косынку.
— Мама, а я лешего видела! — сообщила девочка, — он грибы мои слопал. Ведь хорошо это, верно? Шла потом, шла, а на встречу этот — палкой машет, — Алёнка кивнула в сторону Ратко, — смешной, правда ведь?
— Правда, правда, — согласилась Лада, — как бы кривда не вышла. Ступай-ка, дочка, прибери баньку. Надобно будет гостя в баньке попарить.
— Ух ты! — такое задание на Алёнкину долю за пять лет недолгой жизни еще не выпадало, она рванула в дом за веником, чуть не споткнувшись о кошку, разлегшуюся на пороге.
Кудесницей Лада была знатной. Ратко на миг обомлел, дивясь тому умиротворению, кое окружало эту совсем еще молодую женщину. На вид чародей не дал бы Ладе и двух десятков лет, но во взгляде, осанке, движениях сквозило столько смысла, силы, тайны, что разгадывать их он не взялся бы.
Ратко низко поклонился и назвал себя, Лада в ответ ему поклонилась тоже.
— Что привело тебя сюда, волхв? — чуть склонив голову на бок, спросила его хозяйка лесной избушки.
— Да вот, нашел на тропинке в березовой роще сей оберег, обронил кто-то. Похожие часто знахари да травники носят. Справился у местных, говорят, есть, мол, в наших краях такая женщина. Тут я к тебе и отправился. Вещица-то хороша, авось пригодится.
— Вещица хороша. Да только с роду у меня такой не было, — настороженно оглядывая протянутый Ратко оберег, сказала Лада.
— Придется, стало быть, себе оставить, — проговорил Ратко, было заметно, что знахарка и впрямь видела амулет впервые. Ох, темнит купец, ей-ей темнит. Отослать бы к нему поскорее сизого голубя, да забыть обо всем.
Сказав что-то на прощание, Ратко развернулся и направился в сторону деревни. Вновь поднялся ветерок, играя кисточками на его котомке. Тихий голос произнес:
— Волхв, а волхв? Ты ведь на Ярилу обряд деять будешь. Так до Ярилина дня и оставайся. Будешь у нас с дочкой гостем.
***
В солнечном лучике плясали золотистые пылинки. Пахло сосной и дубовыми листьями. Где-то в подполе шуршала мышь. Кот Мурлыка совсем заленился, мыши разжирели и бродят по дому словно хозяева. Устав мести пол, Алёнка присела на лавку, вдыхая чудный банный дух, наблюдая за танцем пылинок. Баня всегда казалась девочке миром в мире. Есть большая их с маменькой изба, есть двор, полный всякой живности, есть хлев, где живет Буренка, есть лес, поле, луг, река. А мама сказывала, что есть большие-пребольшие деревни, гораздо больше их соседской, и там живет много-много народу. Мир большой и такой разный. Но баня это мир совсем другой. Заходишь в баню и словно вокруг ничего нет — тихо так, покойно.
Алёнка встрепенулась, отставила веник в сторонку, взялась за тряпку. В углу под потолком маленький черный паучок сплел сеточку-паутинку. Девочка потянулась, чтоб смахнуть его, но в дальнем углу зашипело и затопало. Распахнув огромные голубые глаза, она выбежала из бани.
Ратко сидел за столом, наблюдая, как Лада достает из печи горшок с кашей, когда в избу влетела Алёнка.
— Мама, мама! А в бане домовой! — то ли испуганно, то ли радостно закричала она.
— Почему домовой? Банник то был, а не домовой, — поставив горшок на стол, а ухват за печь, Лада усадила дочку на колени.
— Ну да, банник. — Согласилась Алёнка, — а он шипит да? Дюже страшно шипел, перепалася я.
— Верно, шипит. А домовой что? — спросила Лада.
— Домовой скребется. Раз пугает, надобно молочка налить парного и корочку хлебца отломить, да под печку поставить. А как банника утихомирить? — полюбопытствовала Алёнка, легко ответив на материн вопрос.
— Курицу черную зарезать и кровью ее порог в бане полить, — ответил Ратко, тут же о сказанном пожалев, а ну как напугает малую. Но Алёнка и не моргнула, а лишь, насупившись, сказала:
— А коли у нас нет черной курицы, как быть?
— Да никак, перетерпится банник, — махнул рукой, улыбаясь, Ратко.
— Ты веселый, чародей, — улыбнулась Алёнка ему в ответ. Соскочив с материных коленей и крутясь по светелке, она принялась переплетать косу.
— Чем же ты его расстроила, банника-то? — нарезая к обеду хлеб, спросила Лада.
— Как велено было, убиралась, хотела паутину смахнуть, — по-взрослому обстоятельно рассказывала Алёнка, — а он как зашипит! У-у! Страшный! — синие глазищи снова распахнулись.
— Ступай-ка умойся, вся в паутине да пыли, уж победье на дворе, — сказала знахарка, подталкивая дочку к двери.
***
Слюдяное окошко в бане запотело. Дрова в печи потрескивали, пламя отбрасывало длинные дрожащие тени на пол и стены. Лада засветила лучинку: пока кормила, купала да укладывала спать Алёнку, стало совсем темно.
Она сняла сарафан и рубашку из смурного сукна, расплела косу. По плечам и спине рассыпались гладкие, на пробор, светло-русые волосы. Огонек блеснул во вдруг потемневших глазах. Приговаривая что-то, Лада вошла в парную, оставив чуть приоткрытой дверь, мягкое тепло обняло ее. Пахло мятой, душицей и чабрецом. Она легла ничком на скамью, прикрыла глаза. Банник где-то громко зашипел и затопотал, скрипнула половица, тень на миг заслонила неясный печной свет. Лада почувствовала прикосновение чьей-то руки, грубые пальцы ласкали влажную кожу. Глаз она не открыла, а лишь мурлыкнула:
— Добрый молодец, ты, чай, в баньке парился. Или мало показалось?
— Тоска лютая одолела, — прошептал Ратко, опускаясь на колени рядом с ней, —
Расплетай, девица, косыньку,
Да ложися ты на лавочку.
Как придет удалый молодец,
Наливай ему зелена вина.Лада приподнялась на лежанке, заглянула в омут травяных глаз.
— Зелена вина, говоришь, — прищурилась. — Волхв, а, Волхв, ступай-ка ты отсель, не доводи до беды.
— Не серчай, кудесница. Я ведь до беды и пришел...
На чуть белесом ночном летнем небе высыпли чистые звезды, — вокруг яркого Кола, как на привязи ходили Лосиха и Лосёнок, Три плуга чуть померкли с той поры как посеяли яровые. По двору мелькнула тень, недалече в лесу раздался долгий протяжный крик ночной птицы, затем все стихло.
***
Поутру Ратко проснулся как хмельной: голова кругом, во рту пересохло, веки отяжелели, глаза не открываются. Припомнился виденный им сон, — давешний купец в богатом узорчатом кафтане с густыми бровями и медвежьими какими-то чертами во всем облике, похожий оттого на Велеса. Поглаживая холеными пальцами в драгоценных перстнях окладистую бороду, купец пристально и долго глядел на Ратко. Наконец зло ухмыльнулся, кивнул и, хлопнув в ладоши, исчез. Чародею подумалось, что скотий бог, владыка иного мира мертвых и духов, к добру не снится. Видать, понужнилось чего Велесу от волхва.
Потом снилась Лада с венком из весенних полевых цветов, но нашел туман, и Ратко запомнилось лишь прикосновение теплых нежных пальцев. Еще какое-то воспоминание пыталось пробиться, но голова разболелась пуще, и чародей поспешил выйти на двор.
Небо с утра хмурилось, Мокошь благоволила к селянам, коли решила полить их посевы теплым летним дождиком. Ещё в горнице Ратко заметил, что веретено и прялка покрыты рушником, — не будет Лада сегодня прясть, побоиться поранить Мокошь. Зачерпнув воды из колодца, чародей умылся. Студеная водица разом прогнала все боли, и Ратко как заново родился. Неслышно подошла Лада, с улыбкой протянула ему кринку с парным молоком. Было до того вкусно, что он разом выпил добрую половину.
— Благодарствую, хозяйка, — сказал Ратко, утирая губы тыльной стороной ладони.
— От чего ты не весел сегодня, чаровник? — спросила Лада.
— Сон дурной привиделся, — нехотя ответил он. — Да, пустое, може чем тебе по хозяйству помочь?
— Дров наколи, уж опара подойдет скоро, пирогов напеку, Алёнка за ягодами побежала, — Лада не подала виду, но было заметно, что помощи она обрадовалась. Не легко ей, должно быть, в лесу-то одной-одинешенькой с малой дочкой на руках.
***
В бору было тихо, ни травинка не шелохнется, ни зверь не пробежит, ни птица не пропоет. Под темным пологом густой еловой хвои неба было не видно, но Алёнка знала, что собирается дождь. То ли Мокошь ворожит, то ли сребровласый Перун снова гонит северную нечисть.
Девочка осторожно ступала меж молодых листьев папоротников. Скоро, на тятин праздник, деревенские будут аукаться по лесу в поисках папоротникова цветка. Берегини сегодня расстарались, и все листья были мокрые от холодной прозрачной росы. Найти папоротников цветок Алёнка никогда не хотела, а вот встретить берегиню на зорьке да выпросить у ней волшебный рожок с росой она пыталась. Маменька ее тогда крепко отругала, сказав, что берегини дюже коварны и могут забросить Алёнку в колодец.
Тихонько напевая, девочка вышла на полянку и принялась собирать землянику, не забывая лакомиться спелыми ягодами. Послышался шорох и треск, кто-то неловкий пробирался сквозь чащу. Алёнка обернулась и увидела лысого худого человека.
— Здраве будь, девица! — кривенько улыбнувшись, поздоровался он.
— И тебе здраве, прохожий человек! — ответила Алёнка, подходя ближе.
***
Ратко наколол дров и, войдя в избу, сложил их у загнетки. Лада, в последний раз опустив тесто, принялась растапливать печь.
— Волхв, ты дитятко мое не видал? — в голосе знахарки слышалась тревога.
— Не видал, — покачал головой Ратко, — так она ж в лес по ягоды пошла. — Ладина тревога мигом передалась и ему.
— Да уж долгонько ходит. Ветерок мой найти ее не может.
Ратко только хотел спросить, про какой такой ветерок она говорит, как Лада вскрикнула, словно от внезапной боли, и выбежала из избы. Чародей последовал за ней.
Уже когда они очутились в лесу, ветер донес до них далекий Алёнкин крик, звавший на помощь то маменьку, то тятеньку. Лада, подобрав полы сарафана, припустила на дочкин зов.
Наконец, среди стволов елей завиднелся убегающий человек, подмышкой у которого трепыхалась и кричала девочка. Ратко подумалось, что им не угнаться за разбойником, но тут, откуда ни возьмись, на пути у похитителя появился широкий кривой корень, человек споткнулся. Из-за ствола старой ели послышалось кряхтение, мелькнул серо-зеленый мех.
— Благодарствую, батюшка Леший, — произнесла Лада, подходя к похитителю. — Ах ты ж, Кащей, волчья сыть! Как посмел только до дочки моей дотронуться!
Ответом Ладе был порыв ледяного ветра, до того сильный, что знахарка отлетела на сажень в сторону. Тем временем, Кащей, перехватив уже бесчувственную Алёнку, принялся странно водить свободной рукой. Почувствовав чары, Ратко поднял посох, с елей посыпалась желтая колкая хвоя и шишки. Да Кащея было не остановить, ветер под его руками превратился в смерч, разраставшийся с каждым мигом. Поднявшись на ноги, Лада достала из-за пазухи тонкий белый платочек, ставший вдруг широким почти прозрачным пологом, и кинула его в сторону смерча. Ветряная воронка закружилась пуще и, растерзав полог на мелкие, похожие на облачка тумана, клочки, двинулась к знахарке. Лада застыла, как в беспамятстве, лишь побледневшие губы нашептывали что-то. Ратко, выставив вперед волховский жезл, кинулся на смерч, словно пытаясь накрыть его собой. Все тело пронзила жуткая боль от острых ветряных струй. Теряя сознание, Ратко заметил огромного белого волка в стремительном прыжке прижавшего Кащея к земле.
***
Первое, что увидела Алёнка, очнувшись, был свет, исходивший от ясного лика ее отца.
— Тятенька... — проговорила девочка, протягивая к нему руки.
— Алёнушка, доченька! — Светлоокий и светлокудрый Ярило обнял дочку и стоявшую рядом Ладу. Знахарка уткнулась ему в плечо, стараясь скрыть набежавшие от волнения слезы.
— Тятенька, а что то было? — спросила Алёнка, усаживаясь на мху и поправляя сарафан.
— То был Кащей Бессмертный, Велесов прислужник. Хотел тебя в мертвое царствие свое забрать, чтоб на землю морозы да стужа опустились.
— Ох! Страсть-то какая! — прошептала девочка. — А теперича он где? Ты ж его одолел, да, тятенька?
— Одолел, дитятко, да только сбежал он, треклятый! — Лада крепко обняла и поцеловала дочку. — Ты от него берегись, авось опять явится.
— Буду, — пообещала Алёнка. Тут она заметила распростертого на земле Ратко. — Чародей. Он почивает? Зачем в лесу-то?
— Нет, дочка, — на глаза у Лады снова навернулись слезы, — спасти тебя волхв хотел, да порешил его Кащей. Снесем его в деревню, там тризну отправят, с дымом душа его на небо вознесется.
— А жалко, веселый он был, чародей-то, — Алёнка подошла к Ратко, провела пальчиками по теплой еще щеке и, сняв платочек, покрыла им лицо погибшего. — Вы уж на небе не обижайте его, рядно, тятенька?
— Рядно, дочка, — грустно улыбнувшись, пообещал дочке Ярило.
***
Вырастала Леля-Полеля,
Выростала в красну девицу.
Да пришел сызнова лиходей,
Лиходей Кащей Бессмертный.
Да уворовал он дочь Ярилы,
Дочь Ярилы Красна-солнышка.
Закручинилась Лада-Весна,
Весна-Лада запечалилась.
Да пришла на землю стужа лютая,
Стужа лютая, горе зимнее.
Да собрал Ярило дружину хоробрую,
Дружину хоробрую братцев названых.
Да одолели они Кащея,
Да не в кровавой сече, а хитрым толком.
Да с конца иглы смерть Кащееву обломали,
Обломали да изничтожили.
Возвратилась Леля к матушке,
К своей матушке Ладе-Вёсенке.
Да от счастия от Ладиного
Вся земля расцвела-пробудилася,
Пробудилася, солнцу радуясь.
__________________
*В рассказе использованы фрагменты из русских народных песен.
Елена Тучина © 2006
Обсудить на форуме |
|
