|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2006 Maria Repkina © 2006 Железные крылья падшего Короткий полет и удар о каменный алтарь. Весь воздух вышибло из легких одним ударом. Пока я хватал ртом воздух и боролся, с появившейся в глазах темнотой, они растянули меня на этом святом камне так, чтобы я не мог вырваться. Кто-то держал мои руки, другой держал мои распахнутые крылья, еще один — шею, чтобы я не смел повернуть голову. Последний уперся коленом промеж крыльев, прижимая меня к камню. Я знал, что он держал в руках. На тело напала предательская дрожь, желудок подкатил к горлу, и нестерпимо захотелось в туалет. Я забился в их руках, как птица, пойманная в сеть. Забился в такт с моим сердцем, неистово колотящимся в грудной клетке, грозящим выскочить оттуда через просвет между ребрами. Из горла вырывались беспорядочные звуки, местами, набирающие высоту и переходящие в трели, а местами настолько низкие, что напоминали больше хрип и кашель.
Меня сильнее прижали к алтарю, и я услышал то самое слово, которое, я знал, я буду помнить вечно:
— Режь.
Мое левое крыло натянули сильнее, почти выламывая его из сустава. Я завопил от страха неизбежного. Мясницкий нож прорезал воздух и врезался в мою плоть, поднимая фонтанчики крови. Я завыл и завизжал от боли. Сломался сустав, порвались сухожилия, треснула кость. Мое левое крыло — мое великолепное безупречное белоснежное крыло! — легло передо мной серой окровавленной тряпкой. Я смотрел на него, не отводя взгляда. Я не мог отвести взгляд от этой неземной красоты, которая больше не была частью меня.
Еще взмах ножа и очередная волна боли, от которой сознание едва не покинуло меня. Очередная волна боли немного сошла. В голове прояснилось, я понял, что теперь на спине пульсирует не один очаг боли, а два. Открыв глаза, я увидел, что они оба лежат передо мной. Оба настолько совершенны, что даже цвета моей крови они были космически красивы.
Спины коснулись чьи-то нежные руки. Я почувствовал, что с одинаковым промежутком, в области ран вспыхивают ничтожные искорки новой боли. По-видимому, меня зашивали.
Моя спина тихо затряслась. Они, было, снова прижали меня сильнее, но вскоре расслабились. Я не пытался вырваться. Нет.
Крылья — вы моя красота! Что я теперь, когда вас нет со мной? Что мне ночи, когда ваши нежные перья не касаются моих щек, обволакивая мое тело? Что мне дни, когда солнце не пылает сквозь ваши нежные перья? Что мне ветер, что мы не можем уловить? Что мне дождь, который мы не можем почувствовать? Что мне жизнь без вас? Я не знаю.
Они сняли меня с белого камня, перенесли обратно, через океан, и оставили лежать на земле. На земле. На Земле...
Геометрия это важный атрибут стиля модерн. Офис был оформлен именно в этом стиле, да к тому же в строгих черно-белых тонах. Единственным, ярким пятном в комнате была зеленая пальма, одиноко ютившаяся у окна в этом черно-белом царстве.
— Очень интересно, — молвил, наконец, мой собеседник, отвлекаясь от изучения чертежей. — Чертежи весьма подробны и я думаю, конструкция вашего изобретения вполне возможна, но, простите меня мистер Мелло, я не совсем понимаю его предназначение.
— Мистер Уатануки, в первую очередь я разрабатывал это для военной сферы. Вживление этого механизма в организм солдат, даст уникальную возможность для создания идеального, почти незаметного десанта и взвода разведчиков. Если же взять мои более ранние чертежи этого механизма, без специальных надстроек, которые вы видите перед собой сейчас, то его можно запустить в производство для гражданских жителей, как новое средство перемещения.
— Очень интересно, — еще раз сказал пожилой японец. — Пожалуйста, дайте мне неделю на рассуждения. По истечении этого срока я непременно свяжусь с вами, мистер Мелло.
— Хорошо. Чертежи я заберу с собой.
— Я и не надеялся, что вы их оставите, — кивнул Уатануки, наблюдая за тем, как я аккуратно сворачиваю бумаги и кладу их в тубус.
Бумажное шуршание перьев. Я уже слышу его.
— Мистер Уатануки?
— Да?
— Заранее поставлю вас в известность: мое единственное требование, если вы все-таки примете мой проект, это чтобы первая пара была вживлена мне. Иначе никакой договоренности между нами быть и не может, — я посмотрел ему в глаза, доказывая, что я это серьезно.
— Я отвечу через неделю, — японец остался все так же невозмутим.
— Хорошо.
Я подожду.
Ярко освещенная комната. Стол, краски и кисти. Все. Нет. Еще крылья.
— Когда вы закончите? — спросил, мужчина в черном костюме.
— Через сутки, — сказал я, не отрывая взгляда от крыльев. — Приходите сюда через сутки, а еще через двое можно будет начинать операцию.
— Надеюсь, вы знаете, что делаете.
— До малейшей детали.
— Удачи. Да поможет вам Бог.
Я оторвал взгляд от моих желанных, и посмотрел ему в глаза.
— Мне не нужна его помощь.
Я отвернулся и сделал шаг навстречу к ним. К копии моих безупречных первозданных вечных крыльев.
Последнее перо выводит кисть. То кисть руки моей иль кисть в моей руке? Не знаю. Нет, разницы наверно. Перо, рука, крыло и кисть — синонимы, с той стороны, что вижу я сейчас.
Ты несравненно. Мне некого сравнить с тобой мое крыло. То первое, белее снега, оно не ты — оно лишь отраженье, той красоты, что создал я в тебе, в сей час. Пурпурный свет и черный мрак, все льются из твоих глубин. Железо — кость, а кабель — вены. Ты совершенно, неизменно и даже лава всей геенны, не разлучит меня с тобой. Несокрушимы твои перья и все века отныне будем жить без страха, потерять друг друга в тлене.
Операционная. Стол. Медицинский запах. Хирурги и механики. Все роятся надо мной. Долго. Невероятно долго. Главное не засн...
Они со мной. Вот, что я понял проснувшись. Нет, не открыв глаза. Проснувшись. Ощутив свое тело. Осознав, свое «я».
Я поднялся с кушетки и расправил их. Левое крыло сбило с прикроватной тумбочки вазу с фруктами. Странно. Неужели прошло столь много времени, что я даже успел забыть, каково это? Носить крылья.
Я взмахнул ими, сбив что-то еще. Нет, не то. Не то ощущение.
— Мистер Мелло? Что у вас тут происходит? — в палату зашла встревоженная поднявшимся шумом медсестра.
А если так?
Медсестру смело на пол ударом железного крыла.
Нет! Не то! Горло! Я хотел перерезать горло! Для чего вам эти шипы, если они не могут резать плоть?!
— Мистер Мелло! — вскричала женщина, приподнявшись на локте.
Нет! Вы не те! Но если хотя бы толика вашей красоты... да, этого будет достаточно.
Я выбежал из палаты. Зеркало. Мне нужно зеркало! Одно! Любое! Зеркало!
Туалет. Женский.
Зеркало. Большое зеркало, над умывальниками — от стены до стены.
Я расправил крылья и посмотрел на них. Мое сердце сжалось, как двадцать веков назад, когда я лежал на земле и просеивал землю пальцами, час за часом оплакиваю свою утрату. Мое сердце сжалось сильнее, чем сжималось в течение двух тысячелетий, когда я раз за разом заходил в тупик и отчаивался вернуть утраченное. Мое сердце сжалось и разбилось на окровавленные осколки льда.
Это не мои крылья.
Это лишь крашенные куски железа.
Крик взвинтился из моего горла, исторгнувшись из самых глубин души. Я кричал и бил — бил! — бил эти треклятые зеркала. Ломал, крошил в пыль зеркальные осколки, желая растоптать те инертные куски железа, что болтались у меня за спиной, не подчиняясь никому и ничему, кроме законов физики.
Почему ты так жесток к своим детям, о тот, кто пропагандирует милосердие?! Почему ты не отнял у меня жизнь, ведь моя жизнь лишь в твоей власти!
Я упал на колени и зарыдал. Взахлеб. Давясь слезами и соплями, не различая, что где и размазывая и то и другое по щекам.
— Умоляю тебя, Господи! — взмолился я шепотом, уткнувшись взглядом в пол, но, не видя перед собой ничего кроме Его лица. — Забери у меня все, что у меня есть — мою жизнь и мою душу, но верни мне крылья! Господи... пожалуйста, а? Все бери, все... только крылья верни.
Я начал задыхаться. Слезы стояли поперек горла, не давая сделать ни единого вздоха. Попытки успокоиться приводили лишь к новым приступам истерики. Рвущиеся наружу всхлипы вырывались с бульканьем и свистом, от чего невыносимо болело горло.
Я уткнулся лбом в пол и... растворился. Моего тела больше не было. Только лишь черная дымка, повторяющая привычные очертания. Я встал и почувствовал, что за спиной знакомый вес крыльев. Повернув то, что теперь было моей головой, я увидел, что там висят два крыла. Два белоснежных безупречных совершенных крыла. Да. Это то, чего я так долго хотел. Но почему же, мне не было от этого радости? Почему мне было все равно?
Он ответил на все мои вопросы.
Милосерден Господь, ибо не только вернул он мне крылья, но и оставил имя, им дарованное — Несущий Свет. Люцифер. Maria Repkina © 2006
Обсудить на форуме |
|
