|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2006 Николай Диянчук © 2006 Приоритет Желтый глаз одинокой лампочки тускло освещал кусок заброшенного дома. На покореженной стене колыхались ветвистые тени деревьев. Где-то от черных провалов окон доносилось жалостное мяуканье котенка. Вдалеке слышался постоянный гул от проезжавших машин, визг тормозов, ругань. Рядом под неуверенными шагами хрустнуло битое стекло. На стене дома показалась маленькая тень. И сразу ей на перерез откуда-то вышла большая.
— Ты че, самый умный? Сколько можно ждать?— послышался грубоватый истоптанный голос, явно принадлежавшей большой тени. — Сам отдашь, или тебе помочь?
— Да нету у меня ничего, — ответил тоненький, еще детский, голосок. — Сегодня почти не давали. Только замерз очень.
— Ладно, давай сколько есть.
— Да жрать до смерти хотелось. Вот и потратил...
— Слушай, ты, заморыш безмозглый, мы как уговаривались? Забыл уже? Так я напомню. Ты приносишь мне все, что напросил, а я потом покупаю тебе полопать или чего там еще. Так было дело?
В ответ молчание. Только бедный котенок снова закричала как полоумный. Большая тень замахнулась, послышался сдавленный крик боли.
— Так было дело? — грубый голос надтреснул. — Ты че, язык проглотил?
— Да, — последовал еле слышный ответ.
— И че мне с тобой сейчас делать? Может выдрать, как следует? А может кости переломать, что бы надолго запомнил?
— Не надо, дядя Толя, — жалобно попросил детский голос, — я больше не буду... Я же невиноват, что дождь шел. Народу мало было. И те спешили... А завтра я буду стараться.
— И для чего я с тобой нянчусь? Воспитываю, уму-разуму учу? Почему я такой добрый? Другой, на моем месте, давно бы...
— Ну, дядя Толя, ну, простите. Пожалуйста. Вот увидите: завтра я вдвое больше принесу. Все хорошо будет.
— ...душу из тебя вышиб. А я напротив — приютил, пригрел, прикормил. И вот какая мне за это благодарность. Ладно. Пока прощаю. Но если ты еще хоть разок...
— Ну что это за безобразие? — воскликнула Ирина Степановна. — Прекратите немедленно!
— Извините ради Бога, — послышался голос Ивана Васильевича — дежурного сотрудника института времени. — Извините, я сейчас уточню координаты. Какие-то сбои в навигационной матрице. Еще раз извините.
Через мгновение исчез грязный двор, заброшенный дом, тени. Вместо этого появилась большая, хорошо освещенная голубым светом, круглая комната с высокими стенами, усеянными симметрической мозаикой ромбиков-плиточек. Посерединке, на возвышенности, в мягких креслах размещалась группа людей. Импозантный ухоженный вид выдавал работников умственного труда. Среди них выделался один старик — среднего роста, худой, сутуловатый, лысый. Примечательным в нем был лишь особенно задумчивый взгляд глубоко посаженых черных глаз. Это был профессор Якорняк Дмитрий Павлович. Он покряхтел, усаживаясь поудобнее, и сказал немного сиплым старческим голосом:
— Дорогая Ирина, не волнуйтесь так. Я понимаю, что вы попали сюда впервые, но ваша специальность, по-моему, обязывает ничему не удивляться. История по большему счету дело грязное и не благодарное.
— Я знаю, — уже спокойнее ответила Ирина Степановна. — Но все же надо более точно управляться с приборами. Мы собрались тут для конкретной работы, а не для того, чтобы смотреть на всякие мерзости минувших эпох, — вздернула она маленький красивый носик.
— Вы еще слишком молоды, дорогая, — ответил Дмитрий Павлович с оттенком грусти. — И все судите, конечно, с высоты нашей продвинутой эпохи, — он немного помолчал, что-то разглядывая на сферическом потолке. — А я вот, представьте, отлично помню то время, — профессор поднял руки и неопределенно развел их в стороны. — Да-да. Жизнь тогда была не сахар. Экономический кризис. Разгул преступности. Беспредел властей. Сплошная коррупция. И как следствие толпы безработных, бездомных, нищих. Отчаяние и обида в глазах каждого второго. Даже многие из тех, кто имели работу, на зарплату еле-еле сводили концы с концами. Засыпали и просыпались с единственной мыслию — как прокормить семью. А вы говорите что знаете...
Другие присутствовавшие с интересом прислушивались к перепалке старого вымирающего поколения с новым. Некоторые стали тихонько перешептываться. Один юный гений, лет на восемнадцать, даже подмигнул Ирине, указывая на профессора, мол, не заводись, что с этого динозавра взять.
— Нет, ну подождите. Всякое было, но не надо так сгущать краски. Я же много читала, видела фильмы, — начала защищаются девушка. — У меня и кандидатская на тему: «Переходной период конца ХХ начала ХХI века как необходимый этап в построении демократического общества России».
— Мало просто изучать, дорогая моя, — неожиданно резко оборвал ее Дмитрий Павлович. — Надо на своей шкуре перетерпеть... Извините если это грубо прозвучало, — спохватился профессор, — но такова правда жизни. И от нее мало кому удавалось спрятаться за научными степенями. Как старший, умудренный опытом человек, советую: прислушайтесь к моим словам. И не обижайтесь.
Неизвестно, какие бы дальше аргументы приводила на свою защиту красавица Ирина Степановна, потому что в лабораторию вернулся дежурный сотрудник и деловито объявил:
— Уважаемые коллеги и гости. Я исправил ошибку в навигационном блоке. Трансхроноскоп готов к продолжению запланированной работы.
— Скажите, пожалуйста, а чем была вызвана эта ошибка? — спросил средних лет мужчина в модном костюме.
— Ну... — потянул дежурный, — как вам объяснить? Вы же не специалист в хроногнозии.
— А вы все же попробуйте, — настоял на своем мужчина. Настырное любопытство выдавало в нем представителя вездесущей журналистской братии.
— Ну, я предполагаю, что барахлит хронолот. Его как бы сносит вектор течения первичного поля. У нас уже несколько раз случались небольшие сбои в навигации.
— Значит, здесь не присутствует человеческий фактор? — уточнил мужчина.
— Да, не присутствует, — в голосе дежурного слышались нотки раздражения.
— А еще я хотел бы уточнить, — не отставал корреспондент, — одну деталь. Те люди из другого времени нас точно не видят?
— Абсолютно. И также не слышат и не могут зарегистрировать нас любым другим физическим прибором. На конференциях об этих особенностях было уже довольно много сказано. Трансхроноскоп можно чем-то уподобить микроскопу или телескопу. Только если они призваны для увеличения наши знаний соответственно в микро и макро масштабах, то трансхроноскоп делает тоже со временем.
— А почему он действует только в направлении прошлого?
— Так уж устроен наш мир. Время, как река, течет от прошлого в направлении будущего, а мы живем на гребне волны под названием настоящее, поэтому нам доступно лишь прежнее русло. Надеюсь, я объяснил достаточно понятно? Есть еще у кого-то вопросы? — спросил дежурный.— Если нет, то попрошу внимания. Переходим в хронорежим. Координаты соответственно утвержденного плана работы. Соблюдайте порядок, — попросил он напоследок и дотронулся к пульту управления, упрятанному в подлокотнике кресла.
Освещение в комнате померкло. Несколько белых бликов станцевали на потолке и стенах, создавая ни с чем несравнимые узоры. Через мгновение всем присутствующим показалось, что помещение каким-то неизвестным образом растворилось, окружив людей клочками густого, как кисель, тумана. Вдруг яркий свет заставил прикрыть глаза. Исследователям представилась во всей блистательной красе великолепная комната, отделанная дорогой драпировкой с преобладанием красного и желтого цветов. Под потолком слепили глаза три больших хрустальных люстры. Огромный полированный стол с роскошными письменными принадлежностями, добротное кожаное кресло, дорогой мягкий ковер на полу, старинные маятниковые часы в углу — вся обстановка говорила о высоком социальном статусе хозяина.
— Наконец, — вырвалось у Ирины Степановны.
— Тише! — попросил дежурный.— Не мешайте другим.
Послышались уверенно приближающиеся шаги. За высокой белоснежной дверью приглушенно зазвучали голоса. Потом дверь открылась, и в комнату вошел невысокого роста мужчина. Обернувшись к сопровождавшим он отрывистой негромкой скороговоркой приказал:
— Как только министр прибудет — немедленно ко мне. Да, распорядитесь насчет завтрашней пресс-конференции... И еще, привезите ко мне после обеда Конни.
— Будет выполнено, господин Президент, — послышалось в ответ.
***
После работы Дмитрий Павлович направился домой. В молодости он мало нуждался в отдыхе, часто ночи на пролет проводил в напряженных поисках научной истины. Но годы брали свое. Теперь старик нуждался в кое-каком комфорте. И в спокойствии. Так как семью он как-то забыл завести, точнее откладывал это дело, пока стало совсем не до этого, то дома его ждал полный покой.
Алея, заботливо обсаженная кленами, вела от дверей лаборатории. Высокие деревья лениво шевелили ветками в лучах заходящего солнца. Опрятные клумбы привлекали к себе пчел и других насекомых. Аккуратные одно и двухэтажные коттеджи мирно прятались в зелени парка, напоминая скорее санаторий, чем научное заведение. Так неказисто выглядел институт времени. Точнее исследовательские лаборатории института. Конечно, недавно построенное главное здание, выполненное в ультрасовременном стиле, было не в пример помпезнее. Но оно размещалось поближе к сердцу города, выполняя в основном административные и представительские функции. Якорняк не любил там бывать, полагая, что настоящий ученый должен больше любить не банкеты, а эксперименты.
Несколько аэромобилей как всегда ждало клиентов на взлетной площадке. Профессор направился к ближайшему, на ходу поправляя одежду.
— Дмитрий Павлович! — позвал старика знакомый водитель. — Что-то вы сегодня рано. Еще и солнце не зашло, а вы уже домой. Как себя чувствуете?
— Устал я сегодня, дорогуша, — объяснил Якорняк, с трудом взбираясь в кабину. — Это вам молодой человек море по колено, как говаривали в моей молодости. А вот проживете вы с мое, тогда другое запоете. Ну, ладно. Вы же в этом не виноваты.
— Поехали? — спросил водитель, закрывая дверцу и проверяя показания приборов.
— Поехали, — согласился профессор, удобнее устраиваясь.
Воздушная машина очень плавно оторвалась от земли и осторожно начала набирать высоту. Водитель знал, что старик очень не любит перегрузок.
Дмитрий Павлович без любопытства глядел на проплывающие пейзажи и думал о том, что в будущем на земле может не остаться свободных от человеческих строений мест. Как раковая опухоль двуногий прямоходящий вид преобразует матушку-природу по своему образу и потреблению. Как результат — удушье от собственных отбросов. Не сразу конечно. Постепенно. А человечество все упрямо терпит. Старик тяжело вздохнул и подумал, что ему уже немного осталось. Пускай молодые что-то меняют, если захотят.
Неохватным муравейником внизу простирался город. Величественные колоны небоскребов, щедро разбросанных то тут, то там, чередовались с многоугольными постройками в стиле неоренессанса. Старинные параллелепипеды уживались вместе с округлыми архитектурными творениями. Купола древних церквей поблескивали в лучах заката, соседствуя с новейшими узлоступенчатыми жилищами. Среди этого хаоса особо бросались в глаза, сверкающие разноцветными огнями, мега и супермаркеты, казино, рестораны, клубы, отели. Все это создавало грандиозный трехмерный лабиринт, пройти по которому вряд ли смогла бы и сама Ариадна.
Для Дмитрия Павловича подобный эклектический архитектурный симбиоз был не по душе. Также его раздражала огромная разноцветная реклама, висевшая в небе над городом. Эта реклама предназначалась как для пассажиров аэромобилей, что кружились тучами оголтелых мух над домами, часто сменяя скорость и направление полета, так и для простых прохожих или пользователей наземного транспорта, которые нет-нет, да и поднимают голову от грешной земли. Но, и ни в чем неповинное небо, успешно использовалось для вполне прозаичных целей, постоянно напоминая потенциальным потребителям о новых услугах и товарах.
В юности профессор очень любил смотреть в небесную даль. Когда-то днем он любовался тучами или лазурной синевой, а ночь дарила волнующие звездные россыпи и звала мечтой к недосягаемым глубинам вселенной. Какими бы наивными не казались сейчас его прошлые желания, но теперь ему было искренне жаль новое поколение, лишенное такого простого удовольствия. Круглосуточная реклама бесцеремонно завладела небесами, и только солнце пока еще успешно конкурировало с ее бесчисленными бестелесными фантомами.
Вот и сейчас аэромобил, в котором сидел старик, пролетал параллельно огромных букв, висящих над большим киноцентром. Афиша гласила: «Уважаемые киноманы! В реализацию поступил новый реалити-фильм». Через мгновение свежая надпись прояснила название шедевра: «Секреты наложницы царя Соломона или Содом с Гоморрой изнутри». Потом начали появляться нагие кофейные извивающиеся тела, эротически анонсируя созданное зрелище, но воздушная машина уже неслась далеко проч.
Среди множества изысканных роликов, призванных тонко возбудить потребности покупателя и не особо навязчиво помочь с выбором еды, развлечения, косметики, бытовых удобств, туристических поездок, лекарственных препаратов, транспортных средств изредка встречались и совсем убогие. На общем фоне они очень проигрывали, но именно из-за этого и выделялись. Машина с профессором как раз летела на подобный грубо нарисованный призрак клетчатой кепки. Водитель не стал уклоняться и через секунду аэромобиль прошел по центру сквозь головной убор, переживающий новый пик популярности. Вдруг фантом исчез, а на его месте сразу возник глупый слоган: «Кепки от Грушина самые лучшие!»
Пробиваясь через виртуальные небесные джунгли, густота которых возрастала прямо пропорционально приближению к центральным густонаселенным районам, воздушная машина повстречала еще множество занятных сюжетов рожденных всесильной рекламой и воплощенных в таких формах и образах, что древние греки с их жалкой мифологией казались просто несмышлеными младенцами. Чего только стоил косматый бурый медведь, величиной с добрый айсберг, проплывающий слева по курсу. Его аппетитное чавканье, казалось, проникало сквозь герметические окна, а густая слюна водопадом низвергалась вниз. Как можно было в таких неимоверных количествах поглощать какое-то зеленое варево из бочки, даже если на ней и гордо красовалась надпись: «Бабушкина стряпня — изумительная похлебка»? Провожая медведя взглядом, профессор заметил, как тот, облизываясь от удовольствия, лихо подмигнул, приглашая испробовать новый суррогат пищи. Прямо какая-то аллегория обжорства с национальным колоритом.
Но ученый ничему этому уже не удивлялся. Чтобы не так мельтешило в глазах, он просто закрыл их и думал о текущей работе. Трансхроноскоп проникал все глубже и глубже в прошлое. Если и дальше так пойдет, можно будет действительно достигнуть любой произвольно избранной исторической эпохи. Главное дело сделано — в науке проложена новая тропа. Тропа в раньше недоступную страну — время. Осталось только расширять пороги достигнутого. А это по силу и не очень выдающимся ученым.
Он, Якорняк, уже чувствовал что сдает. С каждым днем все больше подводила память, куда-то ушла былая острота мыслей. Тело лишалось точной координации движений. И болезни, как нетерпеливые стервятники, появлялись одна за другой. Надо было подводить итоги жизни. Профессор утешал себя тем, что мало кому удалось сделать для науки столько как ему. Но Дмитрию Павловичу, как никому другому, было все известно о своих неудачах. Очень много лет жизни ученый потратил на разработку, как оказалось в последствии, ошибочного направления. Конечно, для науки отрицательный результат — тоже результат. Но поражение оставило в душе ученого неизгладимый след. Он, который, с самого детства мечтал о покорении единственной необузданной человеком стихии. Он, который в юности проштудировал многие труды, посвященные этому незаменимому атрибуту нашего мира. Он, который, многие годы удивлял коллег исключительным трудолюбием и настойчивостью, и которому пророчили блистательную карьеру, просто выбрал не тот путь.
Где-то в начале научных изысканий Дмитрий Павлович сделал одно неверное допущении и за это расплатился сорока годами изнурительного труда и неудач. В то время как его коллеги выбирали для исследований не очень трудные, раньше хорошо разработанные темы, Якорняк, как последний романтик, стойко был верен великой мечте. Однако судьба посмеялась над ним. Намного моложе и удачливее ученый — Доброгородов, полагаясь на парадоксальные принципы, сделал открытие, здорово встряхнувшее научное мировоззрение — построил первую в мире машину времени. После этого Дмитрию Павловичу не оставалось ничего больше кроме как преклонить голову перед гением и попроситься к нему сотрудником в только что созданный институт времени. Но обида на судьбу, как крот, рыла и рыла все новые галереи в стареющем мозгу профессора, причиняя тяжелые страдания, спасения от которых не было.
Аэромобиль, умело управляемый водителем, стал потихоньку снижаться, искусно лавируя в сложном движении воздушного транспорта. Еще пару минут, и старик был аккуратно доставлен на крышу непримечательного серенького домика высотой в сто пятьдесят этажей.
Якорняк ощутил отсутствие движения, нехотя открыл тяжелые, как мешки полные песку, веки и сказал:
— Молодой человек! Я конечно очень признателен за доставку этого дряхлого тела, но должен попросить: в следующий раз, любезный, старайтесь поосторожнее. Все-таки не овощи перевозите. Будьте мне здоровы!
Профессор всегда так прощался, поэтому водитель ничуть не обиделся. Только улыбнулся и громко пожелал старику всего хорошего.
Скоростной лифт опустил Дмитрия Павловича на тридцать восьмой этаж. Пластиковая дверь, пропуская его в квартиру, приветливо заиграла тушь. Кухонный кибер-комбайн спешил приготовить очень полезные и восхитительно вкусные кушанья. Ванная комната звала к себе ароматами свежести и чистоты. Мягкий диван с удовольствием принял измученное тело. Плед, с функцией подогрева, услужливо накрыл прозябшие ноги.
Но сон к профессору все не приходил. Мысли, стаей летучих мышей, носились по сознанию, мешая спокойно предаться дремоте. Как работающий на холостых оборотах мотор, мозг Дмитрия Павловича не переставал возвращаться к событиям минувшего дня, анализируя каждое и критически разбирая поведение всех участников. Такое занятие, в конце концов, полностью надоело старику, и он, чтобы поскорее уснуть решил использовать надежное давнее средство. Нет, это был не лекарственный препарат, хотя домашняя кибер-аптечка была до верху заполнена новейшими очень эффективными медицинскими средствами. Профессор старался по возможности избегать их, не без основания полагая, что таким образом он сохраняет хоть какую-то толику свободы.
Дмитрий Павлович просто включил компьютер, вошел в глобалнет и наугад ткнул в один из популярных развлекательно-информационных порталов. Немедленно комнату, как вода, пробившая плотину, залил мощный поток звуков и форм. Старик немного поморщился, выключил видеорежим, а потом подстроил громкость до комфортного состояния. Теперь, когда бойкие голоса рассказывали о разных разностях, собранных со всех обитаемых и даже не обитаемых людьми мест, можно было спокойно лежать, отвлекаясь от мыслей и тихонько ждать сна. Новости периодически заглушались музыкой, песнями и перебивались глупой надоедливой рекламой, создавая что-то наподобие винегрета.
Вот хорошо поставленный баритон оповещал:
«Европейский союз и США на последнем саммите в Нью-Йорке, в рамках программы углубления интеграции, достигли принципиальной договоренности о введении единой денежной единицы. Пока остался только нерешенным вопрос о ее названии. На суд уполномоченной комиссии предложено для рассмотрения два варианта — «едо» и «дое». Так как комиссия представлена членами правительств государств субъектов интеграции в пропорции один к одному, то вопрос о названии новой денежной валюты, наверное, решиться очень не скоро».
Звонкий, как звук бьющегося фарфорового сервиза, женский голос вещал:
«Японские инженеры, после долгих упорных попыток, наконец сконструировали робота нового поколения. Рабочее название этого чуда кибертехники — «Самурай». Робот умеет прибираться в квартире, готовить замечательные блюда из полуфабрикатов, чинить бытовую технику, присматривать за детьми, развлекать взрослых тысячью и одним способом, надежно охранять имущество, а главное, по желанию хозяев, он может сделать себе харакири».
Мужской голос, близкий по тембру к рокоту двигателей старинных малопродуктивных сельскохозяйственных машин, добродушно сообщал:
«Как заявляет представитель Китайского космического агентства, их марсианская колония заканчивает возводить пятый купол. В нем планируется соорудить завод по изготовлению синтетической пищи из местного сырья. Это сделает поселение на красной планете намного автономнее, что очень кстати, оглядываясь на его все более увеличивающуюся численность».
Подозрительно тихий голос, принадлежавшей скорее к женщине, чем к мужчине, хотя профессор в этом был не совсем уверен, вкрадчиво предлагал, делая ударения чуть ли не на каждом слове:
«Теперь мебель вашей мечты не только меняет цвет, текстуру, запах, форму, но и самостоятельно подстраивает все это идеальным образом, анализируя мельчайшие изменения вашего настроения. Кроме того, она, по вашему желанию, может делаться совсем невидимой, избавляя нервную систему лишнего раздражения. Сделайте свой уют не просто хорошим, а великолепным!» Дальше сообщался адрес, по которому можно было заказать вышеуказанное блаженство.
Следующее несколько минут заняла неудержимая, как горный обвал, танцевальная мелодия. Она сопровождалась ритмично повторяемым и склоняемым на всевозможные лады бессмысленным припевом: «Мальчики-девчонки оттянемся в сторонке...»
Женский голос, разбивая остатки сервиза, вернул инициативу в свои руки словами:
«Бразильские археологи раскопали на месте одного из больших лесных массивов амазонии древнюю цивилизацию, которая еще десять тысячелетий назад начала использовать в своем обиходе паровые двигатели. Но потом она отказалась от этой технологии, наверное, посчитав, что деревья важнее технического прогресса».
Красивый баритон не хотел уступать своей очереди, поэтому несколько громче прежнего уведомлял:
«Сегодня в Париже прошел конкурс самых уродливых генетических мутантов. Воодушевленные творцы креативных шедевров были очень довольны своими детищами. Почти пятая часть населения мира наблюдало за показом работ с помощью глобалнета. Рейтинги этого шоу побили рекорд прошлого года почти вдвое. Первое место занял индийский генный инженер с прекрасной уродиной полученной в результате перемешивания генома лягушки, мухи и собаки. Как сообщают очевидцы, зеленая особь пялила на мир огромные сетчатые глаза и отчаянно лаяла».
Жизнерадостный детский голосок под веселенький марш советовал:
«Приобретая зубную пасту «Уверенная улыбка» вы не только защищаете зубы от кариеса, десна от воспаления, глотку от покраснения, язык от побеления, укрепляете иммунитет, улучшаете перистальтику, придаете дыханию восхитительный аромат свежего озона, но и, самое главное, помогаете обрести уверенность в себе. Это объясняется тем, что уникальные ингредиенты зубной пасты на шесть часов особым образом сокращают мимические мышцы лица, придавая ему победоносно-счастливое выражение».
Дмитрий Павлович уже успешно засыпал под акомпонимент тахикардического пульса человечества, но тут до его сознания начали доноситься фразы, от которых он сразу вынырнул на поверхность реальности, как водолаз, который внезапно заметил утечку воздуха из баллона.
«...международной конференции приветствовали лауреата Нобелевской премий, почетного члена множества академий, выдающегося ученого и философа современности, имя которого спокойно можно поставить в один ряд с такими великими умами прошлого как Аристотель, Декарт, Ньютон, Менделеев, Эйнштейн. Доброгородов Александр Петрович выступил перед делегатами с приветственной речью от представителей научной элиты Росси. Новые достижения в области науки, которая изучает время ¬— хроногнозии просто потрясают воображение. Вы только представьте: очень скоро, наверное, каждый житель нашей планеты сможет заглянуть в ее прошлое и собственными глазами наблюдать, например, за битвой под Ватерлоо или за ядерным ударом США на Хиросиму! Перед нами отрываются небывалые перспективы...»
Отрывистым движением руки профессор выключил компьютер. Презрительно хмыкнул и перевернулся на другую сторону. До утра было еще очень долго.
***
Дмитрий Павлович уныло сидел в одной из лабораторий института времени. Вокруг него уродливыми скелетами громоздились десятки приборов. Силовые кабели, рабочие камеры, переходники, излучатели, антенны, всевозможные датчики и многое другое оборудование — все это сильно загромождало и без того небольшую комнату. Профессору было тесновато в таких условиях, но зато это помещение и оборудование всецело отдавалось под его работу.
Дело в том, что, детально проанализировав уравнения Доброгородова, Якорняк заметил в них дополнительный физический смысл. Дмитрий Павлович начал самостоятельно разрабатывать теорию о возможности взаимообмена между хроноквантами на уровне первичного поля. Академик Доброгородов категорически отрицал возможность такого обмена, ссылаясь на фундаментальные законы, начиная с закона сохранения вещества и энергии, и заканчивая причинно-следственной парадигмой. Но, учитывая заслуги Якорняка перед отечественной наукой, академик удовлетворил прихоть профессора, скептически пожелав ему успеха.
Уже более года Дмитрий Павлович изучал различные способы влияния на кванты выбранного хрономера. Сотни экспериментов не давали даже надежды на подтверждения гипотезы. Старик подозревал, что и эта тема, выбранная на закате жизни, может снова окончиться неудачей. Но врожденная потребность доводить любое дело до конца давала ему силы снова и снова искать брешь в, казалось, монолитной стене законов, воздвигнутой Творцом на заре мира.
На данном этапе работы Якорняк пробовал влиять на другую реальность с помощью узконаправленного потока высоко энергетических внутрикварковых частиц. Как заправский вор, терпеливо подбирающий ключи к заветному сейфу, так и профессор перебирал различными видами частиц, пытаясь проложить реальный мостик между настоящим и прошлым, а не просто пользоваться подзорной трубой — трансхроноскопом.
Сегодня работа особо не ладилась. Приборы один за другим ломались. Ассистенты неряшливо выполняли свои обязанности. Даже главный компьютер время от времени зависал, деликатно прося извинения. У Дмитрия Павловича совсем испортилось настроение. Он наорал на нерадивых ассистентов и выгнал их вон. После учиненного нагоняя старик совсем утратил силы. Он сидел, согнувшись за столом, и грустно смотрел на жалкие результаты своих усилий.
«Неужели Доброгородов и в этом прав? — печально подумал профессор. — А я снова ошибся?»
Якорняк со злостью ткнул пальцем выбранную наугад опцию статуса излучателя. Но компьютер надежно блокировал неверную команду, в противном случае вся лаборатория испарилась бы вихрем синеватого дыма, забирая с собой навсегда тайну происшедшего. Выругавшись в голос, профессор включил трансхроноскоп, выбрал новый хронорежим и снова зажег излучатель, давая максимальную мощность. В маленький фокус лабораторного трансхроноскопа попался старый дом, типа «хрущевки». Дмитрий Павлович подумал, что в похожем домике протекла и его бедная юность.
«Было бы конечно очень интересно найти самого себя,— подумал профессор,— хотя, что дадут эти сантименты?»
Повинуясь ручным командам, аппарат искал подходящую мишень. Вот в отдалении замаячила зеленая деревянная изгородь. Исследователь передвинулся к ней вплотную. Но эксперимент снова не дал желаемого результата. Как и раньше забор стоял себе целехонький и безмолвно гордился парочкой вульгарных надписей.
Внезапно излучатель заартачился и протяжной ноющей нотой сообщил о разбалансировке параметров. Компьютер предложил отключить систему и немедленно провести ремонт. Но профессор упрямо нажимал пусковую клавишу, желая, наверное, хоть так отомстить непослушному оборудованию. Вдруг Дмитрий Павлович заметил, что на заборе после каждого импульса образуются свежие желтые царапины. Они были небольшие, но они были! Дрожь землетрясением прокатилась телом исследователя. Трясущиеся руки старика, посредством невиданных доселе науке приспособлений, рисовали неумелые каракули на заборе, отдаленном на многие километры и годы от настоящей реальности, а на поморщенные щеки ученого выступали слезы. И впервые это были слезы не печали.
Новая идея лесным пожаром вспыхнула в мозгу профессора. Он на миг замер от неожиданности. Даже оглянулся вокруг, будто кто-то мог подслушать его мысли. Потом с неожиданной для пожилого возраста быстротой начал манипулировал с приборами, тщательно выбирая координаты хронорежима. Все эти действия он сопровождал напевом веселенькой мелодии из старого шлягера, что не случалось с молодости. Наконец трансхроноскоп показал до боли знакомую Якорняку комнату. Сумрак раннего утра позволил разглядеть бедную обстановку. На окнах колышущиеся от ветерка, проникающего через приоткрытую форточку, дешевые шторы. Выцветшие обои, потертый коврик, столик с нелепой лампой, невзрачный шкаф и кровать на которой спит длинноволосый мальчишка. Рядом на одеяле толстенькая книга, правда, название не прочитать — оно снизу. Да, у профессора не было сомнений, что этот худощавый юноша — он сам в тот год, когда поступил в аспирантуру.
В коридоре, прилегающем к лаборатории, послышались шаги. Дмитрий Павлович застыл в напряженном ожидании. Но кто-то прошел мимо, не потревожив уединение старика. Профессор подождал еще немного и энергично взялся за намеченное. Несколько раз его действия сопровождались плохо сдерживаемым смехом. В конце он сердито отметил в голос: «Черт, не помещается!»
Закончив работу, профессор предусмотрительно стер все записи в компьютере, еще раз истерически засмеялся, но почти сразу осекся. Минуты шли за минутами, старик озирался вокруг, как будто чего-то ожидая. Мелодичная трель напомнила о существовании коммуникатора. Вызывала служба доставки.
— Зайдите, — позволил ученый.
Через небольшое время в лабораторию вошел посыльный с красивым пакетом в руках. Он спросил, подозрительно разглядывая старика:
— Вы Дмитрий Павлович Якорняк?
— Вроде.
— Тогда, вот, примите, — протянул посыльный пакет.
— Что это? — спросил профессор.
— Специальный подарочный экземпляр монографии Александра Петровича Доброгородова. Он еще неделю назад попросил раздать ее в благодарность всем сотрудникам института.
— Что же вы так долго ее несли, — в голосе старого ученого послышалась насмешка.
— Да ваша фамилия в конце списка была, — нагловато объяснил посыльный, спешно уходя.
Тяжелой походкой, еле перебирая ноги, Дмитрий Павлович вышел из лаборатории, и с пакетом под мышкой направился к аэромобилю. На обычный вопрос водителя о самочувствии Якорняк даже не ответил. Проплывающий под воздушной машиной город был все таким же крикливым и сумасбродным, как и раньше. От напряженного раздумывания болела голова. Профессор, разглядывая рекламу, старался отвлечься от неприятных мыслей.
«Одно хорошо — нищих нет, — подумалось вдруг старику. — А это для любого государства главный приоритет. И ради этого можно многое стерпеть».
Дома старик нехотя поел. Потом как всегда расположился на диване и включил развлекательно-информационный портал глобалнета. Но сон все не приходил. Дмитрий Павлович вспомнил о пакете. Кряхтя, он включил свет и достал подарочный томик. На обложке красовалась яркая, словно подсвечиваемая лучами славы, объемная фотография Доброгородова. Под ней золотыми прописными буквами было выведено: «Автобиография».
Без особого желания Якорняк листал страницы, про себя отмечая высокопарность стиля и обилие никому не интересных, разве что одному автору, подробностей. Таким способом Дмитрий Павлович довольно быстро пропустил молочное младенчество, сопливое детство, подростковые проблемы и юношеские амбиции, подмечая не по меру раздутое самомнение и болезненною инфантильность личности будущего академика. Но вот он наткнулся на раздел посвященный научным изысканиям. Научная карьера Доброгородова в своем начале ничем не отличалась от многих других. Институт, аспирантура, участие в различных конференциях. Внезапно Якорняк побледнел. Глаза профессора несколько раз, как загипнотизированные, пробежались по одному и тому же абзацу:
«Еще хочется рассказать Вам, уважаемые современники и потомки, один очень примечательный случай из моей жизни. До этого момента я никого не посвящал в свою тайну. Но теперь, думаю, что могу открыться, предугадывая, что эта история может стать своего рода притчей, как яблоко Ньютона или сон Менделеева. Дело в том, что на основоположные принципы путешествия во времени и создания трансхроноскопа меня натолкнули несколько формул, найденных неряшливо нацарапанными на задней обложке пособия по физике, которое я взял из университетской библиотеки. Эти формулы тогда вызвали у меня противоречивые чувства. Я даже предполагал чей-то глупый розыгрыш. Но вскоре, занявшись темой временных квантов, я воспользовался находкой и был вознагражден. Дальнейшая разработка темы и лабораторные исследования подтвердили правильность моих догадок»
Монография выпала из рук старика.
***
На следующий день профессора Якорняка нашли в тяжелом состоянии. Врачи делали все что могли, но внезапная болезнь навсегда приковала Дмитрия Павловича к постели и помрачила разум. Академик Доброгородов послал профессору телеграмму, в которой искренне сожалел о постигшей болезни и желал скорейшего выздоровления. Он еще хотел уведомить Якорняка о закрытии его лаборатории, но пожалел старого, понимая, что тот, заблуждаясь во многих вопросах хроногнозии, все же добросовестно вносил посильный вклад в науку.
Николай Диянчук © 2006
Обсудить на форуме |
|
