|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2006 Александр Гордиан © 2006 Во имя справедливости Откуда берутся зануды, думала Анна.
Нет, не так! Откуда — понятно, откуда и все, от Бога. Но в чём их, зануд, глубинная сущность и предназначение? Таких умных и основательных, но страшно утомительных? Анна Соболева, журналистка известной либеральной газеты «Послезавтра», тихо вздохнула и незаметно посмотрела на часы.
Схема на большом проекционном экране была озаглавлена туманно: «Альтернативы исторического процесса». Каждый раз, когда Анна натыкалась взглядом на «Альтернативы...», её одолевала нервная зевота. Если делалось совсем невмоготу, Анна смотрела в окно, стараясь, чтобы собеседник, доктор наук Артур Михайлович Бегава, не заметил её невнимания. За окном старый запущенный сквер нехотя сражался с осенью, сыпал жёлтыми листьями. Любимая погода, сейчас бы на дачу, где лес с грибным духом, протопить хорошенько, заварить чай и почитать что-нибудь хорошее, уютное... Анна встрепенулась и титаническим усилием постаралась вникнуть в суть докторского монолога. Ночами спать нужно, попрекнула себя, а не вышагивать по кухне из угла в угол! Всё уже обдумано и давным-давно решено, сразу, как только появились сведения об Установке-314.
— Обратите внимание! — указка забегала по причудливой схеме. — В результате мы имеем следующие варианты развития исторического процесса. А этот узел обозначает некое ключевое событие, — указка нашла на схеме жирный чёрный квадрат, от которого веером разбегались стрелки.
Анна заинтересованно округлила глаза и подумала об утюге: выключила или опять забыла?.. Господи, какой утюг! Затевать такое и думать об утюге?! Где твоя голова, Соболева?
— Спросим, что есть ключевое событие?
Спросим, кивнула Анна.
— Это есть множество неких действий, знаний, и простейших событий, вкупе меняющих исторический процесс кардинально! — отчеканил доктор и, выдержав театральную паузу, смущенно улыбнулся:
— Вот, если вкратце... Может быть, есть вопросы?
Интересный мужик, подумала Анна, хотя и зануда. Ещё молодой — сорока нет, волевой, талантливый. Характер чувствуется. Но неухоженный, его бы в хорошие руки — все бабы обзавидуются.
Анна улыбнулась в ответ, хорошо улыбнулась, обаятельно. Она не считала себя красивой — невысокая, темноволосая, спортивная, но притягательность своих огромных карих глаз и искренность улыбки сознавала и использовала. Давным-давно, когда казалось, что тридцать — это очень много, кавалеры любили Аню именно за улыбку и глаза; Анин же стальной характер, особенно максимализм и категорическое неумение прощать, их всегда отпугивал.
Веки доктора дрогнули — клюнул! Ах, Соболева, ах, чертовка, ещё не отсырели наши пороха!
— Артур Михайлович, покажите, пожалуйста, установку, — попросила она специальным голосом. — Схемы — это очень интересно, но личные впечатления...
Сердце предательски громко застучало. Доктор замялся на долю секунды и не смог отказать:
— Конечно, конечно. Я вас провожу, у вас же нет допуска.
Значит судьба, с облегчением от того, что всё, наконец, определилось, подумала Анна. Значит — сегодня. Они долго шли гулкими коридорами старого, советской постройки института, несколько раз предъявляли охране документы (доктор — пропуск, журналистка — паспорт), пока в гигантском подземном ангаре Анна не увидела Установку-314, настоящую машину времени.
— Вот она, красавица! — с нежностью сказал доктор Бегава.
«Красавица» на утончённый Анин вкус выглядела совсем не красавицей: огромный серебристый цилиндр на четырёх разлапистых вертолётных амортизаторах.
— Как глубоко в прошлое может нырнуть эта машина? — спросила Анна севшим голосом.
— Зависит только от уровня заряда аккумуляторов. Мы погружались на двести лет, — доктор ловко поднялся по узкой лесенке-трапу, откинул в сторону люк, точь-в-точь как в «кукурузнике» времён царя Гороха, и приглашающее протянул руку.
Всё, отстранённо подумала Анна, теперь уж нельзя отступать. Чувствуя распирающую лёгкость в груди, она поднялась в кабину и с силой захлопнула люк.
— Что?.. — удивился доктор и поперхнулся, увидев в руках Анны пистолет.
— Артур Михайлович! — внушительно сказала журналистка. — Не двигайтесь, иначе я выстрелю.
— Что вы задумали?.. — сердито спросил Бегава, и Анна немного удивилась — голос доктора не дрогнул. — Дайте оружие!
— Си-деть! — по слогам скомандовала она, и доктор медленно, не отрывая сузившихся глаз от её лица, опустился в кресло, понял по тону, что шутки остались в другой жизни, за люком.
— Мы с вами, доктор, совершим ещё одно, как вы говорите, погружение. Читателей нашей газеты мало интересуют научные изыскания, их, в первую очередь, интересует судьба родной страны. Мы отправляемся в тридцать шестой год, чтобы привести в исполнение приговор коммунистической диктатуре.
***
Индикатор на пульте управления показывал дату — 16.04.1936 13:00 — и неспешно отсчитывал оставшееся до прибытия время: установка скользила в прошлое. Артур Бегава, накрепко привязанный скотчем к креслу, пытался собраться с мыслями.
— Послушайте, Анна... или как вас зовут? — начал доктор, старясь не волноваться и говорить убедительно. — Я уверен, вы не осознаёте, что делаете. Вмешательство в историю недопустимо!
— Почему же? — спросила из-за пульта Анна.
— Потому что невозможно предвидеть все последствия.
Анна повернулась к доктору.
— Скажите, Артур Михайлович, вам нравится ваша жизнь?
— Моя жизнь не имеет... — запальчиво начал доктор, но журналистка перебила.
— Хорошо. Не ваша. Жизнь вашей страны. Вам нравится то, что происходит? Разгул воровства, ксенофобии, шовинизма. Бюрократия, волюнтаризм, бездушная как асфальтовый каток власть. Беспрерывные войны по наведению коррупционного порядка. Сотня миллионов нищих, озлобленных и несчастных сограждан. Миллионы людей, сгинувших в войне и лагерях. Десятки миллионов не рождённых. Весь мир шарахается нашей страны, будто чумного барака. Вы считаете это справедливым?
— Вы преувеличиваете! Справедливость...
— Именно справедливость! — опять не дала ему закончить Анна, и её глаза недобро прищурились. — Честность, нравственность и справедливость! Нет, и не может быть других критериев.
— Я говорю не об этом, — немного стушевался доктор. — Согласитесь, никто не давал вам права решать судьбу мира, да ещё... э-э... задним числом, так сказать.
— Я не собираюсь решать судьбу мира, — отрезала журналистка. — Я собираюсь сохранить жизни миллионов невинных людей ценой одной — жизни Иосифа Джугаева по кличке Сталин.
— Это же... убийство, кроме прочего, — доктор охрип. — Вы с ума сошли!
— Не надейтесь!
Журналистка сноровисто управлялась с пультом, стало понятно, что к захвату она готовилась всерьёз. Три человека умели управлять машиной, вспомнил доктор, кто же предал? Какая, впрочем, разница; если эта поборница справедливости сделает, что задумала, от привычного мира останутся только они вдвоём и эта груда металла.
— Вы понимаете, что мы рискуем не вернуться в свою реальность? — нервно спросил Артур. — Вы зевали, пока я объяснял, а зря! Достаточно изменить одно ключевое событие и вероятность вернуться в привычный мир станет ничтожно мала!
— Вы же холостяк, — спокойно сказала Анна. — Что вас там держит?
— А вас?
Журналистка помолчала, но всё же ответила:
— Это никого не касается.
Звук гонга отвлёк её внимание, машина вошла в непосредственную близость к заданной дате. На панорамном обзорном экране появились смазанные неподвижные картинки — ежесекундные слепки забортной реальности. Плавными движениями джойстика Анна не очень уверенно, но вполне успешно перемещала установку в пространстве, пока на экране не появилась Ивановская площадь Кремля, уже расширенная и замощенная новой брусчатой на месте недавно разрушенных Чудова и Вознесенского монастырей. Картинка прыгала — при выходе в реальность придётся вынести падение с высоты в пару-тройку метров. Когда на площади появилась группа людей, Анна плавно двинула от себя рукоятку и нажала кнопку «Стоп». Картинка на экране сразу ожила, весеннее солнце заиграло на чисто вымытой брусчатке, из динамиков послышались звуки внешнего мира — шаги, отдалённые разговоры, смех и оглушительное курлыканье голубей. В следующий момент, в грохоте расталкиваемых молекул воздуха, установка всем немалым весом упала на посадочные опоры, и Анна затрясла головой — прикусила язык.
— Не смей! — отчаянно выкрикнул Артур и задёргался в кресле, но всё, что ему оставалось, это бессильно наблюдать.
Счёт пошёл на секунды. Вот люди на экране замерли, растерялись, вот после короткого замешательства с разных сторон побежали военные, на ходу хватаясь за оружие, но далеко, слишком далеко! Анна уже отвалила люк, выпрыгнула на брусчатку и тоже побежала, босая, смешно выставив перед собой огромный пистолет. Ярко-красный маркер лазерного прицела суматошно прыгал по брусчатке, пока не упёрся в голову невысокого человека в шинели и сером картузе. Сталин?! Маленький-то какой! Сталин попятился. Журналистка медлила, доктор понял — ей страшно убивать живого человека, видеть, как кровь толчками бьёт из раны, словно вода из питьевого фонтанчика. Негромко щёлкнул револьверный выстрел — кто-то из охраны начал стрелять, и сразу же выстрелила Анна. Сталин успел поднять руку, в попытке смахнуть что-то больно ужалившее в висок, и неловко повалился на бок, разбросав полы солдатской шинели. Анна стояла ещё секунду, тупо глядя на дело рук своих, но тут выстрелы стали частыми, и она побежала обратно, к спасительному люку.
Артур осознал, что изо всех сил пытается вырваться из захвата.
— Что ты натворила?! — закричал он, когда бледная журналистка упала в тесную кабину.
— Я его убила! — заторможено ответила Анна и вдавила кнопку «Старт» на пульте. — И меня, кажется, тоже.
Она подняла и сразу уронила руку, с которой большими частыми каплями падала кровь.
— Освободи меня! — потребовал доктор.
Он помог ей снять разорванный пулями пиджак, разрезал окровавленную блузку. Две пули догнали цареубийцу, одна прошла навылет, разорвав мягкие ткани левого плеча, вторая застряла в спине, у основания шеи, только чудом не перебив позвоночник.
— Рукой двигать можешь? — сердито спросил доктор, и журналистка отрицательно качнула головой. Пожаловалась:
— Очень больно...
— Терпи!
Доктор, как сумел, почистил раны, засыпал стрептоцидом и забинтовал, потратив весь запас бинтов и пластыря из бортовой аптечки. Побледневшая до синевы журналистка стойко перенесла экзекуцию, нещадно искусав губы; разжевала несколько таблеток анальгина — запить было нечем. Когда доктор остатками блузки промокнул залитую кровью узкую спину, Анна застеснялась и накинула пиджак. Повисло напряжённое молчание: они осмысливали произошедшее и не знали о чём говорить.
— Моего прадеда расстреляли в тридцать седьмом по делу генералов, — наконец сказала, будто оправдываясь, Анна. — Он был дивизионным комиссаром, прошёл революцию, гражданскую, а его так подло расстреляли.
— Уже не расстреляют, — сухо поправил её Артур.
Он старался не смотреть на неё, следил за индикатором времени — установка автоматически возвращалась в точку старта. Анна собралась ответить, когда прозвенел гонг, и машина вывалилась в реальность.
— Что это? — спросила Анна.
Артур быстро осмотрел приборы — всё в порядке. На индикаторе значился март тридцать девятого года; за бортом — стылый пасмурный день и огромный пустырь с огоньками жилья вдалеке.
— Началось! — хрипло сказал доктор. — Сработала автоматическая блокировка: текущая реальность значительно отличается от нашей истории.
Он включил радиоприёмник и почти сразу же нашёл бравурную музыку и новости.
— ... на московском направлении! Войска под командованием генералиссимуса товарища Тухачевского освободили большую часть столицы нашей Родины и заняли Кремль. Арестованы подлые предатели, узурпировавшие власть в партии и правительстве — Бухарин, Зиновьев...
— ... практика революционно-полевых судов. Невыполнение указов единственной законной власти должно повсеместно караться...
— ... переговоры с правительством так называемой Поволжской республики исключены. Товарищ Тухачевский призывает насильно рекрутированных граждан покинуть ряды незаконных вооружённых отрядов...
— Это что? — с ужасом переспросила Анна.
— Очевидно, вторая гражданская. Маршалы взбунтовались, синдром Бонапарта, знаете ли, — помрачнел Бегава и показал на экран. — Видите?
На пустырь въехал армейский грузовик. Крашенный в серо-зеленый цвет, грузовик совсем не походил на «воронок», однако выпрыгнувшие солдаты начали выбрасывать из кузова связанных людей в форме НКВД, босых и избитых. Доктор быстро положил руку на плечо Анны:
— Запускайте! Не стоит на это смотреть.
Анна снова запустила установку, и они смогли увидеть, как страна сползает в кошмар междоусобной войны, массовых казней и бессмысленной резни. Журналистка наблюдала за происходящим, цепенея от ужаса, и у доктора язык не поворачивался упрекнуть её. Да и какой смысл махать кулаками после драки?
— Нет! — Анна с размаху ударила по кнопке «Стоп». — Этого нельзя допустить.
— Вы собираетесь как-то оживить тирана Сталина? — с ледяным сарказмом осведомился доктор. — Или ликвидировать узурпатора Тухачевского?
— Нет! — Анна упрямо тряхнула головой. — Найдётся ещё один Тухачевский.
— Оригинальная мысль!
— Нужно выбрать другое ключевое событие. До тридцать шестого года.
Доктор задумался.
— Очень сложно определить ключевое событие, — нехотя признался он. — Для этого нужно знать историю не по газетным прокламациям.
— Я знаю историю, — сказала, как отрезала Анна, но доктор расслышал нотку неуверенности в её голосе. — Думаю, двадцать седьмой год, Пленум Центрального комитета большевистской партии. Тогда Сталин победил оппозицию и начал раскулачивание и коллективизацию. Двадцать седьмой — это был мой запасной вариант. Нам придётся рискнуть.
— Нам?!
Анна подняла пистолет неуверенным движением и тут же опустила.
— Нам, Артур Михайлович, теперь нам. Мы оказались в одной лодке, извините.
— Я не думаю, что ещё одно убийство исправит ситуацию.
— Вы можете предложить что-то другое?
Доктор Бегава мгновенно вскипел, но увидел, как закатываются глаза собеседницы, и едва успел подхватить.
— Что?..
— Больно, — сквозь зубы прохрипела Анна. — Просто невыносимо... Доктор, настраивайте на двадцать седьмой, я вас прошу. Я сама... буду стрелять, только немного приду в себя...
Артур платком вытер ей лицо — у журналистки выступил обильный пот, поднялась температура, лихорадочно заблестели глаза. Женщина дрожала мелкой болезненной дрожью.
Доктор сел к пульту. Задумался: возвращаться или?.. Возвращаться, очевидно, некуда. Вариант «или» тоже не внушал оптимизма: покушение на Сталина образца двадцать седьмого года приведёт к власти другого тирана — доктор вспомнил подзабытые уроки истории — видимо, Троцкого. Бог знает, будет ли Троцкий лучше Сталина и Тухачевского! Что же ты наделала, честная и справедливая...
— Двенадцатое ноября двадцать седьмого, — отрывисто сказала «честная и справедливая». — Шестнадцать ноль-ноль. Закончится пленарное заседание, политбюро в полном составе выйдет во двор здания Сената. Это достоверная информация.
Артур решился; задал бортовому компьютеру требуемую дату и нажал «Старт». Индикатор заряда батарей пополз вниз, теперь, казалось, много быстрее, чем раньше. Остановился. На экране застыла статичная картинка: безбрежное русское поле, расхристанное в грязь тяжёлым ноябрьским дождём. Установку вынесло далеко за пределы Москвы, и доктору пришлось долго искать город, Кремль и здание Сената, где работало большевистское правительство.
Анна, бледная и решительная, стояла у люка и беззвучно шевелила губами — не то молилась, не то уговаривала себя. Доктор развернул машину так, чтобы люк оказался напротив парадного подъезда здания Сената и, когда на ступенях показались люди, нажал кнопку «Стоп». Успел подумать: Господи, прости меня!
Машина упала на брусчатку так, что предсмертный лязг амортизаторов был слышен даже в кабине. Журналистка с размаху ударилась о стальную переборку и упала, выронив пистолет.
Депутаты на ступенях замерли; Артур представил себя на их месте — огромная махина возникает из ниоткуда, глушит всех звуковым ударом — будто лопнул гигантский воздушный шар, и падает чуть не на голову. Но вряд ли стоит рассчитывать на долгое замешательство, люди собрались бывалые, много повидавшие на своём веку.
Позади лязгнул, откидываясь, люк, царапнул металлом о металл взятый с пола пистолет, и Анна начала стрелять с порога короткими убойными очередями. Со звоном покатились по ребристому полу гильзы. Люди бросились врассыпную, у дверей началась давка. Невысокий человек в серой шинели упал, тут же поднялся и побежал зигзагами, правой рукой загребая воздух. Анна выпустила по нему длинную очередь — пока не вышел магазин; человек споткнулся, сделал два широких неверных шага и упал лицом вперёд.
— Всё! — выкрикнула Анна и потянула на себя всем телом люк. — Артур, запускай, здесь солдат до чёрта.
И верно! Пули с настойчивым «бум-бум-бум» бились в стальную обшивку. Артур нажал «Старт» и обернулся. Журналистка сидела на полу и хватала ртом воздух, готовая в обморок. Из левого рукава стекала тонкими струйками кровь, пачкала тонкие пальцы с ухоженными ногтями и собиралась в лужицу на полу.
— Опять? — спросил одними губами Артур.
Анна качнула головой: нет, видимо старая открылась, и не удержала сознания. Реальность ускользнула в тёмную страшную воронку.
***
— Какая гадость! — сказала Анна, когда муж протянул ей бокал с вином, а оттуда пахнуло нестерпимо жгучей вонью. — Влад, ты опять издеваешься?
— Я Артур, — сказал Влад, и наваждение ушло, перед глазами проявился низкий потолок, крашенный серым корабельным суриком, и глухой вечерний лес на обзорном экране. Представительный щекастый Влад трансформировался в худощавого доктора Бегаву.
— Проснулась? Как себя чувствуешь? — участливо спросил доктор и спрятал пузырёк с нашатырным спиртом.
— Плохо, — чуть помолчав, призналась Анна. — Но терпимо.
— Тебе нужен врач. Такими вещами не шутят.
Журналистка обратила внимание, что доктор остался в пиджаке на голом теле: майка и рубашка ушли на повязки, чудовищно толстые и неудобные.
— К чёрту врача! Что там?
— Там? — доктор помолчал и неопределённо улыбнулся. — По разному. Сталина ты... мы не убили, только ранили. Он умер через месяц, совершенно неожиданно, якобы от заражения крови, как утверждают официальные медицинские власти и лично товарищ генеральный секретарь Лев Давыдович Троцкий.
— Так! — растеряно сказала журналистка. — И что?
— Сталинистов репрессировали. Раскулачивания не было, коллективизации тоже. Была мобилизация: Троцкий согнал всех в армии, молодежь — в войсковые, остальных — в трудовые. В России теперь главная радость — утром с песней в поле, вечером с поля. За невыполнение нормы, извините, по законам военного времени полагается усекновение головы. Раньше расстреливали, теперь берегут патроны.
— Военного?..
— Не сказать, что военного — войну никому не объявляли, но мировая революция на просторах Европы идёт полным ходом аж с тридцать второго года. Впрочем, если судить по западным радиопередачам, скоро она вернется, откуда пришла, в Россию. Вместе с остатками конных армий.
— Разбиты?..
— Вчистую. Польша и Германия объединилась против войск Будённого и Тухачевского. Союзников возглавил — ты только не падай в обморок, пожалуйста — Адольф Гитлер. Он вообще теперь популярнейшая фигура в Европе. Испортить репутацию ещё не успел, а избавителем от варварского нашествия уже считается.
Анна отвернулась и надолго замолчала. Артур не мешал ей думать.
— Почему так получилось? — спросила она убито.
— Мне кажется, — осторожно ответил Артур, — что настоящая история идёт оптимальным путём. Тут есть что-то такое, чего мы не понимаем, но пытаемся судить со своей, несовершенной точки зрения. Нельзя было вмешиваться!
— Историю делают люди, — глухо сказала Анна. — Если люди поступают несправедливо и подло, история становится такой же — несправедливой и подлой.
— На своём месте и нужно было делать! — Артур начал злиться. — Самая естественная машина времени — жизнь. Живи и делай историю, какую нравится.
Анна вздохнула и не ответила. Помолчали.
— У тебя есть семья? — спросил Артур.
Анна помедлила с ответом.
— Сын. Лёшка, ему девять.
— А Влад — это муж? Извини.
— Он... Мы расстались.
— Как ты смогла? — с трудом выговорил страшные слова Артур. — Ты же убила сына. Его сейчас нет, нигде, и не будет, никогда. Ты понимаешь?
— Да, — с каменным лицом ответила журналистка. — Это теперь мой крест. Я хотела лучшей жизни своему сыну, а фактически его убила... Или не убила? Артур, у нас есть ещё попытка?
Доктор глянул на индикатор заряда батарей.
— Энергии хватит ещё на один нырок, не очень глубоко, лет на пятнадцать-шестнадцать, и вернуться обратно в наше время. Это впритык. Мы сейчас в тридцать третьем, значит — семнадцатый год. Но решать буду я.
— Решай, — быстро сказала Анна. — Я тебе верю.
— Думаю, следует перейти к мирным методам. Имеет смысл найти Иосифа Сталина в семнадцатом году и предостеречь его от твоих... наших покушений и вообще... от излишней жестокости.
— Ты собираешься что-то доказать этому... чудовищу?!
— Может быть он чудовище, но, очевидно, умное чудовище. Предупреждение, будем надеяться, станет новым ключевым событием, изменит будущее и приблизит его к нашей реальности. Вопрос: где искать Сталина в семнадцатом?
Анна задумалась.
— Я не знаю, — честно призналась она. — В Петрограде, конечно, но где? Наверное, в Смольном. Помню ещё, он жил на квартире Аллилуевых, там познакомился с будущей женой. Но адреса не знаю.
— Придётся искать, — вздохнул Артур.
Осенний Петроград семнадцатого года встретил их неласково: сырость, холод и стрельба на улицах. Доктор опустил машину времени на дно глухого оврага в пригородном лесу.
— Ты обязательно возвращайся, — попросила его Анна. — Я буду ждать, сколько понадобится.
Артур хотел сказать, что «сколько понадобится» не нужно, достаточно трех дней, и если он не вернётся, то значит — судьба, но понял, что она всё равно сделает по-своему, будет ждать, пока не умрёт от сепсиса.
— Я вернусь, — пообещал он и сдержал обещание.
Смертельно уставший, но обнадёженный разговором с будущим диктатором, Артур вернулся через сутки и принёс ломоть серого хлеба и заткнутую газетной скруткой бутылку постного масла.
— Ты пришёл! — обрадовалась Анна, но он едва разобрал её шёпот. — А мне уже лучше...
Она разбинтовала побагровевшие, распухшие раны, проглотила все антибиотики, что нашла в аптечке, но это мало помогло. Молодая, ещё вчера красивая женщина умирала в муках, гное и зловонии. Бог наказал, пришла лицемерная мысль, и Артур с силой ударил кулаком в стальную стену. Молчи! Она ещё жива!
Что-то было в этой женщине, чего не хватало Артуру Михайловичу Бегаве, прошедшему и огонь военного сухумского детства, и воду одинокой неприкаянной юности, и медные трубы удачливой зрелости. Что-то такое, что сразу зацепило взгляд, заставило разливаться соловьем перед журналисткой заштатной газеты. Что? Артур не смог бы ответить на этот вопрос точно и недвусмысленно, как привык, но понимал, что не простит себе смерти этой отчаянной идеалистки. Он быстро, как сумел, подготовил установку к старту, и вскоре машина времени исчезла из оврага. Воздух с грохотом заполнил освободившееся пространство, но на гром никто не обратил внимания, к взрывам привыкли.
Индикатор времени отматывал месяцы и годы. Иногда доктор выходил в реальность, сканировал радиоэфир в поисках информации.
— Октябрьский переворот подавлен, — сообщил он первую новость, и Анна его услышала, даже смогла обрадоваться.
«Россия в хаосе», была новость вторая, тревожная, и её доктор не озвучил.
«Российская империя развалилась на восемнадцать анклавов, фактически — независимых государств».
«В Москве у власти социал-демократы».
— Неужели всё так просто? — прошептала Анна, когда ненадолго вернулась в сознание. — Что ты ему сказал?
— Боюсь, слишком много, — мрачно ответил Бегава. — Он мне поверил.
— Разве это плохо?
— Я не знаю, Аня. Ты задумывалась, что они — большевики вообще и Сталин в частности — в чём-то такие же идеалисты как ты? Что ими, в их делах — и святых и паскудных, двигала вера в светлое будущее, как они его понимали. Я отнял у Сталина веру, вот что. Он не стал тираном, но не стал и реформатором. Я не знаю, хорошо это или плохо.
Анна снова заснула страшным бредовым сном.
«Русские государства подписывают антигитлеровский пакт с Англией, Францией и Польшей».
«Вторая мировая война. Польша и Франция разгромлены».
«Вермахт оккупировал Литву и Украину».
«Осенью сорокового года взята Москва».
После этого Артур перестал выходить в реальность, подождал, пока индикатор неспешно прокрутит десять лет, и только потом решился.
«Русские территории под германским протекторатом».
«Германо-американское противостояние».
«Напряжённость нарастает».
«Американский ультиматум Гитлеру».
В шестьдесят первом году Артур с трудом осознал финальную информацию и остановил машину времени:
«Германо-американская ядерная война. Конец истории».
— Аня, — позвал он, но Анна Соболева последний час не подавала признаков сознания. — Нам придётся исправлять всё, что мы натворили. Нам некуда возвращаться, только в прошлое.
***
Тихой летней ночью семнадцатого года, в окрестностях Петрограда с громким хлопком образовался большой, серебристого цвета цилиндр. Из него по узкой лесенке неловко вылез человек, вынес и уложил вдалеке большой свёрток; вернулся, бросил внутрь что-то, вспыхнувшее яркими сполохами жадного огня. Человек, угрюмо сгорбившись, недолго смотрел на пламя, затем подхватил на руки свёрток, аккуратно поправив выпавшую из него тонкую женскую руку, и пошёл в сторону Петрограда.
Спустя девятнадцать лет, апрельским вечером 1936 года к подъезду первой градской больницы подкатил кортеж бронированных ЗИСов. Охранники в ладной форме НКВД сноровисто заняли ключевые позиции, благо место им было хорошо знакомо. Навстречу мрачному седому чиновнику в шинели без знаков различия уже спешил главврач:
— Здравия желаю, товарищ народный комиссар.
— Здравствуйте, уважаемый Модест Иванович.
Они поднялись, негромко разговаривая, по ступеням парадной лестницы, и скрылись в здании. Главврач знал к кому приехал высокий гость, и не стал отнимать время: они вместе дошли до ординаторской и там попрощались. Нарком постучал и отворил дверь кабинета.
— Здравствуй, Аня.
— Здравствуй, Артур.
Худенькая, усталая женщина прижалась щекой к шинельному сукну, вдохнула родной запах, замерла. Артур осторожно гладил её по волосам и думал, что она не бережёт себя, совсем поседела.
— Аня...
— Опять?
— Поедем со мной.
— Я не могу, Артур.
— Я тебя давно не виню.
— Ох, Артур, ты ничего не понял. Я себя виню. Не за... него, а за тебя, за твою жертву. Как ты с ним можешь? Я бы...
— Что? — грустно улыбнулся Артур.
— Ничего. Настрелялась, хватит.
В дверь робко постучали.
— У меня операция, — растеряно призналась Анна. — Даже чай не успели...
— Я ещё приеду, — встал Артур. — Может быть на неделе.
— Приезжай, Артур. Обязательно приезжай, ты мне нужен.
— И ты мне. Я тебя всё равно заберу.
Женщина сверкнула глазами, так похоже на то, что Артур помнил все прошедшие годы, но сказала только:
— Может быть.
Александр Гордиан © 2006
Обсудить на форуме |
|
