|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Снимаем кино Анна Правдик © 2018 "Дениска" Для первого января в приёмном отделении было слишком оживлённо. Хирург Василий нетерпеливо ждал, пока оператор местного телевидения с выданной оператору девочкой-журналистом облачатся в халаты, бахилы и марлевые повязки.
Больше всего Василию сейчас хотелось свалить домой, вытянуть ноги и выпить чего-нибудь, что не чай и не кофе. Дежурство в новогодние праздники незначительно усугубило грузность фигуры Василия, и значительно — одутловатость его лица. А распоряжение замглава об интервью и сопровождении съёмочной группы совершенно испортило настроение.
Наконец, всё было готово.
— Вот сюда смотрите, говорите спокойно, но если что, мы потом вырежем, — протараторила девочка-журналист. — Пишем!
— Ну давайте...
Девочка откашлялась. Оператор начал снимать.
— Расскажите, сколько человек поступило к вам за новогодние праздники?
— Первого января мы приняли сто восемьдесят восемь человек.
— Ого! — не сдержалась девочка. — Так, это потом вырежем... Пишем! Расскажите, сколько из них было с алкогольным отравлением? Какой характер травм?
Василий вздохнул. А потом выдохнул. Он надеялся своими вздохами продемонстрировать крайнюю усталость. Пусть замглаву потом будет стыдно.
— Ну как, отравления... С отравлением никого, в состоянии алкогольного опьянения поступило сто восемьдесят восемь человек. Драки, ДТП, бытовые травмы, обморожения.
— Алкоголь — это зло, — хихикнула девочка. — Это мы вырежем.
— Ну да, ну да, — Василий вспомнил о бутылочке пятизвёздного коньячка, ждущей в ординаторской, когда он соизволит забрать её домой. На дежурствах Василий ни-ни.
— Нам сказали, можно ещё по отделениям поснимать.
— Ну вы лица потом замажете?
Девочка клятвенно уверила Василия, что обязательно.
Поснимали в наркологии, благо находилась она на первом этаже. Девочка отловила самую неторопливую медсестру, поставила её рядом с Василием. Та испугано пригладила волосы, и без того безупречно уложенные в тугую маленькую гульку.
— Ничего интересного у нас нет, — сказала медсестра. — Как обычно бомжи, алкаши, наркоманы. Везут со всего города. Если выпимши, но умеренно, и явно не алкаш — то это травма, а те которые, такие же, но с головой, в смысле — побитые головой — тех в нейрохирургию.
— А что-нибудь интересное за новогодние праздники произошло?
— Вот так, чтобы для телевидения, наверное нет, то есть да, но стыдно.
Василий заинтересовался, оператор сделал вид, что выключил камеру.
— А если не для телевидения? — оживилась девочка.
— Помнишь «дениску»? — обратилась медсестра к Василию.
— Который вечно неизвестный?
— Так вот, привезли его снова. А ко мне Сидоренко приходит и говорит: он ко мне пристаёт, я его боюсь.
— Сидоренко, которая бомжиха?
— Она, она. Говорит — заприте его, он меня домогается. Я ей говорю, что запереть его не могу, без его на то желания, но если она так за свою честь боится, то пусть в сестринской переночует, вот её я по её желанию запереть могу. Ну, я её заперла в сестринской, а сама в ординаторскую. А он, собака, под дверью скребётся, и на уши ей приседает, какая она красотка.
— Сидоренко красотка?
— Ага. И вот ночью, я уже спала, это она мне потом рассказала, она передумала, и решили они, гхм... Ну а ключи-то у меня, а будить меня стыдно, типа — сама же динамила, и она говорит этому дурню — мол, лезь ко мне через окно с коридора — в сестринской окно, и рядом, в коридоре окно. Она говорит — я, мол, открою, а ты лезь. Ну и полез он к ней. И упал. Хорошо так упал. Хорошо хоть первый этаж. И теперь его на десятый в нейрохирургию с проломленным черепом. А я теперь ещё и виноватая, что Сидоренко заперла. И она же меня матом кроет, что я ей личную жизнь попортила.
Медсестра попрощалась и пошла дальше по своим делам.
— Не пишем, — дала отмашку оператору девочка.
Василию пришла в голову хорошая идея. Во всяком случае, он так решил.
— А снимите лучше «дениску», — предложил хирург. — У него периодическая потеря памяти. Как сюда попадёт. Мы его зовём «дениской» — а он сам себя не помнит, но бомжом не выглядит, может родня узнает.
У лифтов Василий встретил постоянных знакомцев — упитанного оперуполномоченного Бабякина и не менее упитанную следователя Бабякину. Нет, не супруги и не родственники. Однофамильцы. Но им никто не верил. К территориальному ведению Бабякиных как раз относилась эта больница СМП, так что они, учитывая контингент пациентов, исправно каждую неделю кого-нибудь опрашивали. Либо на предмет «кто избил?», либо на предмет «кого избил?». Надо думать, дежурство в новогодние праздники также их не радовало.
— Привет ментам от медиков! — Василий пожал Бабякину руку. — Какими судьбами?
Тот продемонстрировал ориентировку. Чёрно-белый фоторобот тощего, коротко стриженного мужика выглядел грозно, и в то же время испуганно.
— Да вот, разыскиваем, за нападение. Порезал две недели назад двух ребят с ДПС.
— Ого, живы хоть? Ну и утырок.
— Да живы, — Бабякин помахал ориентировкой. — У вас же откачали.
— Я в отпуске был, — вздохнул Василий. — Вчера только вышел. А тут такие страсти. Погодь...
Он всмотрелся в чёрно-белого мужика.
— На «дениску» похож. Вроде бы. У нас ваш утырок.
Впятером они втиснулись в лифт, никого больше не пустили.
— Перегруз! — привычно гаркнула Бабякина.
Лифт натужно с остановками потащил их на десятый этаж. На каждом этаже в лифт пытался войти ещё кто-либо, но Бабякины с Василием были непреклонны, вскоре девочка-журналист сама уже готова была вопить «перегруз», лишь бы наконец-то доехать.
Но на шестом этаже, несмотря на все протесты, к ним втиснулся батюшка Андрей, как и положено, при рясе, бороде и необъятном животе. Девочку-журналистку слегка раздавило по стенке и пережало дыхание. Батюшка при этом умудрился обменяться с Василием и Бабякиным рукопожатием. Оператору протянул руку для благословления, и тот послушно, к собственному удивлению, благословился.
Лифт крякнул и остановился между этажами.
— Перегруз, — констатировал Василий.
Батюшка укоризненно оглядел Бабякину с ног до головы.
— Худеть надо, дочь моя.
Бабякина возмутилась было, но осеклась, всё ж таки ряса вроде как не дозволяла вопить на её обладателя.
— Это я тебе как мужчина и как священник говорю. Жить станет легче, и в семейной жизни на лад пойдёт. Ну и молиться не забывай. Эх, и мне бы тоже сбросить, — батюшка похлопал себя по животу. Это всё макдак. Кто вообще открыл макдак рядом с больницей? Искушают.
— Ты в буфет ходи, — посоветовал Василий.
— Вот пока в больничном буфете будет дороже, чем в макдональдсе, буду искушаться. И каяться. Искушаться и каяться.
Батюшка Андрей Василию нравился. Батюшка служил в прибольничной часовенке и по долгу и статусу своему имел доступ без бахил и халата туда, куда даже родню не пускали. Прислали его пару лет назад на место унылого и строгого дьякона. Батюшка Андрей был весельчак, шутил, порой не в тему, несмотря на комплекцию бодро рассекал по этажам и не позволял траурной родне рыдать у койки ещё не умерших пациентов, что весьма благотворно сказывалось и на пациентах и на родне. Ещё с ним можно было выпить, когда не пост, и болел он за «Тоттенхем».
— Поехали как-то медик, мент и поп на лифте в рай, — сказал батюшка. — И застряли. Не выдержала техника трёх служивых. Час стоят, два стоят. Взмолились. А им ангелы и отвечают, тяжёлые у вас, ребята, мундиры для рая, что ментовский, что поповский, что халат белый. Так, братья и сёстры. Выдохнули воздух, а то мы слишком тяжёлые для лифта.
Оператор, девочка и Бабякины батюшку послушались. Чудо, но лифт тронулся и со скрипом, довёз их до десятого этажа.
Батюшка Андрей, выпустив всех, бодро заскочил обратно в лифт.
— Ты куда? — спросил Василий.
— Спаси Господи, во ад спускаюсь, — батюшка зажал кнопку «СТОП».
— В наркологию, чтоль?
— Окстись, сын мой, они больные люди. В гинекологию.
— А в гинекологии что стряслось?
— Женщины истерт, унывают и жить не хотят. Я ж говорю — во ад спускаюсь.
Двери лифта закрылись.
В ПИТе нейрохирургического отделения кроме «дениски» было ещё двое. Один — сбитый машиной дед, который только стонал. В часы посещения у его койки исправно дежурили родственники, и даже приводили следователя для опроса. Не Бабякина. Рядом — командированный издалека мужик со сломанным позвоночником. К нему, бедолаге, никто не приходил, но прогнозы на его счёт были оптимистичные, надо было только потерпеть и лечится. И он терпел, но ему всё время где-то кололо и чесалось, и он бесконечно просил поправить подушку, не в силах найти удобное себе положение. Но санитаркам он нравился, потому что вроде и мужик не урод, и комплименты говорил.
«Дениска» вроде тоже был не совсем уродом, но открывал рот только для того, чтобы попросить что-то колюще-режущее, а ещё грыз повязки, которыми его привязали к кровати, чтобы не сбежал или не сиганул из окна, или не зарезал кого-нибудь.
Вот и сейчас, завидев посетителей, голый и жалкий, с обритой, зашитой и залитой зелёнкой головой, он ныл:
— Валера... Валер! Дай нож, Валера! Ну дай ножик, дай! Ножик. Есть у тебя ножик?
— Нет у меня ножика, не Валера я, — сказал Василий.
— Есть, Валер, есть... Дай!
Вошла санитарка, споро надела на «дениску» подгузник, прикрыла простынёй.
— Не Валера он! Нет у него ножика, задрал уже, — буркнула санитарка. — Постоянно просит нож, без перерыва. Затыкается на пару часов, поспит и опять за своё. Один раз развязался, ирод, в окно полез.
За большим незашторенным окном серело тяжёлое небо, унылые городские улицы поблёскивали фонарями и кружила стая жирных ворон, обитавших где-то в районе больничной крыши. «Дениска» жадно глазел на ворон.
Бабякины старательно сравнивали свой фоторобот с «дениской».
— Вроде он. А вроде и не он. И похож, и не похож.
— Уши вроде не те, — сказал оператор.
— Те уши, те, — ответила девочка, предчувствуя острый репортаж. — Да он это, он.
Бабякина поднесла фоторобот к «денискиному» лицу. «Дениска» испуганно, с надеждой, затараторил:
— Наташ, Наташааа... Дай нож, дай нож, а?
— Не Наташа я. Не, не он.
Снова вошла санитарка:
— Да он сам себя не помнит, и может и не вспомнит. Лежит тут уже неделю. Вот что с ним делать?
— Твою ж дивизию, — расстроился Бабякин. — Теперь ковыряйся с ним. Ни хрена не понятно с этой картинки. Слушайте, снимите его лицо, а? — обратился он к журналистам. — Будем рассылать.
После завершения съёмок, журналисты с полицейскими рванули к лифтам: находится в ПИТе, где все голые, ходят под себя и часто психически не в себе, было тяжело.
— Валер, ну дай нож, — канючил «дениска».
— Зачем тебе нож? — спросил Василий.
— Отвязаться хочу.
— Зачем тебе отвязаться?
— Туда хочу, — «дениска» кивнул на ворон.
Василий подошёл к окну, поразглядывал начинающее чернеть небо.
— Туда не попадают, сигая с десятого этажа.
— А как, как попадают? Не, мне сейчас надо, очень надо, дай нож, с тобой мне надо.
— Лечиться тебе надо. Для начало — голову лечить.
Сутки наконец закончились, и Василий, переговорив с дежурным, и получив от него пластиковый контейнер с ольвье, прихватив коньячок, вышел на улицу. Посетители расходились, скоряки привезли бомжика с переломом и ругались с приёмным отделением. Те оформляли двух нарядных барышень с ДТП. Их пьяненький нарядный спутник почти не пострадал. Батюшка Андрей руководил узбеком, приволокшим наконец знатных сосновых ветвей для рождественского вертепа.
Василий надел белые крылья поверх пуховика, и тяжело поднялся в небо — шутка ли, после суток, да ещё и в праздники. Распуганные вороны, натужно каркая, разлетелись от него кто куда.
Батюшка Андрей, заслышав птичьи крики, помахал Василию на прощанье и вернулся к своим заботам. Из окна палаты на десятом этаже тоскливо наблюдал за Василием «дениска». А кроме этих двоих никто Василия и не заметил. Люди вообще интересные — видят то, что хотят, и не видят, чего не хотят. А часто и чего хотят — в упор не видят. Мучаются. Хотя лично Василий людей любил, а то бы фиг он тут работал, не враг же он себе.
Василий погрозил «дениске» пальцем. Надо будет его сдать спецбригаде. А то ещё и правда сиганёт, не соображает ведь. Если конечно, Бабякины его не заберут. Хотя может и не заберут. Если раньше «дениска» ещё и мог кого-то порезать, то теперь только себя и то причине психических и душевных болезней, кои к добру или к худу, дело лично человеческое, и Василию в это вмешиваться не положено, да и невозможно. Так устроено.
Конец
Анна Правдик © 2018
Обсудить на форуме |
|
