|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Снимаем кино Скрябин Александр © 2018 Смотреть до конца Мыслю, следовательно, существую. И это немного успокаивает, даже не смотря на лукавые усишки старика Декарта. Интересно, изменилось ли его мнение на этот счет, когда сам он умер? Я, например, умер только что, и сразу усомнился — существую? Мыслю — это точно. Но как?
Человека, упавшего со скалы высотой в две тысячи футов, вряд ли назовёшь существующим. И тем не менее, не распался же я на элементарные частицы, что-то должно было остаться. Хоть какое-то существительное... И еще момент — я не помню удара. Кто-то сказал бы, что меня еще до приземления мог хватить другой удар, со стороны сердечно-сосудистой. Факу с маслом. Мне двадцать три года, и я был абсолютно здоров. Анализы, нагрузочные тесты, ЭКГ, ЭХО и прочие медицинские процедуры — это часть бизнеса. Я — звезда ютьюба скайдайвер Феникс. Это меня репостят с комментами «ваще супер крутяк улет смотреть до конца». Свободный полёт у меня в крови. Я не мог умереть от разрыва сердца или кровоизлияния в мозг.
Эй, мозг, слышь? Ты хотя бы намекни, я тобой думаю?
И какой умник включил свет, глаза режет...
Хм... Глаза?!
Глаза, как подсказывает жизненный опыт, умеют глядеть по сторонам, а то, чем я вижу сейчас, смотрит только вперед, в светлое будущее. И чем будущее ближе, тем он светлее.
Нет, ну что за растяпа? Оставил орлиный коготь в гостинице. Когда про него вспомнил, мы были уже на точке, и возвращаться было поздно. Тут не знаешь, что хуже: либо вернуться, как бы тоже примета не из лучших, либо прыгать без амулета. Да ещё вертолет прислали, одно название, рухлядь. Опять трястись на нем туда-обратно не было никакого желания. Потому и решил — прыгать без когтя. Вот и допрыгался...
Да еще тётя Эмми с утра достала со своим сном. Она и до смерти мамы опекала меня будь здоров, а уж после — совсем двинулась на моем воспитании. Правда, с тех пор, как мой «небесный бизнес» пошел в гору, а спонсоры Потрясного Феникса стали невероятно щедрыми, вся её педагогика свелась к увещеваниям по телефону. Иногда — раза два за день, а иногда, как сегодня, через каждые десять минут. «Ты мне сегодня с Хлоей приснился. Она тебя звала. А ты пошёл... И когда ты бросишь эти чёртовы парашюты?» Кто же знал, что моя родная тётка — медиум. А если бы знал, не прыгнул бы? Ну да, как же, без вертолета бы на скалу побежал. Только бы не слышать этот вынос мозга. «Нет, говорю же, я на Гавайях. Отдыхаю. Вот и Рупперт тебе привет передает. Не хочешь поговорить?». Рупперт, дружище, реально спас — он не только мастер-парашютист армии США, но и дока по назойливым тёткам. Всегда удивлялся его способности находить общий язык с женщинами независимо от их возраста, положения или привлекательности. Звонки прекратились, но это было еще не всё. Откуда-то взялся журналист из «Эскуайер» и прилип, как жвачка к подошве. Интересно, какая сволочь слила, что я на этой базе? Хорошо, тётя Эмми не читает этот журнал, не хотелось бы выкручиваться, что я был вовсе не на Гавайях. Хотя теперь это уже совсем не важно.
А светит всё сильнее. Даже жарко стало. Чем я это чувствую? Ну уж всяко не кожей. И свет стал какой-то оранжево-жёлтый, будто меня прямиком к солнцу тащит. Почувствуй себя Икаром, бро! Тот еще был экстримальщик. Говорил ему папа: не летай высоко, и низко — не вздумай. Летай средненько, и будет тебе счастье. Только древние греки слыхом не слыхивали про эндорфины. Когда летишь всё выше и выше не ради лайков и бабла, и не за тем, чтобы назло папке крылья спалить, а просто ради кайфа — счастья, которого не достичь никаким средненьким полётом.
Полыхнуло. Молнии. Много молний. Всё вокруг — сплошь жгучие ломанные линии. И следом — ГРОООМ!!!
...
ощ щу ще ни ееее
...
что я разлетелся на мириады битов, а мгновение спустя биты снова встали на место, и я обрёл себя. Всего себя. Целиком. Каждый миллиметр кожи, каждый капилляр, каждый синапс. И всё ЭТО была боль! Я закричал.
— Аааааа...
Никогда я так не орал. Наверно всю больницу перебудил. Это же ведь больница? Все вокруг такое чистенькое и беленькое, что даже за свои мысли стыдно, не то что за крик. Вот и медсестра сидит рядом. Вся в белом. Смотрит неподвижным взглядом с отрешенной улыбкой идиотки.
— Эй, — пробую голос, кажется, не сорвал, — ты кто?
Ноль реакции. Медсестра продолжает улыбаться, глядя мимо меня.
— Слышь? — касаюсь её пальцев и тут же одергиваю свою руку.
Странная кожа. Шёлковая? Фиг знает, на ощупь такая же: прохладная и гладкая. В любом случае, касаться её больше желания нет. Дергаю за штанину. Ткань — тоже не пойми что. Ясное дело, синтетика, тянется отлично, но... А стены?! Это дизайнерское решение такое? Будто плюшевые, мягкие наверно. Даже мой лежак с обычной кроватью не имеет ничего общего — пушистая умиротворенность, ложемент благолепия. Странная какая-то больница, и странная медсестра, но пофиг, главное — живой...
— Привет, Феникс!
От неожиданности меня чуть с лежака не сдуло. Медсестра пришла в себя и теперь смотрела на меня с восторженным любопытством. Улыбка добродушная, но с какой-то заискивающей хитрецой. Наркоманка наверно. Похоже, была под кайфом, а потом отпустило.
— Прости, я делала все по инструкции. А тебя в сознании к нам забросило.
— Забросило?
— Ага. Ты только не бойся. Хотя, когда это наш Феникс чего-то боялся! Сейчас я всё тебе расскажу. Меня зовут Лиена. Я твой кинооператор. Это, — девушка сделала пространный жест, — актерская лаборатория центральной киностудии. Ты — наш актер. Но у тебя оказался сбой в передатчике. Хорошо, я твой канал заранее проверила. Ты же у нас звезда, на твой последний прыжок уже несколько миллиардов подписалось. Представляешь, какие убытки для киностудии, если мы тебя в эфир не пустим?
— Киностудия? А как я тут оказался?
— Через нуль-переход. Обычно актёров в него затягивает без сознания. Мы им на подкорку записываем программу-передатчик и так же через нуль-переход отправляем обратно. Актера мы вытаскиваем, когда он спит или, в крайнем случае, когда моргнул. В общем, незаметно для него. Да и ты был у нас на планете уже раз семьдесят. Проблем никогда не было. А тут, сама не пойму, почему тебя в сознании потащило...
— Погоди, что значит, на вашей планете? Мы что, — я оглянулся, встал и, подойдя к иллюминатору, утвердительно закончил: — не на Земле...
Вид за пределами большого овального окна был ошеломляющий: облака, переливающиеся всеми цветами радуги, зеленоватое небо, пушистые башни домов и мыльные пузыри, парящие в небе между домами. Огромный пузырь подплыл вплотную к иллюминатору, и внутри него я разглядел двух симпатичных девушек. Увидев меня, они замахали руками и стали наперебой слать мне воздушные поцелуи. Я улыбнулся и собрался было помахать в ответ, но окно потемнело, и вместо девушек я увидел своё отражение: вингсьют, шлем, очки.
— Летают тут всякие, — недовольно пробормотала Лиена, — работать мешают.
Я оглянулся. Перед девушкой в воздухе повисло нечто, похожее на кубик-рубика. Одна из его граней светилась голубым. Над ней в воздухе парил голографический макет комнаты, обрамлённый какими-то непонятными надписями. Лиена посмотрела на меня, кубик крутанулся в воздухе, и новая грань засветилась оранжевым. Над ней появился другой макет: вингсьют, шлем, очки... Макет меня — в таком же обрамлении из неведомых символов.
— Феникс, ты не мог бы присесть. Ничего страшного не будет, но лучше сядь. Просто я еще не имела дела с мозгом людей в сознании.
— Стоп! А если я не согласен?
— Почему? — она улыбнулась.
Похоже, она совсем не понимала причин моего отказа. Словно речь шла о расчесывании волос или чистке зубов.
— А ты бы хотела, чтобы у тебя копались в голове?
— Сканирование мозга для нас обычная процедура. Например, так мы контролируем своё здоровье. Не бойся, правда, все будет нормально. Вот, смотри.
Стена у неё за спиной превратилась в экран, на котором я увидел землю с высоты летящего вертолета. Через секунду комнату заполнил ужасный грохот. «На какой свалке они нашли эту колымагу? — услышал я свой голос, пытающийся перекричать шум мотора». В кадре появился Рупперт. «Скажи спасибо, что хоть такой достали, в этой чертовой стране с авиацией совсем беда».
Это мы летим на скалу, дошло до меня, к точке прыжка.
— А можно сделать тише?
Лиена кивнула и снизила громкость до минимума.
— Так это ты уже пишешь? Прямо из моего мозга?
Она улыбнулась и кивнула опять.
— И что потом?
— Потом эту запись пустим в межгалактический эфир, а тебя отправим обратно на Землю.
Я сел на кровать и снял очки со шлемом. Почему-то только сейчас подумал, что разговаривать с девушкой в таком виде не самый лучший вариант.
— Скажи, а зачем это вам? Все мои прыжки есть на Ютубе. Берите и транслируйте. Зачем людей туда-сюда по нуль-переходам таскать?
— Ваш Ютуб — это лишь изображение и звук. А наша киностудия транслирует ещё и чувства.
— Зачем? Вам что, своих чувств не хватает?
— Ну, кое чего не хватает. Вы — единственная раса, кто не боится смерти, как её боимся мы. То, на что люди добровольно себя обрекают, невероятно представить ни для какой другой расы, населяющей нашу галактику. Взять хотя бы твою тётю. Эмми не такая популярная, как ты, но сотню-другую зрителей со своими ужастиками собирает. Она прекрасно знает, что у нее серьезные проблемы с сердцем, и тем не менее, фильмы ужасов остаются в числе её фаворитов. С её повышенной восприимчивостью это равноценно самоубийству.
— Да, знаю. Сам ей постоянно говорю, чтобы бросила смотреть эти ужастики и занялась здоровьем. Но я все-таки не пойму, что вам до этого?
— В галактическом сообществе на счет людей есть два мнения. Одни считают вас глупцами, которые не ценят собственной жизни и своим примером ведут ваш вид к вымиранию. Другие думают, что вы — боги, познавшие смерть, как саму жизнь. Многие ученые галактики ломают голову над тем, знают ли люди, что там — за последней чертой, или не знают?
— Конечно, знаем. Одним — райские кущи, другим — геенна огненная. Только тебе на эту тему надо было не со мной, а с моей мамой поговорить. Она была католичкой и верила в существование загробной жизни, — я посмотрел на Лиену, её глаза горели, — Ну нет, неужели ты думаешь, что вера имеет какое-то отношение к знанию?
— А ты? Думаешь, знание — это лишь то, что хранит память? Просто представь, сколько информации прописано в твоем ДНК. Может, именно это неосязаемое знание каждый раз толкает тебя к получению новой порции эндорфинов, наплевав на чувство самосохранения? А может, это же знание лежит и в основе ваших религий? И оно же — причина алкоголизма, наркомании и прочих смертоносных увлечений? Вы словно чувствуете, что за этой жизнью есть другая. Ученые сделали многое, чтобы максимально продлить нашу жизнь. Средняя продолжительность жизни у нас в десять раз больше вашей. Наша среда обитания безопасна настолько, насколько это возможно. Но смерть до сих пор окутана туманом. Мы не знаем, что там, и боимся её.
— Ладно, если мы вас интересуем только с научной точки зрения, зачем вы транслируете наши чувства на всю галактику?
— Науке для развития нужны деньги. А ваши чувства отлично продаются. Подключившись к твоему передатчику, зритель не только видит происходящее твоими глазами, но и переживает все твои эмоции. Самое любопытное, мы не знаем, какая именно из ваших эмоций заставляет нас впадать в транс. Эмоционально мы с вами очень похожи. Любовь, ненависть, веселье, скука... я могу перечислить все чувства, свойственные людям, и каждое из этих чувств не чуждо и нам. Но у вас, есть что-то такое, что просыпается в вашем разуме в миг наивысшего эмоционального всплеска... Это поистине невероятное чувство!
— Значит, когда я очнулся после нуль-перехода, ты была под кайфом от моего прыжка?
Лиена рассмеялась.
— Нет, прости, я была под... впечатлением от прыжка твоего друга Рупперта. У тебя же передатчик не работает.
— Кто бы сомневался, — улыбнулся я, — он у нас везде первый, когда дело касается женщин.
Я посмотрел на экран. Там я стоял на краю скалы. Рупперт был рядом. Пока еще мы были в своей обычной одежде, и тут до меня дошло, что сейчас Лиена увидит наш ритуал. Я закрыл лицо руками и тихо заржал. Пописать в бездну, где притаилась опасность — что может быть круче?! Рупперт, хитрец, когда делает это, всегда смотрит вдаль, так что его инопланетный зритель может только по чувству облегчения догадываться о происходящем. Я же предпочитаю визуально контролировать процесс, поэтому картинка у меня сейчас пойдет со всеми подробностями.
— Здесь ничего интересного, — сказала Лиена, — давай перемотаем.
— Как это ничего интересного? — обиделся я, — У Рупперта, интереснее что ли?
Лиена смущенно хихикнула, но, тем не менее, запустила ускоренный просмотр. Мы с Руппертом заговорили смешными голосами грызунов из фильма «Элвин и бурундуки». Потом я в деталях отразил всю важность нашего ритуала. Благо, этот эпизод пролетел быстро. Мы с Руппертом по-бурундучьи еще раз обсудили подробности маршрута, после чего пошли переодеваться.
И тут я обратил внимание на легкий румянец на щеках Лиены.
— Вот, это да! — удивился я, — Ты покраснела? Я не хочу тебя обидеть, это не в моих интересах. Но мне просто любопытно. Если ты говоришь, что вы живете по тысячу лет, то сколько сейчас тебе?
— Ну, в совет старейшин мне пока рановато.
— И всё же?
— Если соотнести среднюю продолжительность жизни наших рас, то мы с тобой ровесники.
— То есть тебе где-то около двух сотен лет?
— Ну, если считать земными оборотами вокруг Солнца, то приблизительно где-то так. И я понимаю, к чему ты клонишь. Для тебя удивительно, что, прожив двести лет, можно чего-то стесняться. Тем более будучи кинооператором. Уж киношник, думаешь ты, за двести лет должен был повидать такого... Позволь тебя разочаровать. Это просто специфика нашей физиологии. Мы стараемся отключаться от восприятия вредной информации. Демонстрация половых органов сродни порнографии. А порнографию мы считаем вредной для сексуального здоровья. Поэтому, при возникновении вредоносного контента у нас в мозгу включается специальный блок. Покраснение щек не имеет ничего общего со стеснительностью, это всего лишь индикатор — блок сработал.
— Ну спасибо, обозвать мой половой орган порнографией... Что за люди?! Хотя, вы же не люди. Кстати, а кто вы?
— Мы — ангелы. По крайней мере, это наиболее подходящий эквивалент на твоем языке.
— Вот это поворот! Я попал на небо, и со мной говорит ангел. Аллилуйя! Теперь понятно откуда ноги растут. Порнуха, бухло, ужастики и рок-н-ролл — грех и происки Сатаны. Я правильно понимаю?
— Правильно, — улыбнулась Лиена, — и это тоже предмет для обсуждения в нашей научной среде — передаются ли в процессе кинотрансляции наши чувства вам? Не исключено, что большая часть ваших теологических догматов родом из нашего мира. Может благодоря нам с каждым веком люди пытаются сделать свой мир безопаснее, а свою жизнь проще? Хотя, по правде сказать, у вас это получается не очень хорошо. Война — наихудшее изобретение людей и самое яркое подтверждение тому, с каким пренебрежением вы относитесь к смерти.
Она что-то нажала на своей панели управления. Скорость видео снова стала нормальной. Мы с Руппертом опять стояли у края пропасти. Только сейчас, уже облачённые в вингсьюты, мы выглядели как две бесхвостые белки-летяги. Наши хвосты, видимо, трансформировались в рюкзаки парашютов, плотно прижавшихся к нашим спинам. Вот кто в действительности, был нашим ангелом-хранителем. Скайдайвинг на вингсьюте — это управляемый планирующий полёт на бешеной скорости. Важен каждый лишний килограмм. А потому, наличие страховочного парашюта заявлено полным его отсутствием, и вся надежда только на тот, что за спиной.
Рупперт хлопнул меня по плечу и прыгнул. Я отсчитал три секунды и нырнул следом. Несколько десятков футов мы летели вниз головой вдоль отвесной каменной стены, набирая скорость. Рупперт раскинул руки в стороны, перепонки костюма нащупали восходящий поток, и скайдавер изящно лег на расчетный курс. Я приготовился. Как вдруг прямо передо мной из расщелины в скале промелькнула черная тень.
— Стой! Лиена, останови видео.
Но ангел меня не слышал. Она снова перешла в режим медсестры-идиотки. Лишь её руки продолжили работу, словно в автономном режиме по заученной за двести лет схеме. Я подошел к ней и обнял за талию.
— Ангелочек, — промурлыкал я ей на ушко, — очнись, а то я тебя...
Моя рука скользнула по спине вниз. На щеках Лиены снова появился румянец — блок сработал, и её взгляд сфокусировался на мне.
— Что ты хочешь? — пробормотала она голосом обдолбанной наркоманки, — Нам нельзя с тобой. Это...
— Грешно, я знаю. Мне другое нужно. Останови видео.
Один из её пальцев, наперекор заученной схеме, потянулся к красному значку, и видео остановилось. Я завис между небом и землей, а Лиена, наоборот, отвисла.
— Послушай, мне там один момент нужно рассмотреть. Отмотай, пожалуйста, назад. Медленнее... Еще чуть-чуть, вот, стоп.
Это было гнездо кондора.
Мы, строя маршрут, облетели скалу на вертолете раза четыре, отсняли и проработали каждый ярд, но никто не придал значения этой чертовой расщелине. Сейчас, на стоп-кадре я увидел четко — в её глубине на куче веток лежали большие серые яйца. Рупперт, пролетая мимо, спугнул птицу, и тень, которую увидел я спустя мгновение... это, явно, была самка кондора.
Кондоры — главная достопримечательностью этих гор. Поэтому, еще до приезда сюда, мне захотелось узнать о них побольше. Самое главное, что я вычитал, кондоры не нападают на людей, по крайней мере на взрослых. Эти падальщики редко оказывали хоть какое-то сопротивление, когда люди убивали их и разоряли гнезда. Местные индейцы часто винили этих огромных птиц в пропаже скота и маленьких детей. Мне даже вспомнился эпизод из Жюля Верна, где кондор утаскивает мальчика. Хотя на самом деле это невозможно из-за особого строения его лап. Кондор не способен схватить добычу когтями и перенести её по воздуху. Самое грозное оружие кондора — это мощный клюв, которым он может отрывать огромные куски подгнившей плоти. Но ни одного случая нападения на человека я в интернете не нашел. Хотя местные проводники убеждали нас в обратном. Подойти к гнезду кондора, по их словам, было опасно. Птицы, находящиеся на грани исчезновения, с большим рвением стали относиться к безопасности своего потомства.
Я сел на кровать и жестом показал Лиене, что можно продолжить. Она вновь запустила видео. Земля, словно соскучившись, понеслась мне на встречу. Я расправил вингсьют и лег на курс. И тут огромная туша врезалась мне в спину. Черные жесткие крылья хлопнули по щекам и невероятной силы удар долбанул меня по каске. Экран погас.
— Ну, вот, — довольным голосом заключила Лиена, — полдела сделали. Сейчас разберусь с твоим глючным передатчиком и отправлю тебя назад.
Погруженный в мысли, я не особо слушал ангела. Я думал о кондорах. На земле они — презренные обжоры-падальщики, которые способны съесть до нескольких килограммов мяса за раз. Забавно смотреть, когда после обильной трапезы они пытаются взлететь. Разгоняются, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, лениво машут крыльями, но без толку. Жалкое зрелище. И кондор в небе — огромная величественная птица, полетом которой можно любоваться бесконечно. Так и у нас, людей... Мы часто бываем глупы и неуклюжи, совершая необдуманные поступки. Мы часто тратим время впустую, чтобы потом ковылять, переваливаясь с ноги на ногу, и пытаться догнать упущенный шанс. Но иногда в нас просыпается что-то прекрасное, что заставляет нас жить дальше и радоваться жизни. Пусть даже для этого нужно шагнуть в пропасть. Эти ангелы не понимают, что дело вовсе не в смерти. В своем безопасном мире они, возможно, забыли, что такое настоящая жизнь. Может быть ангелы, ограждая себя от опасностей, стали инвалидами, у которых атрофировалось самое главное чувство — радость жить.
— Феникс, скажи, неужели ты действительно не боишься смерти? Ведь сейчас ты вернешься, а там эта ужасная птица...
— А что? Ты мне предлагаешь остаться?
— Нет. Прости, мы не можем вмешиваться в ход вашей истории. Ты должен вернуться, даже если тебя ждёт смерть.
— Что меня там ждет, это мы еще посмотрим. А остаться в вашем плюшевом мире я бы и сам не захотел.
Я взял в руки каску и только сейчас заметил, что камера, прикрепленная к её макушке, раздолбана вдрызг. Я усмехнулся и, натянув каску на голову, добавил:
— А с кондором я как-нибудь договорюсь. Он же наш, землянин. Не переживай. Смотри до конца. Со мной все будет нормально.
Скрябин Александр © 2018
Обсудить на форуме |
|
