|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Феерическая авантюра Олег и Инесса Калиниченко © 2016 Тайна Непустой Пустыни
Просторный и дорогой ресторан похож на огромного осьминога, который выполз из моря да и прилег на вершине крутого холма полюбоваться прибоем и всевозможными кораблями в порту. Там и рыбачьи баркасы, и огромные океанские пароходы, в которые грузят селитру. Именно селитряная лихорадка превратила небольшой порт в неофициальную столицу всего материка.
Тридцать лет назад многие ломанулись сюда, к черту на рога — искать своего счастья в Непустой Пустыне, но немногие его нашли, в том числе покойный господин Ральф Редингтон. А сейчас его наследник, тоже Ральф Редингтон, расплатился с извозчиком и нервной походкой направился к ресторану. Это среднего роста шатен в дорогом чесучовом костюме и летнем пальто, которое обычно в этом климате не нужно, однако сейчас налетел холодный ветер с моря, принес мелкий дождичек. Ненадолго, конечно, иначе не было бы этой пустыни почти на берегу. Тучи рваные и как будто грязные, в просветах между ними видно заходящее солнце, которому до кромки моря уже совсем недалеко.
Сделав заказ, господин Редингтон-младший не остался за столиком, а вышел на свежий воздух покурить. Профессор Сальмон Моргейн, которого он поджидал, еще не появился, что было в порядке вещей, на то он и профессор. Придет в конце концов, дела в университете не вечны. Бывший однокурсник, Карлис, который по загадочным причинам не доучился, а теперь работал здесь метрдотелем, обещал предупредить о его появлении.
Молодой человек закурил вторую сигарету, и если бы кто наблюдал за ним, то заметил бы его нервозность. Еще бы, даже если ты дожил до тридцати, это не значит, что тебе приходилось расторгать помолвку, и не с кем-нибудь, а с дочерью глубоко уважаемого человека.
Вернувшись, Редингтон раскрыл было газету, но читать не стал, только скользнул глазами по заголовкам. «Архиепископ Эрианийский высказал озабоченность ростом активности религиозных экстремистских организаций»... «В столице суфражистки устроили демонстрацию, требуя разрешить женщинам доступ к высшему образованию»... «Король Георис произнес речь о ценности семейных традиций»... Да кому это интересно? А вот в этом что-то есть: «В Непустой пустыне обнаружены промышленные залежи никеля и кобальта». В добычу полезных ископаемых определенно стоило вложить деньги... Ладно, потом. Все потом, а сейчас разговор с профессором.
Наконец-то появился и профессор Моргейн, человек энциклопедических знаний, который считался одним из отцов-основателей молодой науки этнографии. Он был одет в свой обычный поношенный синий костюм, клочья сивой шевелюры торчали в разные стороны. И как будто из-за его прихода вдруг сверкнула молния и ударил раскатистый гром. Ральф поежился, а профессор как ни в чем не бывало раздвинул тяжелые гардины зеленого бархата, хотя мог приказать сопровождавшему его Карлису. Но он всегда отличался неприхотливостью.
Из окна вид на штормящее море и огни порта смотрелся куда романтичнее, нежели с улицы. Как же хорошо, когда тепло и сухо... В пустыне тебе будет и тепло и сухо, оборвал свои мысли Ральф.
Едва учитель с бывшим учеником обменялись традиционными любезностями, как оркестр сменил томную мелодию на зажигательную танцевальную. Тотчас на паркет потянулись молодые пары, в основном сынки и дочки богатых пап, в том числе и студенты. Ральф вдруг понял, что и Джелси такая же, и сам он недавно был таким — пресытившимся сладкой жизнью юнцом. Отступать было некуда.
— Профессор, я глубоко уважаю всю вашу семью, но я понял, что не могу жениться на Джелси.
— Ты хорошо подумал? — отозвался ученый, как будто ничуть не удивившись.
— Я думал об этом днем и ночью. Посмотрите на этот танец! Да, выглядит эффектно, ничего не скажешь: изящные девушки в красивых платьях на фоне бушующей стихии. Но что, скажите, у наших женщин за душой, кроме платьев да побрякушек? Они приезжают сюда ловить женихов побогаче, чтобы и дальше вести красивую жизнь. Они слишком изнеженны. Если муж попадет в беду — разве они станут помогать? Будут сидеть и плакать.
Ральф говорил не без экспрессии, его хорошо поставленный голос временами звенел, но профессор, слушал внимательно и сочувственно, ни обиды, ни иронии не было заметно на его лице с крупными и почти прямыми морщинами.
— И какая жена тебе нужна? — мягко, но чуть-чуть снисходительно поинтересовался он.
— Мне нравятся ойратки, — прямо заявил Редингтон, — они не только хороши собой и обладают природным умом, но и мужественны, и не надеются на чужие плечи. Да, сейчас я богат и здоров, но кто даст гарантию, что буду таким всегда? Кочевница не станет прятаться за мою спину — она сама рядом встанет.
— Я расскажу тебе кое-что, поскольку ты не совсем в курсе, — заговорил профессор после вежливой паузы, — а полностью в курсе быть не может никто, даже твой покорный слуга, который начал изучать народы этих земель, когда ты еще не родился. Замечу, что идею о том, что ойраты — кочевники из Непустой Пустыни — когда-то были с нами одним народом, первым высказал я. Сейчас-то она стала мэйнстримом, а тогда надо мной просто смеялись.
— Да, я помню... Еще вы говорили, что у них матриархат.
— Три тысячи лет назад наши народы кочевали по Великой Степи, что за тысячи миль к северу. Но потом что-то произошло, и наши пути разошлись Предки ойратов ушли на юг, перевалили через Перешеек, хотя даже сейчас от метрополии до этих земель проще добраться морем, чем сушей. Вот проложат железную дорогу... А наши предки осели на землю и основали королевство Эриания. Ойратам здесь негде было кочевать, кроме пустыни — одни горы да джунгли. Вот они и поселились на побережье, и свято хранили верность обычаям предков.
— Но потом были завоеваны. Как и весь материк.
Появился пожилой серьезный официант и заменил пустые бокалы на полные. Ральф пил полусладкое вино из горных долин, а профессор считал, что алкоголь должен быть терпким и ядреным.
— Да, завоеваны нашими соседями, которые когда-то наводили страх на весь обитаемый мир. Они считали ойратов грязными дикарями. Но ойраты вовсе не дикари, да и не грязные, они моются каждый день. Пустыня пустыней, но реки всюду текут с гор в море.
— Так а я о чем, — удивился Редингтон, — ойраты — достойный и благородный народ. Правда, те, кто живут бок о бок с нами, научились от нас не только хорошему.
— Женщины ойратов не только мужественны и неприхотливы. Они горды и своенравны, ни одна не признает мужа главой семьи. И это тоже колонизаторы ставили им в вину. А что ты знаешь об их религии? То-то! Мы, как и весь цивилизованный мир, молимся Богу — Всеобщему Отцу, хотя сейчас у образованных людей модно быть агностиком. И уж никто почти не верит, что существуют злые демоны — ламьи — женского пола. А кочевники считают, что весь мир создан Богиней — Великой Матерью по имени Лакмэ.
— Вы считаете, что Лакмэ и ламьи — от одного корня.
— Так считаю не только я, но и все научное сообщество. И много других общих слов осталось в наших языках. Да и антропологически ойраты схожи с нами и совсем не похожи ни на горцев, ни на лесовиков. Так вот, наша церковь недолго думая объявила Лакмэ бесом. Так вот женщины ойратов те еще бесовки, да и весь их народ...
— Благодарю, что предупредили...
— Я лишь хочу, чтобы моя дочь была счастлива. Зачем ей муж, который ее не любит и даже не уважает? Но и ты мне не безразличен. Жаль, что твой батюшка отправил тебя изучать политэкономию, а не этнографию. Кстати, главное злое божество у ойратов как раз мужчина. Так вот, хорошо подумай, прежде, чем кидаться головой в омут. Это не приказ, а пожелание.
— Я и не собираюсь головой в омут. Я хочу жениться по любви.
— Почему бы тебе не взять в жены девушку нашего народа — но победнее, раз уж великосветские дамы тебе не симпатичны? Поверь, крестьянки и работницы совсем не изнежены.
— А эти думают только о твоих деньгах. Как я узнаю, любит ли она меня или мое богатство? — с болью в голосе сказал молодой человек, у которого кое-какой опыт общения с небогатыми горожанками был. — Есть еще суфражистки — те вообще замуж не хотят.
— Насколько я понял, пока у тебя никого на примете нет. В нашем городе ойраток очень мало, разве что на рынок приезжают. В таком случае, может быть, стоит посетить их Город Женщин?
— Разве Город Женщин — не легенда? Там никто никогда не был.
— А я был... один раз. Собственно, это не город, а пустынный оазис, где находится одно из их святилищ. Колонизаторы так и не смогли его найти. Но у меня есть карта.
Профессор покачал головой, искренне сомневаясь в успехе задуманного собеседником предприятия, но не зная, как ему это растолковать. В конце концов, пусть съездит в пустыню, не так уж это и страшно, и все увидит своими глазами. Решать ему самому, и никого нельзя убедить, пока не убедится сам.
Так кончился этот разговор, но не этот вечер, который Ральф намеревался провести в компании с Карлисом.
...картины в черных и сине-серых тонах развешаны по всем стенам: где можно, где их присутствие представляется с трудом и даже где совсем нельзя. Столик, заваленный всякой всячиной, узкая, аккуратно застеленная тахта вдоль стены. В углу между стеной и тахтой — шкаф. Стул всего один, на котором сейчас и сидит гость. Окна плотно занавешены, и каморку освещает только керосиновая лампа. На всех холстах изображено по сути одно и то же — глаза, глядящие на тебя в упор. Глаза, то человечьи, то совиные, то кошачьи, угадываются на фоне еле проступающего из окружающей тьмы ландшафта. И выворачивают душу наизнанку. Или, точнее сказать, как раз, наоборот, с изнанки — в должное состояние. И это по-настоящему больно...
— История про короля Карла известна во всех временах и у всех народов. Ты как раз Карл, осталось только стать королем, — пошутил гость, с завистью наблюдая, как хозяин, среднего роста стройный брюнет с едва проступающими усиками расхаживает по миниатюрной комнатушке, где и места теперь, с приходом их двоих, фактически не осталось, как будто даже не замечая тесноты.
— Вот из-за этого я тебя сюда и пригласил, — негромко отозвался хозяин, тот самый университетский приятель, — Поздравляю, ты первый из наших, кто удостоился чести посетить эти скромные пенаты...
— Постой, — перебил его гость, — эти картины мне определенно нравятся. В них что-то есть, а я в этом как ты прекрасно знаешь, немного разбираюсь. Если хочешь, могу замолвить словечко. Ты мог бы стать богатым человеком. И, уж во всяком случае, не прозябать здесь ресторанной прислугой.
— Уверяю тебя, хотя, это в нашем случае не имеет значения — эти картины уже заметили, кто надо. И я, возможно, скоро покину эти благословенные края. Хорошо, что мы встретились. Кто знает, придется ли еще свидеться. Так что, погоди, не отвлекай, дай сосредоточиться.
Хозяин подошел к шкафу, извлек неожиданную в таком жалком месте бутылку дорого вина дорогого вина и два хрустальных бокала.
— Так вот, — сказал он, — выпьем за тебя, точнее сказать, за нас с тобой. Потому что мы с тобой в известном смысле оказались одного поля ягодами.
— Погоди, вот сейчас не перебивай, — продолжил хозяин, когда они чокнулись и осушили бокалы, присаживаясь напротив собеседника на тахту, — я не король, но принцесса у меня есть.. Ты, конечно, помнишь, как я тогда с треском вылетел из Универа...
— Она хоть того стоила? — спросил Редингтон во время паузы, пока хозяин задумался, — я ведь до сих пор помню тот твой бурный роман. Постой, ты хочешь сказать...
— Вот именно, — подтвердил его догадку хозяин, — это был роман именно с кочевницей. И я тебе уже ответил на твой вопрос. Ведь у нас с ней — ребенок. Чудесная девчонка.
Теперь к ним собираешься ты. Пойми, я не буду тебя отговаривать. Но, как видишь, сегодня наши с ней дороги разошлись. Ты даже не представляешь, насколько мы и они — отличаемся друг от друга. Вплоть до того, что обычные вещи, для нас с тобой, разумеется, оборачиваются среди них несмываемым преступлением. И наоборот. Так что, умоляю тебя, будь там, в пустыне поосторожнее. Иди, сегодня я ничего тебе больше не скажу.
— Постой, что ты там все-таки сделал?
— Я не буду тебе этого говорить. Уверяю тебя, ничего экстраординарного. С нашей с тобой точки зрения. Но имя такому Легион. Поэтому я и предпочел ограничиться таким вот обтекаемым предупреждением. Я ни о чем не жалею, во всяком случае, эта история дала мне новый импульс — писать картины.
— А как ты вообще узнал, куда я собираюсь? Неужели услышал только что? Мы, вроде, говорили достаточно тихо, только из-за музыки голос пришлось слегка повысить.
— Да, это за версту видно. Не забывай, я сам такой...
Они пожали друг другу руки и расстались.
В пустыне ожидаемо сияет ослепительно яркое солнце. Кажется, там только два цвета: серовато-желтый песок и темно-голубое небо без единого облачка. А вот ветер там довольно сильный, отчего песок лезет в нос, в глаза и за шиворот, скрипит на зубах. Ветер быстро заметает следы смирного ученого верблюда, который еле плетется. Он не знает, куда плестись, как и его хозяин.
Все было нормально первые три дня, пока Ральф ехал по дороге, проложенной торговцами селитрой. Затем он, в соответствии с профессорской картой, свернул с нее и двинулся вдоль русла высохшей речки. Которое назавтра затерялось среди барханов. В довершение этого несчастья стрелка компаса начала плясать как сумасшедшая. Должно быть, залежи никеля и кобальта находились где-то поблизости. Но Ральфу от этого было не легче. Знания, где находится чертов Город Женщин, Ламья побери его, это не добавляло. И даже как вернуться домой, он не знал. Разумеется, если бы он, ориентируясь по солнцу, двинулся на запад, то рано или поздно вышел бы к побережью, вот только вода кончилась сегодня утром, и если не найти либо реку, либо оазис, то сил хватит очень ненадолго. А верблюду что — он скотина выносливая, 30 дней не есть и не пить может!
Растительности в пределах прямой видимости — ноль. Впереди и чуть справа метрах в тридцати — невысокий холм, который и посеял в душе зерно сомнения. Этот холм, как будто, встретился не в первый и не во второй раз. Тот самый он или нет, сказать трудно — раньше особо не вглядывался. Но без воды по-всякому долго не протянуть...
— Куда путь держит благородный господин? — послышался из-за спины и чуть слева твердый и звонкий девический голос. И как будто сразу стало свежее и прохладнее.
Редингтон даже вздрогнул от неожиданности — кочевница довольно чисто говорила на его языке, но постарался не ударить лицом в грязь, точнее, в песок, и нарочито неторопливо обернулся. Ойратка было в костюме в бежевых тонах, который, как и ее верблюд, почти сливался с пустыней. Карабин за спиной, на поясе шашка в кожаных ножнах — она была готова к любым неожиданностям. Но здесь нет хищников крупнее одичавшей собаки, так что опасалась девушка, по-видимому, лихих людей.
— Хочу поближе познакомиться с твоим народом, — силясь сохранить достоинство, промолвил Редингтон, — говорят, у нас общие предки.
— Тогда добро пожаловать в Храм Анаис, — ответила девушка — кто к нам не со злом пришел, того мы не обидим. Небось в первый раз так далеко в пустыню забрался?
К облегчению Ральфа, она ничем не показала, что заметила его незавидное положение, и он почувствовал благодарность за это. Они тронулись в путь.
Оазис оказался не за первый холмом, и даже не за десятым, впрочем, кто стал бы их считать — они тут все одинаковые. Верблюды раньше людей нашли общий язык, и теперь мерно двигались рядом, возможно, переговариваясь на своем верблюжьем языке. А Ральфа вдруг охватила неуверенность — именно теперь, когда цель, похоже, была близка. За пару часов путешествия он разве что несколькими словами обменялся со своей спутницей.
Оазис представлял собой небольшую овальную долину промеж холмов, посреди нее голубело-серебрилось маленькое озеро. На берегу стоял небольшой беломраморный храм, поразительно похожий на те, которые строили в Эриании несколько веков назад. Двускатная крыша с башенкой, портики со всех четырех сторон... Прочие дома в оазисе были скромными, но не жалкими, а вполне уютными с виду. Один из них оказался гостиницей, куда Редингтона и отвела его спутница.
В гостинице Ральф оказался единственным постояльцем, а хозяйничали там три женщины, должно быть, младшие жрицы. За вполне умеренную плату они предоставили и комнату, и обед, а затем велели гостю совершить омовение в священном озере. Ральф и сам был рад смыть с себя пот и песок.
На берегу озера обнаружилась купальня, к немалому удивлению гостя — общая для мужчин и женщин, и на его счастья — пустая. Вода ласкала его разгоряченное, исцарапанное песком тело. Из нее так не хотелось выбираться. Но солнце клонилось к закату, становилось заметно холоднее, пора было возвращаться.
Сходив до озера и обратно, Редингтон убедился, что в городе и в самом деле живут одни женщины, всех возрастов; взрослых мужчин не было совсем, только попадались мальчишки на вид не старше 12 лет. Никому из местных жителей не было дела до гостя, то ли они не отличались любопытством, то ли тщательно его скрывали.
Редингтон присел на лавку возле гостевого домика с большой чашкой чая из каких-то местных трав, и тут заметил, что народ тянется из пустыни в городок, прямиком к храму, среди гостей были не только нарядно одетые женщины, но и мужчины. На него особого внимания никто не обращал. По всеобщему оживлению было похоже, что готовится какой-то праздник. Это скорее насторожило, чем обрадовало — не очень большое удовольствие на трезвую голову слоняться среди подвыпивших веселых людей и в упор не осознавать, в чем, собственно, причина веселья. Тем более если праздник религиозный, а ты в их верованиях, что называется, ни в зуб ногой.
Догадку подтвердила та самая девушка, которая его сюда и привела. Она сменила дорожный костюм на белое, ниспадающие мягкими складками платье, водрузила на стриженую голову венок из цветов. И если ранее Ральф вообще не был уверен, что при новой встрече сможет отличить ее от других ойраток, то теперь она показалась ему немыслимой красавицей. Белизна платья подчеркивало красивый глубокий загар, а глаза оказались благородного изумрудного цвета. Он меланхолично подумал, что не зря женщины так любят тряпки: они способны преобразить любую.
— Как тебя зовут? — наконец-то спросил Ральф.
— Я Франгиз из рода Эйрэ, дочь Верховной жрицы Нануш, она слегка улыбнулась, и какая же обаятельная была у нее улыбка! Возможно, именно потому, что Франгиз и сама не подозревала, каким шармом обладает. Она была естественна в каждом слове, в каждом движении.
Гость назвал свое имя и фамилию.
— Если ты хочешь поближе, чем на вашем рынке познакомиться с моим народом, — сказала девушка, — я приглашаю тебя на праздник, который сейчас начнется. Мы как раз успеем.
Вопрос об уместности или неуместности его появления на празднике решился, таким образом, сам собой — за такой красавицей он готов был идти в огонь и в воду. Он утвердительно кивнул, и они отправились в путь. Вся дорога заняла от силы с десяток минут, притом что Франгиз то и дело останавливалась поздороваться с кем-нибудь. Народ собирался у входа в храм.
— Что за праздник? — поинтересовался Ральф по дороге.
— Анаис благословляет науки и искусства, — с той же полуулыбкой ответила девушка, но развивать тему не стала.
Молодой человек отметил для себя, что они, здесь проживающие, согласно Канону, похоже, злостные еретики, но голос природы заглушил все, чему его с детства учили. Он почувствовал, что не поднял бы на Нее руку, ни при каких обстоятельствах и не стал лезть со своим уставом в их монастырь. В конце концов, не настолько он и сам набожен, чтобы судить.
На просторной поляне собралось, пожалуй, все местное население. Редингтон догадался, что жрицы носят белое, тогда как мирянки предпочитают голубые и зеленые платья. Франгиз жестом предложила располагаться и удалилась. Он остался стоять недалеко от края поляны.
Небо уже стало черно-синим, загорелись не по-городски яркие звезды, но Луна не взошла, может, было новолуние. Однако на поляне, хотя не было никаких фонарей или факелов, все-таки было заметно светлее, чем вокруг. Казалось, что светится сам храм.
Звучала музыка, в основном какой-то струнный инструмент, но иногда к нему добавлялся голос флейты. Молодежь танцевала, а люди постарше чинно сидели небольшими кружками, видимо, вели какие-то философские беседы. В их речи проскальзывали знакомые слова, но общий смысл Ральф уловить не мог. Вдруг среди танцующих пар он увидел Франгиз, держащую за руку какого-то молодого парня в одежде пастуха. Ревность больно впилась в его сердце, не слушая доводов рассудка. Однако Ральф взял себя в руки и принялся запоминать движения танца. Он хорошо умел танцевать, да и на память не жаловался. После танца младшие жрицы разносили вино, фрукты и сладкие лепешки. Потом вышла незнакомая девушка и стала петь песню, и многие ей подпевали. Потом снова начались танцы, и через некоторое время Ральф решился пригласить Франгиз.
Она двигалась очень ловко и пластично, а под белым хлопком платья чувствовались стальные мускулы. От нее пахло цветами и какими-то пряными благовониями, совсем не похожим на духи городских модниц. Плывя с ней в танце, Ральф вдруг почувствовал себя на седьмом небе — какие там предупреждения профессора и друга, и религиозная с национальной рознь! Франгиз была настоящей первозданной женщиной, как сама пустыня, как горы и океан.
Потом девушка опять убежала, а гость решил подойти поближе к храму. На его ступеньках сидела женщина уже в годах, но не седая, с золотым обручем на золотистых волосах, с арфой в руках. Он догадался, что это и есть Верховная жрица Нануш, мать Франгиз.
...на высокой ноте мелодия оборвалась, жрица с арфой встала и неторопливо удалилась в храм. За весь вечер она не произнесла ни слова. Танцующие разом остановились, и свет, испускаемый храмом, начал медленно гаснуть.
Девушка ушла, дорогу к домику, где его временно поселили, он приблизительно помнил, и в наступающей темноте не без труда вернулся домой.
Дома от массы впечатлений долго не мог уснуть, а потом приснилось продолжение праздника, в котором он разве только не летал...
На следующий день все было скучнее, обыденней. Редингтон решил осмотреть храм получше. Он был украшен лепниной и резьбой по камню, в основном местные мастера изображали красивых людей, а иногда диковинных животных. При храме была и школа, где преподавали старшие жрицы, а учились и мальчики и девочки. Еще в храме обнаружилась библиотека, где хранились древние рукописи ойратов, и Ральф догадался, что профессор Моргейн воспользовался ими для своих научных штудий. Вот бы знать этот язык, в завистью подумал он, наверняка в этих фолиантах скрыты вековые тайны человечества! Но гораздо больше было книг на родном языке Редингтона: труды по математике, физике, всемирной истории...
Ральф спустился к озеру и увидел молодого пастуха, с которым вчера танцевала Франгиз. Парень поил верблюдов, точнее, конечно, пили они сами, а он смотрел, чтобы не разбрелись. Гость решил с ним заговорить.
— Меня зовут Тохир, я тоже из рода Эйрэ, дальний родственник Верховной жрицы.
— Тохир, я в восторге от ваших женщин, а особенно от Франгиз!
Парень нахмурился.
— Уж не влюбился ли ты? Я бывал в вашем городе и наслышан о ваших дурных обычаях.
— И чем же они дурные?
— У вас, я знаю, если мужчина оставляет наследницей дочь или вдову, он не завещает ей имущество в полную собственность, а разрешает только пользоваться процентами.
— Понимаешь, это делается для того, чтобы женщина по легкомыслию не растратила все свое наследство и не осталась в нищете.
— А разве мало у вас мужчин, промотавших свое богатство? Женщины не легкомысленнее мужчин. И у нас все имущество принадлежит женщинам.
— И ваших мужчин это не возмущает?
— Мы считаем, что это правильно. Мужчина-то всегда себя прокормит, а женщине трудно работать, когда она беременна или когда у нее маленький ребенок. Так что лучше тебе за нашими девушками не гоняться: они ни за что не согласятся жить по вашим законам.
Вечером вернулась Франгиз, но к Ральфу не зашла. Народ опять тянулся к храму, и гость последовал туда же. На сей раз танцев не ожидалось, все уселись на поляне в круг, а Верховная жрица, похоже, собиралась что-то поведать собравшимся.
— Сегодня Нануш будет исполнять «Песнь об Эстике», — сообщил Тохир, — давненько я хотел ее послушать. Ты садись рядом со мной, я переведу.
Нануш и правда запела низким и сильным голосом, подыгрывая себе на инструменте, похожем на гусли. И не в первый раз Ральф пожалел, что не знает языка кочевников! Тохир сдержал обещание, но переводил он не синхронно, конечно, а время от времени.
...Великая распря охватила Великую степь от полудня до полуночи, брат восстал на брата и сын на отца, и никто не решался лечь спать, не положив рядом меч или лук с колчаном. И тогда погиб старые вождь ойратов, оставив после себя дочь Эстику, красивую и умную девушку, да ее брата-близнеца Эстика, глупого и дурного нрава юношу. И вот, сказал Эстик своему народу: негоже нам сейчас, когда всюду полыхает война, иметь вождем женщину! Лучше я буду вами править, я приведу вас к победам! Но ответили ему старейшины ойратов: еще хуже будет, если станет нами править ленивый или глупый! Сразись со своей сестрой, и кто возьмет верх, тот и будет нашим вождем!
И сошлись Эстика и Эстик, сестра и брат, на ратном поле, бились день, бились два, но равны были силы, и никто не мог взять верх. На третий день бросилась промеж них их мать, а по священному обычаю должны были они тогда прекратить битву.
— Я вас обоих девять месяцев под сердцем носила, год грудью кормила, одинаково вы были мне милы! Умоляю вас — не убивайте друг друга! — кричала старая женщина.
Вложили брат и сестра мечи в ножны. А за каждым из них рать стоит — вот-вот бросятся в бой.
— Послушайте меня, — сказала мать, — много нас стало, много стад у нас, не может всех прокормить даже Великая степь! Давайте разойдемся, чтобы не голодать нам. Кому мила Эстика — пусть идет с ней, а кому по душе Эстик — пусть его своим вождем считает.
Понравился этот совет старшим и мудрым, и разошлись две половины народа: те, что с Эстикой — на полдень, а те, что с Эстиком — на полночь. Но перед этим мать заставила обоих вождей дать клятву за себя и за потомков: никогда друг другу не вредить.
Редингтон был в восторге: даже в сборнике ойратских сказаний, который издал профессор Моргейн, этого эпоса не было. Будет чем удивить его, когда он вернется!
— Ну как тебе наши песни? — спросила Франгиз, подходя к ним с небольшим красивым кувшином розового вина.
— Мне кажется, ваши сказители предсказали нашу встречу с тобой! — воскликнул Ральф. — Те, кто разошлись, должны снова соединиться!
Ему показалось, что девушка сейчас покрутил пальцем у виска. Но этот жест не был известен ойратам.
Редингтон прожил в оазисе еще два дня. Он старался все время проводить с Франгиз, когда она не уезжала в дозор и не упражнялась в фехтовании. Она охотно рассказывала о своем народе, об искусстве своих соплеменников и сама не без интереса слушала о жизни в его городе и за морями. Ральфу казалось, что они подружились, по крайней мере, он надеялся на это. И однажды поутру он решил перейти к более решительным действиям. Золотистая заря еще только отворяла двери дневному светилу, а девушка уже седлала верблюда, собираясь в дозор.
Этот момент был ничуть не лучше и не хуже других, и он, наконец, решился.
Он мысленно себя обругал — в такой момент даже цветы в подарок не приготовил, но сообразил, что тут, в пустыне, особенно прямо перед дозором такой подарок был бы неуместен.
Одета она оказалась точно так же, как и тогда, при первой встрече в пустыне, но теперь-то он прекрасно видел, какая она на самом деле красавица.
Девушка стояла перед ним, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, он понимал, что она спешит, и не планировала задерживаться здесь надолго, пауза слишком затянулась, он нервно вздохнул и все же решился.
— Франгиз, ты мне очень нравишься. Я не видел никого, похожую на тебя. Выходи за меня замуж — я богат, ты ни в чем не будешь нуждаться, на руках носить буду!
Она сделала рукой нетерпеливый жест, и он с досадой умолк, ожидая заявления, что она сейчас спешит, и разговор лучше отложить до вечера. В крайнем случае, могла бы дослушать спокойно, вряд ли он сейчас затеял бы речь на полчаса, и пообещать подумать — вот как раз до вечера.
— Все это решительно невозможно, — ответила она с неожиданной твердостью, — я тебя не люблю, да и ты меня тоже. И, потом, жизнь в этом вашем городе, которую ты, очевидно, собираешься сейчас предложить, мне совершенно не подходит.
С этими словами, она вскочила на верблюда и отправилась в пустыню по своим делам, оставив его обескураженным.
— Я не откажусь от тебя так просто! — крикнул Ральф ей вслед.
Вечером должен был состояться очередной праздник в честь Анаис. Но еще задолго до вечера на горизонте взметнулось облачко пыли, предвещая появление большого отряда. Ни одному, ни двум всадникам столько песка не поднять! И тут же появился Тохир.
— Враги! К оружию! — кричал он во всю мощь своей глотки.
Тут же все пришло в движение: женщины надевали кожаные куртки, заряжали карабины, проверяли, остры ли сабли. Редингтон глянул в подзорную трубу и понял, что молодой пастух не ошибся. Это были так называемые Сыновья Отца — религиозные фанатики, орден, изгнанный из всех цивилизованных стран, и лишь в колониях до них никому не было дела.
— Спрячься и не высовывайся, — посоветовала проходившая мимо Франгиз, — тебя они в любом случае не тронут.
— Я не оставлю тебя. Я обучен фехтованию, и у меня есть пистолеты!
— Как хочешь, только не мешайся.
Ральф получил от начальницы арсенала тяжелую саблю и вслед за Франгиз, которая приняла командование, бросился навстречу врагам.
Два войска обменялись ружейными и винтовочными выстрелами и стремительно сшиблись. В суматохе Ральф потерял Франгиз из виду. Вокруг кипела сеча, но самого Редингтона никто не атаковал: как бы он ни загорел, а все видели, что не ойрат. Он увидел, что Тохир бьется с очень сильным и проворным монахом и уже ранен; недолго думая, выстрелил в соперника своего приятеля. Это был первый человек, которого Ральф убил в своей жизни. Но предаваться сожалениям было некогда — он кинулся к Тохиру и с ужасом понял, что тот умер от раны.
Неожиданно Ральф опять увидел Франгиз. Его знакомая сражалась с монахом очень высокого роста и широким в плечах. Монах поверх сутаны был облачен в допотопную кирасу и вооружен длинным обоюдоострым палашом. Бой происходил на самом краю оазиса, фактически, прямо перед его глазами. Монах выглядел настоящим богатырем. Случайно он оказался единственным из нападающих, которого молодой человек немного знал. Они встречались в городской библиотеке, и там этот монах выглядел очень добродушным и вежливым человеком. Кто бы мог подумать, что он — предводитель Сыновей Отца!
Бой рыцаря в доспехах против красавицы смотрелся бы даже где-то эстетично, происходи он на сцене. Он протекал жарко и с переменным успехом; Ральф не решался стрелять из пистолета, боясь ранить Франгиз. В конце концов, монах споткнулся о камень и оказался лежащим на земле.
— Ты пришел убивать нас, так, получай же! — закричала девушка и одним махом отрубила монаху голову.
Пролившаяся кровь мгновенно отрезвила. Молодой человек от жестокости происходящего, которую теперь демонстрировали все вокруг, пришел в ужас, вскочил на своего верблюда и ускакал. И почти одновременно оазис покинули остатки разбитого отряда Сыновей Отца. Ральф то и дело вспоминал совершенно дикие глаза Франгиз и отрубленную голову монаха в луже крови — и его рвало на песок.
В какой-то момент верблюд вынес его к тому самому пересохшему руслу, а монахи последовали иной дорогой. Молодой человек привязал верблюда к какому-то сухому деревцу и прямо на песке забылся тревожным тяжелым сном.
Пробуждение оказалось более приятным, чем прошедший вечер. Его разбудил не кто-нибудь, а профессор Моргейн. Поодаль стояла темноволосая красавица Джелси.
— Мы опоздали? — спросил профессор. — Что с Храмом Анаис?
Ральф сел и тут увидел, что ученый и его дочь не одни, а с целым отрядом полицейских.
— Храм стоит и будет стоять, пока его защищает Франгиз, — кисло усмехнулся несостоявшийся жених.
Командир полицейских отдавал приказы: часть его подчиненных должна была ловить Сыновей Отца, а другим следовало отправиться в оазис, чтобы оказать помощь. Ральф заметил, что с ними есть и два врача, и сестры милосердия. Он снова перевел взгляд на Джелси. Интересно, почему она поехала с отцом, из любопытства или...
— Джелси, прости меня, я был дурак. Искал счастья у черта на рогах. Выходи за меня замуж!
ия без названия Олег и Инесса Калиниченко © 2016
Обсудить на форуме |
|
