|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Страсти вселенские Тамара Бросалина © 2014 Печать Тонкого мира Пролог
В той стороне, что на Дальнем берегу называют Край света — или Даий Нир — есть наивысшая точка — пик горы Ягирь. Он прокалывает плотный слой молочных облаков, словно изящное сверлышко. Издалека гора кажется замысловатым треугольником, который природа ради забавы решила закрутить спиралью, как крем на торте. Многим она кажется развлечением. Но на деле за все тысячи тысячелетий этого мира на нее смогли забраться лишь пятеро.
Их почитают и по сей день. Ходят слухи, будто даже самый первый Победитель до сих пор жив. А ведь ему тогда должно быть уже около тысячи лет...
Постепенно слухи становятся историями и легендами, расходящимися по всем трем мирам: Верхнему, Нижнему и Тонкому. И однажды, в Верхнем мире, когда солнце Амона стало приближаться к границе миров в миллион и первый раз, на последнем витке радужной горы Ягирь состоялся разговор:
— Как ты думаешь, — говорила девочка с прозрачно-серыми глазами, — как там внизу?
— Ммм... — мальчик произнес это по своему обыкновению с таким многозначительным видом, будто имел сотню вариантов. — Даже не знаю... я помню только, что народу там много. И кажется, два солнца...
— Два? — девочка загорелась, но тут же затихла, как мотылек в огне. Взор стал пустым.
— Чего? Расстроилась?
— Не то чтобы... просто подумала, как хорошо было бы спуститься и посмотреть.
— Мама сказала — нельзя, — отрезал мальчик, но неуверенно, будто чего-то боялся. Он оглянулся. Девочка тоже. Но на широких просторах золоченных облаков никого не было, как и на узкой тропинке, где они сидели.
— Я бы тоже хотел спуститься за границу облаков, туда... — он кивнул под ноги, на вспенившееся молоко, утопающее в потоках карамельного света. — Здесь скучно...
— Да, — согласилась подруга и закрыла глаза. Долгое время она молчала, а мальчик не смел сбивать ее мечты с такого приятного направления. Это ведь и его мечты тоже.
— Вот бы нас отпустили, — наконец сказала она, не поднимая век. Друг взглянул на подрагивающие светлые ресницы и ответил:
— Подниматься было не тяжело, все сделали родители. Просто твоя мама и мой отец хотели сюда попасть... — он вдруг запнулся, проглотив эмоции, не зная, как их лучше выразить: впервые он разговаривал с кем-то настолько откровенно. — Они хотели... но здесь слишком... спокойно...
Последнее слово слетело с его уст так тихо, едва ли громче выдоха, что потерялось в уверенном голосе девочки:
— Спокойно... — также произнесла она.
Мальчик чуть повременил и медленно втянул сладковатый воздух. Закрыл глаза и лишь краем сознания отметил, что воздух стал гуще и начал обволакивать все тело...
— Что с ними теперь делать?
Сверху раздался голос, но ни мальчик, ни девочка не могли его слышать. А в это время на крошечном заостренном пятачке горы Ягирь вели неспешную беседу трое.
— А как ты считаешь, — начал первый, мужчина, голосом, похожим на шепот волн, — можем ли мы им препятствовать?
— Я за них боюсь, — отозвалась женщина, скрывая тревожные нотки.
— Оно и понятно...
— Но...
— Никто не в силах запретить покинуть этот мир, — вдруг подал голос третий, тоже женщина.
— Ты снова о том первом говоришь, Лиса? — спросила женщина, от волнения теребя русую косу.
— Да, но дело не столько в нем, сколько в этих детях.
— Ключевое слово «дети»? — снова заговорил мужчина с окладистой бородой и темными, отливающими красным волосами. — Если так, то...
— Это не совсем так. Ключ в том, что их сюда привели вы, и у них по-прежнему есть выбор.
Долгое молчание прерывалось лишь мягким шумом облаков далеко под ногами да едва слышным дыханием троицы. Снизу подул ветерок, и все, кроме Лисы, подняли головы.
— То есть, им пора идти? — медленно произнес мужчина, вдыхая поглубже и пробуя на вкус загустевший воздух. Женщина ничего не сказала, только отпустила наконец косу и аккуратно, едва заметно, скинула вниз срезанную заранее прядку волос. Прядка, не долетев метра до детей, рассыпалась на мелкие звездочки и осела на светлую голову девочки. Так же осторожно на красноватые волосы мальчика опустилась звездочками прядь, брошенная мужчиной.
— Да, материя уже начала преобразоваваться, — сказала Лиса, поднявшись и взглянув вниз со скалы. — Вокруг них уже появились кольца, скоро все случится...
Голос потонул в растягивающейся тишине. Двух смелых ребят, уютно устроившихся на краю радужного завитка, окружил туман, полный слышных только им звуками.
Едва ощущая свое тело, не открывая глаз, девочка коснулась руки мальчика и прошептала:
— До встречи.
Тот промолвил лишь: «Да...».
Трое на скале еще долго не уходили и наблюдали за происходящим с радостным и в то же время обреченным видом. А человек, стоявший в тени самого нижнего и крайнего витка горы, жадно ловил глазами каждую искорку и каждый отблеск вокруг маленькой пары и иногда повторял:
— Что же из этого все-таки выйдет?.. Как интересно...
Ступень 1
«...По тишине комнаты разносится мерный звук падающих капель. Будто я в гроте. Вода холодит кожу, но я отказываюсь просыпаться.
Хотя я все еще у себя. А эти звуки — стук моего собственного сердца. Пальцы рук и ног постепенно теряют чувствительность.
Это происходит постоянно, потому что каждый день я достигаю максимальной чувствительности во всем теле. Особенно в руках и ногах.
Ночью я пытаюсь спать. Но в моем распоряжении лишь ее конец, потому что именно перед рассветом — в самое темное время — мне запрещено выходить на улицу.
Я часто сплю днем, пока два солнца резвятся на пике жара или ветер гоняет тучи со всей мощи невидимых легких. Мне нельзя быть в лучах обоих солнц сразу, потому я и сплю. А организм получает возможность восстановиться. И конечности снова немеют. Еще и ночью, в самый темный час. Когда все злые силы выходят на охоту...
Эти слова звучат в голове снова и снова. А я не сопротивляюсь, не впитываю опасения как вечную истину, но и не отталкиваю их. Остаются лишь воспоминания — такие же неясные и туманные, как и все сновиденья.
Возможно, это тоже просто сон, мягко убаюкивающий в колыбели природы своего дорогого друга. Ведь я... еще совсем юная лю-хиса — Высшая богиня...»
— Эй, Дарька... Дарь, проснись...
Дарёна неохотно разлипляет веки и корчится: голова гудит, как церковный колокол, по которому ударили кувалдой. Она дотрагивается до затылка, встряхивает русыми волосами до плеч.
— Где это я?
— В пещере под рекой Аин. Недалеко от вашего Храма, — отвечает будивший ее парень, присаживаясь рядом.
— Угу... понятно...
— Как ты вообще тут оказалась? — спрашивает Дин, одновременно думая: «Наконец-то послушалась и решила сбежать из этого Храма». Девушка некоторое время молчит, а он ждет — все равно нет смысла говорить, если она сама не хочет. Дин никогда не хотел бы так не нее давить. Просто, чтобы не показаться эгоистом.
Дарёна садится, с трудом шевелясь — видимо, упала. И тут же сама вспоминает, что упала. Полезла в колодец, проползла по секретному проходу, а при спуске сорвалась. Точно, длинная юбка порвалась и покрылась грязными пятнами, на руках красные подтеки, кожа под слоем пыли кажется не такой уж и бледной.
— Ну так что?
— Я убежала, — сказала наконец Дарёна.
— Зачем? — готовый к такому ответу Дин все же не смог не показать негодования. Он планировал ее побег чуть позже, все вышло несколько спонтанно.
— Ты ведь знаешь, что я хотела, — в голосе послышалась обида. — Знаешь, как мне трудно там жить. Знаешь, что я задыхаюсь. Это хуже, чем птичка в золотой клетке...
— Ну, уважаемая младшая богиня, — виновато протянул Дин, — я хотел знать, почему именно сейчас. Ты давно не решалась, так?
Девушка кивнула, не снимая гримасы боли и обиды.
— Тогда, что произошло? — Дин немного повременил и спросил уже мягче, стараясь заглянуть в лицо. — Можешь сказать?
Дарёна обернулась и посмотрела на него. За три года он не изменился. Те же рыжевато-красные прямые волосы, зачесанные назад, те же непослушные падающие на глаза прядки, так гармонирующие с теплыми медово-карими глазами, серебристые прожилки в которых особенно видны по ночам в звездном сиянии.
И он по-прежнему добр, хотя никогда и ни за что не признается, что порой притворяется. Дин нечасто показывает истинное лицо, и умело это скрывает. Он часто поворачивает ее слова и действия так, чтобы она верила только ему, чтобы общалась хорошо только с ним... Эти эгоистичные поступки с запасом прикрываются заботой и искренностью в глазах — вот уж чего у Дина не отнять. Странно ли, испытывать к кому-то настолько всепоглощающие чувства, чтобы отдавать всего себя... Но взамен-то хочется получить столько же...
Поначалу он немного раздражал Дарёну — постоянно попадался на глаза. Но когда он наконец представился, то все оказалось очень даже прозаично — Дин просто «держал пост» около реки Аин, как раз там, где она проходит у подножья Храма, где жила девушка. В ответ на вопрос, что же он там делает, парень смутился и пробормотал: «Я... показываю дорогу... Как путеводная звезда».
Постепенно встречи стали чаще, примерно в одно время — в затмение — когда рыжее солнце Амона, появляющееся на небе лишь на пару часов, затмевает желтовато-голубое солнце Осана. Это обычное явление для Тонкого мира, где живут люди с печатями страстей. Это обычная жизнь, ничем не примечательная, где каждый ищет себе усладу по вкусу. Но коли человек сможет побороть свои страсти, то печать с него будет снята, и он сможет жить в Верхнем или Нижнем мире как младшее божество.
Считается, что жизнь там лучше, чем в Тонком.
Но Дарёна к этому не стремилась. И не помышляла бы, если бы в один день, лет десять назад, не получила жизнь, которую сама не выбирала...
Сейчас она безумно счастлива, что живет, чувствует свое тело, может им двигать, даже может пропускать через себя энергию солнца Амона и Осана и дарить ее другим, достойным, как божественное благословление. Как знак, что однажды они тоже смогут вырваться из оков Тонкого мира. Но... в этом Храме ей не дают воли. Из нее только и делали, что выкачивали энергию для других. Порой она ощущала себя как теленок перед скотобойней.
Каждое утро Дарёна выходила наружу, чтобы впитать свет Осана и позже подарить. После на два-три часа запирали в глухой комнате. А вечером, как только солнце Амона скрывалось совсем, снова выпускали. Девушка работала прикормкой для растений и живых существ до ночи, а когда после полуночи солнце Осана покидало эту сторону света, и эстафету перенимали миллионы звезд, она оказывалась в своей комнате.
Так проходили год за годом, долгих и грустных десять лет...
Дарёна постоянно чувствовала чужие нехорошие взгляды — осуждающие, презрительные, завистливые, или просто безразличные. В храме ее не ценили, только старшая настоятельница, Высшая богиня Лиса, относилась хорошо. И подруга Саша... но и тут у девушки проскальзывала мысль, что что-то нечисто...
Она слышала и раньше, что человек может избавиться от оков Тонкого мира и перейти в Верхний, пересилив свои страсти. Подняться можно по горе Ягирь, на Краю света, который еще Даий Нир называют. Эта радужная гора не просто упирается в небо, она идет дальше, в Верхний мир. И всякий, кто сможет подняться, попадет к Высшим.
А Дарёна с самого момента появления в Храме думала, что наверняка там жизнь лучше, чем здесь... Все лучше роли прикормки...
И может она и не думала бы о побеге и переходе в Верхний так серьезно, если б не Дин. Он знал короткий путь к горе Ягирь — ведь это его работа — указывать существам путь. Хотя претворить желание в жизнь именно в этот день ее подстегнуло другое событие.
Во время затмения прошлым днем Дарёна и Дин встретились на мосту, как обычно. Он сидел на каменном бортике, покрытом слоем золотой солнечной пыли, тормошил от волненья рыжевато-красные волосы, временами щурился. На фоне зеленеющих садов и раскидистых изумрудных кущ он казался чужим — словно кочевник, только что вышедший из пустыни, он оделся в короткую свободную рубашку, широкие штаны и голову обмотал длинным белым платком. Его неожиданная белизна сильнее оттеняла смуглую кожу и выразительные глаза... Дарёну эти глаза иногда даже пугали... и порой пристальный взгляд, будто съедающий, медленно и со вкусом.
Они просто смеялись, как вдруг Дин отпихнул девушку назад так, что она упала и на автомате вжалась в стену — они прозевали конец затмения. А Высшим и Низшим нельзя находится под лучами двух солнц одновременно, иначе и без того слабое физическое тело этого не выдержит.
Дин оттолкнул ее в тень, а сам вдруг закричал, открытая кожа рук и живота покраснела, он побежал к другому краю моста, запнулся, перевалился через край и сорвался вниз... Дарёна хотела бежать следом, но она бы тоже попала под двойные лучи... Девушка даже шевельнуться не могла, просто обняла себя руками и стирала с лица слезы. И корила себя...
Когда солнце Амона ушло, Дарёна выбралась из углубления в стене, осмотрела расщелину и русло реки под мостом, нашла более или менее хороший спуск, дошла до берега, но так никого и не обнаружила. Только где-то в кусте застрял белый платок.
В Храм вернулась только за пару часов до рассвета. Измучилась ужасно, морально и физически. Слез пролила столько, сколько никогда не проливала.
Поэтому в тот же день решила сбежать.
— Тебя снова кто-то обидел? — Дин вернул ее из воспоминаний в реальность. — Послушницы из Храма завидуют?
— Они... не отдавали мои вещи... и тянули на свет, когда в небе оба солнца светили... — Дарёна горько закусила губу, вспоминая что было несколько часов назад. — Но дело не в этом! Я решила еще раньше. Когда ты упал. Погоди, как ты меня нашел?
— Так и нашел, около подземной реки, — просто отозвался Дин. — Я понял только, что ты упала из хода наверху, а перед этим пролезла в заброшенный садовый колодец позади Храма. Но... ты и раньше знала об этом лазе? — его мягкие глаза посерьезнели.
— Нет, мне Саша показала. И из Храма вывела.
— Это та подруга?
— Да, — Дарёна радостно закивала, с благодарностью вспомнив помощь девушки Саши, хотя за это она в итоге получила частичку света Амона — божественное благословление. Не ради этого ли она старалась?
— Нет, погоди-ка, — резко бросила девушка, отгоняя посторонние мысли. — Ты сам как? Ты же из-за меня обжегся... Прости.
— Да ладно, ерунда, — попытался отмахнуться Дин, но Дарёна в кои-то веки не дает ему поступать по-своему:
— Я помогу.
Она берет Дина за больную руку и осторожно тянет к себе. В кромешной тьме не видно ни зги, но откуда-то сверху внутрь темного каменного пространства пробивается несколько тусклых потоков, дающих понять, что снаружи еще день. Обугленные края рубашки над локтем и животом сообщают, что девушка права. Как и слезшая кожа и высушенная красная поверхность, пульсирующая и горячая.
Дин хотел возразить, но Дарёна приложила палец к губам и зашептала, закрыв глаза:
— Солнце светит... солнце дарует жизнь... солнце дарует мне энергию... я принимаю ее в себя и могу отдавать другим... энергия внутри меня... она движется ровным потоком по венам... свет стекается к рукам, выступает на кончиках пальцев... тело принимает и отдает... свет на кончиках пальцев...
Дин заворожено слушает и смотрит, как по бледной коже девушки пробегают солнечные дорожки. Они расчерчивают тело, рисуя замысловатые узоры, выписывая четкие круги на ладонях и на лбу. Линии сверкают солнечным светом, а девушка водит пальцами левой руки над правой ладонью, вытягивая свет наружу, формируя крошечную сферу. От нее отходят тонюсенькие ниточки-щупальца, а внутри — настоящее солнышко.
Дарёна подносит сгусток энергии, шевелящий ниточками, словно живой, и опускает на раны. Дин расслабился и окунулся в теплые волны маленького солнышка. Желтые и бронзовые блики пляшут в его золотисто-карих глазах, наполняя их жизнью и осознанием близости чего-то очень важного и дорогого. Он не может оторвать взгляда от светлой кожи с золотистыми линиями, от тонких черт лица напротив, от умиротворенно опущенных век и светлых ресниц и бровей. Юноша невольно улыбается и незаметно забывает, что вокруг них двоих еще существует мир. Дин забыл о страхе потерять и об одержимом желании обладать. Только бы чувствовать рядом...
Дарёна открывает глаза и ловит его теплый взгляд, но не отступает. Она позволяет ласкать ее взором будто не осознает. А Дин осторожно дотрагивается до ее коротких волос, перебирая кончики, скользит пальцами по лбу и не замечает сам, что и у него по пока еще невидимым линиям на теле побежали искорки. Он поглаживает лечащую ладонь девушки, солнышко в которой уже почти испарилось, и тихо говорит:
— Дарь, у тебя над макушкой корона.
Та хочет потрогать диковинку, но Дин ловит ее руку со светящимся на запястье круглым клеймом — печатью Тонкого мира.
— Она сияет ярче самоцветов, будто что-то питает корона изнутри. Если присмотреться, она очень похожа на венок, сотканный из сотни переплетений солнечных лучиков.
— Красиво, — изумленно выдыхает Дарька, осознав наконец пристальное внимание Дина и высвободив руку. Она старается не смотреть в глаза друга, в которых мелькнуло недовольство. Стремясь сгладить углы, она улыбается и обращает внимание на то и дело вспыхивающие блики на его смуглой коже.
— Погоди, у тебя на лбу тоже что-то нарисованно.
И не раздумывая, она легко кладет ладонь с узорчатым солнечным кругом на лоб юноше, и он инстинктивно подается навстречу.
Резкая вспышка и возглас удивления. Будто две половинки могучего магнита взгляды парня и девушки притягиваются и соединяются в один. Они застывают, замораживаясь и тая, сливаясь в одно целое, уже не ощущая тел. Важными становятся лишь мысли.
— Что ты хочешь увидеть? — слышится голос юноши.
— Все, что ты готов показать, — отвечает девушка.
— Тогда... покажу момент своего рождения... как Низшего...
— Уверен? Ты всегда злишься, когда вспоминаешь это.
— Ничего. Лучше сама погляди, чтобы потом не было недомолвок...
«Трудно дышать, ноги плохо слушаются. Мальчик бросается со всего маху в воду и затихает. Его окружили ивы с серебряными ветвями-плетьми. Листья их мерцают во тьме, как неровные зеркала, отражая страх в глазах чужого человечка.
Перед ним в воспоминаниях всплывают черно-белые картины, мелькают, как пленка старого кино: долгий путь по жаркой пустыне, подъем на высокую башню из странных полых камней, разговоры чужих людей и невыносимое желание поспать; затем дикая боль, жалящая тело, саднящие руки и ноги, алые лужицы на пыльных камнях цвета охры...
Мальчик понимает, что не помнит, как спустился с башни, и попал в этот лес. Он дрожит, но этого почти не ощущает, тело становится, словно перышко. Вода озера окрашивается красным, а сам мальчик измученно водит глазами туда-сюда, тщетно отгоняя надвигающийся ужас.
И только голоса тех извергов:
— У него есть божественная искра...
— Мы ее достанем, когда он будет на грани смерти. Но он крепкий пацан...
— Я потерял...
— Где? Куда он делся?
Слушая это, мальчик беззвучно шепчет:
— Точно... это был люк.. в подвал...
Последний вздох дается слишком легко и воздух судорожно покидает легкие. Страх умирает на секунду раньше.
Но в последний момент он улавливает плеск воды и чью-то любопытную морду. Звериную морду. А потом тишина и темнота, долгое время, и повторяющий одно и то же низкий голос: «Похоже, это тебя искал Высший. Но уже поздно... Я возьму тебя, благословленный ребенок».
Дарёна распахивает глаза и понимает, что лежит на голых камнях в той же пещере, а перед ней — Дин, обхвативший руками собственные колени. С потолка не спускается свет, а значит снаружи пришла ночь. А в пещере что-то еще видно только потому, что грани камней, крохотные растения и русло подземной реки мерцают голубовато-серебряным светом.
— Это зведный свет, — поясняет Дин.
— А что только что произошло? — спрашивает она.
— Слияние. Ты дала свою силу, а я показал взамен дорогу в свои воспоминания. Идем, — он рывком поднялся. — Пойдем вдоль руки через подземные переходы к Водным полям. А то боюсь, наверху тебя уже ищут.
— Думаешь, ищут?
— Еще бы, такое сокровище пропало, — парень выдает улыбку, но в общем лицо остается непроницаемо серьезным.
— Кстати, — начала Дарёна, переступая через неровные светящиеся камни, — это когда было? В смысле, когда поздравлять с днем рождения?
— Тридцатого. Шестого месяца.
Попытка развеселить ничего не дала, Дин сказал предельно ясно. Но на это и сама девушка не отвечает, только плечи ощутимо вздрагивают. Дарёна старается идти вровень с Дином, в голове прокручивая воспоминания друга о том дне, когда его так жестоко пытали. Все было спланировано, только сыграно не по нотам. И было это тридцатого числа шестого месяца, десять лет назад.
Эта цифра не дает девушке покоя и затягивает в страх. Потому что именно в этот день и в ее жизни произошло нечто жуткое.
Ступень 2
«Маленькая девочка послушно идет за высоким человеком с темном плаще. Она с трудом передвигает ноги, утопающие в снегу.
— Мы скоро придем? — спрашивает.
— Да, совсем чуть-чуть осталось.
Его мягкий голос успокаивает девочку, усыпляет бдительность. А слепящий покров и не думает кончаться, только рядом вырисовывается смутный силуэт корявого черного дерева.
— Что это? — спрашивает.
Но мужчина будто не слышит.
Девочка бежит вперед, догоняя проводника.
Внезапно ей кажется, что из тьмы прямо в лицо прыгет черное пятно, Она не успевает опомниться, как сильная рука хватает за ворот и швыряет на землю. Голова пульсирует от боли, снег заложил уши и заморозил щеки, она едва разлепляет веки, чтобы увидеть нависшего над ней человека.
В горле булькает от скомканных слов, которые никак не могут вырваться. Потому что эти синие глаза сверят сумасшедшим взглядом.
Но самое страшное то, что это глаза ее учителя.
Мужчина снова поднимает и снова бросает ее в снег, потом тащит за капюшон, оставляя глубокие борозды на заснеженном поле. Они медленно начинают светиться золотом, а линии складываются в огромную круглую печать с фигурами внутри.
Обессиленная девочка почти не двигается, лишь вперемешку со вдохами всхлипывает и беззвучно шевелит губами. А когда ее переворачивают на спину в центре печати, изгибается, крича от боли. Конечности жжет, и красная жидкость впитывается в снег. Золотые линии наполняются алым. Мужчина улыбается.
Малышка не двигается. Ее сознание заполнил пронзительный ужас и тупая, уже далекая боль. Тело холодеет, сливаясь со снегом. А она все пытается разглядеть серебряные звездочки...
Резкая вспышка стирает из памяти все — снег и кровь, страшного мужчину и предавшего ее учителя, агонию тела и страдания души. Остается только ощущение чьей-то жалости совсем рядом. И тихий далекий шепот: «Едва успела... Еще бы чуть-чуть...». Вспышка тает расплавленным золотом, расширяется и растворяется, накрывая куполом весь крохотный мир девочки, которая в этот момент с жадностью ловит только одно — маленькую бело-серебряную звездочку в бесконечном антрацитовом небе...».
Дин вздрагивает и просыпается. Осторожно потирает глаза и поворачивается к лежащей рядом девушке. Она не спит, но вставать не торопится.
— Эй, Дарька, — говорит он, — это... то самое?
— Да, — кивает она. — Так я стала Высшей. Из-за учителя, пытавшегося забрать, как мне говорили, частичку божественной силы. Лиса — наша наставница в Храме, из Высших, сказала, что мою душу перед рождением благослосил кто-то из них. А такое не каждому человеку достается.
— Ммм... — протянул Дин. — Дааа... Теперь я понимаю, почему ты замерла, увидев это место.
Парень приподнялся на локте и рукой указал на снежную площадку перед ними.
— И то страшное дерево тут есть.
Дарёна тоже приподнимается. Но не говорит ни слова.
— Тебе не стоит сейчас бояться, — успокаивает ее Дин, видя, как в напряжении подрагивают ее руки. — Это было в прошлой жизни. Сейчас это просто дерево и просто широкая поляна. И сейчас еще сумерки.
Он смело встает, берет недоумевающую подругу за руку и ведет прямо к черному витиеватому великану. От ощущения ее теплой ладони в своей парень сдержанно улыбается, и по телу осторожной волной пробегает жар.
— Стой здесь — заявляет вдруг Дин, выпустив ее руку и оставив в паре метров от дерева, теперь кажущегося еще более жутким и нелепым. Девушка вертится, наблюдая за ним, ища поддержки. А парень несколько раз успел сбегать к полю и принести к корням великана несколько пригрошней снега.
— Погляди, это не просто снег, — заговорил остановившийся у ствола Дин. — Это звездная пыль.
— Что?
— В твоем Храме, насколько помню, была солнечная пыль. Так вот, это — звездная.
Девушка осторожно сглотнула, задержав слова в горле.
— Теперь вот что... гляди...
Дин взял немного «снега» и провел по левой руке. Пару секунд не происходило ничего странного, но еще через минуту на его смуглой коже стали проявляться четкие голубовато-серебрянные линии. Дин с улыбкой продолжил натирать тело звездной пылью, являя Дарёне все новые и новые линии, сплетающиеся в необыкновенной красоты и сложности узоры. В кромешной темноте Дин сам похож на одну из тех звезд на небосклоне, он сияет всеми гранями голубого и белого, играя переливами энергии.
Юноша осторожно касается черного ствола, кора вспыхивает нежным светом и вскоре даже самые тонкие прожилки одежды гиганта напитаны энергией звезд.
— Это моя особенность, как Низшего, — говорит он потрясенной Дарёне, оборачивается и только теперь замечает, что сама девушка уже отвела взгляд от диковинного дерева и прослеживает взглядом каждую ленточку, черточку и точку на его теле. Улыбка таинства медленно сползает, в похолодевших глазах юноши закипает мед. Он с трудом разлепляет посеребреные губы...
— Считается, что, когда рождается новый Низший, на небе загорается новая звезда, — произносит Дин. И Дарёна, хоть и не говорит ни слова, осознает, почему так ясно запомнила именно это.
К концу ночи они минуют подземную тропу и выходят на длинную травянистую дорожку, ведущую наверх, на Водные поля. Из-за обилия холодных ключей они всегда заливаются красталльной водой, образуя мелкие, всего по щиколотку, озерца.
Во время подъема между серыми скалами ноги путаются в траве, которая кажется живой, потому что светится от малейшего прикосновения. Дарёна чувствует усталость, едва переступает, запинаясь о камни, но Дин просит не отставать — он сможет найти короткий проход к горе Ягирь только ночью.
Наконец, за полчаса до начала рассвета, они выходят на Водные поля. Идут по тонкой темно-зеленой тропке между озерцами, и вскоре Дин останавливается.
— Смотри.
Дарёна поднимает взгляд и видит где-то очень далеко перед собой, за затопленными полями, маленький черный силуэт, обрамленный слабым радужным сиянием — гора Ягирь.
Дин показывает на пространство в десятке метров от них. Сначала Дарёна думает, что у нее от слабости затуманилось зрение, но приглядевшись она замечает, что в неровном мерцании звезд вырисовываются ровные грани окна. Пелена обычного пейзажа тускнеет, блекнет, а сквозь нее прорезается четкая картинка с несколькими кустами, переливающимися хрустальной радугой.
— Через это окно мы попадем прямо к подножью... Эй... Дарь, ты что?
Девушка вдруг стала оседать на землю, Дин подхватил ее и попытался заглянуть в полузакрытые серые глаза.
— Что с тобой?
— Прости, — шепчет она, — тело немеет... Так всегда бывает... в самый темный час... нужен свет...
— Погоди, держись. Давай дойдем до прохода...
— Не дойду... я много потратила... — голос Дарёны становится тише.
Дин садится на корточки, щупает пульс.
— И давно ты так? — ужасается парень, но сам ее останавливает. — Нет, не говори... тебе нужен свет...
Он раздумывает несколько мгновений...
Затем обнажает запястье правой руки и твердит одними губами:
— Свет... зведы светят ночью... даже перед рассветом, в самый темный час, они есть на небосклоне... энергия приходит от них, все живое ею питается, как и светом солнц... энергия спускается ко мне, проходит через голову, течет по телу, распускается цветами на коже, скользит по венам и собирается в ладонях... печать светится...
Он берет правую ладонь девушки и соединяет ее центр с центром своей ладони, где и вправду уже распустился тонкими линиями серебристо-голубой цветок.
— Дин... у тебя колечко над макушкой сверкает...
— Ччччч...помолчи — просит, не отнимая ладони. А девушка снова слабо прослеживает глазами столь милые ей узоры на смуглой коже парня. Даже волосы его будто подсвечиваются изнутри. Дин поднимает веки и видит, что по телу ее скользят легкие переливы золотых узоров.
Он поднимается и идет к проходу.
Глядя со стороны, можно подумать, что два божества вдруг появились в Тонком мире, и одно явилось на помощь другому. Широкие Водные поля превратились в мягкое зеркало и отражают вспыхнувшие серебром звезды. От шагов парня водная гладь плавно рябит, и кажется, что небо, тоже начинает колыхаться. А озерца сами стали небесами и благосклонно ведут двоих к столь желанному ходу в другой мир.
Скоро они окажутся у самого подножья радужной горы. Как раз в тот момент, когда солнце Осана начнет вытягивать первые длинные желтовато-голубые лучи.
Ступень 3
Прошло еще несколько дней, припеченных до румянца солнцами Амона и Осана и наповенных прохладным дождем. По тонким, словно крекеры, площадкам горы Ягирь они поднимаются всего день, но солнце Осана почти перестало попадать на глаза, оно светит ниже и его блеклые лучи теряются у подножья горы. А камни становятся все более радуждными и легкими, растительность теряет постоянный цвет и переливается самыми разообразными оттенками. Теперь Дин и Дарёна остались одни.
— Даже птичка решила не залетать выше положенного, — проворчал вдруг парень, выходя из пещеры, где они пережидали кратковременную вспышку двух солнц.
— Что ты говоришь? — девушка почти не уловила его слов.
— Да ничего.
И до конца дня он почти ни слова не сказал. Дерёна недоумевает, но разговорить его получается только когда на смену сумеркам наконец приходит глубокая ночь. Девушка долго не ложится, сидит на краю, свесив ноги, а площадка под ней кажется совсем тонкой, будто изо льда.
Дин, сидящий поодаль, поднимает голову: звезды потускнели, теперь их закрывают плотные белесые облака.
— Тебе плохо без звезд? — спросила наконец Дарёна, набравшись смелости: в последние дни он стал сам не свой.
— Нет, Дарь, нормально, — отмахнулся он, обняв себя руками.
— Но что-то не так. Скажи мне, — она не собиралась сдаваться.
Дин встал и присел неподалеку на край тонкой площадки и стал осторожно пощипывать траву, меняющую цвет от глубокого изумрудного до почти белого.
— Ты... ничего не чувствуешь? — подал вдруг голос, но Дарёна покачала головой. — Я о том, что по рассказам на эту гору поднимаются только те, кто справляется со своими страстями, тайными желаниями... я подумал, что это должно быть испытание.
— Ну, может мы и так от страстей свободны?
— С чего бы это? Печати-то на месте, — хмыкнул он. — И нет таких, кто был бы свободен от страстей совсем.
— В таком случае, чего желаешь ты? — спросила девушка.
Юноша смерил ее недоверчивым взглядом, в серых прожилках глаз сверкнуло недовольство, но этого оказалось недостаточно, чтобы перебить их медовую теплоту.
— Хм... — он мягко усмехнулся. — Я бы мог сказать, — протянул обволакивающим бархатным тоном, и чуть коснулся руки Дарёны. Та вздрогнула и замерла, в груди ее трепетнул страх. — Но лучше не буду, — Дин притворно улыбнулся и незаметно отодвинулся, сдерживая так надоевшую за эти дни горечь обиды.
— А Высшие... — начала было Дарёна, недоумевая от столько неприятного тона.
— Да что Высшие? — парень резко отбросил в сторону сорванную траву. — Думаешь они все такие правильные, да? Я же тебе уже говорил, что они такие же, как и все люди, у них тоже хватает тайн. Или... — тут он осекся и хотел было повернуться к девушке снова, но сдержался. Отчего-то воздух стал горек, и вдыхать его совсем не хотелось. — Ты мне не веришь?
Дарёна будто дар речи потеряла, ночной холод обжег кожу.
— Я тебя не понимаю...
— Я тебе все рассказал, практически показал, но ты все равно не веришь? — спросил снова Дин, на этот раз немного выровняв дрожащий от злости голос. Но девушка не ответила, даже дыханья ее не было слышно. Она бы хотела подойти, отодвинуть эту завесу и узнать, что за ней прячется, но ее сковал страх...
Дарёна одним нервным движением подалась к нему, коснулась рукой плеча и встряхнула.
Так больно, когда тебе не верят, но она...
— Дин... — тихо позвала девушка. — Дин... я не то чтобы не верю тебе, понимаешь? Я верю, просто... ведь меня благословиа одна из Высших, помнишь? Меня чуть не убили из-за этого. И тебя тоже...
— И что? — глухо спросил Дин. И повернулся к ней. Девушка вздрогнула: настолько жесткого лица она еще не видела. Черты по-звериному заострились, стальные прожилки в глазах засверкали, заморозив всю их мягкость. Сладость меда смыло грозовой водой. — Это было сделано специально. Согласись, так намного интересней, — он зло ухмыльнулся одной стороной рта.
— Ч-что? — едва смогла вымолвить занемевшими губами Дарёна.
— Отпустить в Тонкий мир детей, благословив их, чтобы веселее было смотреть, что они все-таки сделают: вернутся в Верхний или останутся помогать людям в Тонком, поскольку сами несут отпечаток божественной силы. Правда, один стал не Высшим, а Низшим по недосмотру, но ничего, так еще красивей получилось.
Он рывком отбросил ее руку и встал, кипя от гнева. Поднял взгляд на еще невидимую из-за облаков вершину горы.
— Будь моя воля, спалил бы всех, кто там сидит...
— Не говори так.
Дарёна попыталась дотронуться до друга, но он дернул плечом, и девушка замерла, глядя на свою ладонь.
«Я слишком слабая... — Дарёна стыдливо опустила глаза — Ну чем я могу ему помочь? А он порой так смотрит, что мне страшно к нему подходить... И так хочу убежать»
«Знаю, ты боишься, — Дин сжал ладони в кулаки, зажимая злость, сдерживая накопившийся звездный свет. — Вот и хорошо, бойся меня. Тогда ты уйдешь, а моя агония когда-нибудь пройдет. И... зря я все это наговорил».
— Дин...
В зависшей густой тишине ее голос прозвучал так резко, что парень невольно вздрогнул. Но быстро пришел в себя и сказал:
— Прости за такие слова. Иди поспи, скоро и ночь кончится, а тебе силы нужны, — он повернулся к подруге, но взгляд по-прежнему скользит через ее плечо вдаль, в чернильно-фиолетовое небо с мутными очагами-звездами. — Ты же не хочешь рухнуть без сил в двух шагах от Верхнего мира?
Дин слегка улыбнулся. И, пряча глаза, пошел обратно к краю. Парень осторожно выдохнул, коснувшись травы.
— Дин... — снова позвала Дарёна.
— Что?
— А ты... пойдешь со мной в Верхний мир?
Парень подавил жаркую дрожь внутри и вместо крутящихся в голове слов «Не пойду. И не хочу, чтобы ты уходила» лишь спокойно промолвил:
— Я провожу тебя утром. А пока иди спать...
Наступило утро, прогнав ночь неожиданно сухим горячим дыханием. Утро сменилось еще более жарким днем, и пришлось заматывать головы белыми платками. Дин закрыл все тело, чтобы не сгореть, а Дарёна впитывает жар. Оба молчат, будто погода высушила все органы.
Дарёна идет впереди, неустанно чувствуя на спине взгляд друга, не в силах обернуться. Она шагает быстро, будто по пятам идут храмовые стражи с плетьми. Ноги сами несут вперед и вверх, вверх и вперед, но на душе становится скверно, до тошноты. Запах пережженного сахара словно склеил Дину рот. Внутри горчит, как от перца, но осталось совсем чуть-чуть... пару километров до перехода. А потом... он вернется в тень — ему понадобится много воды, чтобы затушить пожар... Главное не дать ему раньше разгореться...
Последний завиток, стоя на котором ты почти касаешься макушкой молочной пены облаков.
Застывшие сахарные камни так и хрустят под ногами.
Всего шаг, и Тонкий мир останется позади. Дальше ждет новый, Верхний мир, с Высшими.
Мир с Высшими...
Юноша остановился и ждет молча, не двигаясь вперед и не отступая назад. Все вокруг застыло расплывчатым пятном...
А девушка вдруг замерла. Она долго и пристально смотрит на устремленные ввысь скалы. Закрученные невероятными спиралями: они отливают радужными кристаллами, отбрасывая звездочки на бледное личико девушки.
Дин сжимает руку в кулак.
«Не хочу терять... не хочу. Но ты — моя страсть. И я задавлю тебя, если останешься».
— Я не хочу уходить.
Секундное замешательство.
Не веря собственным ушам, Дин смотрит на подругу — уже открыто. Она стоит спиной к подъему на следующий ярус, кончики облаков задевают короткие русые волосы, отливающие золотом... Даже не так — светящиеся золотом изнутри, хотя они всегда казались серыми, как у мышки. «Точно, солнышко», — мелькает в мыслях парня за секунду до того, как девушка сбегает к нему. Ее спокойная и уверенная походка напоминает императрицу, и он невольно восхищается, в очередной раз. Но...
— Что ты сказала? Повтори, — просит.
— Я не хочу уходить, — отвечает Дарёна и сама же вдруг усмехается в столь несвойственной ей манере. — Просто не хочу... — говорит, тихо смеется и всхлипывает, а по щекам стекают две янтарные капли.
— То... есть... Погоди, ты хотела уйти. Вот и иди — тебе там будет лучше. Это же обитель Высших.
— Ну и что? Я хотела... — в порыве она закрывает лицо руками и молвит. — Мне так стыдно... Я так долго убегала от всего, убегала от всех, никого не принимала. А еще жаловалась, что меня не любят... Я и от тебя хотела убежать, — Дарёна осторожно поднимает взгляд на недоумевающего смуглолицего юношу. — Просто испугалась...
— Ты правильно боишься, — твердо говорит Дин. — Все правильно, иди.
— Да ты что?
— Ты ведь просто не знаешь, — наконец срывается парень, чувствуя, что предел прочности пройден. Огонь нужно выпустить, иначе он спалит все внутри. — Ты не знаешь... — он медленно вздыхает. — Я же эгоист. Я... как увидел тебя, сразу захотел, чтобы ты была моей. Разговаривал так, чтобы ты никому не поверила, настраивал против других... Хотел, чтобы ты только мне принадлежала. А ты... испугалась, потом, и я понял — все верно. Нельзя тебе со мной...
Он замолчал и затравленно опустил взор. И даже шагнул назад.
— Знаю... — произносит девушка.
— И подставился под оба солнца, помог тебе, нарочно... чтобы ты доверилась.
— Точно...
— А как увидел твой свет, когда почувствовал его в себе... Все осознал.
— Дин, послушай меня, — Дарёна попыталась остановить поток его мыслей, и парень закусил губу. — Слушай внимательно: я не хочу уходить.
Юноша снова усмехается, но когда он ловит серьезный взор подруги, зрачки вдруг расширяются, как у зверя во время охоты. Дин в отчаянии зачесывает назад непослушные рыжевато-красные волосы.
— Твои инстинкты Низшего духа меня уже не пугают.
— Ты ведь не знаешь, какой я человек! Я эгоист и просто замучаю тебя, если останешься!
— Ты только себя послушай! А то, что ты отправляешь меня сейчас туда, это как?
— Я хочу, чтобы ты шла туда!
— Вот! В этом весь твой эгоизм! — восклицае девушка. — А то, что я туда не хочу — тебя не волнует.
Он резко замолкает, подавившись словами, тут же забыв, что хотел сказать и зачем. Раскаленное железо в жилах вдруг перестает кипеть, пожар в груди как будто стихает. Дарёна подходит ближе.
— Я хочу попробовать. Рискнуть.
— Не боишься? — помедлив, спрашивает парень тем бархатным тоном, но она качает головой. Тогда Дин осторожно берет ее за руку. — И не убежишь?
— Теперь нет. Я поняла, что не хочу больше бегать...
Дарёна ласково проводит ладонью по его плечам и мягко обнимает.
Сверху неожаднно подул теплый ветерок, принеся аромат влаги, разбавивший приторную сладость. Он забирается под легкую одежду, охлаждая накаленную кожу, под которой уже разливается приятная нега.
Обоим вдруг становится больно, и они разжимают объятия. Печать на их правом запястье жжет, и все линии на телах мгновенно вспыхивают. Накопленная внутри энергия мечется, как тигр в клетке. Двое сжимают зубы. А печати медленно расползаются, будто выжигая кожу, превращаясь в браслеты, которые с гулким щелчком размыкаются и медленно, словно осенние листья, опадают на радужную поверхность горы.
— Это... — начинает Дарёна неуверенно.
— Они... — произносит Дин.
— Похоже...
— Свободны...
Дарёна молчит и с некоей грустью в сердце смотрит на тающие золотой и серебряный браслеты. А Дин тем временем замечает, что над ее головой проявляется бронзовый кружочек, складывающийся в искусно сплетенную из солнечных лучей корону. Девушка наконец поднимает на него взор и восклицает:
— Твоя корона появилась!
— Да у тебя тоже, — умиленно бросает он и со вздохом смотрит ввысь, желая проникнуть взглядом за ставшие полупрозрачными облака. — Ну, спасибо, благодетели, — произносит тихо, почти шепетом, понимая, что налетевший ветерок донесет его слова по назначению, и что путь в Верхний мир теперь полностью свободен.
Эпилог
— Ну что, куда теперь?
— А давай за Теневой утес.
— А не пожалеешь? Там солнца маловато...
— Ну, ты же мне поможешь? И это точно интересней, чем возвращаться в Храм.
— А ты еще говорила, что избавилась от своей зависимости.
— Избавилась. Я ведь больше не убегаю.
— И другую тут же нажила. Все-таки, сразу видно, что мы не люди из Тонкого мира: только Высшим и Низшим бывает скучно в своих мирах настолько, чтобы расхаживать по самым далеким и неизведанным землям.
— Дин, думаешь, никто никогда не избавится от этих цепей?
— Не могу назвать это цепями ... Но чем больше смотрю на тебя, тем сильнее убеждаюсь, что это так и есть.
Тамара Бросалина © 2014
Обсудить на форуме |
|
