|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Страсти вселенские Саша Скрябин © 2014 Клоун Я умею смешить людей. Это мой талант, и мое проклятие. Но сейчас у меня на голове ведро, и мне не до смеха. Его я не могу снять, потому что в цепях. Да и будь я не закован, я не смог бы стащить с себя этот доспех. Это делает только Сильва. Моя кормилица и поводырь. Мой импресарио. Мой персональный изверг.
Каюта, в которой меня держат, напоминает кладовку для швабр, в которой специально для меня соорудили кресло — трон шута. К тому же, на межгалактическом лайнере швабры ни к чему. А сервис-ботам, которые раньше обитали в этой тесной каморке, мои тюремщики нашли другое место. Дверь герметична, из-за неё не доносится ни единого звука. Все, что я слышу — монотонный шум вентиляции и звон цепей.
Долгими часами я сижу в кромешной тьме. Чтобы не сойти с ума, я стараюсь больше спать. Часто мне кажется, что сон — это явь. Мои сновидения полны света, красок, звуков. Их сюжеты связаны смыслом. Там я живу в мире, где я — свободен! Где у меня, клоуна цирка с Паламены, есть имя — Виктор. Где есть моя любовь — моя Надя. И я слышу музыку. Давний шлягер, который крутили на этой чудесной планетке. Надюша очень любила эту песню. Жаль, что я не помню слов. Лишь это: «...я сделаю вселенную лучше».
Долгое время Надя не видела меня. Она появлялась в моих снах, смотрела сквозь меня и устремлялась куда-то вдаль, не сказав ни слова. Я звал её, кричал вслед, а когда она скрывалась вдалеке, плакал. Это было невыносимо. Мне не хотелось жить. Единственное, что меня удерживало на этом свете — надежда, что когда-нибудь она меня найдет. Всего лишь во сне, о большем я уже не мечтал. Меня лишили веры в большее.
И однажды я услышал свое имя и узнал её голос. Милый голос своей любимой, с которым я не спутаю ни какой другой во всей вселенной. Я стоял на высоком холме и смотрел на вечернее море. Надя шла по берегу, волны хватали её за ноги, и острые камни врезалась в её босые ступни. Но казалось, она не обращала на это внимания. Она смотрела на меня и шептала моё имя. Я бросился к ней с крутого склона и, едва не падая, помчался вниз. В тот момент я почему-то был уверен, что именно сейчас я смогу обнять её, и она не ускользнет от меня, как прекрасный морок, как чудесная галлюцинация. Только не в этот раз! Но она опередила меня, бросившись мне на шею. Целуя мои глаза, щеки и губы, она шептала о том, как любит меня, как долго не могла найти меня, и что-то о Доне Флюидо, который научил ей искать.
— Дон? — не понял я тогда.
— Да, — ответила она, — посмотри.
Я обернулся.
На холме, где я стоял недавно, раскинулся огромный знакомый до боли шатер цирка-шапито. Возле него стояла вся наша труппа: эквилибристы, жонглеры, канатоходцы и дрессировщики. Впереди всех стоял великий иллюзионист, искуснейший телепат Дон Флюидо. Я обнимал свою любовь и смотрел на своих друзей. Это был мой самый счастливый сон!
Просыпаясь, я стараюсь не двигаться, чтобы звон цепей не разрушил иллюзию, будто на самом деле я заснул в том ярком мире и сейчас всего лишь сплю, не видя снов. Но иллюзия рушится, когда ко мне приходит Сильва. Она дотрагивается до меня, я вздрагиваю, и цепи начинают греметь. Сильва нажимает на ведре какие-то кнопки, и моя голова оказывается на свободе.
Щурясь, я смотрю на свою тюремщицу. На ней строгая офицерская форма и каска. Из-под каски выбиваются кончики не очень длинных волос. Черных, как кожа её форменных сапог. На широком ремне она носит оружие. Из-под левой руки выглядывает гарда офицерского кортика. Справа — кобура с электрическим парализатором. С каждым из них у меня свои счеты. Но, я не знаю, смогу ли я предъявить их когда-нибудь. У Сильвы крепкая фигура. Мне кажется, что даже её грудь крепче моих бицепсов. Вернее, того, что от них осталось. А ведь когда-то я даже мог жонглировать гирями. Но Сильва кормит меня какими-то таблетками, от которых меня не мучает ни голод, ни жажда. Однако такой рацион превратил меня из атлета в доходягу. И теперь Сильва берет меня за шкирку и ставит на ноги, как кукловод марионетку.
— Пошел.
Она никогда не говорит со мной. Только отдает приказы. И мне остается лишь подчиняться.
Сильва ведет меня по коридору вглубь корабля. То там, то здесь вспыхивают красные панели с надписью «Тревога». Из коммуникатора, прикрепленного к запястью Сильвы, доносятся короткие фразы:
— Капитан, до свища пятнадцать минут.
— Системы в норме, кэп.
— Капитан, иллюминаторы задраены.
— Сильва, Клоун готов?
Сильва подносит коммуникатор к лицу.
— Так точно, капитан, будем на месте через пять минут.
— Передай, что сегодня с него снимут цепи, если представление пройдет успешно.
— Не беспокойтесь, кэп, я прослежу, чтобы представление удалось.
— Хорошо. Всем пятиминутная готовность. В эфире — тишина! Сильва, по прибытию на место доложить. Конец связи.
Все каюты вдоль коридора, как всегда, закрыты. В проходах никого, не единой живой души. Но откуда-то до меня доносятся голоса. Двое, мужчина и женщина, о чем-то спорят:
— Ни за что! Милорд, я не намерена надевать эту гадость на голову. Неужели вы хотите, чтобы я испортила прическу?
— Простите, миледи, но я вынужден настаивать! В целях вашей же безопасности...
Когда мы с Сильвой заворачиваем за угол, я вижу открытую каюту. Именно оттуда доносятся голоса. Женщина стоит ко мне спиной. Я не вижу её лица, но по невероятному водовороту голубых волос я догадываюсь — это Сиятельная Лусибетта, дочь Центаврианского Короля. Её собеседник стоит лицом ко мне. В черном, как сам космос, фраке и ослепительно белой сорочке. С каской на голове и с такой же каской в руках. Его я узнаю сразу — Принц Всея Млечного Пути Саргон Второй.
Принц смотрит в нашу сторону, и по тому, как меняется его лицо, я понимаю, что Саргон Второй узнал меня тоже. Нет, мы раньше не встречались. Ни на этом проклятом корабле, ни до него, когда я был еще свободен. Цирк на Паламене публика высших сословий не жаловала. Но я знал — это по приказу Принца было сфабриковано судебное дело против меня. Потому что ему нужен был такой клоун. Личный шут личного лайнера Его Сиятельства. Так что он не мог не знать, что я и есть тот самый Клоун. Во всяком случае, беспокойство, промелькнувшее в его стальном взгляде, я распознал без труда. Саргон в мгновение ока водрузил на голову Её Сиятельства Лусибетты каску, заставив миледи взвизгнуть и зайтись в негодующей тираде. Похоже, она так и не поняла причину, из-за которой была испорчена её прическа.
Засмотревшись на царственных особ, я замедлил шаг, но тут же получил удар в спину, который бросил меня вперед. Принц Млечного Пути и Принцесса Центавра остались позади, и я поковылял дальше, придерживая цепи и ухмылку.
Каски — яркая демонстрация того, как мои тюремщики боятся моего таланта. Я уверен, всякий раз, когда Сильва приходит ко мне, чтобы снять с меня ведро, вся команда натягивает на себя эти тяжеленные шлемы, напичканные пси-блокаторами. Иногда мне кажется, что вся злость и жестокость Сильвы ко мне — из-за каски. Какой бы крепкой не была эта женщина, этот головной убор для нее был через чур тяжел. Резких движений головой она явно избегала. При этом шла ровно, не подавая вида, и время от времени подгоняла меня весьма болезненными тычками.
Когда мы добрались до ангара, Сильва открыла дверь и втолкнула меня на «арену». Так прозвали этот огромный отсек из-за меня, поскольку люди, сидевшие здесь, знали не понаслышке, почему меня зовут Клоуном. Арена встретила меня тягостной тишиной. Сотни взглядов смотрели на меня с ненавистью и надеждой. Люди стояли, прижавшись к стальным прутьям огромных клеток. Они боялись и ненавидели меня и в тоже время знали, что я единственный, кто может спасти их от неминуемой смерти.
— Эй, Клоун, — выкрикнул кто-то, — как спалось? Кореш мой, Зуза, не снился? Если ты меня так же как его сольешь по-веселому, я тебе даже днем являться стану, чухан ты вонючий...
— Молчать, — рявкнула Сильва, — а то я прямо сейчас тебя солью.
Она снова поднесла коммуникатор к губам и ровным голосом, словно ничего не случилось, сказала:
— Капитан, мы на месте.
— Видим вас. До прыжка в нору девять минут. Давай, девочка. Пусть Клоун разогреет публику как следует.
Сильва зашла ко мне за спину и, достав из ножен кортик, приставила холодное жало клинка к моему горлу. Панический озноб заставил меня дернуться, но Сильва вцепилась в меня стальной хваткой и прижала к себе.
— Ты слышал капитана. Если будешь паинькой, получишь немного свободы. Так что не глупи и сделай все как надо. Начинай.
И я вновь подчинился её приказу.
Я не знаю, кажется ли мне это или происходит на самом деле, но когда я проваливаюсь в транс, всякий раз я словно погружаюсь в одно из своих сновидений. В нем меня окружают сотни прекрасных добрых людей. Их лица светлы и безмятежны. И образ каждого из них словно соткан из тончайших лучиков счастья. Они протягивают ко мне руки, и от каждого ко мне начинают тянуться теплые светящиеся нити. Я ловлю их, не пропустив ни одну, и начинаю плести свои уздечки смеха. Люди дают мне частичку своего счастья, и я хочу вернуть его сторицей. Подарить радость.
Но тонкое жало кортика касается шеи и все портит. Я едва не выпадаю из забытья, зависая где-то на грани между явью и трансом. Оба мира сплетаются воедино. Над светящимися телами людей я вижу злобные и растерянные лица. И я ускоряю свою работу. Готовые уздечки я набрасываю на людей. Их лица расплываются в улыбке, и через секунду они заливаются смехом. А скоро и остальные, все несколько сот человек, начинают улыбаться и смеяться.
И вдруг изображение обоих миров перед моими глазами начинает дрожать, словно я смотрю на них сквозь пламя костра. Это значит, что наш корабль вошел в «кротовую нору» — пространственно-временной свищ, позволяющий переместиться из одной точки космоса в другую и за считанные минуты преодолеть расстояния в десятки, сотни, тысячи световых лет.
Я наматываю поводья уздечек себе на кулаки и сразу чувствую, как неведомая сила пытается вырвать их у меня из рук. Я слышу, как смех сотен людей взвивается к потолку и возвращается назад, помноженный беспощадным эхом. Пытаясь ослабить натяжение, я сбрасываю с кулаков один виток. Но тщетно — свищ продолжает тянуть веселящие поводья на себя, упиваясь самой позитивной из всех человеческих эмоций.
Казалось бы, что есть человек для такого невероятно огромного порождения космоса? Муравей? Амеба? Молекула? Неужели энергия наших эмоций так же невероятно огромна? Помнится, Дон Флюидо говаривал: «Что муравью пустяк, то человеку — бремя. Все во вселенной относительно.» Прав был старый фокусник — как часто за малым мы не видим большего. Что если своей радостью мы способны создавать планеты, а яростью взрывать светила. Но нет, мы никогда не придем к этому, покуда жива человеческая глупость. Одно то, что принцип прохождения свищей был назван «погремухами» двух бывших зэков, говорит именно об этом. Принцип Бибиса и Баштупа; черт бы побрал этих наркоманов с их вселенским открытием. Хотя, если разобраться, черти должны взять другого человека — Принца Саргона Второго.
Ученым давно было известно о «кротовых норах» многое: где, какие и куда ведут. Человечество не поскупилось на миллиардную флотилию беспилотных разведчиков и скоро получило достаточно подробную карту межпространственных переходов. Однако, воспользоваться «норами» в полной мере люди долгое время не могли. Попытки пройти свищ на корабле, управляемом людьми, всегда заканчивались смертью всего экипажа. Так было, пока совсем еще молодой Принц Саргон не был возведен в ранг галактического смотрителя исправительных колоний. Тогда-то он и сделал предложение, всколыхнувшее умы преступников всей галактики. Тем, кому удастся живым пройти сквозь свищ, даровалась свобода. От желающих попытать удачу не было отбоя. Особенно среди тех, кому и без того грозила смертная казнь. Молва быстро окрестила их «танатоходцами». Зэки уходили в «норы» пачками. И долгое время такими же пачками кремировали их трупы на обратной стороне свищей.
Бибис и Баштуп не были зэками-смертниками, отбывая свой срок за хранение марихуаны. Что подвигло их стать «танатоходцами» история умалчивает. То ли шанс немного побыть космонавтами показался им прикольным — что взять с обдолбанных наркоманов, — то ли сыграла роль возможность попросить для полета что-нибудь для души. И они попросили — душа требовала травы. Короче, просто эти укурки проржали всю дорогу. Они продолжали гоготать даже когда их доставали из корабля на обратной стороне свища. Им было абсолютно наплевать на то, что они стали первыми, кому удалось выйти из «норы» живыми.
Правда, люди поняли не сразу, что все дело в смехе, решив, что ключ к разгадке в наркотиках. Но трава бывает разная и действует на людей по-разному. Останки тех, кто в наркотическом угаре впадал в чувство острого беспокойства, на обратной стороне «норы» собирали буквально по кусочкам. Так или иначе, скоро стало ясно — свищ любит человеческий смех, и пока смеющихся на корабле больше тех, кому не до смеха, свищ, словно малое дитя, получившее яркую игрушку, занимался только ею, не обращая внимания на других. В общем, тюремные камеры перебазировались на корабли, и в ход пошел веселящий газ. Это был не тот газ, которым я когда-то наполнял воздушные шарики для своих представлений. Оксинитрид азота лишь вызывал легкое опьянение и смешно менял голос. Новый газ, был разработан специально по указу Короля Вселенной. Малые дозы его мгновенно вызывали у людей дикий хохот. Единственным недостатком было то, что при большой концентрации он, в отличие от своего древнего предшественника, был взрывоопасным. Но даже это не остановило вселенских монархов. Очень уж выгодным был такой способ содержания людей, преступивших закон. И скоро большая часть межгалактических кораблей превратилась в тюрьмы.
Долгое время газ был в ходу и на личном лайнере Его Сиятельства Принца. Пока здесь не появился я. Клоун. Я не знаю, что подвигло к этой мысли Саргона Второго — использовать для межпространственных перелетов живого шута. Уж во всяком случае, он сделал это не ради экономии газа. Принц готовился стать Королем Галактики. А со ступеней галактического трона, к тому же находясь в прямом родстве с нынешним Вселенским Самодержцем, перед молодым монархом открывалась реальная возможность стать Королем Вселенной. И я, скорее всего, был очередной вещью, отражающей и без того высокий статус Принца в глазах высшего света. Ведь мой талант — единственный в своем роде.
Наверняка и сейчас Саргон Второй демонстрирует мое выступление Принцессе Лусибетте, раздуваясь от гордости.
Но я всего лишь человек. Я могу отказаться смешить людей, или дар может не сработать. И тогда я умру. Но это вовсе не означает, что какой-то шут сможет утащить за собой на тот свет всех обитателей монаршего корабля. Баллоны с веселящим газом, наверняка, заправлены под завязку, и пустить его в камеры — секундное дело. Поэтому моя смерть, как бы её не желал кто-то из отчаявшихся зэков, ничего не даст. Она абсолютно бесполезна и глупа. Но у меня еще есть надежда. Шанс стать свободным. Возможно, я стану свободным лишь погибнув, но я очень сильно постараюсь, чтобы моя смерть не была напрасной. Как же хочется взорвать к чертям эту консервную банку! Развеять в пустоте космоса прах Саргона Второго, сделав его частью Млечного Пути. Галактика не должна принадлежать человеку, лучше уж пусть ей принадлежат его останки.
Однако этот свищ оказался невероятно жадным до человеческого веселья. Он рвал из рук поводья с такой силой, что я еле удерживал их. Гогот нескольких сотен ртов бил в барабанные перепонки похлеще орудийной канонады. Силы мои были на исходе. Я сбросил с кулаков еще один виток. Натяжение на секунду ослабло, и буря смеха немного стихла, чтобы тут же взвиться с новой силой. Несколько поводков вырвались из моих рук и устремились к потолку ангара. Для тех людей, чьи поводья вдруг оказались во власти неведомой силы, этот смех стал последним. Ненасытная природная стихия заставляла их смеяться все сильнее и сильнее. Они корчились, катались по полу, выгибались дугой и складывались пополам. Я уже ничем не мог им помочь. Их оболочки светились все ярче и ярче, вдруг вспыхивали и гасли.
Но свищу этого было мало. Он продолжал тянуть светящиеся нити на себя.
Я вновь напрягаюсь, пытаясь ценой невероятных усилий удержать оставшиеся поводья. Как вдруг где-то вдалеке слышу знакомую песню. Слов не разобрать, но мне кажется, что в них есть что-то похожее на «... я сделаю вселенную лучше». Наверно и Саргон думал так же, отправляя сотни людей на верную гибель. Он хотел сделать вселенную лучше. Но стала ли она такой? Редкий межпространственный переход обходится без жертв. Бибис и Баштуп оказались лишь везунчиками, которых свищ не тронул. Наверно, побрезговал... Хотя, что вероятнее всего, им лишь повезло попасть в недостаточно активный свищ. А вот «кротовина», которую мы проходили сейчас, была другой. Она вела себя как тот же наркоман, дорвавшийся до вожделенной «дури».
Вдруг я чувствую, как чьи-то нежные светящиеся руки обнимают меня сзади и берутся за поводья, которые уже едва не выскальзывают из моих ослабевших пальцев. И натяжение немного спадает. Люди продолжают смеяться, но глаза их уже не лезут из орбит, а в голосах исчезает визгливая хрипота. И я понимаю, что это не Сильва. Тюремщица также стоит позади меня, прижимая к моему горлу смертоносную грань клинка. И это не её руки помогают мне сейчас. Людей со светящимися руками я вижу в другом мире — в мире своего транса. Мысленно я слегка оборачиваюсь назад и тихо спрашиваю:
— Надя, это ты?
— Да, Виктор.
Её голос, как всегда, спокоен и чист. Он звучит словно естественное продолжение музыки.
— Надюша, как же я устал.
— Потерпи, милый, осталось совсем чуть-чуть. Я помогу тебе.
— Но как?
— Их каски мне не помеха. Они могут блокировать только твои воздействия, но не мои.
— Но ты всего лишь мое видение...
— Сейчас это уже не важно. Смотри.
Я почувствовал, как клинок убрался от моей шеи. Сильва разжала пальцы. Кортик полетел вниз и с глухим звуком вонзился в пластиковое покрытие пола. Прямо передо мной.
— Виктор, сейчас будет выход из свища. Как только это произойдет, ты должен прыгнуть назад.
— Да, любимая, я сделаю все, как ты говоришь.
— Не бойся. Все будет хорошо.
— Я не боюсь. С тобой мне ничего не страшно.
Мой взгляд упал на торчащий из пола кортик. Я повел плечами, на которых лежали руки тюремщицы. Она по-прежнему держала меня крепко, но на мою провокацию отреагировала лишь более сильным сжатием пальцев. И ничего: ни слова, ни тычка под ребра. И даже оброненное оружие её не волновало. Я не мог в это поверить, но, похоже, что Надя из моего воображения, сделала то, что могла лишь Надя реальная — потомственная морокунья, непревзойденная мастерица по части наведенных иллюзий. Интересно, какой именно морок она напустила на Сильву.
Вдруг натяжение ослабло, и я отпустил поводья.
Люди, кто еще мог стоять, бессильно повалились на пол.
Мир стал обретать четкость.
Я присел и, оттолкнувшись, всем корпусом влетел в неподвижную фигуру Сильвы. Женщина вскрикнула и рухнула спиной назад, как подкошенная.
Звон каски, ударившейся об пол, разнесся эхом по ангару. Я резко повернулся к Сильве, в одно движение, словно руки сами знали, что делать, выхватил из кобуры парализатор и только потом посмотрел ей в лицо. Глаза Сильвы неподвижно уставились в потолок, а из носа по щеке потекла тонкая струйка крови. Похоже, что каска, защищающая от пси-воздействий, не была предназначена для защиты от воздействий физических и лишь усугубляла их последствия. Я прижал пальцы к её горлу, чтобы проверить пульс.
— Задуши эту стерву, — донесся хриплый голос из клетки. — Прикончи её...
Пульс Сильвы бился ровно. Она либо потеряла сознание, либо все еще находилась под действием морока. Но она была жива. И почему-то меня это обрадовало. Странно, ведь сейчас я собирался взорвать весь корабль, убить несколько сотен людей, а вместе с ними и её. И себя...
— Клоун, слышишь меня? — донесся гневный голос из коммуникатора Сильвы, — Это твоя последняя выходка...
Я встал, подхватил свои цепи и решительно двинулся вглубь ангара. Туда, где из стены торчал большой железный штурвал, выкрашенный в желтый цвет. Газовый вентиль. Несомненно, пуск газа в камеры производится нажатием кнопки где-нибудь с капитанского мостика. Но электроника есть электроника. Поэтому на всякий экстренный случай должен быть большой вентиль. И он был — прямо передо мной. Сейчас я откручу его на всю катушку и пущу газ изо всех сопел. Пяти минут, пока сюда прибудет вооруженная гвардия, должно хватить, чтобы концентрация газа в воздухе ангара стала достаточной для взрыва. Одно нажатие на спусковой крючок электрического парализатора, разряд и...
— Что же ты медлишь, Клоун?
Я узнал этот голос. Это был тот же елейный тон, которым несколько тысяч световых лет назад Саргон Второй увещевал Принцессу Центавра. Я развернулся, выставил перед собой парализатор и посмотрел на Принца. Тот стоял в раскрытых дверях ангара. Черный фрак и белая сорочка. Он был безоружен и даже без каски, и это придало мне уверенности. Во всяком случае, тратить время на разговоры с ним мне не улыбалось. Свободной рукой я взялся за штурвал вентиля и напрягся. Механизм не поддался. Это нужно было сделать обеими руками, но мне мешал парализатор. В тюремной хламиде не было карманов, и я сделал первое, что пришло в голову — зажал оружие в зубах. Но едва я положил руки на вентиль, как меня снова накрыло трансом. Я совершенно четко ощутил, как кто-то сзади потянул на себя мои светящиеся нити. А через секунду я почувствовал, как на меня набросили кольцо, которое тут же затянулось на шее. Стало трудно дышать. Я схватился за горло, пытаясь ослабить давление ошейника, но, не смотря на то, что мне не удалось этого сделать, легкие, вопреки какой-либо логике, вдруг наполнились воздухом, и я разразился приступом безудержного смеха. Парализатор выпал изо рта.
Неужели радость, которую я дарил людям, выглядела так же? Бешеный хохот сотрясает тело, начисто лишая последних сил. Ноги подкашиваются, и я падаю на пол, корчась от спазмов, выдавливая из себя сумасшедшее ржание. Глаза застилает пелена слез, сквозь которую я смутно вижу светящийся поводок, тянущийся от меня через весь ангар к входу. Туда, где стоит Саргон. Будущий король, виртуозно исполняющий роль злого шута.
Но вдруг все кончается. Меня на секунду ослепляет яркая вспышка. Ошейник слетает с горла и растворяется в воздухе вместе с поводком. Легкие, управляемые лишь естественной потребностью дышать, наполняются воздухом. Я чувствую, что меня больше не заставляют смеяться, и спокойно выдыхаю. Еще вдох. Выдох. Я смотрю на вход и, не веря своим глазам, начинаю их тереть. У порога, раскинув руки, лежит какой-то заключенный, закованный в цепи. А прямо за ним с тяжелой каской в руках стоит синеволосая Принцесса.
Я подымаюсь на ноги и вдруг понимаю, что со мной что-то не так. Я по-прежнему чувствую тяжесть своих цепей и то, как они бьются о мое тело при ходьбе, но не слышу их звона. И не вижу их. Да и тюремной робы больше нет. Вместо этого я вижу на себе черный фрак, из рукавов которого выглядывают манжеты белой сорочки.
Я иду к входу в полной растерянности. Словно ноги сами несут меня туда. Принцесса смотрит на меня, и на её лице появляется улыбка. Такая знакомая и родная. На незнакомом лице.
— Надюша! — шепчу я, — Надежда моя!
Принцесса прикладывает палец к губам, и я слышу, как из коридора доносится топот тяжелых сапог.
— Ваше Сиятельство, с вами все в порядке?
Это капитан. Его голос невозможно не узнать. Он подбегает к ангару с целой оравой вооруженных людей.
— О, можете не спешить, капитан, — спокойно отвечает моя принцесса. — Его Сиятельство Принц уже все сделал за вас.
Капитан смотрит на меня. В его глазах тревога.
— Милорд, вам нужен врач?
Наверно, не смотря на мастерский морок, я выгляжу не самым лучшим образом.
— Нет, капитан, — отвечаю я, расправляя плечи, — со мной все отлично. Лучше позаботьтесь об этой девочке.
Я киваю на Сильву. Потом на экс-принца, ставшего стараниями моей любимой клоуном-террористом.
— И этого... свяжите покрепче. Ему цепей явно мало.
Капитан не спорит. Он отдает приказы, и люди принимаются за дело.
В этой суете я перехожу в транс и вместо Принцессы Центавра вижу возле себя милый образ своей Надежды.
— Чем ты его так?
Она молча кивает на каску, которую все еще держит в руках. Я подхожу к ней ближе и шепчу, едва сдерживая отчаяние, взорвавшееся в моей душе:
— Надя, зачем ты пришла за мной? Ведь ты можешь погибнуть. Ты не сможешь слишком долго держать этот морок. Они убьют тебя, если все раскроется.
— Ну, до посадки на планету моих сил хватит точно. А там нас уже ждет Дон Флюидо.
— А видеокамеры? Они же видели, что здесь произошло.
— Они видели ровно то, что показала им я. Не волнуйся, Витюша, положись на меня. Все будет хорошо.
До меня донесся голос капитана, и я вынырнул из транса.
— Все готово, милорд.
Два дюжих бойца под руки выводят Сильву из ангара. Экс-принц, крепко спелёнатый ремнями по рукам и ногам, лежит на полу. На его голове красуется до боли знакомое ведро, из которого доносятся едва различимые стоны. Похоже, что сознание к нему начало возвращаться.
— Что прикажете с ним делать, милорд?
— Доставьте его в мою каюту. Там я решу, что с ним делать.
Вдруг Саргон затрепыхался, и из ведра чуть слышно донеслось:
— Где я? Что со мной? Немедленно отпустите! Я — Принц Всея Млечного Пу...
Капитан ударил лежащего ногой в живот.
— Ну-ка заткнись... Клоун!
Я смотрю на скрючившееся тело Саргона и понимаю: я больше никогда не буду смешить людей. Может быть хотя бы этим я сделаю вселенную лучше.
Саша Скрябин © 2014
Обсудить на форуме |
|
