|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Катаклизм Ларус Шадмер © 2013 Симбиоз И тут он увидел волка. Тот сидел, заняв всю тропинку. Казалось, даже улыбался, высунув язык и прищурив голубой глаз. Сердце ухнуло и провалилось, конечности налились свинцом, как в дурном сне. В такие моменты жизнь пробегает перед глазами, но Вадим видел только волка — маска у него была как у лайки и глаза — холодные, наглые.
— Кыш, — слабым голосом сказал Вадим.
Животное не обратило внимания на слова человека. Только совершенно по-собачьи почесало за ухом.
— Да что за фигня... — привычка разговаривать с самим собой появилась давно, Вадим ей не противился.
Он сделал вид, что поднимает камень. Волк даже ухом не повёл.
— Ну и хрен с тобой, — Вадим свернул с почти невидимой тропинки в лес.
Через сотню-другую метров ему повезло: нашлась крепкая палка. Будет ему подспорье. Идти с каждым днём становилось труднее — голодные дни и холодные ночи делали своё дело. Дальше ему повезло ещё больше: палка наткнулась на что-то в прелых осенних листьях, показалась белая шляпка. Грузди!
Вадим начал открывать сокровищницу. Шляпки появлялись одна за другой, в нём проснулся азарт грибника. Он торопливо вытащил из мешка осколок бутылки, начал срезать крепкие ножки. Вспомнил, как мама брала его в лес, показывая заветные места. Тогда его мало интересовала «тихая охота» — в лесу было интересно первые полчаса. Уроки детства застряли в памяти: проще было выдрать грибы с корнем, а вот, поди ж ты — оставляет возможность грибнице восстановиться. Как будто ему не всё равно...
Раздался шорох. Обернувшись, Вадим увидел любопытную морду давешнего знакомца. Какой же он дурак: поверил, что животное не нападёт.
— Не ешь меня, зверюга, — прохрипел Вадим. — Во мне мяса нет, костями подавишься...
Заклинание, казалось, сработало. Морда исчезла, и Вадим побрёл дальше как можно быстрее. В просветах между деревьями он видел, что животное не отстаёт, но и не приближается.
— Сожрёшь всё-таки, — обратился к нему Вадим. — Когда я выдохнусь, нападёшь. У Джека Лондона такой рассказ был. Читал? Конечно не читал — безграмотная ты тварюга. Человек и волк ждали, кто первый подохнет.
Вадим понимал, что находится на грани сумасшествия. Но, как ни странно, разговор успокаивал. И страха смерти не было. Огорчала только мысль, что кончина будет мучительной.
Волк вдруг встал, как влитой, шерсть на загривке поднялась. Раздалось утробное рычание.
— Ты чего? — удивился было Вадим, но услышал голоса. Показались двое мужиков, которые кого-то волокли. Этот кто-то молча сопротивлялся.
Вадим рванул к поваленному дереву поближе к опушке. Притаился, ладонью опираясь о шершавый ствол, вытащил из мешка осколок. Он не один месяц промышлял на трупе Новославска, копошился вместе с другими паразитами в поисках «чего бы сожрать». И первое правило, выстраданное и проверенное, гласило: «Люди — твари опасные».
Впереди слышались звуки приглушённой борьбы, треск разрываемой одежды и... всё.
— Ну и лес с ними, — прошептал Вадим. — Раз молчат, значит всё нормально. Игра у них такая...
Сзади, совсем близко, Вадим ощутил чужое дыхание. Он дёрнулся и, разворачиваясь, больно заехал локтём по упавшему дереву.
Около него стоял волк и, казалось, прислушивался к сердцу человека. На какой-то миг оно застыло, а затем забарабанило.
— Что, Пятаков, страшно тебе... — в горле пересохло. — Волчара, слышал историю про старика, который звал смерть?
Волк оскалился.
— Смерть нашла старика в лесу, спросила, зачем он её звал, — продолжил Вадим, крепче сжимая осколок стекла. — И старик... попросил её донести вязанку хвороста. Может и ты, волчара, помог бы?
С поляны донёсся крик. В нём слышалась не мольба, а ярость хищника, который упустил жертву.
Вадим выглянул из-за укрытия.
К лесу, молча и красиво, бежала девушка. Пятаков успел взглянуть на её лицо... ни хрена это не игра.
Один бросился за ней, а другой скорчился, прижимая руки к паху.
— С-сука! — шипел он вслед.
Вадим вспомнил другое своё правило: «Дела других людей — это дела других людей». Руку обожгло болью. Он недоумённо поглядел на сочившуюся по ладони кровь и на осколок. Правила позволяли Вадиму существовать в новом мире. Осталось только объяснить это дёргающейся где-то в глубине души совести.
Вадим не был героем. Он это знал. Волк это знал. Гопники тоже бы догадались, но Пятаков решил всех наколоть. Чувствуя на спине взгляд хищника, он перемахнул через поваленный ствол и бросился наперерез.
Ударил на бегу. По лицу, осколком стекла. Судя по тому, что гопник завопил — попал.
Отморозок пощупал порез на щеке. Он не выглядел испуганным, скорее разъярённым.
— Допрыгался, Пятаков, — прохрипел Вадим. — Ручки снова трясутся...
А руки и впрямь тряслись. И ноги подкашивались. Ему было страшно до одури, но радостно, что снова хоть что-то чувствует.
Его вдруг замутило.
Перед глазами встало золотистое свечение. Вадима не покидало чувство, что он такое видел, только забыл. Будто бы ты уже умер, а теперь умираешь снова...
Вадим взглянул на своих противников. Те уже спали.
***
Он проснулся от стука в окно. Было темно, как в заднице у слона и, сколько бы Вадим ни пялился в ночную муть, разглядеть ничего не удалось. Пух, что ли? Вчера кот словно сошёл с ума. Сначала стрескал весь корм, потребовал добавки, а потом издал боевой мяв и с разбега начал колотиться в дверь. Напрасно Вадим его увещевал: куда ты собрался, дурилка картонная? Никуда в своей жизни не выходил, свадьбы тоже закончились — я же сам тебе кошку привозил, скотина ты неблагодарная. Скотина орала дурниной и продолжала атаковать дверь. В конце-концов Вадим снял упирающегося кота с дверной ручки и запер в спальне.
Пока он раздумывал, звонить ли ветеринару, кот затих. Молчание было подозрительным. Вадим открыл дверь и увидел, как откормленная дымчатая задница исчезает в окне. Надо же — сетку разодрал!
— Сволочь ты полосатая, — сказал Вадим и проснулся. Полежал, не открывая глаз, напряг мускулы, сжал и разжал кулаки. Тело слушалось. В прошлый раз он свалился с дивана и долго не мог двигаться.
Странное дело: после того, как он очнулся, ему снился только Пух. Родители и Ленка не снились никогда. Во снах у них с котом была неторопливая, размеренная мужская жизнь: кофе и сметана по утрам, разговоры — Пух был непревзойдённым слушателем, особенно когда его гладили. Вадим любил эти сны, они давали ощущение дома в жизни бродяги.
Интересно, сколько он сейчас проспал? Снова тридцать лет или всю сотню? А, какая разница...
Он открыл глаза и увидел дымчато-синий, как шерсть Пуха, взгляд. Поняв, что не силён в сравнениях, решил просто поздороваться:
— Привет.
На всякий случай уточнил:
— Насчёт полосатой сволочи — это я не тебе.
Девушка пожала плечами и отошла. Вадим приподнял голову. Да это же та самая, блин, нимфа!
— Эй! — он вскочил и подошёл к девушке. — Ты как? А где бандиты?
Девушка не желала разговаривать, хоть ты тресни.
Слева от Вадима стоял домик. Время выело в кирпичах зазубрины, но выглядел он добротно. Те стёкла, что остались, сияли чистотой. Дворик тоже находился в идеальном порядке, если можно было назвать порядком разросшиеся сосны, между которыми находилось что-то вроде грядок. Вадим совершенно не разбирался в садоводстве, но узнал помидоры и пожелтевшие огурцы.
Пока он озирался, девушка прошла мимо с глиняной миской. Зачерпнула воду из покрытой мхом бочки. Волк незамедлительно появился и начал жадно лакать. «И этот здесь!» — удивился Вадим, а вслух сказал:
— Вот ведь привязался!
Девушка бросила неодобрительный взгляд.
Худющая какая. Впечатление усиливали огромная клетчатая рубаха и несоразмерные джинсы. Тряхнув короткими вихрами, дама величественно указала Вадиму в сторону ветхой калитки. Погостил мол, и хватит.
— Да я и не собирался задерживаться, — пожал плечами Вадим. — Меня почему-то вырубило... Постой, это ты меня из леса доволокла?
Девушка завела очи горе — дошло наконец-то.
— Спасибо тебе, молчунья, — искренне сказал Вадим. — Надо же: худенькая, а сильная. Может, тебе по хозяйству помочь? Отблагодарить, так сказать, за спасение.
Она покачала головой.
— Нет — так нет, — Вадим не хотел навязываться. — Спасибо ещё раз и удачи. Не нарывайся больше на отморозков.
И, не оглядываясь, пошёл.
Странная девка. Немая видимо. Зато душевная — не оставила рядом с придурками. Но что же случилось в том перелеске? Ведь он заснул тем же самым сном, который сморил всех тридцать лет назад.
Кто-то потянул за рукав, прервав размышления. Он резко развернулся и чуть было не вмазал... Она. Смотрит дымчатым взглядом и протягивает заплечный мешок, о котором он забыл
— Извини, — неловко усмехнулся он.
Опустил кулак.
— Спасибо, — сказал Пятаков, принимая свои пожитки.
Ничего не ответила. Лишь выразительно скосила глаза в сторону дома.
— Что-то не так? Помочь?
Снова пожала плечами — как хочешь, дескать — и почапала обратно. Вадим последовал за ней — солнце садилось и снова ночевать в лесу не хотелось. Уже на подходе он увидел, что заинтересовало девушку. Волк увлечённо рыл на соседнем участке — с поскуливанием и подвыванием.
— Крота, наверное, нашёл, — неуверенно сказал Вадим.
Вместо ответа та скептически покачала головой и вручила палку-копалку.
***
Работа оказалась непривычной. Рубашка липла к телу, солнце будто бы хотело высушить человека до последней капли пота. Отдушиной была только молчунья, которая время от времени поила Вадима. Он принимал кувшин с благодарностью, но где-то в глубине души думал: «Какого чёрта я вообще этим занимаюсь?»
Зверюга постоянно вилась около него, словно волчок. Первое время Вадим опасливо косился в сторону животного, но затем привык.
— Волчок... — выдохнул Вадим, снимая мокрую рубашку и комкая её в руках. — Ты вообще кто? Волк или баба? Хвост, может, поднимешь?
Животина зыркнула на него. Мол, дурак ты, человече.
— Не хочешь как хочешь, — Пятаков отбросил дурно пахнущий комок одежды и взялся за лопату. — Значит, Волчком будешь. И мне чхать на твоё мнение, гав?
Вадим не знал, что ищет, и это его раздражало. Волчара указал куда копать, молчунья дала команду «фас», а ему — исполняй. Может, у неё там припасы? Было бы неплохо найти склад какой-нибудь армейской тушёнки...
Пятаков всё больше убеждался, что мучается не зря — местечко было странным. Кажется, раньше здесь было нечто вроде погреба. Один раз лопата наткнулась на останки керосиновой лампы, попадались полоски ржавого железа и старые гвозди, которые отдалённо напоминали дождевых червей.
Спустя час работы и после тонны пролитого пота, Вадим ткнулся во что-то твёрдое и поначалу подумал, что нашёл сундук с сокровищами.
— Я богат, итить меня под хвост! — Вадим сплюнул набившейся в рот пылью. — Если я действительно нашёл клад, то психану. Ей-богу...
Вскоре Вадим понял, что это всё-таки не сундук. Больше всего находка напоминала глубоко зарытую бочку. Или трубу. Диаметр у неё был такой, что в неё запросто мог влезть человек. На верхушке обнаружилась крышка люка. Здесь же была и ручка, однако как Пятаков ни старался, сдвинуть крышку не смог.
— Да тьфу на тебя, — разозлился копатель, прислушиваясь к урчанию в желудке. — С меня хватит.
Жара потихоньку отползала вместе с закатывающимся солнцем. Пятаков вылез из ямы, до хруста потянулся. Натруженная спина тут же отозвалась ноющей болью. Вадим поискал брошенную рубашку, но та пропала.
— Вот те раз, — он поёжился от налетевшего ветра. — Обобрали, что ль?
Из дома вышла молчунья и поманила пальцем. На немой вопрос она кивнула в сторону крыльца, где вместе с другими тряпками висела и рубашка Вадима. Судя по всему, здесь была стирка... Непривычная штука в этом мире.
Она жестом пригласила в дом, откуда шли запахи, от которых в животе всё сжалось.
— Работа работой, а обед — когда работа закончена! — Вадим собрался войти, но молчунья пихнула его в грудь и указала на коврик. — Гляди-ка, хозяйственная, — проговорил он, вытирая обувку.
Ужин оказался королевским: запах груздянки сводил с ума. Ещё на столе был салат из помидоров, огурцов и какой-то зелени. Будто бы приехал в деревню к бабушке... Его прямо-таки переполняло чувство благодарности, даже не верилось, что совсем недавно он не желал ничего, кроме «геройской» смерти.
Вадим ел, а молчунья глядела на него. Взгляд у неё был как у Волчка: печальный и дикий.
С улицы раздался вой.
— Ну, я тебе, — он встал с твёрдым намерением утихомирить зверюгу. — Такой момент портишь!
В тот же миг дверь распахнулась. На пороге появилась фигура странного человека. Странного, потому что с ружьём...
«Пропал ужин, — с тоской подумал Вадим. — Опять с отмороженным разбираться». Человек в дверях закашлялся.
— Ребятки, что здесь происходит? — наконец спросил он. — Что же это... а?
Человек с ружьём был стар. На вид деду было лет семьдесят или больше: из-за растрёпанной бороды и всклокоченных седых волос было трудно понять. Вадим осторожно подошёл к нему.
— Ты бы ружьишко опустил, — мягко посоветовал он. — Не в кого тут стрелять.
Дед послушно приставил оружие к стене.
— Что это? — повторил он, растерянно озираясь. — Как?
Молчунья обхватила старика за плечи и подвела к столу. Зачерпнула варево из каких-то трав и подала чашку гостю. Тот отпил глоток, икнул и замер, прислушиваясь к ощущениям.
— Откуда ты взялся, отец?
— Из бункера, — дед махнул в сторону двери. И оглянулся на окна, поражаясь пейзажу. — Ребятки, как же это... быльём всё поросло...
«За тридцать лет ещё не то могло вырасти», — подумал Вадим и чуть было не ляпнул это вслух. Надо быть осторожнее. Дедок и так, похоже, с приветом — бункер почему-то себе выкопал. Если бы не волк — так бы и помер под землёй. Но оставлять человека в неведении тоже не годится.
Вздохнув, Вадим начал рассказывать. Медленно, подбирая слова, следя за своей интонацией и реакцией собеседника. Не хватало ещё, чтобы дед опять за ружьё схватился. Но дед слушал внимательно, не перебивая, похлёбывая травяной чай. Время от времени он смотрел в окно, сопоставляя новую картину мира с тем, что помнил.
Наконец он сказал:
— А я-то, старый дурак, не знал, сколько проспал — часы остановились. Проснулся — темно, душно. Зажёг свечу, захотел вылезти, да не смог. Ну и начал в дверь долбиться. Спасибо, что спасли. Хотя, всё одно — помирать...
— Вот он — твой спаситель, — усмехнулся Вадим и показал на волка, который крутился во дворе. Волчок тебя и нашёл.
— Это не чистый волк, — присмотрелся старик. — Предки его собаками были. Прошу прощения! — встрепенулся дед. — Я оставил свои манеры в бункере. Лев Владиславович Абрамсон.
Вадим тоже представился.
— Вот и познакомились, — впервые улыбнулся Лев. — А где девчушка, что меня приветила?
Молчунья как раз вошла в дом. Вадим за разговорами и не заметил, когда она исчезла.
— Это же... Настя! — ахнул старик. — Настенька, я тебя сразу и не узнал! Соседа моего и коллеги внучка, — пояснил он Вадиму. — Большого ума человек...
Тут он запнулся, посмотрел на девушку и, всё поняв по её лицу, горестно вздохнул:
— Был... Прими соболезнования, девочка.
Молчунья благодарно посмотрела на Льва и сунула им с Вадимом какое-то тряпьё. Подойдя к двери, жестом позвала за собой. Повела по тропке между сосен к потемневшему от времени срубу. Девушка с трудом открыла покосившуюся, просевшую дверь, и на людей дохнуло такое знакомое, почти забытое тепло.
— Баня! — возликовал Вадим. — Не может быть! Ах ты, умница!
Похвала пришлась по вкусу хозяйке. Она заулыбалась, показала в предбаннике распаренные веники и золу.
— Вместо мыла, — сразу же разобрался Лев. — Ну-с, пожалуйте мыться, голубчик.
Мылись долго. С наслаждением покряхтывая, шлёпали друг друга вениками, обдавались водой и просто сидели, наслаждаясь теплом прогоревших дров. Вадим чувствовал, как уходят через поры кошмар пробуждения, страх ожидания и — дорога, дорога, дорога без конца. Как мало человеку нужно и как много. У него было чувство, что именно к этой бане он шёл последние месяцы. «А может, и годы», — мелькнула непрошенная мысль, и он поспешил выгнать её из своего сознания. Ни к кому и ничему не привязываться — самое важное из правил.
— Почему бункер? — спросил он старика. — Вы что-то знали?
Лев тихонько рассмеялся:
— Если бы я знал, что моё существование продлится ещё на тридцать лет, я бы туда не спустился.
Старик долго жил в Канаде. Эмигрировал еще в советское время и профессорствовал в одном из университетов, попутно занимаясь исследованиями в области генной инженерии.
— Вам, голубчик, это будет неинтересно. Впрочем, мои семена и через тридцать лет дали всходы. Именно эти помидоры и огурцы вы и наблюдаете на импровизированном огороде Настеньки. Приятно, знаете ли, посмотреть на плоды своих трудов в будущем.
Так о чём шла речь? О почти завершившейся жизни старика... Ничего интересного. Работал, женился... она умерла. Когда умерла жена, он, семидесятилетний идиот, взвыв от тоски, вдруг ринулся на родину.
Он купил последний свой дом в небольшой деревушке. В Канаде у него был бункер. Пожалуй, это единственное, что Лев хотел перенести из прошлой жизни. Когда становилось невмоготу, он спускался в подземное убежище и в бетонных стенах, обшитых деревом, словно становилось легче.
— Там я ждал смерть, мой мальчик, — буднично сказал Лев.
Диагноз ему поставили ещё в Канаде. От месяца до года жизни — сказали врачи, и больше он к ним не обращался. Он немного стыдился — старый ведь человек. Но было страшно. Когда показалось, что он не может выдержать, то спустился в бункер, зарядил ружьё и стал смотреть на часы... ему захотелось выстрелить себе в голову после того, как кончится завод. У больных стариков свои причуды.
— Я заказал их у одного мастера-итальянца. Он утверждал, что у каждого свои часы, которые появляются с первым ударом сердца. С последним — останавливаются.
Старик с удовольствием закряхтел, когда вспомнил, как показал эти часы соседям. Он сказал, что когда они остановятся, то остановится и время на земле. В шутку, конечно же, не поверили полностью. Но суеверия исчезают только с людской глупостью, а это значит, что они практически вечны. Время от времени его спрашивали, который час, и Лев с удовольствием демонстрировал исправные часы.
Он заснул перед тем, как часы остановились. Ему так и не удалось обмануть время.
В бане стало темно — только тлели угольки, да кромка заката виднелась в сером от пыли окошке.
— Давайте-ка, голубчик, в дом, — предложил старик.
В доме потрескивала дровами печка, а на столе горела свеча. Молчунья безо всякого смущения успела перетащить из бункера нужные вещи. Когда мужчины вошли, она сосредоточенно причёсывалась перед зеркалом. Как мало нужно человеку. И какая пропасть стоит между этим «мало» и тем, среди чего они проснулись.
...А после ужина они курили на крыльце. Лев, хитро прищурившись, вернулся из бункера с блоком сигарет.
— Лев Владиславович, — нарушил молчание Вадим. — Вам не кажется странным, что вы проснулись именно сейчас? На несколько месяцев позже остальных?
— Кто знает, молодой человек, — задумался Лев. — Случай? Болезнь? Кто знает... Вот и Настенька неизвестно почему замолчала. «Чудны дела твои», как говорилось в одной старой книге.
Вдыхая лёгкий, сухой дым табака, слушая уханье совы и глядя, как мигают звёзды Млечного пути, Вадим почувствовал, что этот момент почти идеальный.
Волшебство рассыпалось, когда старик сказал:
— Оставайтесь. Я скоро умру, все запасы достанутся вам. Она — чудесная девочка, будете друг другу помогать. Надвигается зима — зачем бродяжничать?
Вадим понял, что уйдёт этой же ночью. Старик тоже понял и лишь тихонько вздохнул, словно укоряя себя за бестактность. Докурили молча.
***
Уйти Вадиму оказалось просто. Взял и ушёл, без сомнений и жалости. Решил — сделал. Мужик! Только в дороге лезут в башку всякие мысли, словно тараканы. Зачем, говорят они Пятакову, сбежал? Кому и что доказал? Эх, мужик...
Ему казалось, что если бы он промедлил, то ни за что бы не решился уйти. Плюнул бы на всё и остался — работал бы в огороде, забор бы подлатал... Ну и пусть, что ни черта не умеет, научился бы! Не мужик, что ли?
Ждал бы, пока кто-нибудь придёт и сгонит с насиженного места...
Ну уж нет!
Вадим со злостью пнул шляпку выглянувшего, на свою беду, мухомора.
Больше всего Вадим боялся чего-либо ждать. Сразу после катастрофы, когда люди в один миг уснули, а в другой — проснулись в постаревшем на тридцать лет мире, Вадим мечтал найти какое-нибудь пристанище. У всякого зверя, даже человека, должна быть своя нора. Вадим двинулся к дому родителей. Когда-то они гордились тем, что их хрущёвка находится в центре города — метро рядом, гастрономов понатыкано, как свечек в праздничном пироге, больница под боком.
После пробуждения центр Новославска напоминал декорации к фильму ужасов: толпы растерянных людей беспорядочно шарахались по внезапно заросшим улицам, кто-то плакал, многие просто выли от безысходности. Хорошо хоть, со смехом тогда думал Вадим, что не кричат «мозги-и-и-и!». Он понимал, что смех дурно попахивает истерикой, но почему бы не сорваться, если вокруг сущий ад? Старый панельный дом Пятаков узнал сразу, несмотря на повылазившие то там, то сям тополи.
В опустевшей квартире он ждал родителей месяц. Делал зарубки на косяке, отмечая дни в новом дивном мире. Ночами он шёпотом разговаривал сам с собой, прислушиваясь к тишине города, где каждый звук разносился по всей округе.
Ленку он встретил у районной больницы. Сначала люди стекались туда в поисках лекарств, затем здание стало центром общественной жизни. Бывшую девушку Вадим не видел с тех пор, как она собрала чемоданы. От неё он узнал, что родителей ждать нет смысла. Лена говорила сухо, без подробностей, но Вадим за это ей был даже благодарен. В безумном городе он уже насмотрелся на «подробности».
Несмотря на давние обиды, Вадиму было приятно общество Лены. В какой-то момент у него зародилась надежда... но куда там. Девушка хотела остаться с состоятельным самцом. Её Гришка оказался богатеем: имел три коробка спичек, четыре банки кофе и целлофановый пакет, набитый пачками готового супа...
Он думал придушить Гришку, выдавить его крысиные глазки, но... он ведь не спятил. Он ведь нормальный человек, не убийца.
Вот только искать кого-то ещё, кто мог бы его ждать, уставший Пятаков больше не хотел. Жизнь в движении — крути педали...
***
Вадим и «крутил» по осеннему лесу, погружённый в мрачные воспоминания. Всё дальше и дальше от наивного хуторка, который чего-то ждал и надеялся на лучшее. Он брёл, пока не учуял запах дыма.
Взобравшись на заросший соснами пригорок, Пятаков осмотрелся. Люди жгли костёр, о чём-то переговариваясь. На огне бурлил котелок. Вадим решил обойти привал от греха подальше.
— Ну вас к лешему, — бормотал Пятаков, — к костерку проситься не буду.
Вдруг он почувствовал, как что-то больно ткнуло его в бок. Вадим напрягся, приготовившись бежать или драться, и обернулся.
Позади стояли двое мужиков в добротных, но небрежно шитых кожаных куртках. Судя по всему, одёжку сработали уже после затянувшейся «сиесты». Один держал палку, которой тыкал Вадима. У другого был грубый самодельный лук с наложенной на тетиву стрелой.
— Ух ты! — крякнул лучник, поглаживая бороду. — Васька, мы с тобой бледнолицего поймали!
— Чего? — не понял тот, кого навали Васькой.
— Ну, городского...
Бородач обратился к Вадиму:
— Эй, ты ведь с города?
Пятаков кивнул. Мужики не выглядели агрессивными.
— Вы, бледнолицие, совсем озверели в своих мегаполисах, — продолжил лучник. — Что, хреново там?
Вадим поднялся, с опаской косясь на лук. Руки он держал на виду и старался не делать резких движений.
— Да уж... как-то так...
— Сразу видно — интеллигенция, — хмыкнул бородач, опуская оружие. — Не сцы, жрать не станем.
К костерку Пятакова всё-таки «пригласили». Бородатый лучник представился Филиппом и мрачно предупредил, что с одноимённым певцом его сравнивать не нужно. Вадим об этом даже не задумывался, но на всякий случай запомнил.
Его пожитки понёс Васька.
— Нам так, дружище, спокойнее, — пояснил Василий, закидывая мешок за плечо. — Давай, шевели ножками.
— Яволь майн херр, — съязвил Вадим. — Партизаны во-о-он в той части леса!
Филипп пихнул Пятакова в спину.
— Поговори мне ещё, бледнолицый. Мой дед, между прочим, воевал.
Пока шли к месту привала, Вадим пытался понять, в какую историю умудрился попасть. Вспоминались банды каннибалов из Новославска, но вряд ли деревенские подобным промышляли — им больше нужна рабочая сила, а не человечья тушёнка. Вот же лешего им в задницу! А ну как ноги переломают и поставят за курами приглядывать... Пятаков глубоко вздохнул, успокаиваясь. Откуда, чёрт возьми, такая любовь к жизни проснулась?
Из палатки вышел человек с порезанной щекой. Ситуация стала ещё немного хуже. Может, не узнает...
— Ах ты, гнида! — с дикой радостью воскликнул порезанный, и сердце Вадима ёкнуло. — Филипп, так это ж тот упырь! Ну, который мне морду полоснул, а Ваське яйца отбил!
— Ничего мне не отбили, — Василий бросил поклажу на землю и присмотрелся к Пятакову. — И вообще, девка там лягалась, не мужик. Но вроде похож на того психопата...
— Не каннибалы, не работорговцы, а просто насильники. Мерзоты, вот вы кто! — выплюнул Вадим.
Тип с порезом дёрнулся, но Филипп перехватил дружка.
— Значит так, хлопцы! — твёрдо сказал он. — Решим, как испокон решали у нас мужики. Один на один. Без оружия.
— Бред, — фыркнул Вадим.
— Бред не бред... Ты как, принимаешь условия? У нас в стране энта... демократия.
Вадим устало кивнул.
«Поединок чести» Филипп указал провести здесь же на поляне. Отошли подальше от палатки вычурного оранжевого цвета и начали.
Порезанный разделся по пояс, и Пятаков с расстройством отметил, что противник и крупнее, и питался в последние дни не в пример лучше. Здоровый, чертяка... Губы порезанного скривились в ухмылке победителя.
— Пошёл ты, мать твою, — сказал Вадим и первым бросился на противника.
Наверное, тот не воспринимал Пятакова всерьёз. Ещё бы: задохлик против сытого здоровяка, который привык махать кулаками.
Пятаков ударил резко, метя в горло.
Порезанный чуть опустил голову, и кулак только вскользь прошёлся по подбородку. Вадим атаковал снова.
В ответ на яростную, но бессмысленную серию ударов порезанный метко ткнул Вадима под дых.
— Псих чёртов, — прогундосил порезанный, вытирая кровь с разбитого носа. — Усыпить тебя надо.
Вадим поднялся.
Оскалился.
Снова бросился вперёд, как впавший в транс берсеркер.
На этот раз его соперник приготовился. На небрежные, неуклюжие выпады Вадима он отвечал точными и сильными ударами. Пятаков несколько раз оказывался на земле, но каждый раз поднимался.
Что ему мог сделать этот сытый деревенский парень? Вадим месяцами выживал среди полных отморозков и ублюдков, вряд ли его могли остановить тумаки. Только если порезанный окончательно выбьет из него дурь.
Вадим падал и поднимался.
— Да лежи ты! — в отчаянии кричал порезанный, хрипя от усталости.
Но Пятаков снова шёл вперёд. Он готов был драться до смерти, как вдруг порезанный упал.
Просто упал, тяжело дыша, и не стал подниматься.
Сквозь пелену усталости и боли просочилась гаденькая мыслишка: пнуть посильнее. Чтобы, сука, запомнил, что девок насиловать не дело. Ладно. Лежачих бить — тоже не дело. Дурацкое детское правило... Вадим сел рядом, покосился заплывающим глазом на противника.
— Ты как?
— Псих ненормальный... — прохрипел порезанный.
— Псих, — согласился Вадим, сплёвывая кровь с рассечённой губы. — А вы — мудаки. Вдвоём на девчонку напали. Она даже на бабу не похожа, в ней жизни на один чих. Чингачгуки херовы.
— Вставай, — прогудел Филипп и заботливо помог Вадиму подняться. — Пойдём поговорим — тема есть.
Бородач практически поднёс его к костру. Мужики зашевелились, давешний Васька метнулся, освобождая место. Кто-то одобрительно бормотал, что хиляк, конечно, зато гонору не занимать. Вадим понял, что ни убивать, ни ломать ноги ему пока не станут. Впрочем, его мало это интересовало. Гораздо важнее было удержаться и не выблевать недавний ужин — мутило хуже, чем с похмелья. Чёрт бы побрал этих лесных братьев вместе с их «демократией».
Поэтому до него не сразу дошло, что втолковывал Филипп. Сознание зацепилось за одно слово: «Часы».
— Дед-то с придурью был — ясен пень, — продолжал Филипп. — Сам посуди: у капиталистов он жил? Жил. Бункер себе вырыл — вся деревня на это дело глазела. Спрашивали — зачем тебе, мил человек? Если соленья какие, так и в подполе хранить можно. А он только улыбался так хитренько, да на часы поглядывал. Как остановятся, говорил, так и время на земле умрёт. Потом уже, как проснулись, я быстро докумекал, что к чему. Ну, думаю, сволочь капиталистская, диверсант злое... — тут ветки в костре затрещали и окочания слова Вадим не услышал. — В общем, пошёл я прямиком к этому деду. Часы забрать, да и раскурочить их к ядрёной фене. Тут меня второй раз накрыло. И всех, кто к близко у деревни шлялся, тоже.
Филипп поворошил палкой в костре и по-доброму подмигнул Вадиму.
— Так что, не насильники мы. Кто ж на Наську-то позарится? У нас свои бабы есть. Хотели её уговорить, чтобы часы у деда спёрла. Для общего блага! — он многозначительно поднял палец. — Часы эти — этот, как его... артефак. Не будет часов, не будет и сна дурного. Зима идёт, а мы тут партизаним. Нам бы домишки в порядок привести...
Бородач тоскливо уставился в костёр, а Вадим сидел молча, боясь дышать, чтобы не упустить мысль. Общее благо, значит. Дед-диверсант... Для селян картинка складывалась более чем логичной: чужеземец с фамилией Абрамсон нагадил, значит, всему роду людскому. Только Вадим знал, что дело не в часах, которые остановились уже после того, как люди заснули. Дело не в часах... дело в...
— Я достану часы, — сказал он.
Мужики недоумённо загудели, переглядываясь. Вадим лихорадочно опередил вопросы:
— Я знаю, что я чужак... бледнолицый. Но я ушёл из города — муторно там, не по-человечески. Зима скоро. Я достану часы, а вы меня пустите жить в деревню.
Так было правильно. Во всяком случае, Вадим на это надеялся. Надеялся на здоровый прагматизм деревенских. Если он заснёт или помрёт — не жалко. Добудет часы — тоже хорошо.
Пауза разрешилась задумчивым кивком Филиппа.
— Пробуй. Учти, обманешь — найдём. Мы эти леса вдоль и поперёк знаем. Справишься — добро пожаловать.
Несмотря на «демократию», решения лидера не обсуждались. Кто-то удивлённо цокал языком, кто-то крутил у виска, нашлись такие, кто одобрительно похлопал по плечу...
Вадим смотрел на языки пламени и думал о задачке, ответ которой понял перед решением. Настя... внучка учёного. Где она была, когда вся заваруха приключилась? Почему может «усыплять» людей? Почему они со стариком не заснули, когда общались с ней? Может быть, триггером был стресс?
Он знал, где найти ответы. Там же, где были часы. То есть, «артефак».
***
Вадим долго клевал носом перед затухающим костром. Ночь — долгая, осенняя, накрыла спину холодком. Он никому в этом не признавался, но с тех пор, как проснулся в пустой, воняющей пылью и плесенью квартире, боялся засыпать.
В костёр бросили толстые ветки. Взметнулись искры, и Вадим вздрогнул.
— На вот тебе, — прогудел Филипп и накинул на плечи Вадима какую-то ветошь.
Пятаков благодарно кивнул и укутался. Всё-таки люди — странные существа. То глотки друг другу грызут из-за пакетика растворимой лапши, то помогают незнакомцам... Настя ему помогла. Не оставила спящим в лесу. И он хорош: побежал девку спасать... Ланселот хренов. Вот мужики эти... Не насильники-разбойники, а просто люди, которые хотят вернуться домой. Хорошо, когда есть куда возвращаться. Настя людям вернуться не даёт: похоже, боится. Она из-за того, что видела, замолчала? Интересно, Пух хотел вернуться домой? Ведь почувствовал кот, что грядёт всеобщий сон. Иначе как объяснить его побег? Если бы с ним остался — с голодухи бы помер, закрытый в бетонной коробке. Молодец ты, Пух.
Кот довольно заурчал — любил, когда его хвалили. Потом вдруг зашипел, выгнул спину и исчез.
— Не бойся, человек, — сказал волк. Сказал, не раскрывая пасти.
Вадим и не боялся. Чего бояться во сне? Серенький волчок — страшилка для детей. Тем более волк этот — собака в предыдущих поколениях.
— Собака-волк, волкособака — какая тебе разница? — интонация зверя была плечамипожимательной. — Когда заваруха случилась, кто-то из моих предков оказался в самом эпицентре. Не смотри на меня так — у нас очень хорошая память в отличие от вас, человеков.
Ты думаешь, Настя мутировала? Ошибаешься, человек. Она меня выходила — я подыхал. Настя не оставила меня, и теперь я не дам её в обиду. У вас есть слово... симбиоз? Да, — удовлетворённо сказал Волчок. — Симбиоз.
Он уселся рядом и бесстыдно стал вылизываться. «Всё-таки мужик», — подумал Вадим.
***
— Эй, бледнолицый, пора за часиками идтить, — Филипп потряс Вадима за плечо. — Время уже предрассветное.
— Да проснулся я, — заворчал Пятаков, потирая слипшиеся веки.
Васька и порезанный что-то оживлённо обсуждали. Судя по повышенным тонам, спор потихоньку заползал в тупик.
— Женёк, я тебе талдычу-талдычу, все доводы по полочкам раскатал, а тебе хоть кол на голове!
— Ну и где они? Хоть одного-то видел?
Вадим брызнул на лицо горсть воды и поморщился от холода.
— О, городской очухался, — заулыбался Васька.
Женёк тронул порезанную щёку.
— Присаживайся, Вадим, — сказал он, указывая на полено возле костра. — На-ка, пожуй перед дорогой. Кстать, меня Женей зовут.
Всё-таки Филипп оказался умным мужиком... Если бы не устроил цирковую «поколотушку», не заставил бы пар выпустить, то хрена лысого Вадим так спокойно бы с ними сидел. Чёрта с два бы принял и обмозговал доводы. А теперь у одного костра хомячат вяленое мясо.
— О чём спор-то? — вклинился Вадим.
— Этот чудак всё про мутантей каких-то рассказывает.
— Не про каких-то, а реально существующих, — обиделся Васька. — Слышь, Вадим?
— Ну?
— Гну! Ты-то как не заснул?
— Почему не заснул? Засыпал. Только проснулся не в лесу, а на хуторе, — честно ответил Вадим.
— И как там на хуторе?
— Мутантей, вроде, не видел, — усмехнулся Вадим.
— Что ж, бравая тройка. Пора! — сказал Филипп, подойдя к костру.
В пути «бравую тройку» застал дождь. Холодные капли свободно проскальзывали сквозь поредевшие кроны деревьев, превращая землю в месиво из грязи и опавших листьев.
Васька и Женя всю дорогу не умолкали — спорили о всякой всячине. Василий давил на то, что мир вокруг ненормален. Проспали тридцать лет? Проспали. Хреновина твориться перестала? Дык, вроде нет. И «засыпалки» повторялись, правда, не на тридцать лет. Наверное, дед-часовщик продолжает шаманить. И люди кое-чего дурного болтают о других местах: дескать, видели стены золотого света где-то там, вдалеке...
— Как у Стругацких! — говорил Васька. — Мы же, как их... сталкеры! Значит и мутанти всякие есть.
— Васька, не плоди сущностей.
— Чего? — озадачился Василий. — Каких, ети их под хвост, сущностей? Я те чё, баба шоль, плодить...
— Я говорю, лишнего не городи. Ты видел эту стену света? Лично я — нет. И вообще, об этом тебе лучше с Филиппом поговорить. Мол, так и так, Филька, ты дурак и похож на Киркорова...
Лес кончился и парни замолчали. По Васькиному плану часы нужно было выкрасть без шума и пыли, не то опять заснут. Сейчас их козырем был Вадим, который знал внутренний двор и в случае фиаско попробовал бы договориться с хозяевами.
Подошли ближе без особой опаски. Всё-таки стояла ночь, и моросил дождь. Миновали покосившийся забор, прошли около ветхого сарайчика, служившего дровницей, и почти вышли к бункеру, когда их оглушил лай.
Рядом со зверем стояла Настя, почти неразличимая в темноте.
— Настя, ты не подумай чего, — сбивчиво заговорил Вадим.
«Сталкеры» уже сопели на земле. Видимо, они уснули ещё до того, как упали. Вадим понял, что ему всё-таки доверяют. Человек или животное — неважно. Ему стало приятно.
— Спасибо, — шепнул он и, проскользнув мимо девушки, потрепал Волчка по загривку.
В бункере Лев придирчиво рассматривал ружьё. Судя по промасленой тряпице на столе, оружие недавно чистилось. Свеча, семейная фотография, карманные часы...
— Не время играть в Хемингуэя. Если бы ты знал, канадец, какую кашу заварил...
Выслушав Вадима, дед улыбнулся в бороду:
— Ай да Абрамсон, ай да...
— Да чему ты радуешься? — не выдержал Вадим — Они же поймут, что часы остановились, начнут другую причину искать! Или укокошат Настю вместе с собакой и всех делов!
— С собакой? — не понял Лев.
Вадим поведал о своём сне.
— Глупости, конечно, — смущённо пробормотал он. — Всякая фигня в голову лезет, а потом снится...
— Не скажите, голубчик, — задумчиво пробормотал старик. — Симбиоз... какая замечательная штука!
Взял часы, повертел в руках массивный серебряный корпус.
— Вот что, Вадим. Возвращайтесь с вашими оболтусами в лес. Я приду на рассвете. Сам приду и часы принесу.
— Но... — Вадим нерешительно топтался, ему хотелось узнать, что надумал старик.
— Идите-идите! — голос Льва окреп. — Верьте, всё будет хорошо.
Он практически вытолкал Вадима из убежища. Настя сидела на крыльце. Вадим подошёл к девушке. В ночной мороси он не видел её дымчатого взгляда, и от этого сделалось грустно.
— Настя, будь готова уйти. Мне жаль, что так получилось...
— Глупости! — прервал Лев. — Идите, не переживайте. Ваши камрады просыпаются.
В тишине слышалось мычание Васька и Женьки. Вадим осторожно погладил Настю по голове и обрадовался, что та не отклонилась.
— Надеюсь, ты знаешь, что делать, — прошептал он старику. — Если что-то случится...
— Знаю-знаю, — беззаботно отмахнулся Лев. — Вы меня найдёте и самолично, вот этими вот руками... Не переживай, — сказал он уже серьёзно. — Сегодня мы сотворим миф.
***
— И где он? — нервничал Филипп.
— Придёт, — в который раз повторил Вадим.
В рассеянном утреннем свете стелился туман. На этот раз Вадима к костру не пустили. Ничего. Взойдёт солнце, и он снова согреется. Главное, чтобы про Настю не догадались. Спеленать, да и унести её к чертям... да что же его так разобрало?
В тумане появился огонёк, раздалось приветливое:
— А-ау!
Послышались шорохи. Лучники и копьеносцы, мать их, были наготове. Показался Лев, державший в одной руке старый фонарь, а в другой — карманные часы.
Вадим зажмурился. Как же он сразу не догадался: дедуля просто не смог покончить с собой и надеется, что лесные братья его укокошат.
— Не стреляйте, — голос старика был бодр и даже весел. — Хочу рассказать вам что-то очень важное.
Филипп подал знак, и люди затихли. Вадиму показалось, что он слышит, как звенит тетива. Или это его нервы?
Лев протянул часы, и Филипп с яростным хэканьем долбанул их о камень. Пока предводитель топтал несчастный механизм, Лев незаметно подмигнул Вадиму.
— Это вам не поможет.
— Что?! — свирепо обернулся Филипп.
— Смотрите, — улыбнулся Лев, и послышались глухие удары падений. — Теперь, когда нам никто не помешает, я готов всё рассказать.
Филиппа потому и слушали, что он действовал после того, как думал. Он опустил кулак, осмотрелся и кивнул: говори, мол.
Вадим слушал, как дед заливает и восхищался: это же талант — выдумывать такие небылицы! Часы — великий артефакт, сделанный в Средневековье мастером, который выплавил корпус из остатков священного Грааля. Даже если часы уничтожить, их оставшиеся куски будут поддерживать порядок. Слишком озлобились люди — вот и пришёл очистительный сон.
Каждую секунду Вадим ждал, что Филипп сорвётся и уличит старикана во лжи, но тот, напротив, слушал внимательно. Проснувшиеся люди потихоньку собрались в кружок. Выяснилось, что засыпали-то, когда пакости задумывали. Кто мародёрствовал, кто на бабу глаз положил — все не без греха... Наську тоже могли попользовать... Выходило, что часы действуют правильно и справедливо. Как поспишь — желание дурить отшибает, ага...
Вадим понял, что действительно присутствует при сотворении мифа. Не хватало, чтобы они часам этим поклоняться стали... Ему показалось, что между деревьями мелькнул волчий хвост. Животное, для которого выплеск адреналина как маячок — угроза. Если Насте что-то угрожает, даже если опасность мнимая — Волчок «выключает» человека.
Такой вот симбиоз...
Вадим усмехнулся, глядя, как мужики собирают пожитки. Филипп широко шагал к деревне, держа разбитые часы на вытянутой руке, словно компас.
— Идёмте, голубчик, — старик похлопал Вадима по плечу.
Вадим вопросительно на него посмотрел.
— Я надеялся, что он их разобьёт, прежде чем заметит, что часы неисправны, — объяснил Лев. — Человек — достаточно предсказуемое существо. Дальше наша маленькая команда сработала на ять.
Старик сиял, как начищенный пятак. А как же — столько проблем решил! Но, похоже, создал новую — культ часов...
— Давайте-ка, вы обо всём на свежую голову подумаете, — предложил Лев. — Выспитесь хорошенько, убедитесь, что с Настей всё в порядке, а потом решите — уходить, оставаться или что-то ещё.
И правда: хотелось потрепать Волчка по загривку, посмотреть в дымчатые глаза Насти и выспаться.
Без снов. Ларус Шадмер © 2013
Обсудить на форуме |
|
