ТРИДЦАТЬ ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА

   Перед моими глазами лежит книга. Нет обложки — нет названия. Листы пожелтевшие, загнутые по краям. Часть листов не единожды попадала под воду. Бумага вздутая. Вместо закладок, вырезки из газет. Рецензии на содержание и мнение неких специалистов об авторе. Специалисты разные, а подчерк одинаковый. Загадка.

   Положительные отзывы или нет, даже после многочисленных прочтений понять не могу.





   «Зеркало современного общества. Глубоко и невообразимо чувственно. На грани сумасшествия. Глубоко».



   «Клоун. Паяц решивший, что он оракул. Кто вообще решился его издавать? За свои средства? Но тогда это мерзко и бесчестно. Вдвойне гадко».



   «Откровенная чушь, но оторваться не возможно. Браво! Научились жонглировать словами, только порою создается впечатление, что сам становишься предметом жонглирования».



   «Как грустно читать, как тоскливо окунаться, как жутко находить аналогии с подобным одиночеством. В жизни слишком много свинства и неблагодарности, и книга напоминает о том. Но зато, как легко жить становиться после прочтения! Книга — антидепрессант! Книга — антисептик!».



   «Если эта книга станет популярной, я напишу ее поподробнее. Сейчас факты и ничего более. Не упрекайте меня в скупости — похвалите за лаконичность».

    Григорий Алексеевич Жолудев, он же Безысходный.





   Последнее заявление проливает свет на авторство, но легче мне от этого не становиться. Григорий Жолудев — это я. И если это моя книга, почему я не знаю ее названия? Начинаю злиться и хочу сжечь, порвать книгу, но сдерживаю себя. Книга мой единственный «разговаривающий» со мною друг. И в моем положении друзей нужно беречь.

   В каком положении? Я абсолютно один.

   Еле-еле слышен гул. Это тишина гуляет по снежной пустыне. Нет. Не снежной, а тающей пустыне. Моросящей, серой.





   Единственное чем я занят это анализом: где я? Кто я? Как я сюда попал?

   Я ищу, ищу ответы. Пытаюсь вспомнить.

   Воспоминания всякий раз на сто процентов соответствуют содержанию книги. Или я ее так хорошо выучил, или это правда, записанная мною ранее.

   Нужно разобраться.

   Начнем по порядку, с первой страницы.

   Мой домик, избушка, стоит в центре тающей пустыни. Серое Солнце, не греющее, безжизненное, никогда не заходит. Пять хвойных деревьев, небольшая пристройка и ворота без забора — весь окружающий интерьер.

   Это все МикроМир созданный Коллайдером.

   Грустный и унылый мир, упирающийся в горизонт.

   Причина: я согласился участвовать в проекте «Помоги Коллайдеру — спаси Россию».



   Повисла тишина. Шелестит кондиционер.

   Сколько это продолжается? Минуту? Час? Не знаю. Время замерло, люди словно поставленные на паузу роботы ждут команды. Все ждут когда же я наконец отвечу на вопрос. Я ужасно волнуюсь. Внешне мое волнение проявляется отсутствием всяких эмоций. Как самурай перед смертельной опасностью. Я прохожу собеседование. Или экзамен в проект с Коллайдером.



   Я делаю маленький глоток воды из пластикового стаканчика. Смотрю сквозь полупрозрачную пластмассу. Окружающее размыто. Передо мною двое взрослых, серьезных мужчин. Одетых строго. Как дипломаты или дорогие шпионы в кино.

   «Взрослые», в дальнейшем между собою мы их и называли «старики», тоже эмоций не проявляют. Им лет по сорок пять. Плюс-минус. Мне тридцать. Плюс минус.

   Вижу, что с одной стороны им нравится мое играемое спокойствие, с другой, у них заканчивается терпение. Наконец я произношу сдавленным голосом.

   — Повторите вопрос, пожалуйста.

   Произношу, не глядя на двоих. Я не помню, кто задал вопрос.

   — Сколько времени вам нужно, чтобы собраться?

   Я осматриваюсь по сторонам. Помещение похоже на комнату для переговоров, небольших семинаров. За моей спиной, еще четверо человек. Я совсем забыл о них. Как и я отобранные из многих. Из сотен. Тысяч желающих. Еще бы! За участие в проекте огромное вознаграждение. Риски соответствующие.

   Наконец я отвечаю.

   — Я готов. Я абсолютно готов участвовать в проекте.

   Взрослы переговариваются между собой. Тот, что одет в синий костюм, выслушав того, кто в бежевом костюме, встал и глядя в аудиторию, произнес.

   — Просьба выключить свои мобильные телефоны. Совсем.

   После подписания договоров, просьба сдать их моему помощнику.

   Меня зовут Егор Вадимович Самаркандов. Я Координатор проекта. Моего коллегу зовут Аркадий Борисович Овсянников. Он Инженер проекта. Главный Инженер.

   Вы все отобраны. Вы подпишите контракты, договоры о неразглашении, кодекс правил и завещание. Вы заработаете приличные деньги, будет неправильно если вы их не потратите, пускай и после своей биологической жизни.

   Координатор замолчал. Инженер кратко добавил.

   — Поздравляю.

   Дальше был «праздничный» ужин. Прощальный. После мы отправились на БАЗУ.





   По всей стране, цивилизованной ее части, реклама. Борды на улицах, ролики по ТВ и радио, заставки в нете, гласят: сдай 1000 — получи 1000 000.

   Коллайдер даст еду, одежду, удовольствие, развлечение. Жизнь в три раза длиннее. Коллайдер даст деньги в неограниченном количестве. Сбросимся на его строительство и получим счастье.

   А так же.

   Требуются добровольцы для участия в проекте «Проверь себя. Участвуй в проекте — Коллайдер наше все».





   Испытывал ли я гордость по поводу своей «избранности» и особенности? Безусловно. Скажу больше — меня распирало! Вот оно начало моего восхождения. Никто толком меня никогда не оценивал. Друзья-товарищи, коллеги на работе, девушки, руководство. И даже родители. Родители любили и жалели. Больше жалели. И вот! Я выбран, потому что я такой!

   Невольно провел подсчет: а сколько было у меня друзей и девушек. Сколько было полноценной дружбы и любви? Результат как-то не выходил. Затягивался, как на купленных выборах. Самому себе не хотелось признаваться: единичные случаи и те случайны и непродолжительны. Не утешительно. Тем более соглашаюсь и заявляю: прямо сейчас могу отправиться в мир который создаст Коллайдер!



   Вернусь необычайно загадочным и загадочно состоятельным, тогда вы у меня узнаете. Всех молча и непринужденно завалю подарками и так же мистически исчезну. В кругосветку поеду. Буду добирать от жизни все, что не получил и без всяких там коллайдеров.



   Вновь вернулся к главной теме и причине. Любопытно и боязно: что они там со мною делать будут? Будет ли больно? Опасно ли? Успеют спасти или риск... все, хватит паранойю разводить.





   Егор Вадимович.

   — Некоторое время вы поживете на базе. Подготовительный период. После, только один из вас, кто лучше остальных пройдет испытания, отправиться в другой мир. Оценки, баллы, общий ваш рейтинг — сообщать до выбора главного кандидата, не будем. Вопросы?

   Один из членов команды.

   — Сколько по времени займет подготовительный период?

   Кто-то из команды продублировал вопрос.

   — Сколько нас здесь отбирать будут?

   Егор Вадимович.

   — Может около десяти дней. Около месяца. Около года. Неизвестно. Все зависит от вас. Уникальность проекта в том, что опыта подобного нет. Вы первые, а значит все на ощупь.



   Что из себя представлял наш лагерь? База. Сейчас отвечу. Даже самый отъявленный интеллектуал, хотя бы раз, слышал о проекте «Дом2». Мало кто знает о «Доме 1». Большинство не задумывается, а был ли тот домик. Так вот, у нас все так же, только, как выразился один из членов команды, без баб. Вообще.

   Координатор и Инженер вообще выглядят женоненавистниками. Нет, они не геи, но даже слышать не хотят о том, что женщина способна на «подвиги». Люди взрослые, видимо натерпелись. Имеют право на свою категоричность.

   Мы вольны в выборе времяпровождения. Нам нельзя покидать территорию Базы, и периодически мы слушаем инструктажи стариков. Все.

   Еще мы ждем, когда же начнется «ТО», за что пообещали такие деньги!

   Немного боязно и любопытно.



   Состав команды. Краткая биография, она же мотивация для участия в проекте.



   Григорий Жолудев. Гриша Жолудь. Безысходный тайное прозвище.

   Не женат. Главный герой. Это я.



   Ромарио Карамельский. Рома. Беззаботный. Прозвище-шутка по поводу врожденного пессимизма. Женат? Не известно.



   Василий Облаков. Весел. Умен. Слегка пьян. Уже не женат.



   Дмитрий Мотыльков. Женат. Ребенок. Жить не получается. Кому пожаловаться? Неизвестно.



   Булат. Имени не знаю. Собирается жениться. Деньги нужны.



   Сами понимаете, мы идеальная команда для любых авантюрных проектов.





   По профессии я повар. Со знанием иностранного языка. Поваром я не проработал ни одного дня. Языков иностранных я не знаю. Последние три года работал специалистом по рекламе. Мой офис, это представительство заграничной фирмы, торгующей бытовой химией. Я ни разу не пользовался продукцией фирмы на которую работаю. Я ездил по торговым точкам, и учитывая, что продукция пользуется хорошим спросом, сводил к минимуму общение, как с продавцами, так и с руководством торговых точек.

   Мое собственное руководство, в лице неплохого малого старше меня на лет пять, апатично относилось к контролю за мною. Товар не залеживается, результаты есть, чего дергаться?

   В офисе девять человек. Большая часть все время, как и я в «полях», виделись редко. Меня все устраивало. Но!

   Надоело. Я все время чувствовал, что рожден для большего.

   Отдушиной в рабочей рутине для меня был не алкоголь и не случайные связи. Не бесплатный телефон и азиатский автомобиль, нет. Альтернативой монотонности и примитивности моей проф. деятельности — была фантастика.

   В свободное время, а часто в и рабочее, я писал фантастические рассказы. Космос, астронавты — космонавты, инопланетные гости и прочее. Мне нравиться.

   Отправляя пару раз свои повести издательствам, получал отказы. Не расстраивался. Писал дальше. И вот, когда, как мне показалось я написал наконец достойный роман о Вселенной, меня уволили. Нет работы — нет денег. А я молод и мне нужны деньги.

   Увидев рекламу в интернете: «Запустим коллайдер — спасем Россию», организаторы проекта набирают группу добровольцев, я решил принять участие. Что я теряю?

   Не знаю зачем, но на первое собеседование, я взял с собою свой роман.

   Хотел произвести впечатление? Наверное. А что, не бытовую химию же брать с бывшей работы?





   Инженер Аркадий Борисович листает распечатанную на А-4 фантастику.

   — «30 ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА». Знакомое название. Я что-то читал подобное в юности. Я не берусь оценивать вас, как писателя. Я не специалист. Признаюсь, многое мне нравиться, но название книги?! Будут все кому не лень сравнивать с Маркесом, ерничать, высказывать едкие комментарии. А в сети вовсе смешают со всем. Даже с чем и не собирались.

   — Во-первых она совершенно не похожа на книгу Маркеса. Во вторых, сюжет его книги практически никто рассказать не сможет. Его, как такового нет.

   — У вас он значит есть?

   — Нет. У меня его тоже нет. Я не боюсь. Подавляющее большинство ничего не читает. Им не с чем сравнивать.

   — Григорий, вы смелый человек?

   — Не всегда.

   — У вас есть девушка?

   — Подружка. Мы иногда встречаемся... она не верит в отношения... говорит, что люди врут.

   — А вы?

   — Я не вру. Меня устраивает ее позиция. Никаких обязательств.

   — Вы сможете объяснить родителям, друзьям свое отсутствие в течении длительного срока?

   — Да.

   — А вы любите ее?

   И я задаю встречный и дурацкий вопрос.

   — Кого?

   Действительно кого? Девушку или свою книгу. Она же у Инженера в руках.





    «Тридцать лет одиночества».



   И Боги прилетели с проверкой.

   Знал ли принц Заби, что двое его ближайших помощников (Помощник Силы и Помощник Мысли), двое его соратников, являются соперниками? Знал ли он, что недолюбливают они друг друга, не всегда почтительно относятся к мнению друг друга? Не всегда исходят из благоразумных побуждений в поступках и замыслах.

   Знал ли об этом Заби?

   Конечно, знал. Но и у принцев есть свое, не решаемое горе — это их любовь к соратникам. К такому выводу пришел Заби. Утешение найти можно только в работе и желательно работе не из легких. Принц знал, что предстоящая работа-проверка даст необходимое утешение, трудностями и тяготами.



   Королевско-Императорский крейсер застыл. Он не двигался. Не летало и все его содержимое. Принц Заби — наследник двадцати галактик, и все его подчиненные, были взбешены. Источником бешенства являлась планета «Индра голубая».

   — Я не могу спать и есть! — начиналась речь Принца. — Почти не могу. Все что можно вообразить не желаемого — все на ней есть! Раздражение не дает моим мыслям течь нормально. Армия по Борьбе с Несправедливостью, должна немедленно приступить к полному уничтожению этой самой несправедливости!

   С накалом негодования Принца Заби, его комбинезон становился все ярче и ярче. А к концу речи, комбинезон светился и переливался золотым и ярко белым. На лице Заби отражался свет, исходящий от комбинезона, ослепляя рядом находящихся воинов и советников.



   — Статистику! Статистику мне! — требовал Принц. — Так-так. По городу «Х».

   Несколько минут молча читал.

   — Чудовищное несоответствие. Необходимо что бы все соответствовало. Исправить. Всех за одну ночь и утро. Всех этих вооруженных, гордящихся своей агрессией хищников. Даже тех, кто давно в отставке.

   Принц вскочил, продолжая говорить, расхаживая по каюте.

   — Агрессии вам! Я покажу вам! — ударил обеими руками по огромному, смотровому стеклу. Лучший вид на Индру. Люкс вид.

   Принц замолчал, глядя на Индру, выдумывая новые акты правосудия.

   — Всех до одного — тихо произнес он. — Всех.

   — Да... Но... Нельзя ли, уничтожить всех, и сразу? — обратился к Принцу, перекошенный из-за разной длинны ног, Помощник Силы.

   Не поворачиваясь, продолжая смотреть на Индру, Принц ответил с подавляемым раздражением в голосе.

   –Какая же справедливость в подобном уничтожении. Нужно шаг за шагом, потихоньку. Только тогда справедливость будет очевидна. И очевидна она будет лучше всего, для последнего оставшегося. Справедливость — она одна. И он будет один.

   Принц отошел от стекла и присел за светящийся картой стол.

   — Никак не хотите понять деликатности данного процесса. Разве действия мои не в духе этой планеты?

   Помощник Силы молчал. Помощник Мысли молчал.

   — По-моему очень остроумно. Я антигерой для всех! Сострадания во мне столько, сколько в них жалости!»



   По обычаю своей родины, Принц Заби говорил напутствие Армии по Борьбе с Несправедливостью.

   — Они до сих пор говорят!

   Войны несколько мгновений анализировали услышанное. Волна молчаливого негодования прокатилась по стройным рядам Армии по Борьбе с Несправедливостью.

   — Терпение и страдание! Две собачки, глядя темной ночью на звезды — телепатическая речь Принца набирала обороты — сконструировали из своей...

   Посмотрел на лист лежащий перед ним и продолжил.

    — Из своей будки космолет и улетели прочь с Индры. Эти варвары по оставшимся от собачек на песке чертежам, изобрели свои уродливые ракеты.

   На огромном экране появились чертежи с изображением ракет и будки собак.

   — Я использую свое право на монополию безвозвратности времени и объявляю акт правосудия — открытым!

   Войны как один приняли согласительный и одобряющий вид.

   — Я растолковываю себе и вам это право, как право не давать Индре еще один шанс на исправление ошибок. Какие ошибки!? Это их Выбор! Выбор не Судьба. За него отвечать нужно. К ответу!!!

   Принц поднял руки, и Армия торжественно смолкла. Идиллия согласия — единодушие желаний.

   — Вы не убийцы. Вы — санитары космоса!



   Все что говорил Принц Заби и его помощники по разным вопросам, автору пришлось выразить в доступной для читателя форме. То есть в словах. Вот уже как три миллиона лет, жители Мириса прекрасного, не используют данную форму общения.

   Угрюм-язык. Анти-угрюм-язык. Язык-язык. Тремя сразу умеют пользоваться только жрецы и королевские отпрыски Мириса. Привилегия Императоров пользоваться анти-угрюмом, когда пожелаешь. Привилегия остальных — им не пользоваться вообще.



   — Добавлю.

   Привычка Принца, всегда иметь, что добавить к сказанному и якобы законченному, ни сколько не удивляла его подданных. Было бы странным, не сделай Принц подобного.

   Принц осмотрел солдат и добавил.

   — Белка и Стрелка. Му-му.

   Принц опустил голову. Вся Армия последовала его примеру. Принц посмотрел внимательно на листки перед собой. Повернулся к Помощнику Мысли и вопросительно посмотрел на него.

   — Это что бы нас ни упрекнули в незнании местных, культурных традиций — произнес сдержанно Помощник Мысли.

   Принц продолжил.

   — Во времена Тургенева за такие вещи топили. Теперь другие времена. За работу!



   *Белка и Стрелка — собачки космонавты. Один собачка серый, другой белый.



   Всю ночь заседали, выпивали. Смотрели кинофильмы семидесятых. И более ранние. И более поздние смотрели. По крайней мере фильмы транслировались. Комедии.

   Мотыльков, говоривший обычно мало и сдержано, дошел до состояния словоизлияний. Говорил много, хотя и одно и то же. Даже не говорил, а ныл о ситуации сложившейся вокруг чувств его неопределенных.

   — Моя то, от меня ушла — жалостно произнес он в очередной раз.

   Из его рассказа, дальнейших пояснений, получалось совсем обратное. Его Анжелка (так называл ее Облаков, а на самом деле Анастасия, Настя значит), была заперта Мотыльковым у него дома. Они поругались и Дмитрий, пойдя выносить мусор, запер дверь, а заодно уехал собираться «на Коллайдер». Так говорили ребята во дворе. У меня в голове, возникла одна ассоциация: Коллайдер — Титаник. Хорошенькое дело(((

   Мотыльков теперь вот переживал, как там она?

   — Не скули, не скули — успокаивал его Облаков. — На выпей. Частицы ускоряться, найдем тебе новую Анжелку.





   Сколько прошло времени? Неделя? Две? Пол года? Организаторы специально нам не запрещают пить. Доводят нас до безумия, чтобы легче было воспринимать результаты работы Ускорителя.

   Признаюсь: у низ славно выходит.

   Что мы, великолепная пятерка делали все это время? Много чего. Кино смотрели, в футбол один раз сыграли. В зоопарк сходили. К нам приезжали «феи». И самое главное — мы беседовали до одури. В таком-то проекте, за такие-то деньги, находясь все время в легком «под шафе», как не побеседовать? То-то же.



   Старики о чем-то шептались у двери. Ребята занимались кто чем. Дисциплина откровенно говоря хромала. Да нет! Дисциплина упала и ползала.

   Облаков в нирване алкоголя. Мотыльков в прострации, в депрессии.

   Булат в скрытой агрессии. Ему страшно.

   Ромарио еле дышит — у него похмелье. Он в ужасе. Он не может нормально жить.

   Я? Мне стало, как-то все равно. Я жду любого, но продолжения событий. За короткой промежуток времени, старик выжали из нас энергию жизни. Не радуют недавние «радости». Алкоголь, доступные связи, кое-что из запрещенного. Ничего не хочется. О сокровенном, о реализации всех-всех творческих планах — и об этом не думается. Не хочу ни шоколада ни мармелада. Хочу обещанного задания. Хватит подготовки.

   Наконец старики поговорили. Совершенно не обращая на творящийся кругом декаданс, Егор Вадимович заявил.

   — Вы все погибли. В автокатастрофе. В новостях покажут. Завтра выезд на точку. Постарайтесь выспаться.

   У самой двери Овсянников остановился. Осмотрел нас еще раз, мне показалось с легкой жалостью, и вбил последний гвоздь в ящик нашего спокойствия.

   Мы молча ждем: что он еще добавит. И старик добавил. С улыбочкой палача.

   — У вас хорошая страховка. Очень. Искать вас никто не будет.

   И он улыбнулся! Тысячи смайликов!

   Мы вновь полюбили алкоголь. Мы вновь в форме. И сколько энергии!







    «ТРИДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ».



   Мне трудно объяснить, как мы попали в Микромир. Все произошло стремительно. Безболезненно и мгновенно. Раз и мы уже здесь.

   И то, что мы увидели нас удивило.



   Снег был белым, белым. Искрился на солнце.

   Мороз стоял градусов десять. Спешно достав из сумок теплые вещи, оделись. Вдали послышался лай собак. Подъехала тройка саней, связанных шнуром и запряженных собаками.

   Аркадий Борисович произнес, указывая на видневшийся дымок вдали.

   — Вон наш пункт назначения. Доберемся, а там погреетесь, в баньку сходите, отдохнете, как следует. Перед боями-то, лучше всего отдыхать. Эх! Просторы, какие!

   — Издевается.... — пробурчал Облаков, а в слух добавил. — Собаки у вас красивые. Радостные!



   Доставив нас к месту нашего назначения-проживания (избушке из натурального дерева), Овсянников пояснил, где что находится (туалет, кухня, склад). Обещав приехать утром, связал сани единым шнуром, и уехал.

   Дымок, с высокой трубы, розовой ровной струей стремился вверх, озадачивая вопросом: а куда он после уходит?

   Взглядом, провожая Овсянникова, уловили единение чувств команды: на душе грустно и зло.



   А погода стояла великолепная.

   После, Облаков и Ромарио, приступили к тщательному изучению провианта. Довольные и гордые собою, они быстро нашли искомое.

   Пол ящика красного вина (судя по этикеткам элитного французского), и пол ящика водки (заграничной и марки нам неизвестной).



   В избе, на стене, частично оклеенной обоями (нарисованные канделябры со свечами), висел телефон. Старинный. С такого революционеры времен Ленина, звонили друг другу. Кнопок и цифрового табло, не было. Раздавшийся звонок, мгновенно взбудоражил всех, отвлекая от устройства быта. Я поднял трубку.

   Е.В. прохрипел приветствие. Поздравил с прибытием и сразу, не снижая динамики, перешел к делу.

   — Готовьтесь к бою. Завтра. Главной целью вашего пребывания в данной местности, являются бои на выживание с подобной вам группой. Бои начнутся завтра в десять утра.



   Снег был белым — белым. Широко открыв глаза — смотреть тяжело. Искрился. Две шеренги мужчин (относительно стройных шеренг) стояли друг напротив друга. К середине, стояли плотнее, с лидером впереди. Они были в майках, мы без, с голыми, бледными от беззагарья торсами.

   Лидер в майке, был рослый, здоровый парень, лет двадцати пяти. Добрые глаза, широкие губы и брови. Кулачищи (по-другому не назовешь) имели форму и размер шаров для боулинга. Его оппонент, Беззаботный прототип два к одному, был на голову ниже, имея худощавое тельце, слегка раскосые глаза, монгольские скулы и длинные руки. Зато брови, шире, чем у первого в три раза. Кулачки маленькие.

   Ведущий боя, Е.В. в бобровой шубе, вязаном «петушке» и теплых спортивных штанах с лампасами.

   Е.В. стоял посреди поля боя. Словно дождавшись нужного момента, старик звучно начал вступительную речь.

   — Все силы, ума, финансов, талантов. Огромное количество времени, терпения и воли, были направлены на создание Коллайдера. Преобразователя человеческого счастья. И вот! Настал тот момент, когда все один лишь шаг отделяет нас от тотального благоденствия! Один шаг не который нужно решиться и пожертвовать собою или соперником.

   Может кто-то заговорит о жестокости и глупости происходящего. Может кто-то решит что лучше продолжать жить во тьме? Что нужно стоять на месте, может быть. Но я уверен, что в глубине души вы желаете одного.

   Старик помолчал. Хитро осмотрел нас, и вскинув высоко голову, закончит свою речь.

   — Вы хотите спасти остатки человечества. За работу, спасатели! В бой!



   Постояв немного, Рома Беззаботный, вышел на середину. Здоровяк, переваливаясь с ноги на ногу, последовал его примеру. Сблизились.

   Махнув головой, Беззаботный сделал резкий выпад, передней левой рукой сверху вниз ударил здоровяку чуть выше правого колена. Так же резко, снизу вверх ударил правой рукой в подбородок здоровяка. Тот отшатнулся, сделал несколько шагов назад, с непонимающими и ошалелыми глазами. Осмотрелся, потряс головой, вытянув вперед руки, громко прорычал и сплюнул черно-красную слюну на снег.

   Беззаботный, спокойно посмотрел на его плевок, расстроившись, что здоровяк так и не упал. Удивленно вздохнул и легко, быстро, с наскока, нанес несколько точных ударов по бицепсам, печени и груди здоровяка. Напоследок засадил в солнечное сплетение, вложив весь имеющийся вес. Точно попасть не удалось, иначе здоровяк бы упал. Здоровяк со своей стороны, даже не пытался отмахиваться или нанести встречный удар. Принял на себя две атаки, словно ожидая чего-то. Беззаботный, как дополнение, было видно, что потратил много сил на две атаки, ударил еще раз в грудь, и остановился, восстановить дыхание. От пропущенного, удара в район солнечного сплетения, здоровяк наклонился вперед и сразу получил прямо в нос (Беззаботный, можно сказать ударил из последних сил). Здоровяк упал на колени. Беззаботный отскочил назад. Припрыгивая, подул на правый кулак, разбухший от прямого попадания в лоб и два раза в локоть. Шеренга, в майках играя желваками, некоторые жадно ели снег, заметно нервничала. Наша шеренга настороженно ждала, не упуская ни одного движения здоровяка из виду.

   Здоровяк встал, напоминая сильно раненого зверя, но ярость свою на показ не выставляющего. Немного наклонился влево, тем самым, подставляясь для удара, замер. Одновременно, не подготовив атаку, Беззаботный бросился на него. Удар его передней руки вскользь попал по правому плечу здоровяка, который быстро перекинул вес тела на правую ногу, одновременно тыльной стороной правого кулака попав по обеим рукам Беззаботного. Беззаботного, из-за колоссальной разнице в весе, развернуло и повело влево. Потеряв на секунду равновесие, он не успел отскочить назад и, видя неминуемое попадание в себя левого кулака здоровяка, начал было падать на спину. Удар пришелся по левой стороне лица. Пролетев метра полтора, Беззаботный врылся в снег. Не шевелился. Шеренга в майках выдохнула с облегчением. Наша шеренга без маек опустила глаза.

   — Проиграли — с тоской в голосе произнес Мотыльков.

   — Ничего — ответил ему рядом стоящий Облаков.

   Подняли Беззаботного из снега. Кровь с его носа, малыми каплями падала на снег.

   — Тактику менять нужно — Облаков налил водки Гене и подал прикуренную сигарету.

   Беззаботный выпив залпом, поморщился от болевших губ и челюсти в целом.

   — Убью — сплюнул кровь на снег.





    «Тридцать лет До»



   — Кто вы? Давайте я расскажу. Заодно познакомлю вас друг с другом.

   Егор Вадимович был в игривом настроении.

   — Георгий. Он же Гриша Жолудь. Работал специалистом по рекламе. Как-то не сложилось. Теперь?

   Не состоявшийся писатель. Грустно. Никто не имеет желать написанное Гришой.



   Рома Карамельский. Не известный никому актер. Грустно. Никто не завет его специально.



   Василий Облаков. Не успешный бизнесмен. Потенциал без результата. Водка друг, все остальное скучно.



   Дмитрий Мотыльков. Работал таксистом, медбратом, карусельщиком. Неудачный философ по жизни. Единственные достижения, за что бы не брался — неудачи.



   Булат. Несостоявшийся спортсмен.



   Имя вам безысходность. Вы команда «НЕ».

   При этом вы все выпить не дураки.

   Пауза.

   — Повторюсь. Вы сплошное «Не». Нам нужен минус. Отрицательный заряд не даст миру созданному коллайдером, остановиться.





   — Я разговариваю с людьми прошлого.

   Овсянников долго, по минуте, осматривал каждого члена великолепной пятерки. Эмоций не проявлял. Мы молчали. Ждали. Не то, чтобы нам было любопытно, просто интересно: и что ты после такого не пафосного начала скажешь? И старик сказал.

   — Вы думаете, что я высокомерный, выживший из реальности старик. Я устраиваю перед вами спектакли, а вы ждете, когда же начнется настоящая работа. Когда же вас бросят на фронт?

   Какой фронт?! Старик просто прекрасен.

   — Я вам скажу следующее. Вы ведете себя, как мертвецы.

   Здесь я смолкаю. Нет у меня комментариев.

   — Вы не хотите общаться со своими родственниками. Не престижными друзьями. С теми кто считает, что вы заслуживаете того, что имеете. То есть ничего. Вы антисоциальные типы. Вам нужно одиночество. Вы уже ведете по отношению к большинству знакомых, словно их нет. Так какая разница, когда их не станет?

   Тишина.

   Облаков передернул плечами, словно лимон укусил.

   Рома наклонившись ко мне, спросил: что он несет?

   — Задумайтесь об этом, могильщики. И не удивляйтесь тому, что получите ожидаемое счастье — одиночество.

   Овсянников вышел. Мы переглянулись. Облаков улыбаясь, как будто от солнца щурился, произнес.

   — Накипело у старика...

   ...

   ....



   Все так запуталось, а так хочется ясности. Время? С этим теперь еще сложнее. Но точно, что больше не зима.

   Утром, наступило завтра и стало действительно теплеть. Солнце вставало долго, медленно. Тянулось по небу. Снег набухал, темнел. Я стаю на крыльце. В избе никого. Ощущение пустоты внутри. Даже шутить не хочется. Тревожно и спокойно одновременно. Странное состояние.

   Проследив за тягучим ходом солнца, я вернулся в кровать.

   После многочисленных попыток изображать спокойствие, заключил, что я ничего не понимаю в происходящем. Вы видимо тоже. Сейчас сообщу мои новости в режиме настоящего времени.

   Я остался один.

   Где команда? Масса вариантов и перескакивающие с одного на другое мысли, ни один из них не принимают, не одобряют. Смутно помню, как тени членов команды, коллайдеровой сборной, удалялись от меня. Удалялись, не глядя себе под ноги, широко шагая и не оглядываясь.

   Поначалу думал, что сон. А теперь давайте думать вместе, куда я попал, и что мне делать?

   Стучит сердце мое. Волнуюсь? Еще бы. Не каждый день остаешься один и где? В тающей Сибири? Или Тундре? Или? Антарктиде? не знаю. Будущее туманно и думать о нем не получается. Чувство полного и все окружающего одиночества заполнило меня и распирает изнутри. Жути добавляет мысль, что живу я так давно, а не только сегодня утром. В анализе времени, я совсем сбился и нехотя встав, решил позавтракать. К моему удивлению есть нечего. Из питья, только спиртное. Печь, как оказалось топить тоже нечем и погасшее пламя тепла не добавляло. Более того, следов еды и топлива (дров), я не обнаружил. Ни крошечки, ни соринки. Понюхав кровати, на которых по моим воспоминаниям еще вчера спали ребята (не без брезгливости, почему-то), пришел к заключению: запаха нет. Теперь я точно ничего не понимаю. Телефон молчит, и странные звуки на улице.

   Ладно, спокойствие и только спокойствие. Нужно жить дальше. Искать топливо, еду, жизнь. Взяв топор вышел на крыльцо и в новом мире открыл для себя еще один, дополнительный.

   Капало небо, издавая странные глухие звуки.





   Капель началась внезапно и повсеместно. Таяло небо и все вокруг. Дождь не лил, не шел, а бесконечно капал. Удручающее зрелище. Природная (искусственно конечно) недосказанность ...

   Депрессия придет — пронеслось в голове. Бесконечность достигла апогея. До конца света, капал дождь, наконец, родив желание, так ожидаемое организаторами, кого ни будь убить. При снеге подобного не было. А сейчас: ни холодно, ни жарко. Сыро, влажно, слизко, паскудно внутри и снаружи.

   — Вот же.... Затянули наглухо. Поганые, слякотные твари. Организаторы хреновы. Я готов с вами драться, где же вы?

   Махнув пару раз топором, воткнул его в стену избы.

   Кураж, игривое настроение, было появившейся по началу (от чувства новизны видимо), пропало. Разыгрывают меня. Подглядывают и потешаются. Не нужны вам ваш Коллайдер Иванович, ни бои за справедливость? Пошутили. Хорошо. Подыграю. Приму правила, чтобы спровоцировать обнаружить организаторов и вместе посмеемся.

   — Что вам нужно?! Ответьте! Шоу? Так я дам!



   На складе, маленьком сарайчике, среди рыбацких сетей, надувной, резиновой лодки, огородного инструмента, тяпки, лопаты и пять леек (что же тут за садовник запасался?!), я нашел громкоговоритель. Старый, неэлектрический.

   Обходя территорию, прилегающую к избе, скандировал в мегафон стихи. Оказалось я их знаю не так много, как мне казалось.

   Полностью: два Пушкина, одно Гумилева, Бальмонта и еще кого-то из серебряных.

   Урывками и местами: два Пастернака, более десяти Пушкина, одно Лермонтова (или два, или три?), три Есенина, Цветаевой (или Ахматовой) и еще с десяток с авторами имеющими спорное происхождение.

   — Не густо. Буду петь — произнося свои слова, откровенно играл на публику. Этакий прикольный малый. Кругом, скрытые камеры? Пускай смотрят.

   Ишь, какое лобное место отгрохали! Дорогое шоу!



   С песнями, оказалось, получше и проще. Много я их знал, и текст, в сравнении с исполнением, отходил на задний план. Пропев около часа, стал выть по-волчьи. Становилось легче. Вот, вот, где приходит понимание природного одиночества и методов борьбы с ним.

   Позже, особенно хорошо вылось в ночное время. По интуиции конечно, т.к., освещение не менялось, и часов у меня не было. Приходилось верить в поставленные обстоятельства.

   — А-у-у-у-. А-у-у-у-у! — ночь значит.

   Думал по утрам кукарекать, но постеснялся. Не пристало, волку, петухом кричать.



   Отложив рупор в сторону, принялся танцевать. Сначала комично, словно стесняясь, а после разошелся. Эх, расти мой рейтинг! И в присядку, и с огоньком по кругу! Откуда умею только? Опа, опаньки! Подмолоди дружок Гришенька! Весели соглядатаев!



   Лежа на скамейке возле избы, долго восстанавливал дыхание. Подставляя лицо мороси, тем самым, пытался напиться. Ртом, хватая капли, ощущал странный привкус дождя. Ванильный что ли?

   Желание веселиться пропало.

   — Пропала команда моя — произношу с грустью в голосе. И оборачиваюсь в сторону просторов бескрайних.

   — Вот так мы теряем друзей.

   Ни друзей, ни воды, ни еды. Солнце повисло и погасло. Все вокруг серое, мокрое.

   — Так, а когда ведущая сексуальная придет?

   Спрашиваю и смотрю вверх. Там наверное камеры. Название шоу?

   Коллайдеровый герой.

   Нет, ни так.

   Один на один в Коллайдере.

   Интересно с кем?

   Ведущей нет. Никто не отвечает. Итогов прожитого в Микро-Мире дня не подводит.

   Нужно вернуться в избу.

   Забытый в Избе.

   Полная Изба. Всему.



   Перед моими глазами лежит книга. Нет обложки — нет названия. Листы пожелтевшие, загнутые по краям. Часть листов не единожды попадала под воду. Бумага вздутая. Вместо закладок, вырезки из газет. Рецензии на содержание и мнение неких специалистов об авторе.

   Положительные отзывы или нет, даже после многочисленных прочтений понять не могу.



   На восьмой странице, на полях есть надпись.



    «Пытаясь проникнуть в эту тайну, придешь только к тайне.

    Это врата для появления множества тончайших начал».

    Lao-Ce. Tao te King.

   Вопрос: это он сам написал или я?



   Сижу на кровати, обхватив руками колени, и мысль одна сверлит мозг: меня обязательно заберут. Уже не выть, а плакать хочется. Я здесь по ошибке. Обязательно заберут.

   — Во-первых, я не в чем не виноват.

   Во-вторых, дорого и не смешно такие розыгрыши организовывать.

   В третьих, хватит! Поиграли, и хватит! Забирайте! — совсем я распсиховался.

   — Зря я, что ли вечер поэзии и танцев устраивал? Награждайте, хвалите, давайте цветы, сахар.

   Представил, как моя самодеятельность по телевизору выглядела. Забавно. И вот оно! Придумал! Что бы скорее забрали из проекта, я уже не сомневался, что это розыгрыш, нужно вести себя непристойно, не эстетично, не этично. В туалет ходить везде, ругаться, мастурбировать постоянно, и, и, и, совокупиться с резиновой лодкой! Да! Надуть, перевернуть, и отделать ее хорошенько. Пускай полюбуются.



   Прошли очередные сутки или нет? Компаса нет, часов нет. Ни времени, ни пространства.

   Есть хочу, пить хочу и странно признаться, девушку хочу. Так голодно и одиноко мне еще не было.

   Продолжил подробное изучение помещений.

   А старики и не думали нас, здесь долго держать. Аскетический интерьер избы (кровати многоярусные, стол, табуретки, крючки для одежды), печка и веник с совком. Из домашней посуды, только топор.

   Зеркала нет, и бани обещанной тоже. Как я выгляжу? Зарос и дикость в глазах? В мутной воде не увидеть своего лица. Ну, зарос вряд ли. Сколько я один? Сутки? Больше? Нужно начать вести дневник, делать зарубки, как Робин, как Зон.

   Но сначала отдохнуть. Успокоится. Отвлечься.

   Прилег на кровать и в полудреме занялся своим любимым делом: мысленно писать книгу, живую, как кино.

   Первые страницы были игривые. Не мог, да и не хотел избавляться от эротических фантазий, перешедших в откровенное порно. Через минут пятнадцать фантазий, «Тридцать лет одиночества» заговорили со мною.



   Моя хроника борьбы со счастьем, начала кружиться в своем диалоге.

   — Не нужно сжигать плохие книги. Среди них попадаются и хорошие — радостно заявляет Помощник Силы.

   — Про создание миров расскажи. Не все понимают чего ради и собственно как, создано настоящее — просит Помощник Мысли.

   — С легкостью мой друг. Был объявлен вселенский тендер на самое безумное мирооброзование. Ну, чтобы вообще не понять снаружи, чем они там и главное ради чего занимаются. Понимаешь?! Выигравший тендер, получает право внедрять данную программу в любой части Вселенной.

   .

   — И что с этого?

   — Проценты! Что за вопросы. Космические откаты продуктами производства.

   — Кто продукты?

   — Все вокруг.

   — Бессмыслица.

   — За этим будущее. Со смыслом у нас все в порядке, все продуманно и выверено, а здесь такое, во что въехать не можем. Передовые технологии, не поддающиеся классификации и анализу. Во многих частях Вселенной данный разум считается вирусом. Скажу больше, в большинстве вообще не считается.



   У меня есть вопросы более важные. И все, что я вижу, как сон, как странную явь, сквозь прищуренные глаза, что это? Воспоминания или попытка оправдать свою фантазию? Выдумываю на ходу, что бы не признать факт — я сумасшедший. Я одинокий псих неизвестно где.

   После попыток ответить на вопрос «где я», приходит следующий, не менее интересный вопрос: откуда я? Из своих фантазий-воспоминаний? Если я это все выдумал, написал, то тогда, где же я жил раньше?

   Очень жутко ловить себя на ответ, который приходит после всех размышлений: ты здесь жил всегда. Это твой мир.

   И пронзенный ответом, более, чем когда здраво размышляющий без всякой надежды на позитивное развитие прошлого-настоящего и понятно будущего, соглашаюсь. Хорошо, это мой мир, мое настоящее, тогда еще интереснее вопрос: кто же меня породил?

   Осматриваюсь. Изба, лодка, телефон. Кто из них мои родители? Одинокие сосны, да туман?

   Да... хорошенькое дело. Даже там, в предполагаемом мире — Родине, где жили люди и я, имея гораздо большее количество окружающего «реквизита», так и не нашли ответ: откуда мы? Кто родители? Что уж говорить о моем аскетском бытии.



   Спал долго.

   Проснулся с жутким привкусом во рту. Язык словно прилип к небу. Атмосфера разрушения организма и разума, заставляет все анализировать. Как жил, что делал, к чему стремился. Нет сил и желания обманывать самого себя. Полное и тотальное откровение.

   Допил вино. Осталась только водка.



   На третий день от первой насечке вышел на улицу. Лодка так и лежала рядом с крыльцом.

   Надул ее прилагающимся в наборе ручным насосом. Устал. Радовало находка какой-то осмысленной деятельности. Сев в лодку, почувствовал твердость грунта. На взгляд бескрайний океан вокруг с остатками серой крупы снега, но по глубине три-четыре сантиметра и никаких перемещений водных масс. Ветра нет и площадь поверхности плоская до идеала. Комично изобразив, как я гребу длинными веслами, лег на дно, надвинув капюшон до носа, уснул. Выбираясь из лодки, не удержал равновесие и упал в почти полностью растаявший снег.





   Егор Вадимович снял пиджак. В аудитории было душно.

   — Тема сегодняшней беседы: допустимая степень вранья. Так и запишите.

   Как часто мы сталкиваемся с враньем в жизни и не считаем это чем то из рада вон выходящим? Правильно — постоянно. Всевидящее око наших телевизоров показывает что? Правильно. На чем все держится? За счет чего такой шик упаковки? Реклама. Что есть реклама? Вершина вранья с умыслом. Убери рекламу и все рухнет. Значит она цемент. Значит она нужна. Порошки которые не стирают, дезодоранты от которых остаются пятна. Дыхание не становиться более свежим. Критические дни не становятся менее обременительными. Моющее средства не справляются и с десятой долей посуды. Еда — просто вредна. Мясо не мясо, молоко не молоко. Одежда стоит на самом деле в сто раз дешевле. Глобальная подмена всего. И мы понимаем — это нормально. Есть вариант сбежать от цивилизации. От ее культа комфорта и успеха. Но большинство через короткий промежуток времени начинает чахнуть. Всех хочется в естественную среду обитания. Где все ловят шанс быть не теми кого обманывают, а теми кто обманывает. Время показывает, что в этой лотерее нет победителей. Рано или поздно фортуна кидает всех.

   Чем больше у тебя уже накопленного от обмана других, тем на большее тебя кидают. Любой богач, особенно в преддверии путешествия в страну тьмы и теней, ловит себя на мысли: и здесь тихо-тихо, еле шевеля губами — все напрасно было. Не этом, не в этом смысл.

   Заметьте я не употребил напрашиваемое слово «счастье». Именно «смысл». Каждый «рубанувший» бабла, считает, что это по уму. Каждый кто его потерял, «бабло», считает, что это по дурасти. Глупости. И вот, прогрессивная часть населения всегда была в поиске средств найти «смысл». Изначально все изобретается для облегчения существования. Для превращения этого существования в жизнь. А в результате все лучшее превращается в оружие. В средства устрашения, контроля и ....

   Тишина была гробовая. Похмелье ушло. Опасения и даже тайна. Остался страх: во что мы ввязались? И здесь, как гром, как удар под дых, прозвучало окончание фразы.

   — Вселенского воровства счастья. Вот в чем смысл: воровство. Иначе механизм не работает. «Допустимое вранье» — одно из средств. Одна из форм великой сути. Космический императив — воруй! Правда-ложь на нее что положили? Правильно. Все воруют, а ты больше воруй. Деньги труха. Профессионалы вселенского уровня воруют счастье.

   Один вопрос звенел в моем мозгу: он это серьезно? И ответ прозвучал вполне убедительно.

   — Добро пожаловать в межгалактическое ПТУ. Вы посыльные за откатами.

   Тишина гробовая и старик прохрипел заключение.

   — Привизите нам нашу долю.



   Инженер Овсянников. Координатор Егор Вадимович. Голову на отсечение даю — Самаркандов, как минимум полковник каких ни будь секретнейших служб. И не совсем в отставке. Такие никогда не успокаиваются. Не останавливаются. А после пенсии, точнее, после шестидесяти, энергия их распирает. Бьет через край. Сами подумайте. Они боятся быть ненужными больше всего. Это как боятся в шестнадцать, что девушки, как бы их много не было, не выберут тебя. Читай: не дадут. Вообще. И эти вечные полковники боятся, что жизнь им больше не даст. Они неудержимы в жажде приносить «пользу». И ради людей готовы идти по людям.

   Овсяков инженер. Хотя мое мнение, при всей своей учености, он такой же инженер, как я летчиккто он? Пока не знаю. Он человек международная отгадка и он точно заодно с Координатором.



   Овсянников.

   — Тема сегодняшней встречи — смерть. Кто боится умереть?

   Тишина.

   — Вы слышите меня?

   — Да.

   Мы слышим тебя Каа.

   — Так если вы меня слышите, почему вы молчите? Поднимите руки кто боится смерти?

   Все подняли.

   — То-то же. Раз бессмертных здесь нет, на сегодня беседа закончена.

   Занавес.





   Облаков объяснял Роме.

   — Какие деньги? Купишь дом? Дорогую машину? Поедешь на престижный курорт? Все это устаревает и ломается. Рассыпается. А власть, власть она вечна. Вот цель Коллайдера. Власть в чистом виде.

   — Это как?

   — Все просто. Коллайдер даст нам то, что нужно всем. И это, мы будем позволять приобретать тем кто нам симпатизирует.

   — И что же это?

   — Это жизнь.

   — Ты говоришь со мною, как депутат.





   Остатки снега, плавающие в талой воде (мокрая крупа, серого цвета), как и сама вода, оказались приторно сладкими. Сытными и видимо насыщенными жизненно важными компонентами. В дальнейшем, на протяжении своего нахождения в микромире, я не испытал недостатка в важных для организма компонентах (углеводах, белках, минералах и пр.). У меня не выпадали волосы, не трескалась кожа, не болели зубы. Суставы были гибки, а мышцы эластичны.

   — Я буду делать зарядку — произнес я, сделав большой глоток мутно-сладкой и нехолодной жидкости. Произнес, наверное, в знак благодарности за предоставленную мне неожиданно и еду и питье.

   Напившись вдоволь, я остался сидеть в воде, осматривая просторы и первый раз за время дождей, ощутил спокойствие. Мало нужно для этого, поесть, да попить. Даже жалеть стал о малой глубине окружающего меня океана. Мог бы плавать на длинные дистанции. Расчески нет. Пятерней руки укладываю мокрые волосы назад. Тщательно приглаживаю их и, щурясь, смотрю вдаль. Если кто и придет сейчас, то все что его ожидает в моем образе, олицетворение самодостаточности. Ее суть и плоть. Ирония и легкая надменность в моем взгляде: что там, у вас, в большом миру, не посходили окончательно с ума? Нет?

   Поворачиваясь, выбираю место для турника. Да, возле крыльца нужно закрепить турник. Развивать мышцы спины и груди, полезное, важное и красивое занятие,

   Остановил свой спортивный поток мысли, еще раз объяснив его появление, благодарностью организаторам за неожиданное предоставление пищи и питья.



   До кровати добрался сытый, уставший (делать зарядку, даже мысленно, мероприятие утомительное), мокрый и умиротворенный. Раздевшись, укутался в два одеяла и провалился в сон.

   Летал над водой.

   Ужасно страшно и хочется броситься в панику. Откуда брать силы? Только из предполагаемой победы над своим страхом. Производя, прежде всего на само себя впечатление, выдавливаемой смелостью и мужественностью, начинаешь думать и сопротивляться. Людям это нравиться, производит должное впечатление, увлекая за собой, как снег увлекает снег участвовать в лавине.



   Не смотря на частые расстройства, сладость пищи и что говорить, ее ненормальность, никаких насекомых, у меня в животе не завелось. И в воде никто не плавал. Ни плесени, ни запаха. Она (вода густая, да сладкая), видимо крепкий антисептик. Все продезинфицировала вокруг. Антивирусный идеал.



   Проснулся.

   43645376456 — было нацарапано на стене и первое, что пришло в голову номер телефона. Тупо глядя на аппарат, висевший молча на стене, искренне не понимал, а где же кнопки? Значит не телефонный номер. А что тогда? Год от Р.Х.? Банковский счет? Или сколько мне осталось здесь жить? Многовато.

   Открыл предпоследнюю бутылку водки и мгновенно почувствовал адский голод. Пришлось, недолго себя, уговаривая, выйти на улицу и став на четвереньки, похлебать. Вырвет же, а есть нужно. Все верно — вырвало. Зря водку перевел. Полежав немного, дотянулся до водки и сделал длинный глоток. Гадливость спирта и пустоты желудка, привкусом отвратительным держали до самого прихода алкоголя.



   Нацарапанный номер подсказал мне очередной ход на предполагаемую камеру: живопись.

   Стал царапать-рисовать (топором) на стене избы и спокойствие заполнило меня. Какое мирное состояние. Рисуешь и не о чем не думаешь, растворяешься. Тонкие мысли текут, как в воду вода. Вытягиваю силуэты зверей и превращаюсь в них. Живу третьей жизнью: нацарапанной.

   Мемориальный комплекс воздвигаю от «Человека дождя» и его абсолютного одиночества.



   Хожу, не пьяный, не трезвый, хмельной и тоска смотрит на меня сквозь мутное стекло окна. Нужно выйти на улицу, не то изба превратиться в гроб. Я уже начинаю замечать боковым зрением ее намеренья, сжать стены, опустить потолок и зажать меня.

   — А-а-а! Старая! (почему старая?). Хочешь удушить меня? Не выйдет. Пойду, погуляю, а ты оставайся одна. И надписи твои зловещие! Ругательства какие! У!



   Гуляю. Где сосны? Где ели? мутанты кругом и серая гладь бескрайняя. Один я, как в пустыне, осталось только...

   Должно все скоро кончиться. Интересно, дошли они? Хотя я смутно понимаю, кто они и куда здесь можно дойти? Я их не пережил, я их выжил.

   Какой идиотизм сегодня выкинуть? Изба занимает много места в моих мыслях. Может жениться на ней? И параллельно трахать лодку. Вот это треугольничек будет!





   «Включение». Так я называю моменты просветления разума в промежуток между сном и явью. Промежуток крайне короткий, но яркий. Включение и подключение к ясности. В такие моменты я другой и понимаю все по-другому. Мое мировоззрение живет отдельно от меня, сообщая мне свои мысли и знания.

   Эти сны, эти бредни, все было давно. А сейчас, осматриваю свою избу, свои картины нацарапанные, свою реальность и спрашиваю себя: ну, что, выспался?

   Ломит суставы. Неприятно потягиваясь, отвечаю: вдоволь.



   Робинзон делал зарубки, чтобы вести счет проведенным на острове дням. Первую неделю я делал подобное, но после топором искромсал календарное бревно и, глядя на бесчисленные и не считаемые зарубки, произнес.

   — Вот, как долго я здесь.



   Прогулка.

   На горизонте, далеко, мне показалось или нет, вижу силуэт коляски, и Е.В. сидит в ней, осматривая пространства вокруг. Как ездит коляска по воде? Кем запряжена? Представил, перебрал все возможные и мыслимые варианты от собачек в специальной обуви до нереального варианта с дрессированными скатами.

   Интересно, если скаты, как они команды понимают?



   Весь день дремал и, просыпаясь, смотрел на телефон: вдруг позвонит? Во сне опять дрался. Очнулся от падения на пол, больно ушиб колено и локоть. Не вставая, на четвереньках, добрался до двери. Отворил ее, толкнув головой. Все тоже, все там же. На месте. Если бы я попал к враждебной разведке в лапы, а такое я видел в кино, то цель их достигнута: я психически и физически надломлен. Готов к сотрудничеству. Расскажу все, что знаю. Пусть только придут и заберут меня. Накормят, обогреют. Какие вы хотите секреты? Как мое имя? Как моя фамилия? — с сильным акцентом произношу я, и все так же оставаясь на четвереньках, верчу головой в разные стороны. Ищу место, куда встроены камеры и микрофоны.

   — Вы видите меня, слышите? Если да, то знайте: я готов. Приходите, а то сума сойду, и ни ничего вы не узнаете. Что это за шоу такое?!

   Шантаж с моей стороны, не удался. Никто не пришел. Медленно укладываюсь прямо на пороге. Проваливаюсь в свое привычное и спасительное забытье.



   Я жертва проекта «Отобьем на крови бабки за Коллайдер». Кто жертва? Чья кровь? Получается моя. Миллионы просмотров. Миллиарды комментариев. За мною наблюдают все. Знаменитые шансонье, дикторы, дорогие шлюхи всех мастей, игроки в футбол и юмористические игры, бесчисленные дармоеды — пользователи и даже известнейший дальневосточный певец. Бегут циферки отбива проекта, а я угасаю. Мысль одна — нужно отомстить. Всем и сразу!



   К ресторану меня везет интеллигентный таксист. Играет что-то из джаза. Я не разбираюсь. Он тоже. Но обоим нам нравиться.

   — Я узнал вас.

   Я удивлен и спрашиваю его.

   — И кто я?

   — Вы незнаменитый писатель.

   — Спасибо... но как вы?... — я умолкаю, потому что не знаю что и думать? Как узнал? Откуда? Это агент спец служб? Книга маленьким тиражом и вообще? Не успеваю довести свои рассуждения до конца. Таксист продолжает.

   — Не хотелось бы вас обидеть, но название?

   Я удивленно смотрю. Делаю вид, что не понимаю, изображаю простодушие и позитивную наивность.

   Собеседник мой продолжает.

   — Мы приехали.

   Я выхожу. Не собираясь даже рассчитываться. В момент размышлений: а куда он меня привез? А куда мне вообще было нужно? — меня подхватывает под руки энергичный дядечка и увлекает внутрь, как оказывается ресторана. Кабака. Пивной. Не смог классифицировать. Там была свадьба и меня сразу накрыло волной веселья.

   Встретивший меня дядечка, не смотря на громко игравшую музыку, был слышен во всем зале.



   — Так ждали! Так ждали! Такой гость на свадьбе! Вы только посмотрите кто к нам пришел!?

   — Полную ему!

   — Штрафную!



   «Включение!» И знакомые мысли с новой силой.

   Шизофрения или паранойя? Считаю себя сумасшедшим? Значит не все еще потеряно. Сыро и тошнит. И опять, о чудо, мысли о спаривании! Надо же, как инстинкты вылезают. Видимо точно, сто процентов, организм чувствует свой конец и на прощание оплодотворить какого ни будь, хочет. А в избе у меня разворачивается постановочная драма. Бред? Галлюцинации? Фантазии? Сам не знаю.

   Кукольный театр дяди Гены и тети Кати (тетя очень похожа на Е.В., только бритого).

   — Доставайте ребятишки сито, будем камешки драгоценные для дяди вылавливать.

   Что смотрите?

   — Из чего вылавливать?

   — Из мутной воды, из чего же еще?!

   — Но она ведь чистая.

   — Подожди. Сейчас такой спектакль начнется! Столько грязи, столько крови на окраску воды будет выпущено! Эх!

   — Из чего выпущено?

   — Не чего, а кого. Из вас. В этом мире других красителей нет, а не окрасив камни, нельзя их обнаружить. На камни я куплю вам новые жизни. Так, что не расстраивайтесь.



   — Что?! Звуки, звуки! Телефон? Радио? — шепчу и хриплю я спросонья. Показалось? Треск, наполнивший комнату, был от двери, со странным скрипом (влага кругом), ударившейся о стену. Видимо я толкнул ее во сне. Опять дрался?

   Приподнимаюсь, встаю и выхожу на улицу. Без изменений висит серое, погасшее солнце, водная гладь и легкая дымка. Сколько я здесь нахожусь? Посмотрел на бревно, искромсанное топором. Да...

   Здесь птицы не поют, деревья не растут и самолеты не летают. Ладно, самолеты, но корабли могли и поплавать. А так, как я буду и главное, кому подавать сигналы бедствия? Небу. Страна вечной осени, вливающейся в весну и ее же вытесняющей. В голове пронеслось несколько четверостиший на тему осени. Мои или нет, отличить не могу.

   Унылая пора, очей очарованье.



   Я свободен? Абсолютно. От всего. Налогов, распорядка дня и времени суток. От графика работы и планирования отдыха, социальных обязательств и прочей общественной дичи.

   МНЕ НЕ НУЖНО ОТВЕЧАТЬ НА ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ!

   Солнце своей статичностью, символизирует наступившую вечность.



   Вопросы сверлят меня и бесконечно интерпретируя ответы, стараюсь избавиться от них.

   Зачем я здесь? Живу один в тоске и печали. Ем неизвестно что. Занимаюсь неизвестно чем и абсолютно одинок. Но ведь так живет большинство в большом, натуральном мире. Получается никакой разницы? Так то оно так, да не утешает подобное открытие.

   Е.В. Зачем ему то? За деньги. В большом, натуральном мире, люди и не такой ерундой занимаются, и тоже за зарплату. Вот и Е.В. отрабатывает, старается.



   А алмазы? Да, старик обещал, что когда растает снег, земля будет покрыта алмазами. И где же они? Для наступления катастрофичной оттепели мы сделали все. Затем хитрый организатор и поместил нас в микромир. По-другому растопить снег нельзя. Так, где же алмазы? Видимо растаяли в сладкой жиже. И я их ем, пью. Со временем у меня есть все шансы превратиться (опять это слово), в алмаз. Выносить алмазы с территории микромира запрещено, и придумал организатор схему.

   Набрал кредитов, построил Коллайдер, заселил мною. Моя задача?

   Напитаться алмазной жидкости, и спокойно выйти отсюда жидким алмазом.

   Никаких налогов. Забирайте свой КОЛАЙДЕР бракованный.

   И дальше потрошить меня, контрабасового теленка.

   Не знаю, как тело, но мысли мои уже становятся алмазными. А там и до бриллиантов недалеко. Психический рашпиль орудует во всю, стирая меня, как личность, и стирая меня вообще. Шлифует.

   Эх, будущее мое лучезарно... своим сиянием я всех сделаю счастливыми, окрылю. Осталось выйти отсюда.



   Расстройство желудка, постоянная усталость. Сплю и не высыпаюсь. Не отдыхаю. Хочу, есть и пить. Дрожу, но не мерзну. Медленно умираю, быстро старею. Держу вечность за хвост, но куда он ведет, заглянуть страшно и гадко. Адский раек.

   Отшельничество подразумевает добровольность — отгоняю от себя очередную глобальную мысль о своем предназначении здесь. А у меня заточение. Может каждому такой домик, микромир построили и испытывают всех жителей... Прекрасно, я уже забыл даже чего жителей.



   Теперь подумай: нужны ли тебе прозрения? Вся правда?

   Вот оно! Расширение частиц!

   Открываю книгу примерно на середине. Читаю.

   Я хочу лететь по небу на колеснице.

   Я хочу быть богом Ра и не прототипом, а исходником! Я хочу повелевать закатами и рассветами без всякого таинственного и финансового смысла. Я хочу в виде дождя приходить к молодым девушкам! Я хочу быть любимым и желанным, примером и оплотом! Кавалером и желательно дважды, все ровно чего бы то ни было! Почетным гражданином Бойне Сайреса и Парижа! Пролетать на своей колеснице, а все, все до единого, задрав головы, пускай смотрят. Завидуют и даже о...о...обалдевают! И главное, главное, мой путь под взглядами, не дает хотя бы на секунду повода задуматься, через что я прошел, чтобы заслужить подобное отношение. Нет промахов, нет компрометирующих моральных и физических падений, нет закладов души и частей организма. Только результат!

   Хлопнув, закрыл книгу. Такая маленькая, а так шумно закрылась.

   — Узнаешь автора, Григорий Алексеевич? Хорош, хорош...



   В раскрытое окно доносились звуки двора: говор выпивших мужчин, обсуждение молодых мам, очень отдаленный гул общественного транспорта. Запах приближающейся осени, а точнее уходящего лета. К дреме добавилась всеобщая и неожиданная грусть.

   Мотыльков, глядя в окно, предложил купить пару вазонов.

   — А кто их поливать будет, когда мы уедем? Мы ведь уедем? — серьезно спросил Булат.

   Никто не ответил. Мысль поймать не смогли.



   За два дня до Базы у меня было свидание с девушкой по имени Ю.

   Знакомы мы были с ней около года. Работала продавщицей в большом супермаркете. Сама же была совсем не большой, если не сказать, миниатюрной.

   За период знакомства с Ю. у меня были еще связи с девушками. Краткосрочные и поверхностные, но к отношениям с Ю. относился серьезно. Иногда даже считал их важными и вот-вот, переходящими в роман. Хотя не она, ни я, никаких действий для этого не предпринимали и виду не показывали.

   Она приехала ко мне после работы, ближе к полуночи. После того, как приняла душ, мы принялись ужинать. Пили вино, говорили не о чем под транслируемый по телевизору, музыкальный канал. Уделять ей все свои мысли, не получалось. Волей не волей, возвращался к предстоящей поездке. Представлял, размышлял.

   Произошло все само собою. Мне она нравилась, очень нравилась и естественно, такое развитие событий я представлял и желал. Страсть ее была неожиданна и приятна. Объяснилась страсть просто: у нее никого не было вот, как полгода.



   — Ты чем занимаешься?

   Одета она была в мою сорочку, на которую пролила красное вино. Немного пролила, но пятно получилось на всю грудь. Переодеться отказалась. Пояснила, что так красивее.

   Спрашивала, полулежа, вытянув ноги, периодически глядя то на меня, то на ноги.

   — Пишу — ответил я, рассматривая в руках атлас мира. Атлас был компактный. Я взял его с целью изучить Антарктиду. Увлекся, углубившись в Евразию.

   — Писатель значит — продолжала она, потянувшись и зевнув, прикрыла рот ладонью. Сорочка при этом натянулась на груди, обтянув мокрой тканью грудь.

   — А ты говоришь, поменяй — произнесла Ю., заметив, мой взгляд, и хитро подмигнула.

   Посмотрев на нее, поймал себя на мысли, что не помню, как давно менял постельное белье? Неделю? Две? Учитывая яркое освещение, чистотой его я остался доволен.

   — Интересная работа — повернулась ко мне. — Я люблю читать, хотя времени не хватает. Что так смотришь? Думаешь, если работаю продавщицей, то должна быть глупой?

   — Да нет. Деятельность не всегда определяет развитие, тем более такое — взглядом указал на ее ноги и мокрую сорочку. — Я много кем работал и ничего.

   Она улыбалась

   — Любишь меня хоть немного?

   Лукавый взгляд, улыбка. Поцеловал в губы.

   — Ушел от ответа — медленно и, облизнув губы, произнесла она.

   — Нет, пришел к нему — поцеловал еще раз.

   Отстранив, добавила.

   — Ушел, ушел.



   Утром быстро оделись и позавтракали. Ю. спросила, когда увидимся. Я ответил, что уезжаю на Антарктиду, и некоторое время (сроки назвать не могу) меня не будет. Уезжаю в конце недели. Нужно подготовиться, а это займет время.

   — И что, обязательно нужно сейчас уезжать?

   Пожал плечами.

   — Если честно то и не знаю.

   — Как это? Как можно не знать: нужно уезжать или нет? Я, например, всегда знаю, нужно мне ехать или нет.

   Обиделась и ушла молча. Дверями не хлопнула, от чего осталось на душе тягостное ожидание: лучше бы хлопнула, хоть какой всплеск. После, обдумывая данную ситуацию, пришел к выводу, что стала она мне ближе и понятнее.



   Она не совершенство?! Совершенство нужно в невесты Богу.

   Нет ничего более раздражительного, чем даже намек на эту заразу.



   Нас бросили, оставили. Хотя почему нас? Меня. Я лежу на кровати, и нет сил, подняться.

   Обойдя избу в радиусе пяти километров, кроме бескрайней, слизкой пустыни и капающего неба, ничего не обнаружил. Я поверил в бескрайность микромира.



   Лежу обессилевший в лодке, и в бреду замечаю движение. Боковым зрением замечаю, прилетевшую маленькую птичку. Воробей! и радости, одновременно тревоги, нет предела в моем сердце. Значит, открыли где-то дверь, что доказывает ее существование. Есть выход отсюда! Ура!

   Еле улыбаясь, взглядом прошу воробья указать направление спасения. Он вертит головкой, и раскрыв клюв, показывает маленький язычок. Медленно, как змея, язычок шевелиться из стороны в сторону и останавливается, указывая ожидаемое направление: под серое солнце. Иди туда! — кричит все в моем организме.



   Но нет сил, встать. Ноги затекли. Пытаюсь ущипнуть, но и руки не совсем послушны. Онемели конечности, и это в момент открытия спасения! Дергался в отчаянье, извивался, хрипел и все силы тратил на злость. Успокоился. Глубоко дыша, нашел взглядом птичку. Странно, не испугался воробей моих диких действий, не улетел. Ждал, пока я обессилю?

   Только бы не клевал он меня — понеслось в голове. Буду выглядеть плохо. Найдут и ужаснуться. Чик-чирик.

   А, гаденыш еще и чирикает. А я уж думал, немой воробей попался. Бери меня в свои лапки дружок и уноси поскорее. Последнее слово я простонал, что все-таки испугало птичку, и она взлетела. Только сейчас я понял, ощутил, что ничего не капает с неба. Не гудит, не шумит и постепенно возвращается холод. Сейчас все замерзнет. И я замерзну. И на кого я стану похож? Лед 9, Данте и его холокупы ледяные, и я со своей Инквизой.

   — Старик... — шепчу я. — Спасай... — проваливаюсь в сон.



   Без этапности, последовательного ухудшения, наступило отчаянье и состояние ужаса: я один! Я мучительно и долго буду умирать в этой водной пустыне. И сны мои бредовые не о Солнце теплом и греющем, а о льде и морозе.



   Привычно, сквозь тонкие прорези ресниц, наблюдаю, как пришедший Беззаботный что-то ищет. Шорохом поиска он и разбудил меня, но, не обращая на это внимания, бубнит себе под нос.

   — Книга должна быть другой, совершенно другой.



   Егор Вадимович.

   — При всей силе провозглашенных, как смысл и цель, алчности и глупости, человечество обладает колоссальным чувством юмора. Был бы пир, а чума найдется!

   Так остро шутить — можно и порезаться.

   Егор Вадимович выпивает второй стакан теплой воды, корча при этом, невообразимые гримасы недовольства. Выпив, заявляет.

   — Жизнь пассивное самоубийство. Все не так. Жизнь она, как музыка с дудочки и под дудочку. Музыка позволяет ногам не касаться Земли. Легкость, по-другому и не скажешь.

   Последствия века Возрождения и гуманизации отключили инстинкт.

   — Какой?

   — Основной! — хохочет старик.



   Вывеска была массивная, и серьезная, под стать размерам и качеству содержимого. «ZooПаркус». Присутствие иностранных букв, Мотыльков объяснил нам и себе, наличием зверей иностранцев. Нездешних то есть.

   — Пингвины, в любом случае приезжие — спокойно произнес он, покупая всем, недешевые билеты и пропуская вперед молодую семью с двумя детьми.

   Звери были сытые и ленивые. Только волк нервничал. Ходил безостановочно по клетке и, не поднимая морды от пола, рычал.

   — На что он злиться? — спросил я у человека, чистившего рядом находившуюся клетку.

   — Чувствует перемену. Завтра его увозят в другой зоопарк. Продали. Здесь ему тепло, хорошо. Там тоже хорошо, но...

   — Но одиноко — продолжил я. — Увозят его одного?

   — Почему одного? — удивился человек. — Весь зоопарк переезжает.

   — Отчего же переживает, только волк? — теперь удивился я.

   — Остальных, видимо, все устраивает.

   Присев на скамейку ели мороженое. Пиво в зоопарке не продавали, что расстроило Облакова и Рому.

   — Так и нас, посадят в клетку да повезут — махнув рукой в сторону волка, произнес Мотыльков.



   Егор Вадимович.

   — Каждый из вас был ребенком. Я имею в виду тот возраст, когда головы не забиты влюбленностями и навязываемыми планами в неминуемом взрослом будущем. Так вот представьте, лето, костер, звездное небо и разговоры-мечты. Разговоры о звездах, о путешествиях, о смысле существования всего на свете. Вы готовы ехать куда угодно.

   — Но где же здесь поедешь, когда денег нет даже на консервы, не говоря о средствах передвижения и всем прочем.

   — Детские мечты кончились. Я предлагаю вам возможность реализовать ваши мечты. Я вновь создам ваш вакуум, останется поместить в него вашу иллюзию.



   Лежу в лодке. Покачиваюсь. Депрессирую. Посмотрите, до чего вы меня довели. Чувствую себя стариком и выгляжу наверное соответственно.

   Вспоминаю, что для героя 84, было самое страшное крысы. Клетка, одетая на голову сломала его окончательно. Да, страх в конечной, самой нижней его плоскости, заставил сломаться и предать всех и вся. Хотя, кого всех? У него была только любимая девушка. У меня она есть? В общем, да, но предать ее в данном случае, почему-то я не считаю главным предательством. Я честен и боюсь другого. Чего? Отречься от всего? Теплее. Отречься от призвания своего? Жарко. ...............Думать нет, сил, размышлять и ломаться. Я готов, приходите и отрезайте от меня любые куски, забирайте меня. Я готов. Я отрекаюсь, открываюсь и сдаюсь, только заберите меня отсюда.

   Нужно полежать, отдышаться глубоко животом и отпустит малодушие. Не для того ты видимо один остался. Черпай силы в страданиях, в злости, в ненависти. Тешу свою гордость, что все это нить моей теории заговора против угнетателей. Притворюсь, заберут, а дальше выпью их кровь, съем их плоть, разодрав в клочья и разбросав на ветру. Ярость лучший друг отчаявшегося, и ожидающего неизвестности.

   И еще. Как алмазы из себя доставать? Через, что они выйдут?

   — А! — кричу и изо всех сил откидываю весло. С хлопком, оно падает на воду.



   Отпустила и ярость. Лежу на дне лодки: вдруг вода поднялась до нужного уровня и можно уже плыть. Нет. Дно упругое. Прессованный снег не тает. Дождь отлетает каплями от открытого лица. Хотел заплакать, не получилось. Слишком много влаги вокруг, и желание, чтобы пришли меня и забрали, вновь нахлынуло с необычайной силой. Реакции окружающего нет. Только дождь, шум, небо, и лодка.

   — Если бы ты меня любила — обращаюсь я к ней. — Если бы я был тебе не безразличен, давно увезла меня отсюда! Спасла.





   Очнулся. В избе сыро. Одежда не высыхает. Я не снимаю ее, так и сплю. После сна она теплая, отдает паром и влажным запахом. Странный все-таки состав у жидкости. Сладкая, но руки от нее не липкие. Одежда не засахаривается.

   Записка (наконец-то! дождался!), на пороге сообщала:

   «О чем книга: чтобы показать абсурдность сложившихся правил и норм человеческого существования, приходится порою довести окружающую абсурдность до высшей точки кипения. Увеличить ее до жизненеопасных размеров».



   Все бы ничего, и написанное мне нравиться (хотел сказать устраивает), но настораживает одно — подчерк, то мой. Вот дела, я не помню, чтобы я писал подобную записку и главное чем? У меня нет ни ручки не бумаги. Чем я тебе мальчик подам: у меня нет ни ракетки, ни мячика?





   .........214312414140789767845.........

   Разве были эти цифры напечатаны на стене? Цифр больше и точки, откуда они взялись? Игра какая-то. Я любил раньше игры. Особенно компьютерные, а теперь с помощью своих алмазных мыслей, могу вывернуть и их наизнанку.

   Игры, где нужно стрелять. Идешь и убиваешь. Трудные уровни не с первого раза. Иногда долго зависая, иногда быстро преодолевая. И знаете что, игра данная есть модель управления миром. Ты идешь, палишь, крошишь и считаешь себя повелителем, всемогущим управляющим. А на самом деле ты тот первый убитый мутант, в первые секунды игры. Ты даже не помнишь, кто там был. Их здесь сотни и они несчетовые. Проходные, а ты идешь и топчешь. Не зная, что идешь не ты, а создатель, управляющий этим миром. Ты давно убит, или будешь сейчас убит. Ты трава, материал для заполнения и наполнения. Тебе наглядно демонстрируют это, тебе даже дают побывать на месте управляющего. И самое интересное. Тебе нравиться убивать себя и подобных себе. Увлекает. Тянет и прет от истребления себя. Упиваешься чужим величием, своим бессилием. Лежит разорванная плоть. Она лебединая песнь мещанству, она олицетворение пренебрежительного отношения к нему.



   Афиша на стене, говорила, что вечером, в 19.00 меня ждет просмотр кинофильма все объясняющего.

   «НЕ СЕНСАЦИЯ

   НЕ СОБЫТИЕ

   НЕ ОТКРЫТИЕ

   НЕ ФАКТ



   ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ ЕДИНСТВЕННЫЙ ОТ ОДИНОКОГО?

   ВОПРОС, КОТОРЫЙ ЗАДАЕТ КАЖДЫЙ

   ОТВЕТ МОЖНО И НЕ ПОЛУЧИТЬ ПРОСМОТРЕВ ДАННЫЙ ФИЛЬМ

   ФИЛЬМ,

   АВТОРСКИЙ ФИЛЬМ УЖАСОВ,

   ФИЛЬМ-ПРИТЧА

   ФИЛЬМ ВОПЛОЩЕНИЕ — ФИЛЬМ ОЩУЩЕНИЕ

   ФИЛЬМ, ДАЮЩИЙ МЫСЛИ ВЗАЙМЫ

   ФИЛЬМ,

   ФИЛЬМ, КОТОРЫЙ ЛУЧШЕ ОДИН РАЗ УВИДЕТЬ.......



   ТОЛЬКО ДЛЯ СВОИХ

   НЕ НУЖНО ПЫТАТЬСЯ ПОНЯТЬ, ЛУЧШЕ БЫТЬ ПОНЯТЫМ

   И МОРЕ, И СУМЕРКИ. И СТРАХИ УДУЩИЕ ИЗНУТРИ, ВЕЧНЫЕ СПУТНИКИ УЖАСА СУБРЕАЛЬНОСТИ».



   Сижу, жду кинофильма, и интересно на чем его покажут? У меня нет не телевизора ни экрана.

   Обманули?

   Был бы хотя бы проектор для диафильмов. Кстати, Проектор родственник Коллайдера, или нет?

   Вот в чем вопрос.



   Проснулся. Шум мороси за окном, серый сумрак и полно единение с пустотой.



   В чем смысл? Зачем? Почему я? Извечные вопросы. Заставляют осмысленно страдать, чтобы я никогда не причинял боль другим? Чтобы в генах засело навечно отвращение к желанию приносить страдания другим? Ох, как фундаментальна моя миссия. Я геноматка людей будущего!!!



   Эксперимент? Однозначно. Испытание! Да. Я испытываю себя и на небе, светлее стало. Показалось. Отчего здесь светлеть?

   У Гюго описывалась фабрика уродов. Из детей выращивали комиков. «Улыбающихся», квадратных и с прочими отклонениями от нормы, для потехи деньгодержащих,. Может и меня так меняет? Влажность, давление, температура и в результате заквакаю. Вот смеха то. Сенсация!

   Гюго черпал информацию в архивах, описывающих фабрики уродов и на бумаге выдал не все. И ужас даже не в самом существовании подобных фабрик, а в том, что ментальность богатых была такова, что уроды выращенные находились востребованными и смешными! забавляющими досуг.

   Мои дорогие сороконожки, побегайте, посмешите дядю. А вы уточки помяукайте. Вы еще и это можете делать? очень хорошо. Своими клювиками резиновыми порадуете дядю? Ох, как замечательно. Дядя так устал, он три ночи не спал, закончики придумывал, денежки считал и у него, конечно, выросло брюхо. Кто погладит не брезгуя, не гадясь, и не халтуря.

   Бедные мечтают стать богатыми, чем же они лучше?

   В наше время роль фабрик на себя взяло ТВ. Эстетика уродства сейчас другая. Красивая картинка просто лучше продается, но дайте время. Искривленные души потребуют рано или поздно искривить и организмы. А что еще делать? Нужно же двигаться вперед? Туда откуда растет хвост чеканщика монет! И засунули они свои головы в логово злата безбрежного. И брюхатые путеводители, работники всех аппаратов на свете делают это, исключительно с высунутыми языками.

   Сколько ненависти в словах? Опишите по-другому. Нежно и не грубо, только язык нужно высунуть, а то хвост быстро заканчивается, а ты не готов.

   Продолжу.



   Может я Изгнанник? даже думать об этом не хочу. Отлученный? Отчего? Я не во что не верил. И не в кого. Предположу, что отлучили меня от общества. Изолировали. Тогда, даже гордость берет. Что же я такого утворил? Как же я тогда силен?!



   Кап-кап-кап-кан. И серое статичное солнце. Ребята не приходят, воробей не прилетает. Водки, одна бутылка осталась и по традиции, на которых я вырос, самое дорогое и лучшее, оставляют на праздник. Она и есть мое самое дорогое. Какой праздник? День Нептуна!



   В книге без обложки прочел.

   «31 августа, смотрите и вы узнаете о смысле жизни, все! Вы узнаете, смыл жизни и формулу счастья!»



   Проблема в чем? А в том, как жить дальше, как жить первого сентября?



   И мысли, и состояние физическое, были совершенно не подходящими для поединка смертельной важности. Е. В. сидел в санях, сдерживая рвущихся собак, а я стоял, и не решался выйти на поляну.

   — Григорий Алексеевич, идите, деритесь. Мы достаточно с вами уже дискуссировали. Пора действовать. Выплескивать себя. Ради этого, мы с вами и приехали в страну вечного снега и льда. Каково ключевое слово?

   Старик, застегнул ворот своей шубы.

   –Не разочаровывайте меня. Я вижу нерешительность и списываю ее на одно из последствий смены часового пояса и климата. Вас уже ждут. Идите.



   Раздраженность и озлобленность. Я вышел на поляну, расправляя плечи и разминая запястья.

   Беззаботный, прищурившись, посмотрел на меня. Молча, сплюнул на снег. Я приблизился.

   Геннадий Сергеевич побежал на меня. С ходу левой ногой оттолкнулся от моего правого колена, в прыжке своим правым коленом, через руки попал точно в подбородок. По инерции Беззаботный полетел вперед, через падающего меня. Поднялся, все лицо в снегу, чуть отошел назад. Я лежал. И лежу до сих пор...



   .....нужно срочно, сверхсрочно! Включить по всей всемирной сети, многостороннюю связь. Что бы любой желающий мог посмотреть, на что смотрит любой человек. Иначе? Свобода выбора будет в опасности.

   Спрашивается: за что тогда мы здесь воевали?

   И вообще! Ужас меня охватывает: сколько новостей-сплетен-событий я пропустил!

   Дождь идет и нет вай-файя. Совсем нет...

   Я дикарь.



   Сквозь текст, на меня смотрят глаза Е.В.

   Текст исчезает, старик остается. Фон поменялся — звучит в голове мой голос.

   Внимательный взгляд. Осматривает, изучает. За спиной Е.В. огромное табло с датчиками и все они мигают, попискивают. Мы в вагончике.

   — Отошел? Григорий Алексеевич. Как чувствуете себя? Я уж боялся, что некому и докладывать будет отчеты исследований. Что-то мы переборщили с ускорением то. Хорош эксперимент. Апокалипсис без свидетелей. Чаю не хотите?

   Я пью чай, пытаясь не обжечься.

   — И так, ситуация по закрытию проекта у нас назрела... — старик открыл потрепанный журнал, на предпоследней странице (все остальное было исписано), одел очки (до этого момента, я не разу не видел его в очках), и торжественно заявил.

   — Последний диалог с последним осведомителем.



   Проснулся я от резкой боли в желудке. Аппетита нет, и все время забываю похлебать этой дряни сладкой, а нужно. Мой организм, приспособился выживать в данных условиях и чтобы не допустить себе вреда, посылает мне спасительные сигналы. То голосом в голове объясняя происходящее, то болью сигнализируя прием пищи. Удобно. Нанобудильник.



   Говорят, в секунды опасности смертельной, перед глазами человека пролетает вся его жизнь. Как кино. Теперь я могу рассказать, как пролетает жизнь, в промежутки гораздо более длинные, чем секунды. Минуты, часы, дни, месяцы и даже... страшно подумать. А вот и годы! — голосом разудалого конферансье, кричу я, и широко улыбаюсь.

   — Сколько пролетело? Десять? Пятнадцать? Двадцать?

   У меня там на берегу, выросли дети? Пошли в школу? Нарожали сами детей? Так сколько?

   И если до этого я хорохорился, актерствовал, то вдруг ответ пришедший на мой вопрос, заставил меня содрогнуться от ужаса: я здесь ровно тридцать лет. И ничего у меня кроме этих проведенных в одиночестве микромира лет, не было и не будет.

   Хорошо — не спорю я сам с собою — а сколько мне было, когда я попал сюда?

   И опять ток ответа: тридцать лет.

   Так получается мне уже... страшно подумать. И у меня сегодня день рождения.

   Я расплакался. Слезы текли ручьями, как в детстве. Самое время нести тор со свечами. Только вместо свечей бикфордовы шнуры. Я имею желание взорваться от счастья.



   Потрескивают дрова в печке, светом огня освещая и грея избу. Я сижу и, глядя на огонь, решаю: полюбоваться еще или встать, поставить чайник. Посижу еще. Чуть-чуть. Ожидая целую вечность тепла и света, возможности употреблять горячую пищу, получаю несказанную радость, понимая, что это доступно и мне решать когда. Опустив голову, чтобы огонь не видел моих глаз и не читал мои мысли, задаюсь вопросом: откуда он взялся? Огонь, ты кто? откуда?

   Я жаждал, и мои желания были услышаны? Кто услышал? вокруг вода. Океан воды и значит... Солярис какой-то. Нужно проверить еще, на чем-либо. Всю ночь буду страстно желать, нет, не женской ласки, а телевизор. Да, большой, цветной телевизор и тогда посмотрим...



   Утром, я щелкал каналы. «Сапфир», на длинных черных ножках, похрипывающим от громкости звуком и сливающимися в калейдоскопичные узоры цвета экрана, наполнял избу. Аналогия со вчерашним горевшим огнем, постоянно кружилась в голове. И знаете что? Телевизор здесь стоял всегда. И огонь в печи горел всегда, и я здесь был всегда, а сырость и малодушие мне приснились.

   Продолжаю щелкать каналы. Одна реклама и изредка сериалы и спорт.



   Вдох-выдох. Как же я устал, с одной стороны и как же... подбираю слово... спокойно? Другого не нахожу. Смотрю на воду, тусклое отражение в ней неба. Себя размытого и думаю о том, как многое я не успел сделать там, в большом Мире. Сколько там вопросов, дел не доведенных до конца, а решение теперь мне очевидны. Вот, как мне спокойно.

   Вопрос о спорте — разрешить допинги во всех проявлениях.

   Политика — разрешить выборы во всех проявлениях.

   Межгосударственное — разрешить всем получать любые визы и ехать куда угодно.

   Меж человеческое — здесь по-моему и так все разрешили, но тем не менее. Разрешить бракасочетаться всем, всему и со всеми.

   Полная, тотальная демократия.

   Но и не забывать о свободе. Разрешить каждому реагировать на все перечисленное по своему усмотрению.

   Оружие огнестрельное запретить. Дикарство. Смертная казнь за любой огнестрел. Но!

   Свободная продажа электрического оружия любой мощности. Заодно рождаемость отрегулируется. В смысле перенаселение. Да и более эстетски выглядят угли, чем фарш на асфальте.

   Жестоко? Дико? Ну, как вам сказать. Мне отсюда на расстоянии виднее... виднее...

   Теряю мысль и проваливаюсь в забытье.



   «Включение». Я все так же, лежу в луже, сладкой и серой. Дождик моросит и пар с моего мокрого халата, поднимается в воздух. Ломит кости, и усталость наваливается все сильней и сильней. Не открывая глаз, перечисляю все, что сейчас ко мне вернется: холод, голод, боль в желудке и мысль: когда же я умру?

   Заберите меня...



   — Прекрасно — Координатор разлил остатки водки по стаканам.

   Поднял стакан, предлагая тост.

   — До скрой встречи.

   Выпили.



   Мы пришли в себя уже на «Базе». Все в комбинезонах.

   Ни надписей, ни бирок. Состояние похмелья странное. Ни плохо, и ясности в голове нет. Ощущение, что выпивали мы ни день и не два. Больше.

   Может это прогрессивный отрезвитель? Пора отвечать на вопросы.

   Я отвел в строну одного из своих коллег и глядя в глаза, спросил.

   — Рома, кто я?

   — Вы руководитель проекта. У нас СОБЫТИЕ. Запустили Коллайдер и скоро заживем счастливо. Все.

   — Хорошо. А куда мы тогда собираемся? Мы разговаривали с... этим — я не знал, как идентифицировать Координатора — и сказали, что нам нужно день, максимум два на сборы. Куда?

   — Мы эвакуируемся. Теперь.

   — Ты можешь отвечать более развернуто. Я не проверяю тебя.

   — Я знаю. Я отвечаю, как меня попросили.

   — Кто?

   — Вы. Как только вы начали чувствовать, что память не выдерживает, вы провели инструктаж. Со всеми.

   — С кем со всеми?

   — С коллективом проекта. С Инженером. В том числе и с Координатором, как вы выразились. Хотя он ваш заместитель.

   — Хорошо. Легче мне не стало... куда эвакуируемся и почему?

   — После запуска Коллайдера... мир изменился. И единственная возможность остаться в живых, как биологическим единицам, переселиться в мир JL.

   При это коллега с испугом в глазах указал на дверь. На двери моя фотография и моя фамилия.

   Jolude.

   — После работы... — и здесь я понял, что не знаю, что после работы. Вместо продолжения фразы, спросил прямо и без наводящих.

   — Запуск уже был?

   — Да. 30 лет назад. Проект оправдал себя, победил всю несправедливость. Мы единственные кто остался.

   И помолчав, видимо испугавшись еще больше, чем за все эти тридцать лет, коллега добавил.

   — На Земле...



   Заберите! Заберите меня отсюда. Я отрекся от всего. От высокомерия, тщеславия, от превосходства умом и телом, от желаний нормальных и странных. Я чист. Я все пережил и честно, не думаю об этом. Я думаю только о еде и тепле. Я готов быть среди любых людей, жить и радоваться смеху их, гневу их, запаху и глупости. Заберите!!! Я умираю, неужели вы не видите?

   Мне так тяжело, что хочется помолиться. От самого себя тошно, противно.



   Е.В. внимательно читает мои записи. Я вспоминаю, что именно там написано. Кажется про мои мучения и пути в святые.

   — Не стыдно? — старик указывая на мои записи, вид имеет совершенно недовольный.

   — Григорий Алексеевич, еще недавно вы были нормальным, самоуверенным,

   целеустремленным, амбициозным человеком. А теперь? — вновь указывает на записи. — Что вы о себе возомнили? Что вы здесь такого особенного переживаете? И не вам ли писателю, философу, фантасту, наконец, с такой тонкой чувственностью, не знать, что в подобном состоянии живет большинство людей. Что вы так смотрите ошарашено? В каком состоянии? Одиночества. Полного, тотального, вакуума. В большом мире знаете, что спасает? Хаотичное движение вокруг. Все бегают и тем рождают иллюзию заполненности.

   Люди и есть самый продвинутый КОЛЛАЙДЕР во Вселенной! Они есть ускоряющиеся частицы! Эксперимент был лишь предлогом, для демонстрации очевидного Совету Наблюдателей.

   — Каким наблюдателям? — спрашиваю я и не узнаю свой голос. Давно не говорил.

   Старик удивленно на меня сморит. До него только сейчас дошло: я ведь действительно мог здесь помешаться. Отбросив от себя сомнения, Е.В. собрался мыслями и ответил спокойно.

   Наблюдатели, которые прилетели с проверкой. Вы это в своей книге описали.

   Еще немного помолчав, старик грустно произнес.

   — А кругом разочарование и недоразумение.



   Температура упала. Сам не чувствую, но вижу, как загустела вода. Местами она подмерзла. Воздух стал прозрачней и небо светлее. Солнце и вовсе не нашел бы, не зная, где оно висит.

   Проснулся от звука за окном.

   Скрип характерный и забытый. Подъехали сани. Шатаясь и напрягаясь всеми оставшимися силами, выхожу из избы.

   Е.В. сидит в санях, и что-то советует двум собакам. Они заметно исхудали. Подняв голову и глядя на крышу избы, старик замечает.

   — Печь зря не топите. Холодно без огня и неуютно.

   Я ничего не отвечаю, продолжая в режиме реального времени дико и устало смотреть на старика (я еще не до конца осознал момент спасения и боюсь спугнуть мираж). Вокруг, сколько видно, лежит снег. Белый, белый, нетронутый и искристый. С меня идет пар, но холода не ощущаю.

   Ощущение благодарности всему и всем, заполнило меня до предела.



   Сквозь воздух вокруг, мерцали огни Большого Мира, настоящего. Только не тревожные, а встречающие, радостные.

   Мы подъехали к своеобразному тоннелю. Тоннелю домой.

   Идя по тоннелю, мне пришлось самому поддерживать старика, настолько он был ослаблен. Чуть не упал несколько раз. Видимо болеет — объяснял я, его недомогание.

   Пройдя окло десяти минут, удивляясь длинне тоннеля, я заметил впереди знакомы пейзаж. Снежную пустыню.

   Выругавшись, что с усталости не заметил, как потерял курс, я медленно развернулся, намериваясь наконец-то пройти сквозь тоннель. Нутром начиная чувствовать неладное, ускорил шаг. Старик, молча висел на мне, не поднимая головы бормоча одно и то же: ..........камни....камни......

   — Лабиринт? Нет. Тоннель прямой и короткий. Что же тогда происходит. Почему опять снег и ... — глядя на снег, пробормотал я, и быстро развернувшись, потянул старика к выходу.

   Снег? Снег? И пустыня! Везде... сущая! Отчаянье, столь привычное для меня за последнею вечность, что я воспринял его, как возвращение в нормальное состояние.

   Да, я вернулся в цитадель счастья, долгожданный свой рай и здесь когда-то жили люди. Серое небо, серые остова домов, силуэты нежилых помещений. Огромные и дикие. Немного голых деревьев, с покинутой их жизнью. Не спячка, нет. Пустыня и сколько видно, серо-белый снежок, играющий на светло-сером солнышке.

   — Вот я и дома...

   А старик? Его нет. Это был наброшенный на плечи тулуп.

   Моя Пятница. Или четверг.



   Е.В. смотрел на меня и слабо улыбался. Видно было, что он растерян, даже напуган.

   — Вы были частью эксперимента. В замкнутом, изолированном пространстве, мы проверяли, как включение коллайдера повлияет на людей, окружающую среду, флору и фауну. Эксперимент закончен.

   — Успешно?

   — Сейчас нельзя судить однозначно. Необходимо время для анализа деталей. Подсчета вероятностей.

   Во время эксперимента с высокими энергиями что-то пошло не так, и человечество погрузилось в анабиотический сон на 30 лет. &8232;&8232;

   — Понятно... а где ребята? Остальные члены команды?

   — Заснули все, но проснулся не каждый. Не каждый...

   Его голос тает. Улетает далеко, точнее звучит издалека и мне остается только улыбаться. Шире и шире. Я начинаю смеяться. Громче и громче. Это мой голос! Я читаю вслух книгу. У нее нет обложки. Нет названия. Пожелтевшие страницы. Бумага вздута местами после попадания воды.



   — Что? Простите, я себя как-то странно чувствую. Устал, наверное. Мало спал.

   Е.В., не выходя из своей растерянности, собирался мне что-то сказать, но было видно, что не решается. Не став ожидать, когда он соберется, я спросил.

   — Простите, я уже запутался немного. Так, что вы мне предлагаете?

   — Я? — Е.В. совсем потерялся и, всматриваясь мне в глаза, попятился назад. — Вы Григорий Алексеевич, действительно странный. Теперь и я совершенно запутался.

   — Я вас не совсем понимаю. Да, я старик и..

   — Бросьте, Григорий Алексеевич. Какой же вы старик. Сколько вам лет?

   — Когда я родился?

   — Если угодно так, да.

   — Семьдесят восемь лет назад.

   Я погладил себя по плечам и закрыл глаза.

   — Что вы сейчас делаете? — Е.В. заискивающе улыбнулся.

   Пауза. Спокойно и тихо, как в воду вода.

   — Кажется, умираю.







   Из книги без обложки.

   На каком языке, думаешь, когда забываешь родной? Деревенский житель (старик до маразма не допившийся), сидящий на скамейке возле своего дома, смотрящий на закат, медленно затягиваясь папиросой, изображает собой скопление народной мудрости. Слушаешь его и проникаешься уважением. В городском транспорте этот старик жалок.



   Дело было к полуночи. Стоянка закрывалась. Заехавший автомобиль резко затормозил. В марках сторож Антон Васильевич Грач, полковник в отставке, плохо разбирался,. Важно опустилось стекло и парень лет девятнадцати, что-то крикнул. Из-за громко игравшей в салоне музыки, Антон Васильевич мало что разобрал. Волна злобы, злобы накопившейся за все это время, накрыла его. Грач готов был задушить «молокососа». Вон он какой! На папкой купленной машине!

   — Слышь, старый — обратился парень, подойдя к будке сторожа — я же тебе сказал не закрывать ворота. Что мне теперь в обход пилить?

   — Стоянка до двенадцати. После ворота закрываются — оправдывался Грач.

   — Я тебе закрою! Открывай, давай, давай!

   — Стоянка до ...

   Антон Васильевич не договорил. Парень рванул его за грудки и рявкнул.

   — Открой старый урод ворота!

   Вырвавшись, Грач отскочил назад. По ходу парень успел слегка хлопнуть по щеке. Со стороны можно было подумать, что Грач от испуга отскочил. Видимо парень так и расценил. Уверенным и деловым тоном добавил.

   — Давай старый, не ломайся. Открывай.

   Туман от ярости перед глазами. Первое что попалось под руку, кочерга от буржуйки....



   Подойдя к пожарному щиту, Антон Васильевич долго и тщательно выбирал инструмент. Не мог решить, что выбрать: гарпун или топор? Остановился на последнем.

   Уделил внимание только дорогим машинам. Каждой по несколько минут. Неистово и хладнокровно искорежив около десятка, зашел в сторожку и налил себе стакан воды.

   Личная революция. Свое седьмое ноября и восстание броненосца в потемках.



   Очень сильно сверкнуло. Стоянка всколыхнулась. Небольшой, но мощный взрыв разорвал в клочья и сторожку, и все находящееся вокруг в радиусе пятнадцати метров.



   ///////

   — Думаешь все с горяча? Не осмыслив. Зря. Предупреждение было? Было. Нет такой силы, которая не даст мне хорошенько предупредить наказуемых. Мы послали луч с малым зарядом, по его лучу усмотрению.

   Принц Заби многозначительно посмотрел на Помощника Силы. Продолжил.

   — Ни какой реакции. Ни какой. Были жители Индры. Нет их. Приезжали, посмотрели землю вокруг и все. На нас внимания и не обратили. Не понятно, о чем думают?



   Принцу доложили, что прибыл Помощник Мысли. Поприветствовали друг друга.

   — Вижу, сердишься — начал Принц. — Не доволен. Поторопился я и не посоветовался с тобой? Ну, ничего. Посмотри, как сияют полюса, отраженным снегом светом. Милое, убаюкивающее сияние...

   — Ваше Высоко Величество обещало больше не заниматься Справедливостью — грустно произнес Помощник Мысли.

   — Зараза больно притягательна. Посмотри — Принц протянул сверток со статистикой. Помощник Мысли долго изучал, и, вернув сверток, произнес.

   — Необходимо мое личное участие в операции.

   — Пожалуйста — Принц три раза ударил в ладоши.



   На берегу сидели двое. Отец и сын. Туман над водой потихоньку рассеивался. Клев был не очень.

   — Говорят в городе все. Конец всему там — сказал сын, глядя на воду.

   Отец, не отводя взгляда от поплавка, снял с себя фуфайку и произнес.

   — Я их предупреждал. Нечего... — прикусив нижнюю губу, покачал головой. Это не помогло сформулировать мысль до конца. Прищурился, видимо вспоминал, кого и о чем предупреждал. Для сына этого было более, чем достаточно.

   — Жарко сегодня будет — прервал тишину сын.

   — Хорош болтать. Рыбу спугнем.

   Где-то, совсем рядом жалобно и протяжно запела птичка.

   — Так это, получается, что в школу не пойду — сын искоса посмотрел на отца и вжал голову в плечи, словно ожидая оплеухи.

   Отец вопросительно посмотрел на него.

   — Учителям, наверное, в городе тоже — сын махнул сверху вниз рукой — конец. Слово «конец», прозвучало, как-то фальшиво. Сын привык употреблять более подходящие и хлесткие слова. Не нормативные. Но сегодня, он всем нутром чувствовал особенный день и особенность подпитывалась желаниями на нестандартные поступки, пускай только и в словах. Сын не ошибся.

   — Получается, не пойдешь — отец почесал небритый подбородок. — Ничего, больше матери поможешь.

   Немного помолчав, добавил.

   –Если еще кого, крепко разумного не пришлют.



   Хорошо летать на своем аппарате Помощник Мысли вовсе не обязан. Грохнулся, а не приземлился прямо в пруд. Брызги c чрезвычайной скоростью полетели в разные стороны, мгновенно отрезав головы двум рыбакам, сидевшим на берегу.



   //////////

   Помощник Мысли вернулся быстро и сразу отправился на доклад к Принцу.

   Выслушав помощника, Принц сильно разволновался. Ходил по каюте и, сбиваясь в словах и мыслях, бросал помощнику.

   — Я же не кричу на всю вселенную об этом. Об этом вообще никто не знал из наших. Что молчишь? Знали?

   — Догадывались.

   — И сообщили? — Принц махнул рукой в сторону Индры — этим? Да? Хорошенькое дело. Так значит вот, о ком они говорят. Вот значит для кого они все это. А я ... — Принц покачал головой и замолчал. Молчание длилось несколько минут. Тихо вошел Помощник Силы и сообщил, что найдено небольшое поселение.

   — А!!! — закричал Принц. — Сколько их там осталось?

   Помощник Силы, слегка смутившись, ответил.

   — Такой информацией мы не располагаем.

   — Никого не трогать! Сюда всех доставить. Нет. Не надо. Просто не трогать. Операция закончена.

   Пройдясь по комнате, Принц долго еще смотрел сквозь стекло на Индру и что-то шептал себе под нос.

   Помощники, помолчав, боясь отвлечь Принца, тихо внесли подарки.



   Принц Заби рассматривал подарки с Индры. Завтра улетать. От необходимости отъезда подарки приобретали сентиментальную силу и важность.



   Первый подарок картина. «Айсберг».

   Была она приличных размеров. Помощники развернули оберточную бумагу.

   Отошли, чтобы не заслонять просмотр Принцу.

   Картина была яркая. Смело позитивная, ставящая многих мыслителей, глубиной нарисованного, на место. Так вот! Неожиданная и радостная. Огромных размеров айсберг, не понятно, какой геометрической формы, имел к тому же еще более непонятный сиреневый цвет. Насыщенный. Играющий, толи от света солнца, толи луны, а может и сам по себе, светясь изнутри. Фон неопределенный. Понятно, что должны быть океан и небо, но где что? Вопрос. При всем при этом, если долго смотреть на картину, создавалось впечатление, что айсберг хочет оторваться от своего картинного фона (океана или неба), и улететь. Все у него для этого было готово. И форма, и цвет и с позволения сказать настроение.

   Подойдя ближе к картине, Принц прочел в углу надписи разных цветов.

   Бледно зеленым: «влияние». Дальше темно-синим цветом: «огонь текущих мыслей».





   — Должен я это чем-то заполнить — произнес Принц, глядя на две трехлитровые стеклянные банки. Банки были пустые и чистые, голубоватого оттенка. Принц понюхал по очереди обе банки. Первая пахла чистотою и свежестью. Вторая, едва уловимый, запах имела чего-то неизвестного для Принца.

   — Что в ней было? — спросил он у Помощника Мысли.

   Помощник на секунду задумался и ответил.

   — Соленые огурцы.

   — Очень хорошо. Чудесные подарки.

   — Одно только меня волнует — заговорил Принц. — Не могу понять, кто из вас кто? Не могу вспомнить.

   Оба Помощника были смущены.

   — Кто Мысли, а кто Силы? Не подскажете? — Принц серьезно и пристально смотрел на Помощников. Те молчали.

   — Запутались? — спросил строго Принц. — Поздравляю.



   Четыре странствующих разума плыли во вселенной. Тишина и время. Плыли в направлении им неизвестном.

   Неизвестность манила к себе. Она была далека и немного пугала.

   — Мошенник правой рукой берется за крыло вечного двигателя, другой рукой тянет своих товарищей за собой, в прекрасные дали. Спасает?

   — Не знаю. Он, во-первых, стал птицей-богом.

   — А во-вторых?

   — Он это я. Или ты.

   — Субъективное мнение, как вы понимаете.



   Помощник Мысли.

   — Из восьми я выбираю восемь. Самое трудное, привыкнуть к шуму. Точнее постоянному шелесту. Говорят, это время шелестит.



   Волшебно-серый кот Йохонсон.

   Котом он был, совершенно обычным, но удалось ему выпить молока редкой белодонны, выращенной в неволе. Стал он после этого некоронованным королем всех котов от Гималаев до Анд.

   Коту все это царское дело быстро надоело.

   Один раз, шел он по тропинке, и так ему вдруг расхотелось двигаться, что он остановился. Очень резко остановился. Так резко, что увидел впереди себя свой собственный хвост.

   Кот увидел кота и этим котом сам являлся.

   Одновременно он помолодел и постарел на десять лет. На срок среднестатистической жизни котов. От такого ощутимого скачка во времени, в пространстве и внутри себя, кот замер и превратился в статую.

Обсудить на форуме

2004 — 2024 © Творческая Мастерская
Разработчик: Leng studio
Все права на материалы, находящиеся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе об авторском праве и смежных правах. Любое использование материалов сайта, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.