|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Беззащитные гиганты Андрей Рябцев © 2013 Рубиновый Вторник Я не знаю, сколько мне лет. Может быть, я — этот исполинский камень на краю полузасыпанного каньона. Песок вокруг, наверное, тоже я, да и застывший воздух над песчаными холмами.
Потерявшее белые кудри серое небо стучится в меня, чтобы услышать ответы на свои вопросы. Со своих глазных орбит Страх и Ужас уперлись в меня косящим взглядом.
Я молчу.
Я старше всего, что тут есть.
Сейчас здесь всё неподвижно. Иногда замерзшую тишину нарушает извержение расплавленного металла. Он вырывается из недр, выплескивается в каньон и подбегает почти к моему подножию. Потом застывает. Красивый металл. Это расплавленная вода.
Я не знаю свой возраст.
Я помню мягких существ, сотканных из минут, которые передвигались по холмам, синим и зелёным.
Я помню странных существ, которые жили на этих песках задолго до них.
И помню тех, которые жили и исчезли так давно, что никто и не знает о том, что они были.
Сейчас здесь всё неподвижно. Только иногда вялый ветер тронет с места с десяток песчинок в сторону горизонта.
Холодный воздух тихонько похрустывает, когда с неба падают звезды. На самом деле, это камни, которые устали летать, и здесь они успокаиваются, зарываясь в песок с головой.
Они светятся перед самым концом — всего несколько секунд, здешняя атмосфера не любит греть чужих.
Маленькое солнце, похожее на потертый кулон сгинувшей цивилизации, уже пять раз успело взойти с тех пор, как по небу пролетела звезда и не упала. И она не была летающим камнем.
После этого на противоположной стороне каньона начали появляться чужаки.
Их двое. Приходят, разбрасывают минуты, топчут в скрип песок, тыкают пальцами по сторонам, тыкают приборами почву, громко думают, тихо смеются, снимают шлемы, вдыхают воздух.
Они состоят почти целиком из расплавленной воды. В ней бурлят вещества, мысли, идеи, чувства.
Их двое. Они разные. Каждый думает про себя — «Я», а про другого — «он» или «она».
— Смотри, — произносит она вслух. — Похоже на окаменевшего рыцаря. Может быть, это был монумент, который выветрился?
— Статуя рыцаря на Марсе уместна, как скульптура конного марсианина в Эрмитаже.
— Вот как будто плечи и голова. И будто глаз блестит, красный... А второй — синий.
— Да. Забавная игра природы.
— Что-то такое зеленоватое на дне каньона. Может растения?
— Или окись меди. Здесь полно меди.
— Подобраться бы поближе.
— Если рухнешь в каньон, никакая уменьшенная гравитация тебя не спасёт.
Назвали меня «Он».
Есть камни, которые при ударе звучат «Оннн...», вибрируя.
Есть камни звонче, при ударе звучат как «Она».
Есть камни, которые поглощают звук — «Оно».
Я считал, что если в меня ударить камнем, я прозвучу «Оно».
Но эти назвали меня «Он».
Гости разбудили песчаных волков и волки пришли в движение, пытаясь к чужакам подобраться. Время песчаных волков медленное и они не успевают, ведь с каждым закатом пришельцы уходят. Волки голодны уже несколько десятков тысяч лет и готовы выпить всё живое из всего живого. Невидимы и сотканы из воздуха. Их природа неизвестна, мысли спрятаны.
Я вижу, как хищники строят для гостей ловушку. Придумали приманку и подготовили воронку. Кто ступит, провалится.
— Смотри, вон на дюне. Там, у обрыва.
На дюне зелень. А под дюной песчаный волк и воронка. Эти идут туда.
Их время слишком живо для нас, мы живём медленней. Они мне кажутся трассирующими.
Последний раз я видел таких живых, сделанных из мягкой материи, много тысяч лет назад.
У них есть только один шанс продлить свою химическую реакцию, которую они называют жизнью. И этот шанс живет во времени, которое движется с гораздо меньшей скоростью.
Хотя и его можно ускорить.
Я падаю. Время переходит в иные категории.
Я обрушиваюсь поперёк каньона, моё плечо ударяется в стенку, которая осыпается, унося с собой ловушку с хищником.
Много песка, много пыли...
Они ушли, я остаюсь лежать, глядя в небо.
Те, что жили здесь раньше, тоже смотрели на небо. Они смотрели, как исчезают облака и рисовали на песке кусочки надежды.
Уже много лет здесь нет облаков. Небо платиново-белое от звёзд, между ними тёмное свободное пространство.
Чужаки вернулись на следующий день.
Верёвки и тросы, крюки и карабины — спуск в каньон по моему телу.
Наверху они оставляют вместо себя низенький робот вездеход, он ползает, жуёт пространство, пробует всё на вкус и запах.
Эти находят в каньоне немного расплавленной воды. Радуются, как дети тех, что жили здесь раньше.
Находят зелёные и синие листья. Удивляются.
Он хочет их сорвать. Она возражает.
— А если они разумны?
«Они живые», — думает она про себя.
Они думают по-разному — она образами, он словами.
Его мысли «Зачем, как, почему, а не долбанёт, и где тут торжественная встреча туземцев?»
Её мысли вспыхивают живыми картинками.
— Проведёшь тест на сообразительность? — он смеется. От него падает тень и эхо.
Стены каньона вибрируют.
— Что-нибудь придумаю. Принесём сюда энцефалограф.
— Смешно.
— Простой амперметр. Проверю токи по методу Бакстера.
— Бронзовый век.
На следующее утро она разговаривала с растениями. Присоединяла к листьям медные ниточки, смотрела, как дёргаются стрелочки.
— Меряешь душу? — он улыбался, наблюдая, как она, опустившись на колени, разговаривает с ними. — Меня интересует, есть ли в них хлорофилл? Спроси, а то возьму на гербарий.
Стрелки на датчике испуганно заметались.
— Они реагируют на агрессию.
— Чушь. Это просто амперметр
— С помощью метода Бакстера и простого прибора ты сможешь рационально общаться с природой.
— Вилка и нож, тоже приборы.
— Это тенденция — изучать мир, вооружившись ножом и вилкой.
— Что, при помощи детектора лжи лучше?
— Детектор лжи можно надевать и на человека. Природа человеку соврать не может, а вот он — сколько угодно.
— Я почти всегда говорю правду.
— Ты когда в последний раз стихи читал?
— В школе... Да, и я знаю гимн.
— Вот поэтому ты и не всё понимаешь, что происходит.
— Здрассьте, пожалуйста. — «Ну да если в Сибири шпарить креветок, то их детки в Америке начнут дёргаться. Что же теперь — креветок не есть? Или беседовать с ними о космосе?»
В этот момент их робот коротышка подбирается к дюне с зелёными камнями на ней и попадает в ловушку, поставленную песчаными волками. Воронка открывается, воздушный вихрь поднимает робота в воздух и обрушивает в воронку, где его моментально засасывает песок.
— Ух ты!
Они восклицают почти что хором.
— А ты собирался туда идти.
— Однако. Если бы эта скала не рухнула, мы бы уже там были...
«Кстати, а что в той скале блестело?»
Он взобрался мне на плечо и посмотрел в лицо.
Потом размахнулся и заехал мне кайлом под глаз. Что было дальше я уже не видел, потому что глаз упал на красный песок. Теперь уже, наверное, красный песок. Потому что он стал зелёным.
Удар — и зелёный цвет пропал тоже.
Темнота.
— Смотри, да это же настоящий рубин... Какой крупный.
Может быть и рубин. Теперь я ничего не вижу. Но глухим стать не могу. Я чувствую звук всем телом.
— А второй — сине-фиолетовый андродамант с жёлтым зрачком.
— Какой красивый.
— Плиний говорил, что этот самоцвет имеет свойство укрощать страсти. Но по сути — это кристалл фторида кальция.
—Интересно, прямо, как два глаза — красный — рубин, другой — этот андро... фторид.
— Занятно, что они рядом выросли. У них даже корни срослись. Тандем — рубиновый фторник. Держи, дарю. И пойдём, здесь небезопасно...
Я лежу в темноте. Даже звёзд на небе не вижу. Только слышу эмоции и мысли. Свои и чужие.
Вот что-то тёплое. Как будто погладили меня изнутри.
Это чувства травы.
Скалы в каньоне стоят молчаливой стеной. Но я чувствую, что они меня поддержат, если я попробую встать.
Наступление утра я ощущаю, потому что далёкое солнце чуть греет мои плечи.
Кто-то пришёл и стоит рядом.
Оказывается, можно видеть не только глазами.
Я увидел её.
— Этот камень сдвинулся с места...
Тишина.
— Хотел бы я знать, кто его поставил вертикально.
Теперь я чувствую, что и он находится где-то поблизости.
— В Долине Смерти, — говорит она. — В Неваде, есть камни, которые передвигаются сами по себе. Как живые.
Ещё бы им не передвигаться. И сейчас, они зашевелились, чувствуя, что здесь не всё в порядке с их братом.
— Смотри, твоя трава зацвела, белые цветы.
— Вот это сюрприз! Видишь, у них листья на ночь были свёрнуты в трубочки белой стороной наружу? Это чтобы не терять влагу ночью. Листья зелёно-синие, потому что солнца мало и они должны впитывать и инфракрасные лучи тоже. И хлорофилл наверняка есть, или другой фермент, но в большем количестве, чем в наших травах...
Продолжая разговаривать, она прикрепляет ко мне металлические пластины, они чуть дрожат, она измеряет силу тока, сопротивление.
— Давай быстрее, — торопит он. — По расчётному времени, мы должны были вернуться на базовый корабль ещё вечера, в понедельник, чтобы завтра кэп взял обратный курс. А сегодня уже вторник. Всё из-за твоего заскока опытов с первичной перцепцией.
— Это не заскок, солнышко, а женская интуиция. Встань подальше, — просит она. — От тебя идут помехи.
Она задаёт мне вопросы и ждёт ответа.
— Есть реакция, — говорит она. — Но он не может отвечать «да» или «нет». Он может только давать понять «нравится» или «не нравится». Он довольно эмоционален. Я бы даже сказала, эмоциональней, чем ты.
Чувствую, что она улыбается.
— Дурдом, — говорит он, а сам нервничает, оглядывая скалы, держит наготове оружие. Только при случае оно ему мало поможет.
«Да, от него мало проку , — думает он. — Но это успокаивает» .
Он уже слышит мои мысли, хотя думает, что это его собственные.
Она спрашивает. У неё сложные вопросы.
Были ли здесь живые до них? И если были, то куда исчезли? Есть ли тут такие же, как я, и сколько мне лет?
Но я не могу ей всё объяснить только при помощи своих эмоций, которые она измеряет датчиками.
Я не могу сказать, сколько мне лет и я не помню, как я здесь появился. Есть ли тут другие такие же? Другие камни, песок, воздух? Мы все сделаны из одних кирпичиков, и ты тоже.
Так задумано, или так получилось, но мы все сложены из одинаковых кирпичиков. Не знаю почему. В этот мир можно прийти и даже не знать, где выход, но мы пришли, и даже не знаем, где вход.
Я не знаю, куда исчезли те мягкие живые, что были прежде, я только помню, они переживали, что в их небе пропали облака. Я знаю что, как и у вас, здесь полярные шапки, которые тают весной и по каньонам бежит вода, что как и у вас, здесь когда-то была плотнее атмосфера, а потом часть её забрал космос, когда она перегрелась. Я не знаю, может ли так быть у вас или нет.
Но всё единое целое. Вселенная. Мы. Всё подчиняется общим правилам. И как бы плохо ни обстояли дела, всё можно изменить к лучшему.
Они забрали с собой несколько прошлогодних листьев. Они ушли.
Приглушённо звучит песок, скатываясь струйкой с края обрыва. Оттеняет тишину, которая длится здесь вечно.
Звук песка нарушили капельки бегущих шагов.
Она вернулась. Торопится больше, чем обычно.
— Извини, дружок, — и набрасывает петлю мне на шею. — Вовсе не собираюсь тебя захомутать.
Она цепляет карабин страховки и взбирается вверх.
Вставила рубиновый камешек на место, в ту щель, где он лежал раньше. Вставила флюорит в другую.
— Вот так будет лучше.
Руки у нее были тёплые. Ещё не хватало, чтобы кусок воды у меня под глазом расплавился.
Она откинула шлем и прикоснулась губами к моей щеке. Она подумала, что это, наверное, щека. Я тоже.
Скатилась вниз, скрутила трос.
— До свидания, — говорит она и улыбается. — Рубиновый Вторник.
Когда я был ещё совсем большим, то слышал такую песенку, что нельзя в себя впускать воду. Она застывает у тебя в глубине и образует трещины. Потом, когда теплеет, она плавится и утекает, на её место приходит новая, тоже замерзает, расширяя прежнюю трещину. И так до тех пор, пока ты сам не рассыплешься в мелкий щебень.
Она поворачивается и легко бежит в ту сторону, где находится её корабль. Кажется, что-то тихонько напевает себе под нос.
До меня снова доносятся её мысли, как шум в морской раковине, которую она слушала в детстве.
Помнишь то облако, которое укрыло тебя летом от жаркого солнца? А помнишь то облако, что открыло тебе солнце зимой? Ты сказала ему спасибо? Нет? Но у тебя ещё есть время это сделать, и это здорово, правда?
Андрей Рябцев © 2013
Обсудить на форуме |
|
