|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Время новых пороков Shadmer & KonHit Соавторовы © 2012 Бессмысленная история Эту историю я «написала» не одна. Именно в кавычках, именно написала, а не выдумала. Один человек, которого за недолгое знакомство я узнала очень хорошо, нашёптывал мне её вечерами.
Он мнил себя поэтом и сказочником (честно говоря, он был дрянным сочинителем), поэтому иногда история может показаться излишне вычурной или неправдоподобной. Я уверена, многие детали его рассказа — это ложь, но в целом я верю ему.
Потому что сама была не только свидетельницей некоторых событий, но играла в них далеко не последнюю роль.
Участковый
История участкового мне известна с третьих рук. Участковый рассказал её своему ученику, а он в свою очередь мне.
Ночь, с которой всё началось, выдалась холодной и ветреной. Дорогу освещал едва заметный лунный свет, а в буреломе по обочинам и вовсе ничего не было видно. Всадник в длинном плаще то и дело хватался за капюшон, чтобы его не сорвало случайным порывом ветра.
Его конь уже утомился, копыта стучали неровно, соскальзывая на гладких камнях дороги.
Человек думал о том, что многое в мире изменилось. Участковых становилось меньше с каждым днём, а те, что оставались, давно впали в отчаяние. Он часто ловил себя на мысли: «Лет семьдесят назад было лучше».
Дорога всё тянулась и тянулась, мрачная как его мысли, под копытами трещали ветки. Над головой ухнула чем-то встревоженная сова, заставив коня испуганно заржать. Случайно задетая ветка окатила путника градом ледяных капель
Участковый с досадой хлопнул коня по шее:
— Пристрелить бы тебя, Сахиб, да пешком плестись придётся.
Через какое-то время пути раздался натужный писк, как у электронного будильника. Всадник задрал рукав плаща, зажмурившись от резкого света крошечного дисплея, механизм которого был вживлён в руку.
«Да, на войне было лучше, — вновь подумал он. — Мне не хватает Теней».
Его возможности таяли вместе с желанием продолжать свою жизнь. Организм истощился за долгие годы службы, но последствия проявлялись только сейчас, будто бы дождавшись подходящего часа.
Участковый ввёл одному ему известную комбинацию, на время успокоив тревожный сигнал. Нужно было остановиться и вколоть стимулятор, но их осталось не так много... один раз можно и пропустить инъекцию.
Вместо этого он раскрыл сумку у седла и, поежившись, отхлебнул из фляжки.
История могла закончиться очень скоро и безболезненно. Ему достаточно было не ввести код на руке или на долгое время «забыть» вколоть стимулятор — и вскоре тело отвергло бы постаревшие вместе с хозяином импланты. Не такая уж плохая смерть. Вот только участковые в принципе не способны на поступок, который можно оценить как трусость — эта правда вживлена в них глубже, чем механические улучшения.
За деревьями мелькнул едва заметный огонек. Всадник дернул поводья, вытащил из мешка бинокль, блеснувший зелёным в свете луны. Несколько секунд прошли в сосредоточенном наблюдении.
— Похоже, что я нашёл вас, ребята-дезертиры. — Он пришпорил коня, на ходу проверяя оружие. Две кобуры крест-накрест на груди не были скрыты плащом — люди должны знать, что пришла пора бояться.
Димка
Свою же историю Димка не просто рассказывал — диктовал. Даже заставлял вворачивать свою дурацкие фразочки.
Из воинской части мы, значит, ушли с Гришкой-Евреем и Хитрым Костей. Ну, как ушли — драпанули, прихватив автоматы. Мы стали предателями Родины, все дела, только одна загвоздка оставалась — считают нас трусами или нет?
С одной стороны глянь — раз бежим, значит боимся. С другой обнюхай — не всякий салага, который днём хвост пушит, а ночью под одеялом трясётся, рискнет валить. Тем более с оружием. Так что хрен нас знает, может мы психи? А может, вообще героями нас заделают?
Не знал я тогда, короче, что думать. Думать — это больше по Костиной части, он у нас был «мозг». Хоть и набекрень...
Сидели мы, в общем, ночью у дороги — вокруг тихо, темно, не как в части или городах. Куда ни глянь, расстилалась эта... «настоящая постапокалипсическая картина». Заброшенные, заросшие всякой всячиной бывшие хлебные поля, ржавеющий остов трактора неподалёку, старые дома, «зияющие пустыми глазницами окон». Правда окон я не видел — деревенька далеко находилась, да и темень хоть глаз выколи, но очень уж хочется эту фразу ввернуть.
Гришка подбрасывал в худенький огонёк более-менее сухой хворост, что-то ему ласково бормотал. До сих пор не знаю, уговаривал он его, что ли, как дитя малого, покушать?
Костя дулся в стороне от нас, но далеко не отходил. Наш «мозг» был против костра: мол, нас так легче заметить. Короче, хоть и звали Костяна «хитрым», он больше на «нервного» походил. Гришка же, как он обычно любил, молча плюнул и отправился за дровами — благо, лесок рос недалеко.
Зато к вечеру в тепле сидели.
Огонь поддался Гришкиным уговорам, и «во мраке ночи» весело затрещал костёр. Костя подсел к нам с недовольным выражением на физиономии и сказал:
— Ох, дураки же мы... Так далеко забрались, а так глупо подставляемся.
От его слов настолько «дурно пахнуло страхом», что даже я почувствовал. Хорошо, что мы в глушь забрались.
— Вот ссыкло! — захохотал Гришка, прикуривая от горящей ветки. — Да пусть подходят, кто хочет. Что они думают, в штаны из-за них наложу? Ну, может, наложу — кишечник у меня слабый, только я и со сраными штанами умею стрелять.
— Кто «они»? — флегматично заметил Костя. — Если белки с волками, то соглашусь, обделаешься, но перестреляешь. Если же участковый...
–...или Тени, — встрял я.
— Тьфу на тебя, Дима! — Костя аж вздрогнул при упоминании «врагов человеческих». — И на Теней твоих — тьфу. Не к ночи будь они помянуты...
Я на корешей посмотрел и смекнул тут же — трусят. Оба сразу трусят! Костя нервничает, а Гришка уж совсем явно хорохорится.
В детстве нам часто травили страшные байки, говорили, что «прививают от страха». Вспомнив это, я скорчил «зловещую ухмылку», оглянул друзей «пронзающим до костей взглядом» и начал «ледяным шепотом»:
— Произошла эта леденящая душу история в начале войны. Не в самом начале, конечно, а когда человечество оправилось от сокрушительных ударов врага и стало подниматься с колен. Ещё не велись секретные разработки по созданию участковых, так что приходилось ещё использовать опыт СССР — заграничные отряды в тылу войск.
И однажды на самый боеспособный полк тех времён была совершена дерзкая атака.
Люди тогда ещё постоянно были на взводе, им казалось, что страх разлит повсюду, а потому не сразу заподозрили неладное. Искусственный ужас — оружие нашего врага — растворился незамеченный в общей атмосфере нервозности. Он копился, копился, копился, пока не достиг критической массы.
Бам!
В мгновение ока элитный полк захлёстывает волна паники!.. Ну, как Костю сейчас, хе-хе. И вот уже закалённые бойцы мечутся в беспорядке, слышатся редкие выстрелы и стоны задетых шальной пулей. Нашлись вдруг часовые с разорванным горлом, полковник в своей палатке подносит пистолет к виску...
Всем мерещатся Тени: вот они, уже у порога, готовые рвать слабую человеческую плоть.
И как свет во тьме — мат-перемат в громкоговорителе! Растерявшиеся бойцы видят приближающихся автоматчиков загранотряда и страх того, что их сейчас просто перестреляют к хренам свои же, отрезвляет.
Страх натуральный схватывается с искусственным страхом Теней и выходит победителем.
Бойцы вмиг взяли себя в руки и уже без командира, который успел застрелиться, хватают оружие и несутся на врага. Сражение вышло стремительным, жестоким и кровопролитным. Многие полегли с обеих сторон, и только угрозы загранотряда заставляли идти вперёд и вперёд!
Сражение утихло в одно мгновение, будто выключили фильм. В висках стучала кровь, адреналин плескался в теле... С глаз словно пелена спала — они не могли поверить, что буквально десять минут назад готовы были удавиться от страха.
Стали они подсчитывать убитых — много выходило, почти весь полк слёг. Хотели на мёртвых Теней поглядеть, а нигде их тел найти не могут. Только сослуживцы да парни из заграничного отряда, изрешеченные автоматными очередями. Все «тыловики» полегли.
А на том месте, где их «загранотряд» матами да угрозами подбадривал, нет никого. Только смутные фигуры Теней безмолвно исчезают в лесу...
— Да ну тебя, Димка! — Засмеялся Григорий, закуривая вторую сигарету. — То они не допёрли, с чего это враг с поля, а якобы загранцы с леса?
— Ну да, ты бы сразу понял!
— Да замолчите вы оба! — Костя обхватив тонкие плечи руками, дрожал будто бы от холода и жался к огню. — Не надо о Тенях здесь. Где они ещё и остались, так это в этой глуши...
На дороге раздался треск веток, и мы вздрогнули от неожиданности. Когда в свет костра вошла высокая тёмная фигура, ведущая за уздцы коня, даже вечно храбрящийся Гришка нервно сглотнул. Огонь осветил лицо ночного гостя — уставшее, с мешками под глазами и хмуро сведенными бровями. Через щёку вёл уродливый шрам и поблескивал холодный металл не скрытых косметикой имплантов.
— Сейчас вам не Теней нужно бояться, — произнёс незнакомец. — А меня.
Ирэн
Ну что же, пришла пора рассказать и обо мне. Меня зовут Ирина и моё самое заветное желание — право на достоинство для меня и близких. Неужели я многого прошу? Неужели это так много?!
Хорошо, хорошо... Я начала слишком резко, что ещё можно про меня рассказать?
Хм... Я люблю полежать утром в постели. Люблю полежать и вечером, и днем, и ночью. Лучше уж лежать тут, чем в гробу. Но иногда я в этом сомневаюсь...
И вот лежишь ты на скомканной и влажной от пота простыне, а на тебе натужно дёргается клиент. Ну, вы понимаете. Да ладно, стыдливо глазки отвели, но все догадались! Хорошо, подыграю и дам малюсенькую подсказку: я шлюха.
Работа сегодня попалась, в общем-то, не обременительная. Потёрлись пузом о пузо, он чуть посопел, в конце пискнул и скатился на свою половину кровати. Мерзкий и противный тип! Я прилагала титанические усилия, чтобы улыбка на моей физиономии не сползла в гримасу отвращения.
Нет, он не был уродом или каким-нибудь калекой. Тем более таких я обслуживаю с большей охотой — они обычно милые и стараются не обидеть. Этот же был увечен морально, а не физически, но об этом чуть позже.
Сначала я хочу задать вопрос. Вы задумывались о том, как живётся слабой девушке в городе трусов? Если отбросить лишнее словоблудие — хреново живётся. От голода пухнуть, конечно, не приходится — поток клиентов постоянно растёт и обновляется. Наш городок не зря имеет такое название. В неофициальную столицу ссыкунов и бздецов стремятся все уставшие от бремени «не бояться» — дезертиры, беглые зэки и даже неверные мужья.
Дело в том, что в нашем городе нет участкового. Ну, вы знаете этих мрачных «рыцарей страха», чтоб у них импланты перегорели! Их по всей стране осталось не много, так что в нашу провинцию они не заглядывают.
Клиент рядом кряхтит и садится на кровати, рыская по комнате взглядом. Мне ужасно противно, но я прижимаюсь щекой к его плечу и говорю:
— Милый, ты уходишь так рано?
Он дёргает плечом, будто муху стряхивает, отчего я клацаю зубами. Чёрт, так и язык прикусить недолго. Нашарив под кроватью штаны, он спешно их натягивает, затем чешет волосатую грудь. Наверное, он гордится своей кустистостью, считает признаком мужества.
Он хмыкает:
— А что мне ещё от тебя надо?
Я смотрю на него и думаю, какой он к чёрту мужик? Мужик не определяется только волосатой грудью и висюлькой промеж ног. В нашем городе (вы помните, в городе трусов), как ни странно, большинство трусов. И среди такого сброда, как мы, живут вполне достойные мужчины и женщины, но встречаются и такие, как этот. Что поделать, скажу я вам, издержки нашего общества...
— У тебя оплачено ещё сорок минут, милый. — Как есть, нагишом, я исчезаю в соседней комнате и возвращаюсь со стаканом водки. Волшебница, чёрт меня дери! — Может, хотя бы выпьем?
Уголки его губ на мгновение опустились, нос чуть вздёрнулся. Презирает, паскуда! Думает, что я его боюсь, заискиваю, как мышь перед котом.
— Х-ха, шалава, ну давай! Выпьем, ха-ха!
Берёт стакан, жадно глотает...
Нет, он не мужик. Мужик не стал бы срывать злость на случайно подвернувшейся шлюхе, насиловать в подворотне и резать ей лицо.
Ну, ничего. Глотай, сволочь, глотай. Скоро тебя скрутит, выйти отсюда не успеешь. Это даже неплохая реклама нашему борделю: кто не мечтает умереть от сердечного приступа во время бурной ночи?
Надо только зарубить себе на носу — молчать, молчать, молчать! Ни слова, ни намёка даже Алинке! Ей станет легче хотя бы оттого, что её мучитель погиб, но нельзя подвергать опасности себя и рассказывать, как именно.
Участковый
Он оставил коня щипать траву, а сам расположился у костра. Неторопливо свернул самокрутку, раскурил её и с блаженством затянулся.
— Эй, ты, — выкрикнул один из парней, — пора бы уже представиться!
Всадник не двигался, как будто ждал чего-то. Напряженная тишина продолжалась с минуту, за которую никто ничего не предпринял.
— Мне интересно, — сказал участковый, — вы ещё не тычете в меня стволами благодаря врождённой гостеприимности или боитесь шелохнуться?
После участковый не раз говорил Димке, что в первый миг их знакомства разочаровался в нём, так как первым оружие выхватил не он, а его друг. Резким движением самый крупный из дезертиров вскинул автомат и направил незваному гостю в грудь.
— А теперь медленно, сукин ты сын, двумя пальцами, вытащил свои револьверы и бросил на землю!
Участковый молча ждал продолжения.
— Я тебя завалю! Клянусь Богом, я выстрелю!
Участковый сказал:
— Я не верю в Него.
— Зато я теперь верю! — Дезертир сорвался на крик. — И я выстрелю во имя Его, если ты, паскуда, не бросишь чёртовы револьверы!
Тогда участковый поднялся на ноги и медленно, как приказал дезертир, двумя пальцами вытащил оружие и бросил на землю.
— Может, опустишь автомат?
— Выкуси! — бросил солдатик. — Теперь пшёл прочь!
— В нашу эпоху самый гнусный порок — это трусость, — сказал участковый, отступая назад. — Трусость затуманивает рассудок, не даёт разглядеть искусственно нагнетаемый страх от наших врагов.
Внезапно что-то щелкнуло, автомат дернулся, выпустив очередь в воздух. Эхо выстрелов немного погуляло между деревьев и стихло в шелесте листвы.
— У меня ещё почти полный рожок!
— Трусость карается смертью. — Участковый усмехнулся в темноте. — Одно дело предосторожность, чтобы разоружить опасного незнакомца, другое дело — отгонять безоружного от костра. Ты трус, солдат, хоть и пытаешь это скрыть.
Он сделал шаг назад, ещё один... вот уже его фигура вышла за освещённый круг костра и тут же растворилась во тьме, словно ночной кошмар. Тем временем он лихорадочно думал. Его мысли метались, он страстно желал оставить этих мальчишек в покое, просто уйти и умереть где-нибудь в дороге. Но мог ли он так поступить? Все его желания разбивались о непробиваемую стену принципов и идеалов, которые любовно взращивались в нём десятилетиями.
Той ночью ветер разбушевался: срывал с земли верхний слой, поднимал в воздух охапки листьев, разбрасывал дорожную пыль. Участковый появился так же стремительно, как исчез. Он двигался вровень с ветром, такой же быстрый и беспощадный. Он нанёс серию ударов по автоматчику, которого, как он узнал после, звали Гришей. В живот, в горло и в голову, промеж глаз. Дезертир упал.
Затем участковый рассказывал, что второй поступок Димки (первый же заключался в молчаливом наблюдении) спас тому жизнь. Димка вскинул автомат и выстрелил прицельно три раза. Два патрона угодили в цель, а после участковый успел подобрать своё оружие и выстрелил в ответ. Электрический заряд отшвырнул дезертира на землю, он задёргался в конвульсиях.
Третий, по имени Костя, убегал в сторону леса.
Участковый подумал:
«Лучше было бы мне поддаться этим ребятам, чтобы они убили меня, наконец. Ведь я так ещё не скоро сдохну».
Он взял в прицел убегающую фигуру и выстрелил. На этот раз из второго, боевого револьвера.
Димка
Я пришёл в себя от чувства постоянного падения... В реальности всё оказалось совсем иначе, но это ощущение запомнилось. В общем, я был в седле, притянутый ремнём за пояс к участковому, чтобы не свалился.
В тот момент я туго соображал, казалось, будто в меня ударила молния, не иначе. Мысли о том, что моих друзей больше нет, были далёкими и зыбкими, как облака на небе — дунь ветер посильнее, и они разлетятся.
Веки плохо слушались, я едва смог приоткрыть глаза. Лицо утыкалось в пропахший дорожной пылью кожаный плащ. Скрученные руки давно онемели, мне не удавалось даже поправиться на лошади, о побеге смешно было и думать. Вокруг тоже не осмотришься, мышцы будто судорогой свело, не повернуться толком... Оставалось только уставиться в широкую спину участкового и злиться.
Ехали мы долго, солнце успело вступить в зенит и теперь нещадно пекло. В голове понемногу стихал гул, возвращалась способность более-менее ясно соображать.
Куда мы едем? Какого хрена меня не убили? Чёрт, как жалко парней...
Вопросы, на которые не было ответа, и тяжесть на сердце, которую не унять. И злость. Вот и всё, что осталось, о чём ещё мне думать?
А разгадка была не такой уж далёкой. Стоило внимательнее прислушаться к чувствам — вот же решение, на поверхности! Весь сыр-бор из-за того, что я не испытывал страха.
Но в тот момент я сосредоточился лишь на злости.
За всю дорогу в никуда мы не проронили ни слова. Я слышал изредка натужный механический писк, после которого участковый делал пятиминутный привал. Что он там делал, оставалось для меня в тайне, но в один из таких привалов он позволил мне справить нужду, умыться в худой речке и дал поесть.
Пока я с жадностью (но с достоинством!) поглощал безвкусный пищевой брикет, у меня появилось время осмотреться. Худая вьючная кобыла, казалось, вот-вот свалится с ног, впрочем, таким же выглядел и мой тюремщик. На миг на меня накатило пьянящее головокружение от мысли, что вся сила и мощь участковых эфемерна, что это выдуманная сказка.
— Даже не думай, парень, — услышал я первую фразу от него с того вечера у костра. — Снова ударю током и свяжу.
Меня передёрнуло, этот тип читал мои мысли? Иначе как он узнал?
Мы были в дороге, может, неделю, может, две, я почему-то сбился. К концу путешествия я почти убедил себя в безграничной мощи этого человека. Неторопливые и даже неуклюжие движения участкового не могли меня обмануть, я помнил его скорость и точность во время той перестрелки.
Он почти не ел. Ему достаточно было одного пищевого брикета в день, а в воде, казалось, он вовсе не нуждался. Он оставался всё таким же тощим, с желтоватым, как у мертвеца, лицом, в нелепой чёрной одежде, со странной пищащей на руке штуковиной, но я теперь видел в участковом непогрешимое орудие нашего мира.
Чёрт возьми, я ведь точно помнил, как попал в него! Ему наплевать на ранения? Тогда сами Тени и вправду должны обходить его стороной.
Почему же чуть ранее я сказал «к концу путешествия»? Но ведь и правда был конец. Вскоре мы достигли этого города — города трусов.
Помнишь, Ирина, нашу первую встречу?
Ирэн
На самом деле Димка имел в виду нашу вторую встречу. Когда он завалился к нам в город с этим своим участковым, то вряд ли заметил меня — всю такую тихую и неприметную.
На девчонок и наших клиентов появление гостей не произвело должного эффекта. Ну припёрлись двое, ну с оружием. Один из них будто из могилы вылез, но кого сейчас удивишь нездоровым образом жизни? Некоторые давно уже не встречались с участковыми, а может, встречались не так близко, как я. Уж я за версту чую этих уродов, потому и забилась в щель. Как мышка. И всеми силами старалась «не бояться».
Кто их знает, с чего эти двое в бордель завалились. Хотя нет, у меня мыслишки по тому поводу имелись — наш «дом культуры» выглядел самым опрятным и приличным во всей округе, так что незваные гости вполне могли спутать его то ли с гостиницей, то ли с баром. Ну а что? Мы оказывали и такие услуги. В комплекте.
Когда девчонки допёрли, кто перед ними, собсна, объявился, то сразу приутихли. Кое-кто драматично зажал ладошками рот, но заорать ни одна не «додумалась» — наверняка проснулся инстинкт самосохранения. Быстренько опустело помещение: клиенты торопились расплатиться, девчонки посмелее навязывались к мужикам на ночь, пугливые, типа меня, затаились по комнатам или разошлись по домам.
В общем, с появлением новых гостей в нашем борделе работы не осталось. Мужики жались по своим каморкам, и даже женские прелести не могли их выманить в бордель. Эти же двое сидели в самом дальнем углу и даже не разговаривали. Так, обмолвились парой фраз и всё. Затем участковый ушёл, а молодой парень затребовал комнату и сказал, чтоб его никто не беспокоил. Будто бы кто-то рвался... ну, беспокоить.
Утром я занялась мытьём полов — даже пустой бордель должен был выглядеть «презентабельно». Есть у Мадам такой пунктик. Почти все девушки по той или иной отговорке не вышли на работу тем утром. Я тогда думала о том, что вскоре нам вовсе придётся искать другое занятие — город пустел на глазах.
Ну чего они к нам заявились? В наш бордель, в наш город! Господи, это всё из-за той отравленной скотины ты меня караешь? Но ведь он сволочь был!
Вот как бывает — думаешь, хуже не будет, как появляется участковый. В тот момент я совсем отчаялась, даже борьба с грязным пятном в углу гостиной казалась мне заведомо обречённой на поражение.
Я так увлеклась жалостью к себе, что прозевала, как вышел из комнаты спутник участкового.
— На самом деле это ведь не гостиница? — услышала я за спиной и выронила от неожиданности тряпку. Обернувшись, я первым делом заметила его самодовольную ухмылку. К его чести сказать, он тут же сменил её на виноватую улыбку. — Прости, не хотел тебя пугать.
Я промолчала. Тогда я совсем не знала Димку и не могла понять, что это — хитрая проверка на трусость или формальная вежливость.
Нашу встречу можно использовать в качестве краткого путеводителя по нравам того времени. На самом деле у нас была интересная система взаимоотношений.
Ты — цивильная леди, отдыхаешь в баре. С тобой хочет познакомиться симпатичный молодой человек...
Хотя зачем далеко идти за примерами?
Я — далеко не цивильная и явно не леди, оттираю пятно в углу. Со мной хочет познакомиться молодой человек и говорит:
–...Прости, не хотел тебя пугать. Как тебя зовут?
Всё закручено вокруг страха и желания. Если он не боится отказа, то подходит и знакомится. Если ты хочешь мужчину — всё сразу отлично. Если не хочешь (ну вот такая ты дура) и не боишься отказать — отказываешь.
Я была дурой, но отказать дружку участкового побоялась.
— Меня зовут Ирэн, милый. А тебя?
— Димка, — он заулыбался ещё шире. — У тебя... м-м-м... имя необычайной красоты.
Я едва не фыркнула ему в лицо. Сдержалась. Тогда я не знала, что он мнил себя кем-то вроде поэта.
Но вернёмся к леди с её хахалем. Когда ты отказала кавалеру, то в его распалённой алкоголем голове может загореться такая схема.
«Она мне отказала — я обижен. Я хочу дать ей по морде. Боюсь ли я этого? У неё появится желание отомстить, вдруг найдётся и смелость пырнуть меня вилкой в глаз?»
Если такое случится, тебя никто не осудит. Ты ведь проявила смелость.
Испугаешься, получишь по морде и тебя изнасилуют — опять же твоя беда, трусливая дрянь!
Если же вы оба не боитесь, ты достала вилку, а он тебя скрутил, то дальше идти не посмеет. Иначе ему придётся делать новую проверку на страх: сможет ли он выстоять против разгневанных завсегдатаев бара или органов правопорядка?
Дурацкая система, скажете вы, много в ней дыр. Да, отвечу я вам, вы правы. Наша система — полное дерьмо. Тем более в нашем городке, где все трусы и начхать им на ваши проблемы. Может быть с участковым и стало бы лучше, но скорее всего он сам нас перестреляет.
Моя же история первого «свидания» с Димкой оказалась проста и незамысловата, как пять копеек. Он задавал вопросы, продвигался дальше, старался и пыхтел. А я боялась и позволяла ему продвигаться дальше, дальше и дальше...
Секс с ним оказался не таким уж противным, только бесплатным.
Участковый
На улицах были люди. Десятка два, они шли по дороге из города. Участковый не спал всю ночь, наблюдал за тем, как они бегут, похожие на спасающихся от пожара крыс. Мимо него прошли трое — пара с ребёнком. Дама тащила за руку упирающегося сына и прикрикивала на него, чтобы не пялился на участкового. Иногда в окнах можно было различить мимолётное движение. Прячущиеся за занавесками жители были точь-в-точь как затравленные звери; участковый ловил на себе опасливые взгляды, впившиеся в его револьверы.
Воистину Город Трусов — уродливый, пропитанный унынием край. Участковый двинулся по дороге, больше не оглядываясь на спасающихся бегством. Гораздо интереснее были те, кто остались. Убежать от опасности, спасая родное дитя — гораздо смелее, чем остаться в надежде, что злой рок минует тебя.
Дома, что стояли вдоль дороги, стали всё больше походить на развалины, почти все они были необитаемы. Участковый добрался до кирпичного коттеджа, двор которого утонул в сорняках. Именно здесь он договорился о встрече с Дмитрием.
То, что дезертир явится, он не сомневался.
Внутри он навел небольшой порядок, оставалось только подготовиться. Бросив на пыльное кресло объёмный мешок, он достал устройство с дюжиной проводов, размером с коробок спичек, видавший виды хирургический набор и пару книг в потрепанных переплетах. На столе аккуратно расстелил полиэтилен, уложил тонкие штифты и пару шприцев.
«Жаль, что раньше этим не доводилось заниматься, — подумал он, — главное ничего не перепутать».
Взглянув в окно, он заметил приближающегося Димку. Тот выглядел оправившимся от происшедшего и даже глуповато улыбался. Участковый осторожно взял один из шприцев и встал за дверью.
Димка
Какого чёрта?!
Я очнулся на полу и попробовал встать, но тут же повалился обратно, трясясь всем телом. Рядом на корточках сидел участковый, участливо склонившись.
— Ближайшие пару часов мы проведем наедине, и тебе не стоит отвлекаться. Говорить можно, только не перенапрягайся.
— Экх... Зачем это все?.. — Язык у меня едва ворочался.
Участковый бережно переложил меня на стол. Взял со стола какую-то хреновину с проводами, щелкнул парой кнопок и старательно прикрепил к моей голове датчики.
— Модификация полиграфа, — пояснил чёртов «доктор». — Версия несовершенная, упрощённая и вообще всячески не точная.
— Выдать тебе пароли и явки штаб-квартир дезертиров? Иди ты нахрен, ничего не скажу!
Он ухмыльнулся.
— Чувство юмора всегда при тебе? Это хорошо.
Снова раздался этот натужный механический писк. Участковый на секунду отвлёкся. Передо мною был всего лишь уставший старик, я смотрел на его тонкие губы — он проговаривал про себя комбинацию, которую вводил себе в руку.
— Сейчас ты отправишься в страну кошмаров, и я желаю тебе натерпеться всласть страхов. Сегодня — можно. Потому что когда ты вернёшься, бояться уже никогда не сможешь.
Он ввёл мне иглу в вену, и я отключился.
Участковый
Во сне Дмитрий отправился в царство своих самых страшных кошмаров, ведь нужно быть готовым к искусственному страху.
Вот только зачем? Участковый сам бы не смог дать ответ.
Он задрал рукав и стал осторожно перебирать провода, в беспорядке торчащие из небольшого устройства, вмонтированного в плоть его запястья. Местами они искрили и пускали струйки черного дыма.
«Что я сейчас делаю, чёрт возьми, — думал он. — Приношу в жертву поганым идеалам еще одного человека, который мог бы не тянуть бремя нашего прошлого. Эх, если бы я набрался решимости покончить с собой».
Димка
Я очнулся, судорожно глотая воздух. Кошмар остался позади, волнами накатывала эйфория оттого, что всё оказалось лишь сном.
Участковый сидел рядом, ковыряясь в своих механизмах.
— Что это было?.. — спросил я задыхаясь. — Какого дьявола?!
— Небольшое испытание. «Полиграф» записал твою психофизическую реакцию на кошмар. Эти курсы будут проходить ежедневно, а машина должна фиксировать снижение уровня твоего страха.
— Предупредить нельзя было? — Я сорвался на истерические нотки. — Чёрт возьми, я вроде не скрывался! К чему эта засада?
— Чтобы ещё страшнее было. — Затем отложил штифт и снял провода с моей головы. — Сейчас нам предстоит совершить небольшую операцию. И да, я тоже волнуюсь.
Участковый взял со стола небольшую коробочку и покрутил её в пальцах. Затем он задрал рукав и указал на дисплей в своём запястье.
— Хочешь такой же?
— О, нет! Нет! Ты собираешься распотрошить мне руку и засунуть туда эту дрянь? Я на это не подписывался!
— Спокойнее, это ещё не самое мерзкое твоё усовершенствование.
Ирэн
Развязка подступала всё ближе. Записав историю на одном дыхании, я часто возвращалась к её началу, перечитывала сотни и сотни раз. Она казалась мне глупой, затянутой, не нужной...
Так и есть, скажете вы, и будете правы.
Но что я могла поделать в тот момент, когда Димка пришёл ко мне на следующей неделе? Он выглядел так, будто его сбила машина, и какой-то нелепый шутник решил собрать воедино испорченный автомобиль и человека. Его лицо стало серым, безжизненным, покрытым дорожной пылью.
Он спросил, не испугаюсь ли я близости с чудовищем. Я ужасно боялась этой близости, но страх ему отказать был сильнее.
Боже, что это было за тело...
Руки дрожат до сих пор, как вспоминаю этот сплав мяса и металла. Не хочу, не буду это вспоминать! Это не важно!
Димка исчезал на несколько дней, затем появлялся снова — изувеченный ещё больше. Ему всё чаще не хотелось близости, и он говорил. Рассказывал о том, как влип во всё это.
Как-то раз он нашёл мой дневник и загорелся желанием дополнить его. Он видимо не понимал, что это личное, а я не посмела ему возразить, испугалась... Но теперь я боялась рядом с ним даже бояться, потому что он чувствовал мой страх.
Последнюю часть истории Димка не записал, но я расскажу с его слов.
Когда он ввалился в мой номер окровавленный, с неестественным даже для него цветом кожи, я не испугалась.
Нельзя было.
Зато можно было всласть удивиться.
Димка корчил кровавую ухмылку и что-то кричал о том, что он свободен. Что мы оба свободны.
Смеясь, он рассказывал, как наконец-то подрался со своим учителем. Они сыпали ударами, от которых гул в голове стоял страшный. Они швыряли друг друга в стены, поднимались и начинали всё заново.
Димка перебивал рассказ какими-то комментариями, внезапно вспомнившимися шутками и выглядел как обколовшийся наркоман. В принципе, так оно и было...
Участковый хорошо собрал Димку, подготовил должным образом. Он, несомненно, помнил о злости ученика и знал о его намерениях отомстить за друзей.
Странный конфликт...
Старик хотел умереть, Димка хотел убить. Их желания совпадали, по сути, разборка обещала быть джентльменской. Вот только старый участковый не желал сдаваться без боя, чтобы ни дай Бог его посчитали трусом.
Резким движением Димка схватил его руку, дернул, услышав хруст старых суставов, и перекинул через себя. Тут же удар под колено свалил Димку на пол. Как он рассказывал, это было довольно комично — два получеловека катались по полу и пытались одолеть друг друга, а когда их удары попадали в доски пола, те хрустели и ломались.
Пальцами он нащупал на теле старика механизмы и, не долго думая, стал их выдавливать.
Он сказал:
— Как гнойные прыщи.
И засмеялся.
Мне же стало жутко и противно, меня замутило...
Он говорил:
— Когда я вырывал его импланты, я ожидал почувствовать запах горелых мозгов или на худой конец паленой проводки, но все закончилось без лишних спецэффектов. Старик проиграл! Слышишь, мы победили! Я отомстил!
— Всё хорошо, милый, ты только успокойся. — Меня охватила дрожь, я попыталась отстраниться.
— Веришь, Ир, нет, но я им восхищался. Ненавидел и восхищался, я хотел, понимаешь, хотел стать как он. Теперь я сильнее, и я прозрел. Он был всего лишь уставшим стариком. У него был запас лекарств, чтобы организм не отторгал импланты, но их мало... Надо пойти в столицу, купить... Чёрт, у него их так мало. Мы бы точно не дошли на этом запасе вдвоём. Старик знал, на что идёт, знал... А теперь всё будет хорошо.
Он говорил, постепенно проваливаясь в сон.
Да, Димка, ты прав, теперь всё будет хорошо.
И так случилось, что я стала лидером восстания.
В убийстве смертельно уставшего участкового не было ни чести, ни храбрости. Ну и пошла она к дьяволу, эта извращённая честь старого мира!!!
Когда я предоставила людям двух поверженных участковых, они пошли за мною. К нашему движению прибивалось всё больше трусов — мы самые живучие твари на земле.
Настало новое светлое будущее, где можно бояться. Не будет теперь гонений только за то, что тебя испугала крыса. Безудержная, граничащая с маразмом смелость — вот что нужно искоренять, ведь во имя её совершались гнусные, очень гнусные поступки.
Что до Теней... А когда вы их видели-то в последний раз?
Shadmer & KonHit Соавторовы © 2012
Обсудить на форуме |
|
