|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Время новых пороков Кирилов Артём © 2012 Осколок солнца над асфальтом Дверь холодильника едва заметно чиркнула по свисающей с люстры красной лохматой кисти.
Кирилл спросонья не обратил на этот факт никакого внимания. Он достал пакет с молоком, открыл шкафчик с посудой, взял чашку и только тут застыл, оглушённый и раздавленный. Кухня уменьшилась до совсем уж неприличных размеров.
Живой дом меняет конфигурацию и размеры комнат незаметно. Он неуклонно, но медленно приспосабливает их под нужды проживающих. Без независимых ориентиров, трудно уследить за происходящим. Всегда рискуешь обнаружить неприятные изменения слишком поздно, когда уже трудно что-либо поделать. Многие замечали, что живут в конуре, лишь когда не могли развернуться в туалете. И смех, и слёзы. Сеть была забита историями подобного рода. Именно поэтому после смерти матери Кирилл, не смотря на заоблачную цену, купил бумажную китайскую люстру, украшенную винтажными кистями, и устаревший, но ещё рабочий металлопластиковый холодильник. С их помощью он рассчитывал узнать о приближающейся катастрофе заранее. И вот две раритетные вещи, неуклонно сближавшиеся друг с другом последний год, перестали помещаться в тесной кухне. Нужно было срочно что-то предпринимать. Для начала — увеличить хотя бы вдвое дневную норму перемещений.
Позавтракав, Кирилл начал ходить из единственной оставшейся жилой комнаты на кухню и обратно. Пять шагов по комнате, три сквозь коридор, два поперёк кухни, разворот. И по новой. Пять, десять, двадцать, пятьдесят раз. Туда и обратно. Нужно много ходить, чтобы хоть как-то уравновесить численность соседской семьи. После смерти мамы как он не старался, квартира неуклонно сжималась. Жена с детьми, возможно, исправили бы ситуацию, но где их взять при его образе жизни?
После сотого круга Кирилл присел на заметно скукожившееся за последнее время кресло и задумался. Работать не хотелось. Не смотря на слова самомотиватора, бегущие по стене, не смотря на истекшие ещё вчера сроки. Успеется. Тем более он чувствовал, что код сейчас не пойдёт. Стоило опустить глаза, стены будто срывались с места и наезжали одновременно со всех сторон, вызывая острый приступ клаустрофобии. Надо, пожалуй, прогуляться, успокоить расшалившиеся нервишки, но сначала стоит, наверное, поговорить с соседом. Он как раз скоро на работу пойдёт.
Кирилл обулся, набросил ветровку и занял пост у дверного глазка. Медленно потянулись секунды. По времени сосед уже давно должен был уползти в свой расчётный центр, но как всегда запаздывал. С дисциплиной на его предприятии были явные нелады. Напряжение нарастало. Казалось, кухня уже схлопнулась, поглотив холодильник с люстрой, и вот-вот ударит в спину упругой и безжалостной стеной-поршнем. Нестерпимо хотелось обернуться, а ещё пуще — выскочить из дома и бежать без оглядки.
Наконец хлопнула дверь, и в окуляре замаячили широкая сутулая спина и поблёскивающая в свете ламп лысина. Кирилл щёлкнул замком и стремительно выскочил на площадку.
— Здравствуйте, дядя Вася.
— А, Кирюша, — радушно улыбнулся сосед, обернувшись. — Привет. Как дела?
— Спасибо, хорошо. А у вас?
— Тоже нормально, но суетно. Свадьбу на днях отыграли. Подарки разбираем вот, долги раздаём, вещи, что занимали, вспоминаем у кого. Мы у тебя ничего не брали?
— Нет, вроде. Поздравляю. А Борис с женой от вас скоро съедут? — с замиранием сердца поинтересовался Кирилл.
— А зачем? — ещё шире растянул рот в улыбке дядя Вася. — Нам и так места хватает.
— Но три семьи, в двух комнатах... Тесно, наверное.
— Ничего, ничего, в тесноте да не в обиде. Тем более дом умный, старается, как может. Даже спальные карманы в стенах вырастил. Мы старикам на кухне стелем, так им наоборот нравится — тепло, уютно. А скоро у Бореньки сынок родится. Под общим приглядом оно всяко лучше. Подгузники, пелёнки. Понимать надо.
— Рад за вас, — выдохнул Кирилл и, не дожидаясь лифта, заспешил по лестнице.
Новость о скором прибавлении за стенкой деморализовала его окончательно. Хотелось рвать волосы от отчаяния и бессилия.
Старается дом, видишь ли. А то не понятно, за чей счёт он старается. Наружу расти — места нет. Подбирает исключительно внутренние резервы. И главное, добрый такой, ирод улыбчивый. Терпи соседушка, скоро нас семеро будет. Тут-то мы у тебя последнюю комнатку и оттяпаем. А ты на кухне спи, там тепло, уютно.
Выскочив наружу, Кирилл свернул направо.
Улица, ведущая к парку, знавала лучшие дни. Ещё лет пять назад она имела собственные тротуары и разделитель-отбойник. Про босоногое детство и вспоминать нечего. Почти проспект был. Теперь же две узкие полосы сжимались с двух сторон уносящимися ввысь бетонными стенами. Идёшь по ним — постоянно оглядывайся, чтобы не попасть под колёса. Совсем народ ходить перестал, а постоянный дефицит жилплощади сжирал последние малоиспользуемые метры мегаполиса.
Кирилл непроизвольно ускорил шаг. Хотелось побыстрее выбраться из этой непрерывно сжимающейся пасти города к редкому островку покоя и живой природы. Внезапно взгляд зацепился за нехарактерную деталь, и юноша остановился как вкопанный.
Слева, у самой стены, непостижимым образом пробившись сквозь дорожное покрытие, рос одинокий одуванчик. Его жёлтая шляпка упрямо тянулась к небу, гордо паря над поверхностью пластоасфальта на высоте добрых полуметра. Прямо осколок солнца, зависший над асфальтом. И это в середине июля, когда все остальные одуванчики уже давно поседели и облетели семенами-парашютами в поисках лучшей доли.
Улыбнувшись непокорному растению, Кирилл немного успокоился. Шанс всё равно есть. Раз уж этот цветок не сдаётся в казалось бы безвыходной ситуации, то ему, человеку, царю природы, сам бог велел не опускать рук.
Любимая скамейка на центральной аллее добавила уверенности в собственных силах. Облезшая, выцветшая, испещрённая морщинами трещин она казалась эталоном незыблемости в непрерывно меняющемся мире. Сев на неё, Кирил почувствовал себя в домике. Как в детстве. Когда скрещиваешь руки над головой и никто-никто, ни одна тёмная сила в мире не способна до тебя дотянуться. Вот и сейчас набравшие цвет, но ещё не пожухшие листья мирно шелестели над головой. Лёгкий ветерок мягко ляскал лицо. Проблемы отошли на второй план и казались ненастоящими и надуманными.
— Привет. Я — Инга. А тебя как зовут?
Присевшая на край Кирилловой скамьи девушка по-детски непосредственно болтала ногами, бесцеремонно рассматривая его.
— У нас вон там точка сбора, — кивнула она в сторону огромной круглой клумбы, оседлавшей парковый перекрёсток. — Я часто тебя здесь вижу. Природу любишь?
Карие глаза Инги смотрели из-под длинной каштановой чёлки нетерпеливо и требовательно.
— Да. Она успокаивает. Время будто останавливается. Всё вокруг течёт, меняется, а тут — деревья. Старые, почти вечные. Некоторым, говорят по триста лет уже.
— Ты прикольный, — вынеся вердикт гостья осмотрелась, но не найдя ничего для себя интересного вернулась к разглядыванию вконец засмущавшегося юноши. — Как, говоришь, твоё имя?
— Кирилл.
— Давай дружить, Кирилл, — предложила Инга и широко улыбнулась.
Её прямота и непосредственность ошеломляли. У непривыкшего к подобному натиску юноши закружилась голова.
— Не нравлюсь?
— Отчего же? Ты очень даже. Красивая. Я с радостью буду с тобой дружить.
Он не кривил душой. Худое, скуластое, но необычайно подвижное и милое лицо девушки будто сошло с киноэкрана. Её стройная миниатюрная фигура не подошла бы модели по длине ног, но актрисы и светские львицы вполне могли бы устроить нешуточный аукцион за право обладать ей. Кирил недоумевал, почему девушка с такой внешностью вообще обратила внимание на тюфяка-затворника и заговорила с ним.
— Тогда пошли, джампнем. Прямо сейчас. Я знаю одно место неподалёку.
У не ожидавшего подобного поворота Карилла отнялся язык. Новая же знакомая, не дожидаясь ответа, соскочила со скамьи, и в нетерпении пританцовывала неподалёку.
— Ну что ты? Вставай, время идёт.
— Я не... Никогда не...
— Не бойся, — Инга ухватила неопытного приятеля за руку и потянула за собой. — Я тысячу раз джампала. Ничего страшного. Раз — и готово.
— Но...
— Ты хочешь дружить или нет? — капризно топнула ножкой Инга. — Как иначе мы узнаем друг друга поближе?
Кирилл мог предложить массу вариантов от разглядывания семейного альбома до долгого разговора по душам, но, поддавшись напору собеседницы, лишь безвольно последовал за ней.
Да, джампать было не так уж и опасно, лишь одного из тысячи прыгунов автоматика не могла собирать из-за неустранимых внутренних накладок, но разговор шел не о том, чтобы просто прыгнуть в шахту жизнеобеспечения. Новая знакомая имела ввиду последний писк моды — самоубийственный джамп в обнимку, плотно прижавшись друг у другу головами. В этом случае регистратор не мог точно разделить сознания покончивших с собой людей, и восстановленные в клинике тела получали причудливую смесь воспоминаний. В большинстве, конечно, донора генокода, но именно что в большинстве. Часть воспоминаний товарища навсегда перебиралась в его голову. Именно из-за них молодёжь раз за разом обманывала службу безопасности и прыгала, прыгала, прыгала к центру земли.
Кирилл много читал о новом развлечении в сети, но сам как-то не собирался пробовать. Побаивался расстаться с частичкой себя. Да и не с кем, собственно, было. Бородатый и такой же нелюдимый начальник в кандидаты на обмен яркими впечатлениями не подходил даже с натяжкой. Но вот теперь неугомонный вихрь в обтягивающих джинсах и салатовой водолазке неожиданно и бесцеремонно подхватил его и потянул к краю пропасти.
Идти, действительно, оказалось недалеко.
Прямо за парком гудела мобилями трехуровневая развязка, а за ней пускали в небо белые, почти прозрачные клубы дыма полосатые трубы станции жизнеобеспечения. Там, за высоким бетонным забором, должна была быть шахта и не одна.
— Я люблю джампать. Ездить по миру накладно, а тут свежие впечатления и прочти бесплано. Только доктор в клинике мозг пополощет и всё.
Инга сунула в турникет у автоматических ворот какой-то пёстрый пластик, протолкнула Кирилла сквозь вращающиеся двери и сама протиснулась за ним.
Миновав проходную, она уверенно зашагала вглубь территории. На станции кипела активная механизированная жизнь. Машины разных размеров и раскрасок сновали вдоль стен туда-сюда, с металлическим лязгом открывались и закрывались двери, выпуская очередной загадочный аппарат, за гофрированными стенами что-то пыхтело, гремело, хлюпало.
Не обращая внимания на суету вокруг, Инга подошла к прямоугольной одноэтажной будке в глубине территории и, не оборачиваясь на спешащего следом Кирилла, вошла внутрь. В центре помещения, не смотря на полумрак, можно было различить тёмный цилиндр, обнесённый металлической оградой. Инга тут же направилась к нему.
— Видишь на стене рубильник? — бросила она за спину, возясь с калиткой в ограждении шахты. — Как скомандую — рви вниз и беги ко мне. Силовое поле через двадцать секунд восстановится. Надо успеть. Понял?
Кирилл кивнул, глядя на фосфоресцирующий щит в дальнем углу и, добавил внезапно севшим голосом:
— Да.
— Вот и умничка. Ты — мой герой.
От щита с рубильником Инги видно не было. Её заслонял цилиндр шахты. Заняв удобное положение, Кирилл обратился в слух.
Звякнула защёлка, скрипнула дверь, зазвучали осторожный шаги.
— Давай.
Кирилл рванул ярко-красную пластиковую ручку и со всех ног бросился в обход шахты. Едва заметное гудение, заполнявшее помещение, стихло. Казалось, стало ещё темнее. Особенно вдали от мертвенно светящегося приборного шита. Почти ничего не различая вокруг, практически наощупь, юноша проскочил калитку и шагнул в чернеющий на тёмном фоне провал двери. Там он тут же воткнулся во что-то мягкое и тёплое. Инга.
— Обними меня, — безапелляционно потребовал её голос. — Крепче. Подними. Прижмись головой. Шагай.
И Кирилл шагнул.
В темноте он ничего не видел. Лишь чувствовал лёгкое, почти незаметное дыхание на щеке и ощущал, как бьётся за тонкой стенкой рёбер её сердце. Потом и это исчезло. Он провалился в ничто и никогда.
Вспыхнул яркий свет. Вокруг ничего нельзя было разглядеть. Всё тонуло в ослепительном сиянии. Из волн света вынырнуло лицо Инги и медленно приблизилось. Огромные карие глаза смотрели пронзительно и призывно, нетерпеливый рот что-то беззвучно шептал. Их губы встретились. По телу пробежала судорога наслаждения.
Чьи это воспоминания? Не его же. И не Инги. Тогда чьи? С кем и когда она джампнула после жаркого поцелуя? И только ли после поцелуя? Мозг окатила волна жгучей ревности.
Карилл открыл глаза.
Салатовые стены, белая дверь, яркие лампы под потолком. Больничная палата. Значит, его благополучно собрали.
— Вижу, вы очнулись, — произнёс мужчина в очках и белом халате. — Помните хоть кто вы и чем занимаетесь?
— Кирилл Бодров, скриптокодер на вольных хлебах.
— Серьёзный человек, фрилансер. Как же вас самоубиться угораздило? Острых ощущений захотелось?
— Бес попутал.
— Видел я вашего беса, в соседней палате лежит, — хмыкнул доктор. — Ладно, у неё мозгов нет, но вы же имеете представление как всё происходит. Совсем не страшно навыки растерять? Нет? А мусора много в голове появилось?
Прислушавшись к себе, Кирилл пожал плечами.
Как определишь сходу? Всё вроде бы на местах, разложено по полочкам, ждёт своего часа. На первый взгляд все воспоминания свои. Родные. Не раз проверенные. Но оно как бывает: потянешься в закрома за методом какого-нибудь нелинейного программирования динамического стека, а достанешь рецепт клюквенного пирога, которого даже не ел никогда в жизни. И всё, или вставляй в скрипт клюквенный пирог, или лезь за учебниками. Кирилл вдоволь начитался жалоб на последствия парных прыжков, потому, в том числе, и не горел желанием экспериментировать. И что его в шахту понесло? Действительно, нечистый разум отнял. Не иначе.
Наскоро выписавшись, Кирилл бросился домой, искать провалы и лакуны в перезаписанной памяти. Благо срочный заказ ещё утром нужно было сдать, день протянешь, и уплывут денежки из рук.
Кирил работал до поздней ночи. Доделал зависшие задания, навесил пяток мелких улучшений на обслуживаемые сайты, жёстко отмодерил пару контролируемых помоек.
Ничего нужного, вроде бы, не пропало. Код писался легко, наработанный банк процедур и классов всплывал из памяти по первому запросу. А лишнее... Ну, захотелось ни с того, ни с сего вдруг клубники. Ясно представилась ваза полная остроносых красных ягод, залитых взбитыми сливкам. Запах лакомства почти реально ударил в нос, аж слюнки потекли. А ещё, увидев фотографию заснеженных гор в ленте друзей, вспомнил вдруг пыльную дорогу, серпантином вьющуюся вдоль склона, жёсткий кузов чадящего и гремящего допотопного грузовика, реку, бегущую по камням далеко внизу. Даже не понятно, Инга сама видела всё это или тоже у кто-то из многочисленных друзей обменяла. Да и так ли это важно? Жизнь скоро войдёт в свою колею. Чужие впечатления можно будет выловить, систематизировать и аккуратно смаковать долгими зимними вечерами. Должна же быть от сегодняшнего приключения какая-то польза.
Окончательно успокоившись, Кирилл накрутил ежевечерние пятьдесят кругов по квартире и лёг спать, твёрдо решив выбросить взбалмошную новую знакомую из головы.
Разбудил его стук в дверь. Громкий, частый, требовательный.
Кирилл набросил халат и выглянул в глазок. Лицо Инги, нетерпеливо переступающей с ноги на ногу в коридоре, буквально светилось бесшабашной кипучей энергией.
— Кирилл, открывай. Я знаю, что ты дома: ты никогда так рано не уходишь.
Надо же, и дорогу к дому узнала, и в привычках разобралась. Видимо новоявленной подруге с чужими воспоминаниями повезло, и они лежали на самой поверхности. Или, что более вероятно, она так быстро справилась с их разбором, поскольку имеет огромный опыт в этом деле.
— Я что не вовремя или ты просто не хочешь меня видеть? Скажи, если что, прямо. Терпеть не могу навязываться.
— Да нет, почему же, заходи, конечно, — пробормотал Кирилл под нос и открыл замок.
Едва между дверью и косяком образовалась достаточно широкая щель, Инга тут же проскользнула мимо радушного хозяина. Вслед за ней в квартиру вошли ещё пятнадцать человек и мигом рассредоточились по помещению.
— Кто это? — опешил уже сожалеющий о своём гостеприимстве Кирилл.
— Наша группа в социалке.
— Какая группа?
— «За живое и прямое общение». Мы собираемся и общаемся в реале. Представляешь? В реале. Это свежо, современно и круто. Не забудь, кстати, вступить. Нам нужна свежая кровь.
Кирилл растерянно осмотрел рассевшихся в самых неожиданных местах людей. Устроившись, кто на диване, кто в кресле, а кто просто на полу они мигом достали коммуникаторы и принялись чекиниться. На беседу хозяина с Ингой никто не обращал внимания.
— Какое же это живое общение, если они, не успев войти, уже в сеть полезли? Никто даже «здравствуй» не сказал.
— Не всё сразу. Сначала собраться, потом осмотреться и обозначиться, а там, глядишь, и до разговоров дело дойдёт. Ты чай ставь. На запах съестного сами от экранов отлипнут.
— Но у меня нет ничего.
— А мы с собой принесли, — парировала Инга и, задорно улыбнувшись, проследовала на кухню.
Последнее слово осталось за ней. Дальнейшее препирание не имело в общем-то никакого смысла. В памяти услужливо всплыли сцены предыдущих чаепитий. Кирилл так явственно увидел десятки сидящих рядком, читающих с экрана и синхронно отхлёбывающих из чашек людей, будто сам не раз присутствовал на данном действе. Обречённо вздохнув, он принялся выставлять на стол всё не требовавшее приготовления съестное. Инга, воодушевлённо щебеча, принялась ему помогать. Для человека впервые пришедшего в гости, она неплохо ориентировалась на кухне.
— Только подумай, во что превратился современный мир. Все самоизолировались, заперлись в четырёх стенах. Общаются виртуально, работают удалённо, еду и вещи покупают с доставкой. В парках никого. Концерты и спектакли проходят при пустых залах. Если и дальше так пойдёт, дома банально замуруют выходы за ненадобностью, а кормить жильцов будут из трубочек. Надо срочно всё это ломать.
— И для этого ходить в гости к совершенно незнакомым людям? — никак не мог смириться с нашествием Кирилл.
— Ты же мой друг, — недоумевала Инга. — И они мои друзья. Значит, и твои тоже. Это же старый закон общения. «Скажи мне, кто твой друг, и я буду с ним дружить».
Она достала коммуникатор и изложила этот тезис на своей стене в социальной сети. Под сообщением мгновенно появилось полтора десятка лайков.
— Вот видишь? Все к столу.
Инга продублировала приглашение в сеть. Народ стал понемногу подтягиваться. В кухне тут же стало слишком тесно. Привыкшие к групповым походам любители живого общения безропотно брали угощение и отходили, уступая место другим. Всё это изрядно напоминало броуновское движение.
— А дальше что? — спросил Кирилл, когда опустел второй чайник, а от печенья остались одни крошки.
— Дальше — на улицу, в парк, ещё в одни гости, — воодушевлённо ответила Инга. — Жизнь коротка и нельзя проводить её в одном месте, тупо уставившись в электронные картинки. Мы будем ходить, ходить, ходить. Я не дам тебе сидеть на месте.
Она не обманула. С этой минуты жизнь Кирилла превратилась в галерею улиц, парков, подворотен, квартир. Компания оказалась не такая уж и бессловесная. Ребята делились впечатлениями не только в сети, но и вслух. Время от времени кто-то из новых друзей выныривал в реал, приглашал к себе, накрывал на стол, предупреждал о ступеньке. Только появлялось что-нибудь интересное, например, наглый одноногий голубь на тротуаре или обгоревший остов автомобиля на обочине, как раздавались вполне эмоциональные призыва посмотреть, слышались охи и ахи. Да, десяток виртуальных стен тут же украшались коллекциями фотографий диковинки в разных ракурсах, но и в реальном мире присутствие компании тоже чувствовалось.
Кириллу было грех жаловаться. Всего за неделю его квартира из-за регулярных столпотворений увеличилась вдвое. Хоть на роликах катайся. Позабылись скука и ежевечерние самокопания. На них банально не оставалось времени. Свободных минут перед сном едва хватало лишь на то, чтобы привести себё в порядок и выполнить несложные операции по поддержанию обслуживаемых сайтов. Дни шли, обстановка вокруг менялась как в калейдоскопе, каждый вечер тело сладко ныло от физической усталости. Засыпалось легко и покойно.
Единственное «но» — где-то внутри нет-нет да шевельнётся червячок подспудного недовольства. В глубине души крепло желание остановиться, осмотреться, одуматься. С каждым днём всё больше и больше хотелось остаться одному и собраться с мыслями.
— Я, наверное, к себе пойду, — угрюмо сказал Кирилл Инге, когда они всей гурьбой подходили к её дому вечером девятого дня знакомства.
— Оставайся. У меня ужин, пиво, отличный фильм заказан. Будет весело.
— Нет, мне нужно одну вещь доделать.
— Тебе не нравится наша компания?
— Почему же? Отличные ребята.
— Тогда я не устраиваю? Скучно со мной?
— Ну, с чего ты взяла? Ты такая... такая...
— Вот и пошли, — удовлетворённо кивнула Инга, хватая Кирилла за руку. — Всего пять минут посидишь. Я тебя потом сама выгоню. Успеешь всё, что хотел, обещаю.
В очередной раз, поддавшись задорному и безапелляционному напору подруги, Кирилл поплёлся следом за ней. В душе он клял себя за нерешительность и обещал себе же на стул не садиться и лицом к экрану не поворачиваться.
На площадке у Ингиной квартиры образовалось столпотворение. Вышедшие из астрала ребята принялись дежурно подбадривать друг друга, бестолково управляя чужим входом в помещение. Соседская дверь отворилась и на площадку из недр квартиры выглянула седая старушка. Кирилл и раньше видел соседку подруги, но только сейчас он обратил внимание, насколько её взгляд похож на мамин. Такой же грустный, понимающий и всепрощающий. Именно так она смотрела на него перед самой смертью, неподвижно лёжа в больничной кровати. А ещё он заметил насколько мало помещение за спиной у бабушки. Буквально два шага в глубину и два в ширину. На этом пространстве с трудом помещались узкий топчан, крохотный холодильник, одноконфорочная плита и чисто символический шкафчик.
— Ты это видела?
— Петровну? — фыркнула Инга. — Она всегда под дверью стоит. Скучно старушке, а тут хоть какое-то развлечение.
— Нет, комнату за ней. Она совсем крохотная.
— Одна живёт, — пожала плечами Инга, раздавая тапочки, — вот и квартира маленькая.
— Но это же ты, — смутился Кирилл. — Своими гостями, компаниями, посиделками.
— А что, мне из-за того, что к ней никто не ходит, уже и гостей пригласить нельзя?
— Надо как-то осторожней, что ли. Гуманнее, — совсем растерялся Кирилл. — Чтобы хоть окно осталось. А то клетка клеткой. Будто в шкафу живёт.
Всепонимающее лицо старушки стояло перед глазами. Сердце тоскливо сжалось. Мать в последние свои дни выглядела такой же спокойной, неземной и трогательно беззащитной.
— Тесно — пусть в старческий приют идёт. Там, говорят, кирпичные стены, деревянные двери, широкие подоконники и цветы в горшках. Живи себе и радуйся. Зачем здесь маяться и другим свою постную физиономию демонстрировать?
— Угу, — опустив глаза, кивнул Кирилл. — Я пойду всё-таки. Мне нужно.
И, не дожидаясь ответа, выскочил за дверь. Буквально сбежал. Чтобы Инга не смогла его остановить, он не стал вызывать лифт, а бросился вниз по лестнице. Узкие пролёты мелькали перед глазами, сердце надсадно стучало кровью в уши. Наверху, уже далеко-далеко, раздался какой-то шум, но он не стал прислушиваться.
Выбежав на улицу, Кирилл направился к любимому парку. Ему было горько, стыдно и противно. Калейдоскоп последних дней будто обрёл материальность и тяжёлым грузом обрушился на плечи. Потребность упорядочить мысли стала совсем нестерпимой, а любимая скамейка уже не раз доказывала свои умиротворяющие способности.
Да, каждый человек имеет право приглашать к себе друзей и самому ходить в гости. Это нормально, когда он получает выгоду от общения. За любой коммуникацией стоит выгода. И не важно, пирожки ты продаёшь или просто время спросил, всё равно ты получил для себя что-то ценное. Но одно дело, когда человек, с которым ты общаешься, сознательно отдаёт тебе что-то, выменивает за это что-то нужное для себя, а другое — когда вы оба жируете за счёт бессловесной, ни в чём не виноватой старушки. Не думая, не спросясь, не попробовав даже войти в её положение.
— Вот ты где. Как знал. А я всё думаю, где бы Кирюшу для разговора перехватить. Совсем дома одного не застать. Или толпа, или нет никого. Вот, вспомнил про парк, решил проверить.
Кирилл вынырнул из мягкого тумана задумчивости и посмотрел на присевшего с краю скамьи дядю Васю.
За последние девять дней сосед сильно сдал. Лысина поблёкла и посерела, щёки обвисли, под глазами появились мешки, всегдашняя улыбка выглядела кривой и вымученной.
— Искал тебя, да. Поговорить хотел.
Кирилл молча ждал продолжения.
С чего это такая любовь и участие? Даже когда мать была жива, отношения между соседями оставляли желать лучшего. Всё просто: монотонный быт и постоянный конфликт интересов. То вещи на общей площадке, то мусор, то шум после одиннадцати. Любую попытку найти компромисс дядя Вася воспринимал как слабость. Нёс чушь, срывался на нахрап, ничего не желал слушать. Но наличие за стеной женщины, помнящей его ещё мальчишкой, хоть как-то сдерживала хамоватого соседа. Сейчас же он вообще перестал с кем-либо считаться. Улыбается, растекается соловьём и творит, что захочет. Эх, мама, увидела бы ты его сейчас. Посмотрела за кого вступалась иногда на домашних советах. Воспоминания о матери напомнили, о сегодняшней старушке и по телу пробежала новая волна стыда.
— Я же пошутил давеча. Съедет Бориска, съедет, но это не за один день делается, понимать надо. Пока квартиру подходящую найдёшь, пока ипотеку оформишь. Зачем же так сразу-то?
Раскаяние сменилось злорадством. Совсем, наверное, припекло, если в парк прибежал разыскивать. Поделом, соседушка. Самым хитрым себя вообразил. Уже представлял, небось, как квартира выращивает отдельную дверь для молодой семьи, отпочковывает санузел, растит стены и перегородки и всё без дополнительных затрат. И как теперь, скажи, помещается всё разросшееся семейство в заметно сузившемся пространстве? Уютно на кухоньке?
Стараясь не рассмеяться, Кирилл кивнул и важно ответил:
— Я же ничего такого и не хотел. Ребята из сети пристали, покажи да покажи, как живёшь. Ну и пригласил к себе. Понравилось. Теперь отбою нет. Даже дружественная «Лига чистых улиц» хотела в гости нагрянуть. После очередного воскресника. Но раз вы говорите, что тесновато стало, то, пожалуй, откажу им.
— Конечно откажи, Кирюша. Зачем нам пришлые оглоеды? У самих полно кому улицы подметать.
— Так и быть, возьму неделю на раздумье, а потом скажу, что нет необходимости, и так всё чисто. Чисто ведь?
— Да, через неделю как раз всё чисто будет, — голос дяди Васи звучал подобострастно и заискивающе, лоб взмок, руки заметно дрожали. Этого пожилого человека, содержащего уже три семьи, было даже немного жаль. — И во дворе и в квартире. Спасибо тебе, Кирюша. Свои люди сочтёмся.
Сосед встал и, горбясь больше обычного, побрёл в сторону дома.
Когда эйфория от победы над древним врагом схлынула, Кирилла опять одолели мрачные мысли.
Чем, если вдуматься, он лучше Инги с приятелями? Тем, что та последнее отнимает, а он только своё хочет вернуть? А где проходит эта грань? Пообщался бы ещё неделю с этой весёлой компанией, и у дяди Васи квартира была бы не многим больше старушкиной. Так в чём заключается его хорошесть? В том, что вовремя остановился? А остановился бы, если бы Ингина соседка не напомнила мать?
Оказавшись между двух правд, Кирилл затруднялся с выбором. Обе стороны были ему одинаково противны. Можно, конечно, выбрать третью. Взять и пойти в гости к бабушке. Принести что-нибудь к чаю, поговорить, пообещать наведываться. Но что это даст? Их вон сколько. А он даже своё пространство отстоять в одиночку не способен, куда ему ещё и старушке помогать. Можно, наверное, попытаться сколотить свою компанию по примеру Ингиной. Какую-нибудь «Лигу защиты обездоленных», но кто за ним пойдёт? У него и друзей-то до последнего времени не было. Да и сейчас с ними не густо. Особенно тех, кто способен понять разницу между защитой и агрессией и вовремя остановиться. Как искать близких по духу людей в этом переполненном, но удивительно пустынном городе? В сети? Да их, если и найдёшь, оттуда не вытащишь. Надо обладать Ингиной энергией и беспардонностью, чтобы собрать хоть кого-то.
Острое чувство одиночество пронзило тело насквозь. Захотелось забиться в угол, свернуться калачиком и тихонечко скулить от отчаяния и безысходности.
Кирилл поднялся со скамьи и огляделся. В пятидесяти шагах от него переливалась разноцветьем центральная клумба парка. Место встречи Ингиной компании.
Цветы — вот что хоть на время скрасит пустоту его квартиры. Они живые и пахнут. Как одуряюще и будоражаще они пахнут. Захотелось окунуть нос в соцветье нежных бутонов и нюхать, нюхать и нюхать.
Подойдя к высокой решётке, Кирилл одним махом перелез её. Защита от вандалов была больше психологической. Да и кому в голову могла прийти мысль испортить такую красоту? Разве что отчаявшемуся, разочаровавшемуся во всём одиночке, видящему в живом цветке единственную отраду.
Кирилл решительно наклонился к высокому ярко-красному тюльпану, потянул за стебель и замер. Цветок упорно не хотел отделяться от земли. Его ножка неестественно вытянулась, разом утратив нежный светло-зелёный цвет, истончилась, но рваться не желала.
И тут обман. В старейшем парке центральная клумбы сделана из живого пластика. То-то она всегда так аккуратно выглядела. А Кирилл так гордился, что живет по соседству с этим островком природы, так любил здесь бывать. Он почувствовал себя опустошённым, обманутым и оплёванным.
Но есть, есть в городе островок непокорённой, забитой, но непрогнувшейся природы. Память услужливо вытолкнула на поверхность образ тянущегося к небу одуванчика. Живого осколка солнца среди царства стекла и пластика. Почему-то показалось, что если вынуть его из чужеродной, враждебной среды и принести домой, то всё чудесным образом наладится. Вдвоём они смогут противостоять системе, смогут объединить вокруг себя единомышленников. Одуванчик будет их эмблемой. Символом. Связующим звеном.
Окрылённый идеей, Кирилл бросился к стиснутой шеренгами домов улочке. Ему показалось, что она сжалась ещё. Полосы движения стали чисто бутафорскими. Ещё немного и можно будет, стоя на разделительной полосе, дотронуться до обоих противоположных домов сразу. Однако, стойкий цветок оказался на месте. Он лишь наклонился к центру дороги и ещё сильнее вытянулся вверх.
Кирилл упал перед одуванчиком на колени, попытался запустить пальцы под землю. Безрезультатно. Цепкий асфальтопласт прочно обхватил растение и не желал никого пропускать к его корням. Тогда Кирилл аккуратно потянул за стебель. Тот подозрительно легко поддался усилию, слегка похудев посередине. Не веря глазам, юноша рванул цветок на себя. Пластик ножки истончился и поблек точно так же, как у тюльпана на клумбе.
И тут подделка.
Но зачем? Зачем имитировать не только спокойную важность парка, но и бунтарский росток, пробивший асфальт? Неужели лишь для того, чтобы тешить душу немногим не смирившимся с торжеством камнепласта? Поразительный сервис. Высококлассное обслуживание. Перестанет Кирилл ходить этой тропой и уберёт город это жёлтое пятно со своего лица. А там, глядишь, и улицу схлопнет за ненадобностью. Потом очередь постепенно дойдёт и до парка. Население города растёт, всем нужно жизненное пространство. Вскоре вокруг будут сплошные однотипные каменные джунгли. А там и до предсказанного Ингой замуровывания дверей недалеко.
От осознания это факта стало ещё тоскливей. Одиночество и безысходность рвали мозг на части. И что хуже всего, не с кем было поделиться, некому выговориться. Инга с дядей Васей не поймут. В сети не заметят. Похожая на мать старушка вряд ли даже впустит. Тупик.
Придя домой, Кирилл напялил гипношлем и погрузился в очередной блокбастер фабрики грёз. Он даже не выбирал, поставил первое, что под руку попалось. Хотелось забыться, отдохнуть, пусть недолго, от неразрешимых, выматывающих, сводящих с ума вопросов.
В иллюзорном мире он искал клад. Летал по пустыне на квадроциклах, спал в барханах, завернувшись в верблюжью шкуру, пикировался и флиртовал с обворожительной помощницей, в перерывах между перестрелками обнимал её за стройный стан, целовал и опять пикировался. Жизнь была легка и понятно. Бери что видишь, беги, когда бьют. От хорошеньких девушек не отказываются, своё надо держать крепко. Мир жесток и не любит сомневающихся. Увидел движение — стреляй. Не ты так тебя, закон джунглей. Даже неудача не пугала. Он сделал всё что мог, и не его вина, что не сорвал куш. Чуть не повезло в конце, бывает. Но хэппи-энд был в наличии. Богатство, прекрасная жена и мартини на пляже настигли Кирилла как и положено перед самыми титрами. Ватными руками он стянул с головы шлем и провалился в спокойный, глубокий сон.
Хорошее настроение оставалось ещё какое-то время после пробуждения. Потом страхи, тревоги и разочарования вчерашнего дня навалились на Кирилла с новой силой. Они против ожидания не притупились. Стало ещё хуже. К разочарованию, опустошённости и чувству одиночества добавились презрение к себе, за вечернее бегство от действительности.
Позавтракав, Кирилл принялся привычно вышагивать по квартире. Обещаниям соседа он не верил. Слишком уж хорошо тот держал нос по ветру. Всего сутки прошли с последнего столпотворения, а растянутые гостями стены уже двинулись в обратный путь. Если их не сдержать, дядя Вася сложит числитель со знаменателем и никто никуда не выедет. Да и думалось на ходу лучше.
Восемь шагов по комнате, пять сквозь коридор, четыре поперёк кухни, разворот и на новый круг. Если понадобится, он будет ходить так, пока не упадёт. Тяжёлые мысли так же обречённо хороводили в звенящей голове. Ответы к прожигающим мозг вопросом не находились.
В дверь часто и настойчиво забарабанили.
— Кирилл, открывай. Я знаю, что ты дома. Ну что, доделал свои дела?
Голос Инги звучал задорно и требовательно.
Кирилл автоматически бросился выполнять её требования, но у самых дверей остановился.
Да, наверное, правильно было бы выйти и прямо и честно высказать всё в лицо. Мол, совесть не позволяет ему жировать за счёт других. Не хочет он жить в стометровых хоромах, когда соседи ютятся в клетушках чуть больше кровати, а уж тем более не желает участвовать в сживании со света милой и трогательной старушки ради пары лишних метров жилплощади.
Можно было бы попытаться отговорить Ингу и её друзей от их неблаговидного, хоть и неподсудного занятия. Но Кирилл почувствовал растущую неуверенность в собственных силах. Он вчера пытался и что вышло? Скорее кипучая и неукротимая энергия подруги опять собьёт его с толку, закрутит, затащит в свой водоворот и он снова придёт в себя лишь вечером на чьей-то квартире или вообще на следующее утро у фальшивой клумбы. Сколько раз так было за последние дни?
— Ну, открывай, хватит прятаться. Ты что обиделся? Так это я обижаться должна. За клевету. Чуть ли не в убийстве меня обвинил. Но я сегодня добрая, так и быть, прощаю. Вылезай из своей берлоги, слышишь?
Кирилл опустился на пол и обхватил голову руками. Вот, значит, он уже и клеветник. И не возразишь. Попробуешь только — ещё и моральным уродом окажешься, и извращенцем, и мерзким предателем. Тут всё легко, слово за слово, ступенька за ступенькой. Память услужливо извлекла из недр недавно приобретённые обрывки фраз, обвинений, псевдологических конструкций. Да и собственный опыт подтверждал, что с Ингой тягаться бесполезно.
— Нет, ты мужчина или кто? Выйди, скажи в лицо, чего дуешься. Что спрятался в угол как хомяк?
Хомяк. Что-то там есть в глубине. Нехорошее, постыдное. Она хотела поиграть, тащила его за заднюю лапу из клетки, а он упирался, растопырившись всем телом. Потом укусил за палец. Чем дело закончилось, Кирилл не мог вспомнить. Чувствовал лишь прочно засевшие внутри раздражение, злобу и желание всё сделать по-своему.
— Ну как знаешь. Ты мне больше не друг. Не приходи и не звони, трус.
По лестнице застучали множество ног. В гости приходила как обычно вся группа и терпеливо ждала под дверью, чем закончится выяснение отношений.
По лицу Кирилла скатилась неожиданная слеза. Ещё утром он считал, что один как перст на белом свете, но тут будто бездна открылась. Пустота стала всеобъемлющей. Он сам, совершенно сознательно, покинул эту компанию, но видимо подспудно, не отдавая себе в этом отчёта, надеялся в неё вернуться. Или просто одна лишь такая возможность делала его чуть менее одиноким?
В наступившей тишине отчётливо пропиликал сигнал принятого сообщения. Кирилл поднял голову. На стене комнаты проявилось изображение конверта, из него медленно выплывали буквы:
«Вот значит как. «Лига чистых улиц». А ещё другом прикидывался. И это после всего, что я для тебя сделала? Иуда. Мерзкий предатель. Улыбался, пользовался, а сам переметнулся. Улицы. В задницу их себе засунь...»
Дальше Кирилл читать не стал. Основное понятно. Он всё равно предатель и возражать бесполезно. Если Инге что втемяшится, переубедить её невозможно. Это он помнил твёрдо. Причём, не только её памятью. Впрочем, один плюс есть. Он сэкономил массу сил на выяснении отношений.
Ну что ж, улицы так улицы. Какая разница как назвать свою группу? Пусть будет сходу ляпнутая «Лига чистых улиц». Главное цели. Главное, что они будут делать. Нужно искать одиноких, стеснённых обстоятельствами людей, ходить к ним в гости, поддерживать их, помогать подняться над обстоятельствами.
Но чем они будут отличаться он Инги и её товарищей? Методы те же. Результат похожий. «Улочники» будут только своё отстаивать? А смогу ли они вовремя остановиться? Слишком расплывчата граница, слишком слаб человек.
Тогда что же делать? Должен быть какой-то выход. Что-то вертится в голове. Что-то простое и очевидное. Да вот оно. Сама же Инга и предложила.
Мёртвые дома. Устаревшие, архаичные, несовременные дома из кирпича с дерева. Можно искать стеснённых и обездоленных людей и уводить туда. Самоизолироваться. Организовать коммуну, жить спокойной, патриархальной жизнью. А тут люди пусть делают что хотят. Пусть хоть едят друг друга, как пауки в банке.
Но чтобы увести единомышленников в рай для отщепенцев и изгоев его надо сначала найти.
Кирилл поднялся с пола, осмотрелся, снял с вешалки куртку и, набросив её на плечи, шагнул за порог, чтобы никогда больше не возвращаться в этот живой и неуютный дом.
Он одуванчик, нелепое чужеродное пятно на теле города. И только от него самого зависит, окажется он, в конце концов, настоящим, живым, светлым или обернётся вдруг очередной яркой, но бездушной подделкой. Разочаровываться ещё и в себе Кириллу очень не хотелось. Кирилов Артём © 2012
Обсудить на форуме |
|
