|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Время новых пороков Татьяна Баннова © 2012 Возвращение Во сне снова навалился тягучий, липкий Страх.
Анна открыла глаза и испуганно вскочила с топчана, накрытого старым тряпьем. Сердце бешено колотилось.
Нет, никого. Все тихо.
Вспомнив, наконец, где она, Анна успокоено улыбнулась и снова забралась под старое лоскутное одеяло.
Ночь минула, пришло царствование Света.
Анна до сих пор вставала очень рано, боясь пропустить хоть один солнечный лучик. Она вскакивала, едва только рассеивалась ночь, и робкие лучи пробирались от макушек деревьев вниз к её жилищу. Здесь был Свет и свежий воздух, ни с чем несравнимый воздух: плотный, вкусный, казалось, его можно резать на куски и есть, кусать, поглощать без устали и не наедаться.
Анна так и делала: каждое утро она выходила на крыльцо и вдыхала полной грудью. Она уже научилась отличать запахи трав, воды, деревьев, животных. И ещё того, громадного, в бурой шкуре со слипшейся грязью — медведя, если верить Книгам. Его она боялась, уж очень огромен и свиреп, а к мелким зверькам привыкла, могла часами наблюдать за ними: вот эти рыжие с пушистым хвостом — белки. Вот эти, в иголках, похожими на те, которыми исколола себе пальцы мать Звенки — ежи, а ушастые, серые, с глазками-пуговками — зайцы.
Звери и птицы не обращали на неё никакого внимания, будто её и не было вовсе. Они жили вместе, не мешая друг другу. Теперь Лес был её домом, и это жилище, на которое она наткнулась, бредя по лесу, тоже было ЕЁ домом.
За дорогой, ближе к ельнику, бежал ручей. За то время, что она здесь прожила, Анна научилась ловить рыбу остро заточенной палкой. Ещё были орехи и ягоды. Грибов она не ела, боясь отравиться. Так предупреждали Книги.
Ей не было страшно, разве что по ночам, когда она вспоминала дом, круглосуточные проверки, Налоги, Запреты и Нарушения, Штрафы и Страхи — даже свои страхи она очень хорошо помнила. Больше всего Анна боялась, что их выселят.
Она тосковала по маме, не зная, увидит ли когда-нибудь её, Звенку, Болтая.
Что с ними, живы ли они, или полицейские увели их из Дома за то, что Анна исчезла в другом мире?
Лес и был Другим Миром.
Анна встала, выглянула в окно, улыбнулась солнцу, которое сияло ей и только ей. Потом побежала к ручью разводить костер, взяв со стола толстое стекло, которое кто-то оставил здесь до неё. Кто? Об этом она старалась не думать.
Грохот. Стук. Пришли забирать маму. Она долго болела и не могла платить налог на жилье и жизнь, не говоря уж о лечении. Их добрый Хозяин, Билл Джонович, неоднократно спасал их семью, уплачивая налоги и штрафы. Иначе неизвестно, что бы с ними стало. А доктор, толстый важный Симеон Аврелиевич, проходя мимо их каморки, воротил нос от запаха вареной капусты и просил «эту бедноту выселить уже куда-нибудь»:
— Ну, что Вы делаете, дорогой мой! — говорил он, брезгливо морщась, — Вы как вчера на свет родились. Милосердие, доброта! Хорошо, только я знаю, сколько у вас этого люда живет! А ну как донесут на Вас?
Сами знаете, как оно — за доброту отвечать. Штрафом не отделаетесь!
Билл Джонович возражал:
— Ну, куда им деваться?
На что доктор сердито отвечал:
— Вы блаженный, ей-богу, а ещё известный ученый! Ну, куда, по-Вашему, подевались прочие чердачники и подвальщики? Их ведь...сами понимаете! Иначе ни в Городе, ни в домах нечем было бы дышать, столько их расплодилось!
Анна слушала их, приложив ухо к замочной скважине, холодея от страха, а потом неслась бегом на чердак к подруге, чтобы поделиться услышанным.
Со Звенкой Анна дружила с раннего детства. Тогда ещё Билл Джонович не был женат. Он не включал днем охранную систему и девочки могли бегать друг к другу в гости сколько им вздумается. В свои игры они приглашали и Болтая — старшего брата Звенки, который получил свое прозвище в насмешку за свою молчаливость и угрюмость. Когда кто-то из детей особенно шумел, или много говорил, он коротко обрывал: «Не болтай!»
Так он стал Болтаем. Анна даже не помнила его настоящего имени. Но другом он был, что надо: верным, преданным, справедливым.
Анна любила эту семью. У неё была только мама. Вернее, отец тоже был, но его «сломали», как говорила шепотом мама. Он ходил тенью по квартире, лежал на диване и вздрагивал от каждого звука, поэтому Анна не любила бывать у себя в подвале, в любую свободную минутку она бежала к «своим» на чердак.
А потом Билл Джонович женился (это в его-то возрасте!) и все изменилось.
Хозяйка навела свои порядки — после шести вечера в коридор она стала выпускать огромного страшного пса. Это потом Анна выяснила, что он голографический, когда решила его прикормить, чтоб пропускал её на чердак. Пес был до жути натурален: рычал, бросался, брызгал слюной. Естественно после шести вечера никто не высовывался из своих каморок — такой монстр в минуту разорвал бы на части!
Анна три дня просидела дома, невыносимо тоскуя по милой Звенке и угрюмому Болтаю. Наконец, она решилась: когда мама принесла ей поесть, она спрятала кость из супа под умывальником. Потом, трясясь от страха, выскользнула в коридор, зажав кость в кулаке. Пес лежал у двери. Почуяв Анну, он зарычал, оскалил пасть и кинулся в её сторону. В метре от неё он остановился и стал готовиться к прыжку, Анна закричала от страха и бросила в него костью. Кость прошла сквозь собаку и упала у подножия лестницы, а пес, как ни в чем не бывало, снова зарычал и оскалил пасть. Но Анна уже все поняла, мигом подняла кость и спустилась в подвал. Как раз вовремя: хозяйка лично вышла проверить, что за шум на лестнице. На другое утро Анна поделилась наблюдениями с подругой, та рассказала матери и Болтаю.
Голограмма! Чердачники долго смеялись над своими страхами, но, видимо, Хозяйка почувствовала, что дело неладно — на следующий день собака исчезла, вместо неё появилась охранная сигнализация и вращающаяся камера видеонаблюдения. Уж эту парочку не обманешь. Анна несколько вечеров наблюдала за работой системы в скважину подвальной двери. От усердия и многочасового стояния затекла спина, но зато теперь она знала, как обхитрить систему. Раз, два — камера отворачивается вправо, надо быстро бежать и вжиматься в стену за мраморной скульптурой, три-четыре-пять — камера влево, тут, не поднимая головы надо подползти под лестничные перила, а уж потом, прыгая в разные стороны, бежать на чердак. Не успеешь — сигнализация сработает и тогда не сдобровать.
Так вот, обманным путем, Анна каждый вечер взлетала на чердак. Если б она не была такой худенькой и ловкой, ничего бы не вышло. А ещё она была бесстрашной, в этом были были уверены Звенка и Болтай. Анна им не возражала, хотя и знала, что это не так.
Мать Звенки сделала ей подарок: сшила бесшумные тапочки из какого-то удивительного материала. Труднее всего было спрятать эти тапочки от отца. Тот боялся всего. Боялся Запретов, Нарушений, больше всего, конечно, он боялся Штрафов. Поэтому каждую ночь перед сном, как бы он не устал, он проверял комнаты, заглядывал в глаза Анне и матери, и только тогда, успокоенный, ел свой ужин и ложился спать.
Мать Анны с раннего утра готовила. Она получила эту работу, так необходимую им, чтобы выжить в тот день, когда произошел сбой в компьютерной системе. Дом, где жили Анна и Звенка, как и все более-менее приличные дома Города, был оборудован по последнему слову техники. Компьютерная система, которая обошлась Биллу Джоновичу в целое состояние, конечно, напрямую зависела от подачи электричества (это Болтай потом объяснил им, девчонкам) Раньше такого не было: ученые, естественно, разработали эту систему с защитой. Но, однако ж, в один прекрасный вечер огни Города погасли, будто кто-то просто выключил светильник. Перестала жужжать охранная система, электромобили в срочном порядке приземлялись у фонтана, который на глазах перестал светиться и выпускать фейерверк огненных струй. В доме творилась неразбериха — хозяйка отродясь не держала в доме свечей. Она даже не знала, что это такое. Свечи существовали только для чердачников и подвальщиков, чтоб экономить электроэнергию. Ставишь такую свечу в железный фонарь, и пожалуйста — свет!
Только свечи тоже были дорогие, особенно в последнее время. Приходилось сидеть без света, в кромешной тьме.
С утра Анне повезло: почти без труда она поймала солнечный луч, и сухая трава через толстое стекло загорелась, задымилась, огоньки побежали дальше — на прутья и поленья. Эту премудрость она тоже вызнала из Книг, как будто Кто-то знал, что ей это пригодится.
С костром ей в последнее время не везло: дожди шли за дождями, Анна целыми днями сидела в доме, пытаясь согреться в кровати. Сегодня тоже было холодно, но сухо. Анна пыталась согреться у костра, потом стала пританцовывать, похлопывая себя руками по бокам. Изо рта шел пар, как от одной из маминых кастрюль на кухне.
Ей и с уловом сегодня повезло: такой огромной рыбины она раньше не видела. Соли было много. Тот, Кто жил здесь до неё оказался запасливым Хозяином, и рыба, хорошо просоленная, испеченная на углях, вместе с кисленькой ягодой, найденной в лесу, была очень вкусна.
Она с грустью подумала о том, что этой рыбы хватило бы всем — маме, Звенке, Болтаю.
Дом в Городе раньше принадлежал прапрадеду Звенки, только семья обеднела и не могла больше выплачивать многочисленные Налоги. Прапрадед был мечтатель и альтруист, помогал бедным, устраивал столовые и спальни для нищих и бездомных (тогда они ещё могли спокойно разгуливать по улицам, спать под открытым небом и воровать с прилавков рогалики). Никто из Знати не захотел помочь прапрадеду, и дом пошел с молотка. Теперь семья Звенки из восьми человек ютилась на чердаке: мать, отец, пятеро детей (ждали шестого!) и старый-старый дед, который все жил и никак не мог умереть, хотя Налог на жизнь после сорока лет возрос в три раза! Он чувствовал, что он обуза для семьи, но ничего не мог с собой поделать. Он жил!
В Городе творилось что-то невообразимое. Это можно было почувствовать и в Доме — огромный агрегат с сенсорной панелью, который готовил завтраки, обеды и ужины для семьи и гостей вышел из строя. Роботы-уборщики уныло стояли во встроенных шкафах, огромный экран во всю залу погас . А ещё и Билл Джонович слег. К нему не мог прилететь на электромобиле семейный доктор Симеон Аврелиевич. Потому что электромобили стояли брошенными то там, то здесь, не говоря о том, сколько произошло аварий в момент сбоя системы.
Хозяйка была в бешенстве: это и понятно, она в своей жизни палец о палец не ударила, для того, чтобы приготовить обед или ужин. Может, до замужества у неё и не было такой машины, умеющей готовить все от трепанга до тирамису, но обращаться со сковородками она точно не умела.
Билл Джонович не был ученым в полном смысле этого слова, но он создал для любимой жены машину-кутюрье, которая выбирала для неё самые изысканные модели, кроила, шила. Так же у неё были электронные парикмахер, визажист, массажист.
Молодой жене завидовали, восхищались домом, обстановкой, технологиями и мало кто знал, что в свои изобретения Билл Джонович вложил огромные средства. Теперь у неё не осталось ничего, потому что Билл Джонович был совсем плох. Нанимать ученых стоило бешеных денег, особенно теперь, когда они стояли на пороге банкротства.
Вот тогда-то мать Анны и нашла работу.
Полицейские в эти дни были заняты под завязку: не было ни поборов, ни проверок. Хозяйка сама, своей царственной ножкой ступила в затхлое подвальное помещение. Она решилась под запретом неразглашения проверить — кто же живет в её Доме? Так она нашла первоклассную повариху — Аннину мать, швею — мать Звенки, цирюльника и парочку уборщиц. Наладить охранную систему не стоило великих денег и Хозяйка, смеясь, объясняла гостям, что мужу просто недосуг этим заниматься — он проектирует новую модель машины Времени. Она продолжала принимать гостей, и матери Анны пришлось призвать на помощь все свои способности и навыки, чтобы ублажить заевшуюся публику. Конечно, без помощи Анны она бы не справилась.
Так Анна впервые посетила хозяйские покои.
Анна встряхнула коробочку с сахаром — та была почти пуста. Девочка развела огонь и налила воды в котелок. Очень хотелось пить. Хотелось погреться. Анна протянула руки к огню, но никак не могла согреть окоченевшие пальцы.
Пошел снег. Красивые кружевные снежинки таяли на лбу и щеках. Как бы Анна залюбовалась ими прежде! Сейчас она болезненно воспринимала холод во всех его проявлениях. Тепла от костра уже не хватало: надо было это тепло перенести в дом. Но как? Однажды она перенесла горящие угольки и сунула их в печь, но оттуда повалил черный дым, и она чуть не задохнулась.
После рыбы Анна почувствовала себя плохо. Кружилась голова, все время хотелось пить. Она съела несколько ягод и снова улеглась в кровать. Холодно, невозможно согреться. Анна через силу встала, свалила на себя все тряпье, что нашла в сундуке, но и это не помогло, холод ледяными пальцами залезал под одеяло, под одежду, под кожу. Она лежала, стуча зубами, потом снова заставила себя встать, чтобы выпить кипяток с ягодами, и забылась тяжелым сном.
Мама бегала от плиты к плите, запыхавшаяся, взмокшая от пара. На кухне царили необыкновенно вкусные запахи. Работы было много — без помощницы не справится.
Анна училась готовить и мыть посуду, коей после званых обедов накапливалось великое множество. Сервировка тоже занимала огромное количество времени, ведь сейчас не было роботов, который бы моментально сложили салфетки, натерли до блеска серебряные и золотые приборы, правильно сервировали и украсили стол. Анне приходилось всему учиться — причем очень быстро, иначе мать потеряла бы работу и жилье. И тогда куда их отправят? Куда делись те, другие, которые лишились и жилья, и работы? В Городе их нет — полицейские бы не потерпели на улице ни одного чердачника или подвальщика.
Анна старалась гнать от себя эти мысли.
— Иди, отнеси поднос Биллу Джоновичу, я не успеваю! — мать налила суп в фарфоровую супницу, положила пирог.
Анна составила еду на поднос и нерешительно направилась в сторону комнат.
— Да не задерживайся, мне твоя помощь нужна!
Анна прошла огромную залу — такого великолепия она никогда не видела, огромный экран, наконец, был починен: показывали подготовку к обеду, который давали сегодня в доме напротив.
От этих экранов, во всяком случае — в пределах Города, скрыться было невозможно.
Все были друг у друга на виду. Анна бы так не смогла, ей казалось странным, что, задав программу на любой Дом Города, соседи могли видеть всю подноготную: ссоры, слезы, быт. Хорошо хоть некоторые комнаты оставались недоступными для транслирования.
Она прошла еще две комнаты, и, было уж хотела повернуть обратно, как вдруг услышала тихое:
— Кто там?
Анна огляделась — голос слышался откуда-то с потолка. Ни дверей, ни проема, ни подобия комнаты, только небольшая ниша и скульптура голого мужчины с венком на голове. Она все же решилась ответить:
— Я принесла Вам обед.
Скульптура тотчас же сдвинулась с места и плавно вошла в нишу. Открылась потайная дверь и Анна вошла в комнату, да скорее, даже не комнату, а мастерскую. Посреди сложных конструкций, чертежей, эскизов стояла кровать, которую Анна не решилась бы даже назвать кроватью — на ней возлежал Билл Джонович. Как же он изменился с тех пор, как Анна видела его в последний раз! Он и тогда был стариком, но крепким и сильным. Сейчас он исхудал, высох, и у него была, слыханное ли дело — борода! Длинная, тощенькая белая бородка и усы.
«Эту комнату точно не транслируют», — решила про себя Анна.
— Поставь сюда, — голос старика вывел её из оцепенения, и девочка поставила поднос с обедом на столик.
Затем что-то зажужжало, кровать плавно трансформировалась в стул, а столик объехал кровать и встал по правую руку Била Джоновича.
— Что тут у нас сегодня? — добродушно усмехнулся в усы старик. Снова что-то легко зажужжало, статуя сошла с пьедестала, приподняла крышки и объявила голосом самого Билла Джоновича:
— Гороховый суп, спагетти с тефтелями, штрудель.
— Спасибо, — одним движением старик отправил скульптуру обратно в нишу.
Анна хотела было уйти, но старик остановил её:
— Куда ты, дитя?
— Мне надо идти, я помогаю маме!
— Постой...ко мне уже сто лет никто не заходил, словечком не с кем перемолвится. Это все, — старик обвел глазами мастерскую, — просто игрушки. Встать-то я уж не могу, силы тают с каждым днем, а кататься по квартире на кровати, все равно, что объявить себя банкротом. Ведь мы владеем домом только благодаря им, — он снова махнул головой в сторону изобретений.
Потом вопросительно взглянул на девочку:
— Нравится тебе тут?
— Нне...не очень, — честно призналась Анна. — Жутковато как-то.
Она представила себе теплую атмосферу вечеров на чердаке, но боясь обидеть Хозяина, поправилась — Хотя Дом очень красивый.
— А хотела бы ты посмотреть другой мир? Где все — все совсем не так?
— Другой? — изумилась Анна, — вы имеете в виду Улицу? — неужели ей позволят выйти на воздух? Но нет, это невозможно! Её тут же оштрафуют полицейские, да и Хозяину придется пострадать за свою доброту.
— На Улицу? — не меньше девочки изумился старик, — ах, да, вам же не позволено... Постой, мы же не познакомились. Как тебя зовут?
— Анна..
— Анна, — задумчиво пожевал губами старик, — Анюта, значит, Анечка...
— Да нет, — растерялась девочка, — просто Анна.
— Понятно, — горько усмехнулся старик — сейчас только так...просто Анна, я вот — Билл Джонович Ямайский! Звучит, не правда ли? Имя себе создал, да и себя Сам создал. А кто я на самом-то деле? Борис Иванович Ямщиков! Но знаем об этом только мыс тобой. Не проболтаешься?
Анна решительно помотала головой.
— Хотя что говорить, теперь уж все равно.
Анне нестерпимо хотелось уйти, она не понимала о чем говорит старик.
— Ты где живешь? На чердаке?
— Нет, в подвале.
— А... сколько вас сгинуло...
— Как это сгинуло? Кого? — холодея от страха, спросила Анна.
Старик будто проснулся, он помотал головой, потом поставил поднос себе на живот и начал хлебать суп.
— Эх, хорош суп! Ты голодная?
— Н...нет.
— Да не стесняйся, по глазам же вижу — голодная! Садись, еды здесь и тебе, и Саре хватит. Анна в нерешительности присела на край кровати.
— Вот, — сказал старик, — держи тарелку, а я так, из супницы хлебать стану.
Потом он тихонечко засвистел и откуда-то из дальней комнатки, виляя хвостом, подошла собака — длинная такая, рыжая, с обвислыми ушами и грустными глазами.
— Красавица, Сарочка, — стал присюсюкивать старик. — Хочешь погладить? — сказал он, обращаясь к девочке, — не бойся, не укусит!
Анна про себя хмыкнула, мол, конечно, не укусит — но, протянув руку, с удивлением обнаружила не воздух, а теплую шерсть. Собака отвлеклась от тефтелей и ткнулась девочке в руку влажным носом. Она была настоящая!
Старик внимательно следил за выражением лица Анны. На нем сменялись боязнь, изумление и удовольствие.
— Так хочешь попасть в другой мир? — снова спросил старик. — Где все настоящее?
Только решать нужно сегодня и сейчас. — Он кивком показал на небольшое сооружение, похожее на комод.
— Это мое последнее изобретение. Думаю, самое главное в моей жизни.
Не машина времени, это...машина перемещения. Земля, но Другая, понимаешь? Я хотел испытать её сам, но, как видишь, не могу. Страшно подумать — мне семьдесят один год, а я ни разу не был за пределами Города. Да что — Города! За нашим Городом ещё один такой же, со своими технологиями, Штрафами, Пороками и Запретами, а за ним — такой же, и ещё, и ещё. И в каждом Городе — свои Цари и Боги, Ученые и Хозяева.
Анна в нерешительности потопталась: ей предлагают выйти даже не за пределы дома, а куда-то гораздо дальше. Но решиться на такое и ничего не сказать об этом Звенке, маме?
Старик, видя её нерешительность, спросил тихо:
— Ты боишься?
Вот уж никто никогда не мог сказать об Анне, что она трусиха!
— Можно, я сбегаю домой, на минуточку?
— Конечно, и помни: что бы не случилось, я верну тебя обратно! Только не уходи далеко от машины.
Анна бегом выбежала в коридор, пробежала комнаты, залу и кинулась в свою каморку. Она выудила из-под кровати сумку, сложила туда, что она считала самым нужным — как потом выяснилось, поступила очень разумно. Потом она бросилась на кухню, обняла за шею маму, и, не дав ей рта раскрыть, сказала:
— Мамочка, я скоро! Я тебя очень-очень люблю! — и снова бросилась в комнату Билла Джоновича.
Она не могла понять, сон это или явь: в печи весело потрескивал огонь, а у изголовья кровати стояла Женщина, облаченная в золотые одежды, с прекрасными грустными глазами. Анна сразу узнала её. Она принесла с собой шаль, чтобы укутать девочку. Анна сразу перестала дрожать, улыбнулась и протянула к ней руки — блаженное тепло разлилось по всему телу. Женщина дала ей попить горячего отвара, а потом положила руку на лоб, и Анна заснула.
Она была не одна.
С подругой на чердаке они разбирали очередной ящик. Болтай давно хотел сломать дверь, заложенную кирпичами, чтобы у них была ещё одна комната, и мать могла спокойно работать над заказами Хозяйки. У матери Звенки должен был родиться шестой малыш, они здорово рисковали, но мать надеялась на то, что пока она обшивает хозяйку, из Дому их не выгонят. Но места было очень мало, матери надо было где-то шить, а ребенок — это пеленки, стирка, запачканные пальчики на материи. Вот Болтай и решился сломать дверь.
Сквозь кирпичную пыль девочки увидели комнату — старую, пыльную, всю в паутине, но для них она была прекраснее всего на свете — как только что открытая Новая земля для путешественников. Самое главное, там было окно! Свет! Можно было не платить за свечи и электричество!
Помнится, Анна впервые в жизни позавидовала подруге.
Вечером они даже решились выглянуть на улицу. Эта картина и сейчас стоит пред глазами: огромный сказочный проспект, светящиеся огни домов, стеклянные деревья, каких не найдешь даже в старых книжках с картинками, фонтаны, будто парящие в воздухе. Но главное, они впервые увидели луну! Это сейчас смешно: можно часами смотреть и на луну, и на звезды, даже на солнце — если прищуриться! Тогда это казалось волшебством. Анна хотела открыть окно, чтобы дотянуться до неё, потрогать — такой близкой она казалась. Звенка тогда еле увела её от окна. Счастливица! Она-то могла каждый вечер потихоньку выглядывать на улицу!
Комнату нужно было убирать, это было трудно — воды сверх нормы было не достать, а воды надо было много, неизвестно сколько лет сюда не ступала нога человека. Девочки вооружились тряпьем и для начала начисто вытерли пыль.
Это тоже было трудно — ведь пыль некуда было вытряхивать, если бы только заметили движение в окне, их бы оштрафовали. Приходилось быть очень внимательными. При очередной Проверке мигом прикладывать «обманку» — прислонять сломанную дверь к проему. Авось пронесет — в комнату не зайдут. Брезговали полицейские заходить внутрь к чердачникам, а уж к подвальщикам и подавно. Но всякие ведь есть, кто и не побрезгует...
Разбирая ящики и сундуки они нашли множество сокровищ. Во-первых, одежду: почти вся она пришла в негодность, но девочки все равно наряжались, примеряли платья, шляпы, перчатки, пожелтевшие кружева. Потом они кружились перед большим осколком зеркала, которая мать Звенки получила в подарок от хозяйки за особенно удачное платье. Ещё было несколько довольно крепких штанов голубого цвета с нашивками и клепками, которые облегали фигуру так, что Болтай, увидев это, прикрикнул на них: нечего, мол, рядиться, срамота одна! Однако Анна заметила, что сам он, подобрав нужный размер, с удовольствием влез в эти штаны.
Во-вторых, в ящиках лежали Книги. Анна сразу поняла, что это Книги, ей мама о них много рассказывала — тайком от отца, конечно. Буквы ей тоже показала мама, Анна была уже большая девочка и знала, что такое — нарушить Запрет и чем это грозит. Но читать мать не умела, она просто передала ей знания, которые ей самой передала бабушка Анны.
Они со Звенкой часами листали хрупкие страницы, боясь, что те рассыпятся в пыль. Сначала Анна просто рассматривала картинки, а потом поняла, что умеет читать. Буквы сами стали складываться в слоги, а слоги — в слова. Книга запела, да таким чарующим голосом!
В-третьих, в ящике они нашли кукол. Не роботов и не искусственных младенцев, а кукол с хлопающими глазами и нарисованным ртом. Никогда в жизни у них не было кукол! Что все это богатство надо прятать, и вообще, быть поосторожнее, девочки прекрасно знали. А Книги вообще лучше сжечь, пока никого не увели полицейские.
Анна согласилась сжечь их у себя в подвале, и за пазухой, по одной каждый день переносила себе в комнату. Разумеется, она рисковала, но перед тем, как бросить Книгу в огонь, по нескольку раз перечитывала каждую страницу, чтобы запомнить все до мельчайшей подробности. Затем она разжигала огонь в старенькой плите и, не глядя, совала туда книжку: каждый раз ей казалось, что она совершает что-то ужасное. Но Анна ничего не могла поделать, если бы нашли Книги — её семья бы погибла.
Подруга была не жадная, она подарила Анне стеклянный шарик, голубые штаны (что бы она делала сейчас без них, в Лесу!) и изображение прекрасной молодой женщины с ребенком на руках. Позолота её одежд стерлась, но было видно, что дама из богатых. Почему же она была такой грустной?
Анна спрятала её под подушкой, чтобы отец не отнял. Мало ли, вдруг эта женщина под Запретом? Всех Пороков и Запретов не знал никто, даже дед Звенки. Случайно заметив, что девочки замерли над сундуком, он вошел в комнату. Сам долго смотрел на изображение, а потом сказал, что никакая это не картина, это И-КО-НА. И что ей надо МО-ЛИ-ЦА, то есть просить милости.
— Дед путает чего-то, — шепнула Звенка, — старый совсем стал! Разве можно чего-то просить, тем более у картины? Но если хочешь — забирай, мне она ни к чему.
С тех пор Анна не расставалась с Иконой. Когда Билл Джонович дал ей немного времени на сборы, она завернула её в чистую тряпицу и спрятала в сумку.
Уже будучи в Другом Мире, в своем жилище она поставила её на самое видное место. Вечерами разговаривала с ней, ничего не прося, делилась с ней своими впечатлениями, рассказывала, как прошел день, плакала, когда было особенно тяжело. Это было большим утешением — больше поделиться ей было не с кем. Женщина с грустью и нежностью смотрела на неё, обнимая младенца с мудрым взглядом, сидящего у неё на коленях.
Да, Анна была не одна.
Она не сразу поняла, что это Лес, несколько секунд назад Бил Джонович давал ей последние наставления, главным из которых было не пугаться и не уходить далеко от машины. Только что она слышала его голос, отсчитывающий: десять, девять, восемь, семь... И вдруг — тишина. Нет, не совсем так, какие-то звуки проникали в машину, но это были успокаивающие, убаюкивающие звуки. Может быть, она ненароком вздремнула, а проснулась от того, что у неё сильно затекли ноги. Интересно, как сам Хозяин собирался уместиться в этой машине, раз даже худенькой Анне приходилось сидеть, согнувшись в три погибели?
Это было похоже на игру в прятки, когда все уже про тебя забыли и занялись другими делами, а ты не знаешь об этом и сидишь в потайном месте, ожидая, когда же тебя, наконец, найдут. Анна осторожно приоткрыла дверь. Свет! Свет сразу ослепил её, и на мгновенье она зажмурила глаза. Она ещё не поняла, где она, но точно — не в мастерской Билла Джоновича. Машина сработала!
Немного привыкнув к свету, Анна вышла из машины, потянулась и вздохнула полной грудью! Сразу закружилась голова, заколотилось сердце и Анне пришлось сесть на траву. Перед глазами завертелись вода, трава, деревья, небо!
Вода, трава, деревья, небо!!! Это же Чудо! Анна захохотала, вскочила на ноги, с криками стала носиться меж деревьев, затем снова упала на землю, сорвала траву, растерла меж пальцев и стала вдыхать влажный запах. Затем кинулась к воде. Как же в книгах это называлось — Река? Нет, Река огромная, это, наверно, Ручей!
Надо же, столько воды, и течет просто так! Не надо два раза в неделю ждать у двери, когда выдадут твою норму. Анна пила, пока ей не стало дурно, потом стала брызгать водой себе в лицо и прямо в одежде забралась в ручей. Она вся вымокла, кожа сияла на солнце, как золотая.
Накупавшись, Анна села обсыхать, прислонившись к дереву — кора прогрелась на солнце и Анна блаженно закрыла глаза. Это непередаваемое счастье, какими словами можно описать все это Звенке и Болтаю? Постойте, ведь надо что-то прихватить с собой, чтобы они ей поверили! Да и Билл Джонович будет рад узнать, что его главное изобретение работает — о, какой же он молодец!
И тут Анна услышала рев. Оцепенев на мгновенье, она обернулась. Огромный, темный, дурно пахнущий монстр стоял по ту сторону ручья и смотрел злыми глазками на девочку.
«Медведь», — моментально пронеслось у неё в голове, и Анна бросилась бежать. Она бежала, не разбирая дороги, ветки стегали её по лицу, ноги цеплялась за корни деревьев, лямка сумки, перекинутая через плечо, норовила уцепиться за сучья.
Ей казалось, что она бежит целую вечность, в изнеможении она села на траву и прислушалась — погони не было.
Но и машины не было тоже! А ведь Билл Джонович велел в течение часа вернуться обратно. Часы были в машине — Билл Джонович объяснил Анне, как они работают — но сейчас девочка совершенно не знала сколько времени она тут пробыла.
Как же она переместится обратно? «Спокойно, — сказала себе Анна, хотя сердце бешено колотилось, и ладони взмокли от страха, — машина осталась возле ручья. Вот он ручей — нужно просто идти вдоль него. Ещё не поздно, еще не поздно», — уговаривала она себя.
Но в какую сторону идти? В лесу так легко заблудиться, ведь она нигде, кроме подвала и чердака (ну, ещё кухни и мастерской Билла Джоновича) не бывала. Анна пошла наугад, всем сердцем надеясь, что она найдет машину, вернется обратно и обнимет маму, а вечером побежит на чердак, чтобы рассказать ребятам об удивительном приключении. А потом... потом она упросит доброго, милого Билла Джоновича, чтобы он переместил сюда и семью Звенки, и её, Аннину семью!
Только не бояться — не бояться медведя!
Она очнулась от чьих-то разговоров и резко села в кровати.
Возле неё, улыбаясь, стояли какие-то люди. Все, даже мужчины, были в длинной, до пят, одежде. «Хозяева», — с ужасом поняла Анна. Надо бежать! Ей ни за что не расплатится — воздуха, света, воды она использовала на три жизни вперед!
— Не бойся, дитя, — ласково сказал старик. Он, видимо, был здесь главным, — мы не обидим тебя! Слава Богу, ты поправилась! Уж две недели в горячке мечешься.
Мерзла тут, небось? Чего ж печку не растопила? Ведь у нас и дрова запасены!
Анна не сводила с него глаз, а старик продолжал:
— Напугала ты нас! Откуда ты здесь? Как с Неба свалилась, ей-богу!
Ну, ничего, ничего, не бойся. Захочешь, потом сама все расскажешь.
Плача, Анна продолжала идти вдоль ручья. Она уже довольно долго плутала по лесу, солнце садилось, стал накрапывать дождичек. Слезы, злые жгучие слезы, перемешиваясь с каплями дождя, бежали по щекам. Анна нашла то место, где ещё совсем недавно чувствовала себя такой счастливой. Трава была примята, сучьи, видимо, где ступал Медведь, поломаны.
Машины не было. Естественно, сейчас Билл Джонович голову ломает — куда она делась, что с ней случилось? А мама, как же мама?
Она продолжала идти, даже не оглядываясь по сторонам. Сейчас ей не был страшен медведь. Сейчас она думала только о том, что она застряла в этом прекрасном мире навсегда. Одна. Наконец, она вышла на опушку Леса. Здесь стоял Дом. Конечно, это был не такой Дом, как в городе, но Анна встала как вкопанная. Значит, она здесь не одна?
Дождь усиливался, Анна робко поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Ответа не последовало. Тогда она вошла и огляделась. Жилище чем-то было похоже на их каморку в подвале: такая же бедная, но опрятная обстановка. Только не было плиты, и уборной.
Со второй проблемой она справилась сраз, обнаружив во дворе деревянный закуток. А вот плита... В общем, с костром ей пришлось повозиться. Не сразу Анна вспомнила, как разводили в Лесу огонь путешественники, но, когда нашла толстое стекло, и эта проблема отпала.
Много дней Анна ждала, что придут Хозяева и на случай отступления всегда держала окно открытым — пусть попробуют её догнать! Но дни бежали за днями, никто не приходил, и Анна успокоилась.
По её подсчетам, она переместилась в Лес в конце весны. Живя в подвале, она не слишком вела счет дням, неделям, а времена года были одни и те же, ведь раньше она никогда не видела цветения весны, солнечного лета и буйных красок осени. Но, к счастью, она читала о них в Книгах.
Все Лето она собирала ягоды, ловила рыбу, собирала букеты цветов и ловила бабочек. В жилище всегда царил идеальный порядок — ведь теперь не нужно было экономить воду.
Медведя она видела ещё дважды: в первый раз он ловил рыбу в ручье, а во второй на берег приходили уже двое — он и его подруга, они, смешно отфыркиваясь, играли и плескались в ручье.
Во всяком случае, Анну они не преследовали.
Потом наступила осень, похолодало, все чаще лили дожди, потом выпал снег и Анна заболела...
— Чье все это? — наконец спросила Анна, и сама испугалась своего голоса, таким он был чужим и скрипучим.
— Как это, чье? — удивился старик, — Наше! Мое, твое, их, — он кивнул головой на мужчин и женщин, стоявших у него за спиной. — Вставай потихоньку, тебе поесть надо, — сказал он, и только сейчас Анна почувствовала, как сильно она проголодалась.
Женщина в длинном до полу платье принесла ей душистый хлеб и куриный бульон.
Анна с жадностью набросилась на еду.
— Да не торопись ты, не отымут! — ласково приговаривал старик, гладя её по волосам. А вот окрепнешь, баньку мы истопим, попарим тебя! Как звать-то?
— Анна, — ответила девочка с набитым ртом.
— Анна, — задумчиво пожевал губами старик, — Анюта, значит, Анечка...
Анна застыла с ложкой у рта. Так же назвал её Билл Джонович в тот день в мастерской! Слезы хлынули у неё из глаз, а старик, не понимая, чем её обидел, приговаривал:
— Ну, будет, будет тебе...
После обеда Анна почувствовала себя такой уставшей, будто прошла через весь Лес пешком, как эти люди. Старик рассказал ей, что они кочуют. У них стада — коровы, козы, овцы. Там, за Лесом есть Луга, куда они и уходят на лето пасти скот. Пекут Хлеба, ткут Одежду, всегда и во всем помогают друг другу. И теперь она, Анна, член их семьи.
Анна засыпала под убаюкивающий голос старика, она знала — Билл Джонович будет пытаться вернуть её обратно. Она найдет машину! И обязательно вернется сюда с мамой и семьей Звенки. Они не боятся труда, будут честно отрабатывать свой Хлеб, и здесь их примут и полюбят так же, как её.
Потом, в полудреме Анна вдруг явно увидела, как визжит пила, валят деревья, на месте её любимого ручья возводят Дом, неподалеку ещё один, и ещё, и ещё.
Анна подумала, что через много лет, от этого светлого мира не останется и следа. Здесь будет огромный Город с летающими машинами. Праправнуки нынешних поселенцев, те, что поухватистее и позубастее, вырвутся в верха, станут Хозяевами, наймут своих Ученых и будут хвалиться новинками техники. Наверно, так устроены люди...
«Это будет после, — сказала себе во сне Анна, — это будет нескоро...»
В печке весело трещал огонь, откуда-то слышался монотонный стук прялки.
Анна спала.
Татьяна Баннова © 2012
Обсудить на форуме |
|
