|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Время новых пороков Юлия Фурзикова © 2012 Бретёр Лёша Скворцов, второй курс, осень
Маршрутный автобус дёрнулся и опять встал. Лёша оторвался от созерцания лоснящихся автомобильных спин, которые то убегали вперёд, то снова оказывались рядом, вытащил мобильник и нахмурился. Оставалось пятнадцать минут, и было ясно, что с такой скоростью до института он добраться не успеет. Сам виноват, надо раньше вставать, хотя бы по особым дням. Соседи по комнате, засидевшиеся вчера на Светкиной вечеринке, дрыхли, твёрдо решив проспать первую пару, и Леха едва не проспал с ними вместе. И теперь о том, что он безмятежно спал, а не маялся с пяти часов утра в ожидании поединка, никто не узнает. А его опоздание на дуэль скоро будет обсуждать весь курс.
Очень стыдно было звонить, а не позвонить ещё хуже, и Лёша неохотно потыкал кнопки.
— Макар, — сказал он. — Тут пробки... Передай мои извинения, будь добр, я, похоже, опоздаю.
Густо накрашенная девица, сидевшая лицом к нему и спиной к движению автобуса, прислушивалась с нескромным любопытством. Лёша досадливо перевел взгляд на ее соседа. Молодой мужчина с немодным портфелем на коленях смотрел в окно, его светлые волосы не скрывали височных костей, отчётливо проступивших сквозь кожу лба... желтоватую кожу... а нос заострившийся...
Смерть, вот как.
Лёшино сердце, бившееся учащенно, но чётко, пропустило удар. Мир, цветной и пронзительно прекрасный, каким он бывает перед дуэлью, поблёк, а уши заложили ватой.
— Я-то передам, — пробился сквозь вату голос Макара. — Только выделенного времени нам никто не сдвинет, с девяти другая пара записана. Слышишь, Лёха?
Смерть-мужчина смотрел с пониманием. Макару надо было ответить.
— Успеем, — ответил Лёша, проглотив застрявший в горле ком. Получилось грубо. Будто услышав его, одолевший перекрёсток автобус радостно рванулся вперёд, набирая скорость.
— Мединститут, кто-нибудь выходит? — выкрикнул кондуктор.
Леша поднялся, одолев слабость. Выпрыгнул на тротуар . Неведомо как обогнавший его Смерть деловито копался в портфеле, держа тот на коленке. Лёша разозлился. На первом курсе у него было несколько поединков, и ничего подобного, а тут — здрасьте! И ведь дуэль-то не серьёзная, «до победы». Товарищеская, можно сказать, встреча.
— Пойдём, что ли. Пора, — буркнул Лёша.
— Смелый, — усмехнулся смерть. Лёша опять обомлел — про видящих смерть вот так, без анестезиолога и специальных усилий, ходили слухи, это да. Но чтобы смерть запросто разговаривала с человеком, слышать не приходилось. Тут Лёша вспомнил, что опаздывает, и ринулся к дверям института. Проскочил мимо вахтёра, не доставая студенческого — некогда, взлетел по лестницам, пролетел по переходу, спустился на первый этаж и остановился только в раздевалке, где одиноко сидел на скамеечке и скептически взирал на запыхавшегося друга его сегодняшний секундант Макар.
Он пришёл, и будь что будет.
Вышли в зал, Лёша наскоро произнёс формулу извинения — кажется, опоздал всего на несколько минут, всё в порядке. Лишь бы до конца хватило куража. Он взял рапиру, которую подал Макар.
— Начинаем, — сказал секундант противника. — Макар, ты знаешь, Рафик не выжил.
Рафик был их одногруппник, раненный позавчера в живот. Противник отсалютовал Лёше.
— Жалко, — ответил Макар.
Сталь звенела. Лёша двигался в привычном ритме рукопашного боя, — не важно, учебного или настоящего. Тело согревалось, кровь уносила лишний адреналин, оставляя пряное возбуждение.
— Говорят, сутки мучился, — услышал он и едва не сбился с такта.
Как они могут так безразлично говорить про Рафика? Разве не понимают, что смерть ходит рядом с каждым?
Смерть будто ждал, пока о нём вспомнят. Он вышел сзади, из-за левого плеча, прошёлся по залу. Лёша всё-таки сбился. Подлый страх снова заставил ноги ослабеть.
— Ты чего? — удивился противник и радостно попытался выбить клинок из Лёшиной руки. Тот отскочил назад.
Смерть подошёл. «Ясно, что он пришёл за мной, — тоскливо подумал Лёша, привычно отражая удары. — Но какого чёрта тянет? Кончал бы».
Похоже, смерть и решил кончать. Он шагнул к Лёше, улыбаясь углом рта, и при виде этого оскала, обнажившего тёмные дёсны, Лёша отшатнулся. В это же время противник сделал резкий прямой выпад. Держал он на Лёшу какое-то зло или просто увлёкся, но клинок целил в левую сторону груди, а не в бедро и не в руку.
И попал бы в цель, если бы Лёша не дёрнулся вправо.
Алексей Андреевич Скворцов. Февраль
Чужой клинок скользнул вперёд размытой чертой — прямо мне под рёбра, рядом с застарелым шрамом. Тот, оставивший рубец, удар был скользящим. Смерть тогда впервые мне помог.
Больно же!
Мой противник виртуален, и удар виртуален, а боль настоящая. Не такая, какая бывает от железки, которую тебе всадили между рёбрами, но ощутимая. Розга для ленивых. Мой полигон — большая комната, почти пустая: узкий диванчик у дальней от окна стены, оружейный сейф в углу. Обои под бархат, в пику моде, измучены пулевым оружием. Тренажёр — закреплённая на темени коробочка, сейчас мне хочется её сорвать. С досады: пропустил такую плюху.
Я не стал ничего срывать, а переключил режим, убирая «ранившего» меня засранца с глаз долой. Будь я в своем загородном доме, сейчас просто пострелял бы в подвале.
Звонок домофона избавил меня от новых унижений: консьерж сообщал о приходе гостя. От Валерия. Я ждал посетителя, но не так рано. Я извиняюсь и прошу его подождать пять минут, смыть пот всё-таки нужно.
В загородном доме консьержа нет, сейчас бы я выскочил из бассейна и побежал открывать, и переживал бы, что халат всё время распахивается, а под ним нет плавок.
Мой посетитель такой большой и плотный, что внушает симпатию. Впрочем, мои заказчики все не мелкие. Но не все внушают симпатию. Некоторые ведут себя так, будто отвечать своей шкурой за поступок, толкнувший их к поединку, ниже их достоинства. Я не судья им.
Сидящий передо мной человек испуган и стыдится этого, он смущён тем, что он здесь. И, тем не менее, он здесь.
— Извините, что заставил ждать, — говорю я доброжелательно. — Давайте вашу флэшку.
Бегло просматриваю содержимое. Копия контракта, психопрофиль противника, биография заказчика. Параметры, голосовая карта, макет лицевой маски, с разнесением по слоям, чтобы экзодизайнеру легче работать. Всё как положено. Так, где же дата поединка?
— Сегодня в семь, — говорит заказчик.
Да, поджало человека.
— Это нереально, — возражаю я. — Надо успеть изготовить...
— Всё готово.
Для убедительности он вынимает из объёмистой сумки (класс «всё моё несу с собой») и показывает мне полупрозрачную банку, в которой просматривается комок желеобразной субстанции.
Изучаю условия. Да, встреча в семь вечера в клубе «Пленэр», тип оружия «или-или», и...
— К сожалению, это невозможно, — говорю я. — Я не дерусь на таких условиях. Жаль, что вас не предупредили.
— Меня предупреждали, господин Скворцов, — говорит он безнадёжно. — Но мне больше не к кому обратиться. Может быть, за двойную цену против вашей обычной ставки... за тройную...
Он уже готов к тому, что я отберу у него последнюю надежду. И вряд ли найдёт другого наёмного бретёра моей комплекции, или хотя бы роста. Сошёл бы Алекс, но тот погиб месяц назад. Но я не играю в игры, условием которых является непременная смерть одного из игроков. Это не для меня. Я кидаю последний взгляд на контракт, прежде чем вытащить флэшку из разъёма.
Противник Якин Владимир Валерьевич.
Тот самый?
Заново изучаю макет. Похож.
— Директор проекта «медикал пресс», — говорю я.
— Да, это он.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — По двойной ставке.
Миновав участок дороги, где встречную полосу оккупировали таджики в оранжевых куртках с лопатами и асфальтовыми катками, набираю скорость. Что-то они сегодня разбушевались. Обычно они держатся смирно и даже затравленно — словом, как люди, на которых отморозки определённого сорта устраивают облавы два раза в год. Я уж думал, меня не пропустят, так энергично тыкала в лобовое стекло рука с выступающим из рукава браслетом. Мама рассказывала, что похожими браслетами раньше окольцовывали гостей турецких отелей, только те можно было запросто срезать.
Обхожу серенький «лексус», который только что вырулил слева. По дороге на Копейкинск старый монастырь, там желающие знать будущее чудаки добровольно позволяют погрузить себя в глубокий наркоз, чтобы вопросить свою Смерть. Рядом скучное, хрущевской постройки, здание исследовательского института. Неужели мой заказчик был там? Ехать недалеко. Стекло сечёт ледяная крупа. Если сегодня удастся отработать благополучно, поеду на фиг в Потсдам, завтра же. В Европе сейчас настоящее весеннее солнце и никакого снега, и скоро зацветут крокусы.
Клинику окружает лес. У соснового леса в феврале вид очень угрюмый. Я паркуюсь рядом с Валериным джипом. Выходит, Валера тут. Он любит здоровенные машины, джип цвета буйной зелени длинный, как очередь в бюджетной стоматологии. Рядом останавливается серый лексус — надо же, догнал.
— Вы записаны? — спрашивает медсестра на ресепшн.
— Я к доктору Каретникову.
Мой старый друг Макар не владелец клиники, конечно же, он просто тут работает. Здесь стоматология и косметология — всё в одном корпусе. А длинных очередей не бывает, даже если приходишь без записи.
Валера и правда тут, дожидается в Макаровой приёмной. Валера славный, мы часто встречаемся в клубе, который так любят члены организации «Клинок и время». Клуб хороший, но неофициальный, и я там бываю, как может бывать любой гражданин. А в организации я не состою. Принудительные медосмотры, профсоюзные взносы, взаимозаменяемость, нарукавные нашивки с остролистым цветком гладиолуса — всё это не для меня. Разве что государство возьмётся за нашего брата бретёра всерьёз, тогда придётся прятаться за эту крутую защиту. Пока же только подставляющим за себя наёмника грозят серьёзные напасти, вплоть до лишения гражданских прав. Я, если что, отделаюсь штрафом.
Валера мне обрадовался, но почти сразу из-за белой двери высунул нос Макар и увёл его. Я устроился на Валерином месте и налил себе апельсинового сока из графина. Хорошо бы чего-нибудь покрепче, всё-таки посещение клиники — самая унылая часть моей работы. Тут не водится «покрепче». Я устроился в обнимку со стаканом, кидавшем вокруг себя весёленькие оранжевые блики, и рассчитывал просидеть минут сорок. Столько промаяться не удалось — Макар опять появился в дверном проёме и грозно изрёк:
— Лёша, мы же договорились, что ко мне ты будешь приходить натощак.
Я чуть не поперхнулся отличным соком, явно недавно выжатым.
— Ты мне вкатишь общий наркоз?
— Поглядим, — зловеще пообещал мне Макар и повлёк в пыточное кресло. В этой клинике удивительные кресла, у них есть не только подголовник, но и подставки для рук.
— Только не общий, Макар! — возмутился я.
— Рот открой, — рявкнул Макар в ответ на мою попытку сохранить самостоятельность. Я покорился.
Дальше не стоит детально описывать. До сих пор не понимаю, почему при процедуре приклеивания чужой кожи ощущения такие, будто с тебя снимают собственную. Макар вспоминал случай, когда криво встала скула, и орал, что не потерпит опять такого позора, а потом вколол мне смесь анальгина и реланиума. Ну, может, чего-то другого с тем же эффектом, всё равно это была достойная применения в аду смесь. Я дремал между особо изуверскими манипуляциями, а просыпаясь, забывал, что нельзя материться вслух, а вслух это делать нежелательно, когда тебе моделируют нижнюю часть лица. И снова отключался, даже видел сны.
Лёша Скворцов, четвертый курс, зима
Смерть не показывался, и это было странно. Алексей поймал себя на том, что непроизвольно ищет его глазами. А потом — на том, что растерялся, а вернее сказать, боится. Он отвык от естественного хода поединка. Смерть появлялся каждый раз, когда его жизни что-нибудь угрожало, и Лёша научился истолковывать перемещения мрачноватой фигуры, как подсказку. А сейчас придётся играть честно, хочет он или нет, потому что сегодня смерть подсказывать ему не желает. И придётся — как все. Вот на блюдечке перед ним две маленьких облатки, и одна из них с ядом мгновенного действия. Фифти-фифти.
— Давайте я первым возьму? — со снисходительной усмешкой предложил человек, сидевший напротив, через стол.
— Мой жребий, — сухо отозвался Лёша, которому кровь ударила в голову от сознания, что он боится, боится так, что недалека возможность известного конфуза. Два года без настоящих дуэлей, и он трусит с отвычки, как институтка. Не давая себе времени думать и выбирать, он схватил одну облатку и запил водой. Прислушался к себе. Сколько времени может таять оболочка?
— Ваша очередь, — сказал он и потёр правое запястье, которое ему едва не отрубили год назад. Шрам давно убрали, а привычка трогать руку осталась.
Человек напротив, не торопясь, принял оставшуюся капсулу.
— Зачёт, — сказал он. Алексей ждал, что он повалится набок. Противник не валился и бестрепетно улыбался.
— Что это значит? — хмуро спросил Алексей. Секунданты переглянулись.
— Что это значит, где яд?
— На сотню капсул быстрого действия приходится одна пустышка, — сказал секундант противника. — Вероятно, как раз такая облатка досталась кому-то из вас. Называется «счастливый случай». Вы не знали?
— И потому мой оппонент так спокоен?
— Вам не нравится, что я хорошо владею собой? — снова заулыбался Якин. Язвить и доводить противника до бешенства, это он умел.
— Мы повторим всё сначала, — потребовал Лёша. Самым унизительным было то, что испуг оказался напрасным, а не то, что этот испуг видел Якин.
— Вы не можете повторить, это противоречит заявленным условиям дуэли, — мягко, будто вразумляя ребёнка, сказал секундант, и в этом голосе тоже слышалась насмешка. Сжимая кулаки, Лёша шагнул к противнику. Но противник уже удалялся с высокомерным видом. Спины секундантов загораживали проход. В одну из спин Алексей почти уткнулся с разгону, человек обернулся, и выяснилось, что это был как раз не человек..
— Я думал, ты совсем не придёшь, — сказал Лёша. Присутствие смерти подействовало отрезвляюще.
— Я и не должен был приходить, но ты очень уж стараешься, — заметил смерть.
— Извини, — хмыкнул Лёша. — Думаю, настоящий вызов будет завтра или послезавтра. Я теперь этого не оставлю. Постой, не уходи. Почему ты показываешься мне, помогаешь, подсказываешь?
— Ты мне нравишься, — смерть помолчал, давая возможность по достоинству оценить шутку. Потом улыбнулся улыбкой, которую Лёша так и не научился видеть, не передёргиваясь.
— Любой может нас видеть. Только не все почему-то любят смотреть нам в глаза. Убегать, или спорить, или пытаться обмануть — вот это всегда пожалуйста. А так, чтобы прямо...
— А конец один, — пробормотал Алексей, не в силах оторвать взгляда от длинных, почти без дёсен, зубов.
— Да.
— Обещаю не обманывать, когда... придёт время.
— А, вот как, — флегматично произнёс смерть и исчез.
Из клиники к назначенному месту я ехал на Лексусе цвета октябрьской лужи, а припарковался у черты рядом с зелёным джипом, — опять Валериным? От черты меня незаметно вели два человека. Жёлтая куртка первого ориентиром мелькала впереди, второй ненавязчиво маячил сзади. Под этим чутким руководством я переходил из метро в надземку, с улицы на улицу, через сквозные этажи супермаркетов, в одном месте чуть не потерялся, наткнувшись на оцепление — там бунтовали таджики, но мне было сейчас не до них. Всё ещё шёл колючий снег, было холодно и неприятно. Я с удовольствием нырнул в тёплое нутро ресторана, где уютно всегда, что бы ни происходило, и вид встретившего меня секунданта почти не испортил ощущения комфорта.
— У вас заказан столик?
— Я должен встретиться с господином Якиным.
— Второй этаж, японский зал, — любезно подсказал распорядитель.
Японский так японский, какая сейчас, вроде бы, разница. Только, проходя мимо нормального зала, я краем глаза увидел на подносе тарелку с отличным заливным, обложенным маринованными огурчиками... А ещё рульку с перепелиным, чёрт их возьми, яичком... Это не нервический голод, как можно подумать. Просто Макар после реланиума напичкал меня чем-то необыкновенно бодрящим, и после его реабилитационной диеты мне хочется жрать по-страшному.
Эта диета Макара — сок, который мне не удалось выпить в приёмной, и крепкий говяжий бульон. Всё это пьёшь, опасаясь с каждым глотком проглотить закреплённый в горле голосовой модулятор. Но и без модулятора бульончик спокойно выхлебать не удалось бы. За столом напротив сидит мой заказчик, и надо наблюдать, как он держит ложку, как улыбается, кланяется, жуёт, и всё остальное. Немного левее дизайнер, он бдит, не заметен ли корсет, утягивающий мой бедный живот, оказавшийся шире живота заказчика, и хорошо ли сидит рубаха со вставками. Ну и сам Макар, он наблюдает за мной с таким видом, будто размышляет, не вернуть ли меня в пыточное кресло, и от этого ешь с ещё большим аппетитом.
А тут свиная рулька...
О душе бы лучше подумал, вот что.
Я посредственный актёр, и точно знаю, что за несколько часов нельзя в точности изучить походку, манеры, мимику другого человека. Почему люди не замечают, что перед ними не их знакомый? Вообще-то я знаю, в чём разгадка. Присутствующие видят в эти минуты только смерть. Видят, не видя.
Господин Якин уже ждёт меня в японском зале. Я вежливо извиняюсь за опоздание. Мой голос звучит дико для меня, но я стараюсь говорить очень чётко, как мой клиент. Якин не менее любезно сообщает, что я не опоздал. Мы встаём друг напротив друга у витиевато сервированного стола. Секунданты произносят условленную формулу, в ответ на которую мой противник пожимает плечами. Я опускаю глаза, как это делает мой заказчик. Мы раскланиваемся. Усаживаемся.
Якин так же, как тринадцать лет назад, коренаст, смугл и коротко острижен. Он стал старше и мало изменился, он так же неприятен мне, и я больше не испытываю неуёмного желания его прикончить. Странно, что я понял это только сейчас.
Тринадцать лет назад я готов был отдать жизнь, и много чего кроме жизни, за честный поединок с ним. Время мстит за нас, и вот я смотрю в его уверенные, со стальным блеском, глаза. Смотрю, не отрываясь, пока мои глаза не начинают чесаться от стянувшего веки коррекционного геля и сверхмягких линз. Сегодня утром я был уверен, что во всякой истории нужно поставить точку. А может быть, просто польстился на хороший заработок? Мне, в общем, наплевать, что этот гад, поломавший мне жизнь, живёт себе, и неплохо. Но я убью его, потому что не собираюсь умирать сам.
Официант приносит неизбежный соевый соус и изысканные скляночки, затем равнодушно и торжественно ставит на белоснежную скатерть две одинаковых тарелки — строго посредине стола, на равном расстоянии от меня и господина Якина. На тарелках нарезка фугусаши, украшенная петрушкой и прочей ерундой. Ломтики сырой рыбы бесцветны и невзрачны, и мне совсем не хочется её есть. Я вовсе не так уж хладнокровен, как мне хотелось бы.
— Яд в одной из порций, — сообщает в ответ на взгляд Якина один из секундантов. Я уже знаю, что яд здесь. Смерть сидит на третьем стуле, которого только что не было у стола, взгляд его безразличен и суров. И то, что одна из тарелок ближе к нему, ровно ничего не означает — это мне известно по опыту. Вторая фигура с характерными чертами лица маячит за спиной противника, и уж она-то точно ничего мне не подскажет.
Я медленно протягиваю руку к одной из тарелок, наугад. Противник наблюдает за мной, не шевелясь, — предоставил выбор мне. Отлично, этого мне и надо. Моя рука на секунду зависает в воздухе, потом я нерешительно веду ее к одной из тарелок.
Смерть придвигается к столу, пристально наблюдает за рукой, но не пытается подсказывать. Ну что же... Я опускаю руку на край тарелки, готовый в ту же секунду ухватиться за другую, — и вижу краем глаза, как смерть откидывается на спинку своего стула.
Всё. Усилием я сдержал дрожь в пальцах, которыми держался за свой выбор. Можно бы им и привыкнуть не дрожать, за столько-то лет. Всё, я выиграл, и даже почти честно. Звуки и запахи ресторана упали на меня, чёткие, яркие, я заново понял, как тут здорово, уютно и ароматно, и как наряден стол, и заметил, как напряжены секунданты, и мой противник...
Якин держал мою тарелку за другой край и тянул в свою сторону.
— Вы сделали выбор, господа? — спросил секундант, с удивлением наблюдая, как мы перетягиваем тарелку.
— Да, — твёрдо сказал я не своим голосом, досадуя на неожиданную помеху.
— Да, — повторил за мной Якин, пристально меня разглядывая.
Озадаченные секунданты совещались. Мы замерли, глядя друг на друга. Якин первым спохватился и убрал руку. Теперь я снова, от души, как когда-то, хотел его прикончить.
— Вам разделят кушанье пополам, — сказал секундант.
Говорят, у фугу изысканный вкус, а правильно приготовленное блюдо своеобразным образом действует на нервную систему. Никакого нового удара по нервам я не ощутил. Но и вкуса тоже, потому что смерть не уходил, он так и сидел, сложив на груди руки и мрачно поглядывая на меня. Но, по крайней мере, старательно прожевав последний кусок этой пищи бедных японских рыбаков, я был готов к продолжению.
— Господа, считаете ли вы, что получили удовлетворение?
— Нет, — сказал Якин. — Дуэль по условию должна быть смертельной, и я имею право на повторный выстрел в случае осечки.
Всё-таки он изменился гораздо сильнее, чем мне казалось. Да, он это сказал. И ещё спросил меня, испепеляя взором:
— Вы согласны?
Как будто я мог не согласиться.
— Абсолютно, — подтвердил я ледяным и чужим голосом. — Прикажете подать следующее блюдо?
— Нет, — сказал Якин. — Мы сделаем проще. Пусть принесут кости, и проигравший доест оставшуюся порцию.
Я не знал, что он замышляет, но хорошо знал его. Когда принесли запакованные наборы фишек, я громко, в наступившей тишине, потребовал, чтобы их проверили.
— Это стандартные кости, — сухо заверил меня секундант. — Сейчас не время для экспертизы, но ведь вы будете использовать один и тот же набор?
Пусть так. Злость медленно поднималась внутри. Да не боялся же я драться с ним раньше? Я решительно развернул стул так, чтобы смерть, явно настроенный сегодня недружелюбно, оказался у меня за спиной.
Якин перевернул стаканчик, вывалив кубики на угол стола, откуда секунданты поспешно сдвинули посуду. Три — шесть — пять, четырнадцать. Подождав, пока ход задокументируют, я сгрёб их себе в стаканчик, отметив с угрюмой гордостью, что пальцы больше не дрожат. У меня вышло четыре-четыре-шесть. Тоже четырнадцать.
— Угодно ещё? — спросил я противника. Азарт и ярость юности ожили во мне.
— Не стоит, Алексей, — тихо сказал он, и на меня будто плеснули холодной водой.
Кажется, я быстро взял себя в руки, даже не стал на него таращиться. Понятно, что Якин поддельный, а раз так, то ясно, кто это: наёмных бретёров такого роста больше просто нет. Поэтому с выражением лица я справился быстро, но у меня вырвалось:
— Валер... Владимир Валерьевич, — быстро исправился я. Раз вы не желаете продолжать, остановимся.
— Да, будем считать, что судьба распорядилась, — громко объявил самозваный Якин и встал. Всё задвигалось. Появились бармены, чтобы убрать со стола. Распахнулась дверь в примыкающую к залу комнатушку; два санитара, угощавшиеся в ожидании работы чем-то немудрёным, отодвинули чашки, поднимаясь из-за стола. В другую дверь уже заглядывали две тётки — видно, очередная пара дуэлянтов. Женщинам позволительно открыто проявлять нетерпение и ошиваться под дверью раньше назначенного срока. А лже-Якин, подойдя ко мне для ритуального рукопожатия, успел шепнуть:
— Через два часа «под варежкой».
Сегодня не было ощущения полноты жизни, каковое полагается испытывать, избежав смерти в поединке. Хотя, только в молодости замечаешь по-настоящему, какого насыщенного цвета трава и небо. Чувства понемногу притупились, и каждый новый поединок был в большей степени обыденной повинностью, чем предыдущий. А когда-нибудь удача иссякнет, и я кончу, как рано или поздно кончают все бретёры.
Город гудел моторами и звякал вагонами надземки, воняло выхлопом. Уличное движение здорово выросло с тех пор, как запретили проезд через центр частному автотранспорту. С того момента, как естественная продолжительность жизни увеличилась впятеро, население растёт слишком быстро, и дуэли не очень-то помогают. В цивилизованных странах моментально ввели мораторий на рождение детей, а у нас места много. Только почему-то толпы людей не торопятся заселять свободные пространства, а толкутся в мегаполисах.
Скрипел под ногами грязный затоптанный снег. Холод щипал лицо. Час назад, в отдельной парилке, в бане фешенебельного, но малоизвестного клуба с меня содрали мучительно приживлённую маску и подменили на заказчика. Теперь щёки драло так, будто мороз стоял градусов тридцать. Я раздражённо помянул Валеру, который назначает свидания на морозе и о том, что меня никто туда не тащит.
Валера топтался под памятником металлургу с вытянутой рукой, мелкий и неприметный в толпе.
— Ты видишь смерть? — спросил он вместо приветствия.
— Вижу, — согласился я. — Давно ты понял?
— Мог бы мне сказать.
Я молчал. Ну, мог бы, что тут обсуждать.
— Знаешь, про нас всякое говорят, и не зря ни один из нашей гильдии не стал бы пользоваться таким...
— Знаю, — сказал я равнодушно. Я устал, мне было плохо на холоде. — Ваша гильдия безупречна. Что же теперь? Если хочешь, я к твоим услугам. Тут за углом есть дуэльный салон, паршивенький, зато рядом. Пойдём?
Он отвернулся, но не пошёл за угол, а запрыгнул в дверь подкатившего автобуса. Я — за ним. Тут было теплее и довольно пусто, в конце нашлось два свободных места.
— Как ты узнал меня? — полюбопытствовал я.
— Ты руку чешешь иногда, если волнуешься. Вот здесь. Попроси Макара поработать над твоими рефлексами, а то проколешься рано или поздно.
Я разглядывал буйство света за окном: фары, вывески, фонари. Реклама, реклама.
— Вообще-то ты неплохо играл, — добил меня Валера. — И какого чёрта тебя принесло? Ты же не работаешь по таким случаям... смертовидец.
— Мне надо было, — объяснил я. Твой клиент — мой старый знакомый. Я, знаешь ли, тоже не рассчитывал на тебя нарваться.
Я устало подумал, что мог бы уже выбраться из круга и спокойно ехать в загородный дом. И радоваться, что честно отстрелялся. За городом тоже становится людно и шумно, но всё-таки не так. Зачем Валерий притащил меня сюда? Хотел высказать претензии, или всё-таки решил пристрелить? А мне разве не положено чувствовать ярость хищника, которому не дали прикончить старого врага?
И, собственно, что у них в организации положено за невыполнение задания?
Мне стало не по себе от этих мыслей. Я рассказал Валерию всю историю тринадцатилетней давности, с подробностями, которые сам вспоминать не любил. Как я дважды вызывал Якина и добился дуэли, назвав его трусом. Как сорвалась назначенная дуэль, оттого, что я сам по-глупому подставился. Отказался делать больной эвтаназию, потому что видел, что рядом с ней нет смерти. Формально меня не имели права преследовать за отказ, ведь я ещё не был врачом. Собственно, мне ничего в итоге и не сделали, просто вышибли из института. А что врачом я так и не стал, может, это и к лучшему.
Срок дуэли миновал, пока я торчал под следствием. И мне доходчиво объяснили, в какое положение я поставил себя, не явившись на поединок, как это можно представить. И предложили подумать, что лучше: тихо спустить всё на тормозах, или перейти в касту отверженных, на которых изображающие спартанцев отморозки охотятся дважды в году, освобождая никому не интересные рабочие места. Я подумал и спустил, тихо и почти не рыпаясь. И научился жить, приспосабливаясь, используя всякие уловки.
— Так что тебе будет за неисполнение обязательств?
— Что? Ничего, ерунда, — он встрепенулся. — Я тебя попросить хотел. Посмотреть мою мать. Ну, раз уж ты у нас смертовидящий.
— Конечно. Когда хочешь... поедем сейчас? Мы к тебе едем?
— Нет, завтра. Она в больнице, и уже поздно. Можешь посмотреть так, чтобы она не поняла?
Я кивнул. Я это умел. Не только определить, что человеку недолго осталось, но и сказать, сколько пользы будет от лечения. Совсем не лишнее знание в наше время, когда всех, кого можно, стараются не лечить.
— Спасибо. Я позвоню завтра, — сказал Валера, вставая. И только тогда я заметил, что в автобусе что-то изменилось. Стало меньше свободного пространства, все места заняты, стоящие фигуры появились в проходе. Парень передо мной уже не сидел в одиночестве, раскинувшись на сиденье, его потеснил человек. Будто отвечая на мой взгляд, человек повернул голову, я увидел височную кость, проступавшую сквозь желтоватую кожу. Не человек, смерть. И не мой, видимо — этого парня.
А вот водителя теснила человеческая фигура. Вокруг странных людей на передней площадке автобуса образовалось свободное пространство. Я не заметил когда они вошли. Чтобы заметить их недобрые намерения, не нужно было видеть появившихся смертей.
— Чего вы хотите? — громко спросил тот, кто уже не сидел за рулём. Автобус дёрнулся вперёд, набирая странную для города скорость, потом его вдруг страшно повело на скользкой дороге, так что все попадали влево. И встал. Сзади заплакал ребёнок — ушибся, наверное, а мать успокаивала его испуганным голосом. Я оторвал голову от окна, к которому больно приложился виском, а взгляд от капота BMW. Остальной части машины не было видно, будто она осталась под автобусом. Совсем недалеко, метрах в десяти, начинались перила моста. Мост и заснеженный лёд под ним.
— Чуть-чуть не дотянули, — сказал человек на передней площадке и засмеялся. — Ну, ничего!
Он поднял руку с браслетом «илота» на запястье. В его ладони лежала обычная жестянка Маккофе», от которой веяло опасностью куда сильней, чем от дуэльного оружия. Рядом с ним появилась женщина субтильного телосложения. Какая жалкая у него смерть. Он снова засмеялся и сказал, что не собирается предъявлять требований в обмен на жизни заложников. Что наши жизни ничего не стоят. Потом говорил ещё и ещё — о ком-то из своих, кого убили на последней охоте, и что его тоже убьют, и он не собирается дожидаться, и каково это — умереть не защищаясь. Парень передо мной вскинул руку с дуэльным пистолетом и обмяк, завалился вбок, а его смерть наклонился над ним, трогая лоб, с которого стекала струйка крови, и сказал что-то неслышное. Мой смерть появился, посмотрел на меня выразительно и исчез, я увидел в открывшемся за ним пространстве, как Валера идёт по проходу между сиденьями.
— Не так, — расслышал я сквозь детский рёв его насмешливый голос. — Надо у бензобака! Чтобы полыхнуло, как следует!
Я не знал, что он задумал. Но смерть, страшненькая носатая девушка, ростом с Валеру, шагнула откуда-то сбоку и положила ему на плечо руку. Так что было всё-таки ясно, что сейчас случится с маленьким упрямым отцом семейства и сыном больной матери. Было ясно мне, но не ему.
И я рванулся следом.
Смерти расступились, легко и деликатно, а Валера, кажется, упал, когда я проскочил мимо. Мой смерть опять оказался передо мной и отступил. Я вспомнил своё старое, наивное обещанье не бегать от него, когда придёт мой час. Но уже не его глаза были передо мной, а шальные глаза мужика с южной, кавказской внешностью. Свою неприятную банку из-под кофе он больше не держал над головой, а прижимал к животу, а второй рукой зверски давил на вставленную в донышко пробку.
И я, даже не пытаясь отобрать несчастную жестянку, прижал, навалился своим объёмным животом на него и устройство.
— Ну, хватит, отцепись, — сказал смерть, отпихивая меня с недовольным видом. — Я тебе не девушка, чтобы так тискаться!
Я выпустил его.
Не успел, стало быть. Или успел, как посмотреть.
Террориста не было видно, и вообще никого из людей. И страшно не было. Что толку бояться, когда всё уже случилось.
— Пора, так идём, — буркнул я. Любопытства — куда меня поведут — не было тоже. И злости. Я знал, что когда-нибудь это случится, и смерть мне не поможет. Помог спасти Валеру, и на том спасибо...
— Спасибо, что подсказал насчёт Валеры.
— Я подсказал? — удивился смерть. — Ну, пожалуйста.
Он аккуратно миновал меня, неторопливо направляясь в заднюю часть пустого автобуса.
— Меня даже не пригласишь? — вяло удивился я. Смерть покосился через плечо:
— Ты торопишься?
Я притормозил, чуть не налетев на него.
— Да нет, конечно... Если тебе надо что-то сделать, пожалуйста.
Смерть смотрел снисходительно, но не без ехидства:
— Самомнение у тебя...
Я молчал. Хочет, пусть издевается.
— А интересно, поди, когда придёт твой час?— не унимался он. — Хочешь, скажу?
— А сейчас разве не последний? — спросил я глупо и озадаченно.
— Сейчас я только пошутил, — объяснил смерть и просочился сквозь закрытую дверь, оставив меня осмысливать происшедшее в одиночестве.
Кто-то ругался надо мной, очень образно и выразительно, тряс и лупил по щекам.
— Хватит уже, — сказал я укоризненно.
— Живой? — удивился склонившийся надо мной человек в камуфляжной одежде и чёрном берете. Неугомонный Валера начал меня поднимать, как муравей жука.
Я валялся прямо на снегу под стеной киоска. Так надоел этот снег. Ещё несколько человек в камуфляже что-то делали у автобуса, посреди непривычно пустого, огороженного человеческой цепью пространства. Бывших пассажиров уже прогнали. Хотя одного я увидел...
— Что с ним? — спросил я, тяжело поднимаясь сам и приваливаясь к грязной стенке.
— Так ты же его придавил, — разъяснил Валера, как учитель тупице.
— А бомба что?
Взрывное устройство я тоже увидел. Под жестянку заботливо подложили свёрнутую куртку, и два человека собирались с ней что-то делать, присев на корточки. Их смерть стояла над ними, одна на двоих.
Слишком много смертей для одного дня, а я не железный. В общем, вместо того чтобы предпринять что-то разумное, я невнятно заорал «не трогать, прочь, ложись». И ещё что-то в этом роде. Зато стоящий рядом со мной спецназовец понял всё мгновенно. Он успел толкнуть меня за киоск, и Валера не растерялся, дёрнул меня назад. Потом пришлось некоторое время ждать, наконец хлопнуло — громче, чем я ожидал, и застучало по стенке рядом.
Потом я выглянул из-за угла.
— Ну и что там? — спросил Валера.
— Кончилось.
Смертей больше не было видно. Из покорёженных машин вытаскивали тела. Когда мы проходили мимо, я дёрнулся, потому что принял изувеченного человека за Валеру. Несколько часов назад принял Валеру за него, а теперь наоборот. Лицо второго трупа, вероятно, шофера, было раздавлено, а лицо Якина — совершенно цело.
— Пойдём, хватит им мешать, — позвал Валера. Он не узнал себя в гриме.
Мы идём по обочине. Мороз снова ест мою несчастную кожу, но мне уже плевать. Зато подтаявшая от соли снежная каша чавкает под ногами, вязко, как картофельное пюре под толкушкой. Проклятый снег.
— Тяжело видеть чужие смерти, когда ничего нельзя сделать? — спрашивает Валера.
Перед глазами у меня стоит не лицо старинного врага, нет. А человек, который бросился на смерть, готовую забрать сразу двоих — и она отступила. Командир подразделения, которое когда-то спасало людей ценой собственной жизни. Теперь просто охраняет существующий порядок.
— Есть хочу, — говорю я. — Вот что я сегодня ел? Завтрак, который мне испортил заказчик. Бульончик Макара. Полтарелки строганины, а вторую половину ты сожрал. И всё! Для моей комплекции просто несерьёзно!
— Зайдём в кафешку, — покладисто предлагает Валера.
В кафешку? Это можно. И неплохо бы надраться, тем более что ночевать придётся в городе, за руль садиться не надо. Напиться так, чтобы включился автопилот. Но сначала проверить, перевёл ли мне заказчик честно отработанный гонорар. По двойной ставке.
А завтра уеду в отпуск. Пусть хоть десяток призраков прошлого явятся ко мне, им придётся подождать до другого случая. Уеду в Европу, Сан-Суси весной изумителен.
И никакого снега.
Юлия Фурзикова © 2012
Обсудить на форуме |
|
