|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Время новых пороков Александр Шувалов © 2012 Закодированная фотка
1.
Идея о новом варианте эмоционально-стрессового лечения больных алкоголизмом первому пришла в голову предприимчивому и неугомонному Хасану, который работал анестезиологом. Он, разумеется, хорошо знал различные миорелаксанты для кратковременного наркоза, а Юрий должен был создать для его идеи «психотерапевтический ореол», чтобы с его помощью можно было зарабатывать деньги.
Высказанное им предложение, как всё гениальное, было предельно просто, чем и соблазнило умудрённого многолетним опытом Сахранова. Больному вводили небольшую дозу препарата. Затем на язык капали водку и говорили: сейчас введённое вещество соединится со спиртным и посмотришь, что после этого будет. А уже через несколько секунд больной начинал задыхаться, переставал дышать, и его переводили на искусственное дыхание. Осуществлять последнее, пока не восстановится дыхание естественное, должен был, разумеется, Хасан. А подбор больных возложили на Виктора Владимировича, работавшего наркологом в Подмосковье. На его базе и проводили «блокирование», дабы избежать излишней огласки и столичной конкуренции.
Скооперировались довольно быстро. Юрий читал отобранной группе больных специальную лекцию о том, что после введённого препарата их не будет тянуть к алкоголю, и они два года смогут жить трезвой жизнью, потому что если, не дай Бог выпьют, то... Они это сейчас сами испытают. Помогала, разумеется, и «психотерапевтическая новизна» метода — о подобном никто ещё из алкоголиков не слышал.
Процедуру самого «блокирования» Юрий расписал, как по нотам. Когда у больного после введения препарата появлялись первые затруднения при дыхании, «включался» Виктор Владимирович, который тревожным голосом констатировал:
— Началась аритмия и судороги диафрагмы. Юра, ты у него ЭКГ проверял?
— Нет... Да вроде здоровый должен быть мужик, — растерянным голосом отвечал тот Юрий.
Тут вступал Хасан и издевательски безразличным голосом громко (впрочем, больной каждое их слово — и громкое и тихое — отлично слышал, так как сознания не терял) произносил:
— Всё нормалёк, мужики! Вот видишь, Миша, — тебя Михаилом зовут, да? — вот видишь, Миша, что будет, если теперь спиртное попробуешь? Запоминай, голуба душа! Водка не для тебя!.. А нам сегодня ночью мужика привезли после автомобильной аварии. Вот такой же худой. Худые обычно крепче оказываются, но у того травм было много... Возились с ним долго, но всё равно потеряли...Жалко, конечно... А под утро привезли ещё одного из Химок...
К этому моменту больной уже не мог сам сделать даже небольшого вдоха, только открывал рот, как выброшенная на песок рыба, дёргал ногами и свободной рукой (другая была фиксирована, и из её вены торчал шприц) показывал, что не может больше дышать. Виктор Владимирович с ещё большей озабоченностью бормотал:
— Всё, хватит мужики. Сердце может не выдержать. Я ввожу кордиамин и прозерин, — и начинал звякать ампулами на процедурном столике.
— Ну, ладно, — наконец-то снисходительно произносил Хасан и накрывал лицо больного маской аппарата искусственного дыхания. Но больной был уже в панике, дёргался ещё больше и сам мешал воздуху проникнуть в лёгкие. В этот момент Виктор Владимирович визгливо вскрикивал:
— Мужики, вы что?! Он же совсем синий! С ума сошли?! Делайте что-нибудь! Не хватало, чтобы он у меня в процедурке помер!
— А зачем Вы ему так много водки накапали? — раздражённо парировал Хасан. — Я же предупреждал — не больше трёх капель! Препарат очень чувствительный... — Затем резко задирал подбородок больного вверх, выпрямляя его дыхательные пути, и первые порции живительного воздуха попадали в лёгкие больного.
Юрий недовольно замечал:
— Слушай, Виктор Владимирович, капай в следующий раз водки поменьше. Не хватало ещё...
— Да у меня случайно из пипетки пролилось, — оправдывался Сахранов. — Я хотел ровно три капельки...
— Всё нормалёк, ребята. Вон он уже сам дышать начинает... А то я что-то тоже слегка перепугался... — Доигрывал свою психотерапевтическую партию Хасан.
Ещё через минуту больной уже сладостно делал первые самостоятельные вздохи, слезящимися глазами умилительно смотрел на врачей и произносил:
— Ну и сильная реакция! У меня такого никогда не было... Я думал концы отдам.
— Ну что ты! Мы бы не дали, — уверенно замечал Юрий. — У нас вот видишь — адреналин наготове. — И он демонстрировал больному шприц с длиннющей иглой. — Это для внутрисердечного введения, если что. Верное средство!.. Так что живи, только спиртного теперь в рот не бери!
Больной косился на шприц, а потом понимающе улыбался, не говоря о том, что своими ушами слышал испуганные голоса врачей и прекрасно знает, что он-то на самом деле побывал у «бездны мрачной на краю».
— Спасибо вам... Здорово было...
Юрка уже готовил справку о проведённом «двойном блоке» и деловито говорил:
— Деньги мне, пожалуйста. А вот здесь распишись...
Сахранов же выскакивал в коридор, где сидели в напряжённом ожидании другие пострадавшие от «зелёного змия» и, отпугнув от двери процедурного кабинета жену больного, которая, конечно же, тоже всё слышала, торжественно говорил ей:
— Всё прошло нормально. Не волнуйтесь, — всем своим видом при этом показывая, что больше всех боялся и волновался он сам. Потом тихо добавлял: — Сердце у него, конечно, уже не очень. Вы же понимаете — алкогольная миокардиодистрофия... Но, слава Богу, всё обошлось!
Придуманная методика позволила всем троим не только сравнительно неплохо пережить наиболее трудные годы — начало девяностых, когда задерживали зарплату, но и позже. Естественно, и речи не было ни о каком лицензировании метода и вообще о его более или менее официальном признании, что потребовало бы значительных отчислений в пользу ненасытного государства. Единодушно решили: уж лучше как-нибудь так, без славы, скромно отсидеться в теньке, но всё заработанное положить себе в карман...
Но когда-то должна была случиться неприятность. Сахранов чувствовал, что все они её уже давно подсознательно ждут, так как, будучи достаточно опытными врачами, знали, что долго хорошо не бывает. Игра со смертью, как бы разумно не были придуманы правила, не может продолжаться вечно. Вот только когда? И как?..
Несчастье, как всегда, пришло неожиданно.
Заведующая травматологическим отделением позвонила Сахранову уже перед окончанием работы:
— Виктор Владимирович, дорогой Вы наш, выручайте! Я слышала о вашем новом методе лечения: уже всех подмосковных алкашей вылечили...
Сахранов терпеливо слушал преамбулу словоохотливой коллеги, зная, что за ней должна последовать какая-нибудь просьба, которую, скорее всего, придётся выполнить. По никем неписаному закону отказывать в просьбе коллеге считалось дурным тоном.
— Ко мне тут нелёгкая братца родного принесла — из Ярославля пожаловал... Этот мерзавец уже десять раз леченный-перелеченный, а теперь я вот хочу попросить, чтобы Вы ему свой «двойной блок» поставили.
— Ради Бога, Марина Исаевна! Нет проблем. Мы как раз набираем группу к концу месяца. Только мне с ним заранее поговорить надо, встретиться: его же надо психотерапевтически подготовить.
— Я всё понимаю, Виктор Владимирович, миленький! Только этому мерзавцу надо уже завтра уезжать. А до конца месяца он точно снова запьёт. Я Вас очень прошу, Виктор Владимирович, давайте сделаем этот «блок» сегодня?
— Но это же не палец отрезать, Марина Исаевна! Вы же понимаете, в нашем лечении самое главное — внушение! И потом — мы же работает бригадой.
— Он не пьёт уже больше недели. А вместо анестезиолога я сама всё сделаю и помогу Вам. Вдвоём мы справимся. Я представляю в общих чертах, что там надо делать: портативный аппарат для вентиляции лёгких у меня есть, я его привезу... Ну, пожалуйста, Виктор Владимирович! Мать жалко: уедет завтра к ней и снова её пенсию начнёт пропивать!..
Сахранову всегда было трудно отвечать «нет»...
«Начальнику ОВД, полковнику милиции Беляеву Ю.Д. от Сахранова Виктора Владимировича, 1948 г.р.
По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее.
Сегодня, 28 октября 1999 года, в помещении Городской поликлиники мною совместно с врачом Митиной М.И. проводилась процедура антиалкогольного лечения больного Петрова Николая Ильича, 1959 г.р., приехавшего из города Ярославля. Петров попросил меня провести ему процедуру лечения по методу «двойного блока» (расписка больного прилагается). Во время проведения процедуры наступила запланированная остановка дыхания, во время которой дыхание поддерживала специальным аппаратом искусственной вентиляции лёгких врач Митина. Однако, в связи с тем, что принесённый Митиной портативный аппарат оказался старым и сломался, осуществить больному искусственное дыхание в полном объёме оказалось невозможным. Несмотря на проводимые нами реанимационные мероприятия, в 17 часов 20 минут была констатирована смерть, которую подтвердила в 17 часов 40 минут приехавшая по нашему вызову бригада «Скорой помощи».
В.В. Сахранов».
2.
Пока тянулся бесконечный судебный процесс, Виктор, разумеется, пребывал в депрессии, хотя и продолжал работать. Но после объявления приговора жизнь его резко изменилась. Впрочем, расплатиться за свою остроумную терапевтическую находку и многолетнюю финансовую подкормку сполна пришлось всем. Как ни странно, Виктор отделался легче всех: два года условно с лишением на этот же срок права заниматься врачебной деятельностью.
Вскоре из их троицы «ушёл» Юрий — весьма трезвый и спокойный человек, которому ещё и сорока не исполнилось. Неожиданно возникшая тромбоэмболия лёгких привела к быстрой смерти. Хасан, автор этого антиалкогольного метода лечения, через полгода умер в запое. Не зря Сахранов повторял ему, что большинство татар плохо переносят алкоголь, так как у них фермент ацетальдегид-дегидрогеназа находится в неактивной форме: быстрее пьянеют, быстрее спиваются... И Виктор Владимирович присутствовал на его поминках, которые представляли странную смесь мусульманско-русских обычаев...
Но надо было и самому до пенсии дотягивать, прожить на которую, впрочем, по существующим условиям, тоже представлялось довольно сомнительным делом. Поэтому Виктор Владимирович устроился в медицинское училище, где преподавал основы психиатрии и медицинской психологии. Деньги были уже не те, так как ни о какой лечебной практике речь, разумеется, уже не шла.
Официально не шла. А неофициально, к Сахранову, успевшему за многолетнюю работу приобрести большой «наркологический авторитет» в своём городке, продолжали обращаться за врачебной помощью. Как это не покажется парадоксальным, но именно произошедший трагический случай прибавил ему популярности.
«Значит, настоящее лекарство вводит, а не туфту какую-нибудь, после которой мужик на второй день снова запивает», — делились жёны алкоголиков своим умозаключением. И шли с просьбами к Виктору на дом.
— Доктор, дорогой! Введи моему стервецу что-нибудь такое, чтобы, если выпьет, тоже сразу помер бы. Ничего другое его не берёт!!!
Категорические отказы Сахранова оказывать лечебную помощь не означали, что он не давал всевозможные врачебные советы и рекомендации. Не то, чтобы его квартира превратилась в частную амбулаторию, но раз-два в день ему кто-нибудь звонил или приходил домой за консультацией. Почти всегда это были родственники — жёны и матери — больных, хорошо знавшие и помнившие Сахранова по прошлым к нему обращениям. Нередко разговор так и начинался:
— Я у Вас мужа своего лечила, помните? Шесть лет назад. Слава Богу, всё — тьфу-тьфу-тьфу. А теперь сын задурил. Как ребёнок родился у него, так и задурил. Что с ним лучше сделать, не подскажете?
Советы-советами, но большинство обращающихся всё же ожидали вполне конкретной и эффективной помощи. Но Виктор Владимирович только разводил руками:
— Извините, но Вы же, наверное, знаете, что у меня случилось... Ничем больше не могу помочь. Обращайтесь в наркологический кабинет. Там уже взяли нового врача-нарколога...
Но необходимого для успешного лечения авторитета у молодого нарколога ещё не было. Решение проблемы пришло совершенно неожиданно для Сахранова и с той стороны, откуда он его и не ожидал. Однажды к нему пришла бабушка больного, которой он только вчера раза три подряд растолковал, где и как лучше лечить её «внучка» от запоя. Если, разумеется, он сам захочет лечиться.
— Да, не захочет он никогда, Вы же знаете, доктор! Помните, сами приезжали к нам домой, капельницы ему ставили? Ведь будет пить окаянный, пока не сдохнет!.. Сделайте доброе дело, доктор! Знаю, что Вы в это не верите, но ведь не о Вас речь... Вам-то всё равно, а вдруг поможет... — И бабулька вытащила из сумки фотографию внука. — Закодируйте стервеца, Богом прошу! А там — как получится. Вы же врач. Должны помогать по любому...
Что-то удержало Сахранова сразу от вполне обоснованного отказа. Даже крутившийся на языке ехидный вопрос: «А Вы знаете, как по фотографии кодируют?» так и остался невысказанным.
Он взял в руки фотопортрет. С него не без некоторого самодовольства смотрел знакомый ему круглолицый парень в новой, «с иголочки» матроской форме с надписью по периметру околыша бескозырки: «Черноморский флот».
«Он и раньше был истериком. От армии родители «отмазать» не смогли, а что на корабле, что в пехотном батальоне — вряд ли есть большая разница. Не по силам оказалась ему служба. Насколько помнится, он после демобилизации и стал пить. А скоропалительная женитьба только усугубила пьянство...»
— Ну, оставьте её мне. Я подумаю, что можно сделать. — Неожиданно для самого себя сказал Сахранов.
— И думать нечего: закодируйте стервеца, чтобы в рот больше — ни-ни!
— Только я никаких гарантий дать не могу.
— А мне и не нужны никакие гарантии. Ты, милок, только его посильнее закодируй, ладно?
— И скажите ему обязательно, что сам Сахранов его закодировал, поняли?
— Как не понять? Конечно, поняла. Обязательно так и скажу!
— С сегодняшнего дня начинайте поить его регидроном и давайте побольше полифепана. А на ночь феназепама дайте пару таблеток. Он у Вас есть?
— Есть, есть, а как же! Мне врач по нервам самой выписал его. Дам стервецу обязательно. А двух таблеток хватит?
— Хватит. И через день он бросит пить! Завтра ещё пиво попросит разок. Дайте, но не больше бутылки. А через три дня будет вот такой, как на этой фотографии.
— Да ну?! Что, правда, милок?
— Ну, Вы же сами попросили закодировать. Чему теперь не рады?
— Как же не рада? Очень даже рада. Неужели так всё и будет? Вот счастье-то! Ну, спасибо Вам огромное. А уж я Вас отблагодарю, я Вас так отблагодарю... И действительно: куда он денется, если Вы его как следует закодируете? Подыхать, небось, не захочет...
Проводив бабульку, Сахранов подумал: «Вот и докатился до шарлатанства, дурак старый». Всю последующую неделю Виктор Владимирович по сто раз на дню давал себе зарок не поддаваться больше ни на какие подобные уговоры родственников больных.
А ещё через пару дней снова пришла та самая бабулечка и, поздоровавшись, сразу уверенно прошла в квартиру.
— Ну, я же Вам говорила, доктор, что всё у Вас получится. Уже второй день как на работу пошёл. Спасибо Вам... — Поставила на стол сумку и открыла. — Деньги, я знаю, Вы не возьмёте, ну а уж это примите, не обижайте. — И она выставила на стол две бутылку не самого дешёвого коньяка. И добавила: — А карточку его у себя оставьте. Будет время, возьмите и докодируйте. Он парень-то хороший. Теперь его с женой надо мирить. Но уж с этим я сама справлюсь...
— Что ж, я рад, что всё так удачно получилось. Ему теперь бы лекарство попринимать. Знаете, есть такое...
— Не надо никакой химии. Только организм травить понапрасну. Вы не забудьте потом докодировать, ладно?
— Хорошо, обещаю.
— И ещё, Виктор Владимирович. У меня подруга есть — Вера. Её сына где только не лечили. Всю Москву объездили! Ничего не берёт стервеца! Она зайдёт сегодня к Вам с его фоткой, хорошо? Вы уж не откажите. Жалко, пропадёт мужик совсем...
И пошло-поехало...
Виктор Владимирович, конечно, довольно ясно представлял себе, какие именно психотерапевтические суггестивные моменты работают в случаях его «кодирования» по фотографии и не очень обольщался на свой счёт. Как только жена больного объявляла мужу, что отнесла его «фотку самому Сахранову» и «теперь только попробуй выпить ещё, сразу сдохнешь! Помнишь, как у него один больной помер? Также хочешь загнуться?», тот, выразив своё возмущение по поводу ущемления свободы его личности вялой матерщиной, обычно покорно соглашался:
— Хрен с тобой! Самому пить надоело...
Успешное «кодирование по фотке» было лишним подтверждением того факта, что человек готов близко принимать к сердцу и практически следовать самым банальным рекомендациям, если ему говорят, что они получены в результате какого-то малопонятного всем феномена. Но Сахранова беспокоило возрастание количества обращающихся к нему за помощью. При наличии условной судимости и запрете на врачебную деятельность, ему ещё не хватало погореть по какой-нибудь другой статье! Поэтому деньги он не брал принципиально, хотя от «подарков» не отказывался.
«Ну, ладно», — говорил он себе. — «Вот развернётся по-настоящему новый нарколог, тогда и ко мне с дурацкими просьбами перестанут обращаться».
Большинство больных, чьи фотографии ему предъявляли страждущие родственники для «кодирования», Сахранов знал довольно хорошо по предыдущим их обращениям к нему. В этих случаях, уже представляя, как может развиваться запойное состояние у конкретного больного, он непререкаемым голосом заявлял:
— Ваш ещё дня три-четыре будет пить. А потом начнёт действовать моё кодирование и он остановится. Тогда начнёте делать следующее... — и давал несколько практических советов.
— Ну, чего уж теперь... три дня можно и потерпеть, — охотно соглашались родные. — Лишь бы пить перестал.
Или:
— У этого сразу всё спиртное отобрать, и никакого пива! Ставите перед ним ведро с кефиром, насколько помню, он его любит, и пусть им отпивается. С завтрашнего дня пойдёт на поправку. Только, чтобы ночью отоспался. Что там у вас есть из снотворных? И не забудьте обязательно сказать, что я его «фотку закодировал»!
Сахранов купил фотоальбом, и года не прошло, как тот уже был чуть ли не до самого конца заполнен фотографиями его пациентов. Большую часть представляли его старые больные, у которых и эффект «кодирования», разумеется, всегда был выше. С новыми и незнакомыми ему больными Виктор Владимирович предпочитал не связываться, что тоже было вполне естественно. Хоть научную работу пиши по такому ненаучному методу, с горькой ухмылкой думал Виктор Владимирович.
А жизнь текла своим причудливым и не всегда прогнозируемым руслом.
3.
Вскоре среди больных алкоголизмом в городе распространилось убеждение, и Сахранов тотчас же узнал о нём, что пока «закодированная фотка» лежит у доктора в альбоме, начинать выпивать действительно опасно для жизни. Мало ли что?.. Но вот если фотографию забрать назад...
И уже через несколько месяцев стали появляться жёны с грустными и недовольными лицами.
— Спасибо Вам, конечно, Виктор Владимирович. Хоть полгода как люди пожили. Но уж Вы верните, пожалуйста, ту фотку, которую я Вам приносила. Ну, закодированную, из Вашего альбома.
Спорить, разумеется, в таких ситуациях было неразумно: насильно ещё никто никого от алкоголизма не вылечивал. Виктор Владимирович доставал свой фотоальбом, спрашивал дату обращения и находил требуемый фотопортрет. Перед тем как вернуть её, трагическим голосом провозглашал:
— Скажете ему, что с этой пятницы он запьёт. Жалко, конечно. Но каждый человек должен быть сам хозяином своей судьбы.
И, разумеется, уже не удивлялся, когда узнавал, что именно с пятницы после работы этот пациент и запивал.
Потом произошёл редкий случай, который, впрочем, нельзя было назвать совсем уж необычным, так как раньше в практике подобное у Сахранова встречалось. Но, естественно, без всякой связи с «кодированием по фотке».
Пришла некая Людмила, которую Сахранов не сразу узнал, так как она появлялась у него всего один раз, оставила «фотку» своего мужа и пропала. Виктор Владимирович даже не знал результатов своего «кодирования». А тут она ему всё и выложила:
— Пить он перестал, как Вы и сказали на второй день. Всё вроде нормально, но только он перестал... В общем он и спать со мной перестал. Раскодируйте его обратно. Зачем мне такая жизнь?
— Ну, как хотите. — Сахранов вытащил фотографию из альбома. — Только я бы на Вашем месте не торопился. Всё-таки третий месяц не пьёт! Подумайте, как следует. Здесь уже другие причины какие-то существуют, понимаете?
— Чего там понимать? Пусть лучше выпивает иногда, но... Что это за жизнь у меня получается?
— Смотрите, я Вас предупредил... Ну, что ж, забирайте фотографию, и скажите своему мужу, что кодирование я снял и с ближайшей пятницы он может начать выпивать.
Людмила пришла уже в воскресенье утром.
— Не запил он, доктор! И со мной спать не хочет. И вообще: у него оказывается, кто-то есть... Ну, Вы понимаете... Вы, наверное, не раскодировали её как следует. Я же помню: вынули из альбома фотку и сразу мне отдали.
Сахранов раздражённо проговорил про себя всё, что хотел бы сказать этой бабёнке, но вслух произнёс как можно более спокойным голосом:
— Да, я, наверное, забыл это сделать. Я ведь привык кодировать от пьянства, а не наоборот... Оставьте фотографию и завтра можете придти за ней.
Она и пришла. И забрала. Но через неделю снова объявилась:
— Что-то не так Вы сделали, доктор. И пить не начинает, со мной вообще разговаривать не желает, и собирается к другой уходить. Нашёл себе какую-то шалаву. А у нас сын! Это всё из-за Вас! Раньше хоть и пил, но жили, как все нормальные люди. А теперь? Семья, считай, разваливается! — И она недовольно, как аргумент, бросила на стол фотографию мужа.
— Извините меня, конечно, Людмила, но давайте считать, что «кодирование» у меня в данном случае не удалось. Только не забудьте, что это Вы ко мне пришли с просьбой, что никаких денег я с Вас не брал, и никаких гарантий не давал. Так что решайте свою семейную проблему сами. Я почему-то склонен предполагать, что в конфликте с мужем есть доля и Вашей вины.
— Мне видней, кто виноват! Из-за Вас это всё! Всю жизнь мне поломали!
И ушла.
«И на хрена мне нужно такое удовольствие?», — резонно подумал Сахранов, закрывая за недовольной посетительницей дверь. — «Дарёный коньяк уже ставить некуда, а эта мымра, кстати, даже спасибо не сказала. Вот её Бог за жадность, наверное, и наказал. Да. Пора прекращать эту самодеятельность. Потешил напоследок честолюбие и хватит».
Он вернулся в комнату и увидел, что на столе лежит оставленная Людмилой «закодированная фотка». Взял в руки, всмотрелся в лицо... Встретиться бы с этим больным, поговорить бы с ним, выяснить: что к чему? Но кроме имени и скудных анамнестических данных, которые он обычно спрашивал у больных, Сахранов ничего о нём не знал...
Фотография не любительская. Явно фотографировали для какого-нибудь случая — на Доску Почёта или ещё что-нибудь в этом роде. Жена говорила, что он всю жизнь отработал в местном НПК. Но не обращаться же ему в отдел кадров с этой фотографией? Он же не частный детектив!
После перестроек, конверсий и версификаций — или как там ещё называются эти промышленные извращения? — когда-то городской Научно-промышленный комплекс постепенно превратился в сборище различных ОАО, ООО, ЗАО и т.п. Но, к счастью, проходная у него так и осталась одна на всё предприятие. А также и здравпункт. Вот в него Сахранов и обратился к знакомому фельдшеру, который работал там со дня его основания. Тот посмотрел на фотокарточку и сразу уверенно произнёс:
— Это Димка Королёв. В одной школе с ним учились. Он не то, чтобы очень сильно пьёт. Там больше жена недовольна. Нелады у них постоянно какие-то.
— Как мне его найти? Хотелось бы с ним поговорить.
— Элементарно. Давайте так, Виктор Владимирович: я узнаю, в какой шараге он сейчас работает, а потом предупрежу его и Вас. У проходной и встретитесь. Вы его в лицо знаете, да и Вас каждая собака в городе знает.
Договорились. Встретились. Сахранов представился.
— Здравствуйте. — Ответил Королёв. — Вас я знаю... А Вы что хотели? Пришли уговаривать, чтобы я запил?
— Почему ты так решил?
— Да жена мне по сто раз на дню бутылку суёт и всё долдонит: Сахранов сказал, что ты должен выпить. А я вот не хочу и не буду!
— И правильно делаешь. По себе должен знать: начать легко...
— А о чём Вы тогда со мной поговорить хотели?
— Я пройду с тобой немного, если не возражаешь... Сразу скажу, вопросы будут очень личные, так что можешь на некоторые и не отвечать. Твоё дело. Тем более что и разговор у нас с тобой неофициальный. Я врачом уже не работаю, если слышал.
— А чего же тогда лечите алкашей? Весь город к Вам в очередь выстраивается! Вы прямо как Господь Бог: сказали — «Бросить пить!» И человек не пьёт. Сказали — «Запей!» И он запивает.
— Да, ну что ты? Мне и в голову такое не приходило, — смутился Виктор Владимирович, услышав подобную интерпретации своей лечебной деятельности. — Просто жалко отказывать людям, которые обращаются к тебе с просьбами. И потом это и не кодирование по Довженко в психотерапевтическом смысле. То, что я делаю, это, если можно так выразиться, заочная опосредованная психотерапия. Тоже, юридически говоря, метод лечения, которым я пока не имею права заниматься... Ну, да не обо мне речь. У тебя отношения с женой совсем испортились?
— Разные мы с ней люди, Виктор Владимирович! Мне, конечно, проще было бы сказать, что она стерва, но я понимаю, что и сам хорош. Оба виноваты. По пьянке-то с любой хорошо. Здесь — другое дело. Встретил я одну женщину, с которой мне и трезвому приятно находиться. Понимаю, что у меня сын, понимаю, что свою семью ломаю. Но что мне теперь, до конца жизни пьяным ходить, чтобы только с этой... не расставаться? А я не хочу. Сын, слава Богу, уже взрослый. Вернётся из армии, помогу ему на работу устроиться... А с ней больше жить не хочу. Так что гипнотизируйте и кодируйте меня, как хотите: ничего у Вас не выйдет! Зарок дал. Я ведь сначала даже на Вас разозлился из-за того, что Вы сказали, будто я в пятницу запью. Ну, думаю, — на тебе! — нарочно пить не буду, хоть лопну! Тоже мне, Господь Бог нашёлся! Вот и не пью.
— И правильно делаешь Дмитрий. Извини, что в душу к тебе пришлось залезть, но хотел убедиться, что у тебя действительно всё нормально. Живи так, как считаешь нужным. Ты уже не ребёнок. — Сахранов достал из кармана фотокарточку. — А её можешь забрать. Мне она не нужна.
— Нет, уж, спасибо! — Он усмехнулся. — Вас теперь боятся. Вот так возьмёшь у вас что-нибудь, а оно закодированное. Нет, не надо.
— А куда мне её девать? Жене вернуть?
— Тоже не надо. Порвите её. Только сами. Вот и будем считать, что никакой «закодированной фотки» больше не существует. Верно Вы сказали: каждый сам кузнец своего счастья... Как сам решишь, так и будет...
4.
Через несколько дней, уже забыв о встрече с Королёвым, Сахранов, принимая очередную «просительницу», перелистывал свой фотоальбом в поисках нужной фотографии, которую требовалось «докодировать». И неожиданно увидел фотографию... Королёва. Ту самую, которую он недавно собственноручно порвал на мелкие кусочки.
Как пишут в таких случаях беллетристы, «не веря своим глазам, он смотрел на неё несколько минут». Ну, может быть, не минут, а секунд, так как надо было разбираться с посетительницей. Но как только она ушла, Виктор Владимирович снова взял альбом и вынул фотокарточку из целлофанового конверта. Внимательно осмотрел со всех сторон. Явно это была та самая «закодированная фотка».
В полном соответствии со своим воспитанием и полученным образованием Сахранов не верил ни в Бога, ни в дьявола, ни в телепатию, ни в инопланетян. Допустить он мог только следующие варианты: 1) эту фотографию он хотел порвать, но забыл и засунул назад в альбом; 2) точно такое же фото вторично принесла Людмила, жена больного, о чём Сахранов тоже забыл; 3) у него зрительная галлюцинация. Надо сказать, что все три возможности, при всей своей реалистичности, носили несколько унизительный и неприятный для него самого характер.
Но каким образом можно было ещё объяснить происшедшее?
Если только снова увидеться с Королёвым?
Увидев у проходной Сахранова, Дмитрий приветливо взмахнул рукой и сразу направился к нему.
— Здравствуйте, доктор! Всё-таки решила меня раскодировать? Не выйдет! Видите, снова трезвый, как стёклышко. И с ребятами уже простился: они пошли «соображать» после работы.
Сахранов молча протянул ему фотографию.
— А откуда у Вас ещё моя «фотка»? Людка принесла? Но у нас такая вроде одна была. Я с Доски Почёта содрал, когда её разламывали.
Виктор Владимирович пересказал ему происшедшее и поделился своими соображениями.
— Нет, доктор. И эта фотография — не глюки, и ту мы порвали точно. Я пока на свою память не жалуюсь... — Потом неожиданно стал ещё более серьёзным. — Вы знаете, Виктор Владимирович, я тоже в телепатию или там в этот, — как Вы сказали? — полтергейст не верю. Но вообще по жизни я верующий. Вот в Бога я верю. Поэтому давайте поступим так. — Он разорвал фотографию и протянул одну её половину Сахранову. Рвём её вместе и выбрасываем. А завтра уж, пожалуйста, придите сюда снова, скажете, что к чему. Если не сможете, я могу к Вам домой подойти. И станет ясно, что к чему...
— В каком смысле? — не понял Сахранов.
— Ну, в том смысле: появится она опять в вашем альбоме или нет.
— Да откуда она может там появиться?! У меня их что, думаешь, целая пачка и я каждый день новую вставляю?
— Я не знаю, откуда они возникают. И Вы не знаете. А вот завтра, мне кажется, всё станет окончательно понятно.
Они молча разорвали на мелкие кусочки каждый свою половину фотографии. Дмитрий сосредоточенно и серьёзно, а Сахранов с выражением раздражения, смешанного с нескрываемым скепсисом.
— Идёмте на тот мостик, — предложил Дмитрий. — В конце концов, это не мешок с мусором, а несколько клочков бумаги. Бросим там в воду.
Вдоль всего фасада здания в обе стороны от проходной между тротуаром и шоссе протекал, как называли его в городе, «хитрый ручей». Его «хитрость» заключалась в том, что миниатюрное бетонное русло выходило с территории предприятия от левого угла забора, затем, успешно выполнив декоративную функцию ландшафтного дизайна перед входом, ручей с жизнерадостным журчанием всасывался в неизвестно куда ведущую трубу уже у правого угла забора.
— Дима, а ты не знаешь, куда он идёт? У кого не спрошу, никто не знает.
— И я точно не знаю. Мне кажется, трубы идут под землёй на задний двор предприятия и дальше в лес. А там где-то ручей впадает в приток Клязьмы... Теперь, теоретически и практически, фотография должна исчезнуть без следа...
— Да и вода вытекает от вас, пополам с какой-нибудь кислотой. Небось, одна химия. Головастиков даже не видно... — Произнёс Сахранов, глядя, как удаляются от них белые обрывки.
— Техническая, — дипломатично уточнил Королёв. — Купаться не рекомендуют... Ну, вот и концы в воду. Завтра всё станет ясно. До свидания.
— Что ясно?
— Давайте завтра об этом и поговорим. Подойти сможете?
— Приду, конечно. Каждое чудо должно иметь своё объяснение.
Королёв, не глядя ему в глаза, усмехнулся, пожал руку и, резко повернувшись, зашагал в сторону.
Вечером дома, занимаясь своими обычными делами, Виктор Владимирович периодически поглядывал на раскрытый фотоальбом, который лежал на подоконнике рядом с его письменным столом. На раскрытых листах чётко просматривались три фотопортрета его пациентов. Один целлофановый конверт, где раньше была вставлена фотография Королёва, оставался, разумеется, пустым.
«Откуда он может там взяться? Не из воздуха же образуется?..» Почему-то он считал важным дождаться двенадцати часов ночи, того времени, когда, судя по триллерам, и происходят всякие необъяснимые явления. Но вот отстучали положенное количество раз настенные часы, и Сахранов, улыбнувшись победной улыбкой убеждённого атеиста, в последний раз взглянул на альбом и отправился спать.
Утром первым делом подошёл к альбому. Ещё вчера вечером пустой конверт теперь блистал неулыбчивым лицом королёвской «фотки». Сахранов сразу вытащил её из альбома и внимательно осмотрел. Наверняка та же самая фотокарточки. Вот, на нижней стороне старая царапина. Так и осталась на том же самом месте.
Само собой разумеется, что ровно в семнадцать часов пятнадцать минут, когда из проходной НПК вырвался плотный поток людей, Сахранов уже стоял чуть в стороне, у вчерашнего мостика, будучи уверенным, что вышедший Королёв сам заметит его.
Молча пожали друг другу руки, так как по выражению лица Сахранова Королёв, видимо, всё уже понял. Сразу попросил:
— Покажите.
— Ты знаешь, Дмитрий, я на самом деле ничего понять не могу. Прожил шестьдесят лет на белом свете, но с чудесами никогда не сталкивался и никогда в них не верил.
— А может быть, просто внимания не обращали? И потом — какое это чудо? Это просто знак, — спокойно ответил Королёв.
— Знак чего? — с нарастающим раздражением спросил Сахранов.
— Знак того, что я или Вы, или мы оба делаем что-то не так. Неправильно поступаем. Не так, как хочет Бог.
— Вот только боженьку сюда не приплетай, пожалуйста. Ему, конечно, делать нечего, как разорванные фотографии восстанавливать!
— Значит, Вы всё-таки допускаете, что Ему есть чем заниматься? Значит, допускаете и возможность Его существования?
— Не знаю, не знаю. Это уже у нас с тобой разговор в философское русло переходит.
— Я возьму её у Вас. Всё равно это моя фотография, ведь так?
— Бери ради Бога. Мне она не нужна. Глядишь, завтра утром ещё такая же в альбоме появится.
— Больше не появится.
— А почему ты так в этом уверен?
— Потому что я к жене должен вернуться. Так я Его знак понял. А Вам что надо изменить в своей жизни, решайте сами. Ну, до свидания. Я пойду.
— Странный ты вывод сделал. Считаешь, что Бог тебе намекает, чтобы ты снова запил?
— Выпивка здесь, видимо, не самое главное. И потом, кто Вам сказал, что я начну пить? Я зарок больше не пить Ему и давал. Это совсем другой вопрос...
«А мне что же делать? — Думал Сахранов, направляясь домой. — Ко мне все эти знаки небесные имеют отношение или нет? Кто бы подсказал... Впрочем, то, что с этим шарлатанским кодированием надо заканчивать, и так ясно. Пока сам с ума не сошёл. Подобные знамения и чудеса не для меня...»
5.
Прошло месяца два после описываемых событий. Как-то Сахранов встретил в своём дворе участкового инспектора милиции. Он, разумеется, хорошо знал в лицо всех городских участковых, так как раньше по работе им часто приходилось сталкиваться.
Сахранов уже хотел, поздоровавшись, пройти мимо, потому что говорить им было сейчас не о чем. Но тот сам остановился и протянул ему руку.
— Извините, что задерживаю, Виктор Владимирович. Но у меня к вам вопрос. Если не спешите, то давайте решим всё здесь на месте. К нам поступили сигналы, что Вы продолжаете принимать больных на дому, хотя Вам запрещено это делать ещё в течение одного года. Вот, начальство мне и поручило проверить полученное заявление и доложить. Честно скажу, опрашивать ваших соседей мне не хотелось бы. Как Вы ответите мне на этот вопрос, так я и доложу.
Сахранов на минуту задумался. Потом произнёс:
— Скажу я Вам следующее. Да, были такие случаи, только обращались не пациенты, а их родственники. А мне всегда трудно отказывать людям в помощи. Но могу дать Вам честное слово, что уже около двух месяцев я по таким вопросам никого больше не принимаю. И вообще стараюсь избегать всяких разговоров о лечении. И вряд ли когда это буду делать ещё. На практическую работу уже больше не вернусь.
— Тогда с Вашего согласия я последнюю часть вашего ответа в своём рапорте и зафиксирую. Хорошо?
Владимир Викторович благодарно кивнул головой.
Они простились, пожав друг другу руки.
«Неужели тот знак свыше предназначался и для меня тоже? Не прислушался бы к нему, возникли бы сейчас крупные неприятности».
Сахранов невольно посмотрел наверх. Но кроме голубого неба, под которым толкали друг друга пухлые белые облака, похожие на клубящийся дым, ничего больше не увидел.
* * *
Александр Шувалов © 2012
Обсудить на форуме |
|
