|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Истории трактира «На Млечном пути» Юлия Бекенская © 2012 Кошкины сны ...ты же темный, как кошкины сны,
потеряешься в городе этом, найдет полицейский,
а ты только «мяу» да «ы-ы»
Д. Воденников
Заболела она глупо, в разгар лета. ОРВИ, сказал доктор. Да какое, там, к черту, ОРВИ? что это вообще за зверь?
И еще этот обморок, в самом начале. Ленка, словно став на миг гуттаперчевой, вдруг скользнула на пол, свернулась эмбрионом и затихла.
Болела долго. Металась на простынях, и легкое тело ее стало вдруг жарким и неуклюжим. Никита заметил, что днем ей легче. Возвращался с работы, заставал почти в норме. А вечером она опять бредила, скатываясь в полусон, или вдруг открывала глаза, глядела с испугом.
А после оказалось, что она от Никиты отвыкла. Смотрела в упор, словно чужая. Даже домой не хотелось: словно его выдавливало из общего их пространства. Сегодня, наконец, прорвалось.
— Я не знаю, почему так. Ты входишь — мне дышать трудно. Как аллергия... — она осунулась, желтые тени залегли под глазами, скулы стали резче.
— И что мне делать? — спросил он растеряно.
— Не знаю, — она смотрела виновато. — Может, мне пока к маме уехать? Одна я боюсь. Сны... я сама себе снюсь, представляешь? В зеркалах. Двойниками. Не страшно бы, но это — не я. Смотрит, просит: отдай. Я сто раз спрашивала, что? Что? А она — отдай, и плачет...
— Уедет она... давай без резких движений? Ты отдыхай, а я за снотворным схожу, — Никита погладил ее по плечу. Она не отстранилась, но было видно, как напряглась спина.
Он вышел на улицу. Аллергия на мужа. Нормально, да? Представилось, как в оскаленной мине рекламный агент протянет ему упаковку: — аллергия на мед, пыльцу и супруга? Аэрозоль «недышин» — мы вам поможем!
Но не игра это, не притворство. Другое. Ладно, там видно будет...
Питер мок под дождем. Глядя по сторонам, Никита думал привычно: почему у нас не моют окна домов? Вся Лиговка в грязных стеклах. Вот, полюбуйтесь: витрина, сто лет как не мытая, в ней — странная жестянка: то ли самогонный аппарат, то ли — робот из старого советского фильма. На синем бархате — звезды из фольги. Цирк! Сверху вывеска — «Трактир на Млечном пути». Внизу меню мелом на дощечке: кофе, бизнес-ланчи, банкеты, свадьбы... Цветным мелом приписка: КОЛДУНЬЯ. ВХОД СО ДВОРА.
Он пожал плечами и почему-то прошел во двор. Желтый колодец неприязненно щерился окнами. Единственное крыльцо в три ступеньки заканчивалось облупленной дверью. Белела табличка: «прием с 11 до 23». Пока Никита стоял и думал, зачем он тут, дверь приоткрылась.
— Заходи, — сказали ему, — чего стоять, раз пришел.
Колдунье было за шестьдесят. Смуглая, словно выдубленная солнцем и ветром кожа, седой еж волос и пронзительные глаза делали ее похожей, скорее, на флибустьершу в отставке, чем на деревенскую бабку-шептунью.
Он сидел в кресле напротив и следил, как маленькие крепкие руки тасуют колоду. Женщина смотрела без улыбки. Спросила дату рождения. Достала планшетник, поводила тонким ногтем по сенсорному экрану. Никита хмыкнул: даешь смычку метафизики и нанотехнологий! Сейчас еще, в ногу со временем, клонирует гипоалергенного Никиту и решит их с Ленкой проблему.
— Два года назад, в августе, — спросила она, — у вас что случилось?
— Ничего, — не сразу ответил Никита. Пальцем в небо, наверно, тыкала, а — попала. Раз такая умная, пусть сама скажет, и спросил: — А что?
Женщина сказала, перейдя почему-то на «ты»:
— Я скажу, а ты слушай. Если ошибаюсь — уйдешь. Она у тебя светловолосая, высокая. Мерзнет часто, в рукава руки прячет. Два года назад, когда... ты знаешь, что было, она чуть с ума не сошла.
Верно, подумал Никита, какой-то доброхот из агентства позвонил ей... перепутал, дебил. Их с Чижом перепутал. Ленка чуть не спятила тогда...
— Она боится. Каждый день боится, что ты не вернешься. Страх у нее с тех пор. Сны у нее...
В цвет, подумал Никита.
— Она задыхается иногда, — продолжала колдунья, — ей все мерещатся те завалы. Кажется, что воздуха нет...
...Воздуха нет. Каменное крошево, пыль, песок во рту, на зубах, на языке. Рот сухой, хочется сплюнуть, а нечем. Дышать тоже хочется. Невыносимо, мучительно хочется дышать. Заорать никак, сдавлена грудь. Ччерт. Откуда она это знает?!
Колдунья не спускала с него глаз. Никита медленно кивнул.
Из-за двери появился мужчина. Небольшого роста, юркий, в улыбчивых морщинах, он принес с собой запах табака и мангала. Встал за спиной, положил женщине руки на плечи и чмокнул в макушку:
— Подхалтуриваем?
— Мешаешь, Рик, — она поморщилась. Сказала Никите: — Подожди здесь. Мы с мужем на минутку...
Оба вышли. Из приоткрытой двери долетали обрывки разговора:
— ...опять за старое? Отберут же лицензию!..
— ...сам, представляешь? Надо же, как, — женский голос был растерян.
— Прошлый раз нас вышибли из Мюнхена, — гнул свое мужчина. — Вот почему я шкурой сейчас чувствую неприятности?..
— Две недели назад, — женщина заговорила тише, до Никиты долетело последнее слово, — с той стороны...
— Марго, — простонал мужчина, — и ты открыла?..
Снова женский шепот, потом возглас мужчины:
— Ну, ведь безобидный же, да? Из местных травок? Корень женьшеня там, репей, ваниль с подорожником?..
После ответа женщины повисло молчание, потом дверь со стуком захлопнулась.
Какое-то время Никита не слышал ничего. Потом мужчина заголосил:
— ...открыть! А если ты ошибаешься? Ты представляешь, как можно влипнуть?! Господи, какое место удобное: центр, метро, аренда нормальная. Повара приличного нашел! — он причитал, как дервиш.
— Хорошо, — женский голос стал ледяным, — сейчас я пойду и скажу ему «до свидания», так? — и столько в этом «так» было силы, что моментально представил Никита, как взметнулся на мачте Веселый Роджер, тугим влажным ветром выгнуло паруса, и по воле маленькой крепкой руки рванула лихая шхуна на абордаж...
Муж пошел на попятный:
— Тихо, тихо. Не кипятись! А если... — неразборчивая скороговорка в ответ. Наконец, Рик сдался: — Тоже, вроде, ничего страшного... Ладно, идем. Человек ждет...
Будет сейчас клоунада, решил Никита. Впарят ему про дорогу дальнюю и даму треф, продадут жабьей икры полкило или хвост убитой в полночь гадюки — на счастье. Только откуда она про Ленку-то знает?
— Иди, — сказала Марго. — К ней иди. И не волнуйся. Все у вас хорошо теперь будет. Муж проводит, — и, кивнув на прощание, вышла.
И все?! — подумал Никита.
Мужчина повел его через коммунальные дебри. Остановился у обшарпанной двери, не той, через которую его впустили.
— Ну, бывай, — сказал хозяин. Если что — до четырех утра я тебя подожду. Вечер у тебя впереди и полночи.
Никита пожал плечами: с какой бы стати ему сюда возвращаться? И вышел.
Дворик был уже другой. Обычное дело — сквозная квартира на два выхода. Только зачем этот цирк?
Дождь кончился, ошметки облаков скользили по небу. Путь домой оказался длиннее — проходной двор, через который он привык срезать дорогу, был забран решеткой. Окольными тропами выбрался на Марата, нырнул в колодец родного двора.
Позвонил, дверь открылась. Ленка распахнула глаза, прижала к губам ладошки, смотрела, будто не веря, потом бросилась на шею:
— Ты...
— Я, — опешил Никита, — а кто еще?
— Ничего не говори, — она повела его в дом, — потом, все потом. Сейчас ребята придут! Сейчас будет праздник.
Она сновала из кухни в комнату, накрывала на стол и щебетала. Как здорово, что он вернулся. Как теперь классно все будет. Теперь и окончательно все у них станет хорошо. Он хмыкнул. Может, потом и расскажет, как Никитушка-дурачок за чудом ходил. Но не теперь. Кого она, интересно, позвала? Сюрприз будет.
И сюрприз — был. Они ввалились все и сразу, хлопали его по плечу, жали руку. Сенька с Кайзером, года два их не видел, Карась... а этот как? Он же вроде... того? Никита слышал, говорили о каком-то страшенном ДТП на Кольцевой. Слухи? Конечно, слухи! И Серега пришел. Этот живей всех живых, шуршит себе — от Зимнего до Смольного. Чиж ввалился, огромный, громогласный...
Чиж? Не может этого быть.
Он сам, Никита, ходил к его матери. Не хотел, боялся, а — пошел. Кто-то должен был. Никита тогда с ним фотографом напросился, командировка была на месяц, от агентства новостей...
...Пустая улица, вода журчит из раздолбанных водопроводов, коты орут, как оглашенные. И они с Чижом, два идиота под южным небом в городе Н, где гортанная речь, а звезды злы и огромны, как блюдца. Где эхом войны — мины в домах, в тех странных домах, где вперемешку слепые глазницы выбитых стекол и стеклопакеты с дымами буржуек.
И дом. Вернее, уже не дом, а обрубок. Дурацкое это пари, рулетка гусарская, после которой он намертво бросил пить... Он да Чиж, оба пьяные в дым, хихикают и идут. Туда...
Никита вспомнил, как сидел на кухне, мусолил ложечкой кофе, смотрел в прозрачные, выплаканные до бесцветья, глаза...
Два года тому, ровнехонько. Чиж, Саня Чижов, город Н. Тела не нашли... как же это?!
Чиж крепко пожал ему руку, потом отвел глаза:
— Живой, черт! А мы тебя чуть... — и тут уже кто-то другой окликнул его, полез здороваться, и Никиту подхватило потоком. С непривычки, с развязки он как-то быстро сделался пьян, но никто не заметил. А за столом совсем не стало времени расспросить, потому что во всем этом шуме, бликах, запахах каждый говорил о своем и со всеми сразу:
— ...ору что есть мочи: Зенитушка, дави! чуть сердце не выскочило!..
— Ленок, да не суетись ты, присядь. Тут все свои...
— Да какой это, к черту, движок? Вот у бэшки — да, это — движок...
Они шумели, чокались, и всем хватало еды и места. Ночь качалась, звенели подвески на люстре, лица краснели, и над столом висел тот праздничный шум, в котором невозможно говорить с кем-то одним и серьезно, а только со всеми — и про разную ерунду.
А когда обе стрелки на часах замерли в верхней точке, ставни на окнах с уличной стороны вдруг захлопнулись сами собой. Дом дрогнул, зазвенели приборы.
— Это что?.. — спросил ошалело Никита. Отродясь не было в доме ставен, никогда не закрывались снаружи окна.
— Разводят, браток, — весело пояснил кто-то, — ты что, придремал, что ли? Полночь уже. Первый развод.
Ставни открылись. Никита подскочил к окну и оторопел: вместо привычного колодца двора под окнами плескалась Нева.
Теперь дом выходил фасадом на набережную. На том берегу красиво светились купола Смольного собора.
— Что за бред?! — вырвалось у него.
— Охта? — разочаровано протянул Карась, подходя, — Да уж, не повезло. Пилить мне теперь до Гавани хрен знает как. Такси, что ли, вызвать?
— Подожди, — Лена подошла, обняла Никиту, положила голову на плечо, — еще в полчетвертого переедем, будет поближе.
— Да пора мне уже, — засобирался Карась, — сейчас тачку вызову. Кто со мной, ребята?
Никита тупо смотрел в окно. Лена погладила его по волосам и сказала:
— Знаешь, а когда ты пропал... нет, лучше не буду... Хотя, скажу. Я ставни сломала. Представляешь? Специально. Садилась у окна. Все смотрела тебя среди них. Среди прозрачных, — она заговорила тише. — Потом кто-то наябедничал, механики приехали и доктор. Грозил. А мне было все равно.
Она словно очнулась:
— Нет, не думай, что я сумасшедшая. Просто ждала... не верила, что ты пропал. Глупости разные делала... последний раз, недели две назад... — она оглянулась. — Ой, ребята собираются, пойду провожать, — и скрылась в прихожей.
Подошел Саня Чиж и встал рядом.
— Что-то ты не в себе, Кит, — сказал он, — Ты прости, — он замялся, — я, как вернулся тогда, хотел к матери твоей зайти, но... не смог. А ведь и к лучшему, да? — он был уже сильно пьян, и бас его гудел, как труба.
Никита молчал. Что происходит? Как они из центра переехали на набережную? Почему Нева? Что за бред? Может, он спит?
— Стукни меня, Сань. Только легонько, — попросил он.
— Да ты что, браток? — застеснялся тот, — думаешь, я тогда сбежал? Меня оттуда выдернули, после твоей истории, словно морковку с грядки.
— Ага, — продолжил Никита, не сводя с него глаз. — Позвонил Леонидыч, весь на измене, и визжал в трубку: в двадцать четыре часа! Чтобы духу не было!
— А ты откуда знаешь? — удивился Чиж.
Потому что это на меня Леонидыч орал, хотелось сказать Никите, это я из Н в двадцать четыре часа сваливал, это меня откопали, а ты остался лежать в той дыре, разметало тебя, так, что и пуговиц не нашли. Два года тому...
Но сказал другое:
— Ничего я не знаю. Я даже не врублюсь, как это мы сейчас переехали.
— Дык разводят, Кит. Первый развод — в полночь, потом — после трех, забыл, что ли? Где ты пропадал-то, братишка? Хотя — не сейчас. Зайду на днях, и расскажешь.
— Мосты разводят? — уточнил Никита.
— Мосты?.. — Саня заржал, — Мосты... разводят? Ну ты дал! Помнишь песенку: в этом городе нет постоянных, кроме солнца, мостов и котов? Похоже, ни хрена ты не помнишь. Город разводят!
— Зачем? — спросил он.
Саня сказал терпеливо:
— Чтобы пропустить корабли.
— А мосты?
— Что — «мосты»? что ты докопался до мостов?
— Ну, мост разводится и корабли идут.
— Куда идут?
— Куда надо. По Неве.
— А откуда они знают, где в этот раз Нева потечет?!
Никита вытаращил глаза. Чиж помотал башкой и сказал:
— Харе дурака валять! Ты ж не настолько контуженый. Может, тебе пока с выпивкой завязать, а? Мосты — константа. Растут по графику, глянь расписание. За триста лет раз двадцать всего менялось, теперь постоянно. Не зря же место выбрано? Мосты растут, формируют русло, а город уже разводят вокруг, чтоб удобно было. График можно в интернете скачать... Что тебе еще из напомнить? Из букваря? Мама мыла раму. Дважды два четыре. Слушай, — оживился он, — А давай я тебя, действительно, стукну? Для освежения...
— Я тебе стукну, — улыбаясь, пригрозила Лена, которая подошла неслышно и встала рядом, — Саша, тебя ребята просили поторопить...
— Ладно, бывай, — Чиж сунул ему лапищу, — созвонимся на днях. Мосты разводить, — повторил он, — юморист контуженный...
На посошок, прошуршало в прихожей. И все опять улыбались, жали клешню, а потом удивительно быстро для таких больших, шумных, нетрезвых всосались в задверную ночь и исчезли.
Чуть позже, когда вызверился серпом в окошке тонкий месяц, Ленка обняла его и сказала:
— Сегодня два года, как... но я почему-то знала. Позвонила ребятам. Мы никогда не говорили, что ты погиб. Ушел. Значит, должен вернуться. Год назад собирались, решили, что если придешь, никто ни о чем тебя не спросит. Но ты мне расскажешь? Не сейчас, потом?.. — она заглянула в глаза.
Значит я погиб, думал Никита. А Чиж остался. Стоп. Я? Вот он я. Дом? Мой же дом! Только дурацкие ставни. И Нева под окнами.
Тут его ждали. Вот только где это — тут?..
— Я даже к колдунье ходила, — сказала Лена, — две недели назад...
Облако волос под его рукой было невесомым. Светлые пряди, чуть светлей, чем у... его Ленки? Эта — другая. Бедная девчонка, подумал он. Ленка же... почти. Наверно, так сестрами-близнецами бывает: как две капли похожи, но нужна-то — одна. И точно знаешь, кто именно.
Она смотрела на него. Внимательно и грустно.
— Ты не расскажешь мне? Ты что... не рад? — спросила она.
— Рррад, — сказал он с запинкой.
И что рассказывать? Жил дома, с тобой, долго и счастливо. До этого вечера. А она два года ждала его здесь. Да не его! Другого Кита, которого нет на этом свете, наверное. Смелого, бедового... потому и остался там, в провале. А выкарабкался — другой...
А может... а если это наркотик, и он грезит? конечно! Подмешали что-то в питье, вот и сглючило. Мозг обрадовался, стал услужливо толкать по этому пути: ты спишь, это сон...
— Хочешь, завтра съездим к доктору, — вдруг предложила Ленка. — Он очень известный: гипноз там, тренинги... восстановление памяти. Я посмотрела, на всякий случай...
— На какой случай? — спросил Никита.
Приехали. Где ты, где ты, белая карета? А ведь ее тоже что-то смущает. Он другой. Похож, да не тот. Как воскресший кот с кладбища домашних животных. А тот неплохой, похоже, чувак был. Как все обрадовались! Вот уж свезло увидеть собственные поминки.
И что теперь делать? До четырех, сказал ему Рик. А потом что? Он превратится в тыкву? Или просто не сможет вернуться?
— На какой случай? — повторил он. Она не ответила.
Бедная девочка. Бедная, ага, сказал внутри кто-то злой. А кто кричал его Ленке: отдай? Кто его сюда затащил?
— Лена, как звали колдунью? — спросил он.
— Зачем тебе? Глупости же...
— Такая маленькая, смуглая, с седыми волосами?
— Толстая, огромная, с рыжей крашеной копной, — засмеялась она и обхватила его за шею.
Ну врет же! тоже чувствует, что все не так.
— Лена, — спросил он, — ты что, знала? что я — не он? Другой Никита?.. ты знала?
Вспугнутые птицы в ее глазах поднялись. Взгляд потемнел, и стало яснее несходство. С мягкой, молчаливой Ленкой. Его Ленкой.
— Что ты говоришь, — ровно сказала она. — Разве есть на свете другой? Давай спать. А завтра будет новый день.
И ты поведешь меня к доктору, подумал Никита, на лоботомию, угу... Бредовый день, бредовый город. Как сказал Чиж? Кроме солнца, мостов и котов? Неожиданно для себя спросил:
— Солнце, мосты и коты... почему коты?
— Спроси сам, — она отвернулась, кусая губы. — На лестнице Ватсон дежурит.
На лестнице. Ватсон. Дежурит. Нормально?
— Так я... пойду? — спросил он чужую женщину с лицом Ленки.
— Ты вернешься, — ответила она. — Чуток подумаешь и вернешься. Я проснусь, а ты уже будешь здесь.
Никита вышел, не ответив. На лестнице закурил.
— Я же сто раз просил дымить пролетом выше, — раздался голос. Никита оглянулся в поисках собеседника. На подоконнике сидел крупный рыжий кот.
— Здрастьте, — сказал он — Ватсон?
— Ага, — откликнулся кот, — и тебе не хворать. Предвижу вопрос. Отвечаю: говорю тут, действительно, я.
Никита затушил сигарету.
— Мне нужно на Лиговку, — сказал он.
— К Марго собрался, — Ватсон прищурился. Его голос ровным мурчащим дискантом звучал прямо у Никиты в голове. — Она мне кило парной телятины обещала. Ты ей напомни при случае...
— Ты знаешь Марго? Ты понимаешь, что тут происходит?..
— Вообще или в частности? — осведомился кот.
Никита взглянул на часы.
— Некоторым жаль потратить пять минут на разговор, который может сберечь им сутки, — заметил Ватсон.
— Я слушаю, дружище, — вздохнул он.
— Теория котоцентризма, — начал кот.
Издевается, подумал Никита.
— Теория котоцентризма, — продолжил собеседник с нажимом, — уходит своими когтями в тот период, когда зарождался этот город. Петербургский пра-кот, любимец Петра...
— Разве у Петра был кот? — спросил Никита.
— Петр построил город, — был веский ответ, — разве можно сделать что-то стоящее, не имея поддержки кота?
— Да, в самом деле...
Кот застыл, словно проверяя, нет ли в ответе иронии, и продолжил:
— Мы не любим перемен. Поэтому все, что можно было сделать постоянным, стало таким: дождь идет строго по расписанию, мосты растут по схемам. Пра-коту пришлось повозиться, намурлыкивая архитекторам чертежи. Весь город, развод которого — произведение искусства, подчинен ритмам котогармонии. И только вода переменчива.
Никто не знал, где возникнет Нева в следующий раз. Годы наблюдений позволили обезопасить котов и горожан. Установить порядок, в котором никто не рискует проснуться в одно ужасное утро в своем доме, в своей постели, но на дне речном...
— Круто, — восхитился Никита. — А как вообще тут передвигаются, когда город разведут?
— Никак, — припечатал кот, — на развод города нельзя смотреть. — Он словно цитировал по памяти: — Его необходимо переждать за ставнями, или — прижавшись к любой вертикальной тверди, исключая гранит...
— Почему гранит?
— По кочану! — отрезал он. — Гранит — это набережные. Самая нестабильная структура после воды.
— Тэкс, — он задумался. — На Лиговке тебе делать нечего, нет там Марго. Метро запечатано до пяти... вот бедолаги, кто застрял — так и катаются по кругу. Значит, сейчас выйдешь на набережную. Дороги — час с небольшим, только в три тридцать опять город разводят. В обрез.
— А... завтра? — спросил Никита.
— Если тебе сказали сегодня, значит, сегодня. Завтра тебе откроют, только вот куда ты от них попадешь? Твердо решил?
— Н-не знаю, — сказал Никита с запинкой. — Но не нравится мне. Как я понял, Лена, — он покосился на дверь, — что-то сделала, чтобы вызвать сюда... Черт, вызвать — как духа, прям! Меня из... оттуда, короче. И думает, что я останусь. Она похожа, но — другая.
— Интересно, какой бы стала твоя, если б ты пропал? — заметил кот.
— А она понимает, что я — не тот?
— А тебе что за дело, если решил?
— Ну, надо же ей объяснить...
— Что? Что она украла тебя у другой? Что ты — не тот, которого она любила, а тот пропал насовсем? И ты готов на все, чтоб удрать, потому что она — такая же, да не та? А ты думал, горе женщину делает мягче и красивей?.. — прозвучало в голове скороговоркой.
— Ты что? — крикнул Никита, — да какое тебе дело?!
— Эти твои мысли, как рыбки в аквариуме. Плавают так близко, что зацепить их — пара пустяков... — он растопырил когти и деликатно погрыз между ними, — опять собаки блох натащили, чтоб их...
— Но это же не мой мир, — заорал Никита, — я привык мосты разводить, понимаешь? Мосты! Я не умею тут жить!
— А хочешь? — спросил кот.
— Интересно было бы... посмотреть. И живы все тут. Кроме меня...
Кот смотрел, не мигая. Словно ждал, когда до Никиты дойдет.
— Живы... все? — прозревая, спросил он, — мама... батя?..
— Я тебе что, горсправка? — огрызнулся тот. — Мне-то откуда знать?
— Понятно, — кивнул Никита, — я пойду, наверное. Только попрощаться надо бы?..
— Иди уже, — ответил Ватсон, — поняла она все. Засунь свои прощалки знаешь куда!
— Ты чего, рыжий? — опешил Никита.
— Думаешь, легко? — прошипел кот, — я дежурный. Весь подъезд: головные, сердечные боли, живот или артрит — все на мне. Боль душевная — туда же! Слава богу, нормальные люди спят. Только на первом этаже у мальца зубки режутся. И вы оба на мою голову. Иди!
Никита кивнул и пошел по ступенькам. Бросив взгляд вверх, увидел, как исчезла светлая полоска под дверью.
— Про телятину не забудь, — прозвучало вслед.
Та же Нева. Привычный запах — огуречный с воды и бензиновый с улиц. Нормальный Питер, а не город Рубика, где в смотрящих — коты. За полдороги он не встретил ни одного прохожего. Как они, вообще, тут живут? Сидят за ставнями, бедолаги. А самая козырная питерская отмазка — мосты развели, не успел? у них, наверное, так: город развели... светлая память!
Клочками потянулся туман. Никита шел, потом бежал, понимая, что не успевает. Двадцать семь минут четвертого. Сейчас ему надо быть где угодно, но не на улице. Увидел мост, бросился к нему и понял вдруг, что уже не один.
Появились люди. Первый, второй, потом еще, и вот уже вокруг полно народу: наряженные кокетки с зонтами и в шляпках, бритоголовый амбал, старуха с лицом пресным, как ржаная горбушка... Брели бесшумно, поодиночке и группами. Совсем близко прошмыгнула стайка хорошеньких девчонок в мини-юбках, с глазами большими и пустенькими.
Никита стоял на мосту. Крепко вцепившись в перила, смотрел, как тает, съедается туманом гранит, исчезают деревья, а дома, ворочаясь неуклюже, начинают распадаться, как кубики, разбросанные в досаде малышом-великаном.
Простоволосые и в париках, бедняки и франты, чиновники в камзолах и каторжане в цепях, с язвами на мосластых лодыжках, люди шли и шли — из тумана в туман, такие же зыбкие, двигались из расщелин домов в плотную мглу, окутавшую город.
И звучал в голове голос, мягкий, мурчащий:
— Их всех, как ты понимаешь, нет. Но — красиво, согласись. Завораживает. Все возвращаются в город, — кот говорил торжественно.
Интересно, на каком расстоянии он может за ним наблюдать? Тоном гида Ватсон продолжал:
— Пока не изобрели автоставни, некоторые выходили искать своих. Не возвращались, конечно. А если возвращались — совершенно невменяемые, да... — голос убаюкивал.
Люди шли, дробились дома, под рукой дрожали перила. Никита плыл. Конечно, ничего этого нет. Как нет отсюда исхода, и лежит он сейчас, босой и голый, под свайной набережной, а верткие лихие людишки делят его нехитрый скарб: торбу с краюхой хлеба, да горсть медяков, честно сработанных подмастерьем в лудильной лавке. А через пару минут булькнут незадачливым телом в воду мутную да стылую, и поминай как звали Никитку, мамкиного с батькой сынка. Бежать надо. Бежать...
Он тряхнул головой. Под руками по-прежнему дрожали перила. Вот бесовщина. Будто в прошлую жизнь заглянул. Он огляделся. Города больше не было. Было марево, и зыбкий воздух, и твердь моста под ногами; да еще — сумасшедшая баржа с песком, которая вдруг оказалась внизу.
— Что ты стоишь, болван? — прозвучало в голове. Мост сейчас тоже... того! — быстрей, — прошипел кот, — дурень! Сигай вниз, пока мост...
Он перегнулся через перила. Метров восемь. Если правильно сгруппироваться... да нет, бред!
— Быстрей, — беззвучно проорали в голове.
Он набрал воздуха в грудь и прыгнул. Казалось, время застыло — так четко он ощутил свой полет. Сухой песок выбил остатки дыхания.
...Крошево во рту. Нечем дышать. Открывать глаза нельзя, проходили. Насыплет пыли, защиплет, а пошевелить рукой, протереть — невозможно. Под веками картинка: медленно и торжественно, как в кино, оседают перекрытия, рассыпаются балки, встает пыльное облако. И тихо. Грохот, и вдруг тишина. Сдавлена грудь. Не хватает воздуха. Где-то тут же, наверное, Чиж. И бесполезно орать, никто не услышит в этом чертовом городе под злющими звездами. От бессилия он зарычал, заворочался. И все-таки открыл глаза.
Баржа мирно ползла по реке. Он лежал, закопавшись, уйдя в в песок чуть не по пояс, как богатырь Святогор в землю. Но, кажется, жив. Слава богам. Или котам? Халявщики. Котоцентристы. Сами бы сигали с моста головой.
Не сразу, но поднялся. Мимо плыли заброшенные гаражи. Сама река казалась заросшей и неопрятной. От гранитных мостовых не было следа. Где он? Конец Фонтанки? Обводный?
Сидел, глазея по сторонам, пока не увидел огни. Баржа неторопливо приближалась, и он смог прочесть аляповатую вывеску: «Трактир...» — крупными буквами, дальше мельче, и он прищурился «...на Млечном пути»?!
Должен успеть. Когда баржа поравнялась со зданием, прыгнул, стараясь как можно дальше отлететь от страшного смоленого борта. Греб что есть силы, одежда мешала, но вода, к счастью, была не холодной.
— Это потому что у нас всегда стабильная, солнечная погода, — раздалось в голове.
— Скажи лучше, чтоб дверь подержали, — прохрипел он.
— Уже, — сказал голос обижено, — я свои обязанности блюду.
Ноги почувствовали дно. С мостков кто-то тянул руку.
— Вот и ладушки, — сказал Рик. — Вернулся — и хорошо.
Ввалились в таверну. Мокрый, как Ной, Никита вызвал сочувствие посетителей.
— Пари, определенно пари, — предположил интеллигентного вида очкарик. — Коллега, бальзаму не желаете?
— Рому ему, — откликнулся здоровяк в сувенирной бескозырке.
— Лучше пуншу горячего, — сказало существо с нежным румянцем, не разберешь, юноша или барышня.
— Кофе, — отрезал Рик, — пей и пошли!
И к нему мгновенно утратили интерес.
— Вот ведь, — сказал Рик, — как сердцем чувствовал неприятности!
— И зачем вы меня сюда запихали? — спросил Никита.
— А я — знаю? — огрызнулся Рик. — Марго вот была уверена, что ты останешься.
— А ничего, что я — не тот, кого ждали?
Рик вздохнул.
— Да не знала Марго! Не знала. Она меня вконец доконает. Вот ответь мне, почему так? Есть человек, например, повар... Золотые руки. А его, понимаешь, тянет петь. Блеет, как козел, фальшивит, а ростбиф готовит — очередь на месяц вперед в ресторан. А эта скотина в хоре поет. Вместо того чтоб готовить.
— Ну, нравится человеку, — отозвался Никита.
— Нравится, — повторил Рик. — Марго вот, к примеру, поставь перед ней толпу оборванцев — укоротит! Темперамент! — он потряс сжатым кулаком. — Администратор от бога. Но ей хочется волшебства. Опыты, пробы. Годами! при полном отсутствии дара и интуиции. Голая физика, сплошь гаджеты, интернет, фармацевтика... и при этом хочет называться колдуньей. А тут — ты. Даты рожденья совпали. Лицо — одно. Она обрадовалась! Решила, что притянулся тот, кого искали. Думала, сам пришел, потому что с той девчонкой они ритуал провели. Ладно бы из местных травок она ей пойло сварила. Нет. Контрабанда... — Рик вздохнул. — Ведь в самой дальней дыре, самого захолустного мира она умудрится найти контрабандный канал. Эту бы ее энергию, да в мирные цели. Вечерок у нас был сегодня... Таможня... Санинспекция. Я бармена рассчитал. Какой был бармен...
Рик покачал головой. Вошла Марго, положила руку мужу на плечо.
— Меня подвел поставщик, — сказала она Никите, — вот ты и влип.
— А я-то тут при чем? — спросил Никита.
— Ну, как бы попроще... давай так. В одном месте, довольно странном, есть, гм, минерал. Местные растирают его и заваривают, на манер кофе. Я цапанула пару унций, когда мы удирали из Мюнхена.
Бедный Рик, подумал Никита. Он с ней не соскучится.
— Понимаешь, я всегда знала, что этот тип — халявщик. Зато дешево. А тут он мне, то ли сдуру, то ли горело у него, товар толканул качественный...
— И ты этот кофе заварила девушке, которая пришла сюда две недели назад, — продолжил Никита, — и что?
— Те туземцы вообще очень странные ребята, — продолжала Марго, — раздумчивые такие. Сутками на месте сидят. А мир у них райский. Идиллия. Минимум затрат при максимуме результата. Как-то так этот напиток действует, что, когда ты понимаешь, что тебе надо, события выстраиваются оптимально для как. Вектор он дает, вот что. Вектор. Той женщине нужен был ты.
— Но тот... я — погиб?
— Откуда я знаю? Наверное. Будь сырье похуже, действие послабей, она нашла бы в своем мире кого-то похожего. А так контрафактное пойло выдернуло тебя. Передозировка вышла. Бывает, — Марго смотрела чуть виновато.
— Я зайду к вам еще? Просто так? — спросил Никита.
— Съехали мы, дружок. Пока, видишь, здесь. А у вас — совсем закрылись... иди, — сказала Марго.
Знакомая дверь. Он открыл и шагнул в утро. Раннее августовское утро где-то в новостройках. Услышал, как захлопнулась за спиной дверь, и что-то тяжелое немедленно придвинулось к выходу.
— Будь здоров, — донеслось за спиной.
Брел долго, мокрый и злой. В метро, конечно, его не пустили. Лишь около девяти оказался в родных местах. В знакомой лавке зубастый продавец зазывал:
— Свежее мясо! Купи, дарагой! Скидка первому покупателю!..
В парадную он входил с пакетом в руке.
— А ты уверен, что это именно телячья вырезка? — раздался голос. Рыжий котище сидел на окне. — Где брал?
— Ты? — Никита почти не удивился. Слишком много событий за одну ночь. — Ты что, за мной всю дорогу бежал, что ли?
— Это тебе бегать надо, — самодовольно ответил Ватсон. — У нас другие средства передвижения.
— Как Ленка? — спросил Никита.
— Которая? — насмешливо уточнил кот, — но ответил: — Та — выкарабкается. Ставен уже не ломает, — он осторожно засунул морду в пакет, — понимаешь, тот, другой, за два года стал у нее бронзовым. Идеальным. А тут — ты. Обычный. Посмотрела она, посмотрела... И с пьедестала сняла. Отойдет потихоньку. Отболеет.
Никита кивнул и пошел вверх по лестнице. Порылся в кармане, ища ключи. Дверь распахнулась.
Его ждали.
Юлия Бекенская © 2012
Обсудить на форуме |
|
