|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Истории трактира «На Млечном пути» Юлия Фурзикова © 2012 Игра Их построили в шеренгу прямо на платформе. Напротив короткого, в два вагона, состава, в котором их сюда привезли. Сзади, на фоне тусклого пока, но безоблачного неба виднелись пятиэтажки старого посёлка. Пахло металлом, тепловозным топливом, соснами и солнцем, которое скоро взойдёт. Ленка ёжилась в лёгкой футболке. Не только от свежести июльского утра.
После переклички инструктор двинулся вдоль шеренги. Останавливался возле каждого, осматривал одежду, заглядывал в аптечку, а парня, стоявшего за три человека от Ленки, заставил даже снять кроссовки. Инструктор был невысокий и светловолосый, похожий на старого доброго полковника из Ленкиной школы. Тот всегда заботливо и тщательно проверял амуницию каждого участника: всё ли взято, что полагается; обувь — удобная ли...
Инструктор аккуратно отодрал стельку и вытащил из кроссовок предмет, который Ленка узнала по навязчивой рекламе. Шнур с липучками, пристающими к поверхности мгновенно и надёжно. Цена приспособления заставляла верить, что действительно надёжно. Но бегать с такой штукой под пяткой, в сложенном виде толщиной почти в сантиметр, неудобно. Что верно, то верно.
Ленка безучастно наблюдала. Заботливый инструктор долго шмонал парня, прежде чем оставил его, вспотевшего и красного, в покое. Прошёл молча мимо очередной жертвы и ещё одной. Рядом с Ленкой стояла женщина неопределённого возраста, с короткими обесцвеченными кудряшками. Инструктор сноровисто разворошил её аптечку, выудил средства индивидуальной защиты и бесстрастно заметил, что даме они уже не полагаются. По возрасту.
Средства защиты перекочевали в карман инструктора следом за лентой, позволявшей забираться на стены. Карман оттопыривался. Закусившая губу тётка молчала. Интересно, эта её Игра — которая по счёту?
Инструктор подвинулся на один шаг. С пояса стоявшего рядом с Ленкой мужчины отцепил фляжку, отвернул крышку, попробовал.
— Дурак, — отметил он (на девушку пахнуло водкой) и отправил флягу в другой карман. — Будешь теперь без воды.
Он сделал ещё шаг и уставился на Ленку, сверху вниз.
— Соколова, — сказал инструктор, глядя ей в лицо, а не на запястье, где на коротенькой цепочке болталась пластинка с именем. Значит, запомнил фамилию. — Доброволец. Отказа не будет? Как только игра начнётся, выйти из неё будет невозможно, решай сейчас.
Он не ждал ответа долго. Поворошил пальцем Ленкины средства индивидуальной защиты (Ленка закусила губу, как минуту назад — её соседка). Ничего не сказал, шагнул к следующему участнику. Ленка вряд ли передумала бы, но всё равно — хорошо, что от неё не требуют словесного подтверждения.
Не так уж давно она думала над порывом, бросившим её в Игру. Только со вчерашнего дня.
Ещё вчера было самое обычное утро. Полное света и запаха тополей, тёплое, радостное. Радостное оттого, что начиналось лето, и в семь утра уже вовсю светит солнце, и день, похоже, будет по-настоящему жаркий. И скоро отпуск. А после отпуска, может быть, перемены в жизни. Хорошие...
Радуясь лету и движению, Ленка пробежала по парку привычные шесть кругов и вернулась к дому. Вошла в подъезд, улыбнулась при виде коляски на первом этаже. На почтовый ящик покосилась по привычке: почту разносят позже. Но там что-то лежало.
В ящике оказался конверт с печатью Минздрава, и утро перестало быть обыкновенным, стало тревожно-радостным. Её дело рассмотрели? Так быстро?
Заставив себя не дрожать, потому что в конверте может быть только разрешение, которого они с мужем давно ждали, и ничего больше, девушка оторвала бумагу по пунктиру.
Бумага действительно была решением медсовета, хотя о результатах обследования, которое Ленка проходила месяц назад, в письме не было сказано ни слова. Письмо уведомляло, что носительницы генотипа G123 в соответствии с декретом о регулировании населения от числа, пункт такой-то, подлежат стерилизации. Явка тогда-то, городская больница номер восемь, кабинет. Всё.
С работы она отпросилась по телефону и долго сидела в очереди в коридоре помпезного до зубной боли учреждения.
Принявшая её чиновница не была бездушной и чёрствой, а знакомые фразы о правильном устройстве мира в её устах не звучали штампованными формулировками. «Вы же понимаете, что это не от нас зависит. Нет, ваш генотип не плох, он здоровый, нормальный, обычный генотип, понимаете? Обычный. Да нет, право риска для вас не отменено. В случае удачи совет рассмотрит и, вполне возможно, переменит решение. Да, очень вероятно. Только подумайте, надо ли вам это. Первая игра, статистика вам известна. По закону первая игра для женщин в двадцать семь, вот и сидели бы... Что? Да, можно, если... Минутку. Вот, очередная региональная Игра девятого июня. Завтра, да. И больше игр не будет до... Нет. Завтра.»
Вряд ли ей позволят сослаться на грядущее участие в Игре, которая состоится когда-то потом. Решать приходилось быстро. Ленка ушла из помпезного здания, унося в виде поблажки обещание чиновницы: в списки её внесут, но она имеет право просто не прийти не Игру. Как будто её никуда и не вписывали.
Думайте, сказали ей. Решайте...
Инструктор, напомнивший ей, что надо решать стоял перед строем. А строй рассыпался. Уже не было рядом ни покрасневшей от злости тётки, ни лишённого фляги мужика. Инструктор поднял руку, указывая то ли на верхние этажи домов, то ли на посветлевшие макушки сосен. Начинался день, обещавший быть таким же тёплым, как вчерашний. Июньский, длинный. У растяп нет шансов дождаться заката.
Ленка повернулась и побежала к домам, привычно сберегая дыхание.
Игра складывалось скверно.
Не только потому, что место Игры было неудачным. Все места, хорошие и не слишком, активно обсуждались в сети, как же без этого. Были (по смутным слухам) и неизвестные населению полигоны. Считалось удачей попасть в Лосёво, где участок граничил с относительно свежей городской свалкой, и бывший полигон ТБО с молчаливого согласия городских властей оставался частью игровой площадки. При хорошей выдержке и достойной подготовке дичь, даже удостоившись особого внимания опытного охотника, могла продержаться там долгие часы. Заранее собирались команды дичи и охотников для Мейвинской игры, — первые в строжайшем секрете, известными матерым игрокам способами, вторые полуворовски-полуоткрыто; методы выкуривания дичи из башни, становившиеся после очередной игры общеизвестными, делались потому с каждым разом всё изощрённее, а дичь всё хитрее. Команды составлялись всегда, хотя это жестоко преследовалось. Всегда. И в школе. И в институтских тренировочных играх. Понятно, что тренировочные игры не могли вполне точно сымитировать настоящие. Какие бы запреты не выдумывала школьная администрация, как бы ни тасовали на учебных площадках учащихся разных школ, меняя состав в последний момент, каким-то образом всегда получалось так, что рядом оказывалось плечо, на которое можно рассчитывать.
Сейчас Ленка была одна. Никому не обязана.
Свобода наполняла её легкостью и пустотой воздушного шара.
А площадка в самом деле была нехорошая. Маленькая по площади; тут не было ни коллектора, ни крупных зданий с запутанной архитектурой, созданных капризным архитектором, ни даже просто водоёма с водой или грязью, где можно отсидеться, дыша через соломину. Просто несколько улиц бывшего посёлка с хорошо сохранившимися домами.
Солнце равнодушно освещало верхние этажи и макушки сосен. Пели птицы; потом лесную тишину нарушил отчётливый шум подъезжающего состава. Невидимый Ленке поезд накатил, замедлил ход, остановился и смолк.
Легко можно было представить, как из дверей каждого вагона ручейками выбираются наружу охотники. Но развлекаться воображением было уже некогда, и Ленка, не выбирая, повернула к дверям ближайшего подъезда.
На уцелевших стёклах приоткрытого окна качалась тень от ветки. Там, снаружи, пели птицы и поднималось солнце. Обычное утро, вот только в нём не было ни голосов, ни шума машин, ни собачьего лая. Ковровое покрытие было усыпано осколками разбитой люстры и бумажными клочками — как раз настолько, чтобы непросто было различить свежие следы и следы участников предыдущих охот. В остальном комната выглядела прилично, и мебель казалась хорошо сохранившейся. Такой же, как этот, диван был у бабушки, и точно такого цвета. Когда-то, играя в прятки с двоюродными братьями, Ленка ухитрилась, забравшись в ящик для белья, задвинуть его изнутри. Братья долго не могли поверить, что она там поместилась, а потом препирались, выясняя, кто из них помог Ленке задвинуть ящик.
Сейчас диван свободным не показался. Пыль противно сыпалась в нос, рот и глаза. Услышав скрип, она сначала решила, что скрипит её диван, а потом чуть не задохнулась от пыли.
— Да погоди, — услышала она снаружи. — Шкафы проверю и диваны. Да сейчас я!
И стало тихо. Стиснув зубы (на зубах тоже скрипела пыль), Ленка вылезла из дивана. Умение импровизировать — ноль, пересдачи не будет. Потому что никакой это не полигон. Это ловушка, загон для убоя. Девушка мысленно заметалась по комнате, сделала глубокий вдох, чуть снова не поперхнувшись пылью, и крадучись вышла на лестничную клетку.
Голоса доносились снизу. Но если всё-таки кто-то есть наверху, она получит пулю прямо в лицо. Ленка чувствовала, как немеет место, куда попадёт пуля — чуть левее третьего глаза.
Наверху не было охотников. Зато выход на чердак был закрыт решеткой, даже лестничные перила заплетены толстой проволокой. Ленка протиснулась между перилами и лестницей, лишний раз порадовавшись, что так и не выросла в женщину нормального размера. Она выбралась через окошко с выбитым стеклом в большое и яркое пространство под облаками. Пробежала к другому, симметричному окошку. Место, куда должна попасть пуля, теперь переместилось на затылок. Оно успело занеметь совершенно отчетливо, потому что другое окно не сразу подалось. Потом окно резко распахнулось, и Лена едва не свалилась внутрь, едва успев вцепиться в лесенку. Перевернулась, спрыгнула.
— Надо же, — сказал кто-то. — Из-за такой фитюльки, и чуть ползапаса не грохнули.
В трех шагах стояли несколько мужчин разного возраста. Прежде, чем Ленка сообразила, надо ли говорить «извините» или «спасибо», двое протиснулись мимо и заняли позицию у окошка, которое так и не закрыли. Остальные отвернулись и пошли по лестнице вниз. На Ленку не смотрели вообще.
Только одного взгляда она удостоилась. За открытой дверью в квартиру, прямо напротив входа сидела на узком кухонном диванчике компания мужчин и женщин. Один из мужиков посмотрел на неё, и не только посмотрел, но и подвинулся, освобождая кусочек дерматиновой обивки. Хлопнул ладонью по месту рядом с собой: иди, мол, садись.
Ленка села.
— Ну, рассказывай дальше, Толян, — предложила пергидрольная блондинка. На Ленку она и остальные так и не взглянули, не повернули голов, будто им было безразлично, кто тут бродит среди них. — Где этот твой переход?
— Я уж всё рассказал, — откликнулся парень с тёмными, немного раскосыми, глазами. — Говорили, где-то здесь, в зоне. Оформлен под трактир.
— И является достойным, — подхватила вторая девушка, рыжая, помоложе пергидрольной тётки. — И пройти через него можно раз в жизни. Толик, покажешь, где это?
— Не дразнись, — ответил Толя с лёгкой досадой. Ленка смотрела на него искоса — красивый профиль, белые зубы, родинка. Герой-любовник, да и только...
— Не дразни. В такой зоне самое место для переходника. Посторонние не шастают, неприметно.
— Неконтролируемый переход — это детские, детские, детские сказки! Самое время сказки рассказывать, — мужчина, который подзывал Ленку, вдруг облапил её затылок, поворачивая к себе лицом. — А ты у нас доброволец, я слышал? Ну-ну...
Он приблизил своё лицо вплотную. Запах изо рта голодного человека с нездоровыми зубами был отвратителен.
— Не надо, — Ленка вывернулась из-под чужой руки. — Зачем вы так — здесь?
— Оставь её, — подтвердил Толя. Остальные наконец-то проявили внимание — уставились на Ленку.
— На дуэль его вызовешь, да, Толь? — не без ехидства спросила пергидрольная. — Как в том мире, куда ты хотел попасть. Там за всё на дуэль вызывают?
Не отвечая, темноглазый Толя взял Ленку за руку, поднял с диванчика и повёл вниз по грязной лестнице, прочь от открытых дверей и насмешливых реплик.
— Сейчас сойдём вниз, я тебя выпущу, — тихо сказал он.
— Зачем? — пискнула Ленка.
— Если хочешь, оставайся тут. Ты что, не слышала, как проходят осады? Когда начнётся торг, кого выдадут этим в первую очередь? Жертвенная овечка сама пришла. Очень удобно.
Ленка заткнулась.
Толя мягко, но сильно подтолкнул её к выходу и стал отодвигать сложное сооружение, заменившее домофонный замок. Откуда-то тут же материализовалась шкафоподобная личность — видимо, сторож.
— Ты что, Толян?
— Выпускаю человека, — хладнокровно ответил Толя, не прекращая работы.
— Толька, ты сейчас сам отсюда вылетишь.
— Может, и выйду. Но не потому что ты велел, придурок.
Толя подтолкнул Ленку к двери. У «придурка» явно были заготовлены возражения, но в это время вверху загалдели, призывно закричали, потом бухнул взрыв. Часовой насторожился и замер, прислушиваясь. Толя воспользовался этим, распахнул дверь и вытолкнул Ленку наружу, под довольно высокое солнце.
Убежище оказалось соломенным домиком, полным свинства, и солома разлетелась от первого же прикосновения. А ведь стены давали видимость защиты, и там рассказывали сказки: о других мирах, о переходах. Странно только было, почему переходник — трактир? Будто дань старым временам, когда затерянные в пространствах странники бродили по просёлкам, а трактиры были не просто местом, где едят и спят, а убежищем и пристанищем. Чем-то очень важным, основным.
Она думала об этом уже на бегу. Поэтому не видела, как захлопнувшаяся дверь опять приоткрылась, но Толю остановили в проходе. «Часовой» схватил парня за руку, выкручивая назад, а подоспевший ему на помощь мужчина обшаривал карманы. На углу Ленка оглянулась, и могла бы заметить, как Толю выталкивают из дверей, если бы пыльная ткань не упала в этот миг ей на лицо.
Хорошо сохранившиеся обои с завитками были похожи на те, которыми была в своё время оклеена Ленкина детская комната. Мебели не было, если не считать засаленных матрасов на линолеумном полу. Ленка, в обществе десятка молчаливых женщин и позыркивавшего на них охранника, сидела на матрасе у самой стены и сосредоточенно водила пальцем по затейливым завиткам.
Её впихнули сюда, к остальным, стащив с головы мешок, от которого остались серые нитки в волосах и мерзкий вкус пыли — опять пыли — во рту. После этого дверь открывалась один раз — забрали одну из девушек, на вид молодую, как Ленка. Потом всё надолго затихло, и субъективное время тянулось, как приклеившаяся к подошве жвачка. Охотники не спешили. По падавшему из окна яркому лучу Ленка видела, что прошло около двух часов. Липкий, как пот, ужас сгущался неотвратимо, а нервы казались измочаленными верёвками, натянутыми так, что тело ныло. Ленка сидела и твердила себе, что прошли два часа из тех, которые надо продержаться. Световой день длится около девятнадцати часов в это время года. Из них прошло ещё два, два часа и пять минут. Ленка очень точно определяла время по солнцу.
Она представила, что сидит в очереди на стерилизацию, и потому так тягостно тянется время в духоте больничного коридора, а солнечный луч скользит по чистому полу, который по санитарным нормам моют каждые несколько часов. Больничная картинка отсюда казалась далеко не настолько гадкой, как вчера. Неужели только вчера ей предложили Игру? Кажется, прошла неделя.
Визг распахнувшейся двери порвал тягучее время. Втолкнули бледную, коротко стриженую девушку в косо застёгнутой блузке и свежим красным пятном, отчётливо проступавшим на камуфляжных брюках.
— Иди сюда, — женщины ожили, задвигались, освобождая место на матрасе. — Подвиньтесь, дайте ей лечь!
— Радуйся, что отпустили...
— Отпустили?
Охранник посмотрел на них и отвернулся к окну.
— Сколько их было?
Ленка вяло подумала: надо бы поделиться прокладками. Только толку будет мало. И ещё понадеялась, что они будут прямо сейчас устраивать гинекологический осмотр. Её мутило от духоты, запаха пота и старого чужого жилья.
Чем пахнет страх?
Женщины всё возились. Ленка, не оглядываясь, сняла с ремня фляжку с оставшейся водой и сунула им.
— Дурочка, ты что же, даже дефлорацию заранее не сделала? Да сколько тебе лет? Ты почему здесь вообще?
— Я не хотела, — пошептала девушка.
— Сколько тебе лет? Ты добровольно тут? — недоверчиво спросила женщина. — Из-за ребёнка?
— Она беременная, что ли?
— С ума сошла, беременных тут нет.
— Оставьте её, — не выдержала Ленка. — Ей и без вопросов хорошо!
Женщина — лет сорока (должно быть, вторая возрастная охота), очень активная (она недавно требовала освободить матрас) посмотрела на них с сожалением. И сказала:
— Дуры.
— Нормальные девчонки, — возразила ещё одна тётка, из угла. — Если выживешь, приходи к нам в коммуну. Коммуна мамок. Если кто гибнет, у ребёнка много тётушек остаётся. Нам все ребята как свои, не делим. Кое-то и второго заводит. Хочешь?
Лена не хотела. Она ничего больше не хотела. Голоса сливались в жужжание. Летала с матраса на матрас муха, тоже жужжала. Мухе было хорошо в жаре и запахах.
Когда прошло ещё сколько-то времени (Ленка уже не смотрела, сколько), дверь опять противно заскрипела. Появившийся на пороге жирдяй оглядел моментально замолчавших женщин. Прищурился так, будто вылавливал муху из стакана. Поманил Ленку пальцем.
— Ты, иди сюда. — Да-да, ты! — и прибавил ещё пару слов, потому что Ленка обмерла и застыла в надежде — может, это не ей?
Потом она покорно встала и пошла на выход.
Ветер немного отрезвил после духоты, но голова гудела, и всё казалось болезненно-резким. Горячий, нереальный и странно отчётливый день. Короткие чёрные тени. Пустые улицы. Охотники. Её вели куда-то, и лица были — как одно, пока среди множества других не мелькнуло ещё одно, знакомое лицо.
— Этот, без диадемы, кто? Ты, подойди!
Чёрные тени показались ей шахматными клетками, и фигура без диадемы охотника обречена была быть срубленной на следующем же ходу. Ленка мигнула, и происходящее стало привычным и нормальным. Был человек, которому надо помочь. Люди не созданы выживать в одиночку.
Её тело было молодым и натренированным, оно уже работало само, Ленка била по рукам с оружием и кидалась под чьи-то ноги, дёргала и толкала, как надо. Толкать и дёргать стало некого, она метнулась в сторону, уже чувствуя пулю, которую сейчас получит в затылок. И деваться было некуда. Не было другого выхода между стерилизацией и охотой, между «помочь» и «не помочь», между быть и не быть застреленной...
Звук взрыва заглушил крики, а воздушная волна толкнула за угол. Удачно, почти мягко.
Когда она смогла подумать, а куда она, собственно, бежит, перед ней блестели, слепя глаза, железнодорожные пути. Было тихо, пахло мазутом. Справа виднелась тупая трёхглазая морда тепловоза. На этом поезде привезли их или охотников. Никуда тут не денешься, на этом пятачке.
Вдоль состава шёл Толя, и девушка опять побежала. К нему.
— Только тихо, — сказал Толя. — Иди сюда. Если хочешь.
Он нагнулся и полез под вагон, и Ленка за ним. Лезть приходилось на четвереньках. Оказалось, что Толя висит под днищем вагона, в том месте, где несколько колёсных пар соединяли железки. Ленка закинула ноги на что-то, чего не могла разглядеть, ухватилась за толстую ось, подтянулась.
Время шло, висеть было трудно. Что происходит за вагоном, Ленка уже не видела, а руки скользили. Ленка подтянулась выше и вдруг бухнулась спиной на шпалу так, что только крякнула.
Толя ловко перелез через неё — заскорузлый край куртки скребанул по лицу. Выпрямился.
— Чудно, — отметил он. — Тремя минутами раньше, был бы капец нам с тобой!
Когда Ленка выбралась, Толи уже не было. Ленка покрутила головой — опять одна под безжалостным солнцем, среди угрожающих смертью пространств.
— Ну иди, — сказали из дверей вагона. Ленка с облегчением взялась за поручень рукой, вымазанной в мазуте и запанированной в гранитно-серой пыли, как котлета в сухарях.
Она прошла несколько шагов, и тогда Толина рука обхватила её локоть и потянула за собой.
— Они тут живут...
— Тут они не живут, — внушительно сказал Толя, дёргая дверь оказавшимся пустым купе. — Садись.
Сам он, однако, передумал садиться. Исчез и через пару минут вернулся с добычей, выложив на столик у окна початый батон хлеба, тонкую палку салями, несколько яиц и единственный огурец. И воду, целую бутылку.
— Можно? — не выдержала Ленка.
— Пей.
Руки нечем было вытереть, кроме как занавеской. Ленка незаметно потерла ладони о край полки, снизу. Полка была пыльная, но гораздо чище Ленки. А ведь подошвы тоже измазаны, если в коридоре вагона остались следы, только слепой не увидит, что дело не чисто.
— Водку я брать не стал, — сказал Толя. — Нам с тобой выпивать рано.
Он руками, легко разломал на куски колбасу, хлеб и огурец. Огурец пах, как в нормальной жизни. Косое солнечное пятно неподвижно лежало на столе, стене, нижней полке. Время, которое весь день двигалось то медленно, то рывками, остановилось совсем.
Ленка жевала.
— Как хоть тебя зовут?
— Лена Соколова, — ответила она послушно, как школьница.
— А ты и правда здесь добровольно?
— Я повестку получила, на стерилизацию, — неловко согласилась Ленка. — Наверно, я просто очень не люблю врачей.
— Дура, — констатировал он, деловито переливая остаток воды в свою флягу. — А муж что сказал? Муж-то есть?
— Муж не знает, — сказала Ленка.
— Дура и есть, — подтвердил Толя. — Вот он рад будет...
Было неважно, что он говорит. После еды хотелось спать, что хотелось хоть чуть-чуть забыть про смерть, поджидавшую за закопчённым, приоткрытым окном, из которого тянуло запахом горячих шпал. Она вытянулась на нижней полке. На минутку. Всё равно Толя начеку.
Толя выглянул в окно и вдруг пересел на её полку. Ленке пришлось потесниться, Толя был крупный.
— Мы найдём тот трактир, — сказал он тихо, совсем другим голосом. — Мы найдём свой мир. Свой настоящий мир. У нас всё получится.
Большая, шершавая, довольно чистая рука скользнула к ней под футболку.
— Не надо, — попросила Ленка.
— Почему не надо? — удивился Толя. — Древнее средство снимать стресс. А ты хочешь ребёнка, почему бы не от меня, а? Ведь не хуже, чем искусственное осеменение и неизвестный донор? Ты и врачей не любишь. Ведь я не хуже, скажи, а, Ленк? — он засмеялся и обнял её за плечо, будто хотел притянуть к себе. От неожиданности Ленка поддалась, поворачиваясь на бок, и его рука скользнула ей за спину, расстёгивая лифчик.
— Не надо!
— Секс эпил, — пробормотал он, потянув с неё джинсы. — Почему вы все так разоделись? Чтобы нравиться этим? Так ведь они трахнут, а потом всё равно убьют...
Он навалился на неё, огромный и неподъёмно-тяжёлый, и почему-то твёрдый столик слева совсем ему не мешал, зато мешал Ленке. Клеёнка отвратительно липла к голой вспотевшей коже, и кричать было невозможно.
— Только не ори, пожалуйста, — попросил он, отрываясь от её рта. Язык — вот что было самым противным. — Рядом старый товарняк, а там наверняка засада.
Ленка ещё немного посопротивлялась, а потом перестала.
Толя затих, но больно давил локтем ей в живот, и она снова поёрзала. Он вздохнул, приподнялся и вдруг схватил её за шею сильными руками, которыми полчаса назад ломал хлеб.
Нельзя было ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни оторвать от себя жёсткий и страшный ошейник из пальцев. Ленка не успела даже перепугаться, как у неё потемнело в глазах. Уже? Конечно, она дёргалась, рвалась изо всех сил, и вдруг вдохнула — больно. Он решил её помучить, убить не сразу?
Толя медленно перевернулся и свалился на коврик купе.
Когда пятна перед глазами рассеялись, Ленка увидела мужик с широким неровным лицом. За спиной у мужика был ствол, на голове обруч охотника, а в руке нож, лезвие которого он тщательно вытирал подолом Толиной куртки.
Ленка подпрыгнула, тараща на мужика глаза и натягивая футболку книзу. Мужик положил рядом с их объедками «Беретту», лезвие остро блестело. Поднял Толину руку и задумчиво подёргал жетон, отпустил, взялся за кисть и крутанул. Послышался мерзкий треск, от которого Ленка снова подскочила — схватить свои джинсы и бежать.
Джинсы схватить не получилось, они оказались под Толей. Не выпуская Толиной руки, мужик покосился на Ленку, поймал её взгляд (Ленка как раз представила, с каким звуком рвутся мягкие ткани).
— Между прочим, это моя добыча. — Законная! — пожаловался мужик неожиданно чистым, молодым голосом. Лицо у него было почему-то знакомое. И широкое, как лопата. Так обычно говорят. А при чём тут лопата? Как задница, вот какое это было лицо, круглое, пухлое. Мужик тем временем вытащил из Толиного кармана предмет, похожий на маленький секатор.
— Вот кретин, — удивился он, легко откусывая ножничками по металлу Толин жетон. Кто кретин, Ленка не поняла. — Ты не бойся меня. Я не охотник.
Какая разница, охотник или нет? Ленка узнала мужика, он был соседом, из одного с ней подъезда. То, что он сосед, и зовут его Антоном, тоже не было важным.
Она не успела ринуться вон, в чём была — сосед прикрыл дверь купе, оставив щель, потом легко высвободил джинсы и подал ей. Потом спрятал Толин жетон и ножницы во внутренний карман жилетки.
— Рано выходить, — посоветовал он, скучно, будто собственные ногти, рассматривая Ленкины голые коленки. — Оденься.
— Вы убили его, — выдавила Ленка.
— А что он тебя душил, тебе по фигу?
— Но он меня сегодня выручил... отпустил...спас.
Сосед Антон отвернулся, чтобы она оделась. Ленка подумала, что надо объяснить подробнее. Или не надо.
— Он тебя выставил, думал, ты их отвлечёшь, а у него будет шанс удрать. Стянул перед тем у ребят половину запаса. Кстати, он их всё-таки подставил. Видишь ли, я немного видел, как брали подъезд.
— Как сюда проносят оружие? — Ленка, спохватившись, торопливо натянула штаны. На Толю, по-прежнему лежащего на грязном коврике, она старалась не смотреть.
— Оружие обычно оставляют здесь заранее, а сведения о тайниках продают. Ты новичок? Поганая штука эта Игра. Хотя умеет затянуть, подчинить своим правилам.
— Вам нравится Игра?
Девчонки с работы утверждали, что есть такие извращенцы, кто добровольно участвует в охоте, как дичь. Адреналина ради.
Сосед пожал плечами и снова отвернулся.
— В одном из зарегистрированных миров взрослые дяди играют в войну. Понарошку, без убийства. Они живут мирно, без риска, в семьдесят лет эвтаназия. У них дети — символ вечной жизни, и в кинематографе, и в книжках. Ну, понимаешь, думают о живом, пока живы.
— Вы из того мира? — сказала Ленка с отвращением. Она вспомнила наконец соседские сплетни о поселившейся в их доме семье. Родители и худой мальчик, немного старше неё... потом он почему-то основательно растолстел.
— Я не из того. В моём бывшем мире рождаемость вообще не контролируют. Мир «муравейник», не слышала? А помнишь, каким я тут появился?
— Я думала, такие миры выдумка, — буркнула Ленка — Сказка.
— «Муравейник» — сказка? — Антон посмотрел на неё, как преподаватель на двоечницу, которой приходится ставить «три», снова отвернулся. И вдруг резко опрокинул Ленку, прижав к полке.
За один миг Ленка успела много чего передумать.
Антон отпустил её, осторожно приблизил нос к стеклу. Он двигался, как тяжелый грациозный хищник. За окном была платформа, намного выше путей. На платформе никого не было.
— Вернулись. Ну, я пойду, — сказал Антон светски и просунул голову в щель приоткрытого окна. Ленка могла бы поспорить, что его туша в такое отверстие не протиснется, но туша пролезла. Сосед ухватился за раму, ловко извернулся и спрыгнул ногами вниз.
В вагоне послышались голоса. Ленка скакнула к окну и протиснулась в него — совсем не так грациозно. Зато раньше, чем охотники нашли мазутные следы, труп и остатки украденной колбасы.
Всё вернулось: утомительное солнце, открытые пространство, смерть, выбиравшая место на Ленкином беззащитном затылке. Не рассуждая, Ленка метнулась через пути. Не как человек, которого со школьных лет учили выживать, а как загнанное животное.
В нос били запахи нагретых за день пыли, травы, асфальта. Ленкина тень вытянулась рядом с тенью красно-белого, задранного вертикально шлагбаума, — тоже очень длинная. Это означало, что солнце удобно освещает её спину и затылок.
На затылке, слева, зашевелились волосы. Ленка инстинктивно метнулась вправо, в бурьяны. Покатилась под гудящее в ушах эхо выстрела. Замерла.
— Голову не поднимай.
Знакомый голос звучал буднично. От нового выстрела Ленка вздрогнула, а потом подняла голову вопреки запрету. Антон выбрался на дорогу и срезал жетон с лежащего охотника. Потом он повернулся и побежал в ту сторону, куда только что бежала Ленка.
Ленка метнулась за ним, пристраиваясь к новому покровителю. А что ещё было делать?
Они петляли между домами, не останавливаясь. Ленка потеряла из виду широкую мужскую спину, но, выбравшись на новую дорогу, снова увидела её. Сосед уже не бежал, он быстро шагал, всё время оглядываясь.
И Ленка всё время — затылком — чувствовала, что за ними идут. Гонятся и догоняют.
За поворотом с указателем Антон свернул, не дойдя до старой автобусной остановки, оглянулся на неё и кивнул.
— Что здесь? — спросила она, хотя вывеска ясно говорила, что тут кафе «У млечного пути».
— Трактир. Ну, Трактир, неужели не слышала? — повторил он раздраженно, ныряя под сомнительную защиту стен. Ленка оглянулась и юркнула следом за секунду от близкого выстрела.
Кафешка была стилизована под посконную старину. Стойка сложена из брёвен, над стойкой полка, ряд вполне современных бутылок.
Ленка метнулась к стойке, собираясь удирать через задний выход. Но навстречу вышел мужчина, спросил невозмутимо:
— Что-то будете заказывать?
Сбитая с толку, она оглянулась на Антона. Тот невозмутимо уселся за столик, бежать он никуда не собирался.
— Интересное название у кафе, — сказал он мужчине. — Я знал журнал с таким названием.
— Редактором был мой дед, — сухо сообщил работник кафе. Или кто он тут.
— На перекрёстке миров жить интереснее, чем в Израиле... Впрочем, это не моё дело, извините. Сядь, — сказал он Ленке. — Не суетись. Это место вне времени.
Ленка не села, а встала так, чтобы видеть через окно пространство перед входом. Там было пусто, хотя через окно были слышны далёкие выстрелы.
— Здесь переходник? Так открыто?
— Совсем не так открыто. Кто не знает, тот не войдёт.
— Но там стреляют.
— И что?
Не очень опрятная, русая с оттенком пыли, макушка Антона торчала у неё прямо перед носом. Ленка отодвинулась. Подумав, уселась и осмотрелась. Какие-то горшки и ухваты у русской печи. Проникшие в окно солнечные лучи засвечивали в жерло печки, и было хорошо видно, что она не настоящая. Солнце стояло очень низко. Ещё совсем немного, и... Конечно, нельзя об этом думать и расслабляться. Но всё-таки, если продержаться каких-нибудь полчаса, охота кончится, и вернётся нормальная жизнь.
С Антоном они, наверно, станут друзьями. Людям, которые вместе прошли через такое и выжили, положено испытывать дружеские чувства. Если только он не убьёт её. Охота ещё не кончилась, а дичь тоже может убить соседку, срезать Толиными ножницами жетон и получить бонус. Жизнь — за жизнь.
— Ну что? — сказал сосед, будто знал её мысли. — Не надо на меня так смотреть. Я тебя не зарежу.
— Почему? — спросила она устало.
— Потому, что в детстве играл с тобой в прятки.
Взгляд Антона был очень насмешливым. Он явно издевался. Над Ленкой или над собой.
— И потому, что в другом мире за твой жетон мне ничего не дадут. А в Игре нас обложили... придётся переходить.
— Вы же говорили, переходить дважды нельзя.
— Вот и проверим.
Он издевался уже открыто.
Ленка покосилась сквозь грязное стекло на блестевшую пустую дорогу. Между трактом и железнодорожным полотном росла полынь. Никакого перекрёстка миров. А впрочем, пусть место вне времени, если ему так хочется. Главное, солнце, наконец, садится.
— Так вот, тот журнал «Млечный путь»...
— Будем байки травить или заказ делать? — спросил неприязненно женский голос. Вместо мужчины у кассы стояла немолодая тётка.
— Я ведь не собирался уходить, — пожаловался Антон. — Не знаю даже, какой мир выбрать... И ты выбирай, можно не вслух. А деньги у тебя есть?
Она бы выбрала мир, где никто не помешает растить ребёнка, если бы это было всерьёз. Она слишком устала, чтобы фантазии лезли ей в голову. Не хотелось думать о загнавших её в Игру страхах и желаниях, вообще ни о чём. Когда она придёт домой, она сначала выспится, а потом будет думать обо всём этом. Главное вернуться.
«Деньги», — спохватилась она.
Ленка открыла аптечку, достала, не стесняясь больше никого, пачку прокладок, вытащила из тщательно склеенного вчера пакетика купюру. Всё-таки понадобилась. А фляга осталась там. И бог с ней.
— Мне просто чай, пожалуйста.
— Какой?
— С лимоном.
«Хозяйка» принесла чай в белом чайнике, лимон на таком же белом, без рисунка, блюдце. Ленка долго болтала в чашке ложечкой, смотрела, как медленно набухает лимонная корка. Смотрела, как Антон наворачивает лагман: выхлебывает бульон, берет вилку вместо ложки, аккуратно наматывает на неё лапшу. Здесь давали лагман, как в простеньком летнем кафе, а шашлыком не пахло. Расслабившись, она выпила остывший чай, ещё чашку и ещё.
Солнце уже не засвечивало в окно. Солнце зашло, а дорога была всё так же пуста.
Солнце село, Игра окончена. Они живы.
Антон тоже молчал, когда они устало вышли на дорогу. Холодало. Темнело. Куда идти? Обратно же на сборный пункт? Или искать автобус?
Поймаем попутку, — уверенно сказал Антон. — Домой.
Ленка выспалась, хотя проснулась раньше обычного. Но если бы и не выспалась, уже не заснула бы — так чётко вспомнился вчерашний день, весь целиком.
Она вылезла из постели так, чтобы не разбудить мужа. Вчера она вернулась поздно, но его не было — Ленка не дождалась, не выдержала, задремала. Услышав в полусне, как он пришёл, тихонько порадовалась — все объяснения можно отложить на завтра, а то нет никаких сил.
Ленка быстро натянула шорты и майку. Радость жизни поднималась в ней — острая и тёплая, как запах тополиной листвы за окнами. Понемногу доходило: она победила, она имеет право на эту прекрасную солнечную жизнь. Вчера она слишком измучилась, чтобы это осознать.
Девушка надела кроссовки и бесшумно захлопнула дверь. В парк. Бегать, как обычно. В следующей Игре она уже не будет наивным новичком, подготовится так, как требуют её подлые правила. Однако утренних пробежек никто не отменял. Кросс по утрам, тренировки трижды в неделю. Всю жизнь, а не только до первой игры, необходимо следить за собой. Иметь подтянутое тренированное тело, радоваться движению.
Ленка улыбнулась, потому что улыбка рвалась из неё. Она сейчас побегает, а потом сделает яичницу. С ветчиной. И салат из редиски. И кофе.
Мурлыча песенку, Ленка сбежала по лестнице и уперлась взглядом в почтовый ящик.
В такую рань не бывает почты, но в ящике что-то лежало.
Ощущение дежа вю неприятно кольнуло и рассеялось, потому что конвертов было два. Для неё и для мужа. Но разве может быть, чтобы ей... снова?
Рука против воли задрожала. Ленка помедлила, рассматривая детские коляски на площадке первого этажа. И между этажами. Строй колясок, почему-то почти одинаковых, тёмно-синих и грязно-голубых.
На лестнице затопали, и спустилась Танька из пятидесятой квартиры. Она вела мальчика лет двух или трёх.
«Чей это?» — хотела спросить Ленка, но спросила почему-то:
— Вы куда?
— В сад, — Танька пожала плечами. — Близнецы меня пополам рвут, если ещё этого дома оставлять... Ещё почти полгода мучиться, пока их в ясли возьмут. Мне тоже снова повестку прислали, — добавила она, глядя на конверт в Ленкиных руках, и поморщилась. — Говорят, после трёх пацанов могут девочку сделать. Девчонок не должны мобилизовать, нужны ведь производительницы.
— Мобилизовать...
Мысли запрыгали — будто ненастоящие, как во сне, и потому не страшные.
— Вчера слышала выстрелы, в Кольцово, — сказала Ленка. Опять непонятно зачем.
— Там учебка, — сообщила Танька, не показав удивления. — Идём, — повернулась она к мальчику. — А то бабушка на работу опоздает.
Они ушли, а Ленка заставила руку не дрожать и разорвала конверт. «Согласно постановлению об обязательном осеменении... Явка... городская больница номер восемь, кабинет...»
— Опять поганый мир, — сказали рядом. — Совсем поганый. Вот такая лотерея.
Антон, её вчерашний спаситель, стоял рядом. В руках он тоже держал конверт. Вид соседа был неприятен. Он делал сегодняшний сон, неправдоподобный и ненатуральный, продолжением вчерашнего, страшного и неизбежного. Никакой это не сон, естественно. Вполне реальный мир. Из реестра миров, в которые вчера не хотелось верить.
— Но ведь ерунда, — сказала Ленка, понимая, что никакая это не ерунда. — Мобилизация... осеменение... Между осеменением и мобилизацией должно пройти лет... ну, пятнадцать. Хотя бы.
— Двадцать лет назад тоже никто не верил, что война будет идти так долго, — сказал Антон буднично. — Однако идёт вот. Я ночью телевизор смотрел. Хоть, наверно, надо было не телик смотреть, а спать, — добавил он, помахивая своим конвертом. — Неизвестно, как и когда теперь выспаться придётся...
Ленка в ужасе уставилась на конверт. Не тот, который соседа, и не на свой. На тот, который предназначался мужу. Из военкомата.
Всё-таки этого не может быть. Не должно. Она... Она знает, где выход. Где перекрёсток, трактир...
Трактир, через который можно пройти один раз в жизни. Вернее, можно и второй раз. Можно, вот он же прошёл. Но много ли жизни останется после второго раза?
Вот теперь по спине прополз настоящий страх, потоптался ледяными муравьиными лапками.
Сосед с повесткой в руках сочувственно посмотрел на неё, кивнул и пошёл, не оглядываясь, по лестнице вверх.
Юлия Фурзикова © 2012
Обсудить на форуме |
|
