|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Истории трактира «На Млечном пути» Юрий Черкасов © 2012 За ответами
Пробираясь к выходу из машинного отделения, Жак треснулся головой о выступ перед дверью.
— Сколько лет прошло, а... — не сдержавшись, рассмеялся.
Во весь голос. Все работники станции на данный момент уже плотно набились в его космический крупногабаритный челнок — таверну «Млечный путь» — и наливались спиртным под самую завязку, так что ему ничего не грозило. Тем более, завтра или, точнее, через шесть часов, эту станцию нужно будет покинуть. И визит его в темные недра машинного отделения был продиктован тем, что главный механик, одиночка и фанатик моторов, был единственным, кто еще не посетил таверны. И не только ради человеколюбия и волнения о досуге обитателей станции Жак полез в это обильно набитое механизмами чрево. Была и еще одна причина вытащить прокопченного бородача в таверну.
Попав в зал стыковочного терминала, Жак хмыкнул и покачал головой. Все места оказались заняты. Добавилось еще четырнадцать двухместных челноков. Значит, с двух дальних астероидов прибыли. Отлично! Довольно потерев руки, Жак побежал к челноку-таверне. Как там Вероник одна справляется?
Вероник справлялась. Поцеловав ее в уголок губ, Жак кивнул, предупреждая готовый сорваться вопрос. Все в порядке!
Девушка улыбнулась, мило сморщив носик, и вновь занялась смешиванием напитков. Жак стал рядом.
Таверна изнутри была выдержана в земном стиле. По крайней мере, так считал Жак. Псевдодубовые панели, почти псевдолиповые столы, пластиковая стойка, компьютерные кресла у столиков и гордость — раритетный CD-проигрыватель.
С тех пор, как Земля стала заповедной зоной, а это случилось почти триста лет назад, было сложно судить и спорить о «земном» или ином стиле. Жаку было приятно, а посетителям все равно. По контракту с Переселенческой миссией, любой челнок-таверна имел право находиться и торговать на станции не больше одной недели. А дальше — новый прыжок и новая станция. И так — до бесконечности. Ибо несть числа спутников в системе Юпитера, не говоря уже об астероидах. И почти на всех работали люди, добывая полезные ископаемые. В основном, лантаноиды. Карме — богат самарием, Ананке — лютецием, Каллирое — тербием, малютка Аайде — церием, а Пасифе — тулием. Переселенцы упразднили либеральные и консервативные партии, предпочтя ставить во главе правительства радикалов и избрав технологический путь развития. Впрочем, помимо мечты о светлом будущем, переселенцы не забыли прихватить с Земли алчность и разгильдяйство.
Люди, изгадив донельзя Землю, бросилась искать планеты, пригодные для проживания в пределах Солнечной системы. Ио и Каллисто первыми дали приют переселенцам. А потом, после удачных опытов по терраформированию, люди расселились везде. Венера стала центром цивилизации. Инопланетян, как люди мечтали и одновременно боялись, нигде не оказалось. Потому стимул для гонки вооружений себя исчерпал. Покорением дальних галактик тоже мало кто заинтересовался, ибо превысить скорость света ученым так и не удалось. Вот и суетилось теперь человечество в пределах Солнечной системы, с легкой ностальгией посматривая на Землю.
За триста лет опустевшая планета залатала озоновые дыры и одичала. Флора и фауна вновь отвоевали испоганенные территории. И лишь смотрители имели право проживания на Земле. Ведь библиотеки, чудеса света и музеи требовали постоянного ухода.
Переселенческий комитет даже решился давать виды на жительство на Земле. За миллиард космокрон для семейной пары. Таких деньжищ почти ни у кого не было. Да и богатеи не сильно торопились переселяться в место, где не предусмотрены развлечения и запрещен бизнес. Прародина пустовала.
***
Жак отпустил страждущим старателям выпивку, с удовлетворением оглядел потолок, зал и, не увидев больше желающих, увлек Вероник в подсобку.
— Ты видела, какие нынче превалируют эманации? — спросил он, прижав Вероник и легонько укусив за ухо.
Вероник притворно сделала круглые глаза и уперлась кулачками Жаку в грудь, впрочем, с видимым удовольствием дав поласкать свою.
— Вожделение, пьяный азарт, радуга развесистая вранья и брызги мирных споров. Обычный коктейль, — пожала она плечами и потерлась макушкой о щеку Жака. — Ты намекаешь, что нужно для них спеть? — вскинула она глаза орехового цвета с созвездием точечек и удивительным разрезом.
— У нас осталась последняя возможность перед перелетом на Землю. Желательно основательно пополнить запасы. Угу? — лизнул ее в нос Жак.
Вероник озорно рассмеялась, показав на мгновение милую щель между передними зубами, и мягко провела рукой по пышной светлой гриве волос любимого.
— Будет исполнено, мой господин! Пусти... Ну, пусти же...
— Ты обрати внимание на механика, когда тот придет. Очень интересный экземпляр, — крикнул вдогонку Жак и послал воздушный поцелуй.
Сколько лет уже вместе, а Жак до сих пор не мог наглядеться на Вероник. Она возбуждала его как мальчишку. Он был влюблен, как в поговорке, без памяти. Хотя воспоминания о первой встрече были из тех, что хотелось вымарать. Но, с другой стороны, если бы не нашел тогда Вероник, не появилось бы цели и смысла жизни.
Помотав головой, отгоняя былое, Жак вышел из подсобки и принялся выставлять из холодильника бутылки со спиртным и замороженные обеды. Он и Вероник, что было редкостью среди регулярно курсирующих по Солнечной системе челноков-таверн, не готовили еду. У них была своя изюминка: Вероник — пела. На почти забытом французском. Свое.
Люди, покидая в спешке, как им тогда казалось, гибнущую Землю, брали с собой только самое необходимое. Книги и музыка остались на Земле. Жак и Вероник побывали на своем челноке-таверне практически на всех планетах и спутниках Солнечной системы, и лишь однажды им повезло выменять у одного жаждущего алкоголя старателя проигрыватель и диск с минусовками группы «Led Zeppelin». Десять мелодий, покоривших Вероник до глубины души. И она сочинила к мелодиям песни. Пропустив через сердце, мечту и любовь к Жаку. И изредка пела их не только для любимого. Часто песни слышали и старатели. И сейчас была как раз такая необходимость.
Он снова вернулся в общий зал. Вероник как раз подавала выпивку механику, которого Жаку удалось-таки вытащить из машинного отделения. Нежно воркуя с заросшим по самое никуда неуклюжим и смущенным мужиком, она заворожено смотрела ему в глаза.
Жак улыбнулся. Вероник оценила! А ему было пора. Пока машинное отделение пустует, нужно из него кое-что забрать.
Снова стукнувшись о выступ перед входом в машинное отделение, Жак уже во весь голос отругал конструкторов и ремонтников, за сотни лет не удосужившихся убрать этот мешающий проходу элемент.
В зале он, не отвлекаясь на разглядывание механизмов и агрегатов, нырнул в подсобку и принялся шарить рукой на самой верхней полке. Есть! С натугой подтянув громоздкий ящик, Жак принялся по очереди вынимать стеклянные емкости. Среди покрытых пылью флаконов с лизолом оказались два явно с иным содержимым. Сунув их карман, Жак, не утруждаясь уничтожением следов пребывания, выбрался наружу.
Лизол уже давно прекратили использовать для дезинфекции, но инструкции по поводу его утилизации выпущено так и не было. Забыли. Вот на каждой станции и валялся никому не нужный анахронизм, давая возможность Жаку устраивать надежные тайники. Нынешний держал тайну аж пятьдесят лет. Он делал такие тайники на каждой станции из-за постоянных и внеплановых проверок мобильного Антимонопольного комитета, представители которого вечно совали нос куда не надо и изрядно портили нервы постоянными придирками. Лишаться тайных запасов и отвечать на ненужные вопросы Жак не желал.
Жаку не было нужды смотреть, что он написал тогда на этикетках. Он знал свои вкусы и вкусы Вероник. А содержимое могло храниться значительно дольше, становясь со временем еще лучше.
Глянув на часы, Жак снова улыбнулся, хищно блеснув в полумраке машинного зала удлинившимися клыками. Скоро наступит их с Вероник время. Время заслуженного сбора урожая.
Через час Жак, теребя запонку на манжете рубашки, сидел за столиком в компании с начальником станции, главным инженером и маркшейдером. Отказавшись от выпивки, он рассеянно прислушивался к разговору.
Маркшейдер, близоруко щурясь, посасывал через трубочку коктейль и уверенно цедил сквозь зубы:
— Не рассказывайте мне сказки, господа! Людей, имеющих миллиард космокрон, в пределах одного процента от всех живущих. Это где-то полмиллиона. Отнимем бизнесменов, и остается сто тысяч. Отнимаем молодежь, им Земля неинтересна — минус половина. Здравомыслящих людей из них... хм... очень мало. Так что никто в заповедник за такие деньжищи не полезет.
— А я был бы счастлив жить на Земле! — с вызовом заявил инженер. — Читать настоящие книжки и слушать песни, дышать свежим воздухом, путешествовать и знать, что мне завидуют остальные.
Жак посмотрел вверх, где эманации ленивого цинизма и пессимизма сплетались с пафосом, ярким росчерком зависти и серой мутью цифири подсчитанных богатств. Невкусный коктейль от неярких людей. Не выдержав, он фыркнул.
Слово взял начальник станции. Солидно отдуваясь, он пробасил:
— Ну и к чему эти прения? Чтобы заработать такую уйму денег, нам, старателям, нужно несколько жизней. И это даже если постоянно находить новые самородные жилы. Так что не напрягайтесь зря.
Жак заерзал на стуле. Его так и подмывало похвастаться. Причем всегда, как только начинался подобный разговор, его просто распирало. И он понимал почему. Хоть жизнь у него и вечная, а имея из прожитых живым всего двадцать семь лет, он пропускал года сквозь себя, практически ничего не оставляя в виде опыта и оставаясь юнцом. Владельцем миллиарда космокрон. Двести девяносто восемь лет вне Земли. Пять поколений по человеческим меркам. А вот сколько прожил на Земле — сказать не мог. Он смутно помнил темные громадины замков, факела, пышные платья и оружие с длинным и тонким лезвием. Вероник — та была моложе. И по воспоминаниям и по виду.
Механик, покоренный обаянием Вероник, дул уже пятую порцию и беспрепятственно давал ей листать картинки своих мечтаний. Собственно, мечта у него была одна, в чем Жак уже имел возможность убедиться, и теперь представлял, каково его Вероник, взбалмошной и порывистой натуре, видеть четкую и выверенную мечту механика.
«Шестеренки, масса блестящих шестеренок встык друг с другом крутятся и дают крутиться другим. Целый сонм шестеренок вертится, а механик с блаженной улыбкой и масленкой в руках следит за бесперебойным движением». Смысла в этом Жак не уловил, но оценил неординарность и искренность мечты.
Таверна гудела от разговоров и звона столовых приборов. Как всегда. Разве что выпивки употребляли больше, отчего Жаку приходилось часто помогать Вероник. В ход пошло все: венерианское виски, брага с Ио, марсианский портвейн, ядреный сшибач с Юпитера и крепчайший самогон с Деймоса. Заказчики становились все словоохотливей, а озвученные заказы умиляли фантазией. Раз и навсегда постановив не брать чаевых и не обирать чрезмерно выпивших старателей, Вероник и Жак с честью пережили последний наплыв страждущих. Выпивка почти закончилась.
Похожий на медведя с Ганимеда старатель, до смешного коряво попытался распустить руки и, отчитанный Жаком, теперь мучительно краснел и извинялся, разворачивая перед Вероник картинки своей потаенной, яркой и невинной мечты. «Маленький мальчик в бархатной спецовке и берете с помпоном ловко вырезает лобзиком из фанеры диковинных зверушек». Вероник растрогалась и бережно сохранила картинку.
Жак ревниво спросил:
— Поделишься?
— Если очень попросишь, — лукаво блеснула глазами любимая и незаметно провела рукой ему ниже пояса.
Жак задохнулся от предвкушения и хрипло проговорил:
— Давай уж быстрее заканчивать. Хочу тебя.
— Я еще не пела, — сладко прошептала она и, покачивая бедрами, пошла к проигрывателю.
Жак в предвкушении оперся о стойку. Переселенцы музыку не сочиняли и книг не писали — разве что многостраничные запретительные или разрешительные циркуляры. Технологическое общество было озабочено лишь добыванием денег. Накопив достаточное количество, индивидуум переселялся в более комфортный сектор или на другую планету, и так до бесконечности. Такую систему поддерживало и правительство, ибо чтение и прослушивание музыки рождало у людей ненужные помыслы и навевало хандру, что влияло на производственный процесс.
За такое самоуправство челноку-таверне грозило, как минимум, лишение лицензии, а максимум — солидный штраф. Но Жак, если бы мог, — плевал бы на это. Если бы получилось — чихал бы на все опасности.
***
Пару сотен лет назад Жак, почти соблазнив паспортистку, стащил несколько десятков бланков мультипаспортов. Впрочем, сглупив и разболтав о «подвиге», нажил проблему. Вероник даже подозрение об измене восприняла серьезно и при каждой смене паспортов устраивала ему полновесную истерику вкупе с посягательством на членовредительство.
Начинала она всегда традиционно:
— Если бы еще были такие, как мы, ты точно бы не пропустил ни одной юбки!
Жак морщился, фыркал и лез обниматься. За столько лет они так и не встретили себе подобных, потому предмет обвинений был лишен смысла. Зато заканчивался скандал всегда одинаково. В постели.
Заполнение мультипаспортов всегда сопровождалось буйным весельем. Сначала Жак и Вероник становились собственными младшими братом и сестрой, потом своими детьми и внуками, правнуками. С праправнуками связываться они не решались.
***
Зазвучала музыка, и старатели притихли. Вступительные аккорды гитары смешались с тихими благоговейными вздохами. Голос Вероник заскользил по помещению неслышной поступью хищной кошки, чаруя и восхищая. Жаку всегда было грустно, когда он слышал пение Вероник. Тем более что она веселых песен не пела. Вот и сейчас она пела об одиночестве и неприкаянности, о мечте найти родных и близких.
Жак остановил время для людей, и настал час снимать жатву. Он принялся ходить между столиков и... собирать чувства и ощущения старателей, в виде дымчатых эманаций выползающих сквозь широко раскрытые зеркала их душ. Загодя поставленные на стойке пустые бутылки из-под спиртного начали наполняться, повинуясь взмахам рук и нашептываниям Жака.
— Летите, собирайтесь, хорошие мои. Чувства в одну, ощущения в другую тару. Потом вас переселю в лучшие компании. Летите...
Вероник, закрыв глаза, пела. Старатели, благодаря музыке и пению, отдавали лучшее. Жак буквально купался в удовольствии, радости, ликовании, нежности, умилении, блаженстве, восторге, симпатии, доверии, любви и восхищении. Неизбежные ошметки плохих эмоций в виде уныния, отвращения, горечи, злорадства, испуга и разочарования отгонял прочь. Подойдя к столику, он ощутил от одного старателя боль и панику, что напомнило ему о первой встрече с Вероник.
***
... Жак пришел в себя в полутемном помещении, полном мертвецов и еще живых, но умирающих людей. Окна были зарешечены, а двери закрыты. В воздухе плавали лишь могучие потоки страдания и предсмертного ужаса. Страшно хотелось есть. Жак вдохнул, и в его голове все помутилось. Какая гадость. Этим невозможно было питаться. С трудом поднявшись, он подошел к окну. Все незнакомо. Как он сюда попал?
Внезапно в глубине зала послышался жалобный плач. У Жака пошел мороз по коже, и он опрометью бросился на звук. Плакала и причитала девушка. Вероник.
— Я не могу! — всхлипывала она. — Меня сводит с ума эта боль. Я не могу ее всю выпить. Ее все больше и больше.
Рядом с ней умерших людей не было.
Жак понял, для чего и она, и он здесь. Их «играли втемную». Чувство собственного достоинства и просто обида заставили Жака действовать. Выдавить стекло и погнуть решетку было секундным делом. Схватив в охапку девушку, он покинул зал смерти.
С тех пор Жак и Вероник были вместе. Как они оказались на Ио, и кто устроил их лекарями без их ведома — узнать так и не удалось. Единственный намек оказался в кармане брюк Жака. Билет с Земли годичной давности. Именно тогда последние люди покинули родную колыбель.
Придя в себя в ближайшем лесочке, согнав с себя плохие эманации и напившись простеньких эмоций мелкой живности, они кое-как привели себя в порядок и... полюбили друг друга. Сразу и от всей души.
Последующие набеги на больницы результата не дали. Либо они действительно были одни такие во вселенной, либо только им посчастливилось остаться на свободе.
Вероник из прошлой жизни помнила лишь несвязные фрагменты, но удивительно умело обращалась с компьютером. А Жак, тоже покопавшись в памяти, обнаружил там сплошную кашу и бездну обаяния.
Позаимствовав у алкоголика с помойки мультипаспорт, пошел в банк за кредитом. Получил. А Вероник, купив простенький ноутбук и слегка поколдовав, тут же его якобы выплатила. Поразмыслив, они решили не искушать судьбу и стать странниками. Были вопросы, но не было ответов. Были естественное желание находиться в движении и крупная сумма космокрон. Вот так и вышло, что они стали тавернщиками.
Со временем они поняли, как еще могут служить человечеству, и, случайно посетив заброшенную еще на заре эры космонавтики станцию «Мир» и обнаружив там в библиотеке книгу Брема Стокера, выяснили, хоть и со многими — земля, гробы, светобоязнь, ночная активность — оговорками, кто они есть.
Да, они могли питаться болью, но на Вероник такая диета влияла не самым лучшим образом. Она становилась нервозной и жаловалась на давление внутри головы. Жак же чувствовал вялость и апатию. А вот когда люди кормили их хорошими эмоциями, все было просто великолепно. Люди же никакого дискомфорта не ощущали. И пользы было значительно больше.
***
Как-то один старатель, основательно напившись спиртного, заснул в подсобке челнока-таверны и вынужденно полетел к следующей станции. Три года Жак и Вероник осторожно питались его эмоциями. Старатель этого даже не заметил и к концу путешествия, получилось так, что он передумал быть старателем, бросил пить и твердо решил стать дояром — что равносильно подвигу, — жабуинов на Европе.
Люди вообще постоянно генерировали в себе эмоции и щедро их разбрасывали. И лишь умение Жака и Вероник их пить и консервировать не давало эманациям эмоций рассеиваться зря.
Именно Жак обратил внимание, что эманации из газообразного состояния путем компоновки и определенного промежутка времени переходят в жидкое. Смешав удовольствие, доверие, нежность, добавив самую чуточку грусти и позволив смеси три десятка лет побыть в одиночестве, он получал жидкий букет эмоций, действовавший на него и Вероник как отлично выдержанный брют. Предчувствие семяизвержения — ах, Вероник, искусительница! — сексуальная фантазия и блаженство уже через двадцать один год давали продукт, по вкусу и ощущениям напоминавший молодое игристое вино. И таких компоновок было множество, как и станций, на которых зрел жидкий урожай тавернщиков.
***
Вероник допела песню и выключила проигрыватель. Не беда, что аплодирующий слушатель оказался один. Пение вкупе с музыкой настраивало людей на генерирование только положительных эмоций, и завтра все старатели станут чище и здоровее. Вероник игриво сделала книксен любимому и двинулась между столиков.
Эту игру она придумала сама и втянула в нее Жака. Остановившись у безмятежно развалившегося на стуле со старательно выпученными глазами молодого старателя, она задумчиво почесала подбородок.
— Посмотри на этого мальчика, — обратилась она к неслышно подошедшему сзади Жаку, увернувшись от его объятий. — Ему не хватает смелости признаться в любви своей девушке!
Жак, мельком взглянув на старателя, хитро улыбнулся:
— Да ты посмотри, какой у нее нос? Он же кривой! Зачем ему кривоносая жена?
— Ничего не кривой! — возмутилась Вероник, инстинктивно становясь на защиту любой девушки, не сообразив, что Жак попросту издевается.
— Ну, как же, — преувеличенно серьезно и даже озабоченно проговорил Жак. — Вот, сама посмотри, — и развернул перед Вероник полную проекцию изображения девушки, что держал в голове старатель.
— Ты не ослеп случайно? — с подозрением осведомилась Вероник и, уперев руки в бока, двинулась на Жака. Прядка волос выбилась из прически, упав на лоб и придав ей новое очарование.
Жак моментально сдался.
— Поедешь в отпуск и сделаешь ей предложение! — шепнула Вероник молодому старателю и, бросив торжествующий взгляд на Жака, двинулась дальше.
— Нет и еще раз нет! — заявил Жак у следующего столика. — Почему ты всегда требуешь, чтобы я лечил алкоголиков? Ведь это же наш хлеб! — патетически воскликнул он.
— Мы больше никогда сюда не вернемся. Помоги ему. Не видишь, печень вот-вот откажет?
— А раньше!
— Жа-ак! — капризно и томно протянула Вероник.
— Не буду! — буркнул Жак и отошел от столика, впрочем, не забыв вытянуть из пожилого краснолицего старателя тягу к зеленому змию.
Вероник улыбнулась и продолжила обход. Механику, фанату шестеренок, она пожелала человеколюбия и избавила от насморка.
Жак собрал наполненные бутылки в ящики и не преминул похвастаться:
— Три ящика. На год хватит.
Накопленных запасов им, вообще-то, при самых грубых подсчетах должно было хватить, минимум, на сто лет.
Хлопнув в ладоши, он запустил время, и старатели начали приходить в себя. Они, естественно, ничего не помнили, но чувствовали себя превосходно. А ведь их еще ждали подарки!
Оставшуюся выпивку по-братски разделили среди всех присутствующих. Главный инженер на радостях не заметил, как лишился простатита и язвы желудка. А один старатель потерял начальную стадию рака кожи, темным зловещим пятном растекшуюся на полу.
Вскоре старатели, наговорив кучу неуклюжих комплиментов Вероник и сдержанно попрощавшись с Жаком, покинули челнок-таверну. Пора было улетать и им. Все тайники с настоянными эмоциями были вскрыты, горючее подготовлено, а предварительный вид на жительство на территории бывшей Франции получен. Свой долг перед человечеством за почти триста лет Жак и Вероник считали выполненным. Теперь настал черед человечества дать ответы на их вопросы. Жак, понимая важность, на всякий случай их даже выписал. На линованный листок древней бумаги. И, по мере нахождения промежуточных ответов, делал пометки и примечания.
» — Почему они не смогли обернуться летучими мышами, как в книжке Стокера? (Проверено. Заодно выяснились безграничные возможности регенерации).
— Почему им противна чужая кровь? (Проверено. Бр-р. Гадость.)
— Почему они умеют останавливать время? (Это получилось так естественно.)
— Осина. Осиновый кол. (???)
— Они могли дышать и выделять влагу при употреблении жидкого экстракта эмоций. (Сладкие соития тому свидетельства.)
— Есть ли еще вампиры, кроме них? Не те ужасные, описанные в книге, встречи с которыми «добряки» — это приписала Вероник, — они опасались. Ведь оружия у них нет.
— Смотрители на Земле. О них, единственных, так и не удалось ничего выяснить. (Не они ли как-то причастны к использованию их лекарских возможностей в залах смерти? Больше подозревать — уж за триста лет активных поисков, — было некого.)
— Почему они не помнят прежней жизни?»
Вероник, втайне от Жака, приготовила еще один список вопросов. Повинуясь своей холерической натуре, свалила их скопом, спрятала на всякий случай в ноутбуке в папку «Расходы» и, облив хладнокровным презрением знаки препинания, воспользовалась нетипичным шрифтом Mistral.
» Как хочется маленького. Жак смеется с меня говорит еще рано. А я хочу. Только вот когда у нас все происходит в постели у него почему-то ничего не выделяется. Я читала как берутся дети, да и старатели постоянно об этом говорят. Может на Земле все наладится? А еще я хочу научиться курить. Трубку. Вот! И меня берут завидки когда старатели сплевывают сквозь зубы. А у меня не получается. Во рту мокро, а залихватски, независимо так сплюнуть не выходит. С запахами тоже беда. Когда мы с Жаком вместе спим я чувствую сотни запахов. А бодрствуя вообще ничего. Сколько пропавших готовых обедов приходилось выбрасывать. Кошмар! Еще хочу увидеть лошадь, стрельнуть из ружья, послушать настоящие тексты песен Led Zeppelin и домик в лесу. Брему Стокеру если увижу так и скажу что он врун каких нет. И еще волосы... Они не растут больше. Вот как были одной длины так и остались навсегда. А мне интересно было бы побрить одно небольшое местечко. А вдруг потом обратно не вырастут? Увидеть Париж хочу. Вот бы такие как мы нашлись. Или лучше нет? Пока не знаю. Жак хочет. Смотрители на Земле кто они? Жак просто зациклился на них. Вот бы они оказались милыми благожелательными старичками с подагрой? И мне почему-то не страшно. Ну разве что самую капельку. И вообще, пусть наконец мы перестанем от всех скрываться. Ведь мы не виноваты в том что делали только добро и хотели сохранить себя и любовь».
Еще несколько немаловажных вопросов Жак и Вероник держали в уме. Болезни и старость их не брали, но, с другой стороны, они были лишены возможности наблюдать за жизнью и старением людей. Для них люди были практически безлики, ибо нигде они надолго не останавливались. И на Земле мог случиться парадокс. Номинально бессмертные Жак и Вероник надеялись стать членами общины — в Париже она насчитывала двенадцать человек, — и сгорали от любопытства увидеть, наконец, полный цикл их коротеньких жизней. Но каким образом вести наблюдения в столь маленьком социуме и одновременно скрывать свое бессмертие? Разве что снова стать странниками? Вопрос был чрезвычайно сложен, и Жак с Вероник решили разобраться с ним уже на месте.
А пока... Пока челнок, переставший быть таверной, набирал скорость, готовясь к длительному межзвездному перелету к Земле. Жак давал вводные автопилоту, а Вероник колдовала над их последними мультипаспортами. Этот этап жизни был закончен. Впереди был новый этап — гедонистический — и долгий путь к Земле. Название челнока они решили не менять. Какая теперь разница!
Покончив с делами, Жак и Вероник долго бродили по кладовой, ссорясь, целуясь и хохоча, выбирая ужин. Наконец-то они безоглядно принадлежали друг другу.
В спальне Жак медленно разделся и так же неторопливо раздел Вероник, не забыв поцеловать каждый сантиметр ее тела. С немым восторгом поглядел на аккуратные груди с розовыми сосочками вразброс и провел языком вокруг них, едва касаясь нежного пушка. Не забыл и о нежном шелковистом холмике, испускающем терпкую сладостную влагу.
Вероник тихо застонала, и глаза ее затуманились. Открыв бутылку с букетом эмоций, Жак налил два бокала. Оба, смакуя каждый глоточек, выпили. Почувствовав легкое опьянение, Жак остановил время теперь только для них одних, обнял Вероник и бережно уложил на кровать. Она крепко прижалась к нему и зашептала в ухо милые глупости.
Жак улыбнулся. Все его естество восстало и жаждало соединиться с любимой. Вероник направила его. Войдя в нее со сладостным стоном, Жак выпустил клыки — они подходили только для этого, — и потянулся к шее Вероник. Она сделала то же. Одновременно прокусив друг другу яремные вены, медленно и нежно задвигались в такт, обмениваясь кровью — они однажды попробовали это случайно и поняли, что так и нужно, — получая мощные, сродни оргазму, эмоциональные разряды.
Впереди было много времени, и они никуда не торопились, обоюдно наслаждаясь. Потом, напившись друг дружкой они будут лежать и разглядывать бережно хранимые в памяти картинки светлых мечтаний людей, и будут верить, что все и всегда будет хорошо. Уж чего-чего, а времени у них было — просто завались. Они верили — о, прекрасные ощущения вечно молодых, — что найдут все ответы на вопросы. И не сомневались, что даже если они встретят соплеменников, их любовь будет вечной.
Юрий Черкасов © 2012
Обсудить на форуме |
|
