|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Волшебная сказка Юлия Осипова © 2012 Белые слезы метели Белый и пушистый, первый снег мягко ложился на безлюдную дорогу. Тусклый свет фонарей выхватывал из мрака крошечные островки суши (назвать это дорогой не смел никто из живущих здесь людей — до того разбитой и пыльной она была) и придавал какое-то праздничное очарование лепесткам снега, кружащимся в полночном танце.
Все спали. Ворочались в своих кроватках и приминали головой пуховые подушки. Прошедший день всем представлялся нелёгким, ведь пришлось изрядно потрудиться, приготавливая город к Новому году, стараясь, чтобы свет праздника заглянул в каждое окошко каждого дома и высветил счастливые улыбающиеся лица детей и, конечно же, взрослых. Центр города искрился от праздничных огней, большие зелёные ёлки макушками касались звёздного неба и раскачивались под лёгкими порывами ветра, шурша гирляндами и игрушками.
Но на окраине города была бы непроглядная темень, если бы не было тех редких, довольно-таки старых фонарей, свет которых был бледно-жёлтым и с лёгкостью смешивался с мраком, творя с красками что-то невообразимое. Здесь люди тоже спали, хотя и не ворочались, потому что тяжёлая работа (даже в преддверии праздника) отнимала все силы, и люди спали, не видя снов и почти не ворочаясь.
В одном из стоящих здесь домов спал маленький мальчик. Его волосы слиплись от пота, лицо в темноте было беспокойным и белым, как снег. Он ворочался на своей кровати, скидывая с себя одеяло. Когда это ему удалось, он вздрогнул и открыл глаза. Они были большими и серыми как, тучи после дождя. Он встал с кровати и принялся озираться по сторонам. В доме было тихо. Его отец ещё не вернулся с работы — он всегда уходил рано утром и приходил уже глубоким вечером. В соседней комнатушке спала его сестричка. Ей было два года, и он, как старший (на целых десять лет!), считал себя обязанным заботиться о ней. Он приоткрыл дверь. В комнате раздавалось тихое посапывание. Мальчик осторожно прикрыл дверь и снова подошёл к своей кровати. После чего сел, и обхватил колени руками, чтобы унять дрожь, которая почему-то всегда сопровождала его после сна.
Он думал над своим сном. Ему снилась мама. Она умерла два года назад, когда родила малютку — его сестричку Машу. Но во сне она была радостной, она улыбалась ему и, махая рукой, звала к себе: «Павлик! Павлик!». Его мама была очень красива, а здесь, в его сне, она напоминала прекрасную фею, которая целые дни кружится в весёлом танце. Вокруг них яркими красками пестрел луг — на нём были самые чудесные цветы, какие Павлик только видел в своей жизни, а некоторые (впрочем, очень немногие) ему были не знакомы. А какой чудесный аромат исходил от них! Он побежал навстречу маме, которая кружилась в радостном танце, и ему казалось, что она пела, пела его имя. Душа Павлика наполнялась восторгом, как наполняется душа всякого мальчика, когда он слышит пение своей матери.
Неожиданно пошёл снег, он был странной, похожей на лепестки розы, формы. Он кружился, как кружатся только снежинки или любящие матери. Этот чистый и белый снег не долетал до прекрасного луга, но зато таял на лице мальчика. Он ещё быстрее побежал к своей матери, полный восторгом от всего этого: от снега, от луга, даже от себя, и, несомненно, от мамы.
Но как он не старался приблизиться к ней, у него не получалось. Снег падал всё гуще и гуще, и хотя не ложился на луг белым ковром, создавал в воздухе сплошную стену, белую пелену, сотканную из прозрачных и холодных лепестков. И тогда Павлик остановился и заплакал. Он так хотел прикоснуться к своей маме! А снег становился всё гуще и гуще, в нём проносились какие-то смутные силуэты, напоминающие теней. И тогда он проснулся.
Сейчас, сидя в своей задумчивости на кровати, он вспоминал свой сон, но услышал, как открылась дверь. Скорее всего, это был папа. Мальчик быстро встал и вышел в прихожую. Отец стоял к нему спиной и снимал пальто. Развернувшись и увидев мальчика, он нахмурился и недовольно фыркнул:
— Почему не спишь? — голос у отца был глубоким и сильным.
— Мне приснилась мама, — Павлик увидел серьёзный родительский взгляд и отвёл глаза, — она была такая красивая...
Его папа издал что-то вроде вздоха и посмотрел себе под ноги. После чего взъерошил волосы у сына на голове и пошёл на кухню, мальчик пошёл за ним. На кухне они зажгли свечу, что делали всякий раз в ночь, предшествующую Новогодней. Её пламя колыхалось от дыхания двух людей — мужчины и мальчика — и яркий огонь, обосновавшийся на фитиле, отбрасывал изогнутые тени на обеденный стол. Отец достал хлеб и кастрюлю с супом.
— Будешь? — не смотря на вопрос, папа уже зачёрпывал суп половником.
Павлик пожал плечами и склонил голову на бок, вследствие чего, перед ним оказалась тарелка с супом и кусок хлеба. Принялись молча есть. Опустошив тарелку, Павлик куском хлеба вытер её, после чего этот кусок был съеден, подобно супу. Отец, расправившись с пищей, встал из-за стола и, взяв тарелку у сына, начал мыть посуду, стараясь не греметь — ведь могла проснуться спящая дочурка. Затем взяв тряпку, он протёр стол от крошек (которых никогда на нём не оставалось, о чём Павлик постоянно хотел спросить, но смущался) и вымыл руки.
— Ложись спать, — папа ласково взглянул на Павлика, — уже поздно.
— Не хочу. Ты расскажешь мне сказку? — в голосе мальчика появились просительные интонации. — Пожалуйста!
Отец кивнул, и они вместе пошли к нему в комнату. Здесь стояла кровать, письменный стол и два кресла. Отец махнул рукой в сторону одного из них, а сам сел в другое.
— О чём рассказать тебе сказку? — голос отца был приятным и навевал сон.
— Что-нибудь о Зиме, — Павлик мечтательно прикрыл глаза, представляя удовольствие, которое получит от сказки, — о белом снеге или о чём-то столь же красивом.
— Ну... — папа прикрыл глаза и на мгновение задумался, — это будет грустная сказка. Ты готов услышать грустную сказку?
— Да. — Павлик кивнул головой и посмотрел на отца. Его чёрные волосы казались присыпанными снегом — в них уже давно поселилась седина. Глаза были задумчивы, а глубокий взгляд смотрел гораздо дальше этого помещения или юного лица, которое восторженно, приоткрыв рот, наблюдало за ним. Этот взгляд смотрел в сказку.
— Очень давно, когда люди только-только начали заселять эти земли, когда не было ни дорог, ни городов, лишь небольшие деревушки, разбросанные вдоль рек, на Холме Оазиса, который находится восточнее города, стояла высокая башня. Кто-то говорил, что она сделана из стекла, кто-то, что из хрусталя, а некоторые считали, что она построена целиком из белых костей. Что бы ни говорили люди, она действительно была белой и высоко возносилась над окрестными долинами. В ней жил человек. Кем только его не считали: колдуном, магом, мудрецом, пророком или целителем, никто из живущих не знал его имени. Иногда он приходил в деревни и продавал там прекрасные ткани и изящные изделия из серебра и золота, покупая пищу и некоторые вещи, необходимые ему для хозяйства. Он не был грубым или высокомерным, тем более он не был злым и завистливым, но люди почему-то боялись его, как иногда бояться чего-то прекрасного и разрушительного — огня, согревающего их жилища, но порою жгущего их поля, или шквалов ливня, низвергающегося из свинцовых туч на землю.
Порою его называли Господин Башни, и он с улыбкой отзывался на это обращение. Иногда ему задавали вопросы, на которые он отвечал легко и непринуждённо, как будто знал всё на свете, впрочем, он никогда не отвечал на вопросы, которые касались его башни или его занятий.
Говорят, что в те времена на земле было вечное лето, а урожаи были настолько обильны, что никто не испытывал голода. Реки были полны рыбой, а сердца людей — добром и счастьем. На самом деле, не все люди были добры, и иногда случались войны, но и тогда люди, живущие там, где сейчас стоит наш город, дружно отражали нападения врагов.
Девушки были красивы, юноши сильны, старцы мудры и заботливы. Всё бы ничего, если бы однажды молодая девушка не влюбилась в Господина Башни. Ей рассказывали ужасные истории про него и его башню, но её сердце было всецело полно мечтой о любви этого человека. Однажды ночью она взяла с собой красивую рубашку, которую шила долгое время и отправилась к башне. Это не было запрещено, но люди не ходили туда ночью, и никто не мог знать, чем это обернётся.
Девушка подходила всё ближе к башне. С начала стал виден силуэт — даже этой тёмной готовящейся к дождю ночью башня казалась необъяснимо прекрасной и величественной. Потом стали видны стены — башня была круглой, но все её стены были покрыты маленькими значками, похожими на плетение паука. Девушка подошла ближе и положила руку на шершавый бок башни, он был тёплым на ощупь и внушал доверие и к башне, и к тому, кто в ней живёт. Обойдя башню по кругу и не обнаружив входа, девушка принялась звать Господина Башни, а после, совсем уже отчаявшись, села на траву, которая вокруг башни была особенно густой, и заплакала. В её сердце зрела обида на грубого и жестокого человека, которого она любила, и который даже не встретил её в эту ночь возле своей башни и даже не открыл ей дверь.
Она встала и кинула рубашку, сделанную с таким трудом и с большой любовью, а потом, развернувшись, пошла обратно в свой дом, где можно было отдохнуть и утешиться.
Через пару минут ходьбы, она услышала позади себя звон медных колокольчиков и обернулась. Перед её заплаканными глазами стоял человек, одетый в чёрную длинную робу с капюшоном. Он откинул капюшон и густые чёрные волосы упали на его плечи, а прекрасные глаза, казалось, посмотрели прямо в её израненное сердце. Он был прекрасен! Его точёный профиль сразу нашёл себе место глубоко в душе девушки.
— Не плачь! — его голос был мягкий и бархатистый, и в наступившей тишине он приятно действовал на слух, — как тебя зовут? — Он протянул девушке руку, и она с трепетом ухватилась за неё.
— Лана... — её голос дрожал, а глаза были широко распахнуты, и в них отражался стоящий рядом с ней человек.
— Что случилось? Кто обидел тебя?
Девушка зарыдала и уткнулась лицом в его плечо. Он аккуратно повёл её в сторону огней деревни, которые уже виднелись в отдалении. Этот день, вернее это ночь, была предпоследней в году, и люди готовились к празднику.
Он отвёл её домой и молча сидел с ней рядом, когда она вытирала слёзы маленьким платочком, который любят носить с собою женщины и девушки. Он посмотрел ей в глаза и с лёгким вздохом отвернулся.
— Кто обидел тебя, Лана?
— Ты наверняка знаешь его — этот человек живёт в башне, что стоит на Холме Оазиса. — Юноша задумчиво кивнул ей и, протянув руку, погладил по щеке.
— Насколько сильна твоя обида?
— Я больше никогда не хочу видеть этого человека!
— Я могу сделать так, что ты его больше не увидишь, но мне нужна твоя помощь. — Он ласково улыбнулся девушке. — Мы с тобою должны наказать его!
О чём ещё они разговаривали в эту ночь, не знает никто, но на следующее утро в доме осталась одна девушка. Она счастливо улыбалась и вспоминала вчерашнюю ночь, лишь иногда какая-то мрачная тень набегала на её лицо.
Она снова пошла к башне, но на этот раз она несла в руках не рубашку, а длинный свёрток, который ей вчера оставил ночной гость.
Возле башни она остановилась и развернула свой свёрток. Там лежала вещь, похожая на большую дудку. Лана поднесла её к губам и трижды сильно дунула.
Сначала ничего не происходило, но после поднялся сильный ветер, который играл светлыми волосами девушки и гнал тучи, чернеющие на небе, в сторону белой башни.
Спустя мгновение из башни выбежал человек, одетый в белую длинную робу с капюшоном, ветер откидывал его с головы и обжигал щёки. Лана с замиранием сердца узнала в бегущем человеке Господина Башни — он что-то кричал, но ветер уносил его слова в недоступную даль.
Раздался звон медных колокольчиков, и опять, как вчерашней ночью, позади девушки возник человек. Он смеялся — и этот безумный смех исказил прекрасные черты его лица.
— О, что ты наделала! — Он картинно ломал руки и задирал голову к небу. — Невероятно! Потрясающе! Ты оказалась способна на такое, что я даже не мог представить, думая о тебе. Но теперь...
Человек снова захохотал и, накинув капюшон, исчез. Ветер мгновенно стих, а Господин Башни упал на траву без сил. Лана с каким-то тревожным чувством подбежала к нему и увидела, что он улыбается.
— Лана... Ты же Лана? — девушка утвердительно качнула головой. — Я умираю, и это происходит по твоей вине, впрочем, я не вправе обвинять тебя, ведь это я не впустил тебя вчера в свой дом. Смотри! — Он показывал рукой на башню.
Башня горела — она вся пылала каким-то чуждым взгляду, синим пламенем. Она почернела, подобно бумаге, и большие куски от башни с сухим шелестом падали на траву, покрывая её сажей.
— Я не хотела. — Она с трудом сглотнула, словно в её горле застрял изрядный комок.
— Знаю. Но если бы только этим всё ограничилось! Если бы только этим всё закончилось! Но... тебя ждёт гораздо большая беда, чем смерть. Тебя ждёт Зима... — Он закрыл глаза и продолжил. — Всё замёрзнет: травы, деревья, птицы, животные и даже люди.
Лана плакала, её слёзы были чисты, она искренно печалилась — ей не хотелось того, что произошло. Лежащий на траве человек протянул свою руку и дотронулся до слезы.
— Я надеюсь, что твои слёзы не пропадут даром. Ты чиста и сердцем и душой, я могу, используя свою последнюю силу, хоть как-то помочь людям, если ты готова согласиться на это, потому что я сделаю это с помощью тебя.
Лана плакала, она кивала головой и видела сквозь слёзы, как сбоку от них ветер превращает в пепел остатки башни. Уже холодная рука коснулась её щеки, и Лана ощутила жгучий холод у себя в груди, ей казалось, что она превратилась в ту самую Зиму, о которой ей только что рассказывал Господин Башни (хотя какая сейчас башня?). Она стала настолько лёгкой, что не ощущала собственного тела, и ветер, обжигающе холодный, как и всё вокруг, как и она сама, поднимал её всё выше и выше от земли. Слёзы из её глаз не прекращали литься, но они были уже не настолько прозрачными, как раньше, скорее их можно было назвать белыми.
— Вот так пошёл первый в нашем мире снег, — отец откинулся на спинку кресла и потёр глаза. — Так в наш мир пришла Зима.
— А кто такой был Господин Башни или, например, тот человек в чёрном? — мальчику упорно хотелось спать, но он боролся с собой, чтобы узнать то, что его интересовало.
— Я не знаю, может быть, на эти вопросы ты сам когда-нибудь найдёшь ответы, — отец встал и подошёл к своему сыну, чтобы погладить его по голове, — а теперь ложись спать. Уже действительно поздно, да и мне не помешала бы пара часиков сна.
И Павлик пошёл спать. Ему не снилось этой ночью ничего, кроме снега — кроме слёз Ланы, так похожих на лепестки белых роз...
Юлия Осипова © 2012
Обсудить на форуме |
|
