|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Герои поневоле Юлия Фурзикова © 2011 Приключения санитарного патруля Доктор Шувалов, умница и красавец, выдернул шприц из вены и ловко размотал жгут.
— Последний зачёт, Костин? — спросил он, налепляя датчики на мои беззащитные виски.
Я кивнул. Дока я уважал с первого курса, с тех пор, когда неудачно симулировал дизентерию.
— Спокойной вахты, — напутствовал доктор, опуская над пыточным креслом полупрозрачный колпак.
Голова привычно закружилась.
Небо надо мной было маняще голубым, цвета сладкой каникулярной свободы.
— Ты что, парень, — говорил Шувалов. — Ничего, последний раз, держись.
— Кумулятивная эта ваша гадость.
Я легонько тряхнул головой. Небо наверху потеряло утреннюю свежесть и превратилось в слегка помятую врачебную робу. Я хотел добавить что-нибудь нелестное в адрес эскулапских методов. Но какой смысл хамить, если не уверен, что происходящее происходит на самом деле. Я молча полез из кресла.
В дежурке, тесной, как сортир, коротали время зевающий Рафик Зыков и Леня Соловьев с планшеткой на коленях. Лёня играл в древнюю игрушку.
— Привет, — сказал Рафик.
— Время, — сдержанно сказал я. Рафик встал. Лёня вскочил и вытянулся передо мной с преувеличенной строгостью, я молча протиснулся мимо — в раздевалку.
Дорога от дежурки до ангара торная, знакомая. Сколько раз я бежал, подтягивался, прыгал — на самом деле? Сновиденческая реальность всегда бывает родной и убедительной. Если трепещущие металлом крутые лестницы и тросы, натянутые сквозь люки, чем-то отличаются от тех же лесенок и тросов на реальной базе, я этого потом не вспомню.
Прыжок к последнему люку — и мы в сердце консервной банки, построенной ещё по проекту старины Циолковского. Взгляд терялся среди лееров и страховочных ферм, и техник в зелёном комбинезоне помахал нам с «потолка», где к одному из катеров прилепился маневровый. Привычно оттолкнувшись, я мухой полетел со стены на стену, подтягивая ноги к подбородку и переворачиваясь в воздухе.
Вы летаете во сне? Не думайте, что во сне это так уж легко. Семь потов сойдёт, пока научитесь. Семь настоящих, а не приснившихся потов.
Маневровый, волоча по железному полу магнитное брюхо, дотолкал нас до шлюза, откуда нас выдворили последним дружеским пинком, — и вот вокруг нас вращается вселенная. Как ей и положено, мерцающая сокровищами звёзд, стиснутая краями иллюминаторов и экранов внешнего обзора. Звёзды, периодически исчезают за тушей Юпитера. Мячик Амальтеи рядом с огромным, в полнеба, шаром. Величественное зрелище, которым приходится любоваться по двенадцать часов подряд, будучи запертыми в тесной кабине патрульного катера. Спокойная вахта.
Звёздная карусель понемногу притормаживала. Компьютер выровнял катер брюхом к звёздам, спиной к Ганимеду.
— При смене системы отчёта должно мутить, — рассеянно заметил Рафик.
— Шумаев наколол, чтобы не мутило. Знаете, что мне Быков рассказывал позавчера, в мой прошлый раз...
— Быкова уже в месяц тут нет, — прервал Рафик Леню. — Твой прошлый раз пустой был.
— Жалко, что пустой, — подумав, заявил Лёня. — А куда Быкова перевели?
— Сейчас не пустой, — Рафик независимо разглядывая запястье. — Мне руку чуть не отрезало на сборке модуля. В прошлый раз шрам был на месте, сейчас нету. В прошлый раз у меня был сон.
Мне от тких разговоров всегда бывает не по себе. Лёне, видимо, тоже — он умолкает.
Сейчас объясню, о чём я.
Гипнотренажёр вещь полезная, вообще-то. Если это, к примеру, обучение калечащим приёмам боя в невесомости, и вообще это идеальный имитатор. Сны очень реальны и слабо забываются. Чтобы удалось бы при пробуждении отделаться синяками вместо разрыва селезёнки, человек не забывает, в отличие от обычного сна, что происходящего на самом деле нет. Или, в нашем случае — возможно, нет. Сеансы обучающего сна чередуются с настоящими вылетами.
Не знаю, как у Рафика с его шрамами, а у меня прошлый раз был точно настоящий. Судьба привела меня на орбитальную базу Ио, и там мичман, временно получивший надо мной неограниченную власть, приметил, как я трогаю языком разболевшийся зуб. Без разговоров меня отправили в неожиданно приличный медицинский центр. Зуб вырвали быстро и по-настоящему, поскольку он так и остался вырванным после пробуждения на родной базе. Повезло.
Так что было это — на самом деле.
Разве что базы вообще нет в реальности. Не было долгого пути до Юпитера. Продолжая рассуждения, получаем, что и лётной академии не было вовсе, потом сползаем в махровый субъективизм, граничащий с паранойей. Поэтому лично я отложил для себя решение этого вопроса на потом.
К тому же на этот раз нам навязали очень паскудные сны. Хочется надеяться, что это только сны.
Юпитер теперь прямо под нами. А сверху, совсем рядом — претерраформированный Ганимед. Утопия, выросшая среди льдов. Молодой, ещё не вошедший в силу мир, шесть миллионов жизней и эпидемия «леопардовой чумы», мутированного вируса краснухи. Вывели эту дрянь здесь же, на Ганимеде.
Наша задача — патрулировать пространство. Мы дрейфуем на высокой ганимедоцентрической орбите, каждые полчаса докладывая диспетчеру станции, что у нас всё в порядке.
— Так вот что мне Быков рассказал...
Лёня всё-таки рассказывает об астероиде, попавшем под слив мочи и залетевшем к таукитянам, которые до сих пор метят территории старым добрым кошачьим способом. Получив такой подарочек, те страшно оскорбились. Лёня очень серьёзно уверяет, что его непроверенная байка имеет прямое отношение к тому, что вместо тщательно оберегаемого и обновляемого первого американского флага на Луне обнаружили фальсификат со странными каракулями, подозрительно похожими на китайские иероглифы.
Рафик молчит. Лёня вздыхает и тихонько, оглянувшись на нас, достаёт из ранца планшетку со своей игрушкой. Сон это или не сон, часы ползут одинаково медленно.
Скучная вахта. Хорошо, что скучная.
Сигнал вызова пришел после того, как я объявил обед — приятное разнообразие в разглядывании планет и звёзд. Мой бульон сегодня оказался крепким и в меру подсоленным. Кашу я не беру. Ненавижу протёртые каши, хватит с меня соски и подгузника. Я выпил половину термоса, и полёт стал нескучным.
— Патруль эн-тринадцать, ответьте базе.
— Эн-тринадцать на связи, — ответил я, разглядывая шарики своего бульона.
— Зафиксирован взлёт с дальней от вас стороны. Первая космическая скорость.
— Понял вас.
— Доедайте, — буркнул я экипажу, забывшему о своих сосках, и вылил в себя остаток бульона из концентрата. Потом мы сидели и ждали новостей, пока компьютер не вывел на экран траекторию полёта нового спутника.
— Патруль, — голос диспетчера стал прямо-таки титановым от несгибаемой внутренней уверенности. Диспетчер был мне знаком. Его место в столовой было за соседним с нами столом, в реале... наверное.
— У вас ещё один гость. Отправляем запасную бригаду. Действуйте сообразно ситуации.
Действовать по обстановке — это значит, при необходимости расстрелять обе мишени. Не считаясь с тем, что мишени вплывали в пространство между нами и планетой. Надувному куполу много не надо.
Два «зайца» высветились на экране внешнего обзора вместе с траекториями полёта. Пока что стационарными. Телеметрия выдала данные: крейсерская яхта m18. И ещё одна крейсерская яхта m22.
Рафик опять рассматривал свой любимый шрам.
— Готовность-один, — злобно рявкнул я, переключая радиофон на поличастотный режим. Шрам вмиг исчез под перчаткой, а отрешённая физиономия Рафика — в шлеме. — Штурман Зыков — прицел. Санитарный контроль! Вы находитесь в запрещённой для навигации зоне. Двигатели не включать. Любое отклонение от орбиты будет расценено как попытка к бегству...
Я скосил глаза на монитор и осекся. Траектория одного из наших подопечных уже изменилась. На моих глазах изображение мигнуло, превращаясь в гиперболу с проходящей через Юпитер поперечной осью. Беглецы заходили на гравитационный манёвр.
— Яхта типа эм двадцать два, вы под прицелом! — заорал я. — Через двадцать секунд будет открыт огонь! Пилот Зыков — отсчёт!
— Не стреляйте! — голос ударил из наушников, перебивая Зыкова, послушно начавшего отсчитывать секунды.
— Не гробьте, с нами дети! Подождите! — ещё один голос, женский, забился, как канарейка. Блин. Какая канарейка в шлеме? Какие ещё дети?
— Патруль эн-икс-тринадцать, новая информация, — перекрыл всё голос знакомого диспетчера. — Вам приказано произвести досмотр кораблей.
Зыков запнулся на секунде «семь», его рука дёрнулась от пульта, как обожжённая. Повезло этим... черт возьми.
— Яхта типа эм двадцать два, лечь в дрейф для прохождения досмотра. Вы под прицелом.
С яхты забубнили что-то о перерасходе топлива, о хорошем курсе, — звучало, в общем, правдоподобно, учитывая то, что многие яхты этого типа до сих пор ходят на гибридных.
— Офигели, — буркнул Соловьёв. Видно, позабыл, что его голос разносится по всем каналам.
— В случае неподчинения огонь через десять секунд, — рявкнул я, отключая многоканальную связь, и свирепо смотрел, как их траектория на экране сворачивается в эллипс.
— Досмотр. Идёт...
Рафик поднял руку: «я». Не поворачивая головы от экрана, где уже не было яхты, пойманной в паутину прицела.
— Иди, — согласился я, хотя это было не по правилам.
Лицо Рафика за иллюминатором скафандра казалось бледным и безразличным.
Рафик, отцепившись от фиксаторов, поплыл в «хвост». Лёня заторопился, неуклюже столкнулся с ним, пробираясь на место стрелка, его бросило вниз, на меня. Повозившись, устроился. Потащились долгие минуты.
— Пилот Зыков, всё в порядке. Приступаю к досмотру.
— База, где запасная бригада? — спросил я, рассматривая изображение второй яхты. Эти, похоже, не собирались удирать, смирно дрейфовали в двадцати градусах от нас.
— Небольшая задержка, — мне показалось, оператор запнулся. — Переходите к досмотру второго судна.
— Олег, в чём дело?
— Проблема с маневровым, — буднично пояснил Олег. — Готовим другую машину. Выполняйте задание.
Техники не сделали работу вовремя, их мало на базе. Никакой это не экзамен, не тест на правильные реакции, а обычная тупая рутина и освященная временем русская безалаберность. «Этот раз настоящий», вспомнил я и нащупал свою пустоту между зубами — уже привычную, но ещё не обжитую. Выдранный зуб был дальний, незаметный, и я ничего не сказал о нём нашему хитроумному доку...
Да к чёрту этот зуб.
Я отдал компьютеру команду на расстыковку. Мы ждали окончания манёвра, пока наш катер выйдет на орбиту яхты и плавно пристроится к ней, как корнишон к кабачку. Молча. И балабол Лёнька молчал всё время. Потом выдал, неожиданно, будто стыковочный толчок вытряс из него слова:
— Не надо было оставлять там Зыкова.
— Зато быстрей отстреляемся, — ответил я. — Готовься, твой черёд.
— Это не по правилам.
Чёрт знает что сегодня с экипажем. В конце концов, никто не обещал, что мы всю жизнь будем гоняться за безусловными злодеями, какими-нибудь пиратами, сдирающими с потенциально опасных астероидов драгоценные солнечные паруса. Здесь просто люди, сбежавшие с зараженной планеты в отчаянной надежде, получившие каким-то образом разрешение, свой невероятный шанс. А я изображаю из себя тупого чиновника, играю в паранойю: сон-не сон...
— Я подам на вас рапорт, — разозлившись на себя, мрачно пообещал я Соловьёву.
— Я не отказываюсь!
Лёня дёрнулся, но только его планшетка взлетела над креслом — команда трёх поросят, строивших стену домика, застыла в ожидании злого волка. Я молча вернул поросят хозяину. Рывком выпутался из фиксаторов. Привычно проверил герметичность скафандра и снаряжение: релаксационный пистолет в кобуре-кармане справа, слева...
В левом кармане — пустой чехол ИВУ. Пусто, хотя быть этого не могло никак. Я проверял его содержимое, когда надевал скафандр, привычка была в меня вколочена. Как гвоздь, по самую шляпку. Я обалдел.
Потом выдохнул с облегчением.
Всё-таки — программа. Всё-таки психологический тест. И два «зайца», за которыми нам нужно гоняться — смоделированная сложная ситуация. И маленькое дополнительное условие — пустой левый карман. И непредусмотренный программный сбой. Немного странно, что выбран такой момент — надевая скафандр, каждый проверяет содержимое карманов, это в нас вколочено, как гвоздь, по самую шляпку. Правда, ни один нормальный человек не станет проверять их в полёте, как я. Хоть бы и от скуки.
Лёня смотрел на меня, как памятник первым космонавтам. Что с ним, неужели просто страх? Впрочем, это моё представление о Лёне — программа гипновнушения касается лишь заданных, узловых моментов, её рабочий материал — наша память и ассоциации.
А ИВУ нету. Значит, ждёт меня на чужом борту сюрприз. Для проверки я попросил у Лёни его взрывную устройство. По уставу на чужой борт — только во всеоружии.
— Индивидуальное снаряжение запрещено передавать другим лицам, — чётко отрапортовал Соловьёв, заставляя почувствовать отвращение к предопределённости.
Ладно, идти всё равно надо. Сон может выворачиваться наизнанку и свиваться кольцами, но он не выпустит тебя, пока не будет пройден до конца. Я с серьёзным видом вручил Лёне пустой чехол и отправился в кормовую часть, к стыковочному порту, сцепившемуся с задней части яхты. Пошёл в задницу.
Реагируя на снизившееся наружное давление, скафандр надулся и затвердел, превращаясь из удобного облегающего комбинезона «с банкой на голове» в полноценный космический костюм. Давление выровнялась, исчезло жесткое излучение, открылась вторая дверь. Меня впускали.
Стало немного жутковато, как в запомнившемся мне с детства пиратском сне. Я был в том сне пленным, героем и главным освободителем. Иногда хорошо знать, что сон — это сон. Память о сладкой жути приключения мелькнула и исчезла. Всё-таки ситуация была скверная.
Хоть и интересная.
На мужчине не было скафандра, только удобный и демократичный спортивный костюм. А лицо было знакомым по местным телепрограммам, как знаком коку кофейник.
— Санитарный патруль, приготовьте к проверке документы, сколько человек на борту?
— Моя семья и ещё пятеро.
Он никак не отреагировал на моё мужланство. Второй присутствующий в отсеке, человек с незапоминающимся лицом, спокойно достал и сунул мне под нос папку с бумагами. Я ощутил себя тупым чиновником в полной мере. Вот у кого все печати должны быть в порядке. А если бы и были не в порядке, ничего я не сделаю, губернаторское семейство спокойно отправится, куда ему надо. Кстати, они, вполне возможно, совершенно здоровы.
— Результаты анализов не подделаны, — спокойно подтвердил губернатор, словно прочитав мои мысли. Всё-таки губернаторами становятся не просто так.
— К тому же признаки болезни уже проявились бы визуально.
С этого момента события начали развиваться очень быстро. «Как во сне».
— Новые лица, Николай Степанович, — ровным голосом сказал «неприметный» человек.
Губернатор медленно — не то демонстрируя выдержку, не то с непривычки, развернулся и поплыл к нему. Я, демонстрируя чудеса выдержки, остался на месте, только чуть развернулся вслед за ним. Хотя... Без всяких экранов мне было видно в иллюминатор, как плывёт мимо туша чужого катера хищной, черно-жёлтой осиной раскраски. Плывёт так близко, будто пилот бравирует, «подрезая» нас на ручном управлении. Патруль дружественной державы. Помощь, которую не ждали.
— Пилот саннадзора Зыков, — резанул мои уши голос Рафика. Гораздо более чёткий, чем голоса губернатора и охранника, резко натянутый голос.
— У присутствующих на борту людей заметны признаки «леопардовой чумы». База, ваши инструкции.
Следовало ожидать чего-то такого. Исключительно мерзкий тест. Приглушённый расстоянием детский писк заглушил голос диспетчера. База допытывалась, в порядке ли документы экипажа яхты эм-двадцать два. Неловкое движение губернаторской спины открыло мне кусок монитора, и я забыл обо всём, кроме того, что между яхтами налажена видеосвязь. Это был слишком подлый момент, чтобы думать о том, как правильно поступить.
Прямо перед камерой мельтешило лицо Рафика, неожиданно чётко различимое.
— База, нужно компетентное мнение врача.
— Брось, пилот, — сказал знакомый диспетчер Олег. — Твоё дело документы проверить.
— Помощи не будет, Рафик, — сказал я.
— Мы останемся в свободном полёте в течение инкубационного периода, — заверил губернатор.
Рафик уставился в пространство — вероятно, в камеру. Взгляд его стал напряжённым.
— Инкубационный период этого вируса неизвестен, — сказал он очень вежливо. — Извините, ваше превосходительство, я связан присягой и буду действовать по уставу.
Никто не сделал попытки ему помешать. Наверно, не ждали всерьёз от курсанта такой дури. Или не знали, что случайно включить «ивушку» невозможно? Только один из них, по голосу мужчина, убедительно предложил:
— Не спешите. Я не снимаю скафандра, а когда кончатся ресурсы системы жизнеобеспечения, покину яхту. Через шлюз. Если хотите, сделаю это прямо сейчас. Вы ведь контролируете ситуацию.
Я видел, как Рафик заколебался. Держа устройство в горсти, как воду, он повёл к нему вторую руку, отдёрнул, опять поднял. Я вдруг увидел, как эпидемия охватывает сначала дальние колонии, потом... Потом опять посмотрел на Рафика. Тот глядел очень напряженно, но уже не в камеру, а в моём шлеме неотвратимым фоном снова звучал детский плач. А что бы я делал на месте Зыкова? Тянул время, боясь задремать от усталости или просто отвлечься?
Не знаю, как бы поступил я. И как поступил Рафик, не узнал. Яхта сделала курбет.
Какие голубые робы у врачей. Как Земля...
Я разлепил веки. Планета действительно плыла под огромным, какие делают на прогулочных яхтах, иллюминаторах, но никакая то была не Земля. Исчерканный полосками Ганимед с радужными пятнышками куполов на месте самых больших и молодых кратеров. Он тоже болен чумой. На Европе такого нет, там совсем молодая колония. Где, в каких мирах ходят носители вируса? Жизнь...
Жизнь.
Я подвигался. Если герметизация скафандра нарушена, придётся проситься к губернатору в штат. Но нет, вроде бы, я цел, и скафандр мой тоже, и даже корпус яхты с виду не пострадал. Только голова гудела и в ушах стоял звон. Нет, не звон, это был зуммер. И короткий мат Соловьёва для разнообразия.
— Соловьёв, — сказал я с отвращением к необходимости произносить слова. — Что там у тебя такое?
— Прошло сообщение базы о смене курса. Наша орбита нестабильна, — невозмутимо сообщил Лебедев. — Расчётное время столкновения с Ганимедом сорок восемь минут.
«Звонкой» головой соображалось тяжело.
— А что у тебя?
— Команды двигателям не проходят. Компьютер сдурел, сообщает очень противоречивые вещи. Шлюз тоже недоступен, и вряд ли я что-то успею сделать. Наверно, хорошо, что я не могу скорректировать полёт? Так всё будет правильно.
Губернатор неумело и торопливо влезал в скафандр, путался в гермозастёжках. Потом отправился куда-то, довольно сильно врезался в стену. Я следил за ним с удовольствием.
— Наверно, — согласился я. Голова была пусой и гулкой, как детский барабанчик. И добавил то, чего не сказал бы в реальности: — Извини, я плохо о тебе думал.
— Ерунда, — почти радостно отозвался Лёня. Чему он радуется? Не иначе, думал, что должен застрелиться, как положено офицеру, а теперь от этой участи избавлен.
— Что ты ещё мог обо мне думать после того, как я стащил твою «иву»? Понимаешь, как услышал про детей, у меня как переклинило что-то. Ты ведь у нас такой... (он проглотил слово), когда дело касается инструкций.
Лёня замолчал. Он думал про вторую яхту и Рафика, который, в отличие от меня, не смог. А я... я тоже молчал. Я всё ещё соображал очень медленно.
Вот, значит, как.
Страшно не было, слишком быстро всё случилось. Было досадно за нас, за Зыкова, которому пришлось выбирать, — он ведь знал, он с самого начала был уверен. Была злость на этих, хищно-полосатых, уверенных в себе. А я разве не уверен в себе? Костин по прозвищу «уставчик», всегда всё делавший правильно. Мне так и не пришлось решать эту задачку, не придётся и отчитываться. Не придётся ничего...
— Костин, ты где там?
— Где мне быть, — мне пришлось сделать усилие, чтобы выдохнуть первый раз. Потом стало легче.
— Скотина ты всё-таки, Соловьёв. Я теперь даже не могу кончить всё по своему желанию.
— Зато я могу, — он всё ещё говорил очень весело. Голосом человека, который боится последнего страха. — Когда будет нестерпимо, скажи... или мне...
Леонид усмехнулся.
— Подожди, — торопливо сказал я. — Я не видел, что с эм-двадцать два. И с Зыковым...
— С Зыковым всё, — коротко ответил он. — Скоро встретимся. Где бы мы ни были.
— Он... сам?
— Не сам, — коротко пояснил Соловьёв. — Если...
Мат снова наполнил эфир и оборвался.
Скоро встретимся.
— Соловьёв предпочёл считать последнее задание учебным сном, — сообщил мне доктор Шувалов, умница и красавец. Как он только живёт на базе, где нет ни одной девушки?
Учебный сон, значит.
Это и было как во сне — очень ровная линия кипящего пластика, оставленная невидимым лучом. Края дыры, мимо которых я проскользнул легко, как на заключительной тренировке. Блестящая и привычно жуткая пустота. Трал, которым меня ловили и затягивали в шлюз. Счастливый, ненастоящий сон — и паршивая реальность. Паршивая, потому что нас с Леонидом прихватили только заодно с приближенными к губернатору людьми. Реальностью были все люди, пытавшиеся сбежать из проклятого места и попадавшие под смертельный луч. Реальностью была истерика Леонида, запертого со мной одном отсеке. Он всё время повторял: «Нет атмосферы, Костин. Ты представляешь, как мы шмякнемся с такой высоты? Я не хочу, не хочу, я хочу сгореть, стать прахом на родной Земле! Так ведь нет, — бух, шмяк, мокрое место! А тут и так много воды». Он истерически веселился, но я не мог достать его в скафандре в режиме максимальной активности. Нас так и держали в скафандрах, пока мы не прошли полный цикл санитарной обработки, не доверяя жесткому излучению вакуума...
— Сдавать зачёт мне придётся заново, — отметил я. Не хотелось мне сейчас говорить про учебный сон и Лёню.
— Думаю, нет, — сказал доктор. — Во всяком случае, отказ от стандартного завершения процедуры ни на что не повлияет. Как хотите.
Я вспомнил Зыкова. И Быкова, которого никуда не перевели.
— Если бы вы вообще обходились без этой клоунады... без установленной процедуры, это ничего бы не изменило.
— Так уж ничего?
Я не ответил, меня отвлекла новая мысль:
— Во скольких таких рейдах я побывал... и сколько забыл?
Шувалов не отвёл глаз.
— Вы их помните. Какие-то с налётом нереальности, но все... Возможно, наши методы не соответствуют, но слишком быстро вспыхнула эпидемия. Она и кончится так же быстро, я думаю.
— Ладно, доктор, — сказал я безразлично. — Сказали бы просто: кто-то должен... спасать мир.
Быстро кончится — это может быть. Стреляя по нарушителям, легко промахнуться, и конец куполам. Кстати, и высокопоставленные лица успели уйти. А стажёров надолго не хватит.
Шувалов больше не смотрел на меня. Он повторил очень спокойно:
— Костин, — так это был сон?
— Спасибо, нет.
Шувалов встал и отошёл к своему шкафу с медикаментами. Мне показалось, что он сейчас предложит мне успокоительное. Но он только кивнул.
Я вышел. С неприятным чувством дежа вю прошёл через дежурку — казалось, из кресел навстречу мне встанут Рафик и Лёня. Но там никого не было.
Как ассенизаторы живут со своей памятью? Как они учатся не думать? Хорошо, когда память изменяет. Память, публичная девка.
— Привет, — сказал за плечом Лёня. Я не вздрогнул. Я спокойно отвернулся от шкафа, где полагалось оставлять скафандры.
— С зачёта? А я последний сдал.
Лёгкое сомнение появилось на его лице, а взгляд задержался на левом кармане скафандра, который я не успел снять. Скафандр опять был мягким, облегающим и удобным, а карман — как ему положено, оттопыренным. Лёня неуверенно улыбнулся. Потом улыбнулся с облегчением.
— Поздравляю, — сказал я, тоже улыбаясь.
Разоблачался я медленно. Некуда спешить. И ещё — плевал я сегодня на всё. Я, Костин-«уставчик», вчера ни за что не нарушивший бы сухой закон, сегодня думать ни о чём не собираюсь. Во всяком случае, фляжка со спиртом, которую я только что перепрятал из запасного скафандра Зыкова в свой карман для ИВУ, уже не нужна Рафику. И Лёне тоже.
Так что мне не придётся делиться.
Юлия Фурзикова © 2011
Обсудить на форуме |
|
