|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Герои поневоле Валерий Цуркан © 2011 Равновесие Мира, или конец всех империй
Ты помнишь, когда-то мы были детьми?
Ведь Фракия — это детство Болгарии!
Мы и сейчас остаемся детьми,
Мы — фракийцы! Фракийцы мы!
Рок группа «Траки»
1
Когда ты считаешь себя древним как мир — это нормально. По крайней мере, для такого человека как ты. Плохо, если так начинают думать другие. Вообще, люди частенько бывают очень любопытны. И до такой степени назойливы, что не знаешь, куда от них деться. И если раньше обманывать было проще простого, то сейчас задача усложнилась и превратилась прямо-таки в глобальную проблему. Тяжело стало скрываться уже в двадцатом веке, а в двадцать первом — почти невозможно. Слишком уж много стали знать и уметь люди. А ведь как легко было раньше. Король умер — да здравствует король! И никаких тебе расспросов. Менялись внешность, имя, иногда приходилось переезжать в другую местность. И все. Сейчас такой номер не пройдет. Надо переделывать все, что возможно. Разве что код ДНК еще перезаписывать не научились. Но все равно любопытные людишки выслеживают их. Слишком уж умные приборы стали они создавать. И, кроме того, очень уж большая база данных накопилась. А когда в конце двадцатого века спецслужбы различных государств начали обмениваться информацией, то им стало намного легче искать тех, кого они считали чужими в своем мире.
...Зоран шел с концерта домой. Саксофон в футляре, казалось, все еще хрипел, или это просто ветер свистел. Магия музыки задевала за живое всех без разбора, а Зоран умел с нею обращаться. Он играл на саксе как Бог, ему все это говорили. Зоран Зарев только молчал в ответ. Знал, что это так, и молчал. Ему похвала давно уже была, мягко говоря, по барабану. Ведь если человеку тысячу лет говорить, что он Бог, он им станет. Или просто начнет относиться к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Или вовсе перестанет обращать внимание. А Зоран за две с лишним тысячи лет многого наслышался и еще больше насмотрелся.
«Эх, старик Сакс, какой ты молодец, что придумал такую штуку! — часто думал Зоран, поглаживая медный бок инструмента. — Даже и вспомнить не могу, что я делал без саксофона все эти долгие тыщи лет?»
Зоран, конечно, лукавил. Он прекрасно помнил. Уж он-то старческим маразмом не страдал. До саксофона у него была флейта. Да и сейчас есть, только не здесь, не в этом мире. Там, куда он не может взять саксофона, у него есть флейта.
...Софийский университет, где он преподавал историю, был закрыт на каникулы до конца лета. Времени много, отчего бы не поиграть на любимом саксофоне? Зорана изредка приглашала на свои концерты молодежная рок-группа «Траки», для которых он был чем-то вроде ископаемого. Старый человек, тусующийся среди молодежи, да к тому же отлично владеющий инструментом, для многих был в диковинку. С «фракийцами» он познакомился несколько лет назад на джем-сейшене, и ему понравилось играть с этими ребятами. Они знали свое дело и, что больше всего заинтересовало в них, совсем не спешили за музыкальной модой. Всегда оставались верны доброму старому блюзу. А саксофон очень хорошо подчеркивает блюзовую музыку. Кроме того, у них были тексты. Не набор рифмованной чуши, а тексты, которые хочется осмыслить. Слова которых тянет повторять и повторять, потому что в них есть что-то такое, что заставляет остановиться и прислушаться, прислушаться и повторять вслед за «фракийцами»:
Ты помнишь, когда-то мы были детьми?
Ведь Фракия — это детство Болгарии!
Мы и сейчас остаемся детьми,
Мы — фракийцы! Фракийцы мы!
У ребят было много хороших песен, они любили свое дело и в первую очередь думали именно о музыке и текстах, а не о деньгах.
И еще Зорана тянуло к этим ребятам то, что они считали себя фракийцами. А уж он, Зоран, прекрасно помнил детство Болгарии. Ведь он и сам был фракийцем.
Зоран шел по темной улице и прокручивал в голове отыгранный концерт. Несмотря на столь преклонный возраст в душе он был молод и полон огня. За это его не любили многие из стариков, считающие своим ровесником. Ах, если бы они знали! Если бы знали они о том, сколько ему лет! Если бы знали они, какую музыку умел играть Зоран! Музыка жизни, и музыка смерти, подвластная ему, могла творить чудеса — вылечить безнадежного больного или убить врага.
Если бы кто-нибудь знал, как иной раз тяжело держать все это в себе, ведь не откроешься первому встречному! Хорошо, что у него были сны, в которых он мог быть самим собой, не боясь встречи с излишне любопытными. Конечно, там было полно врагов, но врагов явных, от которых всегда ждешь нападения. Здесь его больше утомлял даже не страх, коего давно уже и след простыл, а вечное ожидание, что вот, именно сейчас, в это мгновение, к нему подойдут, подхватят под руки и поведут на допрос. Или на костер. Хотя, на костер Зорана не водили уже лет шестьсот. Впрочем, до костра дело никогда не доходило — всякий раз Зорану удавалось сбежать. А нескольким его подругам этой казни избежать не получилось. И ведь по всем законам тех времен жечь нужно было его, а не их, уж они-то были самыми обычными людьми.
Он шел по темной улице, держал за ручку футляр с саксофоном и тихо напевал, повторяя как мантру:
«Ние — траките! Траките ние!«*
Во сне его называли двумя именами. Для своих, для Спящих, живущих в его мире, он был Фракиец, для всех остальных — Менестрель. И только здесь, вот уже два тысячелетия его звали Зораном. Хотя первое имя было Спартак. И его следовало забыть сразу после событий на реке Силар. Раз люди посчитали его мертвым, то пусть и считают дальше. А фамилию время от времени ему приходилось менять. В последние лет семьдесят, это, конечно, бесполезно, но сила традиции велика. Кем он только не был, уж и не упомнить всех фамилий, какими себя называл. Вот уже тридцать лет в паспорте было написано, что он Зарев. И Зоран уже настолько привык к этой красивой фамилии, что не хотелось ее менять. Остаться что ли навсегда Заревым? Зоран Зарев, красивое сочетание.
***
Когда это было? Очень давно. Его, еще совсем мальчишку, выдернули из привычного мира. Ну, кто знал, что в нем течет кровь Спящих? Рождаются они не часто, раз в двести-триста лет. И если уж тебе довелось появиться на свет не таким как все, то забудь о спокойной жизни. И о короткой жизни тоже забудь. Жить ты будешь долго и неспокойно, а возможно, и несчастливо. А когда умрешь — одному Богу известно. Да и нет его, Бога, и Дьявола тоже нет. Есть только борьба двух сил, и ты должен стоять на страже равновесия и не допустить перевеса. Ничто не должно одержать победы, ни Добро, ни Зло. Потому что перевес в любую сторону ведет за собой катастрофы и хаос. И ты, каждую ночь, из года в год, из века в век без устали вынужден быть противовесом. Побеждает тьма, бей темных, побеждает свет, гаси светлых. Нет ни чужих, ни своих, только ты, сам себе друг, сам себе брат. И несколько таких же обреченных на вечную борьбу, с которыми ты эпизодически пересекаешься во Сне. И некому пожаловаться на усталость, и все друзья, настоящие друзья, с которыми ты рос и взрослел, умерли кто от ран, а кто от старости, и только ты продолжаешь жить. Один, среди чужаков. И лишь только Сон, твоя настоящая жизнь. И вот еще «фракийцы», к которым ты успел привыкнуть.
...Когда Зорану исполнилось пятнадцать лет, в селение, где они жили, прискакали шестеро всадников. У одного из них был странный кристалл, который показывал путь. Он держал его под плащом, изредка вытаскивая на свет и проверяя, правильной ли дорогой они идут. Только потом, когда они забрали Зорана, он узнал, кто были эти люди. Жрецы Храма Спящих.
Ни отец, ни мать, конечно, отдавать сына не хотели. Потерять рабочие руки, потерять воина? Ни за что! А когда старший из прибывших показал свой меч, да предложил в добавок коня и золото, то родители согласились продать Зорана. Зоран их не винил. Не винил, но простить все же не смог.
Так он и узнал о том, что принадлежит к роду Спящих. Кто они? Откуда? Ему даже казалось, что их посылают на землю специально. Но кто? Боги? Но ведь их нет. В непорочное зачатие Зоран не верил, но в то же время он понимал, что родители слишком уж непохожи на него. Он не их сын. Чей тогда?
Зорана отвезли в горы, где находился Храм Спящих. Там ему и объяснили, на чем зиждется порядок и хаос этого мира. Он несколько раз пытался сбежать домой и его ловили и возвращали в Храм.
Обучали бою на мечах, верховой езде и много чему еще. И лишь потом объяснили кто он и зачем рожден. Спящий...
Зорану дали медальон, с помощью которого он попадал в Сон. Там все было не так. Там не было ни Добра, ни Зла. Лишь равновесие. Зло и Добро, Тьма и Свет — это понятия людей, так они и называли те силы, которые действовали во Сне. Стоило перевесить злу, как это сразу отражалось на Земле, и начинались новые войны, эпидемии страшных болезней, голодомор. Но и перевес добра тоже не предвещал ничего хорошего. Лишь равновесие могло спасти мир. И Спящие каждую ночь, засыпая, были вынуждены бороться то на стороне Света, то на стороне Тьмы.
И никто не спрашивал ни Зорана, ни его товарищей, хотят они этого или нет. Участь Спящего такова, и он не вправе распоряжаться своей жизнью.
Так они и жили в горном храме, днем делая простую работу как монахи в монастырях, а по ночам участвуя в битвах Тьмы и Света. И каждый раз, стоило одной стороне взять верх, они, как дезертиры перебегали на сторону врагов. В отличие от обычных дезертиров, переходили они в лагерь ослабевшего противника, чтобы сохранить равновесие.
2
В подъезде многоквартирного дома, где Зоран жил пять лет, было темно. Лампа перегорела. Или...
— Братушка, — услышал он вдруг в темноте незнакомый голос с русским акцентом, — поговорить надо.
В лицо хлестко ударил луч фонаря.
Зоран хотел, было оттолкнуть человека с фонарем, но слева стоял еще один. И этот второй, не церемонясь, сунул в бок ствол пистолета.
— Не бойся, мы не бандиты, — сказал он на болгарском.
— На полицию вы тоже не больно похожи.
— А мы не полиция. Ладно, поднимайся в свою квартиру, поговорим.
Зоран пропустил русского вперед и стал подниматься по лестнице. Он уже почти наверняка знал, кто эти люди. Скорее всего, они представляют какую-нибудь спецслужбу. На научников не похожи, те пистолетами перед носом не размахивают. Лобастые просто предлагают сделку. Хотя, если они скооперировались, то такое вполне возможно. А еще они могут быть из армии. Военных тоже может интересовать бессмертие. Ну, не бессмертие. Долголетие.
— Здесь, — сказал Зоран, когда русский поднялся на пятый этаж.
Мог и не говорить. Его незваные гости наверно знали адрес. А то и дубликаты ключей имели.
Русский остановился, посторонился и осветил дверь. Зоран приставил футляр с саксофоном к стене, достал ключ и открыл замок. Клацнуло, тяжелая бронебойка мягко, без малейшего скрипа отошла от дверной коробки.
Русский вошел первым. Пошарил рукой на стене и включил свет. Поманил Зорана и тот, подхватив инструмент, послушно шагнул за ним. Следом — болгарин, тыча в спину пистолетом.
— Напред! — сказал он негромко. — И не трикове!**
Когда тебе в спину тычут пистолетом, то о фокусах как-то особо и не думаешь. Зоран услышал, как за спиной закрылась дверь.
— Пошли, хоть чайку попьем, — сказал русский и, не разуваясь, вошел на кухню. Он включил там свет и, повернувшись к Зорану и его конвоиру, добавил. — Ну, идите сюда, чего вы там застряли?
Зоран разуваться тоже не стал. Все равно натоптали. Все равно здесь ему жить уже, скорее всего, не придется. Наверняка придется уносить отсюда ноги. Но сначала нужно узнать кто это такие, и что им от него нужно. А, главное, что им о нем известно. Эх, жаль, с фракийцами ему больше не поиграть! Да и к университету привык... Да ладно, рано или поздно это произошло бы обязательно.
Зоран изображал из себя гостеприимного хозяина, а эти двое — прилежных гостей. Болгарин даже спрятал под стол пистолет. Он, не отрываясь смотрел Зорану в лицо. Хозяин заварил чай. Чаепитие началось.
— Кто вы такие? — спросил Зоран. — Зачем я вам нужен? Вы не полицейские и не преступники.
— Вы Зоран Златев? — спросил вдруг русский.
Златев... Эту фамилию Зоран носил, наверно, лет сто назад. Хорошо же они научились копать! Этак и до первого его имени докопаются, которым его отец с матерью назвали. Которым он себя не называл уже очень давно, с того самого момента, когда его якобы убил солдат Красса. Как звали этого врунишку из Помпей? Феликс. Он увидел, как Зоран, то есть не Зоран, тогда его звали Спартаком, бросается в Силар и переплывает на другой берег, а потом стал рассказывать всем подряд, что он убил Спартака. Спартак умер — да здравствует Зоран!
— Я не понимаю, что вам от меня надо! — ответил Зоран, разливая чай. — Да, меня зовут Зоран, но с фамилией вы ошиблись. Зарев моя фамилия. Вот и паспорт!
— Паспорт? — русский усмехнулся и отхлебнул глоток чая. — Не смешите меня. Я могу вам завтра принести свой паспорт, и в нем будет сказано, что я действующий президент США. Паспорт — это бумага.
— Вы меня с кем-то путаете. Я старый больной человек, — Зоран съежился и действительно стал выглядеть больным. — Я историю в университете преподаю. Университет имени Святого Климента Охридского, может, слышали?
— Меня это особо не интересует. Я бы хотел поговорить о вашем сне.
— Зачем мне рассказывать вам свои сны? Вы не мой психотерапевт.
«Неужели они докопались? — подумал Зоран. — Они знают о Сне?»
— Меня зовут Иван Заречный, — сказал русский. — Я бы хотел с вами поговорить.
— О чем? Что вы хотите от меня узнать? Я старый, я больной, я музыкант обычный, историк я. Я ничего не знаю, а вы в меня пистолетом тыкаете.
— Вы случайно не знаете Максима Светова? — спросил Заречный. — Впрочем, ни одна из его фамилий вам многого не скажет, потому что он менял их как перчатки. Но, если вы глянете на его фотографию, то, возможно, узнаете.
Заречный выложил на стол несколько фотографий. Это лицо, его нельзя забыть. Спящий... Это был Макс... Когда же он таким выглядел? Давно, не меньше пятидесяти лет назад.
— Впервые вижу, — сказал Зоран, разглядывая знакомое лицо.
— Жаль. Вы могли бы мне очень помочь, если бы вспомнили этого человека.
Зоран встречался с Максом в реале всего один раз. Когда это было? Ох, давно... Тогда советским гражданам только разрешили выезжать за границу и Максим рванул в Болгарию по туристической путевке. Он был почти таким же, как и во сне. Хотя, какие-то отличия между тем Максом, с которым они боролись за Равновесие и тем, с которым пили пиво и бродили по вечерней Софии, все же были. Они были разные. Не совсем похожие.
— А что такого он натворил, что его ищут аж в Болгарии. Вы ведь из России?
— Из России, — ответил Заречный. — Да он ничего натворить не успел. Умер он. Двадцать лет назад.
«Умер? — пронеслось в голове Зорана. — Вероятно под ножом этих мясников он и умер. То-то я давно его не видел. Но ведь не мог он умереть. И я знаю, что он жив, просто я его давно не видел. Да и не мог он вот так вот взять да и умереть. Кроме того, ведь все говорили, что видели Макса, правда, он стал совсем другим. Будто чужим стал. Говорят, что его обратили и он теперь против нас. А эти мясники, они ведь пытались всего лишь докопаться до тайны нашего долголетия. А заодно и до Сна докопались».
— И что? — спросил он. — Мне-то какое дело, что он умер? На земле миллионы умирают.
— Значит, вы его не знаете? — спросил Заречный.
Зоран покачал головой.
— И он вам даже не снился во сне?
Болгарин продолжал внимательно смотреть в лицо Зорана, от его пронизывающего взгляда стало не по себе.
— А почему мне должен сниться человек, которого я не знаю? — сказал Зоран.
— Ну, хотя бы потому, что вы ему снились.
Заречный выложил на стол еще несколько фотографий. Качество их было неважнецкое, будто снимали с экрана старинного телевизора — помеха на помехе. Однако Зоран без труда узнал себя. Это был, действительно он. Тот Зоран из Сна, Спящий. Менестрель. Странно, каким образом его умудрились заснять во Сне?
— Он несколько похож на меня, — сказал Зоран.
Заречный рассмеялся.
— Простите, это у вас привычка такая? Когда таким как вы показывают их фотографии, все начинают говорить, что да, очень на меня похоже, но это не я. И Светов этот тоже в глухую несознанку ушел, аки преступник какой.
— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — сказал Зоран, продолжая наблюдать за болгарином.
Болгарин ему отчего-то очень не понравился. Было в нем что-то такое, чего стоит опасаться. И это даже не пистолет под столешницей, а что-то другое, но Зоран не мог уловить этого.
— Да все вы понимаете, — голос Заречного вдруг показался усталым. — Я ведь к вам не как сотрудник спецслужбы. Я, как бы это сказать, с частным визитом. А эти фотографии, уж извиняюсь за качество, сняты во время сканирования сна Максима Светова. Он видел довольно интересные сны. Будто бывал в других мирах, пока спал. Вы не поверите, когда во сне он получал рану, то наяву его тело истекало кровью. Но он умер, и я хочу поговорить с вами о вашем Сне.
— И фонарем ослепили вместо приветствия? — спросил Зоран. — А пистолет в бочину, это какой-то новый этикет?
— По-другому мы с вами сейчас здесь не сидели бы. Вы бы меня просто не пустили. Мне очень было нужно с вами встретиться.
— Но зачем?
— Мне необходимо туда, к вам.
— Куда?
— В Сон. Я знаю, это где-то там, в другом мире. Я всю жизнь мечтал попасть в такое место. И когда встретился со Световым, то понял, что смогу найти способ пробраться туда. Но Светов умер.
— А зачем вам... туда?
— Здесь я простой офицер. Был... Сейчас в запасе. А там смог бы найти свою судьбу, понимаете? Я был бы счастлив.
— Что такое счастье? — спросил Зоран.
— Найти свою мечту, — ответил Заречный. — Я нашел.
«Романтик чертов!» — подумал Зоран.
— Счастье, это когда ты можешь спокойно жить, когда тебя никто не замечает, — сказал он вслух.
— Да, я понимаю, вы намекаете на таких как мы, — Заречный показал пальцем на себя и кивнул в сторону болгарина, продолжавшего сверлить взглядом Зорана. — Но мы просто были вынуждены начать поиски таких как вы, чтобы узнать ваш секрет. Секрет долголетия не разгадали, зато столкнулись со Сном. Я почти сразу понял, что это другой мир, а не просто сон. И, наверное, мы смогли бы раскрыть все тайны, но Светов того... помер. Поймите, Зоран, я должен туда попасть, должен.
— Но поймите и вы, господин Заречный, — ответил Зоран. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Я не знаю никакого Светова. Мне в последнее время не снится снов. Я не читаю фантастики. Я музыкант. Я историк. Я просто старый человек.
— Боюсь, что тогда придется говорить с вами на другом языке. Я не хотел этого, — тон Заречного стал холодным как русская зима.
Зоран понял, что сейчас что-то должно произойти. Наверняка в него станут стрелять или просто махать перед носом пистолетом, а то и по кумполу рукояткой врежут. Или пинать сапогами по почкам. Или гладить утюгом, русские раньше это успешно практиковали. Все ясно. Пора уносить отсюда ноги. А жаль, он так привык к этому городу. И ему будет не хватать этих безбашенных фракийцев. Как там они поют? «Ние — траките! Траките ние!»
— Давайте поговорим на языке музыки! — Зоран потянулся к футляру, который поставил здесь же, рядом. — Вы любите блюз? Или предпочитаете джаз? Вы слушаете Би Би Кинга? А Джимми Дорси? Лично мне больше нравится джаз в исполнении Чарли Паркера и Джона Колтрейна.
— Я не слушаю музыки, — коротко сказал Заречный.
— Я вам сейчас сыграю.
— Поставете тръба на място!*** — сказал вдруг болгарин.
— Это саксофон.
— Знам как се играе на него! Поставете на място!****
На столе появился пистолет, зрачок которого смотрел прямо на Зорана.
«Он знает и про саксофон?» — подумал Зоран.
Сейчас Зоран был больше Менестрелем, чем Фракийцем. Воином-музыкантом. Хотя, больше ему нравилось быть лекарем-музыкантом. Или рассказчиком-музыкантом. Или просто музыкантом.
Нет, на саксе поиграть ему не дадут, это уж точно! Зоран аккуратно прислонил футляр к стене. Это в кино музыкальные инструменты с пулевой вентиляцией смешно выглядят, на деле ничего веселого из этого не получится.
Болгарин все так же пристально смотрел ему в лицо. Что он там нашел? Лицо как лицо. Зоран посмотрел Болгарину в глаза, затем заглянул в зрачок пистолета.
— Ну что ты на меня так смотришь, как будто я тебе доллар должен? — спросил он.
Болгарин промолчал. Пистолет снова спрятался под столом. Заречный, видимо ничего не понял, он не понимал болгарского. Он решил пойти на крайние меры, но не знал всего, что могли знать о Зоране болгары. Оно и понятно, дружба между спецслужбами может быть только такой — никогда не выдавать всех тайн своим друзьям.
Саксофон отменяется, подумал Зоран. Ну, есть и другие способы, не такие эффективные, конечно, но все же действенные. И, судя по тому, как спокойно ведет себя болгарин с пистолетом на коленях, он об этом ничего не знает. Ну, что ж, стоит попробовать...
Зоран сложил губы трубочкой и засвистел древнюю мелодию, которую сочинил очень давно. Она не раз помогала ему в подобных ситуациях. Когда нужно вырубить на время противника — самое то. Конечно, флейта или любой другой инструмент усилит действие, но сейчас выбирать не приходится. Хотя бы на минуту отключить обоих, тогда у него будет время убраться отсюда, пока болгарин не проделал пару лишних дырок в его голове.
Этой мелодией в качестве оружия мог воспользоваться только Зоран. Тут мало просто просвистеть или проиграть набор нот — нужно пропустить музыку сквозь себя, отфильтровать все ненужное. Направить звуки куда следует, вложить в них свою силу — только в том случае они подействуют.
Для того чтобы уложить русского, понадобилось три секунды. При первых же звуках глаза его затуманились, и он завалился набок. Не отворачивая от Зорана головы, он поленом грохнулся на пол.
Болгарин не упал. Мелодия, которую свистел Зоран, нисколько на него не подействовала. В одно мгновение пистолет снова выскочил из-под стола.
— Млъкни!***** — выкрикнул он, и Зоран перестал свистеть.
— Ты глухой? — спросил Зоран, поняв, почему его свист не подействовал на болгарина.
— Ну да, — болгарин осклабился. — А ты хотел так легко отделаться? А я думал, ты только трубой умеешь людей глушить. Давай колись, как ты в сон попадаешь! Только говори медленно, я по губам читаю.
Он поднял руку с пистолетом и направил ствол в лоб Зорану.
— Это детектор лжи, — болгарин хохотнул. — Стреляет при первом намеке на вранье.
Заречный продолжал лежать на полу. Минут через двадцать он должен прийти в себя. Прямо как Штирлиц. Тянуть нельзя, нужно действовать.
Зоран резко подбросил край стола. Стаканы с остывшим чаем посыпались на болгарина. Рука эсбэшника дернулась и пятнадцатизарядный «арсенал» выплюнул пулю. В шкафу над головой Зорана брызнули стекла. Пистолет грохнул второй раз. На этот раз выстрел был прицельным, но Зоран успел присесть и выскочить в коридор. Болгарин, выматерившись, отбросил стол и, споткнувшись о Заречного, выбежал вслед за Зораном.
Зоран, добежав до двери, ударил рукой по выключателю и скользнул в гостиную. В темноте у него было преимущество перед болгарином — он мог ориентироваться на слух. Тот это понял и принялся стрелять наобум. Зоран упал на пол и перекатился к дивану. В метре взорвалась настольная лампа, обсыпав его стеклянной крошкой. Вспышки выстрелов на мгновение озаряли комнату, но навряд ли глухой успевал что-либо разглядеть.
Ждать пока стрелок опустошит обойму — все пятнадцать патронов — смысла не было, хоть одна из пуль обязательно достигнет цели. Зоран, пользуясь тем, что противник его не слышит, а в полной темноте еще и не видит, подполз поближе к дверям и, схватив попавшую под руку табуретку, вскочил на ноги. Ударить он успел, но очередная вспышка, ослепила его, пуля полоснула по предплечью и, кажется, порвала мышцы. Удар табуреткой пришелся прямо по голове — болгарин уронил пистолет и упал на пол.
Зоран включил свет и бегло осмотрел свою руку. Рана оказалась неопасная, пуля лишь чиркнула по мышцам. Крови, правда, многовато. Он закатал рукав и, найдя на столе ножницы, отрезал кусок от занавески. Быстро замотав руку, вернулся к болгарину. Тот лежал на спине, раскинув руки. «Арсенал» валялся рядом с ним. Зоран взял пистолет, проверил обойму — она была наполовину пуста, и положил оружие в карман куртки. Обшарив вещи, он нашел водительские права на имя Демира Танчева. Знать бы еще кто это такой...
Да, надо уходить. На кухне лежит в глубокой отключке русский, в гостиной болгарин. Оба имеют прямое отношение к спецслужбам. Так что нужно сваливать отсюда, и поскорее.
Через полчаса к центральному вокзалу подъехало такси. Из него вышел седовласый старик. В одной руке он держал небольшой кейс, во второй футляр с саксофоном. На этот раз старика звали Зоран Златков. Поезд должен был скоро отойти. Зоран ехал на восток, к морю. Некоторое время он думал прожить, зарабатывая игрой на саксофоне. На морском побережье в это время года много туристов, так что без денег не останешься. А потом снова устроится в какой-нибудь университет и станет преподавать историю, или литературу. Может быть, даже вернется в Софию. Но не сейчас, пусть сначала все уляжется.
Зоран вышел из такси и направился к железнодорожным путям, серебряными ниточками связывающим два мира — прошлое и будущее. В прошлом осталась вся его жизнь, будущее предстояло отстраивать заново.
***
...Когда Спартак привык к храму и уже не пытался убегать, то даже проникся идеей. Хотя не очень-то и желал он быть героем только потому, что миру грозят войны и катастрофы.
Да, в истории человечества хватает разрушений, но если бы не Спящие, то Земля и вовсе развалилась бы на части.
— О, учитель, — спросил однажды Спартак наставника, — Зачем все это? Ну, убьют еще тысячи людей, а нам-то что? Всего лишь очередная война. Я не хочу геройствовать, я желаю жить в свое удовольствие. И, к тому же не хочу рисковать жизнью ради этих...
— И не мечтай! — ответил наставник. — Ты просто еще многого не понимаешь. Здесь дело не в количестве погибших от землетрясений и убитых в битвах. При нарушении равновесия нервы Земли расшатываются, и если мы не будем заниматься своим делом, то когда-нибудь планета просто сойдет с ума. Она погибнет, а с нею погибнут и все люди. Конечно, с точки зрения одного человека — это пустяк, ведь Земля погибнет не сейчас и свой век он уж как-нибудь доживет. Но думать нужно не только о собственном благополучии. И ты должен это помнить всегда. И там, где мы являемся противовесом, то сражаясь на стороне Света, то на стороне Тьмы, ты должен это помнить и понимать.
«Свет» и «Тьма», «Добро» и «Зло», «Хаос» и «Порядок» — это были понятия людей, другими категориями мыслить они не умели. В том мире ничего этого не было. Только равновесие и перевес одной из сил. А уж что это за силы, людям не понять. Но ученики требовали конкретных объяснений происходящего, вот наставники и выкручивались как могли, порой и сами не совсем понимая, о чем они говорили.
3
Поезд шел северным путем, через Червен Бряг, Плевен и Тырговище. Мерно перестукивались колеса, вагон покачивало и кренило на поворотах. В окне мелькали огни домов, в которых обычные семьи сидели перед телевизорами и смотрели дежурные вечерние мелодрамы или комедии. Жизнь у них текла как обычно, вот только у Зорана снова все переменилось.
В поезде медальона он надевать не стал. Мало ли что может произойти во Сне. Истекать кровью на виду у проводников ему совсем не хотелось. Одну ночь Мир равновесия как-нибудь без него обойдется.
Соседями Спящего были подслеповатая старушка, которая ехала к сыну в гости, веселый рабочий с завода проката цветных металлов, решивший провести отпуск на море и молодой человек, о себе ничего не рассказывавший, он вел себя скромно и все больше помалкивал. Рабочий тараторил без умолку, запивая вином рассказы о буднях родного цеха переплавки цветмета, бабка что-то трещала о своих внуках, а молодой человек молчал и выглядел каким-то слишком уж нервным. Нервничать полагалось Зорану, но он улыбался, глядя в мелькающие огни за окном. Целая жизнь. Для него и таких как он — полвека — это всего лишь один миг.
Поезд остановился на небольшой станции. Фонарь вырывал клочья пространства из темноты и Зоран вдруг увидел, что в вагон поднимаются трое полицейских с собакой. Бояться ему было особо нечего — перед тем как покинуть квартиру, он оперативно изменил цвет волос, наложил на лицо биомаску, подправил «узоры» на подушках пальцев и даже подкорректировал радужную оболочку глаз. На подобные случаи у него всегда имелся комплект, который он называл «новой жизнью». Открываешь припрятанный кейс, достаешь все приборы и через десять минут начинаешь новую жизнь. Новый паспорт, новое имя. Пальцы так и остаются «чужими», а биомаску он со временем снимет и снова поменяет фотографию в паспорте — уж очень Зоран не любил эти органические маски, в них он себя чувствовал каким-то ущербным.
Несмотря на то, что он встречи с полицией не боялся, приготовился к худшему. Жаль, на саксе сыграть не дадут, но уж троих он и художественным свистом сможет уложить.
Однако обошлось. Полицейские искали наркотики. Собака облаяла молодого парня, сидевшего напротив Зорана и после короткой беседы пареньку предложили сойти с поезда. Причем, предложение было сделано в категорической форме. А отказать невозможно только женщинам и полицейским, о чем бы они ни просили. Больше Зоран молодого человека не видел. Работяга болтать перестал, припрятал вино и полез на верхнюю полку. Старушка, еще немного рассказав неизвестно кому о своих любимых внучатах, тоже улеглась спать. Зоран продолжал сидеть у окна и, глядя на мелькающие по ту сторону стекла огни, потягивать вино. В последнее время ему начинало казаться, что как здорово быть простым рабочим с завода цветных металлов. Отработал смену — ушел домой. Отработал год — поехал на море. Отработал сорок лет — ушел на пенсию. Прожил семьдесят лет — попал в Рай. Не жизнь, а малина!
Из головы все не выходили эти двое. Один, конечно, был русским. Вот только кем? Скорее всего, он был военным, выправка выдавала его. Но вещи, о которых он знал, наталкивали Зорана на мысль, что его недавний собеседник — из русской спецслужбы. Вот только из какой? Этих чертовых служб с приставкой «спец» развелось уж слишком много.
Далеко за полночь Зоран уснул. Ему ничего не снилось. Он уже давно не видел снов. А может быть, видел, но не запоминал. И только Сон, который на самом деле сном не являлся, он помнил всегда во всех деталях. И за всю жизнь так и не мог понять, где его жизнь была реальней — в яви или во сне.
Несколько раз Зоран просыпался и думал о Максе. Он был наверно самым молодым Спящим, ему и тысячи лет не стукнуло. Пятьсот с лишним лет назад он носил имя Михаил Триволис. Но помнят его как Максима Грека, православного богослова и переводчика богословских книг. Грек по происхождению, он волею судьбы попал в Россию. И за свой неспокойный нрав, за критику власти и духовенства был заточен в монастыре, где и провел целых двадцать два года. Борода его стала такой густой и широкой, что все считали его глубоким стариком. Но Спящие стареют намного медленнее обычных людей, и в свои восемьдесят с лишним лет он выглядел на сорок, но никто об этом и не догадывался. А потом Максиму Греку подошел срок умереть. Это произошло 21 января 1556 года в Сергиевом посаде. Нельзя жить дальше, люди бы заподозрили неладное, ему и так было уже восемьдесят шесть лет. Маким Грек умер — да здравствует Максим Светов, или как тогда была его фамилия? Макс сбрил бороду, превратившись в относительно молодого человека и даже некоторое время пожил в монастыре в качестве послушника, а потом ушел. К тому времени он уже давно был прозревшим Спящим и знал все, что положено знать для борьбы за Равновесие.
...И вот что-то произошло, и никто не знает, что именно. Макс пропал, но другие Спящие говорили, что видели его в стане врага. Макс перешел на сторону сильных, и для равновесия это был большой удар. Не было больше равновесия. И не может быть, пока Макс не вернется назад. Все считали, что Макс дезертировал не по своей воле, что его обратили. После того, как Заречный сказал, что Максим Светов умер, то эта версия более чем верна. Макс умер в этом мире, но во сне он остался жить. И он наверняка находится под психологическим влиянием, а то и под воздействием гипноза, или что там еще можно применить для подавления воли. И его обязательно надо найти и вернуть, иначе равновесие так и будет нарушено и нервы Земли расшатаются и, в конце концов, она погибнет. Макса надо вернуть.
***
Беда пришла, когда ее никто не ждал. Римские легионеры железным клином прошли по Фракии, сожгли несколько селений. Местные жители пытались противостоять сильной и организованной армии римлян, но что могли сделать варвары против хорошо вооруженных и обученных солдат? Нет, фракийцы были прекрасными воинами, но им не хватало организованности.
Храм Спящих был разрушен, больше половины людей убиты, Спартак взят в плен и продан в школу гладиаторов Лентула Батиата. И чудом было то, что у него не отняли медальон, с помощью которого он переносился в Сон. И он очень хорошо помнил слова наставника. И каждую ночь, где бы он ни оказывался, Спартак призывал Сон, в котором был противовесом зарвавшимся добру и злу. И несмотря на жестокость варваров, живших на Земле, он продолжал оберегать их от всеобщей гибели.
Но он оставался в душе все тем же обычным человеком, который помнил все обиды, боль и кровь. И ни за что не хотел быть куклой в кровавом спектакле под названием «гладиаторские бои». И целых два года держал в страхе Римскую Империю. Целую империю. По ночам он был воином Равновесия, а днем — нарушителем этого самого равновесия. И не важно, хорошее дело делаешь ты или нет (любое дело для одних является хорошим, а для других плохим), важно то, что ты нарушаешь равновесие. Даже если и пытаешься противостоять сам себе.
Глупые римляне, сами того не ведая, разрушили свою империю в тот момент, когда сожгли Храм Спящих. Спартак долго не мог найти никого из своих товарищей и пытался удержать мир в равновесии в одиночку и это у него не получалось. Со временем он смог разыскать кое-кого из товарищей, но процесс разрушения уже был запущен. Он не любил устоев Римской империи за то, что она сделала с Фракией, но любая Империя — это порядок. А хаос — это всегда хаос, как его не назови. Прошло четыреста лет, Империя раскололась на Западную и Восточную. Еще сто лет борьбы за равновесие не увенчались успехом — Западная Империя пала. Не удалось удержать и Восточную, хоть она и просуществовала достаточно долго, еще целое тысячелетие. С тех пор не рождалось ни одной империи, которая продержалась бы столь же долго как Рим. Восстановить Равновесие не удавалось.
4
В восемь утра поезд был уже в Варне. Зоран выбрался в город, и бросил взгляд на башню с часами — пятнадцать минут девятого. Еще минут пять осматривался, потом купил газету и стал искать жилье. С деньгами проблем не было, и отдельный домик невдалеке от моря он нашел довольно быстро. Не то, что небольшая квартирка на окраине Софии, в которой он жил последние несколько лет. Он вообще любил жить отдельно ото всех, но в любимой им Софии это было практически невозможно — слишком уж большой город, и очень уж мало в нем места. Небоскребы, в которых жили софиянцы, эти унылые серые параллелепипеды, подпирающие параболическими антеннами дождливое небо, не позволяли людям жить в одиночестве. Одиночество в подобных ульях было чисто условным.
Нет, конечно, Варна тоже была не маленьким городом, но не таким как София. По крайней мере, здесь можно было снять домик у берега. Зоран сразу решил посмотреть свое новое жилище и, договорившись с риелтором о встрече, заказал такси.
Домик ему понравился. Конечно, никакого вида на море не было, был вид на другие такие же домики, но до берега минут пятнадцать ходу. Все ж не трястись по часу в автобусах. Расплатившись с риелтором, отдав деньги за три месяца, Зоран отдохнул немного и отправился на пляж. Там на старика в трусах до колен никто не обращал внимания, на пляже таких было много. Море было теплым, волны слизывали песок с пляжа и уносили с собой, оставляя взамен кусочки водорослей и ошметки пены. Несколько раз под ноги Зорану попадались маленькие рачки, выплюнутые морем. Они тыкались во все стороны и не могли сориентироваться. Легким толчком Зоран отправлял детей моря в их обитель.
Целый день он провел на пляже, а потом вернулся, поужинал, надел цепь с медальоном и лег спать.
***
Когда-то они с Максом ходили по ночным улицам Софии, заглядывали по дороге то в одну, то во вторую забегаловку, и разговаривали.
— Как ты думаешь, — сказал Макс, держа в руках тяжелую пивную кружку. — обращенные, что они чувствуют?
— Не знаю, — Зоран пожал плечами. — Может, ничего и не чувствуют вовсе. А может, ничего кроме ненависти. Ведь должно что-то двигать ими? Ненависть к бывшим друзьям, пусть даже и навязанная... хороший двигатель, не правда ли?
— Если вдруг меня обратят... — Макс запнулся. — Убей меня, ладно? Или попробуй вернуть меня. Но навряд ли это удастся, я слышал, что обращенные — люди пропащие.
— Я даже представить не могу ни тебя, ни себя... — сказал Зоран и сделал пару глотков темного Каменицы. — Это ведь безумие полнейшее. Все твои мысли, идеалы, все перевернуто, и ты думаешь иначе, и делаешь все иначе. А может и вовсе уже не думаешь, ведь ты станешь просто куклой, и кто-то будет дергать за ниточки... — Зоран с силой шваркнул кружкой о стол, расплескав пиво. Официант встревожено посмотрел в его сторону, но Зоран улыбнулся ему и жестом показал: «все нормально». — Я не понимаю, зачем им надо это? Зачем нарушать равновесие? Кому это надо? Почему ни та, ни эта сторона никак не поймет, что планета не выдержит.
Макс всегда уравновешен и флегматичен, если, конечно, не нужно было рубить врагов, и в любой ситуации умел успокоить собеседника лишь взглядом. Он посмотрел в глаза Зорана и ответил:
— Виной всему страсти. В нашем мире люди тоже умные, они знают все это. Но их эмоции, их нравы... Ведь каждому обязательно надо добиться успеха, кто-то борется за деньги, а кому-то нужна власть, а другому просто женщина приглянулась и он хочет взять ее в свой гарем. Страсти угробят этот мир, если мы не будем на страже. Все эти страстишки земные, лишь отражение тех страстей, которые мы пытаемся утихомирить там.
***
Во Сне Менестрель шел по каменистой пустыне, усыпанной черными камнями. Вдалеке показалась точка. Вскоре она выросла до размеров взрослого человека. Это был Макс — богослов, теолог и воин, а теперь еще и враг. Враг, которого нельзя убивать, но и в живых оставлять тоже нельзя.
Менестрель погладил рукоять меча и потянул оружие из ножен. Макс сделал то же самое. Их и так мало осталось, они должны быть вместе. Если один из них сейчас погибнет, то равновесие будет нарушено окончательно. Если Менестрелю не удастся вернуть Макса к нормальной жизни, то равновесие так же будет нарушено. А когда еще родится Спящий? Что-то давно они не приходили...
Двое сошлись вплотную. Зазвенела сталь. В безумных глазах Макса не было и тени осмысленности, только бешенство и злоба.
Менестрель не атаковал, он только отбивал выпады своего старого товарища. И пытался проникнуть в его сознание, чтобы возродить в нем весну.
Еще немного и...
Примечания:
* Мы — фракийцы! Фракийцы мы! (болг.)
** Вперед! И без фокусов! (болг.)
*** Поставь трубу на место! (болг.)
**** Знаю как ты на нем играешь! Поставь на место!(болг.)
***** Заткнись! (болг.)
Валерий Цуркан © 2011
Обсудить на форуме |
|
