|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Край света Андрей Рузанкин © 2011 На Ромкином месте Тихая сентябрьская ночь. Лето только-только отступило, и осень ещё не успела вступить в свои права, выстудив воду, и окрасив природу в охряно-карминные цвета. Но сентябрь, не июль, и ночь довольно прохладна.
Совсем рядом, буквально в пяти шагах, обрыв. Под ним течёт Сок. Речка быстрая, неширокая, но местами очень глубоководная. А вода, она вода и есть, отбирает последние крохи тепла, выстуживая воздух.
Знаю, что в быстрых струях Сока, длинной чередой плывут стайки опавших листьев. Но луна закрыта плотными тучами, и мне не видно их. Утром всё застелет белёсым туманом, а потом взошедшее солнце разгонит его, высветив поляну, одиноко стоящий дуб и окружающие Сокскую излучину заросли леса. Я буду любоваться течением быстрых струй, и радоваться новому дню. Если конечно, удастся пережить эту ночь.
А пока от холода и ночной тьмы, меня защищает небольшой костерок. Уютно потрескивают угли, и пламя свирепо кидается на очередную ветку сухостоя, подбрасываемую в ненасытные языки. Пламя освещает небольшой кружок, за пределами которого тьма сгущается и становится непроглядной. Собственно говоря, я хоть и не смотрю прямо в пламя, всё равно практически слеп. Слишком плотно лёг ночной мрак. Один бок обдаёт нестерпимым жаром, другой застывает. Не спасают даже старая телогрейка с брезентовой штормовкой. Хотел, было, вечером соорудить нодью, это такой защитный полог, позволяющий не мёрзнуть ночью в тайге, но не рискнул. Круговой обзор важнее. И хоть ни зги не видно, душу греет мысль, что подобраться ко мне сзади — практически невозможно.
Левая рука сжимает степлившуюся от ладони рукоять фонарика. В любой момент я могу щёлкнуть клавишей, и пронзить ночную тьму слепящим лучом. Но я не включаю его. То, за чем я охочусь, не должно заранее знать этого.
Я нервно усмехнулся про себя: «Охочусь...». Это ещё не ясно, кто за кем охотится. И охотится ли вообще? Возможно, это чистой воды самоубийство, оказаться в одиночку на Ромкином месте. А возможно, все страхи — всего лишь выверты моего взбудораженного воображения.
Охота.... В правой руке уютно угнездилась рукоятка старенькой «ижевки». «Отсюда, наверное и охота», — лениво протекла мысль, когда взгляд скользнул по старому оружию. Да уж.... Тридцать второй калибр, одностволка, и патроны набитые неясно чем. Вроде написано «карт.», картечь значит, но ведь Вовик, бывший владелец ружья, был отчаянный разгильдяй. Так что там и картечь, и жакан, и дробь на утку оказаться может. Я с тоской посмотрел на видавшее виды ружьецо: «Эх, сюда бы мой верный «калаш». Хорошая была машинка, надёжная. Никогда не подводила. Но осталась там, во временах армейской службы. А гражданскому лицу кто «калаш» даст? Вот и сиди родимый со старой берданкой, вглядывайся в ночную тьму, и моли Бога, чтобы не пришлось ею воспользоваться.
Я подбросил ещё хвороста, и опасливо поёжился. Вот же, угораздило.... Один, на Ромкином месте. А это от егерского кордона пару вёрст, да ещё до деревни трижды по столько будет. И вокруг ни души. В смысле — человеческой. Не ходит теперь сюда народ, боится.
Ромкино место.... Давно мы так назвали его. Лет двадцать назад. Тогда Ромка, Вовкин отпрыск, откочевал сюда со своей компанией, заявив, что обращаться с «родаками» ему влом. Ну, откочевал и откочевал. Даже веселее стало. Стали друг к другу в гости ходить. И что интересно, частенько ходили ночами, даже без фонаря. И не боялись. Да, были светлые времена когда-то. А место, где обосновался Вовкин строптивый отпрыск, с тех пор нарекли «Ромкиным». И даже записку в бутылке из под шампанского под дубом закопали. Мол, Ромкино это теперь место. Я сам её тогда личной подписью удостоверял. Любили в былые годы бутылки с записками закапывать, или в море кидать. Или послания слать потомкам. Романтики, блин....
Так тихо и спокойно текли годы. И появлялись здесь лишь Ромкина компания, заезжие рыбаки, кого егерь считал достойными, да местные охотники. А случайному человеку сюда не попасть, слишком места глухие. Но, этим летом началось что-то странное. События странные, непонятные и страшные.
Вначале пропали два рыбака. Городские, не местные. Пока их хватились, пока искали, пока нашли. А тут ещё летний зной и лесное зверьё.... Короче, конкретную причину смерти выяснить так и не удалось.
Потом Михалыч пропал. Пошёл сюда в ночь, сетку и закидушки поставить. И пропал. Это Михалыч-то.... Который с закрытыми глазами по любому из местных болот пройдёт! Но, факт остаётся фактом, пропал. Сгинул, можно сказать. Долго его искали, все чащобы прочесали густой цепью. Не нашли.
А через неделю он сам всплыл. На глухой старице, где коряг немерено. Менты, конечно сразу в отказ: «Несчастный случай», — говорят. Их тоже понять можно. Кто ж в здравом уме на себя «глухарь» повесит? Человека всё равно не вернёшь, а статистика не ухудшится. Поерепенились местные, поерепенились, но что толку? Власть, она и в нашей глуши — власть. И не становись супротив неё. Если не сломает совсем, то жизнь отравит. Короче, смирились.
Потом Ромка кого-то из своих знакомцев привёз. Типа водочки вечером попить, а с утра с удочками всласть посидеть. Он время от времени здесь появлялся. Видимо тянуло вспомнить молодость.
Но, облом-с. Позвонили ему под вечер. Срочный заказ за хорошее бабло. А водилу, известно, как и волка, ноги кормят. Посокрушался он, повздыхал, но куда деваться? Пожелал ребятам хорошего отдыха, и отчалил восвояси.
Как выяснилось позже, счастливый билет он вытянул. Умотал в рейс на неделю. А ребят его знакомых, утречком мёртвыми нашли. Егерь ездил проверять, чтоб рыбаки костров не жгли. Он и нашёл. Свеженьких ещё, только уже не тёпленьких. Лежат голубочки возле берега, и у каждого не лицо, а маска ужаса. Так их скрючило, болезных. Ну, вызвали ментов, экспертов. У ментов разговор один: «Бытовуха!». Напились, мол, и порешили друг друга. Пытались на Ромку стрелки перевести, но тот уже далеко отсюда свою баранку крутил. Короче, заглохло дело. Не оказалось у ребят «крутой» родни, кто бы дело с мёртвой точки сдвинул. И эксперты ни «бе», ни «ме». Толи инсульт, говорят, от сильного потрясения, толи инфаркт. Короче, увезли голубчиков, и с концами, а дело опять заглохло. Но место это, у наших, деревенских, стало считаться недобрым. Странным таким, и опасным местом.
А тут и Ромка из рейса вернулся. Его, конечно, под белы рученьки, и в КПЗ. Ну чего ещё от родимой милиции ждать? Попрессовали его недельку, помурыжили, но без толку. Улик нету. А Ромка, он мужик крепкий. В десантниках армейский срок мотал. Короче, отступились.
Ну а крутой десантник сюда рванул. Разбираться, кто же его знакомых корешей замочил. Но одному, ему было видимо стрёмновато. Несколько не по себе, наверное. Вот он к нам в деревню и заехал, прямиком к Вовику. Привет, мол, папаня. Не желаешь ли сыну компанию в ночном рейде составить? А Вовик к этому времени, хоть и нехорошо так о родном дядьке говорить, совсем спился. По молодости такой ухарь был, что аж держись. Ни бабам, ни дичи, ни рыбе, никому покоя не было. Но с годами он становился всё спокойнее, всё ленивее, всё мягче. А после смерти жены, кроме как на дно стакана, больше никуда смотреть не стремился.
А тут такие события. Сын приехал, и в ночную засаду приглашает. И не на «сухую» естественно. Короче, встрепенулся дядюшка, вздребездыкнулся, взял эту самую «ижевку», коей некогда виртуозно владел, и отправился на подвиги. Ромка у деревенских тоже ружьецом разжился. Деревня своя, знакомцев много. Вот и одолжили «многозарядку» поохотиться. Они вдвоём и отправились.
Что здесь произошло ночью, не ведает никто. Но не дождавшись бравых охотников к обеду, как было оговорено, местный народ поднял тревогу. Примчали аж на двух тачках, «Уазике» и «Тойоте» пикапе. И что увидели?
Сгоревшее мясо на паре нетронутых шампуров, пустые баклажки из под «таёжной», потухший костёр, и простреленную в нескольких местах, польскую двухместную палатку. Земля возле кострища, была усеяна стреляными гильзами. Похоже, что здесь шёл нешуточный бой.
Ромку с Вовиком тоже нашли. На дороге, совсем недалеко от костра. Уже знакомая гримаса ужаса делала неузнаваемыми хорошо знакомые лица. Судя по положению тел, они бежали по дороге в деревню, отстреливаясь от неведомой опасности, появившейся со стороны Сока. Отстреливались долго и яростно, пока не кончились патроны, но, увы — безрезультатно. Ничего похожего ни на животное, ни на человека, найдено не было.
Ну а дальше, хорошо знакомая процедура: менты, эксперты, дознание. Траурная процессия, похороны, поминки. Именно тогда, употребив в память о дядюшке и его отпрыске, не один стакан сорокоградусной, я поклялся деревенским, что разгадаю тайну смерти любимого родича.
Наутро мозги прояснились, но слово было сказано. И не выполнить обещанное, значит покрыть себя позором до конца дней. Не знаю, как в городе, но у нас, в деревне, такие штуки не проходят даром. Дал слово — держи. Иначе грош тебе цена, и как человеку, и как соседу сельчанину. Именно поэтому я сижу сейчас на Ромкином месте, и временами дрожа от страха и холода, напряжённо всматриваюсь в ночную тьму.
Существует смутная надежда, что то, что убило моих родичей, не выйдет сегодня на охоту. А если выйдет, то я сумею его подстрелить, или хотя бы выстрелить первым. Я погладил цевьё «ижевки». Зачем обманывать себя? Если уж нечто обратило в бегство двух ушлых мужиков, причём одного из них — матёрого десантника, то какие шансы у меня, кабинетного работника и книжной крысы? Увы, неутешительный вывод: НИКАКИХ!
Есть, правда небольшая зацепка. Идея, занозой засевшая в моём мозгу. Но если она окажется верной, шанс на выживание есть. А шанс, это очень много. Именно поэтому я напряжённо вглядываюсь в темноту, стараясь задавить приступы животного страха.
Чёрт, до чего же не по себе! От периодических наплывов ужаса, живот наполняется ледяной пустотой, а желудок скручивает, словно половую тряпку. Да, не хватает ещё и обделаться «по большому». Тогда уж совсем тоска будет. И ведь не первый раз я дежурю у костра, и даже не сотый. И во время армейской службы, частенько в карауле стоял. Но, одно дело караулить лагерь, когда в палатках нестройно храпят твои товарищи. И совсем другое, сидеть в одиночку у костра, тупо пялясь в ночной мрак, и напряжённо гадая, выйдет сегодня монстр-убийца на ночную охоту, или нет?
И проклятые тучи плотно застили луну. Ну что бы налететь лёгкому ветерку, и разогнать тяжкую пелену? Пусть свет луны и не ярок, он даёт достаточно света для привыкшего ко тьме глаза. А сейчас кроме языков пламени, да стреляющих вверх искр, никакого источника света.
Я зябко поёжился. Интересно, сколько сейчас времени? По ощущениям, пол ночи прошло, и через пару часов начнёт светать. Не выпуская ружья с фонариком, я резко дёрнул рукой, стараясь освободить часы из объятий рукава. Повернул циферблат к костру, и внимательно вгляделся. Дьявол! Не может такого быть! Явно прошло более четырёх часов бдения. Но стрелки упрямо показывали полпервого. Словно в насмешку, секундная стрелка бодро двигалась по циферблату.
Да уж.... Ещё, как минимум шесть часов тьмы. И шесть часов медленно пожирающего разум страха.
Идиот! Зачем я ввязался в эту аферу?! Но тогда, в людном сельском доме, всё казалось ясным и понятным. Все, кто стал жертвой неведомой силы, погибали ночью. «Ночью» — это для тех, кто не думает головой. А я с головой дружу с измальства, хотя многими из местных это воспринималось, как «выёживание», «выкрутасничанье», и «попытка отбиться от местных традиций».
Вот, блин, убогие на голову! Да не ночь убивала односельчан. Не ночь! А отсутствие света. Свет! Вот фактор, позволяющий остаться в живых. То-то, возле трупов не удалось найти ни одного фонарика. Пока светит луна, горит костёр, не «сдох» фонарь — бояться нечего. Тварь не тронет. Вон, Мишка Тарасов, гужбанил здесь с друганами в полнолуние. И что, все вернулись живыми и здоровыми. Никто никаких странностей не заметил. Даже ружейный выстрел, на миг на миг пронизывающий ночной мрак, и тот — гарантия безопасности от монстра. Странно, что никто не обратил внимания, что патронташи Вовика и Ромки были полностью опустошены. Родичи жили до тех пор, пока костёр и выстрелы дарили свет. К сожалению, они не осознали этой простой истины. А пойми это вовремя, на скромном деревенском кладбище, не прибавилось бы пары свеженасыпанных холмиков.
Однако.... Нечего глубоко задумываться. Нечего панически бояться. Но и успокаиваться, право, не след. Кто расслабился, упустил огонь, или заснул, тот покойник. Вот она, правда жизни. Я сам изумился, осознав истинность всплывшей в сознании мысли. А ведь верно! Свет — жизнь. Тьма — смерть. А на грани тьмы и света — граница нашего вечного балансирования между жизнью и смертью.
Я глянул на костёр. Зрение зрением, но единственную надежду на спасение, нельзя оставлять без присмотра. Если идея верна, то монстр не появится. Во всяком случае, до тех пор, пока вздымается жаркое пламя. А оно явно стало затухать. И я опять подкинул хвороста. Костёр встрепенулся и весело затрещал. Отблеск пламени сожрал ощутимый кусок окружающего мрака.
Да.... А действительность радует мало. Я опять взглянул на циферблат. Время, час тридцать. А два продольных бревна сгорели наполовину. И куча хвороста стала меньше на треть. Когда я готовился к ночи, казалось, что этих дров хватит с лихвой. Что же произошло? Похоже, меня накрыл нервный стресс, заставляющий непроизвольно подбрасывать ветки в костёр. Хорошо, теперь буду экономнее. И я опять отвернулся от пламени, опасливо вглядываясь в непроглядную тьму.
Время шло. Мирно тащились по небосклону тёмные тучи, надёжно скрывая и гася лунный свет. Но, что отрадно, они не одаривали землю ледяной капелью. Иначе бы, совсем тоска. Хана, кирдык, кранты.
Из сонного небытия, меня выдернул резкий крик. Я вскочил, чуть было не пальнув в белый свет, а точнее, в глухую тьму. Что это было? Словно в ответ, вновь прозвучало резкое: «Угу-угу, угу-угу!». И я окончательно проснулся. Это же сова! Или филин! Чёрт разберёт этих пернатых ночных хищников. Помню только, что встречаться с ними ночью, а в особенности слушать их крики, вредно для здоровья. Но, в данном конкретном случае — полезно. Ибо, судя по резкому пробуждению, я заснул. Ну, пусть не заснул, а просто закемарил, всё равно. Это в наших условиях смертельно опасно.
Я быстро глянул на костёр. Пламени уже не было, но малиновые угли ярко тлели. Отлично! Жив костёр, живём и мы. Я подкинул веток, и пламя жадно взметнулось ввысь. А что со временем? Уже знакомый жест, и стрелки сухо сообщают, что время, около трёх. Трёх часов утра. Да, не хило покемарил. Спасибо пернатому хищнику, что разбудил. А впереди, самое сонное время. И если ты умудрился задремать раньше, то в период с четырёх до пяти, тебе конец. У тебя не будет шансов.
Я отпустил ружьё, и потянулся за баклажкой. Благо, вечером я серьёзно подготовился, и сделал это не зря. Прикопанная в грунт пластиковая полуторалитровка, стояла готовая к употреблению. Уже со свинченной крышкой, чтобы не терять времени на открывание. Я выхватил прохладную ёмкость из земляного ложа, и жадно припал к горлышку. Ледяная вода сразу привела в чувство.
Не жалея живительной влаги, я плеснул водой в сонную физиономию: «Плёск». Бр-р-р, холодно! Зато в ближайшие полчаса меня не сморит. И неведомый монстр останется без добычи.
Как и ожидалось, ближайшие полчаса прошли в активном бдении. Я подталкивал остатки несгоревших брёвен к центру костра, и скупо добавлял сухие ветки. Усиленно вертел головой, всматриваясь в темноту, и внимательно прислушивался к ночи. Последнее совершенно напрасно, ибо звуков в ночном лесу хватает. Даже вспомнился случай, когда один из моих знакомых, чуть не сошёл с ума от ночных страхов. Он всю ночь клацал зубами, и светил по сторонам карманным фонарём. А испугавший его звук, создавали жёлуди, выстреливающие из чашечки и громко бьющие по машине. А вот, ещё был случай....
Отвлёкшись на воспоминания, я слегка отогрелся у пламени, и опять стал задрёмывать. Нет! Так дело не пойдёт, надо размяться.
Я с трудом поднялся. Оказывается, тело сильно затекло. Небольшая зарядка быстренько исправила положение. Представляю, как забавно это выглядело со стороны. Руки — вместе, ноги — врозь. А в руках фонарь с ружьём. Но, как бы то ни было, кровь немного разошлась, и чтобы не задремать, я стал наматывать круги вокруг костра. Почти, как в армейском карауле. Очень похоже. И ночь глуха, и опасность реальна. Вот только оружие вшивенькое.
Наматывая очередной круг, счёт которым я давно потерял, я неожиданно споткнулся, сбился с ритма, и покачнувшись, сбил стоящую рядом баклажку. Ёмкость глухо бумкнула, и улетела в ночной мрак. Сразу же послышалось бульканье льющейся жидкости. Первой реакцией, было желание шагнуть за нею и подобрать. Но подойдя к пляшущей границе света, я невольно тормознулся. Зайду сейчас в темень, а там.... Что, или кто меня там ждёт? Нет, так не пойдёт. Не проканает и не прохряпает. Решившись, включаю фонарик, и узкий луч света выхватывает лежащую невдалеке посудину. Но тьма вокруг становится более плотной, напоминая чёрные стены слабоосвещённого коридора. Рук не хватает, поэтому сую фонарик под мышку, и сделав несколько шагов склоняюсь над баклажкой. Наклонившись, протягиваю руку. Именно в этот момент, боковым зрением замечаю нечто странное. Внимательно вглядываюсь, и обнаруживаю совсем рядом чернильный сгусток. Кажется, в непроглядном мраке не может быть чего-нибудь более чёрного. Но глаза утверждают обратное. Забыв о бутылке, мгновенно поворачиваюсь и вскидываю ружьё. Проклятые рефлексы. От резкого движения, слабо удерживаемый фонарик выпал из под мышки.
А дальше, время словно ускорило свой бег. Запомнились только фрагменты. Широкая дуга света. Глухой удар. Звон разбитого стекла. Темнота резко приблизилась, плотно охватив меня непроницаемым покрывалом. Я резко отскочил назад, в световой круг. Запнулся, и чуть не сверзился в костёр. Ствол «ижевки» споро искал цель, но чернильное пятно не показывалось. Не отдавая себе отчёта, и слабо соображая, что делаю, я схватил охапку хвороста и бросил в огонь. Резко взметнулись яркие языки, отгоняя стену мрака и загоняя страх вглубь подсознания. Я стал более — менее соображать.
Да, какие же мы всё-таки дикари. И вся наша цивилизованность, лишь тонкая кожица на мощных мышцах подсознания, и костях инстинктов. Парализованный ужасом человек творит такое, что потом не может найти внятного объяснения своим поступкам. Вот и я, веду себя сейчас, как последний кретин, и завтра днём буду искренне удивляться своим действиям.
Я опять глянул на часы. Полпятого. Осталось продержаться совсем немного. Оторвав взгляд от спешащей секундной стрелки, я вгляделся в темноту и обомлел. Чернильная тварь стояла прямо передо мной. Не в силах переступить границу свет — мрак. Почти, как панночка в знаменитом фильме. Чудище внушало омерзение. Омерзение, и ужас. Особенно поразило постоянно меняющееся число конечностей. Руконог, или ногорук, заканчивающихся когтями, резаками, крючьями и жалами. Я выстрелил навскидку. Огненная молния пронеслась рядом с тварью. Мимо! Трясущимися руками я разломил однозарядку, и ломая ногти выдернул стреляную гильзу. Боль немного привела меня в чувство, и я быстро зарядил оружие. Где тварь? А, вот она.... Чтобы расширить безопасную зону, я сдвинул в костёр остатки хвороста. Широким замахом ноги, не выбирая и не экономя.
Пламя, получив щедрый подарок, взметнулось огненным фейерверком. Световой круг отвоевал у непроглядной тьмы почти метр, и чернильный монстр попятился. Отступил, гадёныш! Но совсем не исчез. Не пропал. Не растворился во тьме, мерзкий урод. Значит, будет ждать. Ждать, пока догорят последние веточки и подёрнутся пеплом угли. А потом приблизится, и .... Дальнейшего, я представить себе не мог. Вместо этого, мозг заполнила простая, но доходчивая, а главное — верная мысль: «Убей врага! Убей его! Убей эту мерзкую тварь!». «Убей! Убей! Убей!», — вколачивалось в мозг вместе с ударами сердца. И разум отступил, скрытый кровавой пеленой жажды убийства.
«Получай, гад!», — заорал я, вскидывая «ижевку». Выстрел расколол ночь, и тварь, сбитая огненным снопом, отлетела вглубь мрака. «Ага, не нравится!», — я быстро перезарядил одностволку и встретил приближающегося монстра выстрелом, ещё на подходе. «Получай, сволочь!», — выстрел. «Лови в харю, ублюдок!», — выстрел. «Что, не нравится, гнусный уродец!», — выстрел, выстрел, выстрел.
Выкинув очередную стреляную гильзу, я потянулся к патронташу. Но, сбитые в кровь пальцы, нащупали только пустые гнёзда.... Всё, финита! Сражаться больше нечем. Но и бежать нельзя, тварь быстро догонит.
Я отступил за костёр, и перехватил «ижевку» за ствол: «Ну что, чудище, как на счёт рукопашной?». Резким движением освободился от штормовки, и швырнул её в затухающее пламя.
Его нашли утром. Сельчане ожидали подобного исхода, и не стали ждать полдня. Он лежал возле покрытого холодной золой кострища. Картина оказалась хорошо знакомой. Пустой патронташ. Разбросанные по поляне стреляные гильзы. Ни веточки дров. Пустая баклажка из под воды. Разбитый китайский фонарик. И маска ужаса, обезобразившая, когда-то миловидное, лицо.
P.S. ...Из рапорта на имя начальника Красноярского РОВД...
Уголовное дело закрыть и сдать в архив. Дорогу, ведущую к так называемому «Ромкиному месту» (местное неофициальное название) перекрыть загораживающим въезд шлагбаумом. Возле него вкопать столбы с предупреждающими табличками: «Проход и въезд запрещены!», и «Внимание! Зона радиационного заражения!». Такие же столбы вкопать под обрывом, на берегу реки Сок, для предупреждения рыбаков и туристов плывущих на лодках.
Обязать местного егеря, проверять отсутствие людей в опасной зоне. Рекомендуемое время проверки: с 21 до 22 часов. В случае обнаружения нарушителей, и отказа ими покинуть опасное место, вызывать дежурный наряд милиции.
P.P.S. ...Из рапорта на имя командира Н-ской лётной части...
Совершенно секретно
Во время проведения манёвров, в одном из учебно-боевых вылетов произошло ЧП. Из-за технической неисправности (заклинила блокировка фиксатора, на контейнере капсулодержателя), произошёл непредусмотренный полётным заданием сброс капсул. Капсулы заряжены боевым психотропным веществом «АЛЬФА — 2А».
Учитывая удалённость места сброса от населённых пунктов, и малолюдность окружающей территории (в радиусе десяти километров от места сброса), принято решение:
1. Потерянные капсулы не искать.
2. Дезактивацию и дегазацию местности не проводить.
3. Местным властям о ЧП не сообщать.
Андрей Рузанкин © 2011
Обсудить на форуме |
|
