|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Край света Андрей Асмю © 2011 Уже за шеломянем еси * * *
Топот копыт.
* * *
Сергей недоуменно посмотрел на подсевшего к нему человека. Человек как человек, причём тут копыта? Покажется же вдруг что-то такое, ни с того ни с сего. И выбросил из головы мимолётно померещившийся вздор.
Кстати, Чёрный так и не назвал своего имени. Но вышло у него это как-то так... настолько естественно и непринуждённо, что получилось — ну и что? что толку в именах? пустое.
Чёрным его назвал про себя Сергей в первый же момент, когда увидел — одет он был в чёрный, прекрасно на нём сидевший, костюм, лишь пряжка чёрного же ремня, в пространстве распахнутого пиджака, позволявшего увидеть спортивный крой чёрной же, но чуть светлее тоном, рубашки со свободно расстёгнутым воротом, пряжка этого ремня чуть блеснула тусклым серебром. И серебром же, но уже не тусклым, а блёстким — сверкнул большой перстень на безымянном пальце правой руки. Сергею даже показалось, что было там какое-то изображение. Но какое именно — не разглядел. Хотя, вдруг подумалось ему, уместен был бы на этом перстне человеческий череп.
И поневоле улыбнулся своей фантазии.
А Чёрный улыбнулся ему. Открыто и белоснежно — двумя рядами ухоженных зубов.
Улыбкой давнего знакомого.
Хотя Сергей и не мог никак припомнить — когда и кто их знакомил.
* * *
Топот копыт. Приближающийся откуда-то из безмерной дали — скрытой за ребром горизонта.
* * *
Сергей
Впрочем, может, кто и знакомил — уже было много выпито и не всё помнилось. И шум вечеринки начинал постепенно убаюкивать хмельными покачиваниями сквозь табачный дым в ритме мерных басов постоянно звучащей музыки.
Наташа, когда танцевала, сливалась с такой музыкой в единый пульс мерным покачиванием рук и бёдер, вздыманием и опусканием упругих полухолмий — она не носила лифчика.
Сергей отвёл глаза от улыбки Чёрного, тут же потеряв из сознания смысл того философского разговора о женской природе Руси, который как-то не из чего возник между ними, как это обыкновенно и бывает с философскими разговорами на Руси после того, как счёт стопок переходит на второй десяток... Где же Наташа?
И почему она не с ним?
И сквозь марево выпитого он выхватил, словно крутанул кружочек «резкость», в грохочущем ритме танца среди колыхающихся людей Наташу. Она сливалась с музыкой в единый пульс мерным покачиванием рук и бёдер, вздыманием и опусканием упругих полухолмий — лифчика, как всегда, не было.
И не было рядом с ней его, Сергея.
И Сергей знал почему.
А дальше что?
Вот вопрос, на который он не дал ответа.
Он уходил от него всякий раз, когда этот вопрос грозил сформулироваться у Наташи. Он не замечал, когда этот вопрос стоял в при-стальном взгляде её матери — и кто мог упрекнуть в этом мать, из спальни дочери которой чуть ли не каждое утро направляется в душ молодой человек.
Молодой человек, уходящий от вопроса «а что дальше?».
Потому что этот молодой человек знает, что тот ответ, который может сформулировать он, не устроит ни саму Наташу, ни её мать.
Сергей, кроме того, знал, что это не составляет тайну для Наташи.
Поэтому и звучала тоска в её «Ну ты же сам всё понимаешь...».
Когда это было? Да вчера же.
Роберт.
Вот кто мог ответить на проклятый вопрос. Дать тот ответ, который ожидали.
Своим «Бентли», особняком где-то там, с той стороны МКАДа, виллой под Ниццей, бизнесом отца, переходящего к нему по наследству. Нефть. Или металлы. Или золото. Или ещё что-то...
Да какая разница — Сергей ездил на такси. А без Наташи — на метро.
Да, он сам всё понимал.
Как и женскую природу Руси. Кстати, что там про неё говорит этот Чёрный?
— Сергей, а ведь тебе здесь нечего делать.
Ага, значит, они «на ты».
Когда это произошло, Сергею было безразлично, как было безразлично и то, куда они с Чёрным направляются...
* * *
Топот копыт. Приближающийся откуда-то из безмерной дали — скрытой за ребром горизонта. И неумолимо — по мере приближения — усиливающийся.
* * *
То ли прохладный вечерний воздух немного отрезвил Сергея, то ли то, что он увидел, послужило аналогом холодного душа — окружающее стало вдруг чётко-реальным.
Они его убивали.
Голова парня дёргалась, отскакивая как мяч от каждого удара, а руки безвольно разметались, словно у тонущего пловца, который уже нахлебался воды, сознание помутилось, и руки уже не столько пытаются выгребать наверх, на поверхность, сколько медленно двигаются, словно прощально машут этой спасительной поверхности, стремительно удаляющейся всё выше и выше...
Его били ногами, обутыми в армейские ботинки на толстой тяжёлой подошве. Ритмично. Пятеро. Бритые.
Сергей дёрнул ближайшего за плечо и вмазал в обернувшееся к нему лицо, целясь в нос.
И тут же получил удар под дых. Устоял, но согнулся почти пополам, стараясь раскрытым ртом поймать ставший вдруг недоступным воздух.
Сбил его с ног следующий удар.
И тут, очутившись на уровне избиваемого парня, ради которого от так глупо ввязался в драку, он увидел, что у парня южная внешность — и подтянул ноги к животу, стремясь спрятать за ними также и лицо...
Но ожидаемых ударов не последовало. Их словно отрезала резкая сирена, синей мигалкой заплясавшая по скудно освещённому переулку.
Сергей резко распрямился, успев подсечь ногой последнего удиравшего. Тот упал, тут же поднялся, но ему уже заламывали руки...
* * *
Топот копыт. Приближающийся откуда-то из безмерной дали — скрытой за ребром горизонта. И неумолимо — по мере приближения — усиливающийся. Вздымающейся волной.
* * *
Павел
Эта падла ухитрился зацепить его ногой, он шлёпнулся — и, хоть сразу же вскочил, было уже поздно.
Непруха, бля.
Ещё азер этот кончится...
А...
Павел мотнул головой и криво усмехнулся.
... ништяк.
И его вырвало.
Тем пойлом, которое принёс Гарик.
Мудак.
Откуда его взял?
Но другого не было. И денег не было. Пили, что было.
А было как всегда.
Тоска.
От пьяного — ещё с вчера отца. От ругани матери. От отсутствия бабла. От этой суки Таньки, которая опять не дала. От этого разбитого асфальта. От этих замурзанных двухэтажек пятидесятых годов. От их грёбаного посёлка. От этой грёбаной жизни. От...
От всего.
Но сегодня было выпить. Гарик притащил. В их подвал. Штопор сначала, было, не одобрил — головы, мол, нужно держать светлыми... херня всякая. Но потом возражать не стал. Надо пацанам и выпить когда. Ну.
Не всё же только качаться, да друг другу «хайль!» кричать.
И размяться иногда надо. По-настоящему.
Поэтому и завалили в электричку.
Эх, Расея... Почистить бы тебя от хачеков...
Павла вырвало ещё раз.
И после этого полегчало.
И в голове чуток прояснилось. Правда, не настолько, чтобы он смог сообразить, почему его выпустили. Ну, почему-почему...
А!
Павел мысленно махнул рукой и просто воспринял происходящее как данность. Ну, типа это... Произошло — и произошло.
* * *
Топот копыт. Приближающийся откуда-то из безмерной дали — скрытой за ребром горизонта. И неумолимо — по мере приближения — усиливающийся. Вздымающейся волной. Тысяч, нет — десятков тысяч копыт.
* * *
— Да он нам всё тут облевал!
Чёрный добавил.
— Ладно, забирайте.
Полицейский закрыл деньги бумажной папкой, тесёмки которой были завязаны бантиком.
— Да, — Чёрный спохватился, — И этого, из шестой камеры.
Одновременно с тем, как брови у полицейского поднимались в справедливо-удивлённом негодовании, рука Чёрного исчезла во внутреннем кармане, вынырнула оттуда с тонкой пачкой тысячных купюр, удерживаемых крест-накрест банковской бумажной ленточкой, поднесла эту пачку к бумажной папке с тесёмками, завязанными бантиком, мизинец папку аккуратно приподнял, а остальные пальцы ловкой втолкнули добавку туда — под папку, к уже находящейся там сумме.
— Этот-то вам зачем? — удивление полицейского всё-таки потребовало выхода в вопросе.
— Для полного комплекта, — тихо ответил Чёрный.
Полицейский ответ не расслышал, но переспрашивать не стал.
— Ваня, — кивнул он сержанту, стоящему у двери кабинета, — добавь к ним из шестой. Утром оформим.
* * *
Топот копыт. Приближающийся откуда-то из безмерной дали — скрытой за ребром горизонта. И неумолимо — по мере приближения — усиливающийся. Вздымающейся волной. Тысяч, нет — десятков тысяч копыт. Надвигающаяся — слепым роком — лава.
* * *
Пётр
Шестая камера.
Пётр успел заметить и сквозь туман выпитого смог осознать номер на двери, которая захлопнулась, впустив его внутрь.
Палата номер шесть.
Он пьяно загоготал.
И осёкся.
Блин, зачем он так нализался?
И что он там такого отчудил?
Пётр сел на шконку и подпёр голову рукой. Рука всё время отъезжала в сторону, голова норовила упасть на колени, и это мешало вспомнить.
Ну и чёрт с ним.
Утром проблему уладит.
Он довольно захихикал.
Ночь в участке. Прикольно.
— Миллионэ-э-э-р! — протянул он, дурачась, словно представляя воображаемым зрителям себя в убогих декорациях КПЗ райотдела полиции.
Слово «полиция» привела его ещё в большее веселье.
— Полиция, — повторил он, обкатывая это слово во рту, — полиция.
И, внезапно переменив настроение, злобно плюнул на пол:
— Полиция!
И укоризненно покачал головой:
— Анекдот.
Ватная тоска заполняла одиночную камеру.
Зачем же он напился-то так? А?
Пётр специально отпустил охрану, специально завернул в тот богом забытый кабак, в забегаловку у чёрта на куличиках — чтобы выпить в одиночестве.
Чтобы без этих морд.
Морд, которым надо платить, морд, с которыми надо делиться, морд, от которых надо откупаться, морд, который ведут вокруг него свой гнусный хоровод, обступивши так, что не продохнуть...
С тех пор, как он подсуетился со скупкой чубайсовских ваучеров, а особенно — с тех пор, как покорешился с людьми нулевых.
Удачно покорешился.
И схемы надёжные. Комар носа не подточит. Ни один цент через российский банк не проходит. Всё сразу направляется туда... За вычетом, понятное дело, откатов корешам.
Господи, зачем же он так напился-то?
Лечь поспать. Клоповник. Не хватало ещё чесотку какую подхватить...
Что?
А, на выход.
То-то же!
А то — в камеру! Меня!
Ур-р-роды...
* * *
Топот копыт. Приближающийся откуда-то из безмерной дали — скрытой за ребром горизонта. И неумолимо — по мере приближения — усиливающийся. Вздымающейся волной. Тысяч, нет — десятков тысяч копыт. Надвигающаяся — слепым роком — лава. Чужая.
* * *
Крепость
Края дыры покрылись подобием оплавленного металла, потянулись, словно притягиваемые магнитом, друг к другу, слились...
И дыра исчезла.
Как не было.
Чистое синее небо, там, внизу — за крепостной стеной — берёзовая рощица. И яркое солнце.
И хмеля тоже — как не бывало.
Чёрный сделал два шага вперёд и резко повернулся к троим, которых он привёл сюда.
— Красавцы! — Чёрный одобрительно цокнул языком.
— Что происходит? — спросил Пётр. — Вы кто такой?
Павел затравленно озирался.
— Да, — сказал Сергей. — Действительно. Хотелось бы объяснений...
— Объяснений? — весело воскликнул Чёрный. — Извольте.
Широким жестом экскурсовода он хлопнул по бревенчатой стене небольшой башенки, единственной в крепости. Плоская крыша башенки была завалены большим стогом сена.
— Сигнал опасности, — пояснил Чёрный, указывая на сено. — Если поджечь. Но поджечь некому.
Он довольно улыбнулся.
— История банальная. Один князь поссорился с другим. Побольше людей понадобилось для разборок. Вот и увёл гарнизон из сторожевой крепости. На самом краю земли русской. А крепость-то в непростом месте стоит. Кругом болота. Другой дороги, как через неё, нет.
Чёрный очутился рядом с Сергеем.
— А момент-то переломный! — крикнул он внезапно и зло. — Нашествие грядёт. Красота домонгольской Руси вот-вот закончится. Любите вы порассуждать о сём поворотном моменте.
Он обернулся к Павлу:
— Вот где простор был против супостата-то постоять.
И тут же перекинулся к Петру:
— Или откупиться.
Каким-то непостижимым манером Чёрный оказался вновь перед всеми ими троими и, оглядев их застывшие фигуры, произнёс:
— Великолепно!
И тут же, довольно потерев руки, словно закончил дело, будничным тоном произнёс:
— Ладно. Пора возвращаться.
И обозначил в воздухе огромный овал. Который вдруг вспыхнул, тут же погас — и разошёлся огромной дырой.
— Пошли!
* * *
Топот копыт. Приближающийся откуда-то из безмерной дали — скрытой за ребром горизонта. И неумолимо — по мере приближения — усиливающийся. Вздымающейся волной. Тысяч, нет — десятков тысяч копыт. Надвигающаяся — слепым роком — лава. Чужая. Дикая.
* * *
— Ну же! Я должен идти последним — закрыть за собой.
Чёрный даже топнул ногой от нетерпения.
Пётр медленно почесал затылок.
— Ворота-то замкнуть надо. Там запор должен быть, — в раздумье проговорил он.
И испытующе взглянул на Сергея:
— Подсобишь?
Сергей, глянул направо — там была лестница, ведущая со стены вниз, во внутренний дворик крепости.
На лице Чёрного на секунду появилась лёгкая растерянность. Так бывает, когда всё великолепно просчитал, да и вообще не первый раз такое делаешь, абсолютно уверен в нужном результате — и вдруг не то, что сорвалось, а что-то пошло не совсем так.
— Я помогу, — Павел сделал шаг.
— Вы что?! — заорал Чёрный. — Это же восемьсот лет назад было, вы ничего не сможете изменить!
Сергей отнял руку от бревна заборола.
На его пальце бессильно распластала белые полупрозрачные крылышки раздавленная бабочка.
Чёрный сплюнул:
— Идиот.
Махнул рукой:
— Все вы идиоты! Ведь сдохнете же!
Сергей вынул зажигалку, крутанул зубчатое колёсико, нажал до упора рычажок, резко взметнув пламя — и, широко размахнувшись, забросил горящую зажигалку в сено на крышу башенки.
— Ну, идиоты, — тихо проговорил он, наблюдая как высушенные травинки одна за другой перенимают язычок огня, быстро затем чернея и скукоживаясь, — Но других нет.
И добавил чуть погодя:
— Приходится, как это называется, лопать что дают.
Пётр полез по лесенке за спустившимся первым Павлом.
— Опа! — послышалось снизу.
— Что? — Пётр остановился, глядя туда.
— Да здесь дубины какие-то сложены. Ха! Будет, чем помахаться. Первое время.
— Ну и фиг с вами, — ещё раз сплюнул Чёрный и шагнул в дыру.
Края которой сразу после этого покрылись подобием оплавленного металла, потянулись, словно притягиваемые магнитом, друг к другу, слились...
И дыра исчезла.
Как не было.
Но Сергей смотрел в другую сторону: мимо башенки с занимающимся стогом, выпускающим поверх его охватывающего пламени густой дым, — туда, где из-за густых и высоких камышей, обозначающих край болота... Андрей Асмю © 2011
Обсудить на форуме |
|
