|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Любовь вопреки Антон Пыхачев © 2011 Деликатный подход — Дело по твоей части, Игорь, — заявила мне командор Виктория Моль, как всегда красивая, но мрачная и явно смущенная. — Присядь.
Сесть в кабинете шефа орбитальной станции меня приглашали лишь дважды: во время собеседования, когда я устраивался на работу, и потом много позже — после особенно бурного корпоратива технического отдела, который я организовал. Впрочем, последнее являлось моей прямой обязанностью, ведь я, вроде как, отвечаю за досуг: то бишь пронзаю серое царство научной скуки пламенным лучом праздничного задора... в теории. На самом деле, расшевелить моих подопечных зануд трудновато. Все сидят по лабораториям строгие, подтянутые в унылого цвета костюмах и по уши в своих исследованиях. Приходится с каждым работать индивидуально.
— Что стряслось, командор, mon ami? — показательно встревожился я, отчаянно наглея.
Командор пропустила мою фамильярность мимо ушей, и причин для беспокойства стало больше.
— Игорь, — повторила Виктория, упорно избегая смотреть мне в глаза, — такое дело...
— Я уволен?
— Брось! — она махнула рукой и откинулась на спинку кресла, — Если бы всё было так просто... Помнишь выводок юных гениев постпубертатного возраста, что прибыл к нам в прошлом году?
Еще бы я не помнил. Сенсационная трагедия торжества человеческого духа. Большой «ковчег», отправленный в космос полтора века назад, вынырнул вдруг из подпространства возле нашей станции, и — здравствуйте дети! Древний проект не потерялся таки в черноте вселенной. И вот прямиком из небытия к нам — благодарным потомкам — прибыли наши выпавшие из истории родственнички, родившиеся в космосе, воспитанные в духе поклонения научной логике и готовые нести идеалы человечества к иным мирам. Увы, прогресс обогнал «ковчег», и когда тот прибыл в назначенное место, здесь уже давно кишмя кишело людьми. Не первый случай в истории, надо признать.
— И что с ними? По-моему, ребята вполне адаптировались, смирились с реальностью и вовсю трудятся на подхвате у наших спецов. Столько новых знаний, им это в радость. Не зря же они сюда сто пятьдесят лет подгребали шестью поколениями в строгой изоляции. Хе-хе...
— Во-о-от... Мне нравится твой циничный подход к проблеме.
— А в чем проблема то?
— У меня сегодня утром собрался небольшой консилиум врачей, и...
— О! — я вскочил. — Это большая честь для меня, командор! Конечно, вы вполне можете взять больничный, я с готовностью подменю вас! На любой срок, неделя, месяц, девять месяцев, лишь бы вы поправились!
— Сядь, мерзавец! Мне нужно серьезно поговорить с тобой о сексе.
Сел. У меня, конечно, было что сказать, но слова от неожиданности застряли где то в районе диафрагмы и теперь невразумительно там булькали. Виктория меж тем продолжила:
— У наших залетных гениев трудности с половой жизнью. И основная трудность в том, что этой жизни нет.
Мне стало интересно, и я почти не перебивал. Выяснилось, что у детей «ковчега» подход к интимным взаимоотношениям сугубо теоретический. Они все прекрасно понимают, в том числе, откуда дети берутся, и даже как они туда попадают. Проблема в том, что они воспринимают эти знания как-то удивительно отвлеченно, то есть неприменимо к себе. Может быть даже, как нечто абстрактное, как, например, странные и дикие обычаи народов древности.
— Они там в своем «ковчеге» муссировали идею равноправия и торжества разума над плотью, поэтому половые различия искусственно сглаживали, процесс зачатия сведен к извлечению материала, детки в пробирках, химия вместо секса — все ресурсы тела брошены на развитие интеллекта, — устало закончила лекцию Виктория.
— Да, ладно! — отмахнулся я. — Природа своё возьмет.
— Не берет она своё, Игорёк. Не стану мучить тебя мудреной терминологией...
— ...куда уж мне, гуманитарию до ваших премудростей...
— Проще говоря, — поморщилась командор, — наши мозгоправы пришли к выводу, что ребятам попросту в голову не приходит, будто сексом действительно можно заниматься. Вот так вот запросто друг с другом для удовольствия, как дельфинчики. И я не уверена, что они поверят, если мы будем утверждать, что широко практикуем это сами. Поэтому требуется наглядный образец для возможного подражания.
Медленно вместе со стулом я придвинулся к Виктории ближе. Она перешла к сути:
— Я понимаю, это прозвучит бредово... И учти, что это не моя идея! Им нужна встряска. Пусть даже шок. Поэтому нам срочно требуется, как бы так выразится... Ну. Такое сдержанное, интеллигентное, понимаешь, умеренное и даже где-то целомудренное... порно.
— Пощадите, командор! Целомудренное порно — это невообразимо, как сгусток вакуума.
— И тем не менее.
— Может быть, обойдемся мягкой эротикой?
— Не терплю полумер. Доктор сказал порно — значит порно. Проблема в том, что мы не можем достать готовый фильм, ибо на распространение порнографии наложен столетний мораторий. На распространение, но не на производство. Кстати, у тебя ведь есть знакомый оператор?
У меня был знакомый оператор.
— Шульц, старина! — с порога начал я. — Если ты ничем не занят в ближайшие дни, то я очень рассчитываю на твою помощь. А если занят, то бросай всё к чертовой матери, ибо предложением мое феерично.
Долговязый, мастер панорамных съемок среагировал мгновенно:
— Сколько?
— По старой дружбе — бесплатно!
— Хм. Вообще то я имел в виду, сколько заплатят мне...
— Да понял я, что ты имел, не погружайся в уныние. Назревает проект века! И заметь! Я мог бы пойти к Ольховскому, или даже к Альмиру, но я пришел к тебе, потому, что ты лучший. Цени мой вкус теперь и всяко уважай.
— И что за съемка предполагается?
— Угадай!
— Ох, неужели порнография?! — съехидничал вольный художник операторского цеха и всплеснул длинными руками.
— А-а-а... — огорчился я, — так ты, значит, в курсе.
Тут у Шульца случилось отвисание челюсти и легкое вспучивание вен на лбу. В курсе он не был. Тогда я буквально в двух словах обрисовал ему контуры предстоящего мероприятия.
— То есть, ты хочешь сказать, — Шульц медленно начал собирать мысли в пучок, — что тебе фактически по заданию командования поручено снять настоящий порно-ролик в целях шокирования таковым зашоренных юнцов с «ковчега»?
— Не просто ролик! — обиделся я. — А деликатное и красивое эротическое представление с широкой моралью и глубоким подтекстом, но во всех физиологических подробностях.
— Хм!
— Никакой не «хм», а первый в истории фильм для взрослых, снятый, за миллионы километров от земли! Мы войдем в анналы истории, как первые проходимцы этой тернистой тропы чувственного искусства вдали от родины.
— Не знаю, куда мы войдем, и что там с нами сделают, — Шульц размышлял вслух: — Но, ведь, в крайнем случае, всегда можно заявить, что помогал детям. Интересно попробовать. Цель благородная. Вот только...
Шульц с подозрением прищурился:
— Поклянись, что приглашая меня в эту авантюру ты не был ведом стереотипом, мол, немцы, мол, знают толк... А?
Я не понял о чем он, но охотно поклялся, а затем, вдохновенно предложил:
— Начнем немедленно после обеда. Кстати, про деньги я соврал, бюджет моему фильму выделен, хотя и безобразно скромный.
— Погоди, погоди, а ты подумал об актерском составе?
— Э-э-э...
Не то, чтобы я совсем не подумал. Хотя, конечно, не подумал, — мне казалось, что стоит активно взяться за дело, найти единомышленника, и все пойдет само собой. Самое удивительное, что почти так и вышло.
Не секрет, что для съемок натурального игрового фильма нужен хотя бы один актер. В нашем случае таковых требовалось как минимум двое, причем обязательно разнополых.
— Среди местных мы добровольцев не найдем, — задумался я. — Не представляю себе наших лаборанток в стиле ню, хотя попадаются очень фигуристые лапочки. И потом, репутация... Конечно, можно было бы сгенерировать виртуальных актеров, но, боюсь, что умники «ковчега» живо распознают подмену, да и не силен я в этом деле.
— Нет, нет, никакого суррогата! — поддержал Шульц. — Только живая натура, в этом вся соль. И, кажется, у меня есть идея, где раздобыть актрису. Давай-ка разбежимся до вечера, скажем, до восьми часов. Жду тебя в моем павильоне.
— Отлично! А я пока поработаю над сценарием, и поразмыслю, как склонить к развр... к высокому искусству какого-нибудь позитивно настроенного героя.
— Над сценарием? Ну-ну...
Увы, к восьми часам я не особенно продвинулся в своих изысканиях, лишь обзавелся кое каким реквизитом, и пришел к Шульцу почти что ни с чем. Зато в холле его рабочей студии меня встретила веселая стайка совершенно незнакомых девиц, которые, стоило мне пройти мимо, приглушенно захихикали.
Сам Шульц, представляя собой задумчивую флегму, длинный и серьезный восседал на стуле, закинув ногу на ногу, и старательно хмурился. Перед ним в свете пары летающих софитов, трогательно прикрывшись руками, красовалась изящная обнаженная девушка.
— А-а, — протянул Шульц с мировой усталостью в голосе, подавляя искусственный зевок. — Вот и режиссер... Здравствуйте, Игорь.
— Добрый вечер, Шульц, — поддержал я коллегу, и в подтверждение его слов достал из сумки и надел кепку со строгой черной надписью «РЕЖИССЕР». — Вы уже начали... этот? Кастинг...
— Кинопробы, — вяло улыбнулся Шульц, задорно сверкнув глазами из-под полуопущенных век. — Присаживайтесь, Игорь. Позвольте вам представить Елену. Знаете, меня беспокоит, как ложатся тени...
— Здравствуйте Елена. Тени, это важно, — согласился я, подтаскивая свободный стул поближе. — Но, главное, горизонт не завалить.
Я видел, как Шульц сильно укусил себя за нижнюю губу.
— Вы не могли бы немного подвигаться, — попросил я девушку, — и в профиль тоже, пожалуйста. И еще.... И, если вас не затруднит, немного прогнитесь в талии. Да...
Через некоторое время Шульц сухо простонал сквозь зубы:
— Спасибо, одевайтесь. И позовите следующую.
А я, закинув по его примеру ногу на ногу, добавил:
— Мы с вами свяжемся.
Лена обворожительно повела плечиком и, быстро натянув серебристое платьице прямо на голое тело, выбежала из студии.
Мы выдохнули.
— Где ты их добыл, Шульц?!
— В доках. Это практикантки с Орлеи, у нас транзитом на три дня. Ждут транспорт.
— Здорово! Но как ты их уговорил на такое?
— Я коварный человек, Игорь, и поэтому говорю женщинам только правду. Мы с тобой занимаемся проектом, целью которого является лечение селективной дисфункции группы индивидов, подвергнувшихся социальной патологии. Впрочем, я мог неправильно запомнить. Это и не главное. Важно то, что девушка, согласившаяся на участие в фильме, получает бесценный опыт, денежную премию и официальную благодарность командования за научный вклад с занесением в личное дело. Плюс полная конфиденциальность. Кроме того, все так и рвутся помочь несчастным деткам.
— Несчастным деткам уже третий десяток пошел.
— Знаю. Я очень коварный человек, Игорь, и опустил ряд деталей. Где спасибо?
В этот момент в студию впорхнула вторая девушка: рыженькая и чуть полноватая. Она сказала «драсьте, я Марина», и попыталась поймать летающий софит, просто так из озорства. Фонарь благополучно увернулся, и мы перешли к делу.
— Разоблачайтесь, мадам, — тепло и решительно велел Шульц недрогнувшим голосом.
Железный человек!
Марина весьма непосредственно скинула всё лишнее и подошла поближе, с любопытством разглядывая студийное оборудование.
У меня вспотели ладони и уже багровели уши, но Шульц являл миру образец профессионального хладнокровия, лишь изредка правое веко его подрагивало.
Во время просмотра четвертой по счёту девушки Вероники, гибкий стан которой до сих пор является мне в ночных грезах, я понял, что на некоторое время выпал из реальности, и унесся помыслами к горизонтальной плоскости предполагаемых событий. Сиречь в мозгу моем зародился сценарий будущего шедевра. Собственно, у кого бы он не зародился с этакой музой перед глазами, — даже каменный Шульц страдальчески всхлипнул, когда она особенно небрежно встряхнула головкой и золотые кудряшки водопадом рассыпались по её обнаженным плечам...
Пятую претендентку не помню. Что-то такое мелькает бледно-розовое в памяти, но не четко.
— Ну, что? — спросил Шульц, когда девушки кончились. — Предлагаю остановиться на Веронике и Леночке.
— А? Да. Конечно, на Веронике, это обязательно. Остановиться. А зачем вторая?
— На всякий случай, — многозначительно произнес запасливый Шульц. — Ты никуда не торопишься?
— Я? Нет, нет, никуда.
— Ну, посидим еще немного.
— Да! Отдохнем, подумаем.
— Конечно...
— О чем-нибудь отвлеченном.
— Вот-вот. Я закурю, пожалуй?
— Конечно, Шульц. Это же твоя студия. Кури, на здоровье.
— Спасибо. Вот так, значит...
— Да уж...
Минут десять мы молча наблюдали за струями сигаретного дыма, витающими по студии. В дымке чудилась волшебная плавность изгибов... Потом мне кое-как удалось расплести ноги и ретироваться.
Ночь я провел в творческом угаре. Мой впечатленный кастингом разум — на гора выдавал сюжетные повороты один краше другого. Сценарий рождался без мук, образы и композиции стояли у меня перед глазами. Личный опыт и сорвавшаяся с поводка фантазия проходили сквозь фильтр помраченного Вероникой сознания и расплескивались по страницам в самых изысканных формах описания изначально несложного процесса соития. Мне чудился аромат масел и благовоний, я горел вдохновением и уснул лишь под утро, полностью исчерпав и выразив себя в трепетных строках.
Наутро оказалось, что трепетных строк вышло многовато. Сценарий тянул на полнометражный двухсерийный фильм, и, скрепя сердце, я принялся вымарывать предысторию. Купировал диалоги до необходимого минимума издаваемых героями звуков. Затем, размышляя на трезвую голову, сократил момент знакомства и флирт, таким образом, сведя сценарий к главному. И остался весьма доволен своей редакторской работой.
Размножив текст, я отправился в доки, по примеру Шульца, искать удачу и актера.
Следует отметить, что наша исследовательская станция довольно велика, и служит не только научным целям, но является также пересадочной. Украшение досуга гостей не входит в мои должностные обязанности, но в доках, по причинам несколько нелегального характера, я человек свой. Мелкие радости, вроде неочищенного табака, копченой колбасы, маслин или шоколада, пахнут здесь чарующим определением — контрабанда. Не ахти какое преступление, но именно контрабандные деликатесы кажутся моим постоянным клиентам особенно вкусными.
Проникнув в диспетчерскую, я уговорил дежурного отлучиться на минутку по неотложному делу и при этом не блокировать мне доступ к гостевой базе. Ценою его разгильдяйства стал кусок сыра с голубой плесенью из моей заначки. Дорого, но оно того стоило. Печенкой я чувствовал, что мне повезет!
Раз фильму нужен герой, надо искать героя. А где искать брутальных героев, как не среди истинных сорвиголов.
Такой на станции оказался в единственном экземпляре. Зато какой!
Лейтенант Жан Ферье. Матерый разведчик — дальник, косой парсек в плечах, мастью блондинист, изящен в скулах, бицепс внушителен, взгляд — волчий. А главное — парень, судя по путевому листу, восемь месяцев наслаждался гордым одиночеством на своем скоростном корвете, залетел к нам на пару суток для мелкого ремонта и, как я надеялся, изрядно к настоящему моменту изголодался по невербальному общению.
Выяснив, где Жан остановился, я немедленно отправился к нему, застал на месте и коротко изложил свое предложение, не обращая особого внимания, как мой потенциальный актер багровеет лицом. Увы, с первого раза он понял меня как-то неправильно, и замыслил явно недоброе, вплоть до физической расправы.
Оценив масштаб назревающей трагедии, я, тем не менее, не предался позорному бегству, а проявил чудеса изворотливости, рядом с которой коварство Шульца смотрелось бы детским фокусом с отрыванием пальца.
— Жан, дружище... — я подпустил в голос толику горькой искренности. — Взываю к твоему рассудку и порядочности. Ты имеешь полное право счесть мое предложение оскорбительным, неэтичным и даже паскудным! Но неужели ты не сочувствуешь несчастным детям, по прихоти судьбы и научного подхода к жизни, лишенным простого человеческого тепла?
— Сочувствую, — сквозь зубы процедил Жан, не убирая занесенного кулака.
— Так оцени и проникнись мужеством прекрасной женщины, готовой принести себя в жертву ради торжества человеческого естества над расчетливым унылым разумом. Видит Бог! Ей было трудно решиться на такой отчаянный шаг, но чувство долга перед обществом и любовь к людям превысили врожденную скромность и страх сомнений. И я считаю, наша обязанность, и даже священный долг — облегчить и скрасить ей тяжкое бремя возложенной миссии...
— Стоп, стоп! — прервал меня Жан, чуть успокоившись и выпустив мой воротник. — Врешь ты складно, но теперь сверни красноречие в трубочку, и объясни попросту: коего хрена именно я то вам сдался? У вас тут что, своих мужиков нет?
Клюнул. Самое время подсекать:
— Твоя профессия окружена стойким ореолом романтики, — заявил я. — Приятель, во все времена женщин привлекают крепкие мужчины в военной, и особенно в лётной, форме. Прикинь сам: нашей застенчивой актрисе в любом случае придется, ох — придется, подвергнуться тяжкому моральному переживанию. Так с кем ей будет проще и комфортнее разделить это испытание? Разве с каким-нибудь рыхлым гражданским? Разве с каким-нибудь субтильным лаборантишкой, согласившимся на участие не по суровому велению мужественной души, а ради жалких премиальных, иль вовсе для удовлетворения гнусной похоти? А?
— Так. Общую идею я, вроде, уловил. Вот только не уверен, смогу ли...
— О... — весьма натурально смутился я, — Неловко вышло, прости, не знал... правда. Если у тебя проблемы по этой части, извини, мне очень жаль.
— Нет у меня никаких проблем! — резво встрепенулся Жан. — Я имел в виду, как посмотрит моё командование на этакий перфоманс.
Ишь ты, какое он слово знает, — подивился я и поспешил успокоить героя:
— Отставить тревогу! Мы не станем указывать тебя в титрах. Так что? По рукам?
— Надо подумать, — замялся лейтенант. — А она... ну, симпатичная?
Я вспомнил светлый образ Вероники и временно потерял контроль над выражением лица. Этого оказалось достаточно, чтобы наша маленькая, но отнюдь не скромная команда пополнилась актером.
В лабораторию... бр-р-р, в студию Шульца я летел на крыльях победы и вдохновения. Мне не терпелось похвастаться успехами.
Там я застал Леночку — вторую из претенденток на роль. Она в длинном черном платье сидела на стуле и угощалась контрабандной сигаретой моего оператора. Сам Шульц увивался вокруг неё с ручной камерой, ловя выгодные ракурсы.
— Здравствуйте, Игорь, — прощебетала девушка и смущенно поднялась мне навстречу, — а мы вас ждали. Ну, я не буду мешать, пойду, перекушу. Хорошо?
— Да, да, — кивнул оператор. — Как твои успехи, Игорь?
— Прекрасно! — отозвался я. — Сценарий готов, и я нашел актера.
— Вот как? — удивился Шульц. — Хм, хм. Ну что же... Пусть так. Хотя, я, признаться, думал, что ты сам... А, ладно. И кто он?
Я в красках принялся описывать свои утренние приключения.
— Жан и Вероника, — ухмыльнулся Шульц, — даже псевдонимов не надо.
— Мой лейтенант артачился едва ли не с полчаса и даже порывался отредактировать мне внешность лица. Почему твои девушки так живо согласились, да еще все разом?
— Мужчины стеснительны, Игорь, — усмехнулся Шульц, — зачастую они боятся выглядеть смешно. Женщины напротив, нередко уверены в своей неотразимости и втайне, где-то очень глубоко в душе, мечтают блеснуть родными прелестями перед благодарной публикой. Ведь согласись, что за тоска — держать в хорошей форме роскошное тело, при весьма ограниченном доступе ценителей. Женщина — это актриса в первую очередь, порой ей необходимы овации.
— Вот только уж больно жанр у нас специфический.
— Тем острее интерес, вероятно. Когда-то давно, одна моя хорошая знакомая... хм. Регулярно одалживала у меня миникамеры, вот такие примерно, — Шульц вытащил из нагрудного кармана фитюльку с прозрачными крылышками, чуть крупнее мухи. — И вела домашнюю хронику своих эротических приключений. И как же неподдельно было её горе, когда этот архив оказался по несчастной случайности доступен к просмотру широкой публике. О, как она страдала, как пунцовы были её щечки!
— Да, неловко вышло.
— Неловко?! — рассмеялся Шульц. — Да мне известно наверняка, что она сама выпустила этот доморощенный шедевр в свет. В этом нет никаких сомнений!
Часам к трем явилась Вероника, серьезная и пахнущая вереском. Вернулась из кафе Лена, и почти сразу за ней в студию решительно вошел Жан Ферье, блистательный и мрачный. Вероятно, он воспринял мои слова слишком буквально, поскольку явился при полном параде в новенькой индиговой форме с пурпурными наградными цепями и орденскими планками.
Я представил Жана всей компании.
Мои актеры, наконец, увидели друг друга и некстати смутились. Чтобы сгладить неловкость, я живо перешел на деловой тон и раздал всем присутствующим сценарий.
Знакомство со сценарием далось им не легко. Лена смущенно хихикала, а Вероника несколько раз опускала текст на колени и одаривала меня взглядом полным немого укора. Я виновато багровел. Шульц читал быстро, морщился и оставлял метки на полях. Но первым выразил свое мнение Жан:
— Задорно написано, — осипшим голосом выдохнул он, — но три последних абзаца — это уже силовая акробатика, я просто не потяну. Боюсь уронить.
— Пожалуй, — волшебным голосом поддержала его наша звезда Вероника и светло улыбнулась, — это слишком опасно.
— Убираем три последних, — это уже Шульц. — А вступление я предлагаю сделать такое...
Вот, что за народ! Не успеешь написать шедевр, как тут же находится куча специалистов, которые знают, как надо было сделать лучше. В мой сценарий эти порно-критики вцепились как шакалы, и принялись рвать его по живому.
Но обсуждение текло живо и даже весело. Актеры расслабились. Ближе к вечеру наша шайка сблизилась ровно настолько, чтобы не терзаться попусту сомнительными метаниями душ. Жан растаял, сбросил китель, и проявился во всей красе своего темперамента, приправленного длительным воздержанием. Он даже принялся чертить какие-то схематичные изображения.
Касательно трех последних абзацев у меня была ошеломительная идея, но я оставил её при себе ради сохранения какой-никакой, но интриги. В конце то концов, мы же собирались снять космическое по... пособие.
— Я бы очень попросил всех хорошо выспаться, — сказал Шульц напоследок. — Завтра делаем фильм.
На станции из-за моратория снимать было нельзя. Поэтому нам предоставили малый грузовой челнок «Юркий», на котором в естественных декорациях и должно было сотвориться волшебство, скрещенье рук, скрещенье ног... и что-то там про башмачки и свечи.
На съемки шли, как на битву. Строгий Шульц, отчего-то внушающий обеим девушкам странное доверие, помимо аппаратуры принес аптечку и огнетушитель. Настоящий красный огнетушитель, каких, я думал, в природе уже не осталось.
— Зачем? — хором удивились мы с Жаном.
— Для пикантности, — как всегда уклончиво заявил Шульц, любовно поглаживая глянцевый бочок огнетушителя.
— Уж больно здоровая хреновина... — засомневался я. — Как бы мы через эту твою пикантность актрису не утратили.
— А на этот случай у нас есть запасная!
Актриса основного состава насмешливо фыркнула, но на огнетушитель глянула с опаской и большим подозрением.
Отогнав челнок на положенные пятьсот километров от станции, я заметил, что ребята нервничают. Остекленевший взгляд Жана буравил пол, Вероника хмурилась и кусала губы, второй состав в лице Лены также не выглядел слишком весело, и только Шульц, мурлыча себе под нос нечто вроде: «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» — разворачивал аппаратуру. Он уже выпустил камеры, софиты и пару микрофонов и те закружились по грузовому отсеку, приноравливаясь к помещению. Система настраивалась, отрабатывая взаимодействие модулей.
— Ну, за работу! — нарочито весело крикнул я. — Здесь надо все приукрасить, завесить шторами... Только постарайтесь не вспотеть, душа тут нет, только умывальник. У кого, кстати, мешок с тряпками? Ага, Жан, распаковывай. Лена, помоги мне, надо перенести в центр вон те пустые ящики, накрыть их одеялом и шелковой простыней — это будет сцена. Вероника, расставь свечи и вытащи из моей сумки пакет, только осторожно, там хрусталь. Шульц, ты молодец.
За полчаса мы превратили малый грузовой отсек «Юркого» в довольно милое гнездышко. Огнетушитель Шульц пристроил в уголке, наотрез отказавшись выкинуть его нафиг.
Контрабандное шампанское стыло под струей холодной воды, Лена зажигала свечи.
— Вероника, у тебя что-нибудь есть под платьем? — спросил я, критическим взором изучая напоследок декорации и костюмы.
— В соответствии со сценарием, — усмехнулась она, — только собственная кожа.
— Отлично, — кивнул Шульц. — У меня тоже все готово. Предлагаю начать с первой главы и по-быстрому снять прелюдию.
И мы начали.
Незамысловатая завязка: пассажирка заскучала и в поисках приключений, вооружившись парой бокалов и бутылкой шипучки, она отправилась в рубку, где и нашла пилота. Тот помог ей открыть шампанское, при этом облив упомянутое платье. Всё это мы сняли с первого раза и за пять минут. Вероника держалась бесподобно, а от Жана пока что многого не требовалось, с бутылкой он справился — и ладно. Платье качественно намокло.
Затем наступил волнующий момент первого контакта, задуманного простым поцелуем, и здесь наши актеры застряли. Поначалу дело у них совсем не клеилось, но потом Жан, видимо, распробовал Веронику на вкус и теперь уже никак не мог от неё отлепиться для логичного продолжения. Девушку, впрочем, судя по всему, такое положение вполне устраивало — она прижималась к бравому лейтенанту вполне охотно. Но держались оба весьма корректно, в рамках поведения допустимого на школьном балу. На шестом дубле я не сдержался:
— Друзья мои! Осмелюсь напомнить, что мы снимаем не романтическую историю любви, а банальное научное пособие с ярко выраженной натуралистичностью эпизодов. Говоря проще — не эротика нам нужна. Соберитесь!
Они покорно напряглись и заползли, наконец таки, на ящики, то есть — на постель.
— Теперь, — глядя в сценарий, напомнил я, — стоя на коленях, легким изящным движением Вероника снимает через голову платье и бросает его на пол. Поехали. Мотор!
Вероника небрежно стянула платье, и Жан впал в довольно предсказуемое оцепенение. Я признаться, тоже не сразу продолжил дышать. А ведь мне было не впервой.
— Стоп! — воскликнул Шульц, неодобрительно посматривая на экраны. — Она не яркая.
— В смысле? — хрипло поинтересовался Жан, не сводя глаз с обнаженной фигурки нашей звезды; вероятно, ничего более яркого для него в тот момент не существовало.
— Слишком матовый тон кожи. В принципе, я это предусмотрел и захватил масло для массажа. Её надо натереть.
— Этого нет в сценарии, — усомнился я, — а, впрочем, почему бы и нет. Устроим перерыв?
— Никакого перерыва! — отмахнулся Шульц. — Жан отлично справится прямо в кадре. Потом сократим и замиксуем до эпизода с крупными планами. Передай ему флакончик.
Сцена пошла на ура. Достаточно деловито и при этом вполне невинно красавчик лейтенант, избавившись от кителя и сорочки, трудился на ниве натирщика, постепенно работая всё смелее и душевнее. Вероника не менее деловито, придерживая волосы над головой, крутилась перед ним, умеренно выгибаясь в нужных местах, и явно начинала сверкать в свете проворных ламп. Камеры описывали вокруг нашей парочки замысловатые виражи, располагаясь таким образом, чтобы не попадать в кадр друг другу. Отсек наполнился ароматом масла и свечей. Забытая на время Лена наблюдала за сценой из-за плеча оператора, совершенно завороженная и одновременно задумчивая, накручивая на палец длинный черный локон. Чтобы взбодриться, я хлебнул шампанского прямо из бутылки и негромко спросил у Шульца:
— Ты ведь это нарочно придумал про матовый тон кожи, да?
Шульц, грустно улыбнувшись, прошептал:
— Видишь ли, мне показалось, что если привлекательный мужчина исключительно в соответствии со служебными обязанностями натирает девушку маслом, причем всю — это их как-то профессионально сближает. Кроме того, надо отдать тебе должное: самца ты подобрал вполне презентабельного; сейчас он её расслабит, согреет, заодно и сам сориентируется на местности, привыкнет к телу и обстановке, дело должно пойти. Она уже явно готовенькая.
— У тебя какой-то слишком утилитарный подход к женщинам, Шульц.
— Да, — покорно вздохнул он. — Раньше я этим даже гордился. Ты только не шуми, авось оно само наладится.
И поначалу мне тоже казалось, что наладится, но, увы. Сцена затягивалась, актеры явно вошли во вкус, они уже принялись вовсю обниматься и даже перешептываться. После чего совершенно неожиданно для нас и вопреки сценарию, вновь принялись целоваться, причем куда более энергично, нежели вначале. Я с тоской взглянул на Шульца. Тот пожал плечами и деликатно кашлянул:
— Эхм... Дети! Я рад, что вы втянулись в процесс, но мы пишем уже сорок минут, а воз и ныне там.
То, что случилось дальше, иначе чем порнографией трудно назвать, причем в самом плохом смысле этого слова. У наших великолепных актеров не получилось ни черта. Хорошо намасленная Вероника вдруг ушла в неявную и пассивную, но глухую оборону, принялась стесняться и жалобно смотреть на присутствующих. А этот взгляд надо было видеть! Жан также вдруг потерял способность дотрагиваться до неё в нужных местах и уж тем более предпринимать хоть какие-то активные действия. Общими уговорами мы кое-как вытряхнули его из штанов, но тут странный симбиоз общей напряженности и солидарности между актерами достиг апогея — кончилось тем, что они, накрылись простыней и замерли там, как дети, испугавшиеся ночного страшилы из шкафа.
— Понаберут интеллигентов в офицеры, — проворчал оператор, — приличной порнухи не снимешь.
— Шульц, — дрогнувшим голосом сказал я, — наш фильм марширует в ад. Мы горим, Шульц! Если у тебя были идеи по поводу огнетушителя, так самое время.
— Не было у меня никаких идей, просто показалось забавным, и символичным, и вообще.
— Так у нас ведь есть запасной вариант, — я покосился на Елену.
— Не думаю, — сказал Шульц.
Лена молча помотала головой и подвинулась к оператору чуть ближе.
— Она не готова, да и момент упущен, — добавил Шульц, и твердо закончил: — и актер у нас спекся. Если только ты сам желаешь вдруг... хотя на фоне Жана ты не фотогеничный ни разу. Не рекомендую.
— Знаю.
— Слушай, Игорь, а что у тебя была за техническая идея с последними сценами? Это может помочь?
— Уже не думаю. Хотя... — я отхлебнул еще шампанского и вспомнил, что толком сегодня не поел ни разу. — Хуже уже не будет. А вдруг?
И я, заткнув пальцем ополовиненную бутылку, отдал челноку команду, которую пришлось дважды подтвердить.
— И что? — спросил Шульц, наблюдая, как простыня над сценой медленно вздымается, словно привидение. — А, теперь понял...
Вряд ли отключение искусственной гравитации было слишком оригинальным шагом, но в тот момент я пребывал в отчаянии. Мы утратили вес, как оказалось вместе с незакрепленными предметами, о которых я не подумал. Вероника испугалась и дернулась слишком резко. Жан попытался её ухватить, но девушка буквально выскользнула из его рук и взмыла к потолку. Это был впечатляющий полет...
— Держите её! — воскликнул Шульц и слишком резко вскочил. Летающие камеры и фонари растерялись в невесомости, хрустальные бокалы также вдруг пришли в движение. Запутавшийся в ожившей простыне Жан витиевато выразился в мой адрес. Ящики под ним, из которых было собрано импровизированное ложе любви, не преминули разъехаться и воспарить.
— Сохраняйте спокойствие, — посоветовал я. — Сейчас включу обратно...
— Она же упадет! — взревел голый лейтенант и взлетел на перехват, но не вполне удачно, столкнувшись по пути с огнетушителем. Маленький мир вокруг меня пришел в беспорядочное движение, оглашаемое жалобами и проклятьями собравшихся. Самоотверженный Шульц, нелепо парил, размахивая длинными конечностями, отчего приобретал пугающе сходство с огромным комаром. Он исхитрился ухватить скользкую Веронику за щиколотку, но удержать не смог. Жан боролся с простыней, занавеской, ящиками и двумя шариками шампанского, вылетевшими из бокалов. Лена, как ни странно, спасала операторское оборудование.
Я, левитируя низко над бывшим полом, старался оказаться точно под замершей в испуге Вероникой, и, когда это случилось, врубил гравитацию обратно.
Девушка упала на мягкого меня довольно удачно — всем телом, хотя и коленом вперед. В грохоте обрушившихся на пол людей и предметов особенно выразительно прозвенели хрустальные бокалы.
— Спасибо, — шепнула мне Вероника, поднимаясь. — Ушибся?
— У-у...
— Да уж, — усмехнулся Щульц, накидывая ей на плечи пресловутую простыню. — Ты умеешь поставить жирную точку, Игорь. Даже в полном провале. Это было изящное безумство, я оценил.
Обратно к станции челнок вел Жан, меня почему-то сочли немного пьяным и не вполне адекватным.
— Простите ребята, — вздохнула всё еще маслянистая Вероника. — Я вас подвела. Но, честное слово, я была уверена, что все легко получится, что я плохая девчонка и мне это раз плюнуть. Тем более не прихоти ради, и даже не из-за денег. А не смогла... Даже объяснить не могу.
— А что тут объяснять? — пожал острыми плечами Шульц. — Вероятно, у каждого определена черта финиша, после пересечения которой срабатывают тормоза. Игриво попрыгать голышом перед объективом, не то же самое, что допустить циничного наблюдателя в истинные, хм... глубины жизни... Так что, не грусти, плохая девчонка, всё нормально.
— Мы просто совершенно не умеем снимать порно, — сказал я. — Ведь казалось бы, ну чего проще? Натуральный теплый процесс плюс камера. Надо думать, у наших предков были какие-то секреты мастерства, ведь этого добра, по слухам, еще лет сто назад можно было терабайтами лопатой грести. Утраченное искусство, как вересковый мед.
— Ну, знаешь... — протянул Шульц. — Ты сравнил тоже! В начале двадцать первого века царила дикая распущенность, особенно по части видеоматериалов. А доступность резко снижает интерес, знаешь ли, и находится всё больше желающих перейти черту в поисках новых впечатлений. А это уже зачастую извращение, и чаще противозаконное. И чем это кончилось?
— Детьми ковчега, — подала голос задумчивая Лена, — инъекциями и зародышами в пробирках.
Шлюзовались удачно, но не весело.
— У меня осталось часов пятнадцать, — сказал Жан. — Вероника, в качестве компенсации за возможный моральный ущерб, могу я хотя бы накормить тебя ужином? Не откажи, пожалуйста.
— Вообще то, я так поздно не ем, пытаюсь худеть...
— С ума сошла?! У тебя идеальное тело.
— Ох! Ладно. В свете последних событий, тебе — верю. Пошли, я тут видела вчера довольно мрачную кафешку — как раз для актеров-неудачников.
— После ужина не забудьте познакомиться, — буркнул я, — чтобы регресс ваших отношений был до конца логичен.
Они нервно похихикали и ушли. Неунывающий Шульц хмыкнул им вослед, и предложил:
— Ну, еще не вечер. Лен, если есть желание, можем прямо сейчас закончить твою фотосессию.
— Конечно! Но... ой. А как же Игорь?
— Идите, развлекайтесь, — махнул им я и покачал бутылкой. — У меня еще есть дела на сегодня.
На шампанском я не остановился и провел остатки бодрствования в компании с синтетическим бренди марки «Софокл» из собственных контрабандных запасов. Кто-то не получит вовремя свой заказ, но мне было плевать. Я вдумчиво страдал по целому ряду причин, и очнулся лишь следующим днем от настойчивого жужжания коммутатора — командор Виктория желала общаться.
— Игорь! Ну, ты выдал! — её слова хлестали мой мозг, как хвосты электрических угрей. — Какой фильм!
— Знаю... — поморщился я, — халтурка, разумеется...
— Нет, это же потрясающе! Как ты успел всё за три дня? Не скажу, конечно, что сюжет особо оригинален, да и тексты явно писались второпях, но какая игра! Где ты нашел этих людей?
Тут до меня стало доходить, что вроде как меня хвалят и даже без иронии. Следовало менять тактику, и я небрежно заметил:
— Опыт, мой командор. Чутьё и личное обаяние... что еще сказать? Я талантлив.
— Да уж, не знала, что у тебя такие актерские способности. Ты был великолепен!
— Ну, не стану отрицать, я действительно... Что?! Мои актерские способности? Мои?! Я же... И откуда у тебя вообще этот фильм, Вика?
— Шульц прислал. Сказал, что это черновой монтаж, полная режиссерская версия. Ты что, сам еще не видел?
— Э-мх-м, видел, конечно. Я же там присутствовал, как бы, в процессе. Изнутри такск-зть.
— Особенно мне понравилось там, где ты уговаривал Жана сняться в ролике. У тебя были такие честные испуганные глаза, я даже поверила. И когда ты писал сценарий, всклокоченный — ну просто вылитый Бетховен... Я так поняла, ты по сюжету влюбился в эту девчонку Веронику, да? Ох, ты так на нее смотрел! А она тебя коленом, эх. И эта сцена прощания — блеск. Жан уходит с ней, а ты бредешь с бутылкой домой. У тебя был такой взгляд, как у потерявшегося щенка... Здорово! Ты чудо!
— Да, да, — промямлил я, покрываясь холодным потом, — спасибо.
— Эта история точно расшевелит наших девственников с ковчега, чтобы не щелкали клювами, пока молодые. Послушай... — стальной командор Виктория Моль вдруг неловко усмехнулась, — Я знаю, это нарушение субординации, и вообще... Но, если ты вдруг когда-нибудь соберешься пригласить меня поужинать — предупреди заранее. А то у меня очень плотный график, а я бы хотела прийти.
Мне срочно требовалось побеседовать с одним подлым, гнусным, тощим оператором, у которого явно за душой не было ничего святого. И я помчался в его апартаменты.
— Шульц! Ты!..
— Я? — отозвался долговязый хмырь, восседающий в желтом халате за пультом своей студии.
— Ты бессовестная свинота, Шульц.
— Я, я! — весело закивал он. — Но, что тебя, собственно, не устраивает?
— Ты... Сделал фильм о том, как мы снимали фильм! Ты меня использовал. Ты за мной шпионил! За всеми нами! И потом вот так запросто... Это! Гадство, вот! А, главное, как ты это сделал?
Шульц обернулся ко мне и снисходительно покачал головой.
— Мои камеры-мухи. Помнишь, я тебе показывал. Они почти невидимы в полете. Новая модель, у меня руки чесались испытать их в деле. Да, вот! Одна и сейчас с тобой, просто старается не попадаться на глаза.
Из-за ширмы вышла Лена в долгополой рубашке Шульца, сказала: «Привет, Игорь», и, сладко потянувшись, отправилась в сторону кухоньки.
— Ым... — сказал я, захлебнувшись потоком слов, которые рвались на волю одновременно. — Так вот на какой всякий случай тебе понадобилась вторая актриса! Запасной вариант, да? Ты...
— Она мне очень понравилась, — спокойно пожал плечами тощий мерзавец. — Это никак не могло повредить.
— Но как на актрису мы на нее рассчитывать не могли, верно?
— Увы. Но это было и ни к чему. Наш первый состав отлично справился с задачей.
— Разве?
Тяжело вздохнув, Шульц поглядел на меня с сочувствием, как на умственно отсталого, и тут до меня дошло:
— Жан не повел Веронику в кафе... — выдохнул я.
— Нет, Игорь. Не повел. Они прямиком направились к нему в каюту и с большим энтузиазмом воплотили весь твой сценарий. Весьма чувственно и несколько раз.
— О, господи. И три последних абзаца?
— Нет. Извини, но это, действительно, силовая акробатика, а гравитацию на станции просто так не отключишь.
Тут еще одна ослепительная догадка поразила меня:
— Шульц, да ведь они нарочно сорвали съемку! Это был чистой воды саботаж!
— Разумеется, — вяло кивнул он. — Неужели ты думаешь, я не слышал, о чем они шептались в процессе намасливания Вероники. Там же летали мои микрофоны.
— Так ты и это знал!
— Не кричи. Все ведь вышло отлично. Фильм получился. Причем вполне скромный, интеллигентный, и где-то даже деликатный. Ну и со всеми нужными физиологическими подробностями в финальной части.
Вот это мне совсем не понравилось.
— Послушай, это что же: твои невидимые камеры-шпионы тайком засняли их Настоящую постельную сцену, и ты засунул её в фильм? Ты совсем спятил — это подло!
— Но-но... — ухмыльнулся Шульц. — Пока ты изволил дрыхнуть в пьяном виде, я много успел сделать. В том числе и посетил наших голубков, всё честно им рассказал, чуть не получил от Жана по морде... два раза, кстати. И только потом заручился их полным прощением и письменным разрешением на использование материалов, правда, с некоторыми купюрами. Ну, что еще не так?
— Я им обоим такое выскажу за саботаж...
— Они улетели, Игорь, — быстро сказал Шульц и, вздохнув, добавил: — Извини.
Мне оставалось только кисло улыбнуться, прекратить нервные телодвижения и опуститься на стул.
Лена принесла кофе. Она осталась. Наверное, ей нравятся длинные мужские рубашки. Удивительно хороший кофе.
— Ты, действительно, очень коварный человек, Шульц, — наконец сказал я. — И, наверное, ты все правильно сделал. Но, мне казалось, что мы снимаем этот фильм вместе.
— Конечно, вместе! Не обижайся, Игорь, просто пойми... Так уж исторически сложилось, что именно в порно-фильмах оператор главнее режиссера.
О Веронике с тех пор я ничего не слышал. Они улетели на корвете Жана вдвоем и навсегда. Порой она мне снится, но нашего фильма я так никогда и не смотрел.
Антон Пыхачев © 2011
Обсудить на форуме |
|
