|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Любовь вопреки Наташа-Майк Соавторы © 2011 Мой человек со звёзд Теряя скорость, самолёт прокатился по взлётно-посадочной, заложил под конец крутой поворот и вырулил к ангару.
Полковник Келли встречал меня у трапа. Мы обменялись рукопожатием.
— Ну как там? — голос у полковника едва ощутимо дрогнул.
Я пожал плечами. Ненавижу общие вопросы. «Как там»? Да никак. Ни там, в столице готовой сгинуть в ядерной войне южной страны. Ни там, в столице страны северной, которая сгинет на пять минут раньше или позже. Ни здесь, на крошечном клочке земли, разделяющем эти страны. На перешейке, где в тщетных попытках уберечь местную цивилизацию обретается горстка землян-миротворцев.
— На Землю радировали? — обречённо спросил я.
— Да, конечно. Ваши доклады отправили экстренной связью. Все четыре.
— И что?
— Как обычно, — полковник криво усмехнулся. — Просят соблюдать осторожность и проявлять толерантность. Напоминают о политике невмешательства. Всё то же самое.
Подкатил шикарный лимузин, подарок посольству от господина Плайна Второго, президента Саулии. В президенты Плайна выбрали лет пятнадцать назад самым демократическим за всю историю Саулии голосованием, а потом забыли переизбрать.
Мы покинули крошечный аэропорт, пронеслись мимо космодрома, миновали казармы. Когда достигли, наконец, жилой зоны, полковник спросил:
— Сколько осталось, по-вашему?
Я не сразу понял, о чём он. Я в этот момент думал совершенно о другом. Думал о Лайле. О её точёных, распахнутых в стороны ножках, о тонком почти неуловимом аромате, от неё исходящем, о её руках, ещё так недавно обнимавших меня, о чёрных влажных глазах, о...
— Сколько осталось? — повторил полковник.
— Что вы сказали? — вернулся я к действительности. — Ах, да. Не знаю. Год. Полгода. Месяц. Может быть, и того меньше.
— Глупо, — сказал полковник. — Мы могли бы спасти их. Хорошо, пусть не всех, пусть только южан, эта северная сволочь того не заслуживает. Примитивный десант, хватило бы пяти линейных крейсеров. Элементарный блицкриг, считай, учебный, с минимальными потерями. С нашей стороны, я имею в виду, им бы, разумеется, досталось изрядно. Три-четыре превентивных удара с орбит по ракетным базам. Пара упреждающих по аэродромам. Заняло бы от силы неделю.
— Считайте, я этого не слышал, — сказал я.
— Да бросьте, полпред. «Не слышал», — сказал полковник, как сплюнул. — Что вы сделаете? Доложите о моём вольнодумстве? Валяйте. Меня выпрут в отставку. Полагаете, я хоть на минуту пожалею об этом? Хоть на секунду, полагаете, пожалею? Проклятье! Да лучше гнить где-нибудь в медвежьем углу, чем сидеть здесь на пороховой бочке и ждать, когда на голову свалится носитель средней дальности.
Он опустил голову и замолчал. Он знал, что я согласен. И я знал, что он знает. Только говорить об этом было нельзя. Ему, командиру миротворческих войск, нельзя. А мне, полномочному представителю Земли, её послу при обоих правительствах, миротворцу номер один — тем паче.
***
Двое суток я добросовестно пробездельничал. На третьи выбрался на свет божий. Шёл мелкий косой дождь, задувал промозглый ветер с океана, местное солнце надёжно обложило тучами. Я поднял воротник плаща, нахлобучил на глаза шляпу и отправился в полпредство.
В кабинете было пусто. Джордан, мой зам и помощник, он же по совместительству секретарь и личный пилот, отсутствовал. Я уселся за стол и перебрал бумаги. Директивы с Земли, поступающие в астрономических количествах, не читая, отправил в поглотитель. Бегло пролистал местные сводки, заботливо распечатанные Джорданом. Отправил их вслед за директивами и подключился к сети.
В личной почте меня ждало письмо от Лайлы. Я невольно покраснел, прочитав его. Лайла не привыкла стеснять себя условностями. На прекрасном литературном саулийском она подробно излагала, что испытывала, когда мы были вместе. И выражала желание повторить это как можно скорее.
«Как можно скорее» означало через полтора местных месяца. Столько я провёл при кабинете президента Саулии, столько же мне теперь предстояло пробыть в Нарсии при дворе её диктатора.
***
Его совершенство гросс-маршал Борс, единоличный и абсолютный диктатор Нарсии, назначил аудиенцию через два часа после моего прибытия. Здесь всё делали быстро, в этой военизированной, превращённой в дисциплинарный лагерь стране. Быстро отдавали приказы и немедленно их выполняли. Быстро принимали решения и споро их воплощали. Быстро жили. И умирали тоже быстро.
Аудиенц-зал был полон народу неопределённого статуса. Глядя на замершего по стойке смирно индивида в стандартном сером мундире, серых же брюках и тупоносых шнурованных ботинках, можно было принять его за человека государственного. Можно было и за придворного. А можно — за душегуба из диктаторской личной охраны, умельца дел заплечных и дел палаческих.
Я увидел Эрту, когда пересёк аудиенц-зал по мудрёной, предписанной этикетом ломаной линии и остановился в пяти шагах от трона. Эрта стояла позади него, в компании четырёх нарсийских красавиц. Она тоже была в сером, как и прочие, но её грубое мешковатое сукно не уродовало и даже не портило. Длинные светлые волосы оттеняли строгое лицо с холодными серыми глазами и тонкими губами в струнку.
Впрочем, я знал, как эти глаза умеют меняться и заволакиваться, а губы — раскрываться и становиться чувственными и сладкими.
Я отвесил ритуальный поклон и принялся по-нарсийски зачитывать рутинное приветствие. Его совершенство внимал с плохо скрываемым нетерпением. И едва я добрался до заверений президента Земли в уважении и добрых намерениях, гросс-маршал резко поднялся и вскинул руку.
— Довольно, — сказал он. — Мы здесь не любим церемоний и предпочитаем обходиться без них. У меня есть предложение к вашему президенту, конкретное и прямое. Я передам его вам с глазу на глаз. А теперь, господа!.. — повысил голос диктатор.
Десятки пар каблуков разом щёлкнули, затянутые в серое нарсийцы замерли.
— А теперь оставьте нас одних.
***
У входа в аудиенц-зал нас досматривают со всем усердием — ещё бы, пять самых красивых женщин страны. Символы нации. Мясо идеальной формы. Стоя за троном, мы олицетворяем чистоту, строгость, благородство... Ха! Один только отбор Прекрасных нарсиек — образец благородства и строгости. У Брегис лошадиные ступни, но она генеральская дочь. Задница Урсы едва втискивается в форменные платья — но Урса любовница обер-канцлера. Сутулая Кора — сестра крупного торговца лесом. Дарин — племянница начальника охраны, и это важнее, чем жидкие волосы. Удивительное дело, но я не родственница и не любовница. И отбор в число Прекрасных прошла на общих основаниях.
Отбор этот гросс-маршал впервые объявил десять лет назад. Видимо, в столице свежие и красивые девки кончились. Помню, мать сказала мне, двенадцатилетней: «Лицо, фигура и девственность, Эрта. Ты должна сохранить их. Это твой шанс выбраться из провинции, попасть ко двору...».
Что ж, лицо сохранить оказалось довольно просто. Фигуру — чуть сложнее. Гимнастика, плавание и силовые единоборства: по четыре-пять часов в сутки. С девственностью пришлось труднее всего. И потому, что отбоя не было от желающих меня её лишить. И потому, что к совершеннолетию я уже с ума сходила от неудовлетворённых желаний.
В результате ко двору я попала. Оказалось, что полуказарма-полузверинец не в лучшую сторону отличается от стылого маленького домика на задворках империи. Впрочем, Нарсия давно уже не империя. Двадцать лет назад генералу Борсу удался военный переворот. Свержением и казнью императора этот плюгавый подонок не ограничился. Добрую половину знати он перебил, оставшихся в живых дворян раскидал по тюрьмам. Бывших соратников велел расстрелять, недовольных и несогласных — вздёрнуть, так что вскоре страна превратилась в военный лагерь.
Генерал Борс возвёл себя в гросс-маршалы и переименовал из превосходительства в совершенство. Ну, а вешал и расстреливал он в новом звании не хуже, чем в прежнем.
В провинциях теперь вместо губернаторов заправляли генералы, в школах ввели воинские дисциплины, срок службы увеличили с трёх лет до пяти. И лишь при дворе порядки соответствовали прежним, исконным: интриги, распутство, предательство, доносы и обыски.
Дворец, доставшийся в наследство от покойного императора, его совершенство живо перекроил в казарму. Вместо балов в нём теперь проводились офицерские вечеринки. Вместо придворных расхаживали гвардейцы. Вместо пикантных сплетен травили сальные анекдоты, и вместо куртуазных бесед отдавали рапорты...
Досмотр всё не заканчивался. Двое охранников по очереди водили сканерами поверх платья каждой из нас. Затем «для верности» руками — тоже по очереди. Я едва удержалась, чтобы не врезать коленом сопящему у ног лейтенанту.
Наконец, нас пропустили в аудиенц-зал и расставили, словно игровые фишки, на положенном месте — за троном. Урса и Дарин принялись шептаться, как провели ночь — обе участвовали в попойке, устроенной обер-канцлером. Чистота, строгость, благородство... Я покосилась на девиц и фыркнула. Обе заткнулись.
Аудиенц-зал понемногу заполнялся людьми: прибыли напыщенные чиновники, юркие секретари-письмоводители, за ними появились личные охранники гросс-маршала. Заменивший церемониймейстера дежурный майор проорал «Смирно!».
Заткнулись все. В зале стало тише, чем в склепе. И вот в этой тишине едва слышно открылась задрапированная шёлковой портьерой дверь, через мгновение раздались шаги диктатора. Приблизившись к трону, гросс-маршал скользнул по нам липким взглядом. Глаза у Борса тёмные и непроницаемые, словно затянуты паутиной. Пора бы привыкнуть за два года, но я с трудом уняла дрожь отвращения.
Диктатор уселся на трон, и заменившие имперских герольдов армейские горнисты протрубили ритуальное приветствие. Второй слева, сучий сын, умудрился при этом сфальшивить.
А потом... Так не бывает, но секунды растянулись в часы. Под ложечкой засосало... Наконец, распахнулась тяжёлая резная дверь, и в аудиенц-зал вошёл посланник. Мой Леон. Мой человек со звёзд. Кровь в висках застучала. Я держалась ровно, как подобает Прекрасной, однако глаза против воли обращались туда, к шагавшему по церемониальной дорожке мужчине. Леон остановился напротив трона и, щелкнув каблуками, начал зачитывать приветствие. Поймав его взгляд, я подобралась.
Гросс-маршал внезапно поднялся и на полуслове оборвал посланника. Затем скомандовал всем убираться. Офицеры, чиновники, письмоводители потянулись к дверям.
Выйдя, я свернула в полутёмный коридор, ведущий к бывшим фрейлинским спальням, ныне жилому корпусу для женского состава. Путь по длинному коридору с множеством ответвлений и стенных ниш я выучила наизусть. Скорее! Нужно переодеться и причесаться. Как назло, на туфле ослаб ремешок, я присела на скамью в одной из ниш — подтянуть его. И едва нагнулась, из коридора донеслись голоса. Я прислушалась: Дарин и Кора занимались любимым делом — сводили сплетни.
— А он хорошенький, этот посланник! — пропищала Дарин.
Я едва не рассмеялась. Как можно называть Леона хорошеньким, будто он обычный нарсиец.
— И сразу видно — не дурак погулять, — отозвалась Кора.
— А надутая стерва Эрта смотрит на него, как на свой кусок мяса. Наверное, думает, что он её любит, — хихикнула Дарин.
— Точно. Надеется, что посланник заберёт её с собой на звёзды. Ты заметила, как эта выжига смотрит на нас с тех пор, как он появился в Нарсии?
Бешенство поднялось изнутри и охватило меня мгновенно. Я вылетела из ниши в коридор. Крюком справа засветила Коре под челюсть и добавила ногой в живот, когда та свалилась. Поймала Дарин за космы, рванула, выдрала клок и на прощание наградила обеих коллег пинками под тощие задницы.
Через пять минут я была в своей келье. Принять ванну, высушить волосы — на всё про всё полчаса. Теперь нарядиться. Не в серую мышастую ветошь, а в белое платье из гладкой шерсти. Напоследок я посмотрелась в зеркало. На миг замерла. Прекрасная собралась бежать на свидание, задрав подол — как дворцовая шлюха...
Леон, казалось, стоял за дверью и сжал меня в объятиях сразу, едва отворил на мой стук.
— Эрта...
Голова закружилась. Я прижималась к Леону, чувствуя, как теряется воля, разум, ничего не остаётся от меня. Разлетается осколками вселенная, и исчезает, пропадает в ней всё кроме рук, губ, плеч...
***
— Присаживайтесь, господин посол, — диктатор кивнул на массивное, с витыми позолоченными ручками кресло. — Давайте, я обойдусь без предисловий. У меня к вам предложение.
Он походил на гусеницу. Мелкую, тощую и дряблую гусеницу с вытаращенными стрекозиными глазами. Мутными, ко всему.
— Слушаю вас.
— Это предложение касается вас лично. Оно не имеет ничего общего с представительством вашей расы.
— Вы считаете землян людьми другой расы? — удивлённо спросил я.
— Конечно. Наши геномы несовместимы, вам это известно не хуже, чем мне. Так же, как геном людей Нарсии несовместим с этим южным сбродом. Хорошо, пусть будет «практически несовместим».
«Практически» означало, что дети от смешанных браков рождались нежизнеспособными. Вернее, могли бы родиться, потому что смешанных браков на этой несчастной планете не было вот уже пять веков. Ненависть к южной расе нарсиец впитывал с молоком матери. А затем на протяжении всей его жизни государство заботилось, чтобы ненависть не ослабела. В Саулии образ нарсийца с кривым ножом в руке преследовал граждан в кошмарных снах от рождения и до смерти.
— Давайте оставим ксенофобию в покое, — предложил я. — Слушаю вас.
— Как вам будет угодно. Война неизбежна, посланник, вы это знаете так же, как и я. На этой земле нет места двум расам, на ней должна жить только одна. Сильнейшая.
Я скрестил на груди руки. Что ж, у Борса были предшественники. Я мог бы прочитать ему краткую лекцию по истории третьего рейха. И заодно о том, чем она кончилась. Польза, правда, от этого экскурса была бы близка к нулю.
— Сейчас у нас идеальная ситуация, — продолжил его совершенство. — Мы можем избавиться от южной швали и при этом уцелеть. Откладывать нельзя, через какой-нибудь десяток лет технологии разовьются настолько, что война будет означать гибель цивилизации и гибель планеты в целом.
— А идея разоружения, — спросил я насмешливо, — вам в голову не приходила?
Диктатор улыбнулся и стал похож уже не на гусеницу, а на мелкую ядовитую змею.
— Эта идея для слабаков, — сказал он. — У меня предложение. Вы снимаете кордон. Всего на сутки. Пропускаете нарсийские войска на юг. После чего положение на перешейке станет критическим, и вам ничего не останется, как убраться. Что ваши люди и проделают. Все кроме вас лично. Вы — остаётесь и становитесь вторым лицом в империи после меня. Я позабочусь инсценировать вашу гибель, для своего начальства вы будете считаться мертвецом. Ну как? Согласны?
Я ошалело смотрел на него. Ну и сволочь, билась в висках единственная мысль, вытесняя все остальные. Потрясающая, абсолютная сволочь.
— Вы не в своём уме, — сказал я наконец.
— В своём, в своём, — благодушно улыбнулся диктатор. — Вы ведь, по сути, чиновник, господин посол. Так, никто — мелкая сошка, винтик. Я предлагаю вам неограниченное богатство и власть. Любые капризы, любые желания, любые женщины — всё, что пожелаете.
Я с трудом унял злость.
— И что же будет, если я не соглашусь? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.
— Вы не догадываетесь?
— Допустим, нет.
— Тогда мне придётся взять грех на душу и рискнуть. Я уничтожу вас. Смету ваш кордон с перешейка и утоплю в море.
— Вы не осмелитесь, — бросил я. — За нас отомстят раньше, чем вы успеете порадоваться, что нас больше нет.
— Ну-ну, — диктатор поднялся. — Не осмелюсь, говорите? Возможно, вы правы. А возможно, и нет. Какое дело расе Земли до вас и горстки ваших людишек, посланник? Вы, конечно, превосходите нас в технологиях. Но вот захотят ли из-за вас со мной связываться? Думаю — нет. Тем более, что я извинюсь. Выражу, так сказать, соболезнования. Пойду на уступки.
— Вы ошибаетесь, — сказал я. — Из-за меня как такового ничего, конечно же, не затеют. Затеют по другой причине. Из принципа.
— Что ж, — Борс прошагал к двери, распахнул её. — Не смею задерживать, господин посланник. Рекомендую вам подумать. Время есть. Скажем, месяц. Или даже два. Устроит вас два месяца? Погостите у нас, поразвлекайтесь. Оцените нарсийское гостеприимство. Не каждый может похвастаться, что в постели у него символ нации.
***
Ночь вытянулась в струну и рассеялась в пепельно-белёсое утро. Сладковатый запах цветов смешался с туманом и вполз в раскрытое окно. Я проснулась ни свет, ни заря, лежала и прислушивалась. Внизу позвякивала посудой кухарка. На улице просигналил автомобиль молочника. Я прислушивалась к новому дню и к радости, нарастающей медленными аккордами где-то внутри. Неделя... Осталась всего лишь неделя, а потом прилетает Леон.
— Леон, — его имя так вкусно перекатывается между языком и нёбом.
В соседней спальне послышались шаги мужа. Я зарылась лицом в подушку — притворилась на всякий случай спящей. Дверь отворилась.
— Лайла, жду тебя в столовой. Не проспи завтрак.
Я поморщилась и не стала отвечать. Странная у супруга блажь — я должна завтракать вместе с ним. Можно подумать, без меня у него испортится аппетит...
Когда я спустилась, Лойд уже сидел на обычном месте во главе стола. При виде меня он нахмурился.
— Лайла, что это за непотребно короткое платье?
— Домашнее, дорогой.
— В нём же нельзя ни присесть, ни наклониться...
В столовую вплыла горничная с подносом, и Лойд умолк.
Я посмотрела на часы, висящие на стене напротив. Ещё сорок минут его присутствия. Лойд развернул газету и принялся изучать новости.
— Оборонительная мощь растёт... Угрозы Нарсии — фикция... Саулия готова к вторжению северян, — зачитал заголовки муж и свернул газету. — Сказки всё это, — убеждённо заявил он. — Не будет никакого вторжения. А если будет — мы мигом с ними управимся.
Лойд, пусть и заведовал департаментом образования, о войне поговорить любил. И сейчас завёлся.
— ... С нашим климатом, с нашими ресурсами, с такой армией... Растопчем этот северный сброд в три дня, пискнуть не успеют.
Я кивала время от времени. На ум пришёл недельной давности разговор у жены министра здравоохранения. Сидевший в роскошной гостиной военный совершенно не вязался с изысканной обстановкой. Грубоватый колонель напоминал медведя, забавы ради усаженного на диванчик. Кто-то из гостей поинтересовался, что тот думает о войне.
— Нас размажут в кровавую кашу, — отозвался колонель. — Парады и мундиры не заменят техники. Мы отстаём, чёрт побери, они обогнали нас на поколение. Эти идиоты в министерствах, у которых на плечах задницы, думают, что пронесёт. Что можно и дальше бить баклуши, потому что нас больше и мы богаче. Дудки! У нарсийцев тотальная мобилизация и ядерные боеголовки, а у нас никудышная система ПВО и тотальная болтовня.
Мужчины загомонили возмущённо: «А как же армия? А оборонная программа? А что же в газетах...».
— Газеты, разумеется, врут. Как обычно.
— Вы ошибаетесь, колонель, — встрял министр. — В правительстве знают, что делают. Миротворцы не допустят войны.
— Миротворцы, — насмешливо повторил колонель. — Пришельцы с других миров. Да что им за дело до нас. Попомните мои слова, господа — нас ждёт война. Экспансия, к которой мы не готовы.
Нет! Не может такого быть! Колонель ничего не знает о миротворцах. Они защитят нас. Они могут...
— А-а... к-когда?.. — спросила, заикаясь, хозяйка.
— В любой момент. Когда вздумается северянам — тогда и...
Я вспомнила этот разговор двухнедельной давности, и по спине в который раз пробежал холодок. Скорее бы приехал Леон! Рядом с ним можно просто сидеть, касаясь локтем и коленом, и почти ни о чём не думать, и не решать почти ничего. Разве что выбирать платье, в котором я особенно ему понравлюсь...
Из раздумий меня выдернул звук отодвигаемого стула.
— Так, пора идти, — Лойд встал из-за стола. Проходя мимо, тронул пальцем за плечо. — До вечера, Лайла.
— До вечера, — я наклонилась над тарелкой и закусила губу. С недавних пор, прикасаясь к мужу, я чувствовала себя шлюхой.
Написав письмо Леону, я спустилась в подвал — в мастерскую. Прохлада, привычные запахи глины, воска и мастики будоражили и успокаивали одновременно. Нужно закончить подарок для Леона. Смешивая раствор, разминая пальцами податливую глину, я вспоминала...
О том, что в руках Леона мне хорошо, как не бывало никогда в жизни...
***
Приникнув к иллюминатору, я рассеянно оглядывал унылый нарсийский пейзаж. Самолёт набирал высоту, северная столица с предместьями осталась позади, и сейчас под нами была лишь однообразная, куцая и стылая пустыня. Она занимала большую часть страны, переходя в горные кряжи на севере и обрываясь в океаны с запада и востока. А на юге, на узкой горловине разделяющего материки перешейка, стояли мы. Миротворцы, пытающиеся не позволить дерзким, нищим и жестоким истребить изнеженных, богатых и благодушных.
Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Перед ними стояла Эрта. Так же, как стояла она на пороге, когда я уходил. Растерянная, плачущая — я не думал, что она умеет плакать вообще. Как не думал тогда, в самый первый раз с ней, что ослепительная красавица, символ северной нации, окажется девственницей.
Поначалу я считал, что Эрту его совершенство под меня подложил. Считал до тех пор, пока однажды ночью, обнимая меня, она не шепнула: «Как же я всё здесь ненавижу, милый. И как же мне повезло, что есть ты». А когда я вскинулся и вопросительно уставился на неё, обвела глазами комнату, задерживая взгляд на вентиляционных отдушинах под потолком. В этот момент я поверил. Не знаю почему — шестым, может быть, седьмым чувством осознал, что она говорит искренне.
В прошлый мой приезд в Нарсию мы пробыли вместе полтора месяца. В этот — полтора дня.
— Ты вернёшься? — спросила она тихо.
— Да, — соврал я. — И быстрее, чем ты думаешь.
Вернуться означало дать ответ Борсу. А точнее, попросту его послать. И посмотреть, что из этого выйдет. Посмотреть можно было и издалека. Потому что вблизи означало бы, реши он рискнуть, немедленную мою ликвидацию.
***
Полковник, заложив руки за спину, в задумчивости расхаживал по кабинету. И молчал. Я, ссутулившись в кресле, ждал и молчал тоже.
— Так и сказал «...уничтожу вас. Смету ваш кордон с перешейка и утоплю в море»? — прервал, наконец, молчание полковник.
— Так и сказал.
— Понятно. Хорошая провокация.
— Вы находите?
— Нахожу. Борс сейчас выжидает и смотрит, как мы отреагируем. Если не предпримем ответных мер, он может рискнуть. Сделает вывод, что мы слабы. Совершенно, кстати, справедливый.
— Какие ответные меры вы имеете в виду?
— Ну, например, — полковник смерил меня взглядом исподлобья, — мы могли бы провести боевые учения. Во время которых одна ракета улетит на север. Случайно. Скажем, по моей халатности. И приземлится в нарсийской столице. И всё — не будет никакого Борса.
— Вместе со столицей?
— Ну, не со всей. Пострадает только центр. По сравнению с количеством жертв в возможной войне это сущие пустяки.
— Есть ещё варианты? — саркастически спросил я.
— Есть. Основной, — сарказма полковник не принял. — Если вдруг у южного недоумка случится озарение, и он на него согласится.
Южным недоумком был господин президент Плайн Второй. А основным вариантом — гипотетическое согласие Саулии на размещение на своей территории поселенцев-землян. В количестве, достаточном, чтобы вместе с ними разместить военные базы и, тем самым, обеспечить безопасность поселенцев, а заодно и страны. Господину президенту Плайну Второму предлагали этот вариант неоднократно. Он с изысканной южной вежливостью неизменно отказывал. Меры опасности господин президент не осознавал. Как, впрочем, и остальные его соотечественники.
— Что ж, — я поднялся. — Послезавтра я буду уже в Саулии. Могу передать господину президенту, что вы его полагаете недоумком.
— Да-да, — рассеянно проговорил полковник. — Передайте ему, пожалуйста.
***
На этот раз в иллюминаторе виднелась не пустыня, а цветущие сады и возделанные поля. Саулия была настолько же богата и плодородна, насколько скудна и бесплодна Нарсия.
Через несколько часов я увижу Лайлу. Одухотворённую, деликатную, чувственную Лайлу. В её объятиях удастся забыть о северной красавице. Необразованной, вспыльчивой и бесцеремонной. И тоже чувственной. Не удастся, понял я миг спустя. Не удастся забыть. Пора уже перестать прятать голову под крыло и разобраться в себе.
Следующие десять минут ушли на извлечение головы из-под крыла и разбирательство. Две женщины. Чёрт возьми, я никогда не думал, что могу любить двух одновременно.
Стоп, сказал я себе. Что-то нехорошо, неправильно в последней фразе. Только что же? На юге я сплю с южанкой; с северянкой — на севере. Нормальная практика для кочевника, не жить же анахоретом. Только вот... Глагол, понял я. Неосознанно я употребил глагол «любить». Которому во фразе не место. Или...
***
Лайлу я увидел ещё с трапа, она стояла в толпе встречающих. Тоненькая, миниатюрная, по плечо одутловатому плешивому верзиле, неизвестно за какие заслуги назначенному в министры. И неизвестно за какие выбранному ею в мужья.
Потом были шикарный лимузин, цветы, поклоны, рукопожатия и церемонные речи. Во время которых я неотступно думал о Лайле и после которых, наконец, остался один на один с президентом.
— Три дня назад, — сказал я, глядя ему в глаза, — я получил ультиматум. Не буду вдаваться в подробности. Результатом отказа может быть война, препятствовать которой нам не удастся. Возможно, мы будем вынуждены покинуть перешеек или вообще оставить вашу планету.
— Мне будет крайне не хватать вашего общества, господин посол, — с печалью в голосе проговорил президент.
Я едва удержался от гневной отповеди. Он даже не понимал, что война будет означать для него самого, не говоря о своих согражданах.
— Если начнётся война, Саулия будет уничтожена, — жёстко сказал я. — Население истреблено. Возможно, в первые же несколько дней.
— При всём к вам уважении, господин посол, — сокрушённо покачал головой Плайн Второй, — вы ошибаетесь. Вам, впрочем, простительно, вы ведь не местный. Давайте я объясню. Саулийцев в десять раз больше, чем северян, на каждого их солдата придётся десять наших граждан. Это во-первых. Во-вторых, территория Саулии в шесть раз больше. И, в-третьих, у нас гораздо более развитая промышленность. Им никогда не одолеть нас, господин посол.
— Как же вы не поймёте! — сказал я с досадой. — От вашей хвалёной армии ничего не останется после первого же массированного удара. От вашей промышленности — тоже. Вы производите автомобили, а Нарсия — танки. Вы — пассажирские аэробусы, а они — бомбардировщики. Вы — атомные электростанции, а они — баллистические ракеты средней дальности.
— Ракеты у нас тоже есть, — благодушная улыбка сошла у президента с лица. Мои слова явно взяли его за живое.
— У вас недостаточно ракет. И никудышная система противовоздушной обороны. Но это не самое главное. Они будут первыми, понимаете? Первыми нанесут ядерный удар. В худшем случае вы успеете ответить. В лучшем — нет.
— Почему в лучшем? — озадаченно спросил президент.
— Потому что если не успеете, уничтожена будет только Саулия. А если успеете, то обе страны. И тогда уцелевшие откатятся в развитии на сотни лет назад. Только их, уцелевших, будет не много.
— Вы рисуете слишком мрачную картину, — благодушная улыбка появилась вновь. — Позвольте сказать напрямик. Мы никогда не согласимся на иммиграцию поселенцев из вашего мира, господин посол. Саулия — независимая страна, была таковой всегда и будет вечно. Северяне множество раз воевали с нами. Восемнадцать конфликтов за последние пять веков. И ни разу не преуспели. Мы их не боимся.
— Ядерной бомбардировки, значит, не боитесь тоже?
— Они не рискнут на ядерную. Им прекрасно известно, что у нас есть, чем ответить.
Я поднялся. Он просто не понимал. Не хотел понимать. Разговор был бессмыслен.
— Его совершенство диктатор Борс, — предпринял я последнюю попытку, — несколько отличается от своих предшественников. Он — очень рискованный человек. Когда речь идёт о нём, рассуждения «они не рискнут» не работают.
— Что ж, — пожал плечами Плайн Второй. — Вам виднее, вы знакомы с этим мерзавцем лично. Не смею задерживать вас, господин посол.
***
Апельсин солнца лениво катился по голубому шёлку неба. В Саулии сиеста. Я смотрела на спящего Леона и таяла от нежности. Затем поднялась, нашла на полу шпильки и собрала волосы. Наклонилась над Леоном и долго-долго вдыхала, пила его сон. Выпила весь.
— Лайла... — открыл глаза Леон.
— М-м-м?.. — я провела носом по его плечу.
— До чего приятно просыпаться в такой компании.
— Только просыпаться? — я шутливо нахмурилась. — А засыпать?..
— Виноват. Оговорился.
Мы расхохотались. Отсмеявшись, Леон поднялся с постели.
— Я проверю почту, милая.
— Хорошо.
Леон прилетел в Саулию неделю назад. Полдня он провёл за церемониями и у президента. За те несколько часов, до сиесты, я успела изныться от нетерпения. А потом шмыгнула к нему в комнату. Снова я чувствовала себя кусочком податливой мягкой глины, с которой мой скульптор может делать что угодно. Снова я была счастливейшей из женщин.
Президент не очень-то утруждал Леона, и все дни были наши, только на двоих. Прогулка на кораблике по проливу, фруктовая роща, ресторанчики Стеклянного квартала, где живут музыканты и художники...
Леон выключил компьютер, откинулся на спинку кресла и зажмурился. Я встревожилась.
— Что-то случилось?
Леон отнял руки от лица и посмотрел на меня внимательно.
— Собирайся, Лайла. Я увожу тебя. Завтра.
***
Директива с Земли предписывала эвакуировать воинский контингент в течение трёх недель. Там, наконец, додумались оценить обстановку и признали её слишком опасной. К нашему прибытию подготовка к эвакуации шла уже полным ходом.
— Что за девица? — скользнув по Лайле небрежным взглядом, осведомился полковник.
— Моя жена.
Полковник закашлялся.
— Простите, полпред. Переведите ей, что она прекрасна.
— Она в курсе.
— Тогда попросите оставить нас вдвоём.
— Поскучай без меня немного, милая, — сказал я Лайле. — Я попрошу Джордана, он покажет тебе, как мы тут живём.
— Смелый вы человек, — сказал полковник, когда мы остались одни. — Отчаянный. Воистину рыцарский поступок.
Отвечать я не стал. «Рыцарский» в переводе с эзопова языка на разговорный означало «глупый». Или даже идиотский. Женщина другой расы, как сказал бы его совершенство. С несовместимым геномом. Деликатная, одухотворённая, нежная, смотрящая на меня как на полубога. Что я с ней теперь буду делать?.. Я ведь даже не могу сказать, что люблю её.
К чертям! Я её вытащил. Рыцарский, глупый, идиотский — этот поступок был правильным. Может быть, самым правильным за всю мою жизнь.
— Не жалко остальных? — глядя в сторону, спросил полковник.
— А вам? — парировал я.
— Мне — да. Когда пришла директива с Земли, я отдал команду на запуск.
— Что?! — спросил я ошеломлённо. — На какой запуск?
— На запуск ракеты, естественно. За минуту до старта я приказ отменил.
— Вас судили бы, — пробормотал я растерянно. — Вас бы приговорили за это к расстрелу.
— На расстрел я согласился бы с радостью, — криво усмехнулся полковник. — Не в нём дело, полпред. Мне, знаете ли, пришло в голову, что я не вправе умертвить полмиллиона человек. Даже если их смерть спасёт полмиллиарда.
С минуту мы молчали.
— У нас есть две недели, — прервал, наконец, паузу полковник. — Вернее, у вас. За это время можно было бы сделать многое.
— Что вы имеете в виду?
— Вы не поняли? Извольте, я растолкую. Две недели достаточно, чтобы убрать эту сволочь, его северное совершенство.
— В каком смысле? — спросил я оторопело.
— Удавить. Пристрелить или зарезать вряд ли удастся, там же, по вашим словам, обыскивают. У вас есть человек, который вполне может это проделать по вашей просьбе. Вернее, которая. Она, я слыхал, в неплохой физической форме.
Я поперхнулся. Джордан. Исполнительный, дружелюбный, услужливый сукин сын. Постукивающий на меня в свободное от дружелюбия и услужливости время.
— Вы считаете, я готов послать Эрту на смерть? Даже если предположить, что она согласится?
— Нет, — проговорил полковник медленно. — Не считаю. Увы. Свой рыцарский поступок вы уже совершили.
***
— Отпусти-и-и! — визжала Брегис. Я придавила паршивку к полу коленом и удерживала за руки.
— Объясняю для идиоток. Нечего трепать моё имя вместе с именем посланника. Ты поняла? — я сильнее прижала коленом.
— Поняла, — выдохнула в ответ Брегис.
Началось с того, что Брегис обронила в коридоре: «Бедная Эрта».
— Так ей, сучке, и надо, — возразила Дарин. — Посланник удрал, а её с собой забрать забыл. Зато как задавалась...
Я услышала эти слова, стоя за дверью своей комнаты, утром, перед выходом в аудиенц-зал. Из комнаты я не вышла — вылетела — и начала с Дарин. Сшибла её с ног подсечкой и приложила мордой об пол. Потом взялась за Брегис.
После отъезда Леона я места себе не находила. Когда мы расставались две недели назад, я подумала, что вижу его в последний раз. И теперь бесилась, колотила товарок, собачилась с охраной...
Я отпустила Брегис, отвесила пинка Дарин и пошла в аудиенц-зал. Уже стоя за троном, я чувствовала, как сердце колотится, и успокоиться не могла.
А потом... Горнисты протрубили положенное приветствие, распахнулась дверь, и я чуть не закричала от радости...
— Эрта!
Леон всё-таки прилетел. И целовал меня сейчас так, что коленки подламывались...
Потом осколки вселенной вернулись на свои места. Леон приподнялся, опираясь на локоть, и разглядывал меня, как будто впервые видел. Я смутилась.
— Что-то не так?
— Нет, Эрта. Всё так... Скажи... завтра у Борса будет аудиенция? — напряжённо спросил Леон.
— Конечно, будет.
— И ты присутствуешь?
— Само собой.
Странно. Никогда он меня об этом не спрашивал...
— Ты будешь стоять за троном, как всегда?
— Нет, буду сидеть на коленях у Борса!
Да что же такое? Зачем спрашивать очевидные вещи? Я приподнялась и взглянула на Леона. И наткнулась на такой взгляд... Будто он сам себя готов убить.
Утром я открыла глаза в положенное время — на рассвете. Леон сидел за столом и постукивал запечатанным конвертом по столешнице. Удивительно — я всегда просыпалась первой.
— Доброе утро, Эрта, — Леон обернулся, и я испугалась: за ночь он как будто лет на десять постарел. Складки у рта стали резче, кожа на скулах натянулась...
— Ты спал?
— Немного, — Леон поморщился, будто у него болел зуб. — Одевайся. И как можно быстрее.
Я торопливо одевалась и гадала — что происходит. Что-то странное и тревожное, я всей кожей чувствовала. Пальцы не слушались, и застегнуть платье не получилось — мелкие пуговицы ускользали из рук. Я подошла к Леону и повернулась спиной.
— Застегни.
Леон взял меня за плечи, развернул к себе, посмотрел внимательно.
— Cейчас за тобой придёт Джордан.
— Зачем?!
Джорданом звали дюжего детину с гладко зализанными волосами, который двух слов на нарсийском связать не мог и состоял при посланнике, словно дуэнья при молодице.
— Вот этот конверт, — Леон кивнул на стол, — надо вручить полковнику Келли. Это командир миротворческих войск. Внутри — важная и срочная информация. Мне нужно задержаться здесь, в Нарсии, иначе я доставил бы его сам. — Леон взял меня за подбородок и заглянул в глаза. — Эрта, прошу тебя, сделай, как я говорю.
Растерянная, я кивнула.
Затем был посольский лимузин, аэродром и миниатюрный, похожий на головастика самолёт.
Я сидела в салоне этого недоношенного самолёта и пыталась сообразить. Леон выспрашивал у меня очевидные вещи. Тщательно выспрашивал, пытливо, и глядел при этом так, словно от моего ответа зависело что-то очень важное. От того, буду ли я, как обычно, стоять за троном.
Значит, зависело, поняла я. Трон, восседающий на нём диктатор, и я сзади, в пяти шагах. Леон хотел просить меня о чём-то, но так и не попросил. О чём-то, что было необыкновенно, отчаянно важным. А вместо этого попросил другое. Убраться из столицы с дурацким конвертом. Можно подумать, что его не мог передать этот напыщенный индюк Джордан. Я улетела, а Леон остался. Значит...
До меня внезапно дошло. Сразу, в один миг я поняла, что именно это значит.
Я вскочила, прыжком покрыла расстояние до пилотской кабины и заколотила в дверь.
— Разворачивай! — орала я, надрывая глотку. — Разворачива-а-а-а-ай!
Дверь распахнулась. Джордан стоял в проёме и моргал, вылупившись на меня.
— Назад! — я схватила его за грудки. — Разворачивай самолёт, гадина, сука, сволочь!
Он дёрнулся, высвободился от захвата и залепетал что-то на своём диковинном языке. Затем отпихнул меня и попятился обратно в кабину.
Я рванулась к нему. Срубила его ребром ладони. Саданула локтем в висок и метнулась вовнутрь.
На пульте перемигивались разноцветные лампочки. Управляемый автопилотом самолётик, как ни в чём не бывало, уносил меня прочь.
Я отчаянно заколотила по клавишам, рванула на себя вычурной формы рычаг, врезала кулаком по панели. Проклятье, я понятия не имела, как всё это работает!
Я не видела, как сзади подобрался очухавшийся Джордан. Удар в затылок бросил меня грудью на приборы и вышиб сознание.
***
— Что ж, признаюсь, вы удивили меня, — озадаченно протянул Борс. — Но я рад, рад. Итак, вы согласны?
— Каковы гарантии, что вы выполните своё обещание, если я соглашусь? Вы обещали, что я стану вторым человеком в стране после вас.
Я сидел в том же кресле с витыми позолоченными ручками, диктатор расхаживал по зале. До него было десять шагов. Оттолкнуться, три прыжка, максимум четыре. Успею ли? Я забыл, когда в последний раз дрался. Наверное, в детстве. А сейчас предстоит не драться. Сейчас надо убить. Свернуть ему шею. И уложиться при этом в пять секунд, больше мне не дадут, охрана прямо за дверью.
Эрта сделала бы это наверняка. Сделала бы из любви ко мне. Ей хватило бы и секунды. А в следующую секунду её бы не стало. А я — я наслаждался бы жизнью с Лайлой. С одухотворённой, нежной, изысканной...
— Гарантии у вас будут, — проскрипел Борс. — Должность наместника Саулии вас устроит? Для начала.
Я подобрался. Боже, как не хочется умирать. Сколько же у меня шансов его прикончить... Двадцать процентов? Тридцать, пятьдесят? И ни одного шанса выжить, независимо от исхода дела. Ни единого.
— Устроит, — сказал я. — Только вот что...
— Да. Что же?
Я, оттолкнувшись от пола, бросился на него.
***
Я часто думаю, что давно должна была умереть. Было время, что я очень хотела умереть. Отчаянно хотела — жить было незачем.
И было время, когда я боялась, что умру. Я выжила только потому, что была она. Та, что вытащила меня, вытянула из отчаяния и тоски. Моя названная сестра Эрта.
***
Вчера приходил полковник Келли. Он славный старик, и всякий раз приносит Леону гостинца. Полковник вышел в отставку одиннадцать лет назад, после того, как...
Я до сих пор прихожу в бешенство, когда думаю о том, что случилось одиннадцать лет назад. О том, что моя страна сгорела в огне. Потому что человек, которого я любила, не сумел мной пожертвовать. Он предпочёл пожертвовать собой, и жертва эта оказалась напрасной. Он не был рождён, чтобы убивать. И чтобы любить — не был. Он не сумел убить, мой человек со звёзд. Так же, как не сумел дать мне счастье и не сумел дать его Лайле.
Мы с Лайлой живём в его доме, на планете названием Земля, откуда он родом. Дом достался нам по завещанию. Оно было в том конверте, который я отвезла полковнику.
Я хотела убить Лайлу. Сначала, когда узнала, кем она ему была. Потом, когда узнала, что она носит ребёнка. Того, которого должна была носить я.
А потом, когда нянчилась с ней, высохшей от жестокого токсикоза, когда сутками просиживала у её постели в больнице и думала, что не уследила, не уберегла — хотела убить себя.
Я больше не хочу убивать. У меня растёт сын. Её сын — наш общий с ней ребёнок. Родившийся несмотря на несовместимость геномов — вопреки всему.
— Мама Эрта, — говорит Леон и смотрит на меня такими же глазами, какие были у него. У моего человека со звёзд.
Наташа-Майк Соавторы © 2011
Обсудить на форуме |
|
