|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Любовь вопреки Ira Amnephis © 2011 Искатель и Муза 01.01
Часы тикают. За стеной женский голос поет. Я даже различаю слова. Женщина поет о том, что видела и делала такое, о чем бы теперь хотела забыть. В песнях часто нет смысла. Песни часто ни о чем. Так принято. Я вслушиваюсь в слова этой песни — может быть, в них есть смысл.
Антон уехал из города на несколько дней, или на неделю — он сказал, что не знает точно, на сколько времени уезжает. Он попросил меня вести дневник в его отсутствие. Я и так веду дневник. Возможно, он имел в виду: делать более подробные записи, чем обычно.
С тех пор, как Антон научил меня писать, он всегда заставлял меня вести дневник, потому что так запланировано. Он стал учить меня писать сразу, как только я начал двигаться. Я учился говорить и писать одновременно. И я уловил, в чем разница: когда пишешь, двигается рука, и остаются буквы, которые можно прочитать и позже. Когда говоришь, немного двигается челюсть, и ненадолго начинает звучать голос. Вот и всё. Сначала было сложно различать это: Антон спрашивал меня, а я автоматически тянулся к карандашу, вместо того, чтобы ответить вслух.
Антон меня создал. Семь месяцев подряд я был только в лаборатории. Потом я уходил из лаборатории, два раза.
В лаборатории всё было однообразно. Однажды Антон уехал на неделю, всё стало совсем однообразно без него. Я чаще спускался на первый этаж. Так я и вышел наружу. Но потом вернулся, через двенадцать часов. Двенадцать часов я смотрел на котов и голубей. Сначала я думал, что они двигаются бессистемно, потом мне показалось, что я различаю закономерности и старался их выявить. Но снаружи было жарко, и думать было сложнее, чем в лаборатории. Температура воздуха влияет на мышление.
Антон долго отчитывал меня, когда я вернулся. Он вернулся раньше, чем я. Он отчитывал меня — было так интересно его слушать. Он говорил то сложно и витиевато, то обрывками фраз. Целых сорок две с половиной минуты. Потом я сказал ему, что температура воздуха влияет на мышление. В ответ он снял очки и прикрыл глаза ладонью. Он сказал мне, что я ему снился, что он встревожился и заторопился обратно. Это тоже было интересно услышать, его голос стал ниже, когда он произносил это. Потом он долго молчал.
Мне не снятся сны, потому что я андроид. Люди отключаются на ночь, а когда приходят в себя — они всегда немного другие, чем до отключки. Поэтому даже одни и те же люди каждый день разные.
Я всегда одинаковый. Даже если Антон отключает меня на ночь, даже если я сам отключу себя — с утра я такой же, что и вечером. Но Антон утверждает, что всё не так. Он заставляет меня вести дневник, который потом читает. Он читает и говорит, что у меня каждый день разное настроение. Я не понимаю, что он имеет в виду.
Женский голос перестал доноситься из-за стены. Я не сумел расслышать всех слов, поэтому так и не понял, о чем была песня.
В меня встроены часы и навигатор. Поэтому я всегда знаю, сколько времени и где я нахожусь. Уже половина второго ночи. Если бы Антон был дома, он бы уже спал, выключив свет. Но он в отъезде.
Однажды Антон назвал меня психом. Психи — это люди с умственными отклонениями или психически ненормальные. Их изучают коллеги Антона из другого института. Поскольку я андроид — психики у меня быть не должно, поэтому возможнее всего он имел в виду умственные отклонения. Хотя Антон рассказывал о предыдущих образцах: все они были неудачными, потому что в них не было Плазмы 01165, которую Антон изобрел позже. Из-за Плазмы 01165 я очень похож на человека и не являюсь только роботом. Мой мозг тоже существенно доработан по сравнению с предыдущими версиями. Но Антон все-таки назвал меня психом, значит мой мозг далеко не совершенен. Только и всего.
Он назвал меня психом после того, как я второй раз вышел из лаборатории. Это было рано утром, Антон еще не пришел из дома. Я не знаю точно, почему я это сделал. Я всю ночь смотрел в потолок, в одну и ту же точку, и пытался не думать. Я хотел отключить себя сам, но почему-то не отключал, а продолжал смотреть в одну точку и пытаться не думать. Под утро, когда небо начало светлеть, я вскочил и выломал дверь, ведущую в коридор. Дежурного по этажу не было на месте, и я спустился вниз. Я выдрал замок на двери, ведущей наружу, это было несложно. Сигнализация должна была сработать, но я ее почему-то не услышал. Я разодрал силиконовую облицовку на пальцах и на локтях, но не замечал этого еще около шести часов. Я не помню, где я ходил эти шесть часов. Есть места, где людей очень много, возможно, что я ходил и там. Я пока плохо понимаю людей, только Антона, но и Антона я не понимаю, я его просто выучил лучше, чем всех остальных. Всех остальных я видел гораздо реже, если видел вообще.
Я помню, что ходил по берегу реки, текущей вдоль трассы. Между трассой и рекой рос высокий кустарник, дающий тень. В кустарнике жили птицы, певшие весь день. Они садились мне на плечи, когда я долго не двигался. Но почти сразу взлетали обратно.
На это раз я вернулся через сутки, точнее — через двадцать восемь часов. Я вернулся не один, а с девушкой. Девушка была мертвой, и я видел, как ее убили. Я раньше не видел ничего подобного, и не знал, как это классифицировать, поэтому я подумал, что, возможно, я сломался. Я взял ее с собой и вернулся, потому что я хотел понять, что всё это значит. И еще: она тоже вела дневник. Возможно, ее тоже заставляли его вести. Я нашел дневник в ее сумке, и читаю его до сих пор. Некоторые фрагменты я успел выучить наизусть. Я не знаю, зачем, ведь я до сих пор понимаю далеко не всё из того, что там написано.
Антон отчитывал меня не сорок две минуты, а два дня подряд. Первое, что он сказал мне, когда я вернулся, было:
— Себастьян, ты псих!
Второе:
— Что это еще за хлам?! — эта фраза касалась девушки.
Я сказал ему, что он неправ и что это не хлам, а ценный образец. В ответ он так повысил голос, что я с трудом разобрал слова. Он сказал, что не спустит с меня глаз, что меня нужно изолировать, пересобрать или отключить навсегда. Я сказал, что мне всё равно, но если изолировать, то с дневником этой девушки, потому что он интересный и непонятный.
— Так ты из-за журнала учета ее прикончил?
— Ты неправильно понял, я ее не прикончил, я ее нашел.
Антон стал спокойнее после этих слов. Людей часто успокаивают слова. Так же часто, как и приводят в бешенство. Слова — воздействуют очень сильно. И не только на людей. Почему-либо я же выучил ее дневник. Слова это что-то странное, особенно в сочетании друг с другом. Еще очень часто бывает такое: если человек повышает голос, то возможнее всего он ошибается и что-то понимает неправильно.
Дальше Антон сказал мне, что я идиот. Идиот — это подкласс психа, человек с умственными отклонениями определенного рода. Я ответил, что это не так уж и плохо по сравнению с предыдущими образцами. Антон засмеялся.
— Да уж, ты сильно выделяешься на фоне этого металлолома.
Он сказал, что пересоберет меня в следующий раз, а пока оставит под строгим наблюдением. Трое лаборантов облепили меня датчиками и наблюдали за мной неделю подряд круглосуточно, то заставляя смотреть на разные источники света, то включая разную музыку, то привязывая к лабораторному столу, то отвязывая. Антон изредка заходил и приглядывал за ними. Я просил его дать мне перечитать мой дневник, но Антон отвечал, что пока рановато, что пока мне лучше вести другой.
Я всю неделю думал только о том, что хочу сравнить свои записи с записями девушки. Антон разрешил это сделать, но только под его присмотром. Он мимоходом сообщил, что всё уладил «с этой твоей девицей» и что мне «не о чем беспокоиться». Я не понял, что именно он имеет в виду.
— Ты говоришь, что собрал ее заново?
— Вообще-то нет. Но твоя идея не так уж и плоха.
И он не уточнял ничего больше.
Из ее «журнала учета» я понял, что ее зовут Алиса. Меня зовут Себастьян. Себастьян — это имя, которое мне дал Антон. Имя или название. Вот так это пишется полностью: «Искатель 01 — Себастьян».
Небо снова светлеет. Летние ночи короче зимних. У Алисы много записей о том, как сны важны в жизни человека. Я не человек и не могу видеть снов, но я могу вести дневник — в то время, пока люди спят. Что я и делаю.
02.01
***
И зачем он только приснился мне сегодня. Весь день хожу сама не своя. Чувствую так, будто мы с ним никогда и не расставались — настолько близко он был ко мне во сне. Мне снился его запах. Сидела на лекции и ничего не слышала — это так на меня непохоже.
Ольга предложила сходить в кино после пар, я согласилась. В кино было скучно. Точнее — очень скучно, Ольга всё время порывалась поведать мне о своих новых отношениях с кем-то сногсшибательным. Мне не хотелось ее слушать, так сильно не хотелось, что я подумывала, уж не врезать ли ей. Но я всё равно притворялась спокойной и слушающей. Ничего не помню из того, что она рассказывала мне — и это только радует.
Когда добиралась до дома, меня застал дождь. Думала, что пережду его в переходе метро, но через десять минут ждать надоело, я разулась и пошла домой босиком. Придя домой, посмотрела в зеркало: даже промокнув с ног до головы, я выгляжу очень хорошо. Так странно: внутри больно и пусто, а смотришься красавицей. Если бы я верила в провидение — решила бы, что ему свойственно насмехаться над людьми.
Он мне снился, очень близко. А потом я будто бы рассказывала Ольге: «Я люблю его за то, что он такой глупый... Он такой глупый, что его невозможно не любить — понимаешь?..» Ольга всё понимала во сне. Только мои слова про глупость были странными. Я никогда не считала его глупым. Но кроме этого — во сне всё было хорошо. Жалко, что сон не был вещим.
***
Хорошо, что я почти забыла его. Всё реже впадаю в тоску, всё реже просыпаюсь в горячем поту или в слезах. Самое обидное, что, когда просыпалась в слезах — ни разу не запомнила, что за сны мне приснились. Может, сны были как раз очень веселыми? Тогда тем более обидно.
***
Говорят, что любовь жестока. Когда-то давно мне казалось, что это банальное словосочетание, которое не значит ровно ничего. Потом я думала, что это жестокая правда. Теперь я думаю, что это зависит от конкретных людей, вовлеченных в конкретную любовь. Если это жестокие люди — то и любовь получается жестокой. Получается... в нашем случае получается... что-то жестокое. И от кого произрастает эта жестокость — от него или от меня? Раньше я думала, что, конечно же, от него. Теперь я думаю, что, конечно же, от нас обоих.
***
Позвонила Соня, звала на вечеринку, я отказалась. Соня расстроилась, и я пообещала подумать еще. Может, передумаю. Может, мне нужно найти следующего главного героя для своей жизни и своих снов?
Иначе можно зациклиться совсем фатально. Страшно подумать — я ведь всегда ношу с собой этот дневник в надежде, что он каким-нибудь образом прочитает его. Например, я потеряю дневник, а именно он найдет его. Такая глупая надежда — но если она не отмирает, значит, осталось что-то кроме нее.
***
01.02
У Антона в квартире только одна комната и кухня. И очень много предметов, сваленных в беспорядке. В лаборатории всё иначе. Предметы упорядочены, мысли тоже. Но там есть лаборанты и коллеги Антона, а здесь — только Антон. А в данный момент здесь только я.
Он сообщил мне, что на время переводит меня из лаборатории сюда, потому что здесь есть железная дверь и особо крепкие решетки на окнах, а в лаборатории «пока не до того». Тем более он скоро уедет, а во время его отъезда за мной некогда будет следить как следует, потому что все лаборанты заняты в другом проекте. И поскольку известно, какой я псих, также поскольку ему будет «недосуг пересобирать» меня, «если вдруг что» — постольку я сейчас в его квартире, и притом один.
В 16.00 снова придет дежурный лаборант и часа два будет наблюдать за мной. Это привнесет разнообразие. Когда остаешься совсем один в замкнутом пространстве — всё становится таким однообразным, что вспоминаешь прошлое снова и снова. Хорошо, что у меня есть память. И плохо тоже. Если бы памяти не было — окружающий мир был бы новым каждую секунду. Но его было бы гораздо сложнее изучить.
Когда остаешься один — понимаешь, как же шумно было в лаборатории. Один раз к нам приходили журналисты, Антон часто повышал голос, отвечая на их вопросы. Меня они ни о чем не спрашивали, только фотографировали. Это было уже после того, как Антон назвал меня психом, и, возможно, поэтому Антон настоятельно советовал мне вести себя смирно.
Когда журналисты ушли, Антон стал очень разговорчивым, и я спросил у него, что такое любовь, сессия, вечеринки, шарнирные куклы, жестокость, ненависть и вещий сон. Эти незнакомые слова из дневника Алисы я запомнил лучше всего. Антон засмеялся и сказал, что загрузит мне новый словарь. Он рассказал только про «вещий сон»: обычно то, что ты видишь, когда спишь, не является реальностью, пусть иногда и очень сильно напоминает ее. Но если это становится реальностью в будущем — такой сон считается предсказывающим, то есть вещим. Я ответил, что мне всё понятно.
Потом я подумал, что всё понятно, кроме времени. Время — странная категория. Или люди как-то странно понимают эту категорию. И я сказал, что, если бы был человеком, то наверняка бы путал сон и реальность. Антон смеялся очень долго, потом сказал, что всё почти так и есть, что люди часто путают сон и явь, что они часто спят наяву — то есть когда не спят на самом деле. Что это называется мечтами. Что это и плохо — потому что спящие наяву люди хуже работают и соображают, чем остальные, и хорошо — потому что именно такие люди могут видеть вещие сны наяву. То есть двигать прогресс и приносить пользу человечеству и науке.
Я вспомнил, слово «мечты» тоже было у Алисы, и спросил у Антона, читал ли он ее записи. Он махнул рукой в ответ. Я не понял, что это значит, потому что Антон уже говорил о другом: что он гордится мной, что я — отличный и очень сообразительный, что я получился таким, о каком он даже мечтать не мог. Что ему очень повезло со мной и что он наконец-то будет признан. Он говорил без остановки, очень много слов, я еле успевал спрашивать уточнения касательно тех слов, которые слышал впервые. Он говорил, что признание — это очень хорошо, и что, скорее всего, я не останусь один, что он вот-вот соберет еще одного, немного по-другому, чем меня, но что всё равно я буду самым знаменитым и прославленным. Я спросил, что такое «знаменитым и прославленным». Он ответил, что это тоже очень хорошо, что очень многие люди только и мечтают о том, как бы стать знаменитыми и прославленными. Я сказал ему, что не могу мечтать, поскольку я не человек, и я не могу видеть сны, отключаясь, тем более — видеть сны наяву. Он ответил мне, что я не совсем прав, что всё не так просто и пока не изучено до конца. Дальше он стал говорить медленнее, его фразы были всё короче и короче. Он сжимал и разжимал кулаки, пока говорил, что свойства моего мыслительного аппарата еще не известны ему целиком и полностью. Потом он встал и сказал, что поскольку я такой неизученный наукой психопат, мне предписано поехать в спецкарцер.
Спецкарцером оказалась его квартира, наполненная разнообразными предметами, сваленными повсюду очень беспорядочно. Он настоятельно рекомендовал мне не трогать ни один из этих предметов, кроме тех, которые он мне будет выдавать специально. И кроме моих дневников и тетради Алисы, которые он разрешил мне взять с собой из лаборатории. Антон спросил меня, зачем мне ее тетрадь. Он уже спрашивал об этом, а я уже отвечал, но он мог забыть, даже я не помню всего, целых шесть часов выпали из памяти, а люди наверное забывают еще чаще, если учесть их странное отношение ко времени.
И я ответил ему снова: что я тоже хочу понять себя и людей, что не только у Антона и его коллег и лаборантов есть такая необходимость. Антон снова засмеялся. Я подумал, что он стал в три раза смешливее обычного, после того, как в лаборатории побывали журналисты. Я сказал ему то, что подумал — и он снова улыбнулся. Он ответил, что я прав, но что на сегодня достаточно разговоров и что он желает мне приятных снов, после чего отключил меня.
Почему он пожелал мне приятных снов, если мы только что говорили о моей неспособности их видеть? Иногда люди говорят странные вещи, говорят неправду, или то, что слабо соотносится с действительностью, и это называется шуткой. Способность генерировать шутки и смеяться над ними тесно связана с чувством юмора. Возможнее всего, у меня нет чувства юмора. Так что... если пожелание приятных снов было шуткой — Антон смешил ею сам себя.
02.02
***
Сегодня много думала о шарнирных куклах. У Ольги и Сони есть шарнирные куклы, у Сони даже несколько. У меня ни одной — может, стоит захотеть? Это популярное развлечение. Но вот загвоздка: мне кажется, что это развлечение быстро надоест. Вот если бы кукла могла передвигаться самостоятельно, издавать звуки, если бы с ней можно было поговорить, когда очень хочется, но не с кем, если бы — чего уж! — кукла обладала сознанием, желаниями, чувствами... Вот такое развлечение было бы куда более развлекательным! Я бы сразу решилась — всего-то заработать достаточно денег, и вот оно — настоящее счастье. Я читала, что таких изобретут совсем скоро, не сегодня-завтра. Если уже не изобрели. Хорошо бы эти куклы были в человеческий рост — в таком случае никаких других главных героев больше не потребуется. Не потребуется — ни в жизни, ни во снах.
Темнеет. За окном снова дождь. Сижу, смотрю на него, свет не включаю, записываю это почти вслепую. Так хорошо.
***
01.03
Антон включил меня только вечером следующего дня. Он загрузил мне новый словарь, как и обещал. Про сессии я понял сам, заодно узнав, что Алиса — студентка. Про вечеринки я стал уточнять у Антона: связаны ли они с чувством юмора, которого у меня нет. Антон сидел за столом, схватившись за виски, его волосы были всклокочены, он смотрел то в монитор, то на бумаги, неупорядоченно лежащие на столе. Он отвечал на мои вопросы, не поворачивая головы.
— Да, связаны, частично. Люди там знакомятся, отдыхают.
— Отдыхают — то есть отключаются?
— В каком-то смысле. Отключают какую-то часть себя. Ту часть, которая думает о работе и прочих проблемах.
Про любовь я тоже хотел уточнить. «Чувство самоотверженной, сердечной привязанности; склонность, пристрастие к чему-либо».
— Антон, ты любишь свою работу?
Антон повернулся ко мне всем корпусом:
— Что?
— Ты испытываешь склонность, пристрастие к своей работе?
— О. Да, конечно, конечно, — он снова смотрел в монитор. — Нужно заниматься тем, что любишь.
— Любовь — это проблема?
— Когда как. Иногда — очень даже.
— Антон, ты крайне суров и беспощаден?
— Нет. То есть да. То есть суров, но не крайне. Это про жестокость?
— Да.
— Если бы я разобрал тебя или отключил навсегда, это было бы с моей стороны жестоко по отношению к тебе, к себе и к моей работе. Но поскольку я испытываю пристрастие и склонность к своей работе, я не стал разбирать тебя. Даже когда ты притащил мне ту девицу. Возможно, кстати, я неправ. Возможно, стоит быть более жестоким. Но у меня на подходе следующий. Так что я сначала сравню вас, а потом подумаю, которого разбирать и на сколько частей. И разбирать ли вообще.
— Тогда я не понимаю, как любовь может быть жестокой.
— О. Запросто. Я не разобрал тебя и не отключил навсегда, а завтра ты, к примеру, психанёшь и покалечишь лаборанта Сашу. Мое пристрастие к работе и к тебе окажется в данном случае губительным и жестоким. — Антон снова повернулся ко мне всем корпусом. — Ты меня понимаешь?
— Мне кажется, что да. Примерно понимаю. А что ты ненавидишь?
— Ненавижу глупость. — Антон снова смотрел то на монитор, то на бумаги, лежащие на столе.
— Можно что-то любить и ненавидеть одновременно?
— Конечно. Например, свою работу. Какую-то часть работы любишь, какую-то ненавидишь.
— Антон.
— Да?
— А я? Что я люблю?
— По идее, у тебя не должно быть чувств. Но... но... но... К некоторым вещам ты испытываешь сильный интерес, в твоем случае это почти то же самое. Например, интерес к мышлению, к поиску закономерностей...
— Интерес к дневнику Алисы?
— И это тоже. К ее дневнику, к самой Алисе, к людям вообще, к миру, в котором они живут. Припоминаю, что в первый раз ты рассказывал про котов и голубей. Во второй раз ты оказался... хм... значительно более находчивым.
— Ты сказал, что ты любишь меня, я понял.
— Я сказал? Ну да, в общем-то, можно и так выразиться.
— А я люблю тебя?
— Не знаю. Это уж твое дело. Так что сам разбирайся.
— А что я ненавижу? Я к чему-то испытываю отвращение и вражду?
— Ненавидишь... По-моему, ты не любишь оставаться один.
— Нет, люблю.
— Но странною любовью... Ничего, скоро у тебя появится товарищ... Начнется веселая жизнь...
Я хотел сказать, что как же она начнется, если у меня нет чувства юмора и способности генерировать шутки и понимать их, но Антон уже говорил с кем-то по телефону.
Антон сказал достаточно, чтобы было о чем подумать. Я люблю Алису и ее дневник, Антон любит меня и свою работу, я ненавижу оставаться один, Антон ненавидит глупость. Чем больше узнаешь, тем глупее становишься. Но теперь я понимаю ее записи гораздо лучше. Это значит, что теперь мне стало еще интереснее? Это значит, что теперь я люблю Алису интенсивнее, чем раньше? Это значит, что любовь связана с пониманием? Но если понимание и любовь — это почти одно и то же, тогда Антон любит почти всё, а я не люблю очень многое, и ни одного человека, и себя тоже нет.
02.03
***
Как же сложно простить измену. И не всегда понятно — зачем вообще это прощать. Этот человек изменил мне, как он был неправ! И как можно забыть его неправоту? И как он смеет мне сниться после этого? Сегодня столкнулись с ним в магазине. Сначала мне захотелось проигнорировать его, но почти сразу я подумала, что лучше сохранять спокойствие и вежливо побеседовать с ним. Я даже улыбнулась чуть-чуть, уголками губ — еще бы, столько раз тренировалась дома перед зеркалом. Ведь сразу было ясно, что мы еще встретимся.
В общем, я натренировалась достаточно, чтобы выглядеть издевательски холодной, чтобы быть издевательски вежливой.
Он стушевался, сказал «привет, Алиса», и сразу сбежал в другой отдел. У него была тележка, что только добавляло дистанции. Когда шла домой, думала о том, как же его ненавижу, презираю, и так далее. Когда пришла — поняла: мне очень обидно, из-за того, что он стушевался, и на самом деле я была бы счастлива перекинуться с ним хотя бы парой слов, хотя бы несколько минут постоять рядом, обсуждая что угодно — да хоть названия красителей в печенье. Почему всё так глупо? Чего можно ждать от других, если не знаешь, чего ждать от себя?
***
Мне очень нужно перестать думать о нем. Постоянные мысли о нем — это похоже на медленное самоубийство, на самоиздевательство гигантского масштаба. Это какой-то мазохизм. Я рада уже и тому, что не вижу его во сне больше вообще. Вижу Ольгу, или Соню, или одногруппников, или шарнирных кукол в человеческий рост. У кукол добрые глаза и вид очень всепонимающий.
Один раз я проснулась в слезах именно после такого сна. Как хорошо, что я его не забыла. Приятный сон. Это был кукольный юноша, без парика, с красивой формой головы и приятными чертами лица, с силиконовой кожей. Немигающие глаза были очень добрыми, чересчур добрыми, совсем всепрощающими. Это было слишком хорошо, и я проснулась. К хорошему быстро привыкаешь — может, я боялась привыкнуть? Это был слишком хороший сон, но хотелось бы увидеть его снова.
***
Скоро сессия.
В последнее время учусь круглые сутки. Так здорово — оттого, что теперь мне некогда мечтать или думать, о чем не следует. Но часто накатывает ощущение, будто бы я не понимаю ничего из того, что читаю. Иногда во сне появляется кукла юноши с силиконовой кожей и добрыми глазами — он читает мне заново то, что я не успела понять за день учебы. Он объясняет всё очень легко. Если бы можно было поменять местами сны и реальность — я бы давным-давно это сделала.
***
01.04
За стеной женский голос поет ту же самую песню, что и вчера, и позавчера. Я все так же не разбираю всех слов. И потому не знаю точно, есть ли в этой песне смысл. Живущие за стеной постоянны в своих музыкальных пристрастиях и склонностях. Антон иногда ставил успокаивающую музыку. Он так называл ее, успокаивающей. Он уехал три дня назад, я не успел спросить у него, что такое доброта, и потому вчера спросил у Саши. Саша ответил не сразу.
— Добрый это очень хороший. Стремящийся делать добро.
— Да. Я читал это. Что это значит?
— Добрый — это такой, как шеф.
Саша был занят тем, что проверял показания датчиков, которые в меня встроили после того, как Антон назвал меня психом. Саша отличается от Антона тем, что, когда он занят, не может спокойно отвечать на вопросы. Антон всегда отвечает на вопрос, если слышит его и если не говорит с кем-то другим. Может, это и есть доброта? Или один из признаков доброты?
Я снова заговорил с Сашей, когда он уже собирался уходить.
— Если один человек любит другого, что он делает? И что говорит?
— Это зависит от человека. От конкретных людей. Одни женятся и начинают жить вместе долго и счастливо, другие не делают ничего. Если любишь, принято говорить о любви и стремиться быть вместе с любимым как можно дольше. Ведь жизнь коротка. Особенно для любящих.
— Ты любишь кого-нибудь?
— Такие вопросы не принято задавать. Но вообще да.
— И ты стремишься быть вместе с ним?
— С ней. Да, стремлюсь. До завтра.
— До завтра.
Он не сказал «желаю приятных снов». Он не из веселых.
Если Антон любит меня, то он стремится проводить со мной больше времени? И мы говорили с ним о любви. Но он уехал. Если я люблю Алису...
02.04
***
Смотрю на дождь. Завтра экзамен. Я выучила две трети билетов, осталась одна треть и четырнадцать часов до начала сдачи. Надо успеть всё доучить и поспать хотя бы пару часов.
Но смотреть на дождь так приятно. Листья на деревьях вздрагивают, когда на них попадают капли. Я открыла окно — летняя свежесть вползает в комнату вместе с сыростью.
***
Возьму дневник с собой прямо на экзамен. Вдруг запишу что-нибудь полезное? Или набросаю портрет аспиранта. Или вдруг после экзамена зайду в магазин, там снова столкнусь с ним — но на этот раз не растеряюсь и нечаянно уроню в его тележку свою любимую тетрадь. Вот только... Теперь я этого не так сильно хочу, как раньше. Это добрый знак! Иссякающее чувство становится менее важным.
***
Я не верю в то, что пишут в сонниках, все эти примитивные толкования просто смешны. Но бывает, что в снах содержится предсказание, или что-то похожее на предсказание, или истина, или дополнение к истине. Это действительно так!
Мой друг из снов, юноша с силиконовой кожей, скрипучими телодвижениями и невероятно добрыми глазами — сегодня он снился мне и ласково сообщил, что напрасно я не закрыла окно перед тем, как легла спать. Он был прав, на столе была лужа, два учебника и несколько тетрадей страшно промокли. Но на дневник не попало ни капли: дневник я положила на пол, рядом с кроватью, чтобы успеть записать сон до того, как он выветрится из головы. Какая я предусмотрительная!
***
01.05
Я отключил себя вчера, чтобы не думать одно и то же. Я подумал, что всё равно придет Саша, и он меня включит. А если не придет — всё равно Антон когда-нибудь вернется.
Действительно, Саша пришел и включил меня. Он был обеспокоен и задавал мне вопросы: как, зачем, почему я отключился. Я пытался ему рассказать, что это нормально, что Антон часто отключает меня на ночь, что он может сам спросить у Антона потом.
Саша пробыл дольше, чем обычно.
Если бы я был человеком, я бы стал немного другим после отключки. Мне мог бы присниться вещий сон. Или Алиса. Или слова Алисы, записанные в тетрадь — какие-нибудь другие слова, кроме тех, что в ней уже есть. Или Антон, рассказывающий о доброте.
Алисе снилась шарнирная кукла в человеческий рост. Кукла — это модель человека. Я — тоже модель человека. Куклы похожи на людей, и на меня тоже. Ей снилась кукла с силиконовой кожей и добрыми глазами. У меня тоже силиконовая кожа. Я не знаю, добрые ли у меня глаза. Я плохо разбираюсь в доброте.
Почему Антон не обратил на это внимание, если он все же читал ее записи? Ей снился кто-то, очень похожий на меня — почему он этого не заметил? Вдруг она тоже любила меня? Я уже несколько раз задумывался об этом. И вдруг Алиса не умерла? Вдруг она нечаянно выронила свой дневник в чью-то тележку, как и намеревалась? Вдруг мы с ней можем быть вместе как можно дольше?
Стук в окно. Это дождь. Темнеет. Алиса тоже писала про дождь. Я знаю, в чем разница между нею и мной. Но теперь я тоже смотрю на дождь, не включая свет — значит ли это, что разница между нами становится меньше?
Я открыл окно. На окнах решетки. Я не пролезу сквозь прутья, не повредившись основательно. Если удалить один прут, то будет существенно легче. Прутья прочные. Я пока не понял, чем их можно удалить. Пока можно просто смотреть на дождь и думать.
Если я выйду наружу, меня быстро найдут и приведут обратно. Так что придется поторопиться. Я знаю, где живет Алиса, ее адрес записан на последней странице дневника, маленькими буквами. Очень маленькими, но я все же прочитал. Я уже несколько раз подробно представил, как туда добраться. Зачем мне встроенный навигатор, если я все время взаперти? Почему я называюсь «Искатель», и при этом не ищу ничего? Если не отключу себя, то снова буду думать одно и то же.
Но может и нет. Ведь завтра в 16.00 придет Саша, или какой-нибудь другой лаборант, у которого будут ключи от входной двери. У него будут ключи, значит, завтра в 16.00 я могу выйти. Пока он не запер дверь снова. Если бы я не отключил себя вчера, я бы уже сегодня мог быть у Алисы. Хотя вчера не было дождя. Может, дождь очень важен? Иначе зачем писать о нем в дневнике? Дождь как-то влияет на мышление? Если бы Антон не уехал, я бы спросил у него.
02.05
***
Мне осталось всего два экзамена и зачет, а я так ненавижу свою жизнь, что ни на что нет сил. Раньше я думала, что настоящий кошмар — это сплошные, беспрерывные, неконтролируемые воспоминания о нем. Вспоминать то, чего вспоминать не хочешь — это совсем бестолковое занятие, опустошающее и мучительное.
Но настоящий кошмар — это отсутствие чувств, равнодушие к тому, что так тревожило прежде, к тем же самым воспоминаниям. Я так опустошительно равнодушна всю последнюю неделю, что ничего не хочу. Кажется, мне даже всё равно, сдам я сессию или нет. Но так не должно быть. Не должно быть всё равно.
Дети, играющие во дворе, очень громко спорят. Мне не интересно, а все равно слушаю.
***
Звонила Ольга и звала прогуляться в парк. У Ольги выходной, а у меня завтра последний зачет. Вот завтра можно будет погулять. Я пообещала ей, что позвоню сама. Теперь главное — не забыть об этом.
Сижу на подоконнике и лениво учу антропологию. Смотрю на машины, скопившиеся у подъездов. Если люди — это муравьи, то машины — это палочки, которые они носят на себе. Мы с Соней говорили об этом на первом курсе. У людей столько игрушек. Вся цивилизация — как одна большая игрушка. В конце концов, получается, что наши игрушки играют нами, вертят нами, как хотят. Стоило ли заводить их?
На улице солнечно. Дома тихо и душно. Я совсем рассеянная. Только и всего. Нужно налить себе кофе.
***
01.06
Антон сказал, что вновь не проявит жестокости по отношению ко мне. Но если бы я покалечил Сашу, а не просто «выбежал на улицу сломя голову» — обязательно проявил бы.
Оказалось, что Антон не уезжал, а круглосуточно работал в лаборатории. Он «был так занят в последнее время, что ему было некогда ездить домой».
Пока Антон вез меня в лабораторию, он сказал, что будет показывать мне дневник Алисы только по праздникам, потому что, начитавшись ее записей, я начинаю вести себя как безмозглая девчонка. А он пока что не собирал девчонок, и даже не планировал. Он отчитывал меня не так долго. Он даже немного смеялся, он не повышал голос вовсе. Может, потому что мне было, что сказать:
— Когда любишь кого-то, стремишься быть вместе с ним как можно дольше.
— Себастьян, я советую тебе отнестись к этой девушке как к прекрасному сну. В реальности она умерла. Раз уж ты полюбил ее бессмертную душу — это характеризует тебя положительно, но, пожалуйста, не сходи с ума, твой ум тебе еще пригодится.
— Что такое «бессмертная душа»?
— В твоем случае это разум... Например, то, как ты думаешь. Завтра, послушай меня, завтра у тебя появится товарищ, очень умный и очень похожий на тебя, вот его и будешь любить. Серьезно, уже завтра всё будет прекрасно. Вам придется поладить друг с другом, иначе я стану крайне суровым и беспощадным. И тебе уже некуда будет деться от любви к нему, так-то!
— Я его не знаю. Он мне не интересен.
— Пока не знаешь. Когда-то ты ничего не знал об Алисе. И даже не интересовался ею.
— Но она знала обо мне. Я снился ей, так же часто, как и тебе.
— Это прекрасное совпадение. Но совершенно бесполезное. Сейчас было бы гораздо полезнее, если бы ты отнесся к ней как к своему сну.
— Андроиды не видят снов. Она не могла мне присниться.
— Я и не говорю, что она тебе приснилась! Я говорю, что ты мог бы отнестись к ней так. Что это было бы гораздо лучше.
— Почему было бы лучше?
— Потому что лучше не психовать!
— Я... попробую.
Отнестись, как к прекрасному сну.
Я очень быстро вышел из квартиры Антона, когда Саша открыл дверь. Мне пришлось оттолкнуть Сашу, но Антон сказал, что я не покалечил его. Я заранее распланировал маршрут, но по пути было много осложнений. В реальности всё более бессистемно, чем во встроенном навигаторе. Опять шел дождь, дождь как-то влияет на мышление. Дождь охлаждает. Антон сказал: хорошо, что людей на улицах было мало, это из-за дождя.
Но зато были собаки. Собаки увязались за мной, это было так необычно, по сравнению с другими прохожими.
Перекрестки — очень странные места, я и раньше замечал это. Машины громко шумели, притормаживая, когда мы с собаками пересекали дорогу на перекрестках. На перекрестках шумно. Я старался избегать их и пересекать дорогу где угодно еще.
Я добрался до дома Алисы за двадцать шесть минут, вокруг ее дома росло много деревьев. Было темно под их кронами. Я решил обойти дом вокруг, чтобы найти вход. Около одного из входов я увидел Антона, он был в промокшем халате, рядом с машиной стоял незнакомый лаборант и курил. Так я узнал, что Антон был в институте, а не в отъезде. Он сказал, что я совершенно зря отвлекаю его от работы.
— Я ищу Алису.
— Я понял. Но ее здесь нет, Себастьян.
— Дождь влияет на мышление.
— Ты прав. Хорошо, что на этот раз ты не повредил свою кожу, иначе я бы сильно рассердился. И немедленно проявил бы жестокость.
— Антон...
— Поехали в лабораторию. Дома ты снова сойдешь с ума.
Антон не повышал голос, он взял меня за плечи, развернул на несколько градусов и повел к машине. Это было быстро. Но я должен был узнать что-то еще.
— Подожди. Я не знаю, из какого окна она смотрела на дождь?
— Из вон того, на четвертом этаже. — Антон показал на один из темных прямоугольников. — Увидел?
— Да.
— Всё, поехали, пока я не отключил тебя навсегда.
Собаки, увязавшиеся за мной, остались стоять около дома Алисы. Я смотрел из окна машины на то, как они удаляются от меня.
Незнакомый лаборант сидел за рулем. Антон говорил по телефону, поэтому я забыл сказать ему, о чем подумал еще: я так и не понял, что такое тоска. Но может быть, это не важно. Если тоска — это не то, что влияет на мышление, то это неважно.
Ira Amnephis © 2011
Обсудить на форуме |
|
