|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Любовь вопреки Александр Годов © 2011 Согрей душу, джинн Все может случиться,
Все может случиться
И снова весною очнется листва.
Ведь ты как песчинка,
Лишь только песчинка
В руке божества.
«Пикник»
1.
Звезды горели холодным ровным светом. Его всегда удивляло, как колкие точки умудрялись светить сквозь ядовитую зелень неба.
Подул сильный ветер.
Дух тяжело вздохнул, сел на снег по-турецки и огляделся. Вокруг только снежные равнины, протянувшиеся насколько хватало глаз, лишь на севере вздымались отвесные черные скалы. Снег и холод. Вечное царство стужи и темно-зеленого неба.
Скоро последний скудный свет зимних сумерек погаснет в небе, и окрестности поглотит расплывчатый мрак. От этой мысли Дух повеселел. Возможно, сегодня и завтра будет меньше работы, и у него вновь будет время подумать.
Дух любил размышлять. Кто он такой? Является ли он Смертью? Сколько он находился в ледяной пустыне? Как скоро он сможет пойти в другое место? Когда выглянет солнце? Много ли душ он согрел? Есть ли еще такие как он? Почему мир устроен так, а не иначе. Вопросы, вопросы...
Мороз нежно пощипывал кожу, расслаблял мышцы и прогонял легкую сонливость. Дух взял горсть снега, помял. Снег — вот его друг и собеседник. С ним он мог делиться секретами, мыслями и переживаниями. Чтобы он не рассказал, белый «песок» внимательно выслушает и одарит самым мудрым ответом — молчанием. Дух вечность жил в этом мире суровых зим, изредка переходя из одного места в другое, и свыкся с тем, что он один.
Ему не нужен был друг, который бы умел разговаривать. Зачем? С ним бы приходилось спорить, а на это у Духа времени не находилось. Нужно согревать души, никто не сделает за него работу. Джинну хватало и себя.
Очередной порыв ветра принес колючий снег и тоску.
...А ведь когда-то жизнь Духа была другой. Более понятной и приятной. Джинн жил с мыслью, что он — Смерть. Могучее божество, которое боялись звезды, и для которого даже солнце светило ярче. Абсолют силы. Ровно через десять тысяч закатов он переносился в мир душ и жил там до тех пор, пока не надоедало. В том мире ему не приходилось никого согревать, не приходилось думать так много. Дух впитывал ароматы. Как бесподобно ощущались запахи и шерстяного теплого молока, и растущего апельсина, и свежезаваренного чая, и земли. Ему нравилось все без исключений. И его забавляла возможность сочетать несочетаемое. Дух впитывал цвета. Синий, красный, желтый, зеленый, пурпурный....
Джинн не запоминал имена душ, телосложения, но связывал их с запахами и цветами. Так ему было легче ориентироваться и оставлять воспоминания о путешествиях. Память Духа была по истине уникальной.
Но потом что-то случилось, и он больше не покидал своей ледяной бесконечной обители. Джинна все больше терзала мысль, что он не Смерть, что он не всесилен, и души согревает кто-то еще.
Так с каждым днем крепла уверенность в собственной слабости и ничтожности.
2.
Клава сидела в кресле. Глаза ее были закрыты, а руки лежали на ручках кресла. Сегодня для нее выдался неудачный день: пожилая женщина разбила любимую тарелку, на рынке продавщица обсчитала ее на целых пятьдесят рублей да и умудрилась подсунуть именно те конфеты, которые Клава не любила. Мелочи, конечно, но неприятно. К тому же — в голову словно забили гвоздь, спина болела.
Клава собралась было подняться и дойти до кухни, чтобы выпить лекарства, но решила подождать. Боль, может, пройдет сама. Но она никуда не уходила, наоборот — становилась с каждой секундой сильнее.
Женщина поднялась, раскинула руки. Голова кружилась: стены плыли, пол качался. Клава сделала два неуверенных шага, постояла, потом оперлась о спинку кресла. Ей стало еще хуже от мысли, что без лекарства не обойтись. «Совсем старухой стала!» — мелькнуло в голове.
Клава открыла дверь комнаты и вгляделась в темноту коридора. Электроэнергия подорожала с нового года: по вечерам свет горел лишь в зале. И никакого телевизора — только книги, газеты. Сэкономленные деньги она отдаст своему внуку.
Женщине показалось, что мысли о внуке прогнали ее головокружение и боли в спине. Самочувствие улучшилось. Клава усмехнулась, закрыла дверь и вновь села в кресло. В этот раз ей удалось обойтись без таблеток. Большая победа маленького человека, подумала она.
В комнате царил полумрак. Горела лишь маленькая настольная лампа на журнальном столике. Но Клаве казалось, что света много, что это непозволительная роскошь — сидеть в ярко освещенной комнате. Однако она не встала с кресла, чтобы выключить лампу. Потом.
Клава вернулась мыслями к внуку. Завтра Олежка приедет и заберет на выходные к себе. Она увидит правнука, сходит с ним погулять или поиграет вместе с ним в компьютер. (Клава произносила не «компьютэр», а именно «компьютер»). Но все это будет завтра. Она бросила взгляд на большие настенные часы. Одиннадцать часов вечера. Время сна. Все старые пердуны давно в койках и видят десятые сны. Но женщине спать не хотелось.
Ее тревожило свое здоровье. В последнее время у нее все чаще болела голова, учащалось сердцебиение, гудели ноги. Клава была не из тех старух, что постоянно ошиваются в больницах, но не обращать внимания на все большее ухудшение самочувствия — опасно. Вчера она не смогла дойти до туалета и пустила струю прямо в штаны. Как же Клава себя ругала! Как же долго пыталась смыть с себя едкий запах мочи. «Скажу завтра Олежке, чтобы свез в больницу», — решила она.
Женщина глянула в окно. Казалось, темнота поглотила весь мир. В соседнем доме напротив нигде не горел свет, фонари не работали (она жила на втором этаже). Лишь было слышно, как шелестит листьями молоденький дуб.
Клава обернулась, взглянула на закрытую дверь. За дверью тоже темнота. Никакого света. Капает вода из крана в ванной; тикают часы.
Тик-так.
Тик-так.
Ночь предвещала беду.
3.
Луна, большая и желтая, поднялась за далекими горами, осветив ледяную степь, и позолотив Духа.
Джинн любил ночь. Именно в это время души не приходили к нему. Солнце за горизонтом — это возможность привести свои мысли в порядок. Солнце за горизонтом — это мечты под звездным небом. Солнце за горизонтом — это беседы со своей душой и сердцем.
Дух растянул губы в улыбке.
За его спиной что-то засопело. Джинн оглянулся. В четырех шагах от него находилась душа. Ее большие круглые глаза пугали своей тупой безжизненностью, а дрожащие губы синего цвета отталкивали. Шерсть покрывала все тело гигантской туши. Казалась, как души могла замерзнуть? Но без тепла джинна они умирали.
В небе сверкнула звезда, словно захотела, чтобы Дух быстрее сделал свое дело и продолжил размышления.
Джинн поднялся с земли и направился к душе. Она попятилась, тяжело вздыхая и фыркая. Самая большая опасность таится в испуганных тушах. Они могут просто смять, если вовремя не дать хотя бы чуточку тепла. Оказаться под ногами со сломанной грудью и перебитыми руками и ногами Дух не хотел. Нет, конечно, он бессмертный и к утру раны заживут, но...
Туша заурчала, встряхнулась и сделала еще два шага назад. Ее мех трепало ветром, похожий на черный огонь с редкими рыжими искорками. Дух тихонечко запел, боясь спугнуть ее и тем самым обречь себя на невыносимую боль. Голос слегка взлетел, воспарил над безжизненной степью, а ветер поддержал Духа хрустальными нотами, чистыми-чистыми как горные родники.
В глазах души возник осмысленный взгляд, на мгновение она увидела обрывок из своей прошлой жизни, страх сковал тело. И этим воспользовался джинн. Он подскочил к туше, коснулся ладонями волосатый бок. Место соприкосновения засияло ослепительным зеленоватым блеском. По телу Духа прокатилась волна жидкого огня с такой мощью, что он вскрикнул от боли. В голову прилило расплавленным свинцом, а в жилах закипела кровь.
Видения захватили Духа, прогнали тяжелые мысли. «Посмотри нас, — шептали видения. — Выброси из сердца черные думы». Запахи, запахи, цвета, опять запахи, цвета... Джинн жадно вдыхал и с безумной скоростью запоминал.
Были правила, которых он придерживался.
Первое: если прошлая жизнь души врывается в его сознание, то нельзя ее прогонять. Иначе тепло может не передаться и тогда кого-то из них двоих ждала разрывающая суставы боль.
Второе правило гласило: запоминать нужно все. Вот уже многие-многие дни существо не переносилось в мир душ. Что у них изменилось за долгое время? Какие придуманы новые цвета и запахи?
Третье правило и последнее: после того, как Дух согреет тушу, ее необходимо отпустить. Всегда есть желание вновь прикоснуться к прошлой жизни души, но этого делать нельзя — это может высушить ее и тогда у него не будет сил, чтобы идти.
Теперь джинн почти не узнавал запахи и цвета, его давно одурманили видения.
4.
Клава почти заснула, когда сердце обожгло болью. Женщина прижала руки к груди, тяжело охнула. «Все-таки надо было съесть таблетку», — проснулся подленький внутренний голос. Но она не обратила на замечание внимание. Подумалось о том, что это, наверное, ее конец. Наступает смерть.
Пожилая женщина поднялась, и на удивление боль немного утихла. Однако медлить не стоило и она направилась в кухню.
Съела таблетку «валидола» и запила водой из кувшина.
«Ты умираешь», — сказал внутренний голос.
«Если меня посещают такие мысли, то еще поживу».
«Вызови скорую!»
«Зачем? Мне сейчас станет легче».
«Тогда позвони Олегу».
«Нет. Уже поздно, я его разбужу».
Клава растянула губы в улыбке. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Она не могла бросить Олежку и Сергея.
«Да кому ты нужна, старая!» — возразил внутренний голос и умолк.
Часы пробили полночь. Тихо и буднично отстучали двенадцать раз.
Николай бы не одобрил ее полуночных посиделок. Вот только один момент: муж давно лежал в гробу. Туда ему и дорога. Женщина не считала Колю тираном, он никогда не поднимал на нее руку, даже ругался очень-очень редко, но в последние три года у него случилось что-то с головой. Мужчина перестал узнавать близких, приходил есть на кухню по сто раз на дню, не мог связать двух слов. Клава обращалась к врачам, но те лишь разводили руками. Мол, старость не в радость. Пожилая женщина молила об одном: пусть Николай умрет первым, не дай бог, чтобы этот старый маразматик достался Олегу.
Так случилось: муж умер раньше, чем она.
Сердце опять прихватило, и Клава оперлась рукой о стол. В глазах потемнело. Она ощутила себя человеком в невесомости, который не в состоянии осознать направление: отличить верх от низа, левое от правого. Перед глазами все поплыло: пол поменялся местами с потолком.
Бах-бах-бах. Будто в груди поселился тяжелый склизкий червь.
Клава скорее почувствовала, чем увидела, что упала. Казалось, что пот ручьями стекал со лба, застилал глаза. Она попыталась закричать, но из рта вырвался лишь сдавленный хрип. Невидимые обручи все сильнее сдавливали ее голову и грудь.
А за окном смыкалась тьма, давила на окна, пытаясь разбить стекло и проникнуть в квартиру к одинокой старухе. Тьма билась в агонии и мечтала вгрызться в плоть человека.
Бах-бах-бах.
Это не сердце стучало, а дрожали оконные стекла.
Клава умирала.
5.
Смерть находилась в центре земли. Придавленная тысячами и тысячами тоннами песка и камней, она не могла пошевелиться. И так уже было многие года. Кромешная тьма жала на глаза, вгрызалась в рот и уши. А о глотке воздуха приходилось только мечтать. Но Смерть сама выбрала свой путь. Сожаление не мучило ее.
Лишь сухая и мертвая земля да могильная тишина.
Лишь мысли о душах, которые нужно спасти.
Лишь одиночество. Пожалуй, именно оно порой не давало сосредоточиться на работе.
Все тяжелые думы прочь! У Смерти нет эмоций, нет прошлого и будущего, нет ничего человеческого.
Тишина. Мышцы напряжены, плечи дрожат, боль слабая-слабая, ее легко можно вытерпеть. Миллионы миллионов душ держала всем телом Смерть. Одна одинешенька, никакой помощи извне. Она выбрала такую судьбу.
...Давным-давно никакой земли не было. Она парила во вселенной, наслаждаясь сиянием звезд. Ее опаляло жаром солнце и оглушали движения планет. Тело Смерти обожал ледяной поток космоса. Мир замысловато переплетался, находя отголоски величественной красоты в ее сердце.
Смерть кувыркалась и переворачивалась в космосе, получая чистейшее удовольствие и не осознавая, где верх и где низ. Она всегда ощущала легкость — никакого напряжения, — ощущала прилив энергии. В ней жила уверенность, будто все это может длиться вечно.
Но потом появились души. Их было немного, они мерзли, и никто не хотел их согревать. Смерть сжалилась над душами и, как бы невероятно это ни казалось, приютила их на своем теле. С каждым годом их становилось больше и больше.
Пришлось создать джинна, чтобы он помогал ей.
(Джинна... Смерть сделала его похожим на человека, лишь в росте Дух превосходил самых высоких людей на две головы. Лицо бледное, хищное, на всем теле нет ни одного волоска; кожа голубоватая, блестящая на свету. Двигался он грациозно: осторожно, готовый к любой опасности. Длинные пальцы его не мускулистых рук постоянно шевелились.)
С каждым ударом сердца все больше и больше дарить тепло и жизнь.
Смерть, безразличная к времени и не ведающая снов.
Тело в пространстве, вокруг которого выросла жемчужина для душ...
А теперь она не могла даже пошевелиться, погребенная собственной добротой. Но ничего-ничего — скоро хотя бы появиться возможность увидеть давнюю любовь. Сколько лет прошло с тех пор, как ее поглотили души? Триста тысяч лет? Или больше — тысяча тысяч лет? Вопросы, вопросы.
«Я сама согласилась помочь», — заметила Смерть и стала ждать.
6.
Душа ушла во тьму, но на смену ей пришла новая.
Туша стояла в трех шагах от джинна. Она выглядела зловещей. Однако не это беспокоило Духа: сейчас же ночь, а значит — его время, никто не должен мешать.
Что-то случилось?
Неужели его лишили и времени для раздумий?
Джинн сжал кулаки и уже готовился выплеснуть гнев на душу, как ярость резко спала. «Не надо делать поспешных выводов», — решил он и посмотрел на небо. Мерцающие звезды исчезли, уступив место кромешной тьме. Лишь на западе пульсировало, играло полярное сияние. Особенно резко выделялись в разноцветном сверкании сполохов горы.
Дух подошел к туше. Эта выделялась лоснящейся черной шерстью и запахом помоев. Глаза оказались маленькими, как у поросенка. Зато в ноздри можно было засунуть горы.
«Ты странный», — подумал джинн.
Мощный удар обрушился на Духа тогда, когда он его совершенно не ждал. Затрещали кости и полопались хрящи. Джинн повалился на снег и заорал. Казалось, что боль пронзила каждую клеточку его тела. Она сводила с ума, заставляла думать только о ней.
Все плыло перед глазами и случившееся походило на дурной сон. Ведь он же не пренебрег правилами!
Душа взревела и наступила на джинна.
Да что же она такое делает?!
Дух попытался запеть, чтобы успокоить тушу, но из груди вырвался лишь сдавленный звук, похожий на клекот. Необходимо было как можно дальше отползти от неожиданной опасности, однако силы покинули джинна. Его беспокоило, что ночью появились души, что одна из них даже набросилась на него, хотя правила он не нарушал. «Похоже, мир вновь изменился», — ледяной змейкой скользнула по позвоночнику подлая мыслишка.
Пора меняться! Пора создавать свои правила. А потом рушить их и придумывать новые. Никакого постоянства и жалости к себе. Время находить ответы на вопросы. Время активных действий. И наплевать на желания высших сил! Мысли сыпались и сыпались, вытесняя даже боль.
Джинн попробовал протянуть руку к мохнатому боку туши, но на нее словно повесили пудовую гирю. Только сейчас Дух понял, что воздух со свистом выходил из груди. Он с трудом дышал, воздух словно оброс колючками. Его измученные глаза слезились. Душа слезла с него — он понял это по резко наступившей легкости. Боль ослабла, на ее место пришло облегчение. Стало свободно. Захотелось пить. Джинн отдал бы все свое свободное время на воду. Он представил как сейчас сядет, возьмет горсть снега, растопит его и маленькими глоточками будет лакать растопленные снежинки. Картинка в голове показалась ему романтичной.
Надо подняться, решил Дух. Он попытался опереться на локти, но не смог. За спиной раздался вой души.
Но джинну было наплевать на все. Надо немного поспать, набраться сил. И завтра изменить свою жизнь.
Солнце пестовало джинна. Недолго — ровно до того момента, как успело подняться в зенит. Оно окружило его светом, дабе лучи проникли сквозь веки и разбудили его. Дух очнулся быстро. Сознание вернулось тугой вспышкой боли. Он вскочил, огляделся в поисках опасности. Сердце его стучало со скоростью парового молота.
Раздробленные за ночь кости срослись, жилы восстановились, а сердце бодро отстукивало положенный ритм. Ничего не говорило о случившемся ночью. Кровь на снегу замело, а буйной души и след простыл.
Было тихо, свежо, дул слабый ветерок. В зелени неба плыли молочно-рубиновые облачные барашки. Наступал новый день. Точнее — полдень.
В четырех шагах от Духа стояла душа. Душа Клавы. Ее ничего не выражающие глаза уставились на горы. В голове шел напряженный мыслительный процесс. Она пыталась понять как зевнуть.
Со стороны душа напоминала гигантского бизона, только без рогов.
Все, похоже, прошло, решил Дух. Его всегда злило это резкое пробуждение после потери сознания. Раз! — и будто бы на голову упал кусок скалы.
Джинн подошел к душе и дотронулся до ее головы. Веки туши задрожали. Дух поспешно наклонился, подул нежно в лицо и сказал:
— Не бойся.
Любить надо даже самых глупых существ. Любить не из милосердия, а из-за веры в то, что добро всегда воздается добром. Злость и ярость убивают чувства, заставляют окаменеть сердце и душу. Обидели — забудь, предали — забудь, ненавидят — забудь.
Только люби даже самых глупых существ...
Дух облизал пересохшие губы, нерешительно погладил мохнатый бок души. С сегодняшнего дня он решил изменить свою жизнь. В голове роились сотни вопросов, требующие ответов. Хватит рассуждать по ночам — надо знать наверняка. Поэтому джинн первым делом решился пойти вместе с этой душой и узнать, куда же уходят согретые? Возможно, он увидит что-нибудь красивое, почувствует новый запах. От этой мысли сердце радостно зашлось.
Дух начал согревать душу. Зеленоватое свечение растеклось вокруг джинна. Оно сначала было очень слабое, но с каждым ударом сердца туши становилось сильнее. Запахи и цвета. Но только... родные и до боли знакомые. Ароматы лавандового масла, теплого хлеба, шоколадных конфет. На миг показалось, что солнце погасло. Из далеких гор донесся чей-то скрипучий смех. Жуткий-жуткий звук. Дробное хихиканье. Джинн знал эту душу. Когда он последний раз отправился в другой мир... Но ведь это невозможно! Сколько дней прошло с тех пор? Пятьдесят тысяч? Сто?
Свечение погасло резко, будто свечу задули.
Душа фыркнула, топнула копытом и двинулась в путь.
7.
Смерть представила себя со стороны: она стройна в представлении людей, превосходно сложена и настолько красива, что сложно описать. Красота ее тела была скорее эстетической, чем сексуальной. Любой бы человек благоговел перед ней. Но картину портила земля. Хорошо же закопанное божество! Однако Смерть не теряла связи с душами и джинном. Она чувствовала даже мысли Духа и при желании могла вселиться в него на короткое мгновение.
Вселится, но не сейчас. Должно наступить подходящее время. Пока же надо ждать, осталось совсем чуть-чуть. Вечность была за спиной Смерти, она могла потерпеть еще пару закатов.
А джинн... глупый-глупый дурачок. Он свято верил в то, что встретил свою давнюю знакомую с мира душ. Пусть будет так. Много должно пройти дней прежде, чем Дух что-то осознает. Хотя ответы перед его милыми глазками. Он смотрит, но не видит. Жаль. Смерть верила в то, что сотворила мудрого помощника. Вот только не надо было наделять его человеческими чувствами.
Чувства. Она знала что такое грусть, ярость, радость, ненависть. И из всего вороха эмоций выделяла любовь. Это слово таило на языке, воспламеняло сердце. Именно любовь когда-то подвигла ее на то, чтобы приютить на своем теле души.
«Ты не можешь ничего чувствовать», — сказал внутренний голос. Отчасти Смерть верила в это. Но лишь отчасти.
Она принялась ждать. Уже скоро.
Под землей стояла настороженная тишина.
8.
Джинн вот уже третий день шел с душой по степи.
9.
Души покидают тело и отправляются в космос. Сгустки энергии, которые помнят свою прошлую жизнь. Сгустки энергии, которые не хотят покидать мир людей. Но она заставляет их. Прочь! Прочь от Земли. Прочь от воспоминаний и забот. Милая душа, говорит Смерть, ты должна увидеть всю красоты вселенной. Нельзя тратить время на живых родственников, на собственные переживания. Взгляни как сгорает солнце, как вгрызается метеорит в планету, как красуются туманности. Гуляй, милая душа, пока разрешают. Тебе дадут очень много времени. Больше, чем можно представить. Больше, чем нужно.
После того, как она призовет душу, та попадает в виде живой плоти к джинну.
Душа, обожжённая космическим холодом.
И джинн, дарующий тепло и жизнь. Дух сам не догадывается, но отдает частичку себя, чтобы потом душа стала частичкой ее, Смерти.
Так было, есть и будет всегда.
10.
«Постой!» — мысленно взмолился Дух.
Он пощупал колено и удивился тому, насколько оно онемело, но ноги еще не болели. Душа не обратила никакого внимания на реплику, продолжала идти.
Царила мертвая тишина. Лишь снег скрипел под ногами. Желтая луна роняла мягкий свет на бескрайнюю степь. Джинн хотел немного передохнуть, но как остановить душу не знал. Она шла и шла, тупо глядя вперед и лишь изредка фыркая. Дух пробовал вставать перед этой гигантской тушей, но та обходила его.
Джинн стиснул зубы, сдерживая боль и слезы. Не затем он столько прошел, чтобы вот так сдаться.
Луна, распростершаяся над далекими горами, безучастно поигрывала искрами с камнями.
Дух взял горсть снега и кинул в глаза туше. Та остановилась, часто заморгала, стараясь, чтобы мокрые дорожки быстрее высохли.
«Остановись! — подумал он. — Я устал. Понимаешь?»
Как бы ему сейчас хотелось вновь прикоснуться к воспоминаниями души. Возможно, удалось бы выудить хоть какую-нибудь информацию о том, что связывало его с ней. Вот бы туши могли разговаривать...
Джинн попытался восстановить из памяти лицо души, когда еще она была человеком. Только ничего не получилось. Он помнил лишь запахи и цвета.
Смерть мысленно улыбнулась.
Еще чуть-чуть. Дух должен пройти еще немного. И тогда...
Джинн упал. Лодыжки совсем онемели. Больше не было сил идти, оставалось лишь уповать на то, что он потом сможет догнать душу. Ночь оказалась лунной — степь как на ладони.
Смерть приготовилась к скачку. Сейчас она сможет на короткое мгновение переселиться в Духа. Как долго ждала, как долго не решалась. Ее тело так и будет покоиться под землей, но появится возможность видеть. Пусть это буду глаза джинна, но она запомнит каждую снежинку, каждую звездочку. Она увидит свою любовь.
Темнота. Вокруг была одна темнота.
Она давила на Смерть, пыталась не пропустить. Тьма билась в агонии.
...Когда-то давно души блуждали в космосе. Они многое прочувствовали и увидели.
Бестелесные сгустки, однако опаленные холодом.
Души, которых приютила на своем теле Смерть. Божество, что вновь подарило им плоть, что лишило памяти и убило во второй раз.
Души просили, умоляли.
Холодно и одиноко. Мы хотим стать частью тебя, говорили они. Божество согласилось...
Смерть не пускала Духа в мир людей. Времени совсем не оставалось, а еще проклятая старуха долго не хотела покидать свое тело. Надо было заставить джинна соскучиться по запахам и цветам, чтобы потом подсунуть ему давнюю знакомую, попытаться довести его до того места, которое было так нужно.
Смерть понимала, что поступила неправильно, что душа должна увидеть космос, но соблазн был так велик.
Ей казалось, что веки поднимались целую вечность.
Раз! И целый мир обрушился, попытался смять. А она смотрела на ночное небо, переводила потрясенный взгляд.
Вспышка звезды показалась ослепительно яркой. Смерть радостно всхлипнула, уловила связь и родство со всем миром. Лунные блики заскользили по блестящему телу джинна, и то ли свет оказался виноват, то ли настроение, но Смерти показалось, что вместе со звездой загорелась и она.
И вдруг из неоткуда мелькнула неожиданная мысль: мир прекрасен. Не зря столько времени отдано ради того, чтобы увидеть рождение звезды. Не почувствовать, а именно так — увидеть.
Смерть вопреки мнению людей любила жизнь. И, похоже, это чувство было взаимно.
Александр Годов © 2011
Обсудить на форуме |
|
