|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Путешествие во времени Андрей Асмю © 2010 Струны времени ...Нежно-мелодичный и печально-утихающий.
Сергей открыл глаза.
К потолку веранды, отгороженной от по-летнему зелёного сада редким переплётом деревянной решётки, была подвешена на длинной тонкой нити конструкция из красных стеклянных палочек, издающая от малейшего дуновения ветерка нежный звон.
И будто радуясь тому, что Сергей очнулся, ветерок вновь залетел на веранду, неся с собой, словно приветствие, лёгкий шелест листвы, и, тронув стеклянные палочки, улетел обратно в сад, оставив после себя протяжно утихающий звон.
Получилось!
Нет, это была не первая мысль.
Первой мыслью Сергея была мысль о мелодичной музыке, неумолимо затухающей, музыке, которой, качаясь под слабым ветерком, наполняли мир эти стеклянные палочки, похожие на струны — ведь они тоже извлекали звуки. Настолько мелодичные, что Сергей поневоле заслушался ими, и вторая мысль пришла не сразу — а ведь именно из-за неё он нажал кнопку.
После чего провалился в беспамятство.
Из которого его вывели мелодичные звуки, исторгнутые мимолётным ветерком из стеклянных палочек, похожих на струны неведомого инструмента.
Сергей даже почувствовал острый укол совести.
Лежит тут, слушает мелодичный перезвон забавной игрушки...
Найти Наташу!
Эта была его вторая мысль.
И третья — получилось!
У него получилось.
И тут же, как ушат холодной воды — а, собственно, что именно у него получилось? Где Наташа? И где он?
Сергей лежал на мягкой тахте. Он резко сел и огляделся. Веранда дома, похоже, загородного — тишина нарушалась лишь шелестом листвы обступавшего её с трёх сторон леса.
С четвёртой стороны — дверь с волнистым, непроницаемым, стеклом, ведущая внутрь дома.
Сергей быстро осмотрел себя. Его одежда. И даже туфли, аккуратно стоявшие рядом с тахтой — его.
— Как вы себя чувствуете?
Сергей вздрогнул от неожиданности.
Дверь с непроницаемым стеклом открылась бесшумно, поэтому он и не услышал, как на веранде появился человек средних лет в длинном, до пят, расшитом золотом халате.
Странный наряд. И странный взгляд был у этого человека с узкой бородой до середины груди, когда он, аккуратно закрыв за собой дверь, приблизился к тахте, на которой сидел Сергей, и вперил в него взгляд своих тёмных, прячущихся за кустистыми бровями, глаз. Словно пронзил Сергея насквозь.
И в ту же минуту стеклянная дверь вновь распахнулась и на веранду вышла Наташа.
У Сергея перехватило дыхание.
Она была ещё красивее. Ему показалось, что даже — несколько моложе. Лёгкое закрытое платье до щиколоток и с длинными рукавами выгодно подчёркивали идеальные пропорции её фигуры.
И она была жива.
Сергей вскочил... Вернее — хотел вскочить. И вскочил бы, но рука человека с длинной бородой и кустистыми бровями легла на его плечо так быстро, что опередило его попытку, и Сергей оказался буквально пригвождённым — столько силы было в этой руке — к тахте, на которой сидел.
— Как он, дядя? — спросила Наташа.
— Очнулся, — ответил тот, кого она назвала дядей, не сводя глаз с Сергея.
— Наташа... — произнёс Сергей.
И осёкся.
Наташа, его Наташа, посмотрела на него с любопытством... И всё.
— Сейчас тебе принесут еду, — рука по-прежнему держала плечо Сергея, подобно тискам. Сергей перевёл взгляд на говорившего — такую силу трудно было представить в этой вовсе не представительной, скорее худощавой, фигуре.
Второй рукой этот странный человек вынул из кармана халата золотой колокольчик и, подняв его вверх, резко тряхнул — колокольчик издал мелодичный пронзительный звук...
...пронзительный звук.
Селиванов проснулся и сразу понял, что этот звук уже давно бился в его сознание, проник в его сон, выступал там как фигурант среди других призрачных образов, пока его мозг, утомлённый тревожным вечером накануне и поздним засыпанием, с трудом смог вычленить этот звук из вереницы призрачных ассоциаций обрывочного и тревожного сна и осознать как реальный сигнал из реального внешнего мира.
Звонок.
Селиванов, наконец, понял, что это — звонок.
И что надо просыпаться.
Но просыпаться не хотелось.
Вчера он долго не мог заснуть. И дело не в том, что сон не шёл. Ему почему-то было тревожно. Он не мог идентифицировать причину этой своей тревоги, и от этого тревога только росла и укреплялась.
Сейчас, в момент, когда тяжёлый и не приносивший облегчения сон прервался звонком, Селиванов вдруг с ослепительной ясностью понял, почему он не мог вчера заснуть — потому что он боялся, что утром его разбудит этот звонок.
Селиванов открыл глаза, повернулся на бок и посмотрел на прикроватную тумбочку, где стояли два телефона: обычный городской и особый телефон — для экстренной связи с лабораторией.
Он имел ещё слабую надежду, хотя знал, что она — призрачная.
Она и развеялась сразу, словно мигавшая на телефоне экстренной связи красная лампочка спугнула её — последнюю защиту Селиванова от внешней реальности.
Звонил телефон экстренней связи.
За пять лет Проекта этот телефон звонил в первый раз.
И Селиванова пугало то, что он знал — знал, о чём ему сообщит трубка.
Несанкционированное использование.
А то, что он чувствовал приближение этой ситуации ещё вчера вечером, было ещё страшнее.
Селиванов заметил, что его рука, поднявшая трубку, дрожит.
И эта дрожь парадоксально придала ему силы.
Нельзя, чтобы это видели окружающие. Они все эти годы смотрели на него, как на бога — именно ему принадлежала основная идея Проекта, именно он по-праву возглавлял его все эти пять лет, именно от него ждут принятия окончательного решения. Он не должен подвести людей.
И когда он поднёс трубку к уху, рука его уняла дрожь. А когда он заговорил — сразу после того, как услышал произнесённое на том конце провода — голос его был решителен и тон, как всегда, уверен...
— ... Уверен!
Гурин произнёс это без колебаний.
Селиванов выдохнул.
Всю дорогу в Центр он внимательно смотрел в окно. Он искал изменения. И не находил их.
Теперь Гурин сказал, что само событие безо всяких сомнений произошло ещё вчера — дежурство Сергея началось в шесть вечера, примерно в восемь Центр опустел. По данным телеметрии Сергей вошёл в капсулу в половину девятого вечера. Капсула была запущена в двадцать часов тридцать четыре минуты. А в двадцать часов сорок три минуты наступила тишина.
Полная.
И капсула появилась снова.
С Сергеем внутри.
Сейчас он практически полностью был скрыт за белыми халатами хлопотавших вокруг него врачей Отдела жизнеобеспечения.
Собственно, сотрудники только этих двух отделов и находились в помещении Главного операционного зала — Отдела жизнеобеспечения и Отдела безопасности. С тех пор, как сменщик Сергея в шесть утра обнаружил то, что произошло.
За пределы Центра информация о происшествии пока не вышла. И в обязанности Селиванова входило решить — когда, какая и в каком объеме такая информация за его пределы выйдет.
Гурин внимательно смотрел на Селиванова и заметил то облегчение, с каким шеф воспринял его доклад о времени происшествия.
— Что-то не произошло из того, чего вы опасались, Егор Александрович? — спросил он.
— Да, — ответил Селиванов, — не произошло.
— Могу я узнать, что именно?
— Можете. Небо не упало на землю.
Гурин удивлённо поднял брови.
Но Селиванову объяснять ему сейчас не хотелось. Он должен был подумать.
Но прежде подошёл к скоплению людей в белых халатах, облепивших капсулу.
Сергей сидел в кресле абсолютно неподвижно. Никаких повреждений. Глаза открыты. Руки на пульте управления. Палец на кнопке «возврат». Полное отсутствие сердечной деятельности и дыхания. Однако температура тела сохранялась нормальной.
Как такое возможно — из присутствующих медиков никто объяснить не мог...
— ... Никто объяснить не мог.
— И что, это так и осталось — без объяснения? — переспросил Гурин.
— Так и осталось — без объяснения, — подтвердил Селиванов. — Если вас, Вячеслав Игнатович, это удивляет, то напрасно. В истории известно достаточно большое число фактов, заметьте — фактов, не легенд, не изустно передаваемых историй, именно фактов, зафиксированных в письменных источниках и признанных исторической наукой, как говорится, в качестве фактов, имевших быть в объективной реальности.
Они сидели в кабинете Селиванова, секретарша принесла кофе, Гурин лишь помешивал чёрный напиток ложечкой, а Селиванов с удовольствием цедил кофе, одновременно излагая начальнику Отдела безопасности занимательную историю перемещений во времени.
Для него это была малозначащая болтовня, имевшая две цели. Во-первых, держать Гурина под контролем, не позволяя ему дать информацию наверх, — Селиванов ещё не определился с объёмом и общей направленностью такой информации (если, конечно, Гурин уже не успел проинформировать ту инстанцию, которую должен был проинформировать — по своей особой инструкции, прописывающей последовательность его действий в подобной ситуации; правда, признаков такой передачи информации Селиванов пока не видел).
А во-вторых, Селиванов думал. И разговор с Гуриным ему не мешал. Наоборот, служил стимулирующим фоном.
Селиванов сделал очередной глоток, вернул чашечку на блюдце и продолжил:
— В Канаде, в Квебеке, при раскопках форта времён французской колонии нашли останки солдата в форме армии короля Людовика, в кармане камзола которого лежал сотовый телефон, причём пластик его корпуса претерпел именно те изменения, которые и должны были произойти с пластиком за двести лет.
Вновь взял чашечку — новый глоток. Опять вернул на блюдечко.
— В древнекитайских рукописях нашли любопытный фрагмент. Сын важного сановника рассказал, что его встретили странно одетые люди, предложившие ему увидеть будущее. Мальчик согласился и по возвращении описал невиданные для своих современников вещи. А для нас — обычные, но описанные системой символов китайца времён Империи Хань. Например, мальчик рассказывал как он путешествовал со страшной скоростью внутри длинной металлической змеи. Его рассказы были так странны, что отец почёл за благо задушить сына шёлковой нитью. Во избежание нежелательных пересудов.
Гурин перестал помешивать свой кофе, но к напитку так и не притронулся.
— Это были наши? — спросил он.
— Нет, — ответил Селиванов. — Вы же знаете, у нас запрещены контакты с местным населением. Это, вероятно, те, кто будет пользоваться капсулой после нас. Вот это и есть самое любопытное.
— Что именно?
— Они не боятся вступать в контакт. Не боятся, как боимся мы, что этот контакт фатально изменит наш мир.
Гурин взял свою чашечку, поднёс к губам, но так и не отпил — вернул на блюдечко.
— Егор Александрович, — тихо сказал он, — вы не знаете как поступить в сложившейся ситуации?
Селиванов выдержал паузу:
— Ещё не решил, — произнёс он.
И вновь через паузу:
— Это заметно?
— Заметно, что вы не хотите меня отпускать.
Селиванов улыбнулся. Собственно, что он хотел — в Центре нет случайны людей на постах заведующих отделами. И Гурин — не случайный человек. Профессионал. Глупо пытаться скрыть от него попытку оттянуть распространение информации по линии Отдела безопасности. Если, опять же, Гурин не успел до его приезда дать её своему начальству. Не формальному — Селиванову, а тому, факт общения с которым он никогда не подтвердит. Впрочем...
... Впрочем, имеет ли это значение по сравнению с главным — Наташа жива.
Сергей глубоко вздохнул удивительно чистый и вкусный воздух сада. Нет — скорее парка.
Деревья, окружающие веранду, где он очнулся, были не плодовые. Да, это — парк.
Дорожки, покрытые мелкой галькой. Ухоженные кустарники, аккуратно постриженная трава. И высокий забор, с обеих сторон примыкающий к веранде.
И бдительные стражники — странно одетые, с широкими палашами у пояса. Двухметровые. Немые, как рыба. С роковой неумолимостью возникающие из густой листвы растущих у забора кустов всякий раз, когда Сергей пытался подойти к забору, чтобы попытаться или взобраться на него или другим способом постараться выяснить, что там — за этой оградой, каменной и массивной.
За день, который он провёл тут после того, как очнулся, Сергей смог лишь выяснить, что его веранда примыкала к большому дворцу. Доступ в который, как и за пределы окружающего кусочек парка перед верандой забора, ему был закрыт — дверь, в которую тогда вошли дядя Наташи и она сама и через которую ему, повинуясь звону колокольчика, принесли огромный поднос с разнообразной едой, эта дверь как закрылась за этим странным дядей, о котором Сергей раньше никогда от Наташи не слышал, и который увёл её вглубь дворца, — так и оставалась запертой...
— ...Так и оставалась запертой?
— Так и оставалась.
— Всё время?
— Всё время.
— И ты так и не выходил из капсулы?
— Это запрещено.
Молодой врач веско замолчал.
Дежурившая с ним медсестричка зачарованно смотрела на него. Ещё бы — он путешествовал в прошлое!
Капсула стояла рядом. И в ней продолжал находиться этот странный пациент, за которым они должны были наблюдать свои шесть часов, выпавшие у них на ночь, — пациент вроде бы и живой, но и не подающий признаков жизни. Опутанный проводами кучи приборов, за показаниями которых они должны были следить, чтобы не пропустить момент их изменения.
Впрочем, никакие показатели не менялись: все, кроме температуры тела, были на нуле. Только температура тела была нормальной — тридцать шесть и шесть по Цельсию.
И если бы не рассказ врача, так интересно вспоминавшего о своём прыжке в прошлое, совершенного во время очередного экспериментального запуска этой таинственной капсулы — сестричка совсем умерла бы от скуки.
Впрочем, не совсем.
Но было досадное препятствие.
— Ты что, — прошептала она в самое ухо склонившегося над ней молодого врача, который стал быстро расстёгивать ей халатик.
И не смогла скрыть сожаления:
— Тут же камер кругом понатыкано...
... Камер кругом понатыкано — а толку!
Но Селиванов тут же привычным усилием натренированной воли подавил начавшее было расти раздражение.
Что толку раздражаться по поводу уже происшедшего? Да, в операционном зале полно камер наблюдения. Но Сергей был дежурным оператором — все камеры были в его власти, он их просто отключил. Почему внешний пост на это не среагировал — будем разбираться.
Но главное уже известно.
Изменение в прошлом не привело к изменению настоящего.
Получается, Сергей поставил эксперимент, на который он, Селиванов, никак не решался. И эксперимент оказался удачным...
— ... Оказался удачным.
— В это слово можно вкладывать разный смысл.
— Но он говорит, что, вернувшись в прошлое, спас меня от смерти... я не совсем его поняла... будто бы, я попала под колесницу.
— Пусть простит меня принцесса, но это звучит смехотворно.
— Но дядя, он... Он мне нравится.
И чуть погодя, чуть слышно:
— Очень.
— Я вынужден напомнить принцессе, что она не простая девушка, которая вольна бездумно отдаваться своему чувству, а что она — дочь Императора. И свадьба дочери Императора состоится через месяц. И свадьба дочери Императора — это акция политическая. И пересуды, могущие возникнуть по поводу этого странного юноши, тоже приобретут политический характер. И будут крайне нежелательны.
Дочь Императора задумчиво тронула тонким пальчиком одну из красных палочек, свисавших с потолка рядом с дверным проёмом. Палочка качнулась, ударилась о другую, соседнюю, и исторгла звонкую, плавно угасающую ноту.
— Хорошо, дядя. Но только обещай, что ему не будет больно.
Усмешка была настолько лёгкой, что усы, переходящие в тонкую и длинную бороду, надёжно спрятали её от сторонних глаз.
— Пусть принцесса об этом не беспокоится. В её личной гвардии служат умелые воины. Он ничего не успеет почувствовать...
— ...Не успеет почувствовать. Просто не успеет — настолько всё произойдёт быстро.
Селиванов объяснял Гурину принцип перемещения по времени и ощущения того, кто сидит во время этого процесса в капсуле перемещения.
— Хорошо, — сказал Гурин, — я это понял. Но вот другой вопрос. Как быть с «эффектом бабочки»? Ведь камера внутреннего наблюдения в капсуле успела зафиксировать выход Сергея наружу. Значит, он хоть что-то, но сделал там, в прошлом. А даже сдвинутая на сантиметр какая-нибудь... ну, не знаю... чашка, например, может привести к последствиям для нашего времени — непредсказуемой силы.
Селиванов тронул указательным пальцем свой нос, как делал всегда, когда хотел высказать важную мысль:
— Если теорию струн приложить к...
— Стоп, — перебил его Гурин. — Что такое «теория струн»?
Селиванов с полминуты смотрел на него.
— Неважно, — наконец, произнёс он, махнув рукой. — Одним из целого ряда следствий этой теории, если, разумеется, принять её за истину, является допущение многомерности нашего пространства, причём, в эти многочисленные измерения за пределами наших трёх, путь нам заказан. Мы просто не в состоянии их заметить.
— Интересно, — ухмыльнулся Гурин.
— Но самое интересное, — продолжал, не обратив внимания на его усмешку, Селиванов, — что то же самое можно приложить ко времени, если постулировать течение своего собственного времени у этих недоступных нам пространств. Наша капсула, действуя по законам более общим, чем законы действующие в нашем конкретном пространственно-временном мире, способна, тем самым, выти за его пределы. То есть, двигаясь по временной линии — попадёт в другое пространство...
... Пространство между стрелкой термометра и началом шкалы неумолимо сокращалось.
Селиванов, только что ворвавшийся в операционный зал, отвёл глаза от прибора и повернулся к врачу:
— Что это значит?
Врач хмуро посмотрел на него:
— Это значит, что он умирает. Вернее — умер.
В операционном зале воцарилась глубокая тишина, нарушаемая лишь чуть слышным неопределённым звуком, идущим от работающих приборов, от которых в центрр зала — внутрь капсулы перемещения, тянулись многочисленные провода к датчикам, установленном на теле Сергея. Теле, которое постепенно остывало.
И тут, среди этой почти мёртвой тишины, Селиванов уловил какой-то посторонний звук.
Он повернулся к двери, через которую только что ворвался сюда. Совсем рядом с дверным проёмом висела игрушка — система из нескольких стеклянных красных трубочек. То ли он задел их, вбежав сюда, то ли они колыхнулись от созданного им движения воздуха. Так или иначе, трубочки вошли в соприкосновение, ритмично покачиваясь на ниточках, на которых были подвешены, и издали тонкий звон.
Нежно-мелодичный и печально-утихающий... Андрей Асмю © 2010
Обсудить на форуме |
|
