|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Путешествие во времени виктор мясников © 2010 Проблема таймхакеров Северное сияние днем, да еще в летний полдень — это впечатляет. С непривычки может и мозги перемкнуть от такой небесной феерии. Зато мощный электромагнитный импульс — верный признак удачного хроноброска. Местные, небось, вверх задами встали, поклоны своим богам бьют, смилостивиться просят. Ну, вот он им милость и окажет — примет под руку свою.
Мужик чуть не сверзился с низкорослой лошадёнки, когда Штайн пролетел мимо на скутере. А копёнка сена таки сверзилась с волокуши на обочину. Хотя, кто тут разберет, где у них обочина, а где дорога. Где навозом нагажено, там дорога — только успевай руль крутить. Древняя экология, блин!
Городок на холме спрятался за утянутый муравой вал с частоколом. Только пара черных крыш чуть выступает над острёным тыном, да сутулая надвратная башня. В воротах людишки копошатся — телега, что ли, запоперечилась во въезде? Мечутся, трясут жердями с перепугу. Притормозив, Штайн метнул в ворота светошумовую «Зорьку». Пригнул голову в карбоновом круглом шлеме.
Грохнуло знатно. В городе бы сигналки завыли на семь кварталов в округе. А тут только вороны да грачи снялись окрест. А людишек след простыл. И телегу вынесло вместе с лошадью.
Эх, сюда бы не на китайском мотороллере, а ворваться, черт возьми, на ревущем байке, как верхом на дьяволе. Ослепить, оглушить! Разорвать и уничтожить средневековую тишину, бросить людишек ниц на землю, грянуть зычно: «Не мир я принес вам, но меч!» Да только не могут пока хроногенераторы перебрасывать в прошлое столь увесистые аргументы, тем более, когда проникаешь во временное поле незаконно.
Площадь за воротами — с волейбольную площадку. Тоже мне — стольный град: из конца в конец переплюнуть можно. Метров сто на полтораста. Черные избушке лепятся одна к одной. Вместо окон — копченые дырки под скатами деревянных крыш. И где тут княжеский терем? Вон тот барак, что ли?
Штайн вырубил движок, встал с сиденья, осматриваясь. Людишки попрятались, только бабий вой слышен. Это хорошо, эффектное появление — половина дела. Он снял перчатку, поднял тонированное забрало. Но даже без светофильтра городишко красивее не стал. «Россия, нищая Россия, мне избы темные твои...».
— Ничего, я вас выведу на широкую дорогу прогресса.
Он достал сигарету, прикурил, удовлетворенно пыхнул дымком.
— Огонь жрёт, идолище! — взвизгнули за деревянным заплотом. Бабий вой поднялся еще на полтона.
Штайн цыкнул зубом в микрофон — слышимость нормальная. Даже вой сразу стал потише.
— Русичи! — усиленный мегафоном хриплый голос был ужасен, как песнь сатаны. — Славяне!
— Словене по тую сторону за четвертой речкой живот держат, — откликнулся какой-то наглец. Высунулась свалявшаяся баранья шапка из-за плетня. — Тудыть иди, ворог. А мы — вятичи!
— Молчать! — рявкнул Штайн. — Не будет больше вятичей, кривичей и прочих разных.
— Ааааа! Смертушка! — взвыли во всех концах городка.
Камень, метко пущенный из пращи, врезался в шлем. Штайн судорожно выцепил из-под мышки «сайгач», повел стволом от пояса. Да разве разглядишь сволочь в этой сплошной серости? В щели зырят, гадости готовят. Жалко, что настоящие патроны не достал, резиной нелетальной карабин заряжен. Собрал волю в железный кулак, продолжил убедительно:
— Все мы отныне будем славяне, а я — ваш великий вождь и князь, владыка мира. И звать меня потому Володимир Рус. Я поведу вас в поход, и мы завоюем весь мир. — Речь была выучена и отрепетирована двести раз, но волнение все равно одолевало, грудь разрывало от восторга. — Мы пойдем на заход и соединимся с нашими германскими братьями. Под знаком Сварога славяно-арийское братство овладеет всей Европой. Потом мы пойдем на восток и загоним монголо-татар за Байкал. Никакого Чингисхана, никакого ига — тысячелетняя Золотая Русская Империя от океана до океана! Китайцы нам дань будут платить шелком, порохом и бумагой. Потом мы поплывем за море и откроем Америку! У меня есть карта всех месторождений золота и алмазов в мире — всё это будет только наше. Сапоги будем мыть в Индийском океане!
— Ступай к словенам, князюшко черной, — взмолился невидимый голос. — Или обратно в свой чертог подземной. — Взвыл на высокой ноте: — Не томи людишек!
— Смерды безмозглые! — рассерчал Штайн. — Да вы у меня, как у Христа за пазухой, жить будете! Картошки насадим — всех накормлю. Я тут семян сортовых всяких прихватил — вы такого и не видали. Помидоры, баклажаны, огурцы вот такейные, перцы болгарские! Подсолнух — масло жать будем. Свекла сахарная, турнепс!
— Сгинь, чудище! — выпрыгнул из низенькой калитки какой-то чудак в кудлатой овчине. На голове шлем железный с личиной, в черных дырках глаза не разглядеть. Борода из-под личины щетинится во все стороны. Заперетоптывался, заперебирал лаптями. Обеими руками в топор вцепился, задышал со свистом. Но близко не подходил, остерегался. Богатырь, едрёна веник! Загляделся на него Штайн и даже не понял, откуда стрелы прилетели. Три штуки сразу в грудь воткнулись, чуть с ног не сшибли. Правильно он бронежилет под косуху надел. Ну, ладно, сами напросились!
Одним хватом вырвал все три стрелы, отшвырнул. Почти не целясь, шмальнул из «сайгача» от правого бедра. Чудака швырнуло назад, топор отлетел. Сломался в пояснице богатырь, повалился наземь, сгребая пыль лаптями. А Штайн уже швырял петарды за ближайшие плетни, перебрасывал через низкие крыши. Грохот, дым, вопли...
В дальнем конце увидал: прямо с крыши лесенку перебросили на частокол, детей тащат. Этого еще не хватало — подданные разбегаются.
— А ну назад! — пальнул в небо из карабина. Побежал, перескочил плетень, отшвырнул с дороги перепуганного мужичонку с растрепанной бородой.
И тут ударило в уши. Низкий звенящий звук, и снова сполохи фиолетовые по небу — хронопробой. Зависла над городком капсула, шипя по-змеиному проточными турбинами. Сыпанули по тросу черные фигурки. Прыгают по крышам, не обращая внимания на мечущихся по дворикам босоногих баб и детей. Заметался и Штайн по-бабьи — по его душу явились исправники. Пальнул с перепугу в ближнего. Зря он это сделал, их костюмчики и боевая пуля не берет, а он срок реальный себе добыл.
И тут другой пальнул в него сетью. Разворачиваясь на лету, опутала, схлопнулась туго, облепила, словно паутина липкая. Спрыгнули на землю исправники, наклонились, рассматривая. Один уже права бубнит, другой камеру наводит, третий сквозь сетку правую ладонь Штайна выпростал, большой палец прислонил к тестеру — папилляры через базу пробил. Кивнул утвердительно:
— Коротышкин Артур Фетясович, кличка «Штайн». Лидер нелегальной экстремистской группировки «Славяно-арийское братство Сварога». Лишен права на владение любыми видами оружия. Незаконно проник во временное поле. Ну, поехали в суд, таймхакер. — Хмыкнул: — Великий князь Володимир Рус...
Заскулил гражданин Коротышкин. Не от страха, от обиды. Еще бы пара часиков, ну, сутки... И откуда их только принесло? Как выследили? А его уже прицепили к подъемнику и прямо в сетчатом коконе в капсулу тянут. К другому тросу скутер цепляют. Еще двое землю спектральными фонарями облизывают — собирают материальные улики, чистят от будущих предметов. Гильзы стреляные собирают и прочее такое до последнего окурка.
По нонешним часам минуты две с половиной прошло, как всё угомонилось. Капсула с поисковой группой сгинула с глаз. Сполохи улеглись, ровно и не было ничего. Народ успокоился. Богатырь подстреленный снова ожил, в себя пришел, живот щупает и всхлипывает. Князь к вятичам своим вышел. Бледный, руки дрожат, шапка соболья на ухо съехала. Но топориком трясет грозно и смотрит орлом. Ну, не орлом — коршуном...
Люди на площадь стеклись от мала до велика. Пали на колени перед деревянным богом своим. Жрец вышел в полотняной рубахе шитой, цветным вервием опоясан, рысиная шкура на спину заброшена, бронзовые бляшки на груди брякают. Посох гнутой с лебяжьей головой втыкает важно. Мольбу благодарственную вознес всем на хлябях небесных предсидящим и воинству их, что спасли от упыря подмирного. Пал народ на колени. Огнь пред болваном зажгли, куски кидают, пиво льют. Радость пришла!
И тут заиграло тонко, задудело не то с неба, не то от ворот. Смотрят — а в воротах отрок стоит в белых одеждах. Смиренно стоит, голову долу склоня. А музыка такая, что слезу вышибает. У мужиков и то бороды замокрели, про жёнок и говорить нечего.
Одежды на отроке длинные и светятся. От головы сияние. Подходит он медленно, а все как оцепенели. Жрец и тот волховать прекратил, так и стал с открытым ртом. А отрок и говорит ласково:
— Добрый вам день, люди добрые! Великие боги послали меня, чтобы я именем их карал и миловал. И владел вами, и сидел выше князя, и выше жреца. Защищал чтобы вас от всякой нечисти и врага любого. Дали они мне силу великую. Так что покоритесь воле небес и ступайте под руку мою. И будете вы самым сильным народом по всей земле.
И воздел отрок руку, и пали люди на колени. И сам жрец поклонился ему, на посох опираясь. И молитву сказал громкую и быструю, что слов не разберешь. Потом поднял главу и спросил, в глаза глядя:
— Кто же послал тебя? Чьим именем править будешь?
Не понравилось отроку, омрачился лик его ясный, покривились губки, сморщился носик. Но ответствовал важно:
— Послал меня сам Ярило, а вместе с ним Род, Перун и матерь Макошь.
Народ так и замер. А жрец один глаз сощурил, а другой выпучил. И говорит:
— Неправильные твои слова. А вот посмотрим, кому вышние силу дают!
Да как ударит отрока небесного посохом в грудь. Тот и повалился, как подрубленный. А жрец ему посохом в грудь уперся, встать не дает. Пищит отрок, музыка из него играет, из десницы молнии вылетают. Жрец аж подпрыгивает, но держит. Но недолго молнии летали, недолго паренёк орал. Потом молнии пресеклись, выпал из руки разрядившийся электрошокер, и заплакал отрок горючими слезами. Запричитал жалобно:
— Отпустите меня, люди добрые!
А жрец лицом суров и глазами строг:
— Вяжите, — кричит, — нежить хитрую. Волоките за городьбу во чисто поле на горелище.
Подхватили горожане молодца, потащили под белы руки. Тут он и сомлел. И брыкаться перестал. И музыка в нем оборвалась.
На горелом месте горожане сухие лесины колодцем сложили, молодца внутри ремнями стоя прикрутили. Сено волокут, обкладывают. А жрец с факелом ходит, распевается:
— Да вознесешься ты на небо и предстанешь перед силой Правью...
Заголосил паренёк:
— Исправники! Когда надо, фиг вас найдёшь! Спасите! Помогите!
Услышали его мольбу на небе. Вспышка фиолетовая аж солнце помрачила. Выпала сверху глянцевая капсула, зависла с шипением. Брызнул народ во все стороны, большей частью в городские ворота, да и заперся там. Выпали по тросу двое исправников в черных одеждах, выволокли плачущего посланца неба из кострища. Тот им на шею бросается:
— Милые мои, спасители! Век буду...
Улетели...
Народ снова на площадь стекается. А жрец ходит, в рысиные шкуры окутан, посох важно втыкает:
— Хранят нас силы небесные, воинов своих посылают. Всех врагов наших они на суд свой забирают...
К вечеру угомонились. Стадо пришло, коров да козочек по дворам разобрали. Пастухи рассказы слушают и диву даются — не видали ничего в лугах-от.
Тут подошел к воротам скоморох с гуслями. Одежонка на нем утлая, пыльная, на ногах поршни сыромятные. Пятки видать, натёр сыромятиной, еле ступает. Молоденький — бородёнка жиденькая, на носу веснушки. Подходит робко:
— Издалека иду, люди добрые. Пустите ночевать, а я вас сказанием потешу, былину пропою.
А гусли у него изрядные, яровчатые. Присел на брёвнышко, водрузил гусельки на коленки, прошёлся перстами — так народ к нему и потёк. А скоморох бывальщину запел обещанную, да всё про нонешние дела. Как явилось Идолище поганое в стольный град. Голова у того Идолища, как пивной котёл. Огонь жрёт, языком во рту угли ворошит. Стало Идолище ходить и похваляться, что перебьет всех вятичей. И всех храбрых богатырей сразило. Но дальше получалось, что побил его князь Потач, связал ноги к рукам, а руки к ногам. И взмолилось Идолище поганое, но князь, даром, что Потач, не дал тому Идолищу потачки, а велел дровами обложить да на небо пустить. Тут ему и славу поют!
Не успел гусляр песнь свою досказать, как его под микитки — и в княжий терем. Хоромина просторная, внутри богато: жир в плошках горит, по всем лавкам шкуры волчьи, по стенам — медвежьи. На столе посуды всякой глиняной горы. И кувшин медный даже стоит. Гусляру особый стул ставят со спинкой, как боярину. Брашно поднесли — горло размочить. Спел он князю. Дюже тому понравилось.
— А вот, — спрашивает, — ты там пел про доспех кольчатый, который ни стрела, ни нож вострый не берут. Неужто есть такой?
— Есть, княже, — гусляр степенно ответствует, — из железных колец заплетён кузнечной работой. Сейчас нарисую, как его исделать. Вели только берёсту принести.
Печной мужик бегом растопки принес, целую трубу берестяную. А скоморох её расслоил, вырезал ножичком полотнище, положил на стол и медным гвоздиком рисовать принялся и разъяснять. А печному холопу велел так же наслоить берёсты и выварить, чтобы не скручивалась.
— Нам, — говорит, — с князем ее много потребуется.
А сам всё про чудеса заморские рассказывает. Печи говорит, там из глины не бьют. Кирпич лепят да обжигают. У тех князей заморских по-черному не топят, печь из кирпича кладут и трубу через крышу выводят. Князь сидит да на ус мотает. А сказитель бродячий соловьём заливается. Про водяные колёса складно рассказывает, как железо плавят и соль вываривают, как кошму валяют и ратников строем водят.
— А жир в плошках там не жгут, — объясняет. — Из воска фитильные свечи лепят. Вели своему дворовому воск да нитки принести.
Свечка хоть и кривоватая вышла, но горела ярко и не коптила. И велел князь такие восковые свечи для своего терема делать. А простому люду — сальные, потому как воска на всех не хватит. Сказителя же одел со своего плеча и сапоги велел пошить козловые, мягкие. Светлицу ему отвел и сказал, что тот теперь все время при хоромах жить будет, советы князю давать.
Сыто икая пивным духом, скоморох завалился спать в отведенной светлице. Гусли яровчатые в изголовье пристроил. Растянулся на шуршащей соломе, закрытой рядном, закинулся сверху княжеской шубой. Потянулся, улыбаясь в темноту.
— Вот так дела делаются, — сказал. — Диктатура, конечно, и религиозный экстаз способны покорить народ, но только культурная экспансия меняет его менталитет и образ жизни.
Но выспаться ему не дали. Исправник посветил фонарём в лицо и тряхнул за плечо.
— Вставай, сказочник, суд заждался.
Заполошился скоморох, забормотал:
— Сгинь, нечистая!
— Да брось ты фиглярствовать, — урезонил его исправник. — Гусельки-то у тебя полированные. Почем брал инструмент?
— Полтора рубля серебром отдал...
— Пошли, сердешный. Гривну на рубли только через двести лет рубить начнут...
Старший исправник проводил взглядом конвоируемого скомороха, вошёл в княжескую горницу:
— Не спишь, Сергеич?
— Да всё никак не привыкну к этой соломе и шкурам, — князь поднялся с ложа. — Ну, что, всех переловили? А то утомительно больно в таком режиме работать.
— Вроде, этот последний. Студент-отличник, а туда же — историю улучшать. Как массовка, ничего не подозревает? Не прокалывается?
— Ты что! Все молодцом до последнего школьника. Полное реалити-шоу, никто не хочет контракт потерять. Все уверены, что по сценарию положено. Только спрашивают, покажут ли им съемку.
— Можешь успокоить — покажут. Сейчас уже монтируют эти эпизоды. А завтра можешь дать послабление массовке по части питания, курения, радио и газет.
— Слушай, Викентий Палыч, — князь придвинулся и перешёл на доверительный шёпот, — а по-настоящему в прошлое кто-нибудь ходит?
Старший исправник помотал головой:
— Из-за этих таймхакеров пока только пространственные перемещения. Вот как сегодня. — Он вздохнул: — Никак не могут господа ученые сделать компактное временное поле. Ну, это ладно, площадь мы огородили. Но там возникают пятна хронопробоя в радиусе до тридцати километров. Хакеры их находят и влезают. Да ещё мы по закону обязаны сообщать СМИ о каждом включении и направлении броска. Так что пока только в пространстве перемещаем, в прошлое — риск большой. Вон сколько желающих историю подправить и свою роль в ней возвысить до Александра Македонского...
— Когда в следующий раз нам кого-нибудь подбросите? — поинтересовался князь.
— С вами всё, отдыхайте от наших заморочек. Теперь гражданской войной займёмся. Под Ростовом сериал большой снимать будут, декорацию выстроили — целый хутор. Вот куда таймхакеры попрут! Кто к белым, кто к красным, кто к Петлюре, кто просто пограбить с махновцами. А кто и царя-батюшку спасать. Потом на очереди покорение Ермаком Сибири...
* * *
На центральный объект старший вернулся на машине. День выдался сумасшедший, но выловили всех. Осталось только Главному доложить. Впрочем, тому тоже сведения поступали он-лайн, так что доклад был формальностью, точнее, ритуалом. И после выполнения этого ритуала старший исправник прямо спросил Главного:
— Когда мы реально сможем посещать прошлое?
— Викентий Палыч, дорогой, вы же сами все прекрасно понимаете. Каждый хронобросок — это дюжина таймхакеров, нелегально проникших в прошлое. Поэтому пока только в пространстве и никакого прошлого. Да и люди ваши... Вы в них уверены?
— На все сто процентов. Мы же всех на полиграфе проверяем по три раза.
— Сейчас они сами тоже в себе уверены, но там другая обстановка. И власть может валяться просто на земле. И велик соблазн в два счета стать великим ученым или писателем, и того больше — императором каким-нибудь. И памятник себе любимому воздвигнуть нерукотворный. Но главное — таймхакеры.
— Так дайте нам идею, как победить эти боковые пробои. Вы же наверняка от этого избавились давно.
— Викентий Палыч, — Главный исправник укоризненно покачал головой и вздохнул. — Вы же знаете закон. Или напомнить? История священна и неприкосновенна. Передача будущих технологий в прошлое запрещена. На этом прекратим. Мне тоже пора домой.
Он поднялся из-за стола. Прогнулся, растирая поясницу. Подошел к зеленому уголку кабинета, где в выгороженной зоне была насыпана земля и росла настоящая трава, цветы и даже несколько деревьев. Бросил на траву сверкающее колесо. Встал на него.
— Далеко? — хмыкнув, поинтересовался старший, внимательно вглядываясь в колесо.
— Домой, в 2519-й, — сказал Главный, не поднимая глаз от наручного пульта, на котором набирал дату. — А вы тут не безобразничайте без меня, не вздумайте блокировку с машины снять.
Он исчез с легким хлопком. И Викентий Палыч с завистью подумал о технике XXVI века. Вот ведь чего достигли — компактный приборчик и колесо, больше ничего. А у нас эта штука занимает шестиэтажный корпус и съедает энергию целой ТЭЦ...
Колесо сделалось прозрачным и медленно испарилось. Только примятая трава свидетельствовала, что здесь только что стоял человек. Эх, потомки, потомки... Сами-то небось вовсю шастают по эпохам, а предков не пускают. Машину опечатали.
Не знакомая ранее злость вдруг наполнила старшего исправника. Он быстрыми шагами направился в главный машинный зал. Опечатано, говоришь? Да и ладно, пусть опечатано. Но это не значит, что нет какой-нибудь маленькой калиточки сзади. Викентий Палыч поднялся по крутой лестнице на третий уровень. Вот тут в щите можно немного подправить разводку проводов и сменить пару блоков. Воровато оглядевшись, он достал отвертку. Панель снялась легко. Старший исправник заглянул внутрь. Блоки и провода закрывала гладкая картонка с красными буквами:
«Всё, что вы придумаете завтра, мы нейтрализовали ещё вчера!»
* * *
А в это время Главный исправник вошел в кабинет Директора. Сел в мягко прянувшее парящее кресло. Ручкой настройки в подлокотнике подрегулировал высоту, подплыл к директорскому столу.
— Гоша! — воскликнул нервно. — Я так больше не могу! У меня этот двадцать первый век вот где уже, — рубанул ребром ладони по шее, нахватался в прошлом жестов. — Ну, хотя бы в конец двадцатого пусти. Ну, на полчаса, пройтись по Питеру, поглядеть на людей, атмосферы вдохнуть.
— Нельзя, Серёга! — Директор подплыл над столом. — Опасно.
— А двадцать первый не опасно?
— Двадцать первый уже не даёт того простора манипуляциям с историей. И в то же время люди там интересные встречаются. Культурная среда любопытная.
— Неужели ты думаешь, что я подамся в диктаторы или грабители?
— Ничего я не думаю. Просто, если хочешь знать, я не могу никого отправить глубже середины двадцать первого века. Машина заблокирована, ты понял?
Главный инспектор ошарашенно помолчал, потом выдавил:
— И кто распорядился?
— Кто, кто... — Директор смотрел мимо него. — Если б я сам знал. Верхние распорядились.
— Президент, что ли? И засекретил?
— Бери выше.
— Земсовет? — с сомнением спросил Главный исправник. — Что-то я не слышал, чтобы на повестку выносился данный вопрос.
— Эх, Серёга! — усталый голос Директора был полон тоски. — Ещё выше бери, на самом верху.
— Ну, выше, наверное, только господь бог.
— В самую точку, — Директор поднял палец и поглядел в потолок. — Бог, не бог, но они могут всё. И не разрешают нам ходить глубже середины двадцать первого.
— А когда разрешат? — набычился Сергей.
— Когда дорастем до их уровня, думаю, — Директор пожал плечами. — Мы с тобой точно этого уже не застанем.
— И каков же их уровень? — не отступал Серёга
— Они невидимы и знаю всё. Говорят сразу в мозг. И обмануть их невозможно. В их глазах все мы — таймхакеры. Заступи за черту времени, и ты просто исчезнешь. Без следа. Был — и нету. Я это видел и больше не хочу.
— Зачем же тогда вся эта возня со службой исправников, ловля таймхакеров?
— Чтобы было, что совершенствовать в будущем. А сейчас извини, я занят...
виктор мясников © 2010
Обсудить на форуме |
|
