|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
И даже вечность когда-то начиналась Лариса Турлакова © 2010 Хляби небесные
«О-ох, косточки мои старые... все ноют и ноют...»
— Ной! Где ты, скотина старая? Иди сюда!
Старик поморщился.
— Ну чего ты орешь? — спросил он жену, выйдя на полуденное жаркое солнце.
— А ты чего все лежишь и ноешь? — незамедлительно последовал ответ. — Недаром тебя Ноем прозвали, наказание ты мое!
— Это не я, — попытался оправдаться Ной. — Кости у меня ноют, понимаешь? Ревматизм. К дождю, наверное...
— „Ревматизм»... — передразнила жена. — Это еще что за слово такое? И чего только люди не придумают, чтобы делом не заниматься! И потом — какой еще дождь? Который день на небе ни облачка, озеро пересохло почти, а ты — „к дождю!» У, старый хрыч!
Ной терпеливо сносил эту привычную уже бурю. За шестьсот лет человек привыкает даже к собственной жене.
— Иди, воды принеси, — распорядилась жена. — Никто тебя кормить задаром не собирается!
Ной с равнодушным видом поплелся к пересыхающему источнику. По дороге к озеру он вспомнил, что забыл взять какой-нибудь сосуд для воды, но представив, что сейчас придется вернуться и выслушать новую порцию упреков, махнул на все рукой и продолжил свой путь. Метров через сто Ной увидел, что за холмом раскачиваются ветки большого дерева. Он удивился, послюнил палец и выставил его перед собой: как он и предполагал, ветра не было и в помине. „Перегрелся, наверное», — подумал Ной.
Взобравшись на холмик он понял, в чем дело: это Рафик, вырвав дерево с корнем обмахивался им, как опахалом.
— Полудурок, — ласково сказал ему Ной, держась, однако почтительного расстояния от рассекавших со свистом воздух веток.
Безумное махание прекратилось. Исполин мрачно уставился на старика.
— А! Это... ты... — с трудом прогудел великан.
Ему трудно было узнавать отдельных людей, да и с мозгами была напряженка — вырождались уже исполины. Но Ноя Рафик узнавал, более того — уважал.
Во-первых, знал его с детства; во-вторых, Ной был единственным человеком, который Рафика не обижал, более того — жалел за его одиночество и неприглядность. К тому же Ной, опять-таки, был единственным человеком, который не использовал его для своих нужд — вместо транспорта, например, или землю вспахать, а садился возле него и просто разговаривал.
Для этого Ною как правило приходилось кричать, а исполину ложиться ничком на землю, но все равно, Рафику всегда было приятно...
— Ты зачем дерево погубил? — продолжил Ной, жалостиво глядя на Рафика. — Это я его посадил — может быть, пятьсот годков прошло уже. Я ведь его поливал вначале, землю ему носил, говорил с ним, как с дитем родным, а ты — хрясь, и вырвал...
Рафик смутился. Пытаясь вставить дерево обратно в огромную дырку он грохотал невразумительно:
— Дык... это... Жарко... В пещере скучно...
Огромными своими ручищами он закапывал дерево. Операция заняла три минуты. Столько же простояло и дерево. Потом оно со стоном покосилось.
Рафик смутился еще сильнее.
Раздался хохот. Несколько селян, привлеченных действиями великана, от души забавлялись.
— Смотри-смотри, опять Ной с дебилом общается!
— Ага! Он только с такими и может поговорить — дома его никто не слушает!
— А придурок дерево обратно решил посеять... Ха-ха-ха!
Рафик разозлился. Насмешки над собой он сносил с тупым покорством, но стоило кому-то задеть его обожаемого Ноя...
С глухим ревом исполин развернулся в сторону селян, которых, впрочем и след простыл. Ной взял камень и долбанул им по пальцу ноги великана. Для него это было легким постукиванием.
Рафик тут же с готовностью лег ничком и подставил Ною ухо.
— Не надо, Рафик, не обращай внимания! — повысив голос сказал Ной.
Рафик тут же размяк: этот добрый человек всегда так ласково шептал ему на ухо, и не обижал. Никогда.
Ной постоял еще немного, посмотрел на медленно умирающее уже дерево и подумал, что все повторяется в тупом извечном цикле: надоело ему уже на что-то надеяться, а потом смотреть, как эта надежда начинает сдаваться неумолимым и непонятным ему обстоятельствам. Он жалел дерево, но Рафика не винил.
*****
...Рафик был одиноким всю жизнь. Он никогда не видел себе подобных — поговаривали, что племена рефаимов или исполинов — героически-непонятных людям великанов — уже давно канули в лету. Говорили еще, что раньше они защищали людей — эти сыновья древних богов или ангелов и дочерей человеческих, а потом выродились и исчезли. В любом случае, даже если они еще и существовали — никто и никогда их не видел, и жили эти громады только в легендах.
Ной нашел Рафика совершенно случайно: его подбросили в огромную пещеру в горе, разделявшей поселок Ноя от пустоши. В один прекрасный день Ной услышал какие-то страшные завывания. Звук был такой силы, что, даже заткнув уши, Ной почувствовал, что его барабанные перепонки все равно подвергаются риску. Когда Ной вошел в пещеру, он увидел источник самого этого страшного рева: на голой земле лежал младенец. Обыкновенный, розовый, лысый и без зубов, только двухметровый. Он сучил ножищами и заходился от плача — слезы его уже образовали ручейки и лужицы на каменном полу.
Ной выскочил из пещеры как пробка и потряс головой, стараясь прийти в себя после аккустического удара.
Исполинский младенец вдруг замолчал и Ной, вынув пальцы из ушей, с интересом вытянул шею. И тут же рев грянул с утроенной силой — „малыш», оказывается, просто принял очередную порцию воздуха.
Ноя как ветром сдуло. Он бежал к деревне со всех ног, хотя, признаться, уже не мыслил, что может совершать такие спринтерские забеги — ему было к тому времени пятьсот петдесят лет.
Так, на полных парах он и влетел в дом, остановившись перед женой и тяжело переводя дух.
— Ты чего это? — удивилась та. — Привидение увидел?
— С-слушай, — пропыхтел Ной, — Отчего дети плачут, а?
Жена, подперев бока, насмешливо смотрела.
— Хрен старый. Троих родил, а не знает, отчего дети орут. Ну, голодный, наверное...
Лицо Ноя посветлело, он бросился в погреб. Жена, ничего не понимая, уставилась на хлопнувшую дверь.
— Па-адажди-ка! — взревела вдруг она. — Какие это дети? Ты что, на старости лет незаконнорожденных заимел, да? Ах ты гад!
В этот самый момент Ной, выскочивший из погреба с двумя полными ведрами молока, получил затрещину.
— За что? — обиженно пробормотал он.
— А за то!! — заорала жена, нисколько не беспокоясь, что ее слышит полдеревни. — Ты что это натворил, а? Где эта сучка?! Я ее в порошок сотру, курву эту!!!
— Какую ... — Ной ругаться не умел и не хотел. — Ты о чем вообще?
— Все вы одинаковые! — продолжала орать жена. — Иж чего, семью удумал бросать!
— Да ничего я не удумал, — по привычке стал было оправдываться Ной, но вдруг замолчал, а потом гаркнул:
— Заткнулась!
Жена остолбенела с открытым ртом. Ной вообще никогда не повышал голос.
А Ной, воспользовавшись затишьем, нашел большую чистую тряпку, взял затычки для ушей, которые сам придумал, чтобы спастись от храпа жены по ночам и, схватив ведра с козьим молоком помчался в сторону пещеры.
Жена постояла с минуту, прислушиваясь к противоречиям, ее раздиравшим, и вдруг, опомнившись, с криком: „Она же с него алименты будет требовать, эта сучка!» побежала за Ноем.
Запыхавшись, держась за бок, который немилосердно кололо, она вползла в пещеру и застала картину, заставившую ее усомниться в своем рассудке: в пещере лежал огромный младенец и сосал остервенело тряпку, которую Ной окунал в ведро с молоком.
— Ах ты, горемычный, — ласково бормотал Ной, — намучился, бедненький... мама нас бросила, да?
— Кого... это... нас... — прошипела жена Ноя — на крик воздуху не хватало. — Это где это... ты бабу... такую нашел, а? Она же огромная, как эта гора, ты как это с ней... а?
Ной обернулся.
— Дурочка ты у меня все-таки, — ласково сказал он ей, — что, приревновала, да?
— Нужен... ты... мне...
— Ну так, если не нужен, то чего ты до разрыва сердца за мной побежала? Смотри, помрешь ведь от дури своей...
Ответом послужило лишь свистящее дыхание.
— Нашел я его тут, — продолжал Ной, внезапно сожалив жену и понимая, что нужно ей все объяснить (вдруг и правда, помрет ни за что). — Слышу — воет страшно так. Зашел, а этот вот лежит и орет. Это он от голоду, значит, спасибо, что подсказала.
— Пожалуйста! — отдышалась жена. — И чего ты с ним делать будешь?
— Ну не бросать же его? Выкормим как-нибудь...
— Ага! — опять взвилась жена. — Да мы сами с голоду помрем, пока его выкормим! Он, небось жрет, как слон!
Но младенец, выкушав всего полведра, уже засыпал. Глаза его начали слипаться, он перевернулся на бок и, засунув большой палец в рот начал смачно его сосать.
— Выкормим... — с нежностью сказал Ной. — Троих выкормили и этого тоже сможем.
Жена, прагматично посмотрев в ведро, смягчилась. Она, вообще-то, была не злая, сварливая просто.
— И что, он у тебя будет на голой земле лежать? Пойдем домой, найдем уж для него что-нибудь...
Так Ной на старости лет (а впрочем, кто может достоверно сказать, когда у них наступала старость лет в те времена?) заимел четвертого ребенка.
Рафик, как его назвал Ной, рос как настоящий богатырь, как ему и положено — не по дням, а по часам. Что поражало абсолютно всех, так это то, что ел он на удивление мало для своего роста — чуть больше обыкновенного, не слишком толстого человека. Может быть, именно это обстоятельство и примирило остальных селян с соседством исполина. Было, правда, еще одно обстоятельство...
Естественно, все узнали о Рафике в тот же день — в деревне ничего утаить невозможно. Тогда перед пещерой собралась толпа — подивиться и решить, что же делать дальше. Ной вышел к ним навстречу и шикнул недовольно:
— Не орите! Ребенок спит.
Толпа потянулась в пещеру. Когда увидели „ребенка», то сами по себе онемели.
Вечером Ной возвратился домой. Там ждал его трудный, неприятный, но единственный разговор с жителями села по поводу Рафика.
— Ты что же это, Ноюшка, — задушевно сказал староста, — решил этого урода здесь оставить?
— Почему урода? — простодушно удивился Ной. — Он просто большой, а так — вполне обыкновенный — как наши с вами дети...
Толпа недовольно загудела. Староста вскинул руку, призывая к молчанию.
— Так значить, — совсем уж елейно проворковал староста, — „обыкновенный», значить? Да он же нас растопчет, когда вырастет, этот „обыкновенный»! — заорал он уже не сдерживаясь. — Ты, пень тупой, понимаешь это?!
Толпа одобрительно загудела, угрожающе начиная продвигаться к Ною. Староста опять вскинул руку, призывая к тишине и порядку.
Ной, растерявшись от внезапного ора, молчал, чувствуя себя виноватым.
— Вот что, — решил староста. — Сейчас мы идем все вместе и его... эт самое. Ты можешь не ходить, раз такой добренький.
— Не понял... — сказал Ной. — Что вы сделаете?
— Избавимся... раз — и готово, пока он еще не вырос.
— Вы что это? — до Ноя вдруг начала доходить страшная истина, — детоубийством заняться решили?
— Каким детоубийством? Он выродок, он нам одни беды принесет!
Ной ринулся к старосте, но предусмотрительные селяне его схватили.
— Это ты выродок! — орал Ной, вырываясь. — Вы все выродки — младенца невинного убивать! Побойтесь Бога!
— Бога! — презрительно ухмыльнулся староста. — Да что твой бог знает? Пойдем мы сейчас и вилами его — твой бог и не заметит...
Ной онемел от такого богохульства и застыл на месте, не в силах сопротивляться. Губы его побелели, казалось, он вот-вот рухнет на землю. И рухнул бы, если бы „заботливые» односельчане не держали бы крепко. Именно это обстоятельство, однако, и дало Ною возможность увидеть в подробностях, что произошло дальше.
А произошло вот что: не успел староста доухмыляться как вдруг чистое вечернее небо громыхнуло страшно — так, что все присели, и ослепительная молния шарахнула точно в старосту.
И все.
Опять запели сверчки, деревья тихонько зашептались, и оглушенные люди смотрели на горстку пепла, которая секунду назад отдавала распоряжения. Возможно, так случилась самая первая кремация в истории человечества.
Освобожденный Ной подошел к кучке и задумчиво посмотрел на нее. Потом обвел взглядом людей.
— Вот оно как... — вздохнул он. — Ну что, еще есть у кого-нибудь желание Рафика убивать?..
Так Рафик остался. Еще бы — аргумент в его пользу был приведен достаточно сильный. Впрочем, это совсем не мешало всем исподтишка издеваться над бедным великаном.
Ной и Рафик идеально подходили друг другу: как и Рафик, Ной считался „с тараканами в голове». Потому что никогда не кричал; потому что не изменял жене и не бил ее; потому что Ной любил совершенно бескорыстно и искренне малых сих, что само по себе указывало на то, что Ной ненормальный; и потом — у Ноя была мечта...
Если с тремя первыми обстоятельствами люди могли еще как-то смириться, крутя пальцами у виска, развлекаясь, всячески перемывая Ною и его семье косточки, то наличие мечты они Ною уже простить никак не могли.
Наверное, потому и жена Ноя остервенилась — трудно жить, когда все пальцами тыкают: мол, все люди как люди, а у этой — муж придурок. Хотя чего еще надо бабе? Добрый, любит, работящий, так нет — надо, чтобы такой, как все...
Ной на нее не злился, только досадливо морщился и старался улизнуть из дому — когда совсем уж допекала.
Так вот, судя по всему, Ной был очень хорошим человеком, и, судя по отношению к нему всех остальных, люди еще в допотопные времена терпеть не могли кого-то, кто от них отличается. „Тебе чего, больше всех надо?» — это был самый популярный вопрос , который задавали Ною.
Рафик тоже считался ненормальным, более того — умственно отсталым. Слова он выговаривал медленно, задумывался надолго, если нужно было что-то сделать, поэтому слава местного великана-придурка его сопровождала даже за пределами деревни. И только Ной, любивший природу и любивший Рафика, мог бы дать разумные объяснения: Рафик не был умственно отсталым. Ной давным-давно подметил, что в природе — чем больше живое существо, тем медленнее протекают в нем жизненные процессы. Маленькое деревце сначало растет быстро, а после, став большим, продолжает расти уже не так заметно, кажется, что оно остановилось. Но Ной, чуткий и внимательный, слышал, как происходят процессы жизни у всех — от мала до велика. Все это Ной мог бы объяснить, но его, конечно же, никто и слушать бы не стал.
Люди вообще никого не слушали — они выживали, стремились, алкали, жрали и плели интриги.
Конечно, то, что Рафик придурок, не помешало некоторым предприимчивым мужикам организовывать экскурсии и показывать Рафика за деньги людям из других сел. Правда, с почтительного расстояния. Никто не смел влезть в пещеру, где жил Рафик, что, впрочем, было только на руку Ною.
Потому что именно там, в пещере у Рафика жила мечта Ноя... Самая его большая мечта, его фата моргана, его чудесный сон... сон, из-за которого он окончательно стал посмешищем в глазах окружающих.
А казалось бы, что такого особенного? Ну приснился Ною сон — не про баб или чертей, а про море. Про огромное, сверкающее, чистое море без берегов, про красавцев-дельфинов, про то, как он плывет на огромном корабле по этому морю, и чувство у него такое, что море это — как бы второе небо, и не плывет он вовсе, его корабль, а летит...
И надо же было простодушному Ною, проснувшись, тут же найти жену во дворе и сон ей этот рассказать. Хотя жена-то может, и не виновата так уж сильно. Просто воодушевленный красотой сна Ной и не заметил соседки, которая с интересом слушала.
— Значит, буду строить корабль, — заключил Ной. — Красивый и большой-большой, как во сне. Мечта у меня появилась...
Соседка не выдержала и хрюкнула в рукав, предвкушая, как раззвонит по селу про очередной Ноев завих. Жена Ноя тут же обернулась — жизненные обстоятельства наградили ее отменным слухом и умением приспосабливаться к общественному мнению.
— Нет, ты этого старого дурня слышала? — обратилась он к соседке. — Моряк хренов! У нас от озера одна лужа осталась — засуха уже сколько лет, про море это никто слухом не слыхивал, а у него „мечта»!
— Ой, не могу! — соседка перестала сдерживаться и заржала во всю мощь, присев и вытирая набежавшие слезы. — Не могу, щас помру! — кричала она удаляясь от дома.
Жена обернулась к Ною.
— Ну что, доволен? Сейчас все село гудеть будет про твою глупость! И за что мне такое наказание? Ной провожал вглядом соседку. Потом посмотрел на жену.
— Ну ладно... она — чужая... но ты-то? Хоть бы один раз меня поддержала... — и у Ноя тоже показались слезы. Только не от злобного и глупого веселья, а от обиды.
Не успела у него появиться мечта, как в нее тут же плюнули, растоптали.
*****
Рафик чувствовал себя виноватым. Он не подумал, что может обидеть Ноя, вырвав дерево. Ведь они специально ходили за деревьями по ночам — далеко, но для Рафика эти прогулки были огромной радостью. Ной выбирал деревья, а Рафик их осторожно выдергивал, стараясь не повредить остальные. Потом они возвращались. Рафик нес деревья и Ноя, нес играючи, радуясь, что помогает, что ему благодарны, что никто на него не орет и не обзывает. Так, несколько лет они собирали материал, сушили деревья, искали новые леса — Ной говорил, что нельзя вырывать много деревьев, чтобы не нарушился этот... как его... а... баланс.
Ной утащил из дома инструменты, потрудился сделать и для Рафика, и они принялись за работу. И тогда Ной открыл поразительнейшую вещь: оказывается, Рафик от природы был надарен исключительным чутьем инженера и кораблестроителя. Когда Ной рассказал ему о своей мечте, глаза у Рафика вспыхнули, в них показалась та самая синяя глубина, которая преследовала и Ноя.
Когда Ной начал чертить план будущего корабля, Рафик, приглушенно мыча и прищуриваясь, чтобы лучше видеть, исправлял ошибки. После Ной с удивлением признавал просто-таки гениальность Рафика во всем, что касалось их — теперь общей — мечты...
— Ладно, — выплыл из раздумий Ной, — судьба, у него, у этого деревца, значит, такая. — Может, написано где: „Дерево Ноя присоединяется к его мечте».
Кроме того, для двери в боку корабля как раз не хватало нескольких досок. Зачем нужна была эта дверь, Ной и сам не знал, но видел такую во сне, и Рафик хмыкнул одобрительно, когда увидел ее на плане.
Так, утешившись, чем мог, Ной велел Рафику деревце приспособить к общей —монументальной уже постройке. Они вошли в пещеру. В пещере этой на самом верху была дыра — что-то вроде окошка в небо. И окошко это было очень кстати.
Корабль стоял в полумраке, поражая воображение — огромная конструкция в три этажа казалось спала, набиралась сил перед дальним походом в неведомом и самому Ною море. А дерево, из которого был построен ковчег, дышало, вспоминая времена, залитые солнечным светом, вспоминая жизнь в лесу...
— Ничего-ничего, ласково бормотал Ной, услышав деревья и гладя шероховатую еще поверхность. — Ничего... вы, ребятушки, такое увидите — никому из вас даже и не снилось, так что зла на меня не держите...
И дерево корабля дохнуло в его ладонь — тепло, доверчиво, словно говоря, да ладно уж, делай, что от тебя требуется, если надо — и поплывем вместе, и посмотрим, что там дальше будет...
— Вот так, Рафик, — обернулся Ной к великану. — Вот почти уже и все. Скоро поплывем мы в неведомые дали... И что бы я без тебя делал?
Рафик улыбнулся несмело, радуясь, что Ной не сердится и лег ничком на прохладный пол. Он любил слушать рассказы про море и чаек, и прекрасных дельфинов. Он никогда не терзался сомнениями о том, что мечта Ноя несбыточна, — раз Ной уверен, значит — так тому и быть. А Ною очень нужно было, чтобы кто-нибудь поверил в его мечту.
— Если бы не ты, — продолжал Ной, — я, может, никогда бы и не решился... может, свихнулся бы от тоски... меня, кроме тебя никто и не слушает, никто и не понимает...
Они с Рафиком не только строили корабль — они запасались едой. Рассудительный Ной решил, что в путешествии необходимо быть готовым ко всему, и поэтому несколько лет собирал все, что попадется под руку — сено, семена, сушеные плоды, крупы, муку... Тайком он носил все это в пещеру, сортировал и складировал.
Было одно обстоятельство, которое смущало Ноя: по мере продвижения работы Рафик начал как-то хиреть. Бывало, что Ной находил исполина, погруженного в глубокие раздумья. Вот и теперь, повертевшись немного Рафик встал с пола и задумался.
— Ты что это, родной? — спросил Ной Рафика. — Чего грустишь?
Рафик смущенно улыбался и молчал. Вдруг до Ноя дошло:
— Ты, может, по родным своим скучаешь?
Рафик отвернулся, плечи его начали сотрясаться. Пещеру наполнил глухой рокот. Тот самый, который иногда раздавался по ночам, заставляя людей невольно думать о каре небесной за все их злодеяния.
— Ах ты, Господи, — засуетился Ной и обежал исполина. — Ах ты, мой бедный...
Редкие капли падали на пол пещеры, разбиваясь.
— Рафик, возьми себя в руки! — закричал Ной. — Слышишь?! Найдем мы твоих! Если ты на свете есть, значит, и тебе подобные тоже существуют! Может, прячутся где-то — люди ведь совсем дурные стали! Ничего, прорвемся, слышишь?!
Рафик перестал реветь и зашмыгал носом, прислушиваясь.
— Ну вот, чего ты нюни распустил?! — кричал ободренный Ной. — Да ты же талант! Такого никогда не оставят! Придут они за тобой, вот увидишь!
На самом деле Ной был вовсе не уверен в своих словах, но отнять надежду у Рафика он не мог. Просто не имел права.
Рафик успокоился неожиданно быстро — поверил, значит. Улегся на пол и моментально уснул, как в детстве — засунув большой палец в рот. Ной на цыпочках вышел из пещеры и зажмурился от яркого солнца. Потом похромал в сторону дома — кости опять разнылись, ревматизм проклятый...
*****
—Ну дура-ак! В доме воды ни капли, ты где два часа ходил? Совсем ум потерял?
Ной вздрогнул от крика жены и вспомнил, что должен был принести воды.
— Дурень старый, склеротик несчастный, за что это мне... — ругательства уже не производили должного впечатления. Ной забился в свой уголок и начал засыпать. Скоро, совсем уже скоро его корабль будет достроен — осталось несколько дней...
При всей своей доброте и чуткости к миру природы Ной совсем оторвался от дел человеческих. Жил он в своей мечте, принимая только свой мир, допуская в него лишь Рафика, да всех малых и больших детей природы.
Напрасно он пытался объяснить, что Господь всем дал душу — не только человекам (впрочем, точно в душевности людей он начал все больше и больше сомневаться) — все смеялись, и продолжали убивать и есть. А Ной чувствовал, просто чувствовал, что он поступает правильно — для своих шестисот лет он был в превосходной форме. Но люди просто не слушали, не слышали, ничего не видели...
Отцы насиловали дочерей, братья убивали друг друга, крали все,что попадется под руку, лгали, изворачивались, как могли — „выживали»...
Даже собственные дети стыдились Ноя, хотя добрее отца придумать было невозможно. Телесные наказания в доме Ноя не были приняты. Ной с удовольствием вспоминал время, когда сыновья его были еще маленькими — как он водил их к озеру, как играл с ними... Тогда дети его еще думали, что папа — самый умный и самый сильный. Пока не подросли и не начали замечать отношение к Ною других людей.
Быть может, если бы в доме было согласие, если бы жена Ноя мужа поддерживала, все могло быть по-другому... Хотя, Ной не жаловался на судьбу. И жену свою понимал. Женщины, они ведь разумом обделены, поэтому и зависят от людского мнения больше, и эмоциональны не в меру бывают... да и к тому же, жена его — в первую очередь — мать. И за сыновей беспокоится, как бы не затюкали их — с таким-то отцом.
Все это Ной понимал, не сердился. Обидно ему, конечно, становилось, да что поделать? Так засыпал Ной под привычное ворчание жены, так, обыкновенно, и прошло несколько дней — Ной с Рафиком работали над ковчегом, кости ныли, предвещая дождь, и снилось Ною чистое и ласковое его море теперь уже каждую ночь.
*****
В день, когда ковчег был закончен полностью, Ной с Рафиком долго стояли, глядя на него. Ной прислушался к своим чувствам: пустоты, которой он так боялся, почему-то не образовалось — наоборот, надежда разгорелась еще сильнее — Ной словно поднялся над кораблем и увидел с огромной высоты свое море... Если бы кто нибудь в этот момент сказал, что весь этот титанический труд был напрасным, то Ной просто бы расхохотался в ответ — так он был уверен, что дело его станет, может быть одним из самых важных человеческих дел.
— Красавец.... — пробормотал Ной. — Нет! — неожиданно воскликнул он, — не красавец! Это красавица!
Он обернулся к Рафику и задрал голову:
— Знаешь, как мы ее назовем?
Рафик, улыбнувшись, помотал головой. Какая ему разница — он и без имени любит свой кораблик.
— „Нойра»! Мы назовем его „Нойра» — в честь нас!
Рафик окончательно расплылся в улыбке. Имя понравилось. Корабль никогда не забудет своих создателей.
— Нойра-а... — с нежностью прогудел исполин.
— Нойра, — повторил и Ной.
...Повторял он это имя и ночью, перед тем, как заснуть. Все бормотал и бормотал, как заклинание, а потом, поморщивщись от ломоты в костях, начал проваливаться в сон...
И приснилось Ною, что Господь плакал. Плакал в великой тоске, уже не сдерживаясь, плакал горько над своим созданием, плакал над землей, на которой поселились страдание и ненависть, и глупость человеческая не давала больше никому жить. Плакал над всеми своими чадами, которые не могли сопротивляться злу человеческому и погибали — невинные и беззащитные, плакал от обиды и боли — не сдерживаясь, как ребенок.
И ангелы, глядя на Него и на весь порок, созданный человеком, расплакались тоже.
И пошел дождь. Светлые капли рассыпались в ясном ночном небе — казалось, это плакали звезды.
Немногочисленные прохожие с удивлением поднимали головы к небу, подставив ладони каплям, падавшим словно из ниоткуда и, стряхнув их равнодушно, спешили по домам.
А Он все не мог остановиться и плакал, сожалея от всей своей бездонной души о содеянном...
*****
Ной проснулся утром, вытирая слезы, катившиеся по щекам. Под головой тоже было мокро. „Наверное я всю ночь проплакал», — с удивлением подумал Ной. „Эхе-хе... старость — не радость»... Но почему-то ему было очень уютно этим утром, спокойно. С улицы раздавался звук — полузабытый, родной.
Поднявшись с постели и выглянув в окно Ной понял, что это: шел дождь. Только небо не было чистым, как во сне — его заволокло тучами — свинцовыми, беспросветными.
Жена на радостях устроила огромную стирку и, когда Ной появился во дворе, даже не наорала на него, а только пробурчала:
— Встал... лежебока... — потом, вспомнив внезапно, оживилась: — А кости твои, значит, не врали. Ну надо же, хоть в чем-то ты прав оказался.
Ной, однако, вместо того, чтобы порадоваться, озабоченно лишь глянул на небо. Уж больно грустным был его сон.
— Ты вот что, — неожиданно властно распорядился он. — Вместо того, чтобы дурью маяться, собери-ка вещи — наши, и сыновьям с их женами скажи, чтобы собирались. Этот дождик надолго зарядил.
Жена, удивленная твердостью тона, уставилась на него. И вдруг кольнуло недобро, и стало ей страшно.
— А с чего бы это? — по привычке попробовала она противиться.
— Собирайтесь, — бросил Ной и пошел к своей пещере.
В деревне царило оживленное настроение: дождь был праздником. Ребятишки бегали по лужам, а их матери не ругались, против обыкновения, — когда еще доведется так побегать, может, вырастут, а такого хорошего дождя больше и не увидят.
У Ноя сжалось сердце. „Детей жалко» — подумалось ему вдруг, и посмотрел он на небо.
Рафик проснулся и, сидя у входа в пещеру, ловил ртом капли, радуясь, как те же самые дети, бегавшие по лужам. Ною стало еще тревожнее.
— Ну, как ты? — спросил он, выбирая, где посуше и садясь до Рафика. — Промок?
Исполин улыбнулся и выдохнул восторженно. Потом посмотрел на пустошь. Ной последовал его примеру: что-то происходило там — непонятное какое-то движение. Через несколько минут Ной понял, что это: мышки, крысы, змеи, лягушки, всех видов и мастей насекомые, зайцы, лисы, волки, дикие кошки — большие и малые, собаки из деревни и еще бог знает откуда бежали к пещере.
— Господи! — выдохнул Ной. — Он знал, что животные чувствуют опасность гораздо лучше людей — люди сейчас радовались, надеясь на богатый урожай — Ной уже видел в деревне несколько пьяных.
А животные собирались, — деловито, без паники, зная точно, куда и к кому идти... Добежав до пещеры они ждали, спокойно собравшись в кружок, глядя на Ноя и Рафика. Великан улыбался всем — животные, в отличие от людей, тоже были его приятелями — большинство из них он знал и любил.
Ной содрогнулся при виде двух крокодилов, приползших невесть откуда, но тут же заметил, что вражда, существующая обыкновенно между различными видами, куда-то испарилась. Все они были вместе — принюхивались друг к другу, прикасались лапками или языками, здоровались, негромко переговаривались... И смотрели на Ноя со спокойной уверенностью, что он поможет.
— Ну что ж... — негромко сказал Ной, — прошу всех в пещеру, места всем хватит.
И они потянулись за ним, выстроившись в очередь, вежливо пропуская тех, у кого были маленькие, и старых, которые не могли быстро идти. В пещере все располагались — кто по углам, отдельно, а кто — сгрудившись в кучку, чтобы было теплее.
А снаружи животные все шли и шли — прилетело множество птиц, примчались прекрасные кони и другие кони, полосатые — Ной таких никогда не видел. Но у него уже не осталось времени удивляться — всех надо было встретить и разместить.
Он открыл дверь в огромный корабль и животные заходили, заползали, залетали, размещались спокойно в этом убежище и затихали, ожидая других. Ной не отказывал никому. Как ни странно, казалось, что и без того огромный корабль как бы расширялся изнутри, давая приют абсолютно всем. Ной не удивлялся и этому — он знал, что любовь безгранична. Он всю свою долгую жизнь, через насмешки и злобу терпеливо шел к своему чуду. И когда пришел к нему, то принял чудо безрезервно — он был к нему готов.
...Величаво пришло стадо слонов, приветливо помахивая ушами и добродушно мигая мудрыми глазками. Ной по опыту знал, что большие существа, как правило, очень деликатны. Вот и слоны, войдя в ковчег, дали птицам на них разместиться.
...Вечером Ной уже и не пытался понимать, сколько животных — домашних и диких в тот день стали его гостями. Он устал. Потом вспомнил про своих.
— Вот что, — обратился он ко всем присутствующим. — Вы, я вижу, сами знаете, куда идти и как располагаться. Чувствуйте себя как дома, принимайте всех, кто придет, а мне домой сходить надо — там мои родные.
Животные благодарно ответили — каждый на своем языке, но Ною показалось, что сказали они только одно слово: „спасибо».
— Вот и славно, — выдохнул Ной устало.
...Вода приближалась к деревне. Слышался ее глухой рокот — он исходил, казалось из-под земли. Но большинство жителей уже спали, и никому не было дела, что разверзлись хляби небесные и грядут беды.
Только в доме Ноя тревожно мерцали огоньки — домашние не спали.
— Ты где бродишь? — набросилась на него жена. — Собаки все сбежали, овцы и козы наши пропали, а ты опять с этим полудурком в пещере сидел?
— Не ори, — сказал Ной, — я знаю, где все животные. Ты лучше мне скажи — вы все необходимое собрали?
— Собрали... — покорно сказала жена. — Уж не знаю, что ты там задумал, но и Сим сказал собираться — он издалека видел, как животные в пустоши куда-то бежали. Значит, быть беде...
— Ничего, прорвемся... — устало сказал Ной. — Утром рано в пещеру все вместе пойдем.
*****
Так, собрав пожитки, Ной с женой, тремя сыновьями и их женами ранним утром вышли из дому. Идти было уже трудно — дождь, не прекращавшийся ни на минуту превратился в страшный ливень — вода дошла до колен — холодная, мутная. Пока дошли до пещеры — промокли до костей.
Жена Ноя, увидев у входа медведей, взвизгнула и спряталась за спины детей. Ной повернулся к домочадцам.
— Значит так! Никого не обижайте и никто вас тоже не тронет! Постарайтесь, по возможности вести себя спокойно!
Родные, сгрудившись, потопали в пещеру. Рафик радостно их поприветствовал. Он всю ночь не сомкнул глаз — он никогда не видел столько живых существ, поражаясь от души их красоте. А семья Ноя застыла перед огромным кораблем, задрав головы все смотрели на невиданное массивное и красивое чудо.
— Папа... Это... ты сделал? — просипел Яфет.
— Не я, а мы с Рафиком, — сказал спокойно Ной, хотя, если честно, его просто-таки распирало от радости при виде изумления родных.
— Ну, отец, ты даешь, — повернулся к нему Хам. — А чего молчал? Мы бы помогли...
Ной только махнул рукой:
— Да вы меня за живого не считали... ладно, забыли, — прервал он самого себя, — Располагайтесь, выбирайте себе комнаты из тех, что свободны — скоро в путь.
Внутри жена все-таки не сдержалась и съехидничала:
— Куда ты столько этих тварей понапихивал? Ну взял бы по паре от всякой — и готово.
— Я что тебе, изверг какой? — прогремел вдруг Ной. — Как я их выберу? Вот вы, вы и вы, пожалуйста, проходите, а вас я попрошу остаться и утопиться! Так что ли?! Всех, кто сможет дойти, примем, кого сможем — спасем — ВСЕХ! И вы будете ухаживать за ними и кормить — они друг друга есть не будут — вон, змеи в спячку впали, а другие едят из моих запасов — львы, например, вчера яблоки сушеные жевали — и ничего, были довольны.
— Да нет, ты что, я же просто волнуюсь... — забормотала жена. — Яблоки так яблоки — жалко, что ли?
— Я пошел в деревню, — сказал Ной, немного успокоившись. — Надо всех предупредить и пригласить к нам.
— Куда ты? Утонешь еще по дороге! — опять взвилась жена.
— Ничего, не утопну поди, — усмехнулся в бороду Ной — внезапное беспокойство жены оказалось еще одним приятным сюрпризом.
*****
В деревне царила суета. Люди толпились под навесом у дома старосты, чтобы решить, что делать дальше.
Ной подошел к односельчанам.
— Здравствуйте! — прокричал он сквозь ливень. — Я построил корабль, пойдемте, места для всех хватит!
Ответом послужил хохот. Даже в такой ситуации люди нашли повод потешаться над стариком. Ноя это не остановило.
— Послушайте! Мое семейство уже там! Умоляю, пойдемте! Время поджимает, вы что, не видите?
— Вот и Ной, наш деревенский идиот пожаловал! — насмешливо крикнул староста. — Что ты там плетешь? Да ты уже подтереться сам не можешь — какой еще корабль? Дорогие односельчане! — без перехода обернулся староста к толпе. — Без паники — скоро дождь прекратится, и мы все будем радоваться прекрасной погоде... А наш моряк пусть себе плавает, как приплывет — нам расскажет!
Всеобщий хохот загрушил гром. Все вдруг сжались, памятуя, о том, что случилось с предыдущим старостой.
Ной, воспользовавшись затишьем, бросился к старосте.
— Послушайте! Вы себя не жалеете, так детей пожалейте — они ведь ни в чем не виноваты!
— Пшел вон! — староста толкнул Ноя и тот упал в грязную воду. Все опять развеселились, глядя на старика. Некоторые надеялись, что он захлебнется.
Ной мрачно подумал, что если его еще раз так толкнут, то он может уже и не встать.
Вдруг земля начала сотрясаться. Люди обернулись: закрывая горизонт, поднимая чудовищные брызги, на деревню шли исполины. Их было четверо: двое, совсем огромных, казалось, подпирали тучи; а остальные были гораздо меньше...
Тут до Ноя дошло, что Рафик по этим исполинским меркам был еще совсем ребенком — тем и объяснялся его малый словарный запас. Рафик был исполинским малышом, но малышом гениальным.
Исполины шли, без труда рассекая потоки воды, хлеставшие всех и вся, а деревня с ужасом и немотой наблюдала за ними. Великаны остановились, возвышаясь над селом. И не успел никто опомниться, как огромный кулак просвистел в воздухе и треснул по старосте. Поднялись брызги воды и крови. Староста превратился в лепешку, которую, впрочем, тут же смыло.Странная судьба была у старост этой деревни.
Все взвизгнули разом и разбежались кто куда, а один из исполинов поменьше подставил Ною ладонь.
— Дядя Ной, а ты возьмешь нас на кораблик? — малыш смотрел серьезно и искательно.
У Ноя в который раз за эти дни защемило сердце: дети, как цыплята, собрались в кучку.
Пальцы огромной ладони исполина поманили детей. Они гуськом, не толкаясь и не торопясь, прошествовали к руке. Последним забрался Ной, и пальцы над ними бережно сомкнулись.
Ной сидел на бугристой поверхности и ощущал плавные покачивания. Впрочем, путешествие оказалось недолгим. Уже через две минуты Ноя поставили на землю — он понял, что пришли они к пещере.
— Рафик! — прокричал Ной. — Иди сюда!
Рафик вылез из своего дома и остолбенел. Исполины заулыбались.
— М-мама? — неуверенно произнес Рафик.
Исполинша схватила его и прижала к необъятной груди.
Через несколько минут Рафик вошел в пещеру. Он, похоже, еще не до конца поверил в свое счастье. Семья Ноя стояла у входа в пещеру, задрав головы.
— Уходим... — прогудел Рафик и замялся смущенно.
— Слава Богу! — прокричал Ной, и тут же быстро поправился:
— Нет, ты не думай, я по тебе очень скучать буду... но с родными тебе будет лучше.
Горячие капли оросили пол. Рафик опять расплакался.
— Я... тебя... люб...лю...
— И я тебя, родной ты мой, — забормотал Ной, стирая капли Рафика с головы, а свои — с морщинистых щек.
Во вход просунулась огромная голова отца Рафика.
— Он сказал, тебе нужно плыть. Он сожалеет, но остановиться не может... — исполин многозначительно возвел очи горе.
Ной моментально вспомнил последний свой сон. Попрощавшись с Рафиком и его новообретенными родными, все погрузились на борт „Нойры» и задраили дверь. Исполин бережно вывел Нойру из пещеры, огромный корабль заколыхался в мутных волнах.
Ной вышел на палубу. Великаны помахали на прощание и, прогрохотав слова благодарности потопали к горизонту. Рафик держался за маму и папу, подскакивал весело — сущий малолетка на прогулке. Он даже не понял, какое великое дело помог совершить. Да и ладно. Вырастет — поймет.
Жена всхлипнула вдруг, держась за руку Ноя.
— Ты что это? — удивился Ной.
— Дом жалко... — сквозь слезы пробормотала жена. — Даже посмотреть в последний раз на него не успела...
— Дом — это мы, — назидательно сказал ей Ной. — Все живы, здоровы, чего тебе еще? Дождь кончится — новый построим...
Ветер подул. Корабль, качаясь, начал набирать скорость. Небо и земля, казалось, слились. Только не в кристально-голубое море, а в тяжелую серую муть. Но для Ноя это было началом. Он стоял на палубе под проливным дождем и молил Бога дать ему сил выдержать, чтобы увидеть мечту...
*****
...Корабль плыл по земле, ставшей морем. Ной и его домочадцы видели много горя. Кого могли, старались спасти.
Дождь шел уже больше месяца . Большинство животных впало в спячку. В ковчеге было сухо и тепло, царило всеобщее умиротворение. С помощью чуда и веры своей в мечту Ной на старости лет вернул всеобщее уважение остатков человечества. Он подолгу, смакуя подробности, рассказывал о постойке „Нойры», о том, как Рафик ему помогал, и все слушали его не перебивая и не смеясь, от чего Ной, честно говоря, отвык.
А одним прекрасным утром Ной вышел на палубу. И ущипнул себя, подумав, что еще не проснулся.
Дождь кончился.
Перед ним, в лучах яркого солнца расстилалось великое море. Его море — не дававшее покоя; море, в которое он был влюблен уже столько лет. И срослось оно с горизонтом, и было оно единым с кристальным небом, и добрые дельфины сопровождали корабль, который нес жизнь, который плыл в радужную арку.
— Как найдем сушу, надо будет жертву принести, — глубокомысленно сказал Хам.
— Я тебе дам жертвоприношение, хамская твоя морда! — прикрикнул Ной. — Для этого мы их спасали? Чтобы потом убить? Бог всем дал душу, кроме тебя!
— Да ладно, пап, чего ты? — пошел на попятный Хам. — А чем заниматься будем?
— Виноград посадим, — загадочно сказал Ной. — Я тут сон один видел...
Лариса Турлакова © 2010
Обсудить на форуме |
|
